Журнал «Золотой Лев» № 109-110 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Н. Ефимов

 

Русский мир: тревоги и надежды

 

На встрече с творческой интеллигенцией в декабре прошлого года Президент В. Путин рекомендовал собравшимся почаще употреблять словосочетание “русский мир”. В наше сложное время, сказал он, русский мир, как форма исторической общности людей, может и должен объединить всех, кому дороги русское слово и русская культура.

Наши СМИ, словно сговорившись, подвергли слова Президента умолчанию, то есть самой действенной цензуре. Лишь благодаря “Литературной газете” значимое обращение В. Путина стало все же достоянием гласности, хоть и усеченным рамками одного издания.

Наши предки оставили нам громадное достояние — русскую цивилизацию, или русский мир. Известный философ И. Ильин, много работ посвятивший самобытности русского мира, отмечал ряд ключевых характеристик этого уникального явления мировой истории. Прежде всего способность русского народа к государственной организации: наши пращуры объединили политически и экономически одну шестую часть Земли. Они создали правопорядок для 160 разноязычных меньшинств, столетиями проявляя, как писал И. Ильин, благодушную гибкость и миролюбивую уживчивость. Благодаря великой силе духа и национальной живучести пересилили 250-летнее татаро-монгольское иго. Они, не защищенные естественными границами, две трети своей истории провели в оборонительных войнах и одолели все трудности. Они создали богатейший пластичный и чудо как выразительный язык. Они создали свою особую национальную культуру, великую литературу и великое искусство, показав волю к качеству и совершенству, выдвигая из всех сословий “собственных Платонов и быстрых разумов Невтонов”.

Русский мир с самого начала не был закрытым клубом. Другие племена принимали участие в его становлении и развитии. И все же недаром называется он русским: но не потому или не столько потому, что народ, давший имя этому миру, составляет подавляющее большинство в стране, а в силу примечательных качеств национального русского характера, над которыми, по словам В.О. Ключевского, много поработал суровый климат страны. Это же самая северная цивилизация. Первый английский посланник, добравшийся до Москвы. Д. Флетчер с ужасом вспоминал: “От одного взгляда на зиму в России можно замерзнуть”. А русский земледелец жил и работал на этой земле. Короткое лето, короткий вегетационный период (у французов он вдвое-втрое длиннее), капризная, непредсказуемая погода оставляла ему мало времени для земледельческого труда. Это заставляло русского крестьянина усиленно работать, приучало к чрезмерному напряжению своих сил. В одиночку противостоять суровой природе, осваивать огромные пространства было немыслимо. Русский привык работать артельно, жить общиной, вопросы решать миром, то есть сообща.

Не меньшее воздействие на характер русского народа, на его мировосприятие и культуру, на формирование его нравственных и моральных ценностей оказало православие. Впрочем, по мнению ряда историков, это еще вопрос, что больше влияло — религия на характер народа или характер народа на религию. Историк из русского зарубежья С. Лесной утверждал, например, что каждая религия — “это отражение души народа, отражение его сути, способа мышления и нравственных и умственных качеств”. Так или иначе, православие на Руси уже тысячу лет. Оно пережило все династии и режимы. Его влияние на душу народа, на духовную жизнь общества огромно. Можно ли представить великую русскую литературу без этого влияния, то есть без присущего русскому миру понятия добра и зла, понятия совести и справедливости?

В выдающемся литературном памятнике Древней Руси — “Слове о законе и благодати” киевского митрополита, первого митрополита из русских, Илариона, написанном в начале XI века, — говорится: “Все народы помиловал преблагой Бог наш, и нас не презрел Он”. Если перевести на современный язык эту главную мысль, которой пронизано все “Слово”, то это мысль о равноправии народов: нет среди них ни богоизбранных, ни богоотверженных. Русские — лишь одни из множества. Через всю историю пронесли они отношение равноправия к другим народам, без чего просто немыслимо было бы создание русского мира. Это вошло в их кровь и плоть.

Вот пример из личного опыта. В 1977 году я впервые оказался в Японии: предстояло провести серию переговоров с токийскими издательствами. Агентство печати “Новости”, где я работал, готовило в те годы рукописи советских авторов и предлагало их зарубежным партнерам. Первая встреча была с г-ном Икедой. Японский издатель неожиданно для меня бегло, хоть и с акцентом, заговорил по-русски, удивляя словарным запасом. “Где вы изучали язык?” — изумился я. В плену, сказал Икеда-сан. Мое сердце, признаюсь, в тот момент екнуло: какие тут переговоры? Оказывается, Икеда-сан не один год провел под Карагандой, “давал стране угля”. С едой было скудно. Как и всем у вас тогда, заметил он. “Но хлеба нам полагалось столько же, сколько по карточкам получали советские рабочие”. И еще об одном впечатлении, которое врезалось ему в память. Однажды в зимний день с полдюжины пленных отрядили на кладку кирпича. Конвоир разжег костер и через какое-то время позвал погреться, а сам — Икеда-сан так и сказал — “стал скручивать козью ножку” и закурил, а с куревом было туго. Заметив, что пленные уставились на козью ножку, конвоир спросил: “Что, косоглазые, курить охота? Ну так давайте — по кругу”. И пленные вместе с русским конвоиром стояли вокруг костра и раскуривали по очереди козью ножку. “Вы можете представить на его месте английского или американского конвоира?” — спросил Икеда-сан.

Нужно ли добавлять, что наши переговоры прошли в самой благоприятной атмосфере.

То, что увидел и высоко оценил Икеда-сан, задолго до этого заметил лорд Керзон, который был вице-королем Индии, затем министром иностранных дел Великобритании. Тот самый Керзон, который предъявил когда-то ультиматум СССР. Хорошо знавший, как ведут себя англичане в колониях, он, побывав в царской России (в Средней Азии и Баку), был поражен:

 

“Русский братается в полном смысле слова. Он совершенно свободен от того преднамеренного вида превосходства и мрачного высокомерия, который в большей степени воспламеняет злобу, чем сама жестокость. Он не уклоняется от социального и семейного общения с чуждыми и низшими расами”.

 

На такое, подчеркивал он, “англичане никогда не были способны”.

Судя по маршруту поездки, под “низшими расами” он имел в виду узбеков и азербайджанцев. Лорд Керзон попытался понять, почему русские ведут себя так, но ответа не нашел и объяснил все... “врожденной безалаберностью” русских. Не понял того, что за девятьсот лет до него всем сердцем постиг митрополит Иларион.

Русские землепроходцы дошли до Аляски, освоили земли Сибири и Дальнего Востока, но все местные племена и народы от горстки тофаларов до более многочисленных бурят и якутов остались целы и невредимы. Сколько в Россию вошло народов, столько и сохранилось. Конфликты возникали, случалось, доходило и до кровавых стычек, что бывает и внутри одного племени. Но нигде русские крестьяне и казаки не страдали комплексом “народа-господина”, нигде они не вели себя по отношению к нерусским так, как англосаксы — обособленно и высокомерно. Они мирно врастали в новую для себя среду, завязывали с ней дружеские и родственные связи. Другими словами, не было того, чем прославились европейцы-протестанты в Новом Свете или в Австралии. До высадки англичан в Северной Америке насчитывалось 2 млн индейцев. К началу ХХ века их уцелело не более 200 тыс. Законодательные собрания колоний Новой Англии, разумеется, демократически избранные, установили цену за каждый индейский скальп — от 50 до 100 ф. ст. Коренное население истреблялось легитимно. Цена зависела от того, чей скальп — взрослого индейца, женщины или ребенка. В Австралии в XIX веке был уничтожен целый народ — тасманийцы — до последнего человека. А в Сибири, в эти же столетия, численность ясачного, то есть коренного, населения постоянно росла. Но это не мешало европейцам называть Россию варварской — ни тогда ни сегодня.

Дела давно минувших дней? Обратимся к веку ХХ, который на нашей памяти. В 1915 году весь цвет немецкой нации — 1347 ректоров, деканов, профессоров, докторов наук — обратился к рейхсканцлеру Бетману фон Голльвегу с меморандумом о целях войны с Россией. Шла Первая мировая война. Что же хотели эти титулованные интеллигенты? Захват европейской части России, выселение русских, создание защитного вала, колонизация немцами освободившегося пространства. Гитлер со своим “Планом Ост” всего лишь плагиатор. Чем менталитет “цвета немецкой нации” и их последователей нацистов отличался от менталитета добропорядочных и верующих законодателей Новой Англии? Когда-то существовал термин “еврошовинизм”. А ведь он точно отражает то, что существует и поныне. Как иначе понять высказывание М. Тэтчер, например, что для России достаточно и 20—30 млн человек населения. Для обслуживания европейцев, естественно.

Нам бы по праву гордиться тем, что в этом отношении русский мир совсем не похож на “цивилизованные” нации. Знать бы свою историю не по учебникам Сороса и нанятых им кригеров, а по собственным. Помнить бы завет А. Пушкина: “Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие”. А история наша и богатая, и поучительная. Напомню два эпизода, два факта. Князь Багратион, командовавший 2-й Западной армией в войне с Наполеоном, не найдя общего языка с Барклаем-де-Толли, написал военному министру после сдачи Смоленска: “Скажите, ради Бога, что наша Россия — мать наша — скажет, что так страшимся, и за что такое доброе и усердное отечество отдаем сволочам?..”.

Багратион был несправедлив по отношению к Барклаю. Но обратите внимание на слова, выделенные жирным шрифтом. В них душа и сердце гордого потомка грузинских царей. Так относились к России многие народы, населявшие ее. Кстати, в той войне славно проявила себя татарская и башкирская конница. Это была единая Родина для всех. К такой России стремились присоединиться.

В 1658 году царь Кахетии Теймураз I рассказывал в Грановитой палате царю Алексею Михайловичу и Боярской думе историю своей семьи. Сохранилась запись его рассказа в архивах Посольского приказа.

 

“Когда мать моя с внуком приехала к старому шаху (Ирана) и била челом, чтобы он взял внука в аманаты (заложники) и брал с государства дань, а разорения не чинил, то шах сказал моей матери, чтобы она послала другого своего внука, Леона, а он, шах, которого внука в аманаты захочет, того и возьмет, а другого отпустит. Моя мать взяла и другого внука, Леона, но шах матери моей и детей не отпустил, а прислал к ней, чтобы она обасурманилась (приняла Ислам)... Она отказала... Тогда шах отдал ее под стражу и велел мучить: сперва велел сосцы отрезать, а после закаленными острогами исколоть и по суставам резать; от этих мук мать моя пострадала за Христа до смерти... Детей же моих обоих шах изволошил (кастрировал), и теперь они у него”. Как записали посольские дьяки, после этих слов Теймураз бросился в ноги к русскому царю и просил спасти народ Кахетии, принять его “под свою высокую руку”.

 

Да, трижды прав Президент, призывая почаще употреблять словосочетание “русский мир”, почаще напоминать о таких вот фактах нашей истории. Полезно для нашего самосознания. Полезно и для некоторых наших соседей, ведь Саакашвили и ему подобные не отличаются благородством памяти.

В годы советской власти русский мир в еще большей мере проявил свои лучшие качества, хотя для русских этот период совсем не был, мягко говоря, безоблачным: оголтелая русофобия в 20-е, изгнание великой истории России из школ и вузов, будто начинали жить с нуля (вернули только в 1934-м), расказачивание (Троцкий, Свердлов), постоянные обвинения с самых высоких трибун в “шовинизме” (Зиновьев, Бухарин), передача целой области вопреки мнению людей, словно они крепостные, из состава России в другую республику (Хрущев)...

Но вернемся к теме разговора. Высочайшие темпы развития союзных республик, а эти темпы приводили в восхищение Джавахарлала Неру, были бы немыслимы без всесторонней помощи России. Когда праздновали 50-летие со дня образования СССР, ораторы из союзных республик называли эту помощь подвигом русского народа, а ведь он отрывал от себя совсем не лишнее. Нужно ли было столько отрывать от себя? Вопрос далеко не исследован. Но так было. Дружба народов, что бы ни утверждали сегодня наши прозападные либеральные СМИ, не была мифом. Ташкентский университет, например, созданный московскими профессорами, отправившимися в 20-е годы в далекий город, — не миф. И сам Ташкент, разрушенный страшным землетрясением и восстановленный с помощью всех республик, но прежде всего России, — не миф. И 70 письменностей, созданных за годы советской власти для больших и малых народов, — не миф. И каждая пятая семья в стране — межнациональная — не миф.

Великую роль в те годы играл (и сегодня играет) русский язык. Он объединял народы и, как сказал Расул Гамзатов, выводил их “на простор земли, в большой и богатый мир”, открывая доступ к сокровищам русской и мировой культуры, к вершинам знаний (четверть всей научной литературы в мире выходила на русском). И это — не миф.

Великая Отечественная война испытала русский мир на прочность. Самая наглая и самая сильная армия, на которую работала вся континентальная Европа, не сломила его. В пекле Сталинградской битвы немцы много недель пытались овладеть стратегически важным домом, который защищала крохотная группа бойцов во главе с сержантом Павловым[1]. Бойцы 12 национальностей входили в эту группу. Немцы положили за него больше жизней, чем за Париж, но дом Павлова, в отличие от Парижа, таки не взяли. И это — тоже не миф.

Дом Павлова и сегодня стоит в центре славного города. Символ стойкости русского мира.

Запад на протяжении столетий не оставлял русский мир в покое. Он, русский мир, раздражал его непохожестью, страшил обширностью, манил богатствами недр. Еще в XIX веке Н. Данилевский в книге “Россия и Европа” все это основательно проанализировал. Запад приветствовал разрушение нашей державы в 1917-м, когда она временно распалась. Цель Запада четко сформулировал в те годы помощник американского президента В. Вильсона полковник Хауз: “Россия слишком велика и однородна, ее надо свести к Среднерусской возвышенности”. Цель эта никогда не снималась с повестки дня Запада. В 1992 году директор ЦРУ Р. Гейтс (ныне он министр обороны США) приезжал в Москву, прошел парадным шагом по Красной площади и заявил перед телекамерой:

 

“Я совершаю одиночный парад победы. Мы прекрасно понимали, что Советский Союз можно было взять, только организовав взрыв изнутри”.

 

Советского Союза больше нет. Но остается Россия, сохранившая немало из наследия СССР[2].. И остается все та же цель: ослабить страну, отбросить ее еще дальше на север, а при возможности и раздробить. Как и полковник Хауз, сегодняшние стратеги прикрывают свое истинное намерение “заботой” о “правах человека” и “демократии”.

Мешал русский мир и нашим либералам-западникам. В феврале 1917-го им удалось возглавить заговор и свергнуть самодержавие, но не удалось навязать народу чуждые представления о жизни, что и показали выборы в Учредительное собрание. Либералы оказались в удручающем меньшинстве, народ проголосовал за партии социалистической ориентации.

Либералы делали ставку на неограниченную свободу частника, но это вступало в противоречие с традиционными ценностями русского мира, общинными настроениями, чувством социальной справедливости — со всем, что давало народу силу выживать и сохраниться. Для Запада самое ценное в свободе — ее независимость от государства и т. п. Для русской традиции главное — для чего свобода, а это непременно вопросы совести и поиска нравственных ориентиров. Два совершенно разных подхода.

Приходится лишь удивляться, как русский мир выдержал в начале ХХ века тотальное наступление либералов, пытавшихся разрушить самосознание народа. А. Пушкин словно предвидел это, когда с иронией изобразил современного ему либерала: “Нежно чуждые народы возлюбил и мудро свой возненавидел”. Они, либералы, с тех пор не изменились.

Несколько лет назад я купил книгу “Мнения русских о самих себе. Маленькая хрестоматия для взрослых”. Она вышла в 1905 году, составитель — некто К. Скальковский. Эта хрестоматия о России и русских не раз переиздавалась в те годы. Более тенденциозной и бесстыжей книги не видел. О русском народе: “низок, ужасен и скотен”, “беспечны, ленивы, равнодушны”, “народ невысокого достоинства”, “за тысячу лет не успел надеть штаны”, “все — скоты”. О русской истории: “дикое варварство и грубое суеверие”, “так пахнет татарским улусом”, “XIX столетие — жалкий пустоцвет”, “науки — не было”. Не выдержал и заглянул в главу о литературе, может, там отмечено хоть что-нибудь положительное. Увы: “у нас литературы нет”, “это вшивый рынок”, “упадок”, “идиотская поэзия” и т. п. И что же, в наши дни этот бред переиздают. Да подобные хрестоматии при желании можно составить о любом народе. Приглуши совесть и составляй.

Л. Толстой, ознакомившись в те годы с подобными книжонками, хлынувшими на рынок, изрек: “История великого государства не может состоять из одних только мерзостей”. Лучше не скажешь.

Конечно, книжонка, как и множество подобных, появилась в наши дни не случайно. Сегодняшним либералам снова не подходит русский народ к их гарвардским схемам. В Японии почему-то не переделывали народ, а опирались на национальные особенности, на вековые традиции. Там не возненавидели свой народ и создавали свою модель развития. И результат налицо.

У нас — тоже налицо. Но это совсем другой результат. В 90-е русские, а под словом “русские” подразумеваю не только этнических русских, но всех, кто не мыслит себя без русского языка, без русской культуры, без истории России, все мы пережили колоссальное историческое и национальное унижение. В одночасье великая держава стала третьеразрядной страной с разрушенной промышленностью, вороватой властью, с непросыхающим президентом и не знающим, что такое национальные интересы, министром иностранных дел. Страной, где по уровню жизни народ был отброшен на 30—40 лет назад. Единственной страной, где слово “патриотизм” было превращено в ругательство. Страной большого хапка, криминального капитализма, олигархократии и дичайшего социального неравенства. Страной, где народ не выдержал и стал вымирать — по миллиону человек в год.

Такой итог всевластия либералов-западников или псевдолибералов, как называет их Е. Примаков в книге “Минное поле политики”.

Добавим к этому настоящую психологическую войну либеральных СМИ против русского мира, в том числе и на средства, получаемые извне. И все в русле бесстыжей книжонки К. Скальковского. Патриотической интеллигенции доступ к телевидению перекрыли. Отвадили от ТВ даже А. Солженицына, как только он заговорил о грязнохватах и обустройстве России. По меткому замечанию писателя Ю. Полякова, телевидением заправляет “горсточка людей, страдающих антипатриотическими отклонениями”.

Неуютно стало жить русскому человеку в собственной стране.

В начале ХХ века В. Розанов отмечал “дикое и ни в одной земле небывалое: забивание, заколачивание русского человека и русского дара в русском же Отечестве”. Такое ощущение и сегодня складывается у многих людей. И это одна из причин вымирания народа. Директор Пушкинского дома член-корреспондент РАН Н. Скатов писал три года назад:

 

“Пример талантливого на слово Астафьева... значим, так как он и поучителен, и драматичен, и историчен. Ведь, например, на то, что у него в свое время только показалось выпадом в адрес грузин, быстро ответили — пришлось замолчать. Моментальной была реакция на всего лишь не слишком уважительное замечание о евреях: сразу поставили на место. Но зато, как оказалось, можно было зло и безнаказанно сосредоточиться здесь: русский народ — “г...но”. А в ответ общие восторги великим русским писателем”.

 

Еще одно признание. Кинорежиссер В. Меньшов, снявший фильм “Москва слезам не верит”, говорил в январе этого года на встрече с Председателем Совета Федерации С. Мироновым в редакции “Литературной газеты”:

 

“Боюсь, слово “русский” стало ныне употребляться только в словосочетании “русский язык”. А словосочетание “русский человек” — нынче просто диссидентство какое-то! Сказать сегодня в приличном обществе “я — русский человек” уже чуть ли не подвиг”.

 

Мы все видим, как принижается и искажается в СМИ подвиг советского, и прежде всего русского, народа в Великой Отечественной войне, а вместе с ним и наша история[3]. Видим, как замалчиваются гиганты русской литературы Н. Некрасов, В. Маяковский, С. Есенин, А. Твардовский с его Теркиным, М. Шолохов и поднимаются дутые фигуры. Как низводится преподавание русской литературы в школе. Даже Большой театр отворачивается от великого русского искусства, от русской культуры. Народу вместо великой культуры России и Европы подсовывают на всех экранах то, что молодой К. Чуковский еще в начале ХХ века именовал “навозной культурой”, а теперь можно назвать сплошной кока-колой. Если власть поставила перед собой цель дебилизировать народ, поскольку таким народом управлять легче, то все становится на свои места, все логично. Но открыто никто такой цели не ставил. А С. Иванов, ныне первый вице-премьер, публично и не раз протестовал против дебилизации. Но пока это глас вопиющего в пустыне. Тогда какое же общество мы строим? И с каким народом?

Ответа на главный вопрос нет.

Слава Богу, во главе страны уже не козыревы, и мнение Тэтчер для России не указ. Президент В. Путин всерьез забил тревогу в связи с демографической ситуацией[4]. Появилась надежда, что ситуация обратима. Появилась уверенность, что страна наращивает мускулы, печется о своих интересах. Пора и российскую экономику, и русскую культуру выводить из тупика, в который завели ее либералы-западники. Но и то, что тревожит Н. Скатова и В. Меньшова, должно не в меньшей степени беспокоить и Президента, и всю власть. Конечно, и сам народ не должен все это терпеть. Не должен. К сожалению (или к счастью?), он очень терпелив. Но, как показала Кондопога, и его терпению есть пределы. И они совсем не сводятся к ситуации на рынках.

Призыв В. Путина почаще употреблять словосочетание “русский мир” найдет, безусловно, и понимание, и встречное движение снизу. Один примечательный штрих. На моей малой родине в деревеньке Сельцо Старое во Владимирской области много лет стояла часовенка. Стояла при прапрадедах, при царской и советской власти, но где-то в 60-е разрушилась от времени, исчезла. И вдруг в последние годы возникло ощущение: не хватает чего-то Сельцу Старому. Четверо односельчан сложились, завезли кирпич, цемент, купили иконки и воздвигли часовенку на прежнем месте. Отец Палладий из ближайшей от нас церкви освятил ее при огромном для Сельца стечении народа и спросил у строителей (он знал, что трое из четверых не относят себя к верующим), что же подвигло их на возрождение часовенки. Во-первых, ответили они, мы отдали дань памяти нашим предкам. Во-вторых, мы хотели заявить о своей русскости, заявить конкретным делом, потому что надоело безропотно сносить нахрапистое наступление на нашу русскость.

То, что произошло в Сельце Старом, сравнимо с маленьким, еле заметным ручейком. Но такие же ручейки, вижу, появляются и в других местах. Не знаю, сольются ли они в полноводную реку. А надежда — на них. И на провинцию, которая всегда спасала Россию.

 

РФС №6/2007