Своё

К.А. Коровин

Василий Харитонович Белов, маляр в моей декоративной мастерской при императорских театрах, человек был особенный, серьезный. Лицо в веснушках. Смолоду был у меня, служил в солдатах и опять вернулся ко мне. Василий Белов был колорист—составлял тона красок, и я ценил в нем эту способность.

В Крыму у меня был дом в Гурзуфе, хороший дом, большой, на самом берегу моря. И много друзей приезжало ко мне. И вот на отпуск поехал со мной Василий Белов. Очень ему хотелось увидать, где это море и что за море такое есть. Хороший дом был у меня в Гурзуфе: сад, кипарисы, персики, груши, виноградные лозы обвивали дом и самое синее море около шумит. Краса кругом. “Брега веселые Салгира”... Приехали. Но Василий Белов ходит, смотрит, что-то невеселый.

— Ну, что, говорю, Василий Харитоныч, море как тебе, нравится?

— Ничего...—отвечает Василий,—только чего в ем...

— То есть как это?—удивился я.—Не нравится тебе?

— Так ведь што,—отвечает он задумчиво,—а какой толк в ем, нешто это вода?

— А что же?—удивился я.

— Э-эх... вздохнул Василий,—ну и вода. Соль одна, чего в ней. Вот у нас на Нерле — вода. На покосе устанешь, жарко летом, прямо пойдешь к речке, ляжешь на брюхо на травку и пьешь. Вот это вода... Малина! А это чего, тошнота одна...

— Василий,—говорю,—посмотри какая красота кругом... Горы, зелень...

— Чего горы! —говорит Василий.—За папиросами в лавочку идешь — то вниз, то кверху. Чего это? Колдобина на колдобине... Нешто это земля? Камни накорежены туды-сюды. А у нас-то, эх... р-о-овно, вольно. А тут чисто в яме живут. Море... Чего в ем есть? Рыба — на рыбину не похожа, камбала, морда у ней на одну сторону сворочена, хвоста нет, чешуи нет. Сад хорош, а антоновки нету, лесу нету, грибов нету...

— Да что ты, Василий,—здесь же персики и виноград растут. Ведь это лучше...

— Кружовнику нет...—сказал задумчиво Василий.

— Как нет? Виноград же лучше крыжовника!

— Ну, што вы. Н-е-ет, у нас кружовник, который красный, который желтый... Кружовник лучше...

— Да ты что, Василий Харитоныч, нарочно что ли говоришь?

— Чего нарошно, верно говорю. Татарам здесь жить ничего еще, чего у них утром — выйдет и кричит ла-ла-ла-ла... А у нас у Спаса Вепрева выйдет дьякон отец Василий да “многия лета” ахнет — ну, голос! Паникадило гаснет! А это што—море... а пить нельзя. Купаться тоже пошел — как меня в морду хлестанет — волна, значит, — прямо захлебнулся и колени ушиб. У нас-то в реке песок, на берегу травка, а тут везде камень — боле ничего.

Я смотрел на Василия, он удивлял меня.

— Тебе, значит,—говорю,—здесь не нравится?

— А чего здесь хорошего? Тут горы, а тут море. А земли нет. А у нас идешь-идешь, едешь-едешь, конца-краю нет... Вот это я понимаю. А тут што: поезжай по дороге — все одно и то же, и дорога одна, боле и нет.

— Ну, а что же все-таки тебе здесь нравится? — озадаченно спросил я у Василия Белова.

— А вам чего тут нравится? — спросил он меня, не ответив. — Чего нравится тут? Калачей нету, это не Москва.

— Вот дыни у меня растут, — говорю я. — Ел ты, хороши ведь дыни!

— Хороши... — сознался нехотя Василий, — только наш весенний огурец, с солью да с черным хлебом, мно-о-ого лучше.

— Ну, а шашлык?

— Хорош, а наша солонина с хреном много лучше...

“Что такое?”—думаю я.

— Ну, а черешни?—спрашиваю.

— Э-э-э... куда черешне до нашей вишни владимирской... Погодить надо... Шпанская...

Я растерялся и не знал, что сказать.

— Ежели б горы сравнять,—продолжал Василий,—тогда туды-сюды. А то што это? Да и зимы здесь нет, и вино кислое. А у нас — кагор, наливки...

— Постой, постой! — говорю я. — Здесь — мускат...

— Мускат... Это ежели патоку пить, она еще слаще... Это не вино. Мне вчера Асан, вот что к вам приходил, татарин, дак он мне говорил: “Мы, — говорит, — вина не пьем, закон не велит”. Им Мугомет, пророк, только водку пить велел, а ветчину, свинину нипочем есть нельзя. Татары народ хороший, как мы. Только, ежели сказать ему: “Свиное ухо съел”, — ну и шабаш... Тогда тебе больше здесь не жить, обязательно убьют или в море утопют...

— Это кто же тебе сказал?

— Асан. И из-за етого самого раньше сколько воевали — страсть. С русскими воевали. Русские, конечно, озорные есть... Придут вот на край горы из Расеи и кричат вниз, сюды, к им: “Свиное ухо съел”... Ну, и война...

— Это тоже Асан тебе рассказал?

— Да, он говорил. Он в Москву ездил, дык говорит, што у нас там девки хороши, у них нет таких-то... Это верно. Што тут: какие-то желтые, худые. Идет с кувшином от колодца, воды наберет пустяки... А у нас, наша-то, коромысло несет, два ведра на ем, а сама чисто вот маков цвет. А зимой наши девки все, от снегу што ли, чисто сметана — белые... и румянец, как заря играет... Покажи вот палец — смеются, веселые. А здесь брови красют, ногти, глядеть страшно. Наши на всех глаза пялют, а здесь попробуй — глядеть нельзя, а то секир-башку. Строго очень... Тут и травы нет ничего... Овец-то за горы гоняют, к нам. А то чего здесь? Сел я третева дня у дорожки, на травку, — вот напоролся: она чисто гвозди железные, хоть плачь. Наши-то здесь говорят: “Мы,—говорят,—на Илу ездим, вино там пить, трактир есть. Чай, щи, хлеб черный, ну и место ровное, хорошо. Видать дале-е-е-еко...” Да и куда видать, и чего там и не весть. Дале-е-еко!.. Какая тут жисть, нет уж, поедемте домой, — сказал мрачно Василий Харнтоныч, — тут и дождика-то нет...

Ну что скажешь на это?

От редакции: Константин Коровин – один из самых замечательных русских живописцев. В преклонные годы он начал писать рассказы, один из которых мы решили поместить в журнале. В этом коротком произведении емко выражена любовь к Русской земле. Нам бы такого Василия Харитоновича да в парламентские приставы – вправлять мозги иным политикам.