Журнал «Золотой Лев» № 123-124 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

К концепции и программе

социально-экономического развития России до 2015 года

Доклад[1]

 

ОТ РЕДАКЦИИ ДЗВОН. Самое интересное в этом документе заключается в нескольких вещах. Во-первых, в небывало критической оценке итогов постсоветского периода. По сути, в документе речь идет о признании полного провала так называемых реформ, провала всего того, что эти же самые авторы так горячо поддерживали и воспевали полтора десятилетия. Прозрение явилось не иначе, как из нового заказа властей, о чем торжественно и многозначительно сообщают авторы текста: «Судя по многим признакам, власти вплотную приблизились к пониманию реального положения в экономике и социальной сфере, неподдельной сложности стоящих перед страной задач». Вместе с властями позволили себе «приблизиться» к реальности и авторы доклада, хотя не настолько смело и честно, как это делали и делают патриотические экономисты, а с зигзагами и с постоянными умолчаниями о главном.

Во-вторых, либеральная критика явно заимствует многочисленные данные, оценки и суждения, ранее высказывавшиеся исключительно экономистами и политическими обозревателями только патриотического направления. У последних же внезапно прозревшие апологеты реформ подбирают и самые различные конструктивные предложения, начиная от инвестиций в науку и заканчивая модернизацией промышленности. Однако в каждом случае копирование предложений патриотического лагеря выглядит много слабее оригинала, поскольку целевые установки докладчиков остаются смутными, завуалированными ярлыком «прагматизма», который якобы и составляет существо нового курса. Отсюда в их программе декларируется невозможное: добиться перехода России «от роста без развития» к настоящему развитию и при этом сохранить в неприкосновенности существующую систему.

После, например, дежурных сожалений о том, что экономики знаний в России нет и не предвидится, авторы доклада выражают следующие благие пожелания: «Постановка следующих целей: страна должна удерживаться на передовых рубежах хотя бы по нескольким «мэйнстримным» направлениям научно-технологических изысканий, а на других направлениях иметь специалистов мирового уровня, на равноправных условиях работающих в международных «командах». Но поскольку даже эти скромные цели никак не подкрепляются дальнейшим содержанием доклада то, можно полагать, что ни фундаментальной науки, ни пресловутой экономики знаний в компрадорской России не будет вообще.

При нынешнем и при планируемом отношении к знаниям страна останется определенно без специалистов мирового уровня, которые в такой атмосфере ни сложиться, ни существовать не могут. (Да что мирового - уже нет элементарных специалистов по многим направлениям). В этой антиинтеллектуальной атмосфере и предложение доклада создать в стране «два – три соответствующих брэнда» в сфере ИТТ отдает пустой маниловщиной. Авторы констатируют: «Недопустимо мал приток средств в наукоемкие высокотехнологические секторы народного хозяйства», но ни словом не обмолвятся о том, что и кто препятствует «притоку».

Раздел документа, касающийся этнокультурных аспектов грядущего развития, вообще не заключает в себе сколько-нибудь серьезного анализа усиливающегося кризиса в этой области. Здесь, как и в других частях, доклада «авторы-прагматики» не решаются поставить перед собой необходимейший вопрос: а почему это так в реальности складывается или происходит? Словно они никакого отношения к обсуждаемым реалиям не имели раньше и не участвовали в планировании или практическом курировании соответствующих процессов.

Вот образчик глубины анализа, который находим в указанном документе относительно вопиющего положения огромного большинства граждан: «Неудовлетворительное положение человека стало привычной нормой. По индексу развития человеческого потенциала наша страна занимает лишь 60-70 места в мире, продолжительности жизни – 100-110, по уровню здравоохранения – 130-140 места; даже по образованию Россия спустилась на 30 позицию. Отрасли, где воспроизводится человеческий капитал и генерируется интеллектуальный потенциал страны, явно не соответствуют вызовам времени. Отчасти это связано с тем, что старые идеологические догмы утратили свое значение, а новые ценности и установки в полной мере еще не сформировались». И все - больше об этом ни слова далее!

Тогда в каком же провале окажемся мы все, когда явившиеся новые ценности и установки «сформируются в полной мере»?

Зато после приведенных трагичных цифр находим вот такой пустозвонный и апологетический пассаж: «Ныне в обществе восстанавливается понимание самоценности этого «капитала», высокоразвитой науки, образования, культуры и здравоохранения, значение которых в принципе не может измеряться лишь процентами годового прироста ВВП и выходит далеко за пределы хозяйственной жизни страны». Подумать только, наука со второго места в мире сдвинулась примерно на 25-е место, образование на 30-е место, об упадке медицины и говорить не приходится, а в обществе "восстанавливается" их «самоценность»?! Мы понимаем, что заказ на доклад оплачен и хочется начальству услужить, но отрыв от реальности у авторов – вопиющий и может вызывать лишь иронию.

На том же уровне ведется и обсуждение демографической катастрофы. Не сказав ни слова об ее причинах, доклад предлагает знакомые рецепты: «Едва ли не главный из них – иммиграционный вектор трансграничных перемещений – из стран с «трудоизбыточным» режимом в страны с режимом «трудонедостаточным». Этот механизм может быть с успехом использован для противодействия быстрой убыли населения России. Перспективным здесь представляется переселение в нашу страну граждан постсоветских республик». Но в перечне переселяемых национальностей почему-то не названы русские, что наверняка не случайно. Ибо эту директиву некогда четко сформулировали в Вашингтоне: «Не пускать русских домой – в Россию». И наши докладчики чтят ее неукоснительно. А тяжкие политические последствия массовой инокультурной иммиграции эти глубокие аналитики не хотят видеть по-прежнему.

После чтения этого доклада, так хочется перечитать труды академика Д.С. Львова. Загляните в них. И тогда странный смог, который распространяется от текста обсуждаемого доклада, развеется сам собой.

 

Дзвон, 15.07.07

 

К концепции и программе социально-экономического

развития России до 2015 года

резюме научного доклада[2]

 

Содержание

Введение

1.Мир вокруг России и внутренняя ситуация

2.Гуманитарный  приоритет развития экономики

2.1.Демографический кризис и способы его преодоления

2.2.Человеческий капитал: стратегия «социального императива»

2.3.Направления усиления социальной защиты населения

2.4.Формирование жилищно-ипотечного рынка

2.5.Улучшение среды обитания человека

3.Институты и новая политика экономического роста

3.1.Механизмы ослабления социальной дифференциации

3.2.Обновление бюджетной и денежно-кредитной политики

3.3.Укрепление прав собственности

3.4.Создание благоприятного инвестиционного климата

4.Перестройка экономики – императив модернизации страны

4.1.Приоритеты структурной политики

4.2.Пространственный аспект социально-экономического развития

5.Пересмотр мирохозяйственных позиций России

5.1.Совершенствование внешнеэкономических подходов

5.2.Консолидация постсоветского пространства

Вместо заключения, или как нам реорганизовать экономическую политику

 

Введение

Россия вновь на перепутье. Она готова к переменам, и все хотят перемен – верный признак, что они назрели. Плохо, что каждый представляет их по-своему. Страницы прессы и эфир переполнены предложениями, вариантами, проектами, сценариями. Но не надо тешить себя иллюзиями – в реальности вариантов нет, время ушло, сил на разбрасывание, пробы и ошибки не осталось. Единственно приемлемый сегодня вариант называется «модернизация». Это слово тоже есть среди предложений, его даже успели немного затаскать. Легко убедиться, что внутри проекта под этим названием умещается не меньше «сценариев», чем придумано вне его. Есть опасность, что «модернизация» тоже превратится в привычный набор проб и ошибок и на них будут делаться состояния и карьеры, а о модернизации потихоньку забудут, как забыли об «удвоении ВВП».

Можно, например, направить все деньги и прочие ресурсы на инновационные проекты; можно с западной помощью осовременить технологию добычи и переработки нефти, на том и успокоившись; можно закупить много оборудования для выпуска современного ширпотреба; можно все бросить на модернизацию транспортных сетей. Сразу все не потянуть, и выбор может оказаться поневоле флюсообразным.

Чтобы так – в который уже раз – не случилось надо понять несколько очевидных вещей. Модернизация - это потребность времени, но нам приходится браться за проект «постиндустриализация», не освоив до конца всего необходимого из эпохи «индустриализации». Чтобы удалось и то, и другое, модернизация должна из цели превратиться в образ жизни страны, а для этого придется выполнить несколько условий. Во-первых, страна должна определиться с целью реформ. Чего мы хотим – роста Стабфонда, финансовой стабилизации – или быстрого роста инноваций, ВВП и благосостояния людей? Что она даст стране и народу – рост экономики, решение социальных про­блем и экономическую безопасность или пару десятков новых миллиардеров?

Чтобы в этом достичь настоящего успеха, придется освободиться от груза устарелых теоретических представлений и всем миром уяснить наконец: любая догма – марксистская, либеральная или кейнсианская – ведет к застою, к ложным целям и решениям, к провалу всех реформаторских усилий.

Во-вторых, модернизационные реформы должны быть комплексными: нельзя рассчитывать быть принятым в «постиндустриальный» клуб, установив новое оборудование на нефтяных и газовых скважинах, освоив нанотехнологии и сохраняя полунищих бюджетников и вопиющую ветхость едва не всего скудного жилого фонда страны. Нельзя настроить много автосборочных заводов и закупать половину продовольствия за границей, погубив при этом собственную обрабатывающую промышленность.

Судя по многим признакам, власти вплотную приблизились к пониманию реального положения в экономике и социальной сфере, неподдельной сложно­сти стоящих перед страной задач. Конструкция и содержание последнего президентского послания говорят о многом. Его, во всяком случае, нельзя отнести к чисто предвыборной риторике. Распростившись с маниловщиной во внешней политике и внутренних делах, руководители страны начи­нают, похоже, освобождаться и от «романтических» иллюзий в экономике. Страна готова помогать экономике, но экономика должна работать на страну.

Единственный курс в экономической политике, способный объединить и хозяйственные, и другие национальные интересы и выгодный всем – населению, властям, бизнесу, стране в целом, – носит наименование «прагматизм». Ведущие западные государства исповедуют именно этот принцип: зафиксировать потребности страны, определить цели, сформулировать задачи и выполнять их, соблюдая собственные интересы. Чтобы самая грандиозная из предпринимавшихся в России реформ под названием «модернизация» увенчалась успехом, нужно честно и непредвзято определить состояние наших важнейших социально-экономических сфер, затем найти наиболее перспективные направления, позволяющие России выйти на передовые позиции в мире, и одновременно проекты, дающие верный и быстрый доход на период освоения инноваций, сопоставить их с имеющимися финансовыми и иными ресурсами, отобрать посильный комплект и бросить на его выполнение все силы государства и предпринимательского сектора. В таком системном подходе должно быть много места творчеству, национальной дисциплине, здравому смыслу – и никакой сковывающей идеологии.

Таковы основы, на которых построены концептуальные соображения к модернизации страны, подготовленные группой сотрудников Российской Академии наук.

 

1. Мир вокруг России и внутренняя ситуация

России предстоит вступить в период скоростной эволюции всей внутренней жизни – на фоне стремительных изменений во внешнем мире и в международной обстановке. Внутренние процессы развития могут ускоряться или тормозиться и внешними факторами, и рожденной внутри страны готовностью или неумением справиться с возникшими задачами.

Чтобы правильно эти задачи сформулировать и приступить к их комплексному интенсивному решению, следует предварительно провести взвешенную оценку сложившихся за 15 постсоветских лет условий и тенденций социально-экономического развития в российском обществе. На базе такой инвентаризации можно отбирать из многих  выявляющихся задач приоритетные – необходимые и достаточные для достижения поставленных целей – и, сообразуясь с имеющимися ресурсами, планомерно их выполнять, опираясь в равной мере на эффективность рынка и стимулирующие возможности государства и используя при этом одни из сформировавшихся тенденций, модифицируя другие и решительно отбрасывая третьи – лишние или мешающие.

Таковы исходные условия для формулирования общей концепции, а на её базе – и программы долгосрочного социально-экономического развития России в 2008-2015 гг.

 

* * *

 

Период до 2015 г., по-видимому, станет завершающим этапом процесса масштабной трансформации международной системы. Главные элементы трансформации – глобализация экономических и других общественных отношений, активизация трансграничных процессов и усиление многослойной взаимозависимости в политике и экономике при нарастании противоречивости и неустойчивости глобальной системы в целом. Последние связаны с определившейся тенденцией к новой полицентричности, к формированию многоуровневой модели межгосударственных отношений, призванной решать возникающие проблемы на основе создания многосторонних институтов и механизмов.

С высокой степенью достоверности можно прогнозировать дальнейшее ослабление управляемости международными процессами, нарастание в них элементов хаотичности. Большинство нынешних главных международных институтов и правил «игры» окажутся неадекватными постоянно изменяющимся условиям. Вероятность легитимной и «конституционной» адаптации системы международных правил и норм к современным условиям в прогнозируемый период невелика. В связи с этим следует считаться с опасностью «расползания» технологий, используемых для создания оружия массового поражения, включая угрозу доступа к ним различных негосударственных структур. Поскольку большинство современных государств пока не готово к эффективной деятельности в таких условиях, не исключено нарастание дестабилизации в отдельных регионах мира с образованием соответствующих вакуумов безопасности.

В прогнозируемом горизонте продолжит свое движение к превращению в центр мирового экономического роста регион Восточной Азии. Здесь усилятся «мягкие» интеграционные тенденции, а после 2012 г. ожидается их институционализация. Параллельно будут формироваться новые многосторонние региональные структуры безопасности, например, на основе «шестерки» по северокорейской ядерной проблеме. При этом скорее всего упрочится роль Китая в качестве инициатора и главного субъекта политических и экономических перемен в регионе.

В ближайшие несколько лет весьма вероятно определенное осложнение отношений России с США, обусловленное рядом обстоятельств, прежде всего активизацией американских попыток установления политического и экономического контроля в постсоветском ареале и в целом на постсоциалистическом пространстве, с одной стороны, и усилением самостоятельности российской политики в отношении Китая, Ирана, стран ближневосточного и латиноамериканского регионов, – с другой.

В регионе СНГ сохранятся тенденции к размежеванию, связанные с превращением постсоветского пространства в зону мирохозяйственной конкуренции. Реальные интеграционные процессы в прогнозируемый период возможны только с Казахстаном и Белоруссией – в случае принятия и реализации взаимовыгодных стратегических решений. В любом случае большинство экс-советских республик будет все в большей мере тяготеть к внешним центрам силы.

Базовым сценарием динамики мировой экономики в предстоящее десятилетие большинство специалистов считает умеренный рост (среднегодовой прирост глобального ВВП прогнозируется на уровне 4%), сопровождаемый, однако, усилением ряда мегаугроз, неизбежно проецируемых на национально-государственный уровень. Речь идет прежде всего об усугублении социального расслоения даже в развитых странах и поляризации параметров социально-экономического развития государств, об обострении экологических проблем (в том числе связанных с глобальным потеплением) и ужесточении конкуренции за ресурсы – как материальные, включая пресную воду, так и интеллектуальные.

Структура энергетической базы мировой экономики в рассматриваемый период существенных изменений не претерпит. Согласно большинству прогнозов, доля традиционных ресурсов (нефти, газа и угля) сохранится фактически на нынешнем уровне,  причем ведущим среди них останется нефть, обеспечивающая до 40% энергопотребления (существенное снижение ее доли, прежде всего в пользу газа, ожидается к концу второго десятилетия нынешнего века); за ней следуют газ (28%) и уголь (20%). Вместе с тем есть все основания прогнозировать, во-первых, ощутимую переориентацию энергетических потоков в направлении растущих экономик Азии, во-вторых, – системные  и целенаправленные действия США, стран ЕС и Японии по диверсификации географических маршрутов импорта углеводородных энергоносителей, ужесточению контроля над их поставками по традиционным направлениям и снижению энергоемкости их экономик. С нарастающей интенсивностью здесь будут продолжены поиски путей перевода производственных процессов на нетрадиционную (неуглеводородную) энергетическую базу.

Эти мирохозяйственные тенденции важно принимать во внимание при обосновании программных параметров структурной перестройки российской экономики, диверсификации ее экспортного потенциала и рационализации структуры импорта. В планах структурных народнохозяйственных изменений важно учитывать также тенденции в области мегатехнологической динамики и прежде всего тот факт, что мощности сектора, генерирующего новые знания и превращающего их в средства производства и в предметы потребления, растут опережающими темпами.

Между тем Россия пока резко отстает в строительстве институтов «экономики знаний» и не отвечает, таким образом, на один из глобальных вызовов времени, связанный с развитием мировой науки. Поэтому при формировании инновационной составляющей структурной политики представляется необходимой постановка следующих целей: страна должна удерживаться на  передовых рубежах хотя бы по нескольким «мэйнстримным» направлениям научно-технологических изысканий, а на других направлениях иметь специалистов мирового уровня, на равноправных условиях работающих в международных «командах». Это касается прежде всего научных дисциплин, применительно к которым ожидаются «нанотехнологические» прорывы (молекулярной биологии и генной инженерии, направлений, связанных с созданием наноматериалов и наноалгоритмов, позволяющих резко поднять эффективность машиностроения), а также, разумеется, сектора информационно-коммуникационных технологий, в отношении которого Россия имеет конкурентные преимущества. Однако, чтобы последние реализовать и приумножить, необходимо создать два – три соответствующих брэнда, причем сам процесс их создания способен сыграть объединяющую роль для всей российской промышленности и экономики в целом.

 

* * *

 

Эффективность концептуально-программной проработки хода будущей социально-экономической эволюции страны во многом будет определяться  качеством управления культурным многообразием России. Конструктивной здесь представляется лишь та трактовка самого феномена «культурное многообразие», согласно которой в многообразии имеющихся в стране культурных, включая этнокультурные, общностей признаются не только реальные различия, но и реальные же схожесть, единообразие. Более того, объединительное сходство, как правило, преобладает над различиями в рамках одной национальной (не этнической!) культуры. Именно такова культура российская, существующая на основе русского языка, вовсе не «узурпируемого» этническими русскими.

Согласно предлагаемому подходу в качестве базовой  должна быть признана такая социокультурная общность, как «российский народ», или «россияне». Это признание, собственно, уже представляет собой  неписаную (хотя бы потому, что не менее трети населения РФ рождено в смешанных браках) и писаную норму: каждый постоянно проживающий в нашей стране индивид должен иметь паспорт «гражданина Российской Федерации». Причем идентификации по культуре и по гражданско-политическому сообществу отнюдь не противостоят друг другу. Менталитеты «русского» и «россиянина», «татарина» и «россиянина», «чеченца» и «россиянина» и т.п. могут становиться взаимоисключающими лишь в результате целенаправленной провокационной деятельности соответствующих региональных «элит», усугубляемой беспомощностью «национальной политики» федеральных властей.

Возможность существования множественных взаимодополняющих идентичностей в рамках единого государственного сообщества убедительно продемонстрирована практикой развития таких стран, как Испания, Бельгия, Индия (в новейший период) и др. Именно такой путь формирования нации следует считать наиболее перспективным. Для постсоветской же России он представляется тем более актуальным. Широкая трактовка культурного многообразия позволит легче выйти из тупика политико-правовых дискуссий относительно того, является ли та или иная общность «отдельным народом», «коренным народом», должна ли она особо позиционироваться при переписях населения и следует ли предоставлять ей национально-культурную автономию.

В постсоветской России, где возобладала идеология «национального» (а на деле – этнонационального) возрождения и развития, приняты федеральные законы и программы, равно как и многочисленные региональные проекты, нацеливаемые именно на сохранение частных «культурных корней», будь то корни татарские, якутские или осетинские либо почти условные финно-югорские или тюркские. Кроме прочего, эта политика ущемляет интересы тех чувашей и татар, которые не говорят соответственно на чувашском и татарском языках и которых больше интересует их «российскость», нежели соответствующие «финно-югорскость» и «тюркскость». Постсоветская «национальная политика» общероссийского уровня фактически игнорирует данный сюжет, важный для значительной части населения.  В то же время этнонационализм, практикуемый властями и общественностью ряда регионов, да и некоторыми должностными лицами федерального центра, вполне преуспевает в реализации проектов, разрывающих единую социокультурную ткань общества.

В этой связи требуются кардинальные взаимосогласованные изменения в общегосударственной социальной, культурной и образовательной политике, в подходах федерального центра к регулированию регионального развития.

 

* * *

 

Концептуальное и программное обоснование перспектив социально-экономического развития России должно, как уже отмечалось, исходить из тенденций, определившихся в результате уже пройденного страной трансформационного пути. Как известно, после финансового краха 1998 г. в экономическую политику были внесены некоторые коррективы, учитывающие национальные экономические интересы. С ними совпали по времени исключительно благоприятные для добывающего сектора и для бюджета  изменения конъюнктуры на мировых рынках традиционных углеводородных энергоносителей и энергоемкого сырья, особенно  черных и цветных металлов. В результате отечественная экономика в «постдефолтный» период обрела весьма высокую динамику, выйдя по показателям ВВП и денежных доходов населения на дореформенный уровень 1990 г.

Однако качество этого роста вызывает серьезную озабоченность. Значительная (превышающая 400 млрд. долл.) часть накопленных ресурсов «заперта» в валютных резервах и в Стабилизационном фонде РФ. Не обеспечена многократно декларировавшаяся «структурная диверсификация экономики», недопустимо мал приток средств в наукоемкие высокотехнологические секторы народного хозяйства. Разорваны основные элементы инновационного цикла. Неудовлетворительно развивается производственная инфраструктура страны. Отсутствует эффективная экологическая политика.

Социальной стабильности угрожает беспрецедентная 15-кратная по крайним децильным группам россиян дифференциация доходов населения. Целостность страны подрывается огромными разрывами в уровнях социально-экономического развития российских регионов. В кризисном состоянии находятся системы образования и медицинского обслуживания, подвергаемые тотальной маркетизации. Культурный уровень населения деградирует от засилья «массовой культуры». Особую угрозу представляет прогрессирующее разложение государственного аппарата, беспрецедентный размах  коррупции.

Совокупность подобных  тенденций нередко дает основания не только СМИ, но и профессиональной литературе квалифицировать «постдефолтную» макроэкономическую динамику как подпитываемый лишь «нефтедолларами», «газодолларами» и т.п. «рост без развития», сопровождаемый ухудшением характеристик научно-производственного и человеческого потенциалов страны. К подобным оценкам можно относиться по-разному. Однако в любом случае давно «назрела и перезрела» необходимость перевода экономики в режим устойчивого и высококачественного роста, предполагающего восстановление и приумножение этих потенциалов. А это, в свою очередь, требует перехода к сугубо прагматичному курсу реформ, согласно которому вопрос о масштабах, сферах и формах государственного присутствия в экономике решается лишь и исключительно исходя из стоящих перед страной задач. Таким образом, из области принципиально допустимых инструментов экономического регулирования не исключаются не только различные субсидии и фиксируемые цены, но и другие известные в мире элементы активной промышленной и сильной социальной политики, стратегическое макропрограммирование и индикативное народнохозяйственное планирование.

 

2. Гуманитарный приоритет развития экономики

Годы трансформационных преобразований, обеспечивших индивидуальные свободы и создавших условия для развития экономики, одновременно породили крайне негативные тенденции в условиях жизни людей. Неудовлетворительное положение человека стало привычной нормой. По индексу развития человеческого потенциала наша страна занимает лишь 60-70 места в мире, продолжительности жизни – 100-110, по уровню здравоохранения – 130-140 места; даже по образованию Россия спустилась на 30 позицию. Отрасли, где воспроизводится человеческий капитал и генерируется интеллектуальный потенциал страны, явно не соответствуют вызовам времени. Отчасти это связано с тем, что старые идеологические догмы утратили свое значение, а новые ценности и установки в полной мере еще не сформировались. В этих обстоятельствах, усугубляемых демографическим кризисом и ухудшением среды обитания человека, необходима внятная политика в отношении всей социальной сферы в целом, а в особенности – в тех гуманитарных  секторах экономики, которые определяют условия жизни людей.

 

2.1. Демографический кризис и способы его преодоления

Нынешние параметры воспроизводства народонаселения откровенно негативны. Начавшаяся в 90-е годы минувшего столетия естественная убыль населения приобрела устойчивый и долговременный характер. К 2015 г. число россиян может сократиться с нынешних 142,5 млн. до 138 млн. человек. Неутешителен и прогноз на более длительную перспективу: 118-130 млн. человек в 2025 г. и 86-111 млн. – в 2050 г.

Что же нужно делать? Направления противодействия демографическому кризису известны. Во-первых, речь идёт о стимулировании рождаемости и снижении смертности. Эффективное поощрение репродуктивного поведения на основе реализации мер экономического, социального и пропагандистского характера (в том числе оказания финансовой помощи семьям с детьми, упрочения самого института семьи, а также изменения отношения населения к своему здоровью) необходимо дополнить системой мер по продлению жизни и снижению смертности от неестественных причин, прежде всего от несчастных случаев. Здесь реальный результат может быть получен относительно быстро – через 5-7 лет. В том же русле – ограничение применения гражданами контроля над рождаемостью. В обстоятельствах доступности и качественности абортов свою роль способны сыграть морально-этические нормы. Религиозная установка относительно недопустимости прерывания беременности по своей эффективности превосходит медийную пропаганду.

Во-вторых, необходима оптимизация иммиграционных потоков. В воспроизводстве народонаселения на уровне каждой отдельной страны объективно работают специфические адаптационные механизмы. Едва ли не главный из них – иммиграционный вектор трансграничных перемещений – из стран с «трудоизбыточным» режимом в страны с режимом «трудонедостаточным». Этот механизм может быть с успехом использован для противодействия быстрой убыли населения России. Перспективным здесь представляется переселение в нашу страну граждан постсоветских республик, прежде всего украинцев и молдаван, готовых работать в местах с более высокими, чем в этих республиках, заработками. Эта категория иммигрантов, уже во втором поколении способных к превращению в «россиян» по культуре и самосознанию, – наиболее приемлемый для России ресурс. Ведь большое число африканцев, китайцев или афганцев страна не в состоянии принять из-за их культурно-ментальной специфики. В настоящее время в России не менее 5 млн. мигрантов (легальных и нелегальных), превращение которых в ее граждан представляется желательным, причем 1,5 млн. из них уже стоят в очереди за гражданством. Проблема рассматриваемого трудового потенциала может быть решена на основе применения разовой процедуры «миграционной амнистии» и развертывания кампании ускоренного предоставления гражданства.

В-третьих, следует проявить заботу о трудовой адаптации населения пенсионного возраста. Здесь требуется пересмотр жестких границ между рабочим и внерабочим временем, между категориями работающих и пенсионеров. Многие люди «в возрасте», представляющие ряд современных специальностей и видов деятельности, способны приносить пользу обществу и себе самим своим трудом, не обязательно организованным за пределами дома («в офисе»). Опыт функционирования академических научных учреждений свидетельствует о том, что за формальными двумя –тремя «явочными днями» во многих случаях скрывается напряженный и плодотворный труд ученых, в том числе «немолодых», «от зари до зари». Подобные организационные режимы «работы на дому» возможны и в других сферах; проблема состоит в том, чтобы эффективно содействовать общественно-полезному труду людей старших возрастов, используя гибкие подходы к организации этого труда и задействуя современные методы коммуникации людей и трудовых коллективов.

 

2.2. Человеческий капитал: стратегия «социального императива»

Характерный для всего постсоветского периода острый дефицит бюджетного финансирования социальной сферы при катастрофически низкой оплате труда привел к падению продолжительности жизни россиян, снижению качества среднего и высшего образования, старению академической науки, «утечке мозгов и талантов», невосполнимым потерям в культурном наследии, к общему снижению интеллектуального потенциала страны, совпавшему с примитивизацией трудовой деятельности в российской экономике.

Одни видят в этом неизбежные социальные издержки процессов становления рыночных отношений. Другие задаются вопросом, в какой мере оправданы социальные потери. Как бы то ни было, по прошествии времени многое видится иначе. Всё более очевидной становится сегодня контрпродуктивность установки 90-х годов, в соответствии с которой «за рыночные реформы приходится расплачиваться человеческим капиталом». Ныне в обществе восстанавливается понимание самоценности этого «капитала», высокоразвитой науки, образования, культуры и здравоохранения, значение которых в принципе не может измеряться лишь процентами годового прироста ВВП и выходит далеко за пределы хозяйственной жизни страны, хотя во многом определяет и ее экономическое будущее, и ее перспективы в развивающейся мировой экономике.

По-видимому, настал момент, когда требуется радикально изменить отношение общества к человеку, поставив его в центр программы национального развития. На смену прежнему курсу реформ, ориентированных на сокращение бюджетной сферы, должна прийти стратегия «социального императива», в основании которой лежат не нарушаемые ни при каких обстоятельствах пороговые условия функционирования социального сектора экономики. Речь идет от отказе от устаревшей идеологии «социальных стандартов», которые из-за невозможности их адекватного измерения и отсутствия механизмов ответственности за их реализацию так и не внедрены в российскую практику. Вместо этих государственных «квазигарантий» должны быть установлены бюджетные обязательства государства в форме системы минимальных нормативов.

В отраслях воспроизводства человеческого капитала нормативные государственные обстоятельства трансформируются в «нижние бюджетные ограничения», определяемые посредством нормативов: 1) минимального уровня оплаты труда работников культуры, науки, образования и здравоохранения; 2) минимальных расходов государственного бюджета на финансирование этих отраслей. Учитывая, что отрасли науки, образования, культуры, здравоохранения и управления функционируют в одинаковых условиях бюджетной сферы, где результаты трудовой деятельности не могут иметь адекватной рыночной оценки, а также принимая во внимание, что в «управлении» сложился самый высокий среди всех бюджетников уровень оплаты труда, в качестве нормативной цели имеет смысл выбрать среднюю заработную плату в сфере управления. При сохранении существующей динамики роста оплаты труда в сфере управления введение минимальных нормативов обеспечит увеличение оплаты труда в 2008-2011 гг.: в гражданской науке и научном обслуживании — минимум в 1,5 раза; в образовании – в 2,0; в культуре – в 1,9; в здравоохранении – в 1,8 раза. А в следующие четыре года (2012-2015) заработная плата должна вырасти по отношению к уровню 2007 г.: в науке – минимум в 2,3 раза; в образовании – в 3,2; в культуре – в 3,1; в здравоохранении – в 3,0 раза.

Развитие социального сектора экономики требует не только реабилитации человеческого капитала, но и радикальной модернизации его основных фондов. Речь идёт как о замене изношенного оборудования, так и об ускоренном внедрении современных технологий, принципиально меняющих инфраструктуру данного сектора. При этом, несмотря на многообразие существующих финансовых источников, основным ресурсом развития материальной базы социального сектора были и остаются бюджетные расходы государства. Поэтому в вышеупомянутых нормативах минимальных расходов госбюджета должны учитываться особенности российской экономики, условием эффективного роста которой в настоящее время является опережающее развитие не просто наукоемких и высокотехнологичных секторов, но и в целом отраслей, расширенно воспроизводящих человеческий капитал. При определении нормативов государственных расходов на науку, образование, культуру и здравоохранение необходимо иметь в виду те дополнительные ресурсы, которые потребуются для введения минимальных нормативов оплаты труда работников этих отраслей и создания современной материальной базы социального сектора экономики. Еще одно соображение, которое следовало бы учесть при введении данных нормативов, касается необходимости сокращения отставания России от развитых стран мира по уровню госфинансирования указанных отраслей. Приближение к мировому уровню обеспечит необходимые предпосылки и для снижения продолжающейся утечки «мозгов и талантов».

Расчеты показывают, что введение минимальных бюджетных нормативов потребует увеличения в 2008-2011 гг. государственных расходов: на гражданскую науку и научное обслуживание – минимум в 2,1 раза; на образование – в 1,3; на культуру – в 1,4; на здравоохранение – в 1,9 раза. А в следующие четыре года (2012-2015) бюджетные расходы должны вырасти по отношению к уровню 2007 г.: в науке – минимум в 2,9 раза; в образовании – в 1,46; в культуре – в 4,4; в здравоохранении – в 2,3 раза.

 

2.3. Направления усиления социальной защиты населения

Не менее остры проблемы, накопившиеся в области социальной защиты россиян. Материальное положение нынешних 37 млн. пенсионеров следует считать абсолютно неудовлетворительным. Средний размер трудовой пенсии по старости не превышает 3 тыс. руб., доля средней пенсии в средней заработной плате по стране снизилась до 27% при минимальном показателе, рекомендованном Международной организацией труда на уровне 50%. Далее, налицо значительное ухудшение положения инвалидов. Наконец, несмотря на сокращение численности детского населения, растет число детей-сирот и детей, лишившихся родительского попечения.

Отсюда и три главных направления усиления социальной защиты населения. Во-первых, это модернизация национальной пенсионной системы, разработка и внедрение механизмов обеспечения ее финансовой устойчивости. Главная задача в этом отношении – возвращение пенсионной системе утраченного преимущественно страхового характера, что требует прежде всего ликвидации зависимости Пенсионного фонда России от федерального бюджета. Для решения данной задачи представляется целесообразным модифицировать единый социальный налог (ЕСН), проведя следующие меры: а) отмену регрессивной шкалы ставок названного налога, что серьезно упростит администрирование им и ликвидирует социально несправедливый перекос, возникающий в связи с тем, что налог на доходы физических лиц уплачивается по единой 13-процентной ставке; б) снижение ставки ЕСН до уровня, позволяющего обеспечивать такие минимальные государственные гарантии, как базовая часть пенсии, пособие по временной нетрудоспособности в размере МРОТ, а также достойный набор общедоступных бесплатных медицинских услуг; в) установление обязательных страховых платежей во внебюджетные фонды для обеспечения страховой и накопительной частей пенсии, выплат по больничным листам сверх величины МРОТ и пособий по безработице.

Во-вторых, требуется разработка системы улучшения положения инвалидов. Принятие в 1995 г. Федерального закона «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации» ознаменовало переход от медицинско-трудовой к социальной модели инвалидности. Данный акт оценивался международными экспертами как наиболее прогрессивный в сравнении со всеми подобными документами развитых стран. Тем более неожиданным оказался откат назад российского социального законодательства в начале нового столетия. Закрепление в пенсионном праве категории «ограничение способности к трудовой деятельности» (ОСТД) в качестве критериального для определения размера базовой части трудовой пенсии по инвалидности и социальных пенсий чрезвычайно опасно, ибо материальное положение инвалидов может оказаться зависимым от субъективных решений специалистов медико-социальной экспертизы. В конечном счете применение степени ОСТД ведет к снижению размера пенсионных и компенсационных выплат.

Кроме того, в течение последних лет наблюдается свертывание различных форм государственной поддержки занятости инвалидов, провоцирующее соответствующий рост безработицы. Ее уровень среди инвалидов трудоспособного возраста на 1 января 2004 г. достиг 70%, причем максимальное снижение занятых на предприятиях Всероссийского общества инвалидов наблюдалось в 2003-2004 гг. в связи с отменой основных налоговых льгот этим предприятиям.

Для изменения описанной ситуации требуются: а) изъятие из действующего законодательства понятия «ограничение способности к трудовой деятельности»; б) возвращение к прежним нормам и механизмам квотирования рабочих мест для инвалидов, а также законодательное закрепление механизмов, стимулирующих работодателей и инвесторов к созданию рабочих мест для инвалидов; в) определение минимального размера пособия по инвалидности с учетом не только физических потребностей инвалида, но и тех дополнительных затрат, которые несет инвалид в связи с ограничением его жизненных функций.

В-третьих, остро необходим перелом негативных тенденций в «детской» составляющей российского человеческого потенциала. Такого рода тенденции проявляются, в частности, в том, что в течение постсоветского пятнадцатилетия число ежегодно выявляемых новых сирот и детей, лишившихся родительского попечения, выросло в 2,7 раза; общее количество детей этих категорий увеличилось в 1,5, а их удельный вес в возрасте до 18 лет – в 2,1 раза. В ряду предлагаемых первоочередных действий: а) реформирование существующей системы опеки и попечительства с акцентом на развитие семейных форм устройства сирот и на профилактику семейного неблагополучия, безнадзорности, беспризорности и сиротства; б) стимулирование приемных и патронатных семей с целью максимально возможного уменьшения числа детей, находящихся в интернатах; в) создание единой системы помощи семьям с детьми до достижения ими совершеннолетия, включающей выдачу пособий, предоставление необходимых услуг и т.п.

 

2.4. Формирование жилищно-ипотечного рынка

Создание современного рынка жилья – одна из насущных задач российских реформ, без решения которой невозможно ни подлинное повышение благосостояния граждан, ни эффективное развитие экономики. В постсоветский период были предприняты многочисленные попытки развернуть отечественное жилищное кредитование. Однако их результаты нельзя считать удовлетворительными: доля соответствующих кредитов в ВВП не достигает 0,2%. Одна из главных тому причин – отсутствие продуманной стратегии создания ипотечных институтов, стихийное стремление внедрить их наиболее передовые типы, минуя необходимый промежуточный этап, связанный с ссудно-сберегательными институтами. Между тем именно эти институты послужили исходной точкой утверждения массовой ипотеки практически во всех развитых, а также в восточноевропейских постсоциалистических странах. Так, Словакия в 1992 г., а Чехия годом позже ввели стройсберкассы; через 10 лет уже почти 50% словаков и 45% чехов оказались вовлеченными в систему стройсбережений. Интересно, что и в России на фоне неудачной попытки формирования вторичного рынка закладных наибольшую способность к расширению рынка жилищных кредитов продемонстрировали спонтанно возникшие и не опиравшиеся ни на законодательство, ни на федеральную господдержку институты ссудно-сберегательного профиля.

Наилучшим инструментом перехода к полноценной ипотеке в России представляются «обкатанные» в восточноевропейских странах стройсберкассы (ССК). Благодаря своей узкой специализации и наличию предварительных планов накопления ССК, во-первых, снижают кредитные риски и преодолевают проблему недоверия со стороны населения, позволяют привлечь его значительную часть в качестве своих членов и клиентов. Низкие же кредитные риски и «длинные» пассивы касс, о которых идет речь, обеспечивают им возможность функционировать с минимальной маржой и выдавать сравнительно долгосрочные кредиты.

Во-вторых,  важная роль ССК заключается в их влиянии на массовую экономическую культуру. Стройсберкассы оказываются для миллионов людей школой сберегательного и долгового поведения, эффективным средством обучения и отбора надежных заемщиков для банковского сектора.

В-третьих, в нынешних российских условиях стройсберкассы обеспечивают максимальную эффективность государственных жилищных субсидий. Расчеты свидетельствуют: при эквивалентном субсидировании потребитель сможет приобрести жилье бóльшей площади именно в рамках ССК (выигрыш составит 7-14%).

Общий же рациональный план развертывания в России массовой ипотеки, предусматривающей привлечение основной массы средне- и низкодоходных граждан на рынок сбережений, кредита и строительства, состоит в следующем ряде последовательных преобразований: а) внедрение стройсберкасс; б) разработка и внедрение соответствующей программы их господдержки, предусматривающей предоставление премий на сбережения, налоговых и кредитных льгот участникам ССК; в) налаживание эффективного центробанковского контроля деятельности стройсберкасс; г) начало (через 5-10 лет) постепенного снижения размера государственной премии по стройсбережениям (снижение должно продолжаться в течение следующих 10-20 лет); д) параллельное сокращению госпремии увеличение субсидии начального взноса (для ускорения перехода потребителей к банковской ипотеке); е) развитие институтов секьюритизации ипотечных кредитов.

Возвращаясь к проблеме внедрения стройсберкасс, можно спрогнозировать, что приблизительно 9-11 млн. семей имели бы средства, достаточные для участия в ипотеке. Из них 10-15% предпочли бы банковский ее вариант, а остальные – собственно ССК. При дотациях на сбережения в объеме 0,25% ВВП на пятый год вполне вероятно, что около 600 тыс. домохозяйств предъявят спрос на услуги ССК, спрос на банковские (дополнительные) кредиты для покупки жилья на первичном и вторичном рынках через пять лет может составить (без учета инфляции) до 80 млрд. руб. Стройсберкассы способны повысить склонность  своих членов к сбережению и привлечь в экономический оборот значительную часть сбережений населения.

Создание ССК, конечно, не отменяет необходимости в программах возведения социального жилья. Однако сочетание того и другого может оказаться весьма эффективным. Например, тем из очередников, кто накопит соответствующую сумму в кассе, можно предложить льготный (или даже бесплатный) дополнительный кредит вне очереди, т.е. вместо полной стоимости квартиры государство оплатит лишь ее часть (скажем, 20%). Весьма перспективным создание ССК может оказаться для военнослужащих: эффективность нынешних программ обеспечения  военнослужащих жильем можно существенно повысить, используя идею коллективных сбережений.

Наконец, создание сберкасс – это не только способ обеспечения населения жильем, но и масштабный совместный проект государства и частного сектора, направленный на улучшение массовой экономической культуры и развитие национальной кредитной системы в целом.

 

2.5. Улучшение среды обитания человека

Качество жизни человека существенно зависит от среды его обитания. Между тем состояние окружающей среды, проблемы ее охраны, поддержание экологической безопасности, к сожалению, никогда не принадлежали к числу приоритетных в постсоветской России; хуже того, с 2000 г. все это утратило статус сколько-нибудь значимых вопросов, хотя воздействие экономики на окружающую среду в России растет небывалыми темпами. Ничего подобного в развитых странах не наблюдалось с 70-х годов, в том числе в ситуациях экономического роста, сопоставимого по темпам с российским «постдефолтным».

Экологически неблагополучной ныне признается огромная территория – примерно 15% площади РФ, что больше, чем Англия, Франция, Германия, Норвегия, Швеция и Финляндия вместе взятые. На данной территории проживает почти две трети нашего населения. В полутора сотнях городов регулярно случаются превышения предельно допустимых концентраций токсичных веществ в воздухе и источниках питьевого водоснабжения. Накоплено свыше 110 млрд. т твердых промышленных и бытовых отходов, которые занимают огромные ареалы, в том числе дорогую пригородную землю, отравляя подземные запасы питьевой воды и негативно влияя на ее поверхностные источники.

Физический износ и моральное старение основных фондов - вот главные причины недопустимо высокого уровня выбросов загрязнений в атмосферу, сброса неочищенных и не полностью очищенных вод в водные объекты и образования твердых отходов в России. Впрочем, неприемлемое негативное влияние на окружающую среду определяют и другие причины, среди которых – беспомощность экологического контроля, почти полное бездействие механизма платности за загрязнение окружающей среды и т.д. При  этом прирост промышленных выбросов по промышленности связан преимущественно с отраслями топливного сектора: если на три из них в 1999 г. приходились 16% всех выбросов стационарными источниками, в 2004 г. – уже более 33%.

Однако есть и обратное негативное влияние – экологии на экономику. Согласно оценкам специалистов прямой годовой экономический ущерб вследствие негативных антропогенных воздействий на окружающую среду в России в середине 90-х годов составлял около 10% ВВП. За прошедшие годы указанная доля увеличилась. По официальным данным, предотвращенный экономический ущерб в результате деятельности природоохранной системы за 1999 г. равнялся 20,8 млрд. руб. (с тех пор подобные расчеты не проводились), но очевидно, что, с одной стороны, методики расчета этого показателя дают весьма заниженный результат, а с другой стороны, реально наносимый ущерб на порядки превосходит предотвращаемый.

Предприятия с годовым оборотом в миллиарды долларов нередко представляют дело так, что им не под силу платить за загрязнение окружающей среды суммы, исчисляемые сотнями тысяч рублей (разумеется, не покрывающие и сотой доли наносимого экологического ущерба даже в его калькулируемой части). В промышленных и финансовых структурах, ориентированных на развитие сырьевых производств, возобладала точка зрения, согласно которой «экологические строгости» – фактор, препятствующий поступлению иностранных инвестиций.

Для налаживания природоохранной работы ничего нового изобретать не требуется. Перечень предлагаемых в этой связи мер таков: а) восстановление в структуре федеральной исполнительной власти самостоятельного, независимого от министерств и ведомств природоохранного органа и создание единой государственной системы экологического мониторинга, отнесение управления всеми особо охраняемыми природными территориями  к компетенции федерального природоохранного органа; б) модернизация системы экологического нормирования (качества среды и воздействий на нее); г) восстановление в полном объеме экологической экспертизы в соответствии с действующим федеральным законом о ней; д) разработка и внедрение гибких механизмов финансирования природоохранной  деятельности, рыночных схем взаимодействия экономических агентов по поводу природопользования (типа торговли разрешениями на выбросы), страхования экологических рисков и т.п.; е) восстановление системы широкого информирования населения о состоянии окружающей среды, развитие экологического воспитания.

 

3. Институты и новая политика экономического роста

Несмотря на то, что «постдефолтный» период характеризуется высокими темпами прироста валовых макроэкономических показателей и есть основания прогнозировать сохранение этой динамики в среднесрочной перспективе (до 2010 г.), абсолютно неудовлетворительным, как уже отмечалось, является качество роста, который к тому же не может быть признан устойчивым. В этой связи представляются императивными существенные изменения в институциональных основах экономической системы страны.

 

3.1. Механизмы ослабления социальной дифференциации

В постсоветской России изначально реализовывалась модель экономического реформирования, в соответствии с которой выделение средств на оплату труда, пенсии и пособия, на развитие социальной инфраструктуры рассматривается в качестве нежелательных затрат: их, к сожалению, нельзя избежать, но надлежит по возможности ограничивать. Проводники этой модели игнорируют даже ту реально воплощаемую во всех цивилизованных странах посылку, что социальное развитие – не только следствие, но и непременное условие, решающий фактор экономического роста. Ведь повышение уровня и качества жизни наемных работников – мощный стимул к труду, источник платежеспособного спроса, а также гарант доверия населения к  властным структурам.

К сожалению, такая направленность экономического реформирования воспроизводится и на этапе «постдефолтной» повышательной динамики. В первую очередь это проявляется в дальнейшем увеличении дифференциации доходов общества, которая вышла ныне на рекордные рубежи.

Хотя номинальные и реальные доходы населения растут, почти 50% их общего объема сегодня концентрируются у 20% населения страны. Коэффициент фондов в 2006 г. достиг 15, т.е. на долю 10% наиболее обеспеченного населения приходится 30% общего объема денежных доходов, а на долю 10% населения наименее обеспеченного – 2%. Между тем с точки зрения поддержания социальной безопасности государства критическим считается 7–8-кратный разрыв доходов крайних децильных групп. Все это усугубляется аномально низким (не достигающим и половины заниженного в 1,5-2 раза прожиточного минимума) размером минимальной оплаты труда, определяющим тарифную ставку первого разряда ЕТС работников бюджетной сферы; крайне низок и часовой – двухдолларовый – уровень оплаты труда (в Германии он равен 24, в Японии – 23, в США – 20,5 долл.). Естественно поэтому, что бóльшая (до 60%) часть населения страны – население бедное, т.е. с доходами ниже минимального потребительского бюджета, составлявшего в 2005 г. 6536 руб. В России также аномальна дифференциация доходов населения в региональном и отраслевом аспектах.

Беспрецедентная дифференциация доходов россиян –выражение резкого падения уровня оплаты наемного труда, что на макроуровне проявляется в существенном (согласно имеющимся экспертным оценкам – двукратном) занижении совокупной доли оплаты труда и социального страхования в ВВП. В своем единстве эти процессы, вводят воспроизводство народонаселения России в депопуляционный режим, тем самым блокируя возможность перехода страны режим устойчивого и качественного роста. Отсюда вытекает задача такого преобразования распределительных механизмов, которое обеспечит переход от сложившегося «избыточного» доходного неравенства к «нормальному» неравенству, стимулирующему развитие человеческого капитала и полноценный экономический рост.

В этой связи представляются необходимыми, во-первых, отказ от политики занижения заработной платы, обеспечение «крутой» положительной  динамики (кратного роста) оплаты труда; предложения по некоторым количественным значениям  этой динамики применительно к «нормативам минимального уровня оплаты труда работников бюджетной сферы» сформулированы выше. Что касается стереотипного контраргумента, согласно которому «повышение оплаты труда чревато развитием инфляционных процессов, неумолимо «съедающих» ее прирост», то: а) увеличение зарплаты — возможный, но вовсе не единственный источник инфляции, которая, как убедительно продемонстрировала постсоветская практика, «успешно развивается» и без роста оплаты труда); б) зависимость инфляции от динамики заработной платы небезусловна – рост личных доходов неинфляционен, если становится реальным фактором повышения производительности труда и расширения производства.

Во-вторых, – меры  налогового характера: а) отказ от нынешней «плоской» шкалы подоходного налога, переход к прогрессивному налогообложению доходов физических лиц; б) радикальное реформирование налогообложения имущества в направлении усиления фискальной нагрузки на обладателей дорогостоящей недвижимости; в) введение налога «на роскошь», т.е. на продажи дорогих видов непродовольственных товаров и услуг.

 

3.2. Обновление бюджетной и денежно-кредитной политики[3]

Императив перехода к полноценному экономическому росту диктует необходимость качественного обновления бюджетной политики, которую предстоит нацелить на обеспечение финансовыми ресурсами развития экономики (прежде всего – ее реального сектора) и социальной сферы. Между тем эта политика, включая бюджетный процесс-2007, продолжает выстраиваться под влиянием идеологии финансовой стабилизации; ее цели и задачи носят чисто монетаристский, главным образом «антиинфляционный», характер и не обосновываются какими-либо содержательными социально-экономическими соображениями. Никак не реагируя на объективную тенденцию превращения современных государств в «государства развития» и «социальные государства», в соответствии с которой удельный вес госрасходов в конце ХХ столетия достиг 40-50% ВВП (в среднем по странам ОЭСР), российское правительство жестко фиксирует применительно к 2007 финансовому году долю непроцентных расходов федерального бюджета на сложившемся уровне примерно в 17% ВВП (консолидированного бюджета – около 33%). При этом в качестве ключевой задачи правительством по-прежнему ставится  «стерилизация» в Стабфонде «избыточной» денежной массы.

В связи с этим нельзя не отметить, что, во-первых, прирост денежного предложения не превышает потребности нашей экономики. Хотя в последние годы он увеличивался, уровень монетизации экономики (не достигающий и 30%, что в разы меньше, чем в развитых странах) остается явно недостаточным. Лучшее тому свидетельство – острейшая нехватка кредитных ресурсов у предприятий, вынужденных  во все большей мере прибегать к зарубежным заимствованиям. Совокупный корпоративный долг иностранным кредиторам составляет сегодня уже более 200 млрд. долл., втрое превышая сохраняющуюся внешнюю задолженность государства.

Во-вторых, многочисленные исследования динамических рядов макроэкономических показателей разных стран демонстрируют отсутствие статистически значимой зависимости между приростом денежной массы и темпом инфляции. Такая зависимость на самом деле сложна, нелинейна и отличается высокой степенью неопределенности. Это и естественно, ибо инфляция по своей природе многофакторна и сведение многообразия её причин исключительно к приросту денежного предложения недопустимо. Если даже последний равен нулю, инфляция может генерироваться такими факторами, как: изменение скорости обращения денег, в частности, вследствие изменения инфляционных ожиданий населения или его склонности к сбережениям; применение разнообразных инструментов связывания свободных денег в инвестиционных целях; динамика обменного курса национальной валюты и уровень общественного доверия к ней; социальное давление на уровень доходов населения, увеличивающее их при неизменном объеме потребительских благ; реализация монополистами своего доминирующего положения на рынках путем завышения цен.

В непосредственной правительственной компетенции находится воздействие лишь на последний из перечисленных факторов. Между тем российское правительство не только не занимается обузданием ценовой экспансии монополистов, но и ежегодно задает планы регулируемых им тарифов на услуги естественных монополий, тем самым запуская очередной виток спирали инфляции издержек по всем технологическим цепочкам. Даже очевидные крупномасштабные злоупотребления функционирующих в топливно-энергетическом и химико-технологическом комплексах крупнейших корпораций, год от года вздувающих цены темпами, существенно опережающими инфляционную динамику, не пресекаются средствами государственной антимонопольной политики. Так, в федеральном бюджете-2007 запланирован прирост регулируемых тарифов, превышающих прогнозируемый (на уровне 6,5-8%) темп инфляции: в отношении электроэнергии для населения – 13%, газа – 15%, услуг ЖКХ – 14-15%.

Таким образом, вместо того, чтобы эффективно применять современный инструментарий антимонопольной политики, прежде всего воздействуя на цены товаров и услуг компаний, доминирующих на рынках, федеральное правительство энергично входит в не свойственную ему роль «стерилизатора» части денежной массы, т.е. берет на себя решение сугубо центробанковских задач. Делается это за  счет налогоплательщиков и бюджетополучателей: у них изымаются средства, которые могли бы использоваться в целях расширения производства и для решения критически важных проблем жизнеобеспечения населения.

Специфика нынешнего бюджетно-налогового регулирования состоит также в избыточном фискальном давлении на труд, в двукратном недофинансировании социальной сферы, науки и функций развития, а также в громадной и устойчивой профицитности федерального бюджета. При этом усиливается и без того чрезмерная дифференциация бюджетных расходов на душу населения в разных регионах страны, большинство из которых не имеет необходимых средств на обеспечение социальных гарантий. Преодоление указанных диспропорций предполагает снижение налогового бремени на трудовую и производственную деятельность, более полное задействование неналоговых доходных источников (прежде всего платежей за использование природных ресурсов), а также восстановление принципа сбалансированности доходов и расходов бюджета с формированием последних  на основе программно-целевого подхода.

С опорой на налоговые инструменты предстоит также обеспечить кардинальное улучшение условий инвестиционной активности, включая освобождение от налогообложения части прибыли, направляемой на цели развития производства и освоения новой техники, развертывания НИОКР, на пополнение оборотных средств предприятий и формирование резервов. Для стимулирования оживления производства следует предоставлять налоговые кредиты предприятиям, расширяющим выпуск продукции и наращивающим инвестиции, вводить методики ускоренной амортизации. Ради её восстановления в качестве механизма воспроизводства основных фондов важно проводить регулярную переоценку основных средств по рыночной стоимости, начислять амортизацию с первичной, а не с остаточной стоимости, а также обеспечивать целенаправленное использование амортизационных отчислений.

Параллельно с рационализацией системы налогообложения и расширением доходной базы государственного бюджета необходимо предпринять меры по кардинальному повышению эффективности госрасходов. Бюджетную политику в данном аспекте надлежит выстраивать на основе программно-целевого подхода, применяя также нормативные алгоритмы финансирования социальной сферы и ее отраслей. Для этого нужно восстановить нормативы бюджетных расходов на науку (2% ВВП), а также бюджетного обеспечения образования и здравоохранения, конституировав их на уровне соответственно 8 и 6% ВВП. Объем госассигнований на поддержку инновационной активности предлагается увеличить (с учетом привлечения средств государственных банков развития) до 5% ВВП.

Главное, таким образом, состоит в приведении бюджетной политики государства в соответствие с содержательными целями социально-экономического развития страны. Принципы формирования государственного бюджета следует пересмотреть исходя из общей логики, ориентированной на развитие системы регулирования экономики. Доминирование целей развития важно подкреплять адекватной технологией бюджетного планирования, в основу которого, стоит повторить, необходимо закладывать законодательно установленные нормативы, определяющие уровень бюджетных расходов по соответствующим направлениям. При этом первый по значимости  приоритет должен быть отдан расходам на науку и стимулирование технологического прогресса, на образование и национальную безопасность, т.е. расходам, составляющим основу будущего развития; именно в этот контекст следует поставить и проблему трансформации функций Стабилизационного фонда, который в идеале мог бы стать аналогом «бюджета развития».

Модернизацию денежно-кредитной политики надо нацелить прежде всего на оздоровление финансового положения производственных предприятий и на создание условий для роста их инвестиционной активности. В первую очередь следует устранить основные причины демонетизации экономики, т.е. отказаться от необоснованной политики рестриктивно-количественного регулирования денежной массы, перейдя к регулированию ставки рефинансирования с ее поэтапным последовательным снижением до уровня, не превышающего норму рентабельности внутренне ориентированных секторов экономики. В связи с необходимостью привести денежное предложение в соответствие со спросом на кредитные ресурсы со стороны производственной сферы следовало бы от нынешней контрпродуктивной (в духе печально знаменитого «валютного правления») практики эмиссии денег под прирост валютных резервов перейти к рефинансированию коммерческих банков под залог векселей платежеспособных предприятий реального сектора. Это, разумеется, потребует организации Банком России мониторинга платежеспособности крупных предприятий и обеспечения прозрачности центробанковской эмиссионной политики. В свою очередь доступ к кредитным ресурсам Банка России предприятий, необходимый для их модернизации, потребует от них повышения прозрачности и эффективности хозяйственной деятельности. При таком формировании политики денежного предложения обеспечивается главная функция денежной эмиссии – кредитование экономического роста: снижая ставку рефинансирования, Банк России стимулирует рост активности хозяйствующих субъектов, а повышая ее – ужесточает требования к эффективности их работы.

Далее, следовало бы приступить к формированию специальных механизмов долгосрочного кредитования инвестиций в развитие и модернизацию предприятий, осваивающих прорывные перспективные технологии (а также выполняющих особо важные социальные функции), трансформировав для этого Стабфонд в вышеупомянутый аналог «бюджета развития», и создать полноценные институты развития с механизмами их централизованного рефинансирования. Речь идет прежде всего о развертывании системы государственных банков развития, способных стать ведущим механизмом финансового обеспечения инвестиционной активности в реальном секторе. Другие механизмы, связанные прежде всего с частными банками и фондовым рынком, могут работать в качестве дополняющих (в дальнейшем, по мере роста производства и инвестиций, накопления сбережений и развития рыночной инфраструктуры, их значение будет возрастать, однако с учетом их нынешней неразвитости в ближайшие пять – десять лет они сами по себе не смогут решить задачу многократного повышения инвестиционной активности).

Государственная банковская система призвана компенсировать отсутствие эффективно работающего механизма внутри- и межотраслевого перелива капитала. Для этого она должна быть в состоянии концентрировать инвестиции в перспективных направлениях развития экономики, с одной стороны, и выполнять функции поддержания уровня инвестиционной активности, необходимого для обеспечения воспроизводства социально значимых секторов народного хозяйства, с другой. Это сочетание может быть достигнуто при соответствующей конструкции системы государственных институтов развития. Российский банк развития, привлекающий капиталовложения в освоение перспективных направлений техники и технологии, дополняется рядом специализированных банков развития, занимающихся кредитованием экспорта товаров с высокой добавленной стоимостью, мобилизацией инвестиций в АПК, кредитной поддержкой малого бизнеса и жилищного строительства (каждая из этих сфер обладает определенной спецификой, затрудняющей привлечение кредитов на «стандартных» рыночных условиях). Некоторые из подобных банков – Российский банк развития, Росэксимбанк и Россельхозбанк – созданы, но ни один из них в качестве института так и не заработал. Чтобы это произошло, они должны быть встроены в определенную систему организации финансовых потоков, включающих механизмы рефинансирования таких банков, процедуры выбора приоритетных направлений экономического развития, гибкие технологии денежного предложения, а также надежный контроль над использованием предоставляемых кредитов.

Представляется необходимым прекратить использование гарантированных государством высокодоходных спекулятивных инструментов, отвлекающих денежные ресурсы от производственной сферы. Это касается эмиссии Банком России облигаций и открытия им депозитных счетов коммерческим банкам. Переориентация политики денежного предложения на рефинансирование производственной деятельности снимает проблему стерилизации «избыточной» денежной массы.

Наконец, было бы целесообразным улучшить структуру денежной массы, резко сократив в ней долю наличных денег. Тут следует пойти по пути электронизации платежей и расчетов и внедрения соответствующих информационных технологий в торговле и сфере финансовых услуг, обеспечив надежную правовую защиту сделок, совершаемых в электронной форме. Это будет содействовать декриминализации экономики, вытеснению «теневой» составляющей хозяйственного оборота, сокращению неплатежей и ремонетизации экономики.

Можно полагать, что в результате проведения предлагаемых мер динамика денежного предложения станет соответствовать динамике действительного спроса на деньги, способствовать эффективному использованию имеющегося в стране научно-производственного потенциала и росту экономики. Сочетание целевого контроля за эмиссией денег и механизмов рефинансирования кредитных институтов под спрос на деньги со стороны производственной сферы обеспечит, в частности, удержание низкой инфляции. В пользу этого предложения напрашиваются следующие аргументы  теоретического характера и «от практики». Из классической формулы монетарной политики следует: если прирост денежного предложения сопровождается увеличением производства товаров и снижением скорости обращения денег, инфляционный эффект этого прироста резко ослабляется. А усиливаемое действенной стимулирующей госполитикой совокупное влияние этих факторов способно даже при быстром росте денежного предложения не только блокировать инфляцию, но и вызывать дефляцию. Подобные прецеденты демонстрирует, например, практика Китая.

В любом случае Банк России не должен применять в своей антиинфляционной активности методы, препятствующие росту производства. Это относится, в частности, к способам использования золотовалютных резервов. Последние уже превысили 360 млрд. долл., что намного больше той величины, которая необходима для сохранения устойчивости денежного обращения и обеспечения потребностей в выплате внешних долгов и  в минимально необходимом импорте. Часть этих резервов ныне размещается на депозитах в надежных иностранных банках, а другая  вкладывается в низкодоходные надежные ценные бумаги иностранных государств. Между тем значительную долю избыточных резервов было бы целесообразно размещать на депозитах крупных государственных банков, которые тем самым обрели бы возможность наращивать долгосрочное валютное кредитование отечественных компаний для импорта ими новых технологий.

Решение задачи повышения эффективности использования золотовалютных резервов тесно связано с курсовой политикой. Сегодня очевидна нецелесообразность дальнейшего удорожания рубля, причем просматриваются два пути остановки роста его реального эффективного курса. Предпочтительный путь связан с поддержанием постоянства номинального обменного курса при заметном снижении инфляции. Если же этого добиться не удастся, останется путь повышения номинального курса инвалюты, увеличивающий золотовалютные резервы. Степень оправданности их роста будет напрямую зависеть от того, в какой мере они станут эффективно использоваться внутри страны, например, в указанном выше направлении.

 

3.3. Укрепление прав собственности

Эта важнейшая институциональная задача, очевидно, не может быть успешно решена вне четкого осознания глубокого противоречия, заключенного в комплексе отношений собственности, сложившихся по итогам реформационного пятнадцатилетия. С одной стороны, избранные схемы и методы приватизации производственного потенциала страны не привели ни к его модернизации на основе высоких технологий, ни к росту производительности труда, ни к достижению конкурентоспособности российских производителей на внутреннем и мировом рынках. С другой стороны,  любые предложения о тотальной деприватизации и возврате к дореформенным стартовым условиям ради последующего задействования эффективных приватизационных моделей утопичны и деструктивны по своему существу. Выход из этого тупика состоит в разработке и реализации стратегии  системной трансформации сложившихся собственнических институтов в направлении обеспечения цивилизованного консенсуса между обществом (государством), собственниками и менеджментом.

В русле такой стратегии представляются необходимыми следующие мероприятия. Во-первых, необходимо проведение единовременной инвентаризации имущества всех хозяйствующих субъектов по фактической рыночной цене. Государство не должно выяснять, по каким схемам и ценам осуществлялась приватизация, сколько раз менялся реальный собственник производственного объекта и т.п. В этом, собственно, и состоит содержательный смысл тезиса об отказе от пересмотра итогов приватизации. Исходя из отмеченной переоценки и расчетов предельной нормы эффективности капитала в реальном секторе экономики государство вводит налог на имущество. Такой налог, фиксирующий минимальную границу экономической эффективности использования приватизационных объектов, кроме прочего, подводит прочную базу под механизм банкротства.

Во-вторых, требуется четкое подтверждение того факта, что легитимным предметом приватизации до настоящего времени являлись производственное оборудование, основной и оборотный капитал предприятий. О приватизации же запасов полезных ископаемых и иных природных богатств не было и речи, и соответствующие правовые акты отсутствуют. В этом контексте экономические и юридические отношения между собственником недр и собственником капитала предстоит выстраивать на основе концессионных отношений.

В-третьих, давно назрело введение в отечественное законодательство понятия «обремененной собственности», согласно которому собственность, гарантируя ее субъекту конкретные права, одновременно вменяет ему и конкретную ответственность. В ряду обременений должны фигурировать, в частности, историко-архитектурный и эстетический характер объекта, соблюдение экологических требований, социальные и экономические обязательства по отношению к наемным работникам, нормативные требования к выносимой на рынок продукции.

В-четвертых, следует ускорить законодательное решение комплекса проблем интеллектуальной собственности. Коль скоро приватизационные процессы затронули сферу нематериального производства, необходимы регламентирующие их правовые нормы.

В-пятых, следует распространить гарантии прав частной собственности на личные сбережения граждан и на их имущество потребительского назначения. Речь, кстати, должна идти и о законодательном подтверждении прав собственности на сбережения, утраченные в ходе либерализации цен в 1992 г.

Наконец, в-шестых, необходимо ненасильственное решение проблемы репатриации капиталов, вывезенных из постсоветской России. Один из возможных подходов связан здесь с созданием «Российского зарубежного инвестиционного консорциума», анонимно и под гарантии первоклассных западных банков предлагающего владельцам вывезенных капиталов их перевод в трастовое управление консорциума с последующим инвестированием в российскую экономику. Разумеется, предоставляемые консорциуму денежные средства должны быть защищены от любых юридических действий со стороны российских правоохранительных органов.

 

3.4. Создание благоприятного инвестиционного климата

Несмотря на высокие темпы прироста инвестиций в основной капитал (10,5% в среднем за год за период 1999-2006 гг.), их абсолютный уровень ныне составляет не более половины дореформенного, причем, согласно прогнозу Минэкономразвития России, к 2010 г. сохранится не менее чем 30%-ное отставание. Такая инвестиционная ситуация не позволяет решить задачи радикального обновления технологической базы экономического роста: по мнению большинства экспертов, для этого необходимо минимум удвоение темпов, о которых идет речь.

Отсутствие же искомых темпов роста инвестиций вызвано не только и не столько дефицитом инвестиционного потенциала (собственного и зарубежного), сколько недостаточно благоприятным для инвесторов «климатом» – совокупностью экономических, правовых, организационных, политических и социальных условий, воздействующих на динамику и структуру инвестиций. Об этом, в частности, свидетельствуют как объем экспорта (в разных формах) инвестиций из России, так и несопоставимо малый в сравнении с другими развивающимися экономиками объем инвестиционного импорта.

Следует констатировать, что повышение инвестиционного рейтинга России в последние годы отражает некоторое улучшение инвестиционного климата. Так, по итогам 2006 г. был зафиксирован рекордный в постсоветской России приток частных иностранных инвестиций в размере 41,6 млрд. долл. Впрочем, отток частного капитала из России в том же году, сократившись на 13% в сравнении с предыдущим годом, оказался выше притока, составив 64,1 млрд. долл.

Решая задачу создания позитивного инвестиционного климата, следует иметь в виду, что глобализация экономики, расширяя доступ к имеющимся в мире инвестиционным ресурсам, тем самым неизбежно обостряет конкуренцию между их (инвестиций) реципиентами. Соответственно, если мы хотим увеличить объем привлекаемых извне вложений, необходимо иметь условия для них лучше, чем у конкурентов. При этом речь идет не только о зарубежных, но и о национальных инвестиционных ресурсах, «утечка» которых за рубеж означает лишь то, что в собственной стране «климат» для них менее благоприятен.

Среди проблем формирования позитивного инвестиционного климата выделяются следующие три критически важные позиции. Во-первых, это низкая легитимность сложившихся отношений собственности на капитал, в связи с чем необходимо введение безусловных правовых гарантий, направленных на защиту собственности, приобретенной в результате приватизации. Конечно, это не отменяет необходимости восстановления социальной справедливости, коль скоро она нарушалась в ходе той же приватизации. Однако всё это не должно вести к разрушению успешно функционирующих предпринимательских структур. Одно из решений здесь - введение специального налога на приватизированное имущество, постепенно компенсирующего убытки, понесенные обществом в ходе неправомерных приватизационных сделок. Такой налог заменит «социальную дань», накладываемую исполнительной властью на предпринимательство по «отдельным договоренностям», которые, может быть, и помогают решать какие-то конкретные инвестиционные задачи, но в целом ведут к ухудшению инвестиционного климата. Кроме того, он позволит существенно увеличить инвестиционный потенциал страны.

Во-вторых, следует указать на искусственное занижение инвестиционного капитала экономики, вызванное неэффективным механизмом амортизации основного капитала и преимущественно фискальной направленностью механизма налогообложения. При этом оба названных механизма в случае их переналадки способны выступить действенными рычагами оптимизации общероссийских, отраслевых и территориальных параметров инвестиционного климата, а также стимулирования инновационной активности. Особо же следует выделить тему восстановления налоговых льгот на реинвестируемую прибыль предприятий, а также налоговых преференций для малого, среднего и венчурного бизнеса. Очевидно, что установление общих инвестиционных налоговых льгот необходимо сочетать с отраслевыми и территориальными преференциями в соответствии с выбранными приоритетами развития.

В-третьих, критическую проблему составляют административные барьеры, препятствующие вхождению в предпринимательскую деятельность и ее развитию (прежде всего – на региональном и местном уровнях); устранение их должно стать одной из важнейших целей разворачиваемой в стране административной реформы. Для привлечения же капиталов из-за рубежа дополнительно необходимы стабильные и ясные условия осуществления иностранных инвестиций, режим наибольшего благоприятствования для ввоза инвестиционных товаров, решение вопроса о специфике предоставления зарубежным инвесторам различного рода преференций и др.

Особый и весьма важный сюжет касается использования возможностей государственных средств массовой информации, прежде всего электронных, для «тиражирования» сведений о позитивных примерах  предпринимательской деятельности «новых собственников», пропаганды ее высокой общественной полезности; это – фактор улучшения такой составляющей инвестиционного климата, как общественное отношение к предпринимательству. Речь также должна идти о размещении в этих СМИ баз данных об инвестиционно привлекательных проектах и создании позитивного инвестиционного образа страны в национальном и глобальном информационных пространствах.

Формирование позитивного инвестиционного климата, разумеется, требует увязки, взаимной согласованности во времени и пространстве и других мер. А это предполагает выделение в составе инвестиционной программы того или иного уровня (являющейся частью соответствующей программы социально-экономического развития) подпрограммы формирования инвестиционного климата, необходимого для ее (инвестиционной программы) реализации. Подобная подпрограмма, впрочем, должна быть направлена на реализацию не только общих требований к формированию позитивного инвестиционного климата, но и конкретных инвестиционных приоритетов – путем создания в соответствующих отраслях или на территориях относительно лучших условий инвестирования, в том числе на основе частно-государственного партнерства.

 

4. Перестройка экономики – императив модернизации страны

Модернизация страны в решающей мере зависит от структурной перестройки её экономики. Без радикального обновления сферы материального производства нельзя вернуть Россию в «клуб» развитых стран. Проверенный способ такого обновления - структурная политика, суть которой сводится к установлению государством приоритетных направлений экономического развития и к применению адекватных средств их реализации. Речь также идёт о систематическом партнёрстве государства и бизнеса, в рамках которого власть посредством экономических стимулов мотивирует участие крупных корпораций и выстраиваемых вокруг них сетей средних и малых предприятий в удовлетворении потребностей общества как такового, добиваясь должной концентрации финансовых, материальных и кадровых ресурсов.

Неизбежная в отсутствие активной структурной политики консервация нынешней экспортно-сырьевой модели роста чревата, кроме прочего, дальнейшей социально-экономической дифференциацией российских регионов, усилением «точечности», «мелкоареальности» пространственной эволюции страны при «люмпенизации» огромных территорий. Противостоящая этим дезинтеграционным процессам эффективная региональная политика государства – необходимая составляющая общей стратегии развития, непременное дополнение  курса на осуществление позитивных структурных сдвигов в экономике.

 

4.1. Приоритеты структурной политики

Активная структурная политика в России не имеет разумной альтернативы. Модернизация экономики, диверсификация ее реального сектора не могут быть осуществлены спонтанно, на основе исключительно механизмов рыночного саморегулирования. Здесь не помогут даже «нулевая» инфляция и идеальный инвестиционный климат вместе взятые. Ставка на эти механизмы не только не привела Россию в «постиндустриальную цивилизацию» и не просто заблокировала реализацию задач позднеиндустриальной модернизации. Она предопределила  стремительную деиндустриализацию одной из ведущих промышленных держав мира, инициировав «структурную перестройку наоборот», то есть по существу свела экономику к её сырьевому сектору.

Цена форсированного внедрения в России рыночных устоев оказалась фатальной для её научно-технологического и производственного потенциала. Трансформационная рецессия «съела» больше половины всей российской промышленности. Наиболее глубокий спад охватил высокотехнологичные отрасли обрабатывающей промышленности и военно-промышленный комплекс с его наукоемкими производствами  мирового класса, в том числе уникальными, технологиями и высококвалифицированным кадровым корпусом. Сегодня Россия вплотную приблизилась к утрате собственной технологической базы машиностроения и индустрии народного потребления. «Восстановительный» (постдевальвационный) рост не принёс качественных перемен, не остановил процессы примитивизации национального промышленного производства. Объём выпуска машин и оборудования после восьми лет непрерывного экономического роста составляет 47 %, а транспортных средств и оборудования – 55 % от уровня 1990 г. В 2004 г. страна изготовила 32 самолёта и 95 вертолётов на мощностях, которые в конце 80-х годов позволяли ежегодно выпускать 500 самолётов и 300 вертолётов. Если в течение последних 15 советских лет доля машин и оборудования в общем объёме экспорта составляла 15-20 %, то сегодня она не превышает 6-8 %.

По массовой продукции обрабатывающей промышленности Россия уступает не только зарубежные рынки, но и рынок национальный. В стране ослабевают перспективы перехода к инновационному типу развития:  инновации внутри страны становится некому потреблять, поскольку исчезают отрасли, способные трансформировать их в продукцию конечного потребления. Критического уровня достиг износ основных фондов в промышленности. Его средний уровень здесь превышает 50 % при коэффициенте обновления более чем втрое более низком, чем в 1990 г.

В такой ситуации пора прекращать дискуссии о «целесообразности» или «нецелесообразности» активизации государственного регулирования экономики, если, конечно, не отождествлять с ним произвольное вмешательство госорганов в действия предпринимателей, т.е. возведение искусственных  административных барьеров, принудительные поборы с бизнеса и коррупцию чиновников. Уж если ставятся задачи модернизации экономики, включая её диверсификацию и восстановление международной конкурентоспособности отечественных несырьевых производств, у страны просто нет другого пути, нежели переход к активной структурной политике, предполагающей выбор приоритетов развития и способов их реализации.

Действительно дискуссионными являются вопросы о критериях выбора этих приоритетов, равно как и об оптимальных комбинациях инструментов их реализации. Приведем некоторые концептуальные соображения на этот счёт.

Во-первых, вряд ли существует совершенный и не зависящий от субъективных устремлений механизм определения приоритетов структурной перестройки экономики. Как нет совершенного рынка, обеспечивающего оптимальную аллокацию ресурсов, так нет и идеального, «научно обоснованного» государственного механизма выявления  потребностей общества в той или иной структуре экономики. Даже в странах с самым высоким уровнем развития гражданского общества и плюралистической демократии выбор структурных приоритетов может существенно отклоняться от теоретически оптимального, ибо на нём всегда сказывается влияние тех или иных партикулярных интересов. Однако чем демократичнее общество, тем при прочих равных условиях быстрее будет замечена ошибка в расстановке приоритетов. Исторический опыт показывает, что присущий любому обществу социальный иммунитет, как правило, гораздо быстрее «срабатывает» при демократическом порядке правления, чем при авторитарном, динамичнее сигнализирует о необходимости модификации установленной иерархии целеустановок.

Хуже всего, если государство вообще отказывается от выстраивания структурных приоритетов по соображениям ложно понятой экономической свободы. Тогда за счёт средств налогоплательщиков зачастую реализуются, в сущности, нелегитимные предпочтения, формируемые главным образом в соответствии с лоббистским потенциалом носителей тех или иных групповых либо в буквальном смысле частных интересов. Развивающаяся в таких условиях «экономика привилегий» на порядок менее социально справедлива, чем та, где потребность в изменении структуры народного хозяйства открыто формулируется правительством и затем обсуждается и утверждается парламентом, даже если впоследствии возникает необходимость в её коррекции.

Во-вторых, в приоритеты структурной и промышленной политики следует закладывать те направления развития, применительно к которым Россия ещё сохраняет конкурентные преимущества – реальные или теперь уже в большей мере потенциальные. Часть таких приоритетов очевидна: нефтегазовый, лесной и рыбопромышленный комплексы, производственно-экспортный потенциал которых, однако, сам подлежит  модернизации, включая радикальную диверсификацию; ракетно-космическая индустрия и авиапром; атомная отрасль; производство вооружений; энергетическое машиностроение – традиционное в советский период средоточие «двойных» – гражданских и военных – высоких технологий; судостроение; транспортное машиностроение; ряд «нанотехнологических» направлений, в том числе в биологии и генной инженерии. Однако этот вопрос в целом подлежит  тщательному системному  изучению, причём соответствующая «инвентаризация» должна быть осуществлена с участием научных коллективов, включающих представителей экономических и естественных наук.

В-третьих, следует признать, что Россия имеет шанс выстоять в глобальной конкуренции, лишь скоординированно оперевшись на два укрупнённых, «интегральных» приоритета, связанных с «новой» или «инновационной» экономикой, с одной стороны, и «старой», сырьевой экономикой, – с другой. Пропорции между ними подлежат целенаправленному регулированию исходя из долгосрочных национальных интересов. «Инновационный» сектор, разумеется, не может быть лишь некоей «пристройкой» к сырьевому. На ограниченных бюджетных вливаниях его не развернуть. Придётся сформировать у самих сырьевых корпораций сильную мотивацию к диверсификации и к переливу капитала в высокотехнологичные сферы – перерабатывающие и машиностроительные. Задача, учитывая очевидную инерционность и политический «вес» сырьевого сектора, непростая, но решаемая. Для её выполнения необходимо, чтобы применительно к народному хозяйству в целом были разработаны перспективные (на 5-10 лет) приоритетные направления развития техники, технологии и НИОКР, а в рамках этих направлений – выявлены актуальные проблемы, подлежащие решению с помощью бюджетных ресурсов. Важно также составлять индикативные планы и немногочисленные, но ресурсно обеспеченные  федеральные целевые программы, и строго под эти планы и программы вводить стимулы и гарантии для предприятий-участников.

Кроме того, система регулирования  допуска международных транснациональных корпораций к отечественным сырьевым ресурсам и сферам высокого платёжеспособного спроса должна создавать стимулы для их участия в реализации российских промышленных приоритетов.

В-четвёртых, ряд приоритетов современной промышленной политики должен носить не отраслевой, а межотраслевой характер, в связи с чем должны быть выделены направления техники, технологии и НИОКР, объединяющие более или менее однородные классы технических средств и технологий того или иного поколения. Используя эффект кооперации организаций разных отраслей,  современная промышленность проектирует, создаёт и тиражирует сложные технико-технологические системы, стратегически важные с позиций жизнеобеспечения общества и поддержания национальной безопасности. Такие проекты обычно характеризуются высокой степенью затратности, большими инвестиционными рисками и, разумеется, длительным производственным циклом. Иначе говоря, они не могут быть осуществлены без систематической господдержки из-за «слабых рыночных стимулов». Однако именно способность производить подобные системы удерживает ту или иную страну в ряду ведущих мировых индустриальных держав.

Есть еще один важный аспект выбора приоритетов структурной политики. Если в её сферу попадают обычные, «частные» товары и услуги, не имеющие прямого отношения ни к фундаментальным потребностям общества, ни к обеспечению его безопасности, научная экспертиза призвана обосновывать беспристрастные дифференцированные оценки соответствующих промышленных отраслей (подотраслей, производств). Ранжирование их по степени отдаленности от международных стандартов конкурентоспособности даёт рациональную базу для принятия решений относительно оказания этим отраслям специальной государственной поддержки. Желательно также, чтобы такая поддержка давала значительный внешний эффект, инициируя рост деловой активности и занятости в сопряжённых производствах.

Если же субъекты структурной политики имеют дело с вышеупомянутыми системами, отставание от международных стандартов конкурентоспособности и другие рыночные параметры не должны приниматься во внимание. Здесь приоритеты определяются иерархией иных ценностей, которые не поддаются квантификации. Речь, стоит повторить, идёт о целенаправленной государственной поддержке межотраслевого процесса проектирования, создания и тиражирования целостных систем, обеспечивающих жизнедеятельность общества и нейтрализацию внешних и внутренних угроз его безопасности. С этой специфической позиции, очевидно, следует оценивать начавшийся процесс интегрирования отечественных предприятий в технологические цепочки, контролируемые ведущими ТНК. Одна из важных задач при выборе структурных приоритетов здесь состоит в минимизации негативных последствий включения страны в глобализационные процессы.

 

4.2. Пространственный аспект социально-экономического развития

Для такой страны как Россия, с ее территориальными, демографическими, природными и иными характеристиками, любой социально-экономический прогноз не может считаться полноценным без учета фактора пространственного развития. В мировой экономической мысли распространен стереотип «точечной экономики», или «экономики без размеров», исходя из которого и национальная экономика привычно рассматривается как монообъект. «Пространственная экономика» предлагает другую парадигму: экономика России – пространственно неоднородный организм, функционирующий на основе вертикальных (центр – регионы) и горизонтальных межрегиональных экономических, социальных и политических взаимодействий и входящий в систему мировых хозяйственных связей. Путь России – поиск устойчивой целостности в региональном многообразии при усиливающемся неодинаковом воздействии глобализации на разные части национального пространства.

Полноценная стратегия социально-экономического развития России должна учитывать все пространственные аспекты и отражать их во всех направлениях госу­дарственной политики. Главные цели стратегии территориального развития – укрепление единого экономического пространства, политической целостности и безопасности страны при гармоничном развитии всех регионов на основе их оптимальной специализации в национальном и мировом разделении труда.

На характер новой стратегии развития России сильнейшее влияние будет оказывать исключительная неоднородность и неравномерность развития ее пространства: в европейской части (25% территории) проживают 79% населения; к югу от линии «Санкт-Петербург – Киров – Иркутск – Хабаровск» на 26% территории страны проживают 95% населения; в европейской части производятся 74% валового регионального продукта (ВРП) страны и сосредоточены более 80% производства обрабатывающей промышленности, зато в Сибири и на Дальнем Востоке выпускаются две трети продукции добывающей промышленности.

Конечно, неоднородность – необходимое общее свойство любого, в том числе мирового, экономического пространства, объективно требующее концентрации и централизации производства, территориального разделения труда и т.п. Она может усиливаться при появлении новых точек роста, очагов выпуска высокотехнологичной продукции и т.д., поэтому борьба за абсолютное выравнивание социально-экономического развития в принципе абсурдна. Однако если пространственная неоднородность ведет к возникновению депрессивных территорий, выпадающих из единого экономического и гуманитарного пространства, она становится препятствием для проведения единой и успешной государственной социально-экономической политики, а в условиях России ставит под угрозу ее государственную целостность.

Вызовы XXI века – необходимость ускорения экономического роста на новой качественной основе, новые требования к социальной сфере, ужесточение экологических требований, усиление зависимости российских регионов от мирового хозяйства – создают для национального экономического пространства и новые сложные проблемы, и новые возможности. Полноценная стратегия социально-экономического развития России должна учитывать все пространственные аспекты и отражать их во всех направлениях государственной политики. Главные цели стратегии территориального развития – укрепление единого экономического пространства, политической целостности и безопасности страны при гармоничном развитии всех регионов на основе их оптимальной специализации в национальном и мировом разделении труда.

После кризиса 1998 г. увеличивается число регионов с растущей (преимущественно непрерывно) экономикой. Но и это пока не позволяет преодолеть тенденцию усиления дифференциации регионов по уровню экономического развития. Так, максимальное различие величины ВРП на душу населения среди 88 наблюдавшихся регионов достигало в 2002 г. 69,5 раза. Распределение регионов по этому показателю асимметрично: выше среднероссийского уровня находилось только 23 субъекта. В 2003 г. в 18 регионах этот показатель был более чем вдвое ниже среднероссийского, хотя в 1994 г. таких регионов насчитывалось 7. В результате, согласно имеющейся статистике, Россия занимает первое место в мире по межрегиональной социально-экономической дифференциации, причем на уровне муниципальных образований выявляются многократно бóльшие различия по сравнению с региональным уровнем.

Самое общее объяснение сохранению таких диспропорций состоит в том, что на стадии роста в рыночной экономике сильнее действуют региональные различия конкурентоспособности производителей: регионы, получившие конкурентные преимущества, уходят «в отрыв» (Москва, нефтегазодобывающие регионы), а отстававшие ранее регионы начинают отставать еще больше. Получаемая ими госпомощь решает главным образом текущие социальные задачи, но не стимулирует ускорение экономического развития. Их надо подтягивать (но не «выравнивать»), что требует более действенного инструментария экономической политики, прежде всего – усиливающего инвестиционную и инновационную активность.

Целостность экономической системы, ее экономическую конкурентоспособность ослабляют нарушение внутренней связанности (интегрированности) экономического пространства. К 1998 г. интенсивность межрегионального товарообмена в России по отношению к ВВП снизилась вдвое, растущий импорт вытеснял отечественных производителей.

Девальвация рубля стимулировала рост межрегионального оборота отечественной продукции, однако в последние годы интеграционная тенденция вновь замедляется - снова главным образом из-за укрепления рубля и быстрого роста импорта. Примером может служить Дальний Восток: на товарообмен с российскими регионам там приходится лишь 4% его экономического оборота и 18% – на внешнюю торговлю. Экономическая привязка региона к странам АТР сейчас примерно в 4,5 раза выше, чем ко всему экономическому пространству России. Стало правомерным говорить о фрагментарности экономического пространства России, тогда как понятие «единое экономическое пространство» для сегодняшней России – большая условность.

Соседство с развитыми или быстро развивающимися странами дает контактным российским регионам экономические преимущества, но создает  и немало проблем. Нельзя не заметить интереса мирового сообщества к малозаселенным территориям России, поэтому нужно выработать национальную концепцию включения этих территорий в международное сотрудничество.

Включение России в процесс глобализации должно использоваться для усиления внутренней экономической интеграции. Особое значение могут иметь проекты трансконтинентальных коммуникаций, проходящих по территории России.

Необходимо иметь в виду, что предельные параметры роста национальной экономики во многом зависят от локальной ограниченности различных ресурсов, от особых региональных условий. Вместе с тем анализ показывает, что достаточно высокие темпы экономического роста могут поддержива­ться во всех без исключения макрорегионах России - при условии реализации в них крупных инвестиционных проектов и политики ускоренного повышения уровня жизни населения этих макрорегионов (федеральных округов). Это, однако, невозможно без неусыпного проявления заинтересованного внимания государства.

 

5. Пересмотр мирохозяйственных позиций России

5.1. Совершенствование внешнеэкономических подходов

Во внешнеэкономической политике России за последние 15 лет произошли весьма серьезные изменения, не поддающиеся однозначной оценке. Однако важнейшим фактором, определяющим экономическую стратегию России в условиях ее ослабления, является то обстоятельство, что ситуация, при которой 2,5% населения Земли владеют 14% суши и примерно 50% природных ресурсов, по мнению наших конкурентов, с течением времени становится все менее естественной и превращается в растущий раздражитель для внешнего мира, а для самой России – в источник широкого спектра беспокойств и напряженностей. Ослабить такие напряженности можно либо поделившись имеющимися ресурсами с мировым сообществом, либо заметно увеличив долю своей экономики в мировом хозяйстве и в мировом экспорте. По расчетам, выведение статуса России на уровень мировой державы потребовало бы увеличения ее суммарного экспорта примерно в пять раз, а это достижимо не ранее 2030 года. Тогда экспорт российских товаров, услуг, инвестиций по каждому из основных их видов будет занимать около 10% мирового экспорта.

В настоящее время экспорт выше этого показателя достигается только по нефти и газу, хотя некоторые ощутимые резервы для соответственного увеличения имеются и по ряду товаров более глубокой переработки, – например, алюминиевые сплавы, оборудование для атомной промышленности, энергетическое и авиакосмическое и др. Увеличение экспорта впятеро к 2030 году означает его наращивание по 6,8% в год – до суммы около 1,4 трлн. долларов в ценах 2005 г. К 2015 г. может быть превышена половина этого уровня за счет увеличения экспорта более наукоемкой продукции.

Важную роль в переходе к инновационной экономике играют возможности импорта, которые сейчас в основном обслуживают текущие нужды потребительского рынка. Около 40% импорта приходится на продовольственные и промышленные товары индивидуального потребления, на закупки инвестиционных товаров – менее 20%, а технологий – всего 0,6%. Закупки по последним позициям необходимо увеличить в 2-2,5 раза, но это возможно лишь при согласованных действиях в рамках государственно-частного партнерства и жестком контроле за расходованием средств.

Важным источником роста может стать участие в мировых инвестиционных потоках. Но в стране сложился дисбаланс между сбережениями и инвестициями: не находящий применения внутри капитал вывозится государством и частным сектором с малой прибылью, хотя большинство российских отраслей испытывает нехватку инвестиционных средств. Наметившиеся сдвиги не решают пока эту проблему. Россия в то же время становится и субъектом иностранных инвестиций. Однако в этом вопросе нет четкой стратегической линии на взаимодействие государства и предпринимателей, – как и в отношении вывоза капитала.

Распределение направлений внешнеэкономических связей России сейчас вряд ли можно считать оптимальным с точки зрения экономической безопасности. Нашим интересам на будущее больше отвечало бы сбалансированное соотношение наших связей с тремя основными мировыми центрами экономической мощи: ЕЭС и США с Канадой, СНГ с ШОС и АТР. Это позволит привлечь значительные инвестиционные и технологические ресурсы, обеспечить участие стран АТР в освоении Северо-Востока России, содействовать обновлению транспортной и энергетической инфраструктуры, наращивать международные транспортные услуги и т.д.

Особое место занимает вопрос об отношениях с ближайшими соседями. К сожалению, сегодня нам предстоит заново формировать былое кольцо дружественных государств. Представляется, что присоединение России к ВТО поможет решить многие вопросы по организации внешнеэкономической деятельности страны. Реформирование механизма такой деятельности необходимо и каждому субъекту Федерации.

5.2. Консолидация постсоветского пространства

Политические и экономические отношения России со странами СНГ ныне переживают системный кризис; уходит в прошлое лидирующее положении России в регионе бывшего СССР. Новые политические элиты в странах СНГ многим обязаны американским и европейским партнерам, поэтому на пространстве СНГ Россия сталкивается с жесткой конкуренцией. Ведущие мировые центры силы заявляют о наличии собственных интересов в этом регионе, и они не намерены согласовывать их с российской стороной.

США и ЕС проводят политику сдерживания, недопущения политической реинтеграции в СНГ под эгидой новой России. Вопреки многолетним декларациям единство экономического пространства в границах бывшего СССР не складывается. Процесс дезинтеграции получает все новые импульсы, как извне, так и изнутри отдельных стран. Главные экономические интересы большинства стран лежат сейчас вне СНГ, что рождает активную переориентацию традиционных торгово-экономических связей. Доля внутрирегионального экспорта в совокупном экспорте стран СНГ неуклонно снижается – с 32,2% в 1996 г. до 20,6% в 2005 г. Объединяющая роль России в торговле СНГ слабеет. Только для Белоруссии и Молдовы экспорт на российский рынок критически важен.

Неудачными оказываются многочисленные попытки России экономически интегрировать страны СНГ, как в составе всех 12 государств, так и в более узких региональных группировках. Практика «разноскоростной интеграции» далеко разошлась с декларированными целями, а модели региональных союзов, взятые из европейского опыта, не привились на постсоветской почве. С конца прошлого века в Содружестве пролегает водораздел между «пророссийскими» и «прозападными» региональным союзами. На стадии зоны свободной торговли буксует экономический союз ЕврАзЭС – его создание максимально отвечало бы интересам России, и он мог бы стать основой системы евразийской региональной интеграции. Созданы не только организация ГУАМ, но и «Сообщество демократического выбора» балто-черноморских государств, цели которых существенно расходятся с целями СНГ и России.

Проблема будущего СНГ обостряется, ряд стран ставит вопрос о роспуске этой организации. Однако в этом случае ареал российского влияния будет резко сужен, Россия утратит статус региональной державы и часть международного авторитета. Это означает, что необходимы новые подходы к отношениям со странами СНГ, существенный пересмотр концепции и модели региональной интеграции.

В ситуативной политике России в отношении стран СНГ главное место всегда занимали ценовые преференции, однако проведение политики было непоследовательным, и это лишило эффективности идею создания альтернативных группировок – Союзного государства с Белоруссией и ЕврАзЭС. Белоруссия – главный союзник и партнер России – получала в виде прямых и косвенных дотаций от России намного меньшие суммы, чем Украина. Сейчас в политике России стал учитываться внешнеполитический курс соседей по СНГ. Нарушение интересов России влечет лишение финансо­вой подпитки. Взят на вооружение «принцип прагматизма», идет переход на рыночные принципы в торгово-экономических связях. Это выглядит оправданным, поскольку огромные финансовые вливания в страны СНГ не принесли видимых политических дивидендов. Однако российская помощь и не была обусловлена встречными политическими требованиями – глубокий просчет в российской политике постсоветского периода, особенно в сравнении с западными странами и международными финансовыми организациями. Вместе с тем новый подход, справедливый и выгодный в смысле получения кратковре­менных выгод, разрушает последние «привязки» соседей по СНГ к российской экономике и не предлагает ничего взамен. Нарушаются стратегические интеграционные интересы России.

Значение стран СНГ для России в последние годы возрастает, но при этом ясно, что стратегия интеграции применительно к странам СНГ не может быть универсальной и впредь ее целесообразно дифференцировать. Необходимо перейти к консолидации постсоветского региона вокруг России, гибко сочетая политику интеграции с ближайшими союзниками с отношениями партнерства и экономического сотрудничества с остальными странами («российская политика соседства»). СНГ должно быть сохранено, но оно не должно восприниматься его членами как альтернатива развитию внешнеэкономических связей на других направлениях. Следует отказаться от взгляда на Содружество как инструмент однополюсной интеграции, от противопоставления евразийского и европейского направлений внешних связей. Соответственно нужно обновить Договор об СНГ с возможной корректировкой названия организации. Нужно поддерживать тесные связи с Белоруссией, избегая чрезмерно жестких конструкций интеграции. Обновленное СНГ может стать одним из важных звеньев в будущей схеме многополярного мира.

Странам ЕврАзЭС может быть предложено «привилегированное сотрудничество», с государствами ГУАМ может развиваться «политика добрососедства», например, по формуле «НТО плюс» – дополняя международные правила торговли преференциями в сферах повышенного интереса партнеров друг к другу. Сотрудничество в треугольнике Россия – ЕС – СНГ способно ослабить конфронтацию со странами ГУАМ и усилить интеграцию на Южном Кавказе. Целесообразно было бы активнее вести политику культурной экспансии и формирования общего информационного и культурного пространства СНГ, используя, в частности, опыт Британского Совета или Французского Альянса в бывших республиках СССР.

 

Вместо заключения, или как нам реорганизовать экономическую политику

Мы изложили взгляд на болевые точки в экономике страны и на способы их преодоления. Задача сложнейшая. Кто и как ее будет выполнять – вопрос тоже не простой. Надежды на рыночное саморегулирование здесь заведомо бесполезны – нигде и никогда рынок не формулировал и не реализовывал национальную экономическую политику. Это прерогатива государства – только оно способно, предназначено и уполномо­чено реализовывать общественные интересы подобного масштаба.

Можно предвидеть дежурное возражение: качество российского государства такое, что лучше обойтись без него. С этой характеристикой  нашего государства можно согласиться: оно и неэффективное, и поражено коррупцией, и «приватизировано» разными группами и кланами. Оно – плохой помощник в решении общественных задач. Но, во-первых, больше это делать некому, а во-вторых – другого государства у нас нет. Так что призывы минимизировать государственное вмешательство в нашу экономику контрпродуктивны. Напротив, государство олицетворяет возможности значительного повышения эффек­тивности функционирования национальной экономики, активизации модернизационных усилий при сравнительно небольших дополнительных затратах. Этот более чем существенный резерв может быть реализован формированием новых системных подходов к принятию и исполнению важнейших экономических решений, к выполнению сложных национальных задач.

Одна из серьезных причин недостатков или провалов прошлой хозяйственной политики – рассогласованность решений, отсутствие должного их обоснования, правильной организации и ответственности за исполнение. На фоне существующей мировой практики это выглядит странным, нелогичным и неоправданным. Практика развитых стран свидетельствует: механизм принятия экономических решений и их координирования на высшем уровне приносит выгоду всем участникам хозяйственного процесса – бизнесменам, трудящимся, потребителям, руководству страны. Но самую большую выгоду он приносит стране и экономике в целом, обеспечивая её не только количественный, но и качественный рост.

Не располагающая таким механизмом страна не может рассчитывать на обретение экономической самостоятельности, свободы и безопасности, на высокие темпы роста ВВП и уровня жизни, на успешное проведение масштабных модернизационных мероприятий.

Отсутствие адекватного механизма принятия экономических решений, а тем более отрицание его необходимости извращают фундаментальные рыночные основы. В сущности, именно это стало одной из решающих причин провала многих преобразований – от ликвидации спада до пенсионной реформы. Зато наличие такого механизма позволило постиндустриальным странам сохранить иммунитет к аномалиям либерально-романтической экономической политики и продолжить успешное развитие в сложных условиях.

Одна из главных функций механизма госрегулирования – соединение передовых научных знаний с практическими потребностями национальной экономики. Это освобождает от догматизма, порождаемого исключительным использованием любой из модных экономических концепций для руководства экономической политикой. Нарушение принципа здорового прагматизма всегда завершается хозяйственными провалами, потому-то столь велика роль неангажированной науки в разработке целей и способов реализации экономической стратегии.

Наиболее наглядным, успешным и хорошо отлаженным на практике примером служит устройство механизма принятия и реализации высших экономических решений и его функционирование в США на протяжении более 60 лет. В России его создание и нормальная работа обещали бы быстро и эффективно излечить главные болезни российской хозяйственной системы. Однако для этого следует преодолеть замшелую идею враждебности государства и свободного предпринимательства. Миру, стране, человеку, бизнесу равно нужны не диктатура монополий или государства, а партнерские, всем выгодные деловые отношения.

Создание в России адекватного механизма координации и реализации экономических решений потребует сравнительно небольшой административной перестройки, включая два важнейших пункта: учреждение компактного экономического совета при Президенте РФ с активными функциями намного шире экспертных и отделение проектирования федерального бюджета от его исполнения. Это стало бы началом создания нового демократического, а следовательно, и более совершенного государственного механизма. Наша страна по-прежнему находится в суровых условиях перехода от одного образа жизни к другому. И, судя по всему, окончание перехода состоится не завтра и даже не послезавтра. Причем это переход к «нормальности», которой не было. Тем не менее шансы на продвижение страны к гражданскому обществу,  плюралистической демократии и социальному рыночному хозяйству – при всех задержках и даже откатах – сохраняются. Главное – уметь извлекать уроки из недавнего прошлого и не делать новых ошибок. 

Например, при всей обоснованности критики США и ЕС за их политику двойных стандартов по отношению к России необязательно  впадать в антиамериканизм в советском духе, что, к сожалению, сплошь и рядом имеет место. А отсюда недалеко и до оголтелого антизападничества и очередного искушения испробовать самобытно-суверенный вариант бытия со всеми печальными для страны последствиями. Не дай нам бог вновь скатиться в жесткий авторитаризм, способный затоптать ростки пока еще хрупкой демократии и гражданского общества.

Как известно, в России осуществление грандиозных планов модернизации, независимо от того, утопичны они или реализуемы, обычно сопровождается ограничением личных свобод. И наоборот, как только в стране раскрепощается личная инициатива и человек, становясь свободным, получает право на выбор, государство начинает стремительно утрачивать свое величие, а иногда даже и суверенитет. Фатальна ли такая дилемма?

Анархо-олигархический капитализм в России мертв, и не стоит по нему горевать. Но восстановление «закона и порядка» несет совсем не абстрактную угрозу господства номенклатурного капитализма. Единственное средство ее нейтрализовать – укреплять демократию и гражданское самосознание.

Словом, наша политическая элита не должна увлечь себя крайностями государственного экспансионизма, грозящего прийти на смену безбрежному либерализму 90-х годов. Пора, наконец, понять, что недостаток государственного регулирования так же вреден рыночной экономике, как и его избыток. Без такого понимания мы будем постоянно шарахаться от «произвола власти» к «власти произвола», упуская возможности для цивилизованного обновления страны.  

«Плохое» государство можно заменить только «хорошим» государством, где политика социально-экономической модернизации не приносит в жертву ни свободу, ни справедливость. Такое государство мы и хотим построить.