Журнал «Золотой Лев» № 125-126 - издание русской
консервативной мысли
Г.Ф. Хохряков,
доктор юридических наук, профессор
Россия
- средоточие всех причин, порождающих терроризм[1]
После трагедии в Беслане Владимир
Путин заявил о том, что международный терроризм объявил России войну. Президент
призвал нацию объединиться в борьбе с ним. Генпрокурор тут же выступил с инициативой:
брать в заложники родственников террористов. На войне как на войне. А в августе
2006-го произошел взрыв на Черкизовском рынке в Москве. Подрывниками оказались
не члены международной подпольной организации, а обычные студенты. Свой
поступок они объяснили желанием обратить внимание граждан на засилье инородцев.
Недавно директор ФСБ Николай Патрушев отрапортовал: база
терроризма в России уничтожена. А потом взорвали «Невский экспресс». Версий
много – от «чеченского следа» до криминальных разборок. Пока молчат спецслужбы,
вынужден говорить президент. «Это свидетельствует о том, что в России не все
сделано для устранения угрозы терроризма». О лукавом смысле выражения
«международный терроризм» теперь уже никто не вспоминает, потому что все
разговоры о нем не что иное, как отвлекающий маневр. Причины глобального
явления, которое способно изменить физиономию не только России, но и всего
мира, гораздо глубже.
Цель террора
Террор – это устрашение. Но это далеко не всякое
устрашение. На страх опираются и тиран, и деспот, и банальный бандит. Однако
только террорист ставит на кон свою собственную жизнь как последний козырь. Его
можно убить, но нельзя победить. Теракт требует финансирования и организации,
то есть наличия многих людей, которые непосредственно не рискуют жизнью. Но это
не меняет сути явления. Во-первых, сами организаторы или вышли из исполнителей,
или готовы на жертву. Во-вторых, без исполнителя, то есть без того, кто готов
добровольно пожертвовать собой, терроризма не существует.
Готовность к жертве указывает на то, что для террориста
есть нечто более высокое и важное, чем жизнь. Это смысл жизни. Следовательно,
террор – это крайняя степень борьбы с обессмысливанием жизни. Террористы своей
смертью подталкивают других к борьбе. Они подобны, как говорил один из героев
книги Савинкова «Конь бледный», падшим ангелам, полагая, что смертью попирается
смерть, что можно заплатить несколькими жизнями, чтобы освободить общество от
многочисленных жертв, которые оно вынуждено приносить на алтарь несправедливого
жизнеустройства. Террористы показывают, что никакая государственная машина не
способна сломить человека, а вот человек способен ее разрушить.
Террористов взращивает социальная среда. Когда окружающая
действительность расходится с их представлениями о ней, возникает острая
потребность в устранении препятствий для восстановления утраченного смысла
жизни. Наиболее показательны здесь революции. Революция – это всегда смена
коллективных представлений о смысле жизни. Ей предшествует напряженная работа
мысли, поиск новых смыслов. Затем наряду с ожиданиями общества появляется
когорта людей, способных на самые отчаянные поступки. Общеизвестны слова
Бисмарка о том, что революции подготавливают гении, а осуществляют их фанатики.
Продолжая его мысль, можно сказать, что гении вдохновляют общество на поиск
смысла, а фанатики заряжают его энергией, необходимой для прорыва в новое
смысловое пространство. Поэтому революционный террор возможен тогда, когда
подавляющее большинство граждан уверено в святости смыслообразующей идеи и
непогрешимости вождей, а на малую часть сомневающихся или неверующих смотрят,
как на врагов великого дела.
Революционный террор может выродиться в устрашение со
стороны новой власти. Но для обозначения этого явления есть другое слово –
репрессии. Различие между террором и репрессиями в том, что первый держится на
жертвенности «героев» и поддерживается массами, а второй опирается на
деятельность специально созданных учреждений и противопоставляет власть
обществу.
Сущность современного террора
Борьбу за иное представление смысла жизни нельзя
приравнивать к войне в ее обычном понимании, если даже эта борьба стала
массовой. Пример тому – Ирак. Вначале там была война как таковая: иракские вооруженные
силы сопротивлялись внешнему врагу. После победы коалиционных сил, а точнее –
после оккупации Ирака, в стране начались активные террористические действия.
Террористы направляют свои удары против оккупантов и тех, кто с ними заодно. В
их действиях явно просматривается желание подвигнуть сограждан на массовые
выступления.
Борьбу террористов можно назвать концептуальной войной в
отличие от обычной или конвенциональной. Тот факт, что эта война объединяет
представителей различных стран и ведется во многих странах мира, не меняет
сути. Он лишь указывает на то, что причина конфликта выходит за пределы границ
и приобретает тотальный характер. Эта причина прежде всего связана с новым,
современным колониализмом.
Совсем необязательно, чтобы у берегов порабощенных стран
стояли канонерки под флагом колонизаторов. Сегодня насилие прикрывается флагом
так называемых общечеловеческих ценностей, но от этого оно не становится
гуманнее. Прежний колонизатор был скорее алчным, чем коварным. Он грабил, но
оставлял веру, жизненный уклад. Нынешний, подобно мошеннику, хочет, чтобы
потерпевший добровольно передал ему имущество, да еще и благодарил за оказанную
честь.
Сопротивление колониализму сильнее там, где крепче
мировоззрение, где оно глубже проросло в традиции, где крепче связи между
людьми. Но идеологическая экспансия современных колонизаторов намного агрессивнее.
Они опять хотят подчинить себе остальной мир, но уже духовно, ибо только такая
идеологическая победа обещает безраздельное и безграничное господство. Поэтому
борьба сразу перемещается в сферу представлений о смысле жизни. По этой же
причине она становится бескомпромиссной и, следовательно, безжалостной.
Безжалостность современного терроризма вызвана сутью
неоколониализма, проводник которого и является объектом террора. Итальянские
или испанские солдаты, американские или английские корабли – все это есть, и
все различимо. Но в глазах иракца или афганца это плод западной цивилизации,
которая вторгается в их мир и готова разрушить его. Массовое сознание
интуитивно чувствует опасность и пытается дать свой адекватный ответ. Отсюда и
появление, в частности, так называемого исламского фундаментализма. Мусульманский
мир вынужден был обратиться к своим первоосновам, чтобы противостоять вызову
западной цивилизации.
Запад и сам сделал многое для того, чтобы выглядеть в
глазах представителей другого мира агрессором. Западные специалисты подсчитали,
что проживание на уровне потребления жителей США можно обеспечить лишь
миллиарду человек на Земле. Этот «золотой миллиард» будет обитать только в тех
странах, где сосредоточены университеты и банки, информационно-аналитические
центры и музеи, библиотеки и лаборатории. Другим – работа в шахтах, на
нефтепромыслах и вредных производствах. Из устроителя мира, распространителя
идей гуманизма и просвещения, каким представлял себя Запад, он превратился в
обычного иждивенца, обжору, который не в силах отказаться от своего главного
порока – общества потребления.
Правительства развитых стран противопоставляют остальному
миру все западное общество, поддерживающее их политику. Поэтому объектом
исламских террористов становятся простые обыватели. Они персонифицируют
западный мир, и уничтожение любого из них, с точки зрения террориста, – это
уничтожение части западного мира, уничтожение угрозы.
Россия: жертва терроризма или его полигон?
Современная Россия является средоточием всех причин,
порождающих терроризм. Эти причины рождены, в свою очередь, тем обществом,
которое возникло в результате реформ. Как справедливо отметил в «ПЖ» Виталий
Куренной, «вопрос о том, в каком обществе мы живем, вызывает полярные оценки –
здесь и авторитаризм, и тоталитаризм, и государственный корпоративизм, и
стабильность вкупе с устойчивым развитием». Подобное уже было в недавней
отечественной истории. Генсек ЦК КПСС Юрий Андропов заявлял, что мы не знаем
общества, в котором живем. Вскоре советский режим рухнул[2].
Трагизм этого крушения в том, что на смену прежним коллективным
представлениям о смысле жизни не пришло новых. Разноголосица в оценках как раз
и свидетельствует об утрате смыслообразующих мотивов в массовом сознании. То,
что мы сегодня имеем, можно назвать вслед за Гумилевым «социально-политической
химерой». Имя химеры – неофеодализм, который обязан своим появлением
приватизации. Власть не «разгосударствила», а «огосударствила» бывшую
общенародную собственность, то есть присвоила ее. Если бы государство на этом
остановилось, то его можно было бы назвать государством-корпорацией, но оно
пошло дальше и поделило собственность между субъектами Федерации, не считая
олигархические группы.
Всюду и везде – в центре и регионах – собственность
зависима от государственной власти, а государственная власть не свободна от
собственности. «Удельные» феодалы торопятся запустить в оборот доставшееся им
богатство, ничуть не заботясь об интересах страны. Поэтому нынешнее состояние
государства характеризуется отсутствием единого правопорядка и единой
законности, правами-привилегиями, разного рода исключениями из общих правил и
льготами в пользу отдельных лиц, групп, территорий. При этом действует
«кулачное право»: захваты предприятий, демонстрации угроз стали обычным
явлением. К нынешней России как никогда применимо определение Маркса:
«Государство – это частная собственность бюрократии»[3].
При этом происходит чудовищный распад государственно-правового и общенационального
сознания. В стране вырастает поколение, для которого Москва – такой же чужой
город, как Вашингтон или Париж. Многие русские согласны стать гражданами других
государств ради достойной жизни.
Раздел народов и территорий усугубляет общее впечатление от
раздела собственности. Миллионы людей оказались чужими на земле, которую они
считали своей родиной; они стали «оккупантами» ими же освобожденных территорий,
«угнетателями» спасенных от уничтожения народов. Это насилие над исторической
памятью. Новый феодализм привел к обессмысливанию важнейших ценностей общества
и личности.
Свобода, Солидарность, Справедливость – вот три кита, на
которые опирается жизнь общества и каждого из его членов. История человечества,
история отдельных народов – это всегда история борьбы за свободу. Свобода и
солидарность находятся во взаимодействии. Узы солидарности могут быть настолько
тесными, что задушат свободу. И тогда общество погибнет. Свобода может
разлиться так широко, что связи между людьми ослабнут. И тогда общество
распадется. Взаимосвязь свободы и солидарности только в том случае бывает
крепкой и гармоничной, когда соотношение между ними воспринимается как
справедливое. Отказ от социализма и передача общенародной собственности в
частные руки не стали средством оживления русского общества. Да, оно уже не
живет по указке сверху и не уничтожается целенаправленно и планомерно. Но
большая его часть не получила никакой собственности и никаких гарантированных
источников существования. Люди оказались брошенными на произвол судьбы.
Новый феодализм разделил общество и государство на
множество зримых и незримых границ, что создало самые благоприятные условия для
столкновения интересов. Никогда еще народы России не были расколоты такими
многочисленными противоречиями. Бедные ненавидят богатых, (этнически) русские
обвиняют в своих бедах инородцев, мусульмане смотрят с подозрением на
православных, гражданин боится чиновника, молодые с жестокостью относятся к
старикам. Никогда прежде человек не был так одинок за высоким забором или железной
входной дверью. Никогда еще будущее не пугало его до смерти.
Смертность в современной России в два раза выше, нежели в
начале 1950-х гг., когда еще существовали сталинские лагеря, а многие свободные
граждане умирали раньше времени от военных ранений. Причина нынешней высокой
смертности, как показывают специальные исследования, в утрате жизненных перспектив.
Это рост безработицы, угроза увольнения, необходимость миграции, социальное
неравенство. Поэтому именно справедливость является той ценностью, о которой
мечтают люди, ориентирующиеся как на «левых», так и на «правых».
Химера под названием «неофеодализм» не способна по сути
своей заключать в себе какой-либо смысл. В ней все пропитано ядом разрушения.
Наиболее опасные виды преступности органически связаны с ее сутью. Присвоенную
собственность госчиновники распределили среди узкого круга доверенных лиц. Их,
по словам Владислава Суркова, «назначили миллиардерами». Смешно предполагать,
что раздатчики и назначенцы были движимы «великой идеей рыночной экономики».
Все разговоры высшей государственной власти о борьбе с коррупцией выглядят в
глазах общества лицемерными: невозможно выиграть бой с собственной тенью.
Коррупцией охвачены и обыватели. Их увлекли призраком
быстрой наживы. Простые граждане превращаются в оккупантов собственной
территории: они растаскивают и разграбляют остатки благ, вандализм стал
общественным явлением. Их нельзя устыдить, так как они убеждены, что ради
выживания вынуждены делать то, что другие делают ради непомерного обогащения.
В Москве, сердце России, подавляющее число горожан живут в
чужом и даже враждебном для них городе. Они никогда не смогут войти в шикарные
магазины и рестораны. Они, коренные жители, чужие даже на улицах. Их уже не
утешает телевизор, так как на экране течет по неизвестному руслу красивая[4],
но тоже чужая и непонятная жизнь. Еще вчера они вдохновенно пели, что «человек
проходит как хозяин необъятной Родины своей», а сегодня натыкаются на
многочисленные заборы, отгородившие тропинку к речке, знакомой с детства, к
поляне, на которой мальчишками гоняли футбольный мяч. Русская культура с ее
состраданием к простому человеку подменяется агрессивной культурой[5]
современной России. Реакция на такое обессмысленное существование –
бессмысленное разрушение.
Преступность такова, каково общество, ее породившее. Она –
точный показатель его состояния. Преступление, как говорил ныне редко
вспоминаемый Энгельс, это пусть и грубая, плохо осознаваемая, но тем не менее
форма социального протеста. Существует наблюдение, зафиксированное разными
исследователями в различных странах: если условия жизни остаются неизменными,
то преступления совершаются не только интенсивнее, но становятся опаснее.
Количество переходит в качество, появляются наполненные осознанным протестным
содержанием формы борьбы с установившимися порядками. От преступности в общераспространенном
ее понимании к вандализму, от вандализма к террору – вот перерождение
количества в качество. Террор – это уже предбунташное состояние.
Угроза бунтом, восстанием стала привычной «страшилкой»
власти. Напомню лишь об одном: русские крестьяне считали, что земля в России
была поделена несправедливо. Они ждали несколько веков, чтобы начать Великую
крестьянскую войну за возвращение земли. От окончания этой войны прошло всего
80 лет. Воспоминания о ней не заглушить разговорами ни о природной ренте, ни о
справедливом распределении сверхприбылей, ни о социальной ответственности
олигархов, ни о нацпроектах. Некоторые шехерезады от социологии усыпляют нас
рассказами о том, что русские общество пассивно, что оно не способно на активные
действия. Вроде бы так. Но есть и другая социология.
Выдающийся французский историк Ренан в свое время заметил,
что
«каждый день функционирования любого
социального порядка по сути есть плебисцит всех членов общества; и если он
продолжает существование, то это значит, что большая часть населения дает свое
молчаливое согласие на это».
Если же, отталкиваясь от этого наблюдения, преступность не
только растет, но и приобретает новые опасные формы; если постоянно убивают
представителей власти или так называемой элиты; если в разных регионах
вспыхивают межнациональные конфликты, то без плебисцитов и референдумов ясно,
что народ недоволен установленными порядками и властью.
Дело только во времени. На авансцену русской истории
выдвигается поколение, которое не участвовало в приватизации. Его представители
не будут винить себя за то, что проиграли в гонке за материальным успехом. Зато
они имеют право на предъявление счета отцам: те оставили им общественный
порядок, в котором нет ни свободы, ни солидарности, ни справедливости.
Но есть и еще одно обстоятельство, которое усугубляет
действие внутренних причин терроризма. Россия всегда была центром
самостоятельной цивилизации. Она – мост между Западом и Востоком. Россия – буфер
между крайностями, которые мирно сосуществуют, если противоположности плавно
переходят из одной в другую. Поэтому она является гарантом мирового порядка[6].
Россия подобна плавильне, где из множества составляющих образуется не похожий
ни на одну из примесей сплав. Без этой ее уникальной роли противоположные миры
Запада и Востока будут соприкасаться своими воспаленными краями. Стоило России
на время отказаться от своего исторического предназначения, как начались
кровавые конфликты.
Нынешняя Россия перестала быть в глазах народов центром
уникальной цивилизации, а видится частью Запада, притом такой его частью, где
все мерзости западного мира обнаружились с ужасающей очевидностью. Выбранный
лидерами нашей страны прозападный путь развития губителен для России, потому
что цивилизационный разлом пройдет через ее тело и разорвет страну.
Власть, по словам русского философа Льва Карсавина, это
форма самосознания народа. Раздел собственности, народов и территорий нашей
страны были инициированы властью. И все это было насилием. Насилием над
представлениями о справедливости, над массовыми ожиданиями, над исторической
памятью. Временами, как это случилось в октябре 1993-го, насилие принимало
самые грубые и откровенные формы. В случае с террором клин не вышибить клином.
Террор можно победить только справедливостью. Российский народ потому и не
откликается на призыв власти к объединению в борьбе с терроризмом, что
интуитивно, но точно определяет для себя источник насилия и безмолвствует.
Пока безмолвствует
Политический класс, 10.09.07