Журнал «Золотой Лев» № 125-126 - издание русской
консервативной мысли
А.И. Фурсов
Прощальный
поклон капитализма
«Мир изменился» — эти звучащие рефреном во «Властелине
колец» слова как нельзя лучше характеризуют нынешнее состояние мира. Ещё
тридцать лет назад он был иным — внешне и внутренне. За эти десятилетия успел
закончиться великий антикапиталистический эксперимент ХХ в. (а вместе с ним —
Большой Левый Проект европейского Модерна) — на карте больше нет СССР[1].
Сегодня мы живём в эпоху глобализации (как научный этот термин появился в
Китай воспринимается как вторая сверхдержава и возможный
конкурент США в XXI в. (впрочем, в 1970–1980-е годы мы уже проходили это с
Японией). На экономическом подъёме (высокой социальной ценой) Индия и Бразилия.
Разрыв между богатыми и бедными странами, а также между богатыми и бедными в
самих этих странах, сокращавшийся в 1945–1975 гг., стремительно растёт, побивая
все рекорды. Человечество всё отчётливее делится на богатую верхушку (20%) и
бедную основную массу (80%) — на «глобалов» и «локалов», по терминологии З. Баумана, а средний класс
постепенно, но неуклонно, размывается и тает и, по-видимому, лет через 30–40,
если не раньше, отправится в Тартар Истории вслед за крестьянством и рабочим
классом. По экспоненте растёт число «трущобных людей», мирового андеркласса и андерграунда: к
Уходят — почти ушли — в прошлое прогрессистские идеологии
марксизма и либерализма (показательно, что с
Вообще-то мир постоянно меняется — изменение есть его
неизменная характеристика, и всё же то, что произошло в последние 30–40 лет и,
по-видимому, будет продолжаться в течение примерно такого же отрезка времени
или чуть больше, выходит далеко за рамки нормальных изменений, а во многом
носит беспрецедентный характер в истории капиталистической системы. Разумеется,
в ней бывали переломные эпохи — например, «длинные пятидесятые» (1848–1867) в
XIX в. или «длинные двадцатые» (1914–1933) в ХХ, круто менявшие траекторию
развития системы. Однако изменения последних десятилетий меняют не траекторию
развития системы, а систему. Более того, меняется развитие земной цивилизации в
целом — в том виде, в котором она существует со времени так называемой
неолитической революции.
Нынешнее время именуют по-разному: эпоха глобализации,
эпоха конца истории, эпоха перехода от Модерна к Постмодерну
и т.п. Несмотря на то, что в этом потоке словоблудия отчасти тонет, отчасти
сознательно топится реальный смысл происходящего, совершенно очевидно, что речь
так или иначе идёт о кризисных явлениях, которые чаще всего анализируются
изолированно, в результате чего суть целого исчезает. Если же говорить о целом,
то мир не просто переживает кризис, а находится на таком переломе, аналогов
которому в истории до сих пор не было.
Прежде всего, это системный кризис капитализма,
доживающего, по-видимому, если не последние десятилетия, то последнее столетие.
Однако в силу глобального характера капитализма с его кризисом оказались
связаны — либо причинно-следственной связью, либо логикой волнового резонанса —
кризисы геокультуры Просвещения, европейской цивилизации,
христианства, библейского контрольно-иерархического проекта, белой расы и, как
знать, рода Homo и биосферы. Перед нами —
кризис-матрёшка, осуществление которого и является великим и невиданным
глобальным переломом. Однако обо всём по порядку.
Крушение коммунизма
— стук Судьбы в дверь капитализма
В последние годы принято писать о кризисе коммунизма и
марксизма и трактовать это как триумф капитализма. При манихейском взгляде на
капитализм и коммунизм как абсолютно противоположные взаимоисключающие
целостности так оно и получается. Ну а если связь капитализма и коммунизма как
системного антикапитализма намного тоньше и хитрее и
само существование коммунизма и есть индикатор нормального состояния капсистемы? В таком случае крушение коммунизма — «знак на
стене» капсистемы, сигнал о её надвигающемся упадке.
Коммунизм как совокупность идей существует почти два с
половиной тысячелетия. Однако в качестве особой социально-экономической системы
коммунизм материализовался только в капиталистическую эпоху. Исторический коммунизм
(«реальный коммунизм», «реальный социализм») — это только антикапитализм.
В истории никогда не было таких систем как антирабовладение
и антифеодализм. Коммунизм как социальная система
никогда не существовал как антифеодализм или антирабовладение. Таким образом, остаётся только одна
эпоха, в которой исторически существовал (и мог существовать) коммунизм —
капиталистическая. И то не вся, а только её зрелая, индустриальная фаза, что
ограничивает реализацию коммунизма во времени, в истории определённым этапом
развития капитализма. Но это значит, что в самом капитализме как явлении, как
мировой системе отношений производства есть нечто, наделяющее его очень
специфической, присущей только ему одному, а потому — загадочной и таинственной
способностью выступать, реализовывать себя в двух различных социальных формах:
положительной и отрицательной. Здесь нет места детально разбирать этот вопрос (подр. см.: Фурсов А.И. Колокола Истории. — М., 1996),
ограничусь констатацией: капитализм существует как некая двойная звезда,
двойная масса, единство капиталистического и некапиталистического. Объективно
прогресс капитализма — изживание некапиталистического, но это же путь к
системной гибели: нормальное функционирование капитализма требует наличия
некапиталистического сегмента.
Сначала, в XVII–XIX вв. это был постфеодальный
докапитализм Старого Порядка. Сначала капитал
использовал его как скорлупу, затем в XVIII в. вступил с ним в борьбу (Просвещение,
Великая французская революция), а в ходе мировой войны 1914–1918 гг. разрушил
его. Й. Шумпетер заметил по этому поводу: ломая таким
образом то, что препятствовало его прогрессу, капитализм рушил и несущие
конструкции, предохранявшие его от коллапса. Отчасти это верно, но, думаю,
объективно устранялись те некапиталистические формы, которые были неадекватны
новой эпохе, а на их месте возникали иные, более адекватные. Речь идёт прежде
всего о системном антикапитализме СССР, который стал
следующей после Старого Порядка стадиальной формой, но уже «анти», а не «до»,
двойной массы для капитализма.
Выступая в качестве альтернативного глобального проекта (с
середины 1950-х годов во всё уменьшающейся степени) и существенно ограничивая
масштаб действий капитализма в мире, исторический коммунизм в то же время решал
для капитализма — главным образом косвенно, но в данном случае это не имеет
значения — ряд задач. Это участие в мировой войне на стороне англосаксов, роль
внешнего стимула для внутрикапиталистических трансформаций,
совместный с капитализмом контроль над миром и стабилизация последнего посредством
Холодной войны и т.д.
Поддерживая левые партии в Первом мире и
национально-освободительное движение в Третьем мире, СССР не позволял буржуинам раздавить их. Однако в то же время, подчиняя эти
движения своей логике противостояния капитализму — системной, а со второй половины
1950-х годов во всё большей мере государственно-геополитической, исторический
коммунизм ограничивал, «дисциплинировал» эти движения, делая их более
предсказуемыми и управляемыми. В результате, по мере интеграции СССР и его
господствующих групп в капсистему — интеграции,
которая в конечном счёте привела к крушению антисистемного
капитализма, СССР встраивал вместе с собой в капсистему
«опасные классы», отчасти «одомашнивая» их на системный лад. Правда, эта
«доместикация» в мировом масштабе ХХ в. часто оборачивалась для капитализма
поражениями.
Однако, во-первых, поражения эти при всём их значении и
резонансе (например, Вьетнам
Триумф глобализации, первой жертвой которой стали системный
антикапитализм и СССР — это триумф корпоратократии. Глобализация позволила капитализму корпоратократии — «турбокапитализму»
(Люттвак) относительно легко решить многие из тех
задач по стабилизации системы, которые раньше решались с помощью системного антикапитализма. Или, напротив, решать те задачи, которые
раньше мешало решать само существование СССР. Например, наличие ядерного оружия
у СССР вообще ставило под вопрос и крупномасштабную (мировую) войну, и как
показали революционные войны в Китае, Вьетнаме, Алжире, Кубе победу капцентра над более слабой периферией даже в локальной
войне. Глобализация, помимо прочего, решила и эту проблему, и не только потому
что устранила СССР, а потому что создав глобальный рынок финансовых капиталов
полностью гарантировала победу ядра над периферией невоенными методами — вплоть
до её экономического уничтожения, как это произошло, например, с Аргентиной, и
превращения в «finished country»
— «конечную страну».
Однако — every acquisition is a loss and
every loss is an acquisition
— глобализация, решив трудноразрешимые среднесрочные проблемы капсистемы, глобализация создала неразрешимые долгосрочные,
толкающие капитализм — и довольно быстро — к краю пропасти.
«Но их бедой была
победа, — за ней открылась — пустота»
Нормальное функционирование капитализма требует наличия
некапиталистических зон. Каждый раз, когда происходило очередное циклическое
снижение мировой прибыли, капсистема отвечала на неё
экспансией и превращением внешней некапзоны в
капиталистическую периферию с дешёвой рабочей силой и новыми рынками сбыта
(насильственное создание колоний и полуколоний) — и так до следующего раза.
Глобализация замирила ядро, устранила системный антикапитализм и по сути подавила возможности борьбы
периферийных обществ за лучшее положение в мировой системе, за лучшие сделочные
позиции по отношению к ядру, т.е. глобализация победоносно решила те проблемы,
над которыми весь ХХ в. бился капитализм. Однако за победой скрывалась пустота:
every acquisition
is a loss
and every loss is an
acquisition — решив трудноразрешимые
среднесрочные проблемы капитализма, глобализация создала неразрешимые
долгосрочные и в результате положение капсистемы на
рубеже ХХ-XXI вв. оказалось намного хуже, чем на рубеже XIX-XX: цейтнот и
цугцванг одновременно с перспективой новой войны — только уже социальной,
верхов против низов и средних слоёв. Собственно, война эта уже началась. Почему
и как? Очень просто.
Как уже говорилось, нормальное функционирование капитализма
требует наличия некапиталистических зон, за которые с которыми он борется. В
конце ХХ в. капитализма эти зоны «победил» — глобализация устранила их, сделав
весь мир капиталистическим. Но это значит, что теперь процесс снижения мировой
прибыли грозит стать перманентным. Мировая «железная пята» оказалась перед
выбором: либо утрата значительной части прибыли, привилегий и, возможно,
власти, либо переход от экстенсива к интенсиву, т.е. главным образом к внутренним источникам
извлечения прибыли и накопления, к интенсификации внутрикапиталистической
эксплуатации в самом ядре и его анклавах во всём мире.
На пути такой «смены вех» стоит очень многое. Это и
формально-демократические институты буржуазного ядра капсистемы,
гражданское общество, нация-государство, «универсальные ценности» и многие
другие завоевания низших и средних классов эпохи 1830/1840-х — 1960/1970-х
годов. По сути, на пути трансформации, о которой идёт речь, сам капитализм как
система в целом, от которой, получается, и должен освободиться капитал.
Вопреки расхожему мнению, капитализм как система не
сводится к чистому и безграничному торжеству капитала. Капитал существовал до
капитализма и будет существовать после него. Капитализм (ядра) — сложная
система экономических, социальных и политических институтов, ограничивающая
капитал в его же собственных долгосрочных интересах, не позволяющая ему
охватить, сожрать всё и сразу. Совокупный капиталист есть капитал, ограниченный
нацией-государством, гражданским обществом и демократическими политическими
институтами. Освобождение капитала (рынка) от этих институтов выгодно капиталу,
но разрушительно для капитализма. Когда-то в интересах капитала оказалось
создание капиталистической системы (а в интересах господствующих групп —
превращение в буржуазию, а точнее, в «совокупного капиталиста»). Нет ничего
удивительного, что в определённый момент интересы капитала потребуют (уже
потребовали) демонтажа капитализма — только так господствующие группы могут
сохранить свои привилегии и власть, трансформировав капитал в иные формы
господства.
Внешняя экспансия капитала (а капитализм и был системой
государственно-политической организации внешней, мировой экспансии капитала)
окончилась: капитализм охватил планету в целом, а потому больше не нужен, в
смысле — не только не может обеспечить рост прибыли, но не может остановить
процесс её снижения. Поэтому широкомасштабное наступление на демократические
институты, ослабление публично-правовой сферы, вырождение политики в комбинацию
административной системы и шоу-бизнеса, «растаивание»
(fading away)
нации-государства при усилении (глобального) рынка финансовых капиталов есть не
что иное, как отчасти стихийный, а в ещё большей степени направляемый процесс
демонтажа капитализма.
Устраните все преграды на пути капитализма, дайте ему
полностью реализовать себя в мировом масштабе, позвольте ему стать глобальным —
и вы уничтожите его. Та часть мировой верхушки, в том числе и американские неоконы, которая устраняет всё, что ограничивает капитал и
реализацию интересов США как кластера ТНК, разрушает капитализм намного быстрее
и результативнее, чем левые движения ХХ в., которые на самом деле, тормозя самореализацию
капитала, в конечном счёте в большей степени укрепляли его, отсрочивали его
конец. Глобализация — вот игра «кощеевой смерти» капитализма. Однако «финализация» капитализма — процесс вовсе не стиихйный, демонтаж этой системы — процесс сознательный. Я
готов пойти ещё дальше и утверждать: крушение коммунизма в СССР совпало с началом
демонтажа капитализма как системы западной верхушкой. Более того, это две стороны
одной медали — упадка и падения (привет Гиббону) капмира,
борьбы, ведущейся между верхушкой и средним классом за то, кто исключит кого из
будущего посткапиталистического мира, на чьих костях
он будет построен.
Демонтаж
капитализма
Условной датой начала демонтажа капитализма можно считать
В докладе утверждалось, что развитие демократии на Западе
ведёт к уменьшению власти правительств, что различные группы, пользуясь
демократией, начали борьбу за такие права и привилегии, на которые ранее
никогда не претендовали, и эти «эксцессы демократии» являются вызовом
существующей системе правления. Угроза демократическому правлению в США носит
не внешний характер, писали авторы, её источник — «внутренняя динамика самой
демократии в высокообразованном, мобильном обществе, характеризующемся высокой
степенью (политического. — А.Ф.) участия». Вывод: необходимо
способствовать невовлечённости (noninvolvement)
масс в политику, развитию определённой апатии, умерить демократию, исходя из
того, что она лишь способ организации власти, причём вовсе не универсальный: «Во
многих случаях необходимость в экспертном знании, превосходстве в положении и
ранге (senyority), опыте и особых способностях могут
перевешивать притязания демократии как способа конституирования
власти».
Главной социальной мишенью процесса «кризисного управления»
демократией был средний класс. И это не случайно. Именно средний класс стал
главным массовым бенефициантом послевоенного тридцатилетия. Перераспределение
общественного продукта с помощью налоговой системы превратило значительную
часть среднего класса и даже часть рабочего класса в эдакую «социалистическую
буржуазию». Разумеется, «нормальная» буржуазия включила перераспределительный
механизм не по доброте душевной. Welfare state — это явное отклонение от логики развития и
природы капитализма, которое лишь в малой степени может быть объяснено заботой
о создании спроса и потребителей массовой продукции. Главное в другом — в
наличии системного антикапитализма (исторического
коммунизма) в виде СССР.
В 1960-е годы средний класс на Западе, опираясь на мощные
левые партии, стал оказывать серьёзнейшее политическое давление на верхушку,
требуя дальнейших уступок. К этому же времени достигло предела своей
эффективности и начало давать сбои welfare state. Иными словами, средний класс и работавшее в
значительной степени в его интересах welfare
state стало слишком тяжёлым бременем для капсистемы даже в её богатом ядре, а противоречие между
средним классом («социалистической буржуазией») и верхушкой («капиталистической
буржуазией») становилось всё более острым, тем более, что мировая экономика в начале
1970-х годов вступила в полосу затяжного кризиса (нефтяной кризис, стагфляция и
т.п. — короче, Б-фаза Кондратьевского цикла,
сменившая А-фазу, 1945-1973 гг.), и общественный пирог начал сжиматься. А на
пути реализации классовых интересов буржуазии в её действиях по отношению к
среднему и рабочим классам стояли такие барьеры как демократические институты,
партийно-политическая система, welfare state как форма нации-государства, некий набор
ценностей и социально-экономических регулятивов.
«Кризис демократии» чётко зафиксировал эти институциональные помехи и стал
руководством к действию, что и нашло отражение как в теории (на свет божий
вытащили Поппера и ещё более убогого Хайека), так и
на практике — приход к власти рыночных фундаменталистов в Великобритании
(Тэтчер,
Суть переломной эпохи 1970-х — 2050-(?)-х
годов заключается прежде всего в ликвидации капитализма. Три главных вопроса,
на которые она должна дать ответ, таковы:
1) какой тип общества идёт на смену капитализму;
2) каким будет соотношение эволюционных и революционных
факторов в ходе перелома;
3) за чей счёт и в пользу кого осуществится системный трансгресс — кто ухватит козыри при новой Пересдаче Карт
Истории, как сказал бы Ф. Бродель, или над кем
сомкнутся волны прогресса, как сказал бы Б. Мур.
Пока что волны смыкаются над низшими и средними группами —
рождение капитализма и его смерть (или вход в него и выход из него)
характеризуются наступлением верхов на низы.
Хотя уже в конце ХХ в. появилась социологическая теория
«20:80» (т.е. 20% — богатые, 80% — новые и старые бедные и практически никакого
среднего класса — он рассосался: меньшинству удалось проползти-просочиться
наверх, большинство пополнило ряды низов), тем не менее средние классы ядра в
1980-1990-е годы получили некоторую отсрочку-передышку. В 1980-е годы «железная
пята» давила в основном средние классы Латинской Америки и наиболее развитых
стран Африки — структурные реформы МВФ в Латинской Америке уничтожили почти
весь старый средний класс этого региона. Ну а в 1990-е годы пустили под нож
средние классы бывших социалистических стран: если на рубеже 1980–1990-х в
Восточной Европе (включая европейскую часть СССР) за чертой бедности жили 14
млн. человек, то в
Вот это и есть социальная война верхов капсистемы
против низов и середины, которая называется глобализацией! Ведь по сути
глобализация во многом представляет собой эквивалент английских огораживаний
XVI-XVII вв., только в глобальном масштабе; цели — одни и те же:
перераспределение дохода и собственности в пользу верхних 20% населения (вне
ядра капсистемы — 3-10%), создание новых богатых и
новых бедных в жестокой политико-экономической игре с нулевой суммой — если у
кого-то прибавится, у кого-то убавится. В этом плане символично, что в нынешней
РФ имеет место пропорциональный рост миллионеров и беспризорников.
Синхронно с ослаблением среднего класса идут процессы
размывания публично-правовой сферы («конец публичного человека» — статьи и
книги с названиями подобного рода не новость) и ослабления гражданского
общества; политика всё больше превращается в более или менее уродливую
комбинацию административной системы и шоу-бизнеса; деполитизация
и десивилизация (от civil
society) общества грозит оставить без работы
представителей и так приходящих в упадок дисциплин — социологии и политической
науки.
Однако, пожалуй, наиболее серьёзной проблемой с точки
зрения институционального каркаса капсистемы является
ослабление (на Западе пользуются также терминами «растаивание»
и «ржавение») нации-государства. Можно смело
утверждать, что именно нация-государство и средний класс с его экономическими и
социальными формами являются несущими конструкциями капитализма как особой
исторической системы. Их ослабление и тем более уход — прощальный поклон
капитализма. Нация-государство приходит в упадок сразу по нескольким
взаимосвязанным причинам, а следовательно речь должна идти о системном
процессе.
Кризис-матрёшка
В силу социальной природы капитализма и его глобального
масштаба кризис этой системы становится своеобразным спусковым крючком,
каскадным явлением, которые запускают кризисный механизм, далеко выходящий не просто
за капиталистические, но вообще за социосистемные
рамки. О кризисе общества Модерна, прогрессистских идеологий марксизма и
либерализма и связанных с ними форм организации науки и образования — всей геокультуры Просвещения написано уже достаточно, равно как
и о кризисе европейской цивилизации. В последнем случае необходимо подчеркнуть,
что капитализм, особенно после того, как европейская мир-система в «длинные
пятидесятые» XIX в., т.е. в 1848–1867 гг. (аккурат между европейскими
революциями 1848 г. и реставрацией Мэйдзи в Японии,
между «Манифестом Коммунистической партии» и первым томом «Капитала»),
превратилась в мировую систему с «атлантическим Западом» в качестве ядра, начал
разрушать не только неевропейские цивилизации, но и европейскую, добившись всего
за несколько десятилетий значительных результатов.
Более того, капитализм максимально обострил все дремавшие
до его появления противоречия этой цивилизации — как внутренние, так и с
другими цивилизациями. И хотя «Столкновение цивилизаций» Хантингтона
— это типичный «концептуальный вирус», главная задача которого отвлечь внимание
от реальных противоречий, у кризиса капитализма есть мощный цивилизационный
аспект, причём тройной: кризис европейской цивилизации; кризис неевропейских
цивилизаций, обусловленный воздействием на них капитализма, прежде всего его
структур повседневности и массовой культуры; кризис земной — из-за глобального
характера капитализма — цивилизации в целом.
В кризисе европейской цивилизации, помимо заката высокой
культуры и изменения самого европейского человеческого материала в ХХ в.,
необходимо отметить прежде всего кризис христианства. Последнее почти мертво.
Протестантизм, подменив Бога Книгой, почти превратился в неоиудаизм.
У христианства нет иммунитета ни к иудаизму, ни к либерализму.
Своё квинтэссенциальное выражение
комбинация кризисов капитализма, европейской цивилизации (а в ней —
христианства) находит в кризисе (или завершении) «библейского проекта». Любая
социальная система это система иерархии и контроля, т.е. решение простой
проблемы: как держать в узде маленького человека и каким образом для решения
этой задачи контролировать поведение верхов и их отношения с низами. В течение
почти двух тысячелетий христианство как форма социально-церковной организации,
использовав протестно-эмансипаторский проект Христа и
одновременно приглушив его (идейно — с помощью Ветхого Завета, организационно —
с помощью церкви) и трансформировав в библейский, обеспечивало
идейно-религиозные основания иерархии и контроля сначала в Средиземноморье, а
затем в Европе (с Россией — в Евразии) и Америке; тесно связанная с
христианством ещё одна авраамитская религия — ислам —
с одной стороны, выполнила функцию библейского проекта для более отсталых зон
региона, а с другой — была продолжением предыдущего — древнеегипетского
проекта, который успешно действовал в течение тысячелетий и пиком которого
стала Римская империя.
Библейский проект начал давать сбои довольно рано — начиная
с откола Рима (католицизма) от православия в политических целях; ну а частичная
национализация и частичная иудаизация христианства в
мутации протестантизма означали начало глубокого кризиса. В последние два
столетия роль реализации библейского проекта вообще пришлось взять на себя
светским идеологиям прогрессистского типа — либерализму и коммунизму, причём коммунизм
оказался таким же системным ограничением марксова
проекта, как библейский — христианского со всеми вытекающими отсюда
последствиями.
Системный кризис капитализма совпал с кризисом светских
версий библейского проекта и с исчерпанием этого проекта в целом. То, что
работало в поздней античности (т.е. вплоть до «империи» Карла Великого), в
Средневековье, всё хуже — во времена Старого Порядка, перестало работать в
Новое время. На повестке дня — создание нового контрольно-организующего
проекта, только с его помощью — при прочих равных условиях — можно будет
вправить «вывихнутый век», преодолеть кризис. Двойной вопрос в том, кто
предложит такой проект — верхи или низы и, грубо говоря, кто «переспит» с ним,
т.е. поставит на службу своим интересам.
Уже сейчас видны попытки подобного проектирования — менее
сознательные и в большей степени религиозные у низов, более сознательные и в
большей степени светские у верхов. Радикальный ислам в мусульманском мире и пятидесятничество в Латинской Америке, приобретающее черты
если не отдельной от христианства религии, то чего-то похожего — вот очередная
«утопия», если пользоваться термином К. Мангейма. Со стороны верхов это проект
американских неоконов («глобофашизм»),
призванный углубить и законсервировать навечно социально-экономическую
поляризацию позднекапиталистического общества
(«20:80») и перенести эту по сути кастеизированную
форму в посткапиталистический мир.
Весьма символично, что многие неоконы
— это бывшие леваки, а некоторые просто троцкисты, прошедшие «правую» школу Лео
Штрауса и начитавшиеся Платона. Надо помнить, что из трёх проектов, порождённых
субъектной ветвью исторического (античность — феодализм — капитализм) процесса,
— два были протестно-эмансипаторскими — Христа и
Маркса, а один, самый первый, Платона — консервативным, а в чём-то даже
реставрационно-реакционным. Впрочем, оба эмансипаторских
проекта были довольно быстро присвоены определёнными социальными силами и
организациями и стали использоваться совсем в иных целях, чем те, что на
которые ориентирвались их «генеральные конструкторы»;
тем не менее, эмансипаторский потенциал в них
сохранился, и это противоречие стало центральным и для библейского и для
коммунистического проектов.
Кастово-аристократический проект Платона был реакцией на кризис и упадок полисного строя,
крушение (а отчасти сознательный демонтаж) полисной демократии. Реакция Платона
— остановить, подморозить социальные изменения с помощью жёсткой консервации
социальной структуры, его иерархизации. Проект Платона
в целом не реализовался, античный мир выходил из кризиса на основе римского
проекта (модификация древнеегипетского — в конечном счёте попытка не удалась) и
проекта Христа (превращённого в библейский — классическая нейтрализующая
трансформация протестно-эмансипаторского
проекта в контрольно-иерархический, попытка удалась); однако некоторые
элементы платоновского проекта в снятом виде присутствуют как в библейском, так
и в коммунистическом.
Платоновский проект, многое из него сейчас явно «в масть»
занятой в мировом масштабе пересортировкой-выбраковкой человечества в условиях
кризиса/демонтажа буржуазной демократии, а также политики и государственности позднекапиталистической «железной пяте», корпоратократии и её наднациональным структурам и клубам,
неудачно именуемым то «мировой закулисой», то
«мировым правительством». Именно корпоратократия
довела до логического конца «библейский проект», глобализировав
его (трагифарсовый финал проекта — американская
авантюра в Ираке, на Ближнем Востоке; проект финиширует там, откуда стартовал)
и превратив американскую республику в «неоимперию» (Чалмерз Джонсон).
Однако, выводя капитализм на финишную прямую, глобализация
оказывается пирровой победой корпоратократии —
по-видимому, исторически последней, «гипербуржуазной»
фракцией буржуазии. Глобализация оказывается пирровой победой корпоратократии — молодой и наиболее хищной фракции
буржуазии, которая встала на ноги благодаря последней мировой войне, впервые
показала зубы, свергнув правительство Моссадыка в
Иране в 1953 г., посадила в 1981 г. в Белый Дом своего первого президента —
Рейгана, а в 1991 г. нанесла поражение СССР, «пообещав» включить в свой состав,
по крайней мере, часть номенклатуры, а другой выдать «бочку варенья да корзину
печенья». Однако триумф корпоратократии («гипербуржуазии» — Д. Дюкло) будет
недолгим, скорее всего, она ненадолго переживёт класс, соками которого питается
— средний.
Корпоратократия «заточена» под внешнюю экспансию, под глобальный экстенсив; глобализация была одновременно её социальной
«заточкой», орудием и целью. Теперь цель достигнута, и вопрос стоит так:
годится ли корпоратократия как слой для перевода
социально-экономических стрелок с внешнего контура на внутренний, с эксплуатации-экономического уничтожения Юга на внутри
сверенную эксплуатацию, где, кстати, ей противостоят всё те же выходцы с Юга,
только в отличие от белого социального атомизированного
населения, организованные в общины и кланы и способные ответить на давление
власти и, в свою очередь, давить как на власть, так и на белое население. Или
же она будет всячески тормозить этот процесс? Ответ на этот вопрос или, по
крайней мере, намёки на него мы получим, наблюдая прежде всего борьбу за власть
в американской верхушке. И, разумеется, необходимо учитывать воздействие на
этот процесс того, что Ч. Джонсон назвал «отдачей» («blowback»)
— т.е. реакции мира на полувековое давление на него со стороны США (ср. с
ситуацией Римской империи после Траяна).
Вообще, при всей поверхностности исторических аналогий,
можно заметить, что нынешняя ситуация Запада (Севера) как неоимперии
(причём, и в том смысле, который вкладывают в этот термин, с одной стороны, Т. Хардт и А. Негри, с другой — Ч.
Джонсон, Ж.-К. Рюфэн, Э. Тодд
и др.) чем-то напоминает Римскую империю: внутренняя социальная и культурно-психологическая
варваризация вкупе с экономическим упадком и внешним
давлением варваров, которых сами же прикармливали в течение нескольких столетий
(как писал по совсем другому поводу Н. Коржавин, «они… давали сами нюхать
мясо тем псам, что позже рвали их» — но это же во многом ситуация Севера и
Юга в последние десятилетия со всеми играми в мультикультурализмы
и прочие культур-мультурализмы и политкорректности,
ну а уж по части отношений «северных» спецслужб и «южных» исламских
фундаменталистов с террористическим уклоном, так это просто стопроцентное
попадание, так сказать, «ступай, отравленная сталь, по назначенью»).
Схема А. Тойнби-младшего, согласно которой цивилизации гибнут в результате
суммарного давления «внутреннего пролетариата» и «внешнего пролетариата» весьма
близка к реализации на Западе (Севере), у хозяев, да и у населения которого,
похоже, нет никакой долгосрочной стратегии для борьбы с этой угрозой.
В книге «Империя и новые варвары: Разрыв “Север — Юг”»
(Париж, 1991) Ж.-К. Рюфэн рассматривает три стратегии
(и, соответственно, три варианта будущего) Севера по отношению к Югу:
1) «стратегия Клебера» — попытка вестернизировать Юг — провал;
2) «стратегия Унгерна» — попытка
неких сил на Севере поднять Юг против Севера и вернуть таким образом Север к традиции
— до сих пор не реализовывалась, стратегия вполне химерична, т.к. в случае её
реализации первое, что будет уничтожено — это остатки европейской традиции, а
на её месте возникнет нечто вроде «Мечети Парижской богоматери»;
3) «стратегия Марка Аврелия» —
проведение «лимеса», черты, отсекающей Юг от Севера;
это уже невозможно, Юг уже на Севере, и согласно прогнозам в 2020-е годы от 30
до 50% населения мегаполисов Севера составят выходцы с Юга — nous voila!
Впрочем, между нынешней ситуацией Запада (Севера) и Римской
империей есть одно существенное различие: жители Римской империи и варвары
принадлежали главным образом к одной и той же расе — белой. «Империя» и
«варвары» на современном Западе принадлежат к различным расам. Кризис системы,
которая обусловила демографический кризис в Третьем мире и массовую миграцию с
Юга на Север, меняющую не только этно-религиозный, но
и расовый состав населения Евросоюза и США, оборачивается кризисом не только
европейской цивилизации, но и белой расы. А это значит, что у социальных битв
эпохи Великого Перелома окажутся весьма значительными не только цивилизационные и религиозные аспекты, но и расовый, чего
никогда не было в прежние мегакризисы.
Сытый, пожилой, социально атомизированный
буржуазный, квазихристианский отполиткультуренный
и отмультикультуренный разными способами и в разных
позициях белый человек Западной Европы и Северной Америки, с одной стороны, и
голодный, молодой, агрессивный, антибуржуазный, с
ярко выраженными коллективными ценностями человек небелый, тёмный (часто не
только в прямом, но и в переносном смысле) — вот реальное «светлое» будущее
Запада. Это уже не просто «закат Европы», а закат Европы в лунку Истории без
шансов выкарабкаться. Если к этому учесть, что «западники» разучились работать
— утрачена трудовая этика и сражаться — утрачены боевые навыки, то перспектива
выглядит ещё более мрачной.
«У наших зажравшихся европейских братьев, — пишет С.Хелемендик в весёлой
и одновременно страшноватой (специфика русской смеховой культуры) книге «Мы…
их» (Братислава, 2003 г.)– нет инструментов для того, чтобы выгнать
албанских пришельцев. А вот у албанцев инструментов достаточно — героин, белое
мясо, рэкет. […] наши упитанные браться зажрались. Им кажется недостойным
носить тарелки в ресторанах и водить трамваи. А нашим чёрно-жёлтым братьям мыть
тарелки в Вене или Мюнхене кажется занятием благородным. Вот и всё, вот и
обещанный закат Европы». И — вывод-кода: «Наши упитанные европейские
братья уже всё просрали! Это заключение я повторял
много раз, скуля по главному франкфуртскому бульвару
под названием “Цайл”. Они уже закончили своё
существование в истории, их уже нет». Грубовато, но точно.
В наших размышлениях о кризисе, об эпохе перелома мы
последовательно спустились с уровня социальной системы до уровня расы. Но и это
ещё не дно Кладезя Бездны, которая может отверзнуться
с кризисом капсистемы. Последний вполне может
поставить на повестку дня вопрос о роде Homo.
Поскольку кризис будет протекать в условиях борьбы растущего населения за
уменьшающиеся ресурсы (в том числе продовольствие и воду), в его условиях
встанет вопрос о сокращении численности населения — вопрос если не биосоциальный, то социобиологический. Homo
уже проходил это во время верхнепалеолитического кризиса и «прошёл» (с
огромными потерями) за 15–20 тыс. лет. Тогда, однако, кризис носил
суммарно-локальный, а не глобальный характер — не было единого планетарного
человечества. К тому же земля не была напичкана атомными станциями,
предприятиями с вредным производством, ядерным, биологическим, химическим и иным
оружием.
Впрочем, как показывает пример хуту
и тутси региональный геноцид вполне можно устроить с
помощью обычного оружия, вооружив АКМ-ами
12-14-летних детей.
Финал глобального кризиса капитализма (особенно в условиях
обещаемого геологами на вторую половину XXI в. усиления геологической
активности, вероятного изменения наклона земной оси, наступления нового
ледникового периода, только теперь уже не малого и т.д.) вообще может оказаться
схваткой Homo и Биосферы по принципу «кто —
кого». Homo проигрывает при любом исходе. Для
того чтобы пройти кризис, нужна принципиально новая философия отношений с
Природой, мы должны заново осмыслить, а не просто переосмыслить (unthink, а не rethink)
не только геокультуру Просвещения, но также
христианство со средневековой теологией вкупе и античную философию, стартовав
от её отцов-основателей другим интеллектуальным путём — с учётом всех или почти
всех сделанных в субъектном потоке исторического развития за последние 25 веков
интеллектуальных и политических ошибок. Новая философия должна быть хотя и
альтернативно-европейской, но европейской, а не заимствованием у буддизма,
индуизма или конфуцианства: «Вечный покой — для седых пирамид», нам же
нужен прометеевско-фаустовский дух горения — на том
стоим и не можем иначе.
Мир доживает последние относительно спокойные десятилетия
перед кризисом-матрёшкой, аналогов которому не было и который, похоже, сметёт
не только капитализм с его сторонниками и противниками, но всю посленеолитическую цивилизацию. И если человечеству удастся,
пусть сократившись в численности до 0,5-1,0 млрд. пережить его, то новый социум
скорее всего будет отличаться от Цивилизации не меньше, чем она отличалась от
Палеолита. Некоторые контуры постпереломного мира уже
видны, но это отдельная тема.
Знание — сила
Кризис, в который вполз позднекапиталистический
мир (для нас, подобно язычникам, страдающим от язв христианства, этот позднекапиталистический кризис начался крушением советского
антикапитализма), носит объективный и естественный
характер. Реальная задача — пройти его с минимальными потерями и как можно
быстрее, не дав ему растянуться на тысячелетия, а сократив до полутора-двух
веков.
Вспоминается азимовская
«Академия» («Foundation»), где согласно
математику Селдону, крушения галактической империи в
силу его объективного характер, невозможно было избежать, но можно было
сократить кризисные «тёмные века» с тридцати тысяч лет до одной. Конечно,
фантастика — это фантастика, а реальность — это реальность, но в нашей жизни
они тесно переплетаются — и чем дальше, тем больше.
Достаточное условие выхода из кризиса — властная воля
принципиально новой мировой (для начала — хотя бы страновой,
но с мировым, а не провинциально местечковым замахом) элиты, «заточенной»
именно под коллективное прохождение кризиса. Кто-то скажет: появление такой
элиты — фантастика. А появление сталинской элиты в 1930-е годы как единственного
средства суверенного выживания России и русских в мире хищников ХХ в. — это не
фантастика?
Однако помимо достаточного условия — воли — есть необходимое
— разум, знание. Нам нужно принципиально новое по содержанию и по-новому
организованное знание о современном мире как целом и как о совокупности
элементов (включая Россию). Нам нужно знание о верхах и о низах современного
мира, о криминальной по сути глобальной экономике, о формах манипуляции
историческим процессом и о многом другом. Современная западная наука об
обществе, убогая триада «экономика — социология — политическая наука», отражающая
реалии уходящего мира и не способная не только объяснить, но даже адекватно
описать переломный мир — это такой же импотент, каким был советский истмат, а
возможно и хуже. Я уже не говорю о том, что нейтрального знания нет, что
нынешняя наука об обществе (как СМИ, кино и т.д.) отражает интересы корпоратократии.
Выход из кризиса предполагает создание нового знания,
принципиально новых дисциплин (или эпистемологических
программ), с новыми методологиями и новыми предметами исследования. Нам
предстоит в короткий срок (время не ждёт) разработать адекватную теорию
капитализма как частный случай теории социальных систем, методологически
построенной на отрицании прежде всего наследия буржуазного XIX в. — триады
«экономика — социология — политическая наука»; это тот путь критики
политической экономии, которым двинулся Маркс в работе над «Капиталом» и
который он так и не прошёл до конца, а марксисты, за редчайшими и не делающими
погоды исключениями, вообще с него свернули.
На основе этой теории нам предстоит переосмыслить многое в
вопросе о соотношении субъекта и системы, «проектно-сознательного» и
«естественного» в истории, прежде всего — в её переломные эпохи, когда проект и
решения небольшой группы «весят» не меньше, чем массовый порыв. Нам предстоит
ревизия всей геокультуры Просвещения и многих христианских
идей, особенно всего того, что касается биологии, «природной природы» человека
в различных её измерениях, о связи её с социальностью.
Для этого надо будет всерьёз покопаться и в античной философии. Разумеется, всё
это легче сказать, чем сделать, но другого выхода нет.
Именно создание нового знания, формирование «зловещего
интеллектуального превосходства» (К. Поланьи) над
противником и есть передовая линия фронта в борьбе за выход из кризиса
максимального числа людей в минимальные сроки, за более эгалитарный и справедливый
мир, нежели капиталистический или какое-либо новое издание неорабовладения
или неофеодализма в виде глобофашистского
кастового строя, освящённого неоиудаизмом (синтез, а
то и просто смесь протестантизма, иудаизма и масонских идей) или оккультизмом.
И, естественно, за сохранение России и русскости
в постпереломном мире, поскольку, похоже, главным
театром военных действий (экономическая, социальная и информационная войны)
опять может стать Россия. Только на этот раз не надо таскать каштаны из огня
для чужого дяди. Надо очень чётко осознавать свои интересы в переломную эпоху и
биться за них как за свою историческую правду. В этом случае всё произойдёт
так, как говорил крупнейший деятель нашей истории ХХ в.: «Наше дело правое.
Враг будет разбит. Победа будет за нами».
АПН, 14.08.07, 17.08.07
[1] Редакция «Золотого льва» полагает ошибочным расценивать кризис власти в Российском государстве, именовавшемся СССР, приведший в 1991 году к разложению ее центральных институтов, как «распад СССР», что, однако, не исключает и такого развития событий, если процесс разложения и ликвидации российской государственности будет продолжен. Поэтому нет не СССР, а названия «СССР». Не надо верить картам, иногда географическим, гораздо чаще - политическим. (прим. ред. ЗЛ).