Журнал «Золотой Лев» № 129-130 - издание русской
консервативной мысли
А. Репников
Русские консерваторы-геополитики рубежа XIX - XX
веков
Геополитика – тема сегодня крайне актуальная. Если мы
спросим образованного читателя, то он, конечно, вспомнит имена двух-трех видных
европейских геополитиков и, может быть, назовет
Данилевского с Леонтьевым, а также несколько современных авторов. Но те, кому
посвящен цикл наших статей остаются, увы, вне поля зрения. А жаль!
В первую очередь хотелось бы кратко рассмотреть
геополитические взгляды князя Э.Э. Ухтомского. В 1890-1891 гг. Эспер Эсперович Ухтомский
сопровождал наследника Николая Александровича во время его путешествия на
Восток и оставил богато иллюстрированный многотомный отчет, который вышел на
русском, а затем был переведен и на другие языки. Учитывая специфику труда и
то, что Николай II "лично подверг цензуре это издание", можно
говорить о том, что это был не просто парадный отчет о поездке. Описывая
восточную экзотику, Ухтомский не забывал проводить параллели с Россией,
подчеркивая, что русские (в отличие от европейцев) политически и духовно близки
азиатам и в исторических деятелях России "олицетворяются и сливаются
западные начала с восточными". Он обращал внимание на хищническое
отношение западных европейцев (особенно британцев) к Азии, противопоставляя
этому русскую отзывчивость, которая, в свою очередь, вызывает симпатию и
ответные действия. Характерно, что князя совсем не смущал вопрос "чистоты
крови".
Вопреки распространенному мнению, Ухтомский отнюдь не
идеализировал Восток (в частности, Китай), хотя и считал его гораздо ближе к
России в геополитическом и духовном отношении, чем Запад.
В очерке "К вопросу о китайской цивилизации" он
упрекал русских "молодых китаистов" в том, что те возводят
"дряхлый Китай" чуть ли не на первенствующую ступень среди цивилизованных
государств всего мира, в то время как в реальности Китай еще не вступил на путь
прогресса, а происходящие в нем перемены – это "редакция одних и тех же
положений и выкройка платья из того же самого материала, который кроили и
перешивали на тысячу ладов".
Вместе с тем, именно Ухтомский стал одним из самых ярких
критиков идеи "желтой опасности" в консервативном лагере, где об этой
опасности говорили уже давно. О ней, еще до В.С. Соловьева, предупреждал
Леонтьев, писавший, что
"китайцы назначены завоевать Россию,
когда смешение наше (с европейцами и т. п.) дойдет до высшей своей точки. И
туда и дорога – такой России. "Гоги и магоги" – finis mundi [Конец мира (лат.)]! Этого что еще останется?".
Свою работу "К событиям в Китае: об отношении Запада и
России к Востоку" Ухтомский целиком посвятил обоснованию мысли, что Россия
не должна входить в антикитайский блок. Критикуя действия европейских колонизаторов
в Китае, князь включал в понятие Востока и Россию, которая, по его словам, уже
начинает догадываться, что она является обновленным Востоком, с которым не
только ближайшие азиатские соседи, но и индусы, и китайцы имеют непременно
больше общих интересов и симпатий, нежели с колонизаторами Запада. И раз
"Восток и Россия – одна безбрежная стихия, одно гармоничное в своих
духовных основаниях целое", то не приходится удивляться, когда
восточно-русские первопроходцы делают неожиданное открытие, что новый мир, в
который они проникают на Востоке, кажется им (в отличие от "европейских
цивилизаторов") не враждебным и чуждым, а по-детски наивным и доверчивым.
"Нет ничего легче для русских людей,
как ладить с азиатами. Между ними и нами – такое сочетание единомыслия по
существеннейшим жизненным вопросам, что некоторого рода родство душ всегда
определяется быстро и самым тесным образом. При глубоком, почти коренном
различии национального психофизического облика, японец и простого звания
русский все как-то братски ближе друг к другу, чем к европейцам".
Поэтому русские всегда смогут найти с азиатами общий язык,
даже если порой и приходится с ними сражаться.
Объединиться с Востоком в процессе противостояния Западу
предлагал и другой русский мыслитель – С. Н. Сыромятников.
В споре с собеседником немцем он утверждал, что араб, перс
и китаец ближе русскому, потому что они "не заглушили в себе Бога и,
несмотря на дикость свою и некультурность, не осмеливаются на место головы и
сердца поставить брюхо и кошель с деньгами". В работе Сыромятникова
пишется об угрозе всему Западу союза России и Востока:
"Против этого истребления дела Божия на земле и должны объединиться народы Востока и
бороться с вами, как с собирательным Антихристом, противником естественной
жизни, противником духовной и нравственной свободы. Против вашего мозга будем
бороться мы, последние богоносцы. Будем бороться за деревню, за лес, за чистое
небо, за чистую душу, за чистую совесть, за зверя, за птиц и за рыб, за всех
наших братьев в мироздании. Мы будем бороться за жизнь против машины, за
свободу против социального цухтхауза, за бедность против
богатства… Мы сделаемся предводителями бедных материальными благами и богатых
духом. Англичане предчувствуют наше значение в Азии и боятся нас. Потому что
отныне не будем мы защищать грудью Европу от Азии, как защищали ее от натиска
татар. Мы пойдем заодно с этой Азией, ибо мы нашли себя и обдумали себя и
увидели, что вы идете не на дело жизни и обоготворения, а на дело смуты и
служения дьяволу".
Многие русские консерваторы полагали – Азия инстинктивно
чувствует, что Россия является важнейшей частью того огромного духовного мира,
который мистики и ученые именуют "смутным словом Восток". Ухтомский
был уверен, что
"в Азии для нас, в сущности, нет и не
может быть границ, кроме необузданного, как и дух русского народа, свободно
плещущего у ее берегов необъятного синего моря".
Российская держава должна "стать тем, чем она от века
призвана быть (мировою силой, сочетающей Запад с Востоком), или бесславно и
незаметно пойти по пути падения…", – полагал князь. Ему вторил Ю.С. Карцов, считавший вполне естественным и разумным
"стремление государства свои границы
раздвинуть как можно шире, пока, наконец, достигнув моря, они не совпали с
морским побережьем".
И.И. Дусинский также был согласен
с тем, что в начале ХХ века
"русский государственный организм еще
не достиг своего полного физического развития: его внешний рост еще совершается
и должен совершаться, так как прекращение его раньше времени было бы явлением
болезненным… Территориальное развитие русского государства, несмотря на всю его
значительность, не может и не должно еще считаться законченным – таков первый
факт, обуславливающий характер нашей внешней политики".
Русские консерваторы-геополитики рубежа XIX – XX веков
полагали, что самим ходом истории России предназначено стать мировой силой,
сочетающей Запад с Востоком и быть третейским судьей в вечном споре между Азией
и Европой. Причем, как утверждал Ухтомский, этот спор ей неизбежно приходится
решать в пользу Азии, потому что не может быть иного решения для судьи, который
"чувствует себя братом обиженного". В противном случае –
"Европа сама по себе нас в конце
концов подавит внешним превосходством своим, а не нами пробужденные азиатские
народы для русских со временем будут еще опаснее, чем западные
иноплеменники".
Симпатии русских консерваторов-геополитиков
к Китаю, о которых говорилось выше, вовсе не похожи на восторги современных
авторов. Трезво оценивая положение вещей, отечественные мыслители понимали,
что, хотим мы этого или нет, но Восток пробуждается, и если Россия будет
игнорировать этот процесс, то, как писал Э.Э. Ухтомский
"не нами пробужденные азиатские
народы для русских со временем будут еще опаснее, чем западные иноплеменники".
Предупреждал об этой опасности И.И. Дусинский:
"Там, на Дальнем Востоке и Юге,
рождается новый мир-великан, носитель вековечной культуры, полный скрытой
энергии и накопленных тысячелетиями сил, мир трезвого ума и твердой воли, мир
настойчивости, терпения и упорного, всепобеждающего труда… А на пути его лежит
Святая Русь. Огненный вздох желтого Дракона уже обжег ее спящее лицо. А с
далекого Юга на нее же глядят с ненавистью другие взоры… Там вьется в судорогах
возрождения старый и грозный своим фанатизмом мир Ислама, властелин и поныне
для многих славян. И он также не оставит нас в покое, как, впрочем, и мы не
могли оставить в покое его. А на ближнем Западе притаился третий сосед
(Германия – А. Р.), старый враг славянского племени…".
В работах Дусинского представлена
масштабная геополитическая картина будущего России. Остановимся на этом
поподробнее. Значительное место в своих геополитических проектах мыслитель
уделил российско-английским и российско-персидским отношениям. Он отмечал, что
"везде идет явная или тайная борьба между влиянием Англии и Германии, и в
день грозного столкновения между ними все страны почувствуют его силу". В
подобной ситуации участие России в том или ином политическом альянсе должно
преследовать "прежде всего цели русские, а не британские или
германские" и "содействуя одной из сторон в достижении поставленной
себе ею цели, Россия должна работать в то же время для себя… В этом должна
выразиться государственная мудрость наших правящих сфер".
Обосновывая установление геополитически
мотивированных естественных границ Российской империи по "вектору
Юг", Дусинский полагал, что российско-персидская
граница нуждается в этом случае в незначительном изменении и должна быть
достигнута "без расстройства дружественных отношений" обеих стран.
То есть Персии нужно уступить узкую полосу, тянущуюся вдоль
всей своей северной границы. В качестве компенсации необходимо поспособствовать
значительному расширению границ Персии на восток и запад. В случае реализации
подобного геополитического проекта это привело бы к конфликту России с Англией.
Впрочем, соглашение, достигнутое с ней относительно Персии
(
Отталкиваясь от принципа, что Россия – держава прежде всего
континентальная, сухопутная, не имеющая заморских колоний и обладающая крайне
незначительными морскою торговлею и коммерческим флотом, Дусинский
выступал против проектов военного выхода России к берегам Персидского залива.
Здесь он отводил основную роль в обеспечении российских интересов не
вооруженному вмешательству, а системе международных договоров, считая, что
"великая Персия" должна быть другом и союзницей России, ее оплотом на
Дальнем Юге. В отношении следующего после Персии соседа России – Афганистана, Дусинский выдвигал идею добиться раздела его территории, в
результате чего часть земель должна была отойти к России, часть – к персам, а
все остальное, вместе с Кабулом, Газной и Кандагаром
– англичанам[1].
В качестве планов на перспективу предлагалось усилить
присутствие России и активизировать научные исследования в районе Ледовитого
океана и Арктики, создав там ряд постоянных наблюдательных станций, связанных
"беспроволочным телеграфом" с внешним миром и озаботиться
проникновением российского влияния в Индию, когда британское владычество там
ослабнет. Особо подчеркивалась опасность возрождения Китая, который "находится
на пути к превращению в могущественное государство и весьма быстро идет этим путем".
Российскому правительству предлагалось четко определить свою политику по отношению
к активно развивающемуся соседу и видеть в Китайской империи "своего
противника – самого опасного из противников" в преддверии исторической
неизбежности натиска Китая на Россию. Ради ослабления этого натиска допускался
союз с Японией, которой было невыгодно вытеснять Россию с Дальнего Востока,
поскольку это усиливало позиции ее соперника – Китая. Дусинский,
в отличие от большинства консерваторов, даже был согласен на время забыть о
поражении в русско-японской войне, поскольку, если Россия не установит с Японией
стабильных внешнеполитических отношений, то Япония найдет в этом случае мощную
поддержку Германии.
Продолжая развивать идеи Н.Я. Данилевского, Дусинский пропагандировал проект создания всеславянского
государства на федеративной основе, без унитарного единения.
"Надо откровенно признать, что целью
русской племенной политики является панславизм и что к панславизму же мы хотим
направить стремления, желания и мечты всех без исключения славянских
народов".
Новое государство должно состоять из ряда автономных
областей (русской, болгарской, сербской, хорватской, словенской, словацкой,
чешской и польской). Не желая ущемлять славянские народы, Дусинский
предполагал, что в разных частях единого славянского государства найдут воплощение
разные национальные идеи,
"и, таким образом, начала сходства и
начала различия будут мирно уживаться в национальном сознании славянских
народов".
Признавая невозможность и ненужность "обрусения
славян", Дусинский полагал, что "славянские
ручьи" никогда не сольются в "русском народном море". Главную
задачу он видел в решении внешнеполитического, а не племенного или религиозного
вопроса. "Несколько десятков миллионов славян вместе с союзной нам
Францией вполне способны уравновесить всю силу германского народа, благодаря
чему все силы необъятной России будут свободны для того, чтобы уладить наши
дела на Юге и обеспечить нашу безопасность с Востока, где мы, конечно, должны
занять своевременно хорошую оборонительную позицию", – полагал он.
Покровительство славянским народам неизбежно должно привести Россию к
внешнеполитическому (а может быть, и военному) столкновению с Германией,
поскольку оба государства имеют пересекающиеся "сферы расширения".
Избежать этого столкновения можно только, если Германия проявит добрую волю и
сама откажется от всякого дальнейшего Drang nach Osten. Возможность
заключения компромисса благодаря территориальным уступкам Германии за счет
"славянских братьев" категорически отвергалась геополитиком.
О нежелательности вмешательства России в противостояние
Англии и Германии писал и крайне правый публицист П.Ф. Булацель считавший, что
Англия пытается столкнуть Россию и Германию в своих интересах, и если это
произойдет, то в результате такой войны выиграет только Англия.
Майков также полагал, что Англия всегда была врагом России
(Крымская война, Берлинский конгресс, помощь Японии в 1904-1905 годах, помощь
Финляндии в революции 1905 года, поддержка кадетов), и только немецкая угроза
заставила Англию искать союза с Россией.
Он предостерегал от конфронтации с Германией, верным
союзником России, предрекая в результате возможного столкновения поражение и
России, и Германии. В 1908 году Ю.С. Карцов
утверждал:
"С конца XVIII столетия, опасаясь
усиления и соперничества России на море, Англия перестает быть другом России и
становится ее врагом… исторический враг России – Англия".
Своеобразная "англофобия" русских консерваторов
была связана не только с тем, что в Англии видели геополитического соперника,
но и с неприятием политического строя Великобритании. Изменение взглядов на
отношения с Великобританией у консерваторов было вынужденным, и проистекало
отнюдь не из внутренних убеждений, а из общего поворота внешней политики.
Популярная в XIX веке идея объединения славян волновала
консервативных мыслителей и в начале века ХХ. Сторонник объединения славянства
С.Ф. Шарапов в своих работах продолжал вместе с Н.П. Аксаковым отстаивать идеи
русских славянофилов и панславистов. Геополитические прогнозы Шарапова нашли
отражение в романе-утопии "Через полвека", в котором описана Российская
империя 1950-х годов.
Герой утопии, уснувший в 1901 году, чудесным образом
пробуждается через полвека и видит осуществление славянофильских проектов в
интерпретации Шарапова. Константинополь (Цареград)
является четвертой столицей новой империи, правительство находится в Киеве.
Вторая столица – Москва, третья – Петербург. Западная граница проходит у Данцига (Гданьска), включает всю Восточную Пруссию и
Познань, Австрию, Чехию с Моравией, и мимо Зальцбурга и Баварии спускается к
Адриатическому морю, включая в состав страны Триест. В эту империю входят
Бухара, Афганистан, Персия (через нее от Астары до
порта Чихбара на Индийском океане проходит железная
дорога), Царство Польское со столицей Варшавой, Червонная Русь со Львовом,
Чехия с Веной в качестве столицы, Прагой и Оломуцем,
Венгрия с Будапештом, Сербо-Хорватия со столицами
Белградом, Дубровником и Загребом, Румыния с Бухарестом, Болгария с Софией и Адрианополем, Греция с Афинами в качестве главного города.
Империя раскинулась "на половину Европы и Азии, от Северного до Индийского
океана и от Великого Тихого океана до Архипелага и Адрии".
Однако в начале ХХ века из рядов консерваторов уже стали
раздаваться голоса, в которых идея славянского объединения подвергалась жесткой
критике.
Отмечалось, что славянские народы, воспользовавшись
поддержкой России и получив независимость, отнюдь не спешили к оформлению с ней
каких-либо союзов. Рассматривая внешнеполитические перспективы России,
националист В. Строганов приходил к следующему выводу:
"Вообще мы не имеем Друзей. Даже для
наших братьев-славян, за освобождение которых мы проливали свою кровь почти три
столетия подряд, мы имеем ценность постольку, поскольку мы можем быть им
полезны".
Подобный взгляд был характерен для идеологов и лидеров
Всероссийского национального союза. П.И. Ковалевский считал, что, оказывая
постоянную поддержку "братьям-славянам", мы в итоге
"добились того, что все эти наши
славянские братья смотрели на нас, как на своих обязанных батраков… В
благодарность те же вырученные братушки и лягнут эту
глупую Россию… А Боже храни, если Русские не придут на помощь. Тут уже и нет
предела издевательствам, брани и помоям по адресу России. И Россия терпит. Это
глупо, но верно. Пора этому положить конец".
А. Савенко доказывал, что если
для заключения между Россией и Германией тайного союза придется пожертвовать
интересами чехов и прочего западного (но не южного) славянства, то, мы
"ни на минуту не задумываясь должны
это сделать", поскольку "западное славянство само усердно лезет в
немецкую пасть и для облегчения этой операции придумало соус под названием австрославизм".
Следовательно, нужно
"помочь им, если к тому же за простое
непротивление в этой области Германия предоставит нам свободу в деле
осуществления задач нашей национальной политики".
В итоге Савенко приходил к
выводу, что здоровая политика национального эгоизма решительно говорит, что
"все интересы западного славянства не
стоят ни одного русского солдата, ни одного русского рубля".
На практике славянское единство было скорее культурным,
нежели политическим, военным и геополитическим.
В это время, когда реальная политика вскрыла иллюзорность
панславистских проектов, только немногие консерваторы остались верными
славянофильским идеям. Одним из них был Н.П. Аксаков, выпустивший книгу "Всеславянство", в которой одинаково отвергал союз и с
Германией и с Британией, считая, что "жизненные усилия" славян должны
быть устремлены совсем к иному. А именно –
"к выработке общеславянского
политического идеала наряду с частными идеалами каждого из племен – общеславянского
идеала, который давал бы возможность достигать искомой "гармонии в разнообразии",
примирял бы различные идеалы и вожделения племен…".
Русские консерваторы предупреждали о катастрофических
последствиях большой европейской войны еще задолго до рокового выстрела в
Сараево. В начале 1912 года в докладе на заседании Главной палаты Русского
народного союза имени Михаила Архангела Юрий Карцов
выступил с докладом на тему "Россия, Англия и Германия"… Карцов пришел к выводу, что
"государственные интересы России
требуют союза не с Англией, а с Германией, ибо война России с Германией повела
бы к печальным результатам не только Россию, – но даже и всю континентальную
Европу, и мало того, чрезмерно усилила бы господство Англии".
В свою очередь А.Е. Вандам считал, что
"пора бы задыхающимся в своем
концентрационном лагере белым народам понять, что единственным разумным выходом
баланса сил в Европе была бы коалиция сухопутных держав против утонченного, но
более опасного, чем наполеоновский, деспотизма Англии и… присваивая себе
исключительное право на пользование всеми благами мира, англичанам следует и
защищать его одними собственными силами".
В качестве союзников России по коалиции он видел Германию и
Францию. Позитивное отношение к Франции, как к возможной союзнице, было в
определенной степени связано с англофобской позицией значительной части русских
консервативных мыслителей, вынужденных выбирать "из двух зол". Хотя
республиканская Франция для консерваторов и была примером страны, в которой
победили "масоны", "безбожники" и "якобинцы", но
они с явным одобрением относились к деятельности французских монархистов.
Выбирая между Англией и Францией, они предпочитали видеть в военно-политических
и торговых союзниках России последнюю.
Накануне роковых событий, в 1913 году К.Н. Пасхалов прогнозировал неизбежность новой большой войны,
поскольку
"для России создалось теперь такое
положение, что столкновение ее с Австрией является неизбежным.
Хочет или не хочет она войны, а таковая
будет, если только Россия не откажется добровольно от своего мирового значения
и сама не станет членом славянской федерации под скипетром Габсбургов, чего,
конечно, предположить нельзя… Удастся ли русскому колоссу устоять на ногах или
же он рухнет и рассыпавшись на составные части, послужит образованию новых
государственных организмов, это зависит всецело от мудрости и искусства его
государственных людей".
Годом ранее правый публицист и экономист А.Г. Щербатов
писал, что
"при первой возможности Германия
будет вынуждена в силу обстоятельств утвердить свои мирные торговые завоевания
вооруженной силой, и что ее нападению подвергнется страна, наименее
подготовленная к самообороне".
России же предстоит готовиться к войне не с одной державой,
а с союзом держав. Вполне возможно, писал князь, что в будущей войне Германия
поддержит Японию в борьбе с Англией (при этом он полагал, что Англия не примет
активного участия в этой борьбе и ее "можно вычеркнуть из списка военных
держав"). Германия выступит "застрельщиком" войны из-за
торгового соперничества, а Япония – желая обеспечить себе гегемонию на Тихом
океане. России же в предстоящей мировой борьбе предстоит в первую очередь
стоять на страже своих интересов и освоиться с мыслью, что у нее нет и быть не
может твердых союзников.
Антивоенный настрой консервативных мыслителей объяснялся
еще и тем, что они понимали неготовность страны к войне. В феврале 1914 года
П.Н. Дурново подал на имя Николая II обширную "Записку", начинавшуюся
словами:
"Центральным фактором переживаемого
нами периода мировой истории является соперничество Англии и Германии. Это
соперничество неминуемо должно привести к вооруженной борьбе между ними, исход
которой, по всей вероятности, будет смертельным для побежденной стороны".
Дурново в полном соответствии с мнением таких русских геополитиков, как Вандам и Дусинский,
делал акцент на том, что интересы Англии – "островного государства" и
Германии – "мощной континентальной державы" противоречат друг другу и
между ними неизбежна "борьба не на жизнь, а на смерть". Обозначив
причины этой борьбы и перечислив возможные варианты развития событий, Дурново,
естественно, задавался вопросом о месте России в этом противостоянии. По его
мнению, "англо-русское сближение ничего реально-полезного для нас до сего
времени не принесло. В будущем оно неизбежно сулит нам вооруженное столкновение
с Германией", в котором "главная тяжесть… несомненно, выпадет на нашу
долю, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва
ли способна, а Франция… вероятно, будет придерживаться строго оборонительной
тактики". К подобной борьбе Россия не готова, но даже если Германия и проиграет,
то "разгром ее, несомненно, завершился бы миром, продиктованным с точки
зрения экономических интересов Англии", а "в отношении к
экономическому будущему Германии интересы России и Англии прямо противоположны
друг другу".
Дурново высказывал мнение, что в стране, потерпевшей
поражение (под этой страной подразумевалась Германия), должна начаться
революция, которая впоследствии "силою вещей, перекинется и в страну
победительницу".
Не исключалась и возможность того, что война может
окончиться неудачно для России. В этом случае "социальная революция, в
самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна". Сначала все неудачи и
тяготы войны будут приписаны правительству, затем начнутся революционные
выступления, которые выдвинут самые радикальные лозунги в социалистическом духе
("черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ")
и далее армия, чей лучший кадровый офицерский состав будет выбит на полях
сражений, поддержит революционные выступления. В итоге законодательные
учреждения и "оппозиционно-интеллигентные партии" не смогут
"сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет
ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже
предвидению". Дурново акцентировал внимание царя на том факте, что Россия
и Германия являются представительницами консервативного начала в цивилизованном
мире, противоположного началу демократическому, воплощаемому Англией и, в
несравненно меньшей степени, Францией. "Как это ни странно, Англия, до
мозга костей монархическая и консервативная дома, всегда во внешних своих
сношениях выступала в качестве покровительницы самых демагогических стремлений,
неизменно потворствуя всем народным движениям, направленным к ослаблению
монархического начала", и, следовательно, "с этой точки зрения борьба
между Германией и Россией, независимо от ее исхода, глубоко нежелательна для
обеих сторон…".
Война с Германией беспокоила и Льва Тихомирова, записавшего
летом 1914 года в дневнике:
"Я не верил в европейскую войну, п[аче] ч[аяния]
слишком верил в малодушие нашей политики. Но нынешние известия очень грозны.
Если правда, то от России требуют заявление нейтралитета, что также оскорбительная
провокация, которой, пожалуй, не выдержат и наши бронированные лбы".
Консервативный писатель И.А. Родионов, по воспоминаниям его
сына, также считал Первую мировую войну
"судьбоносной ошибкой Императорского
Правительства, т. к. не Германия, а Англия являлась действительным историческим
врагом России. С Германией же, соединяя ее технику со своим сырьем, Россия
могла бы составить непобедимый союз, которому никто в мире не был бы опасен. Он
говаривал, что немец – хороший товарищ и, в противоположность австрийцу,
надежный союзник. Только ему надо сперва рога обломать, чтобы тевтонская спесь
всего не испортила".
Князь Н.Д. Жевахов полагал, что
Россия и Германия являются единственными в Европе монархиями,
"не по имени, а по структуре и
существу, единственным оплотом монархического начала, единственным барьером,
сдерживающим натиск революции", и безразлично, победит Германия, или проиграет,
в любом случае "придет Англия и превратит Россию в колонию, как сделала с
Египтом… И Франция, и Англия одинаково боятся могущества как России, так и
Германии, и тем больше – взаимной дружбы последних; поэтому к разрыву между
нами и немцами были направлены все их усилия. А мы, как всегда,
опростоволосились. Попались на удочку этих интриг и немцы".
В преддверии и после начала Первой мировой войны
монархисты, как лояльные верноподданные, не могли поступить иначе, чем
следовать внешнеполитическому курсу, провозглашенному сверху.
Ряд видных деятелей Русского народного союза имени Михаила
Архангела был вынужден произвести переоценку своих внешнеполитических симпатий.
Прежде всего, это касалось В.М. Пуришкевича, у которого симпатии к Германии
сменились неприкрытым англофильством, вызывавшим ядовитую иронию даже у
единомышленников.
Многие из правых, несмотря на свои довоенные пронемецкие симпатии, приняли активное участие в сборе
средств для нужд армии или шли на фронт в действующую армию. Например, так поступил
В.В. Шульгин. Он пошел на фронт добровольцем. В звании прапорщика 166-го
Ровенского пехотного полка Юго-Западного фронта участвовал в боях, был ранен,
затем возглавлял земский передовой перевязочно-питательный отряд.
И.А. Сикорский, чей сын погиб осенью 1914 года при взрыве
крейсера, писал:
"Прогрессивное человечество твердо
решилось добиться цели соединенными силами многих держав, не останавливаясь
даже перед перспективой пожертвовать еще раз миллионами человеческих жизней и
миллиардами золота, только бы положить предел насилию и грабежу, убивающему
прогресс самой жизни человеческих обществ".
В 1916 году появилось исследование Захарова "Наше
стремление к Босфору и Дарданеллам и противодействие ему западноевропейских
держав", представляющее собой краткий очерк восточной политики России от
первых Романовых до Первой мировой войны. Этот доклад Захаров прочитал в январе
1915 года в Петроградском Клубе общественных
деятелей. Он признавал, что
"агрессивное стремление России к
утверждению своего влияния на берегах Босфора и Дарданелл сравнительно
недавнего происхождения и относится исключительно к императорскому
периоду".
Демонстрируя на примере Крымской войны, вероломство Англии,
Захаров критиковал и Германию с Австро-Венгрией. В результате, по мнению автора,
нужно было перешагнуть "через политический труп Берлина и Вены", не
забывая при этом о многолетней недоброжелательности Англии и Франции, которые,
опасаясь
"захвата Россией Босфора и Дарданелл…
работали только на пользу Германии и оберегали Турцию только для того, чтобы
всецело предоставить ее в распоряжение германских честолюбивых планов".
Война возродила в консервативной среде давнюю мечту русских
панславистов о черноморских проливах. Разрабатывались различные проекты,
начиная от идеи открытия проливов для всех государств и заканчивая полным их
переходом под контроль России. За несколько лет до войны Дусинский
писал, что
"в Черном море задача, нам
предстоящая, по существу весьма проста и ясна: она сводится к полному овладению
Босфором и Дарданеллами, что подразумевает обладание обоими их берегами".
В период Первой мировой войны экспансионистские тенденции
усилились, а из среды консерваторов стали раздаваться предложения о
необходимости обязательного закрепления за Россией не только проливов, но и
соответствующих территорий, прилегающих к ним. Архиепископ Антоний даже говорил
в проповедях о том, что овладения только одними проливами уже мало для России и
невозможно
"сносить, чтобы величайшая наша
святыня – Господень Гроб и Голгофа и Вифлеем оставались в руках неверных
магометан".
Нелишне заметить, что и либеральные по своим политическим
взглядам русские религиозные философы были отнюдь не "траводяны"
и проявили немало "воинственности".
Например, Н.А. Бердяев писал (выражаясь вполне в духе К.Н.
Леонтьева или Э. Юнгера):
"Жизнь в этом мире есть борьба… Война
– одна из благородных, хотя и ужасных форм борьбы. Война – антиномична
по своей природе, она есть осуществленное противоречие. Во имя жизни ведется
война и служит она полноте жизни. И война сеет смерть. Цель войны – мир и
объединение. Войны были могущественнейшим средством объединения человечества.
Народы братались в кровавых распрях и в столкновениях… Война есть тьма и свет,
ненависть и любовь, животный эгоизм и высшее самопожертвование. Война не может
быть только добром или только злом, в ней есть и великое добро, и великое зло.
Война – порождение греха и искупление греха. Война говорит о трагизме жизни в
этом мире, о невозможности в нем окончательного устроения, спокойствия и
бесконечного благоденствия и благополучия".
Но далеко не всех увлекла идея о грядущих победах. В
частном письме К.Н. Пасхалов горько рассуждал:
"Лестно снова водрузить крест на Св.
Софии и получить ключ от проливов, но сбудется ли это даже при блестяще
успешной кампании, а если и сбудется, то в какой форме осуществится… надо взять
не один только Константинополь, но оба берега Босфора, Мраморное море и
Дарданеллы, и окружиться вечными непримиримыми
врагами, все мечты которых будут в том, чтобы нас оттуда выгнать… Нет, теперь
очевидно, что беспримерная военная слава принесет нам беспримерно горькие
плоды".
Несмотря на наличие в консервативной среде целого ряда
мыслителей, отличавшихся здравыми внешнеполитическими суждениями и прогнозами,
единой программы по этому вопросу выработано не было. Не в последнюю очередь
это было связано с переориентацией государственного курса от союза с Германией
к союзу с Англией.
Столетие, 16.06.07; 19.06.07; 22.08.07;
30.08.07.