Журнал «Золотой Лев» № 129-130 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Г. Пирогов, Б. Ефимов

 

Социальная справедливость в экономике и социологии

 

Justicia regnum fundamentum est (Справедливость – основа правления).

Надпись на воротах резиденции

австрийских императоров династии Габсбургов в Вене

 

Справедливость – это первая добродетель общественных институтов,

так же, как истина – первая добродетель науки.

Джон Ролз. «Теория справедливости»

 

А знаешь ли ты, щука, что такое добродетель?

М.Е. Салтыков-Щедрин

 

Так как существование общества невозможно,

если не будут соблюдаться хоть до известной степени законы справедливости,

так как невозможно никакое общественное отношение между людьми,

если они не будут воздерживаться от нанесения вреда друг другу,

то эти соображения принимаются за настоящие причины,

побуждающие нас к поддержанию законов справедливости

страхом наказания за их нарушения.

А. Смит. «Теория нравственных чувств», СПб, 1895, с.112.

 

I

 

Понятие справедливость – одно из наиболее трудно определяемых понятий. Тем не менее, за справедливость было пролито не меньше крови, чем за землю и золото. И эта трудность заключается, прежде всего, в том, что понятие справедливость охватывает как абстрактную нравственную идею, так и некий реальный объект, играющий огромную роль в системах управления людьми, определяющий, что такое «хорошо» и что такое «плохо» во всей структуре стимулирования – наград и наказаний. Абстрактная идея родилась в духовной религиозно-нравственной сфере и в ней же реализуется, но при этом отбрасывает свой свет на повседневную, материальную жизнь общества, где справедливость становится инструментом интеграции общества, без которой невозможно обеспечить его выживание.

В зависимости от социально-экономического устройства, соотношения сил классов и политических группировок, политической культуры элиты, от ее политического опыта и воли, в государстве могут доминировать концепции социальной справедливости, различающиеся в очень широком диапазоне. Но это не означает, что с точки зрения выживания этого государства приемлема любая концепция справедливости. Предпочтительна концепция социальной справедливости, обеспечивающая консенсус различных слоев населения, в целом не вызывающая серьезных возражений, а тем более возмущения сколь-либо влиятельных групп, а также широкого распространения среди составляющих населения индивидуумов чувства зависти. Общество (государство), в котором это общее представление о справедливости нарушено, где взаимоотношения определяются только выгодой (полезностью) обречено на деградацию, революции, гражданские войны, а во многих случаях на полный развал и гибель. Так, например, концепция справедливости, утверждающая, что крайняя поляризация общества и сосуществование беспросветной нищеты с предельно расточительным богатством справедливы, ибо именно представители группы богатых создают основную часть богатства общества, участвуя в процессе производства как своей предприимчивости, так и своим капиталом, в конечном счете, контр-продуктивна и для них самих, создавая возможность социальных революций, сметающих все стабилизационные порядки и ведущих зачастую к физическому уничтожению группы богатых. Кроме того, она способствует дезинтеграции общества (если, как сказал Платон, «в государстве, где существуют очень богатые и очень бедные, это фактически два государства»).

В-третьих, такая структура способствует снижению до опасного уровня вертикальной мобильности общества и тем самым загниванию его элиты, формирующейся в этом случае только из богатейших слоев населения. Наконец, чрезмерное богатство способствует расточительному потреблению, истощающему производительные силы нации, - на одном полюсе, и моральной и физической деградации – на другом. Вопреки социальному дарвинизму поляризация общества не способствует выживанию сильнейших и гибели слабейших. Напротив, происходит деградация общества в целом: верхи теряют свойственную им энергию предприимчивости и из поколения в поколение превращаются в неспособных к тому, чтобы быть лидерами общества и двигателями прогресса, сосредотачивая свои интересы на самом низменном эгоизме. Но низы тоже не погибают, а переходят на иной уровень существования с ослабленными социальными амбициями, физическими и умственными способностями, ослабленным общим физическим состоянием [1]. Мы бы определили справедливость как неписаный свод правил, устанавливающийся традицией и играющей роль одного из, а может быть, и главного интегрирующего элемента в конструкции общества. Пока существует справедливость, солдат идет сражаться за Родину, имея чувство принадлежности к Родине, в деловом мире в основном царит взаимное доверие, старики, дети, женщины могут свободно ходить по улицам без риска подвергнуться нападению, низшие социальные группы принимают руководство элиты – иными словами, в обществе существует контракт доверия*. Этот контракт постоянно нарушается – в особенности в отношении отдельных лиц. Более прочно стоит он в отношении крупных социальных групп, которые имеют экономическую и политическую силу отстоять свою концепцию справедливости. В целом, в жизнеспособном обществе существует некоторая равновесная траектория справедливости. В отличие от обычного права, социальная справедливость касается и внеправовых вопросов, а в отличие от морали – относится в основном к взаимодействию в области социально-политических и экономических отношений больших социальных групп.

Дж. Ю. Стиглиц (Нобелевская премия 2001 г.) пишет:

 

«Прежние экономические теории исходили из допущения, что заключение и обеспечение выполнения контрактов не связано ни с какими издержками, и, таким образом, когда кто-то делает что-то для кого-либо другого, существует контракт, которого стороны строго придерживаются. Но это очень далеко от реалий экономической жизни, где контракты зачастую неоднозначны, они становятся предметом спорного толкования, и вытекающие обращения в суд связаны с весьма значительными издержками, более того, большинство экономических трансакций осуществляются без заключения контрактов. В реальном мире очень часто встречаются контракты в неявном виде, взаимопонимания и нормы поведения, обеспечивающие достаточно гладкое функционирование общества. В основе работоспособности экономических систем, в общем и целом, лежит взаимное доверие (trust). Индивидуумы делают то, что они обещали сделать. В последнее время, на примере неэффективных социумов мы убеждаемся в том, насколько катастрофическими последствиями для экономики чревато нарушение доверия. Так как выполнение контрактов в неявной форме не может быть обеспечено через суд, они могут произвольно расторгаться. Это расторжение может принести кратковременные выгоды, но таит в себе опасность огромных издержек в долговременной перспективе. В 1990-е годы важнейшие части социального контракта были развалены (в США – прим. авт.). И когда одна фирма нарушала свои контрактные обязательства в экономике, где господствует в качестве критерия сальдо счета прибылей и убытков, это заставляло другие фирмы следовать ее примеру. Точно так же фирмы, придерживавшиеся принципа честности в бухгалтерском учете, испытывали давление со стороны тех, кто любыми средствами манипулировал сальдо счета прибылей и убытков» [3, c.326-327].

 

Это обрушение общей атмосферы социального доверия особенно ярко проявилось в период разрушения Советского Союза и так называемых либеральных реформ Ельцина. Потерявшие доверие друг к другу и одуревшие от возможностей расхищения общенародного достояния представители государственно-партийной элиты вкупе с теневыми дельцами рвали куски общенародной собственности, не стесняясь прибегать к помощи уголовного мира. Одно за другим следовали убийства на почве «профессиональной» деятельности того или иного из новоявленных бизнесменов. Какое-то время в стране откровенно правил криминал. Социальные связи рвались и взамен устанавливались криминальные. Вопиющими примерами грубейшего нарушения социальной справедливости становятся ваучерная приватизация и залоговые аукционы, где государству давали ссуды, формировавшиеся из остатков на счетах государства в так называемых уполномоченных банках, а затем коррумпированное чиновничество делало все для того, чтобы государство оказалось неплатежеспособным по этим кредитам, и заложенные предприятия, стоившие в десятки и сотни раз больше, чем невозврат по кредитам, переходили в руки дельцов, состоявших в коррупционной связи с этим чиновничеством.

Производство упало более чем вдвое. Таким образом справедливость, будучи весьма расплывчатым и туманным понятием, через доверие и честность имеет свое непосредственное материальное воплощение, становится производительной силой. В свое время Платон не смог дать четкого определения понятия справедливость и вместо этого написал трактат о справедливом государстве, которое изначально нигде не существовало, не существует и не будет существовать, но является как бы лишь идеальным эталоном, с которым следует сравнивать реально существующие государства [4].

Мы будем рассматривать наиболее ходовые теории справедливости. Одно из них мы, собственно говоря, уже рассматривали, это теория справедливости как честности, берущая свое начало еще от Аристотеля. Честность, т.е. выполнение взятых на себя обязательств, безусловно, является одним из аспектов справедливости. Но этим проблема справедливости не исчерпывается. Честность относится, в основном, к распределительной справедливости, т.е. принципам, в соответствии с которыми члены общества делят между собой произведенные в результате их кооперированной деятельности материальные и нематериальные блага.

Однако есть и другие виды справедливости, которые выходят за рамки аспекта честности. Например, справедливость как равенство перед законом; справедливость, как возможность принятия участия в решении судеб своей страны на всех уровнях властной иерархии; интергенерационная справедливость, предполагающая, что родители не должны повышать свое благосостояние за счет снижения благосостояния своих потомков; справедливость возможностей, международная справедливость, справедливость по отношению к предкам, справедливость по отношению к природе, гендерная справедливость (как и вообще отсутствие дискриминации по половому, расовому или этническому признакам). Все эти аспекты с трудом или вообще не вписываются в концепцию справедливости как честности. В любом случае, понятие «справедливость» связано с уравновешиванием прав обязанностями. Подход к распределению прав и обязанностей является важной характеристикой концепции справедливости.

 

II

 

Прежде всего отметим, что все современные западные теории справедливости исходят из справедливости с точки зрения и по отношению к отдельно взятому индивидууму.

Такой является и теория утилитаризма. Хотя она получила многочисленные варианты развития, в данном случае имеет смысл рассмотреть классический утилитаризм, что позволяет лучше понять его принципиальную основу.

Основная идея утилитаризма заключается в том, что поведение людей носит исключительно целеориентированный характер. Отсюда возникает принцип оценки явлений, действий, событий с точки зрения только того, насколько они способствуют достижению данной цели или целей. Мерой этого является польза или выгода. Отсюда вырастает этическая теория, считающая выгоду основой нравственности и критерием человеческих поступков. Поскольку цель ставится индивидуумом, утилитаризм получил развитие в качестве одного из фундаментальных столпов западного индивидуализма. В некоторых аспектах налета утилитаризма не избежал и марксизм, хотя и старался придать ему коллективистский оттенок («нравственно то, что выгодно пролетариату»). Этому способствовал и крутой уклон марксизма в сторону материализма. Но основоположники марксизма были не столь просты. Они понимали значимость духовной стороны человеческого существования, примером чего является следующее высказывание К. Маркса и Ф. Энгельса, где они характеризуют буржуазное производство как «систему всеобщей эксплуатации природных и человеческих свойств, систему всеобщей полезности; даже наука (курсив наш), точно также, как и все физические и духовные свойства человека, выступает лишь в качестве этой системы всеобщей полезности и нет ничего такого, что вне этого круга общественного производства и обмена выступало бы как нечто само по себе более высокое, как правомерное само по себе» (курсив наш) [5].

Приведенные выше высказывания можно интерпретировать как то, что К. Маркс задолго до М. Вебера отчетливо понимал разницу между целеориентированным и ценностноориентированным поведением.

Родоначальником утилитаризма является Иеремия Бентам (1748-1883). Другими крупными представителями утилитаризма являются Джеймс Миллс (1916-1962) и Джон Стюарт Милль (1806-1873).

Двадцатый век и особенно его конец является переходом господства и расцвета утилитаризма. Применительно к проблеме справедливости идею утилитаризма разрабатывали Г. Сиджвик [7] и А. Пигу [8].

Предложенная Сиджвиком формула гласит:

 

«Общество правильно устроено и, следовательно, справедливо, когда его основные институты построены так, чтобы достигнуть наибольшего баланса удовлетворенности для всех индивидуумов этого общества».

 

Иногда этот критерий формулируется как «максимум счастья для максимума людей», что звучит очень красиво, но связано, к сожалению, с большими логическими трудностями.

Если счастью каждого отдельного человека можно дать количественное выражение, сделав счастье разных людей соизмеримым, то сразу же становится применимым замечание Дж. фон Неймана и Оскара Моргенштерна:

 

«Особенно ярким примером рассматриваемого непонимания существа этой задачи псевдомаксимизации является выражение, согласно которому целью общественных усилий является получение «наибольших возможных благ для наибольшего возможного числа людей». Ведущий принцип не может формулироваться в виде требования одновременной максимизации двух или более функций»* [9, с.37].

 

Тогда приходится перейти к порядковым полезностям, и в этом смысле каждый максимизирует свое качественно особое счастье («одному бублик, другому дырка от бублика. – В. Маяковский»). Кто-то максимизирует свое счастье, построив еще одну роскошную виллу на теплых морях, а кто-то – получив на ночь более удобное и теплое место на вентиляционной решетке нью-йоркского метро.

Тем не менее, принцип полезности или выгоды удобен для теоретической математической экономики. Для предпринимателей ее называют эффективностью (имея в виду под этим прибыль), а для потребителей – полезностью. Вопрос о природе данного понятия достаточно сложен, и не случайно ни одни из лауреатов Нобелевской премии в своей лекции не останавливается на том, что он имеет в виду под используемым им понятием эффективности.

С понятием полезности дело обстоит несколько проще: она понимается как максимально возможное удовлетворение желаний индивидуума. (Это не значит, что утилитаризм не занимается проблемами общественного благосостояния. Но утилитаристская модель исходит из благосостояния индивидуума, и общественное рассматривает как производное от индивидуального.) Индивидуум избегает неудовольствия и стремится к удовольствию. Функция чистого сальдо баланса есть полезность. Если желание индивидуума сводится к наслаждению – это гедонизм, если к счастью, - то эвдемонизм**.

 

«Утилитаризм с самого начала приобрел антигуманную сущность, ибо не только вещи, но и сам человек в нем рассматриваются в качестве средства для достижения пользы. На первый план выдвигается личная польза вопреки общественной, коллективной. Как принцип поведения, утилитаризм требует подчинения всех поступков получению материальной пользы, выгоды, экономическому расчету, т.е. равнозначен узкому практицизму, отрицанию духовных интересов человека» [6, с.689].

 

Утилитаризм носит не только антигуманистический, но и антихристианский характер, заменяя идею спасения души идеей максимизации земных наслаждений и накопления земных, преимущественно материальных благ. Он изолирует человека от общества, концентрирует его внимание на самом себе, способствует дезинтеграции общества, входя в полное противоречие с принципом «возлюби ближнего как самого себя», равно как и с идеей соборности, составляющей важную часть православия**.

Затруднительным для утилитаризма является вопрос, как из множества индивидуальных «полезностей» и «справедливостей» сформировать единую для всего общества полезность или справедливость, тем более, что уже ранее было установлено, что индивидуальные полезности (справедливости) несоизмеримы и, следовательно, не суммируются.

Тем не менее, наиболее естественным путем для утилитаризма к общественной справедливости остается распространение на все общество в целом принципа рационального выбора для одного человека (т.е. максимизация наслаждения или счастья). Встает, как уже отмечалось, задача объединения желаний всех членов общества в одну непротиворечивую систему желаний.

Эта задача решается теоретически путем введения фигуры беспристрастного благожелательного наблюдателя:

 

«Обладающий идеальной способностью симпатии и воображения, беспристрастный наблюдатель выступает в качестве совершенно рационального индивидуума, который отождествляет себя с многими и вбирает опыт других так, как если бы он был его собственным. Таким образом он осознает интенсивность этих желаний и приписывает им подходящий вес в своей системе желаний, которые затем идеальный законодатель постарается максимизировать через приспособление правил поведений социальной системы» [10, с.37].

 

Таким образом, начав с индивидуума, как исходной точки, классический утилитаризм приходит к тоталитаризму, гораздо более жесткому, чем реальный социализм.

Интуитивный подход к справедливости. По мнению Д. Ролза, он отмечается, прежде всего тем, что отводит существенное место нашим интуитивным способностям при отсутствии конструктивных и распознавательных этических критериев. Интуитивизм отрицает, что существует какое-либо полезное и точное решение проблемы приоритета [10].

Достоинством подхода является то, что он косвенным образом признает существование ценностно-ориентированных механизмов, вводя их в виде качественных социальных целей: эффективности, полной занятости, выбора между оптимизирующим механизмом распределения национального дохода и полностью эгалитарным распределением дохода. В целом можно лучше уяснить себе интуитивизм, применив его к так называемой собирательно-распределительной дихотомии, заключающейся в поисках компромисса между двумя группами построения базисной структуры общества: во-первых, она должна быть устроена так, чтобы произвести наибольшее количество блага в смысле наибольшего удовлетворения чистого сальдо баланса удовольствий, а, во-вторых, распределения этих удовольствий равным образом. Концепция формализуется через кривые безразличия. Так, если свести задачу к компромиссу между двумя показателями (равенство в распределении и уровень всеобщего благосостояния) можно построить систему кривых безразличия, на каждой из которых в степени равенства компенсируется приростом в степени эффективности и наоборот. Соответственно, изменение наклона кривой указывает на изменение значения, которое придается индивидуумом тому или иному принципу. Более крутой наклон кривой означает, что люди склонились в сторону равенства, менее крутой – в сторону уровня благосостояния.

Итак, начав теорию с социальных целей, интуитивизм приходит к банальному выбору между степенью равенства и уровнем благосостояния, осуществляемым на системе изоквант по принципу: чем больше одного, тем меньше другого*.

В реальной экономике связь между неравенством и уровнем благосостояния (темпов роста, производительностью) далеко не столь однозначна. Большее равенство в зарплате может оказать положительное влияние на командный стиль работы коллектива, на преданность корпорации. Чрезмерно высокие оклады высшего менеджмента в период 90-х годов, выросшие в США в 400 раз, привели к тому, что менеджмент стал больше интересоваться развитием своих личных накоплений путем сомнительных операций вместо развития возможностей предприятия. С другой стороны, уменьшение разрыва в зарплате между высшим менеджментом и рядовым служащим в японской корпорации в период быстрых темпов роста, совершенно очевидно является положительным фактором сплочения коллектива корпорации.

В интуитивистской концепции не дается никаких правил приоритета для определения того, как будут балансироваться конкурирующие принципы. Это дает широкий простор самым различным подходам при выборе весов.

Так, в гайдаровский период в России самым модным утверждением либералов (как это нетрудно показать, ничем не обоснованным) было «чем больше равенства (справедливости), тем ниже темпы роста производительности (душевого дохода общества)». Следовал простой вывод: выбросили в помойку справедливость  обогащается, вырастет слой- пусть, кто может, -вместе с социальной политикой,  «эффективных предпринимателей», а они уже помогут впоследствии (скоро ли, нет ли) создать высокий душевой доход и обогатить весь народ. Прошедшие 15 лет показали, что лозунг, как и лежащая в его основе теория, служили просто фиговым листиком, прикрывающим разграбление страны ничтожным меньшинством, дорвавшимся до власти. Производство упало вдвое, миллионы россиян были сброшены в нищету. И до ныне народ все никак не может - не то чтобы обогатиться - выйти из крайне бедственного положения, в то время как в списке журнала «Форбс» состояния некоторых новоявленных российских миллиардеров уже приближаются к 20 миллиардам. Представляется сомнительным, чтобы на основе интуитивности можно было бы строить адекватную теорию справедливости.

Справедливость как зависть. Эта идея не нова и не оригинальна, хотя и весьма привлекательна для либералов своей простотой и прямолинейностью. В современном варианте она принадлежит Зигмунду Фрейду, вообще придававшему в своих построениях большое значение зависти, в особенности сексуальной, и в то же время сильно пересекается с основной мыслью Фридриха Ницше в том, что миссия человечества заключается в порождении великих людей, «сверхчеловеков», для взращивания которых оно обязано служить лишь питательной почвой, в то время как у них нет никаких обязанностей по отношению к прочим людям, разве что держать их в узде. Такой ход рассуждений естественным образом приводит к мысли, что единственная справедливость – это существование сверхчеловеков (или, по-современному, сверхбогатых), а все остальное, что именуется человечеством испокон веков справедливостью, есть простая зависть. Имеется в виду, что те, кто ставит вопрос о справедливости, просто завидуют богатым, между тем как нормой является ничем не ограниченная экономическая, социальная и политическая поляризация общества, где обездоленные не имеют никакого права на защиту со стороны общества и государства. Это схоже с точка зрения кальвинизма, согласно которой бедность – это знак предопределения души к «вечному осуждению», а богатство – признак предопределения к спасению, поэтому человек всегда «справедливо» богат и «справедливо» беден.

На наш взгляд, однако, более правильным является обратное утверждение – справедливость есть состояние, когда никто никому не завидует, или, еще более точно – при котором общество не испытывает социальной напряженности. Еще точнее – это состояние консенсуса, при котором никто не требует его изменения для улучшения своего положения, т. е. все, за исключением небольших маргинальных групп, согласны с существующим порядком распределения прав и обязанностей [22] [23] [24].

Д. Ролз пытается опровергнуть гипотезу зависти, во-первых, формально-теоретическими построениями, опирающимися на его концепцию справедливости – модифицированную концепцию справедливости как честности. О ней речь пойдет ниже, но, с другой стороны, он использует и наличие мощного слоя среднего класса в современном западном обществе.

При такой социальной структуре общества, как полагает Д. Ролз, существование групповой социальной зависти невозможно. Имеет место так называемая унимодальная структура общества, когда распределение домашних хозяйств по доходам и/или богатству имеет вид, близкий к колоколообразной кривой с небольшими хвостами слева и справа. Первый соответствует бедным, а второй – богатым слоям населения. Но возможно и бимодальное распределение, когда кривые имеют два максимума – слева и справа, а между ними, на месте среднего класса, зияет провал [12].

К унимодальному типу общества сейчас относятся страны «золотого миллиарда», но большая часть человечества живет в обществах бимодального типа, в отношениях которых логика Д. Ролза не применима.

И весь мир также представляет собой бимодальное общество, где правый максимум образует золотой миллиард, а левый – почти весь остальной мир. Поэтому речь должна идти о чем-то другом – зависть – чувство индивидуальное и предполагающее, что индивидуум хочет завладеть объектом, находящемся в собственности или под контролем другого, поставить себя на его место*.

То, с чем на самом деле приходится иметь дело и правительствам, и социологам, - есть групповое социальное (если хотите, классовое) возмущение существующим порядком и при том не только распределительной его стороной, но и неравенством социальных возможностей.

Попутно заметим, что в последнюю четверть ХХ века и начала ХХI века начинает возрастать социальная поляризация и в странах золотого миллиарда, выливающаяся, в частности, во всплесках социального возмущения в связи с наплывом иммигрантов из развивающихся стран. Общество золотого миллиарда утрачивает социальную стабильность.

В отличие от индивидуальной зависти, классовое социальное возмущение направлено не на замену одного собственника желаемого объекта другим (т.е. самим собой), а на слом всего существующего порядка, как крайне несправедливого.

Моральная теория справедливости. Эта теория опирается на базовые понятия чувства справедливости, обдуманного суждения и рефлективного равновесия.

Теория исходит из того, что у каждой личности, обладающей интеллектуальными способностями, к определенному возрасту вырабатывается при нормальных условиях чувство справедливости [10, с.52].

Это чувство справедливости проявляется при общении с другими людьми в обдуманных суждениях, т.е. суждениях, высказанных после рационального размышления, свободных от поспешности или эмоций (например, раздражения). При столкновении суждений разных людей, придерживающихся разных концепций справедливости, их чувства справедливости подвергаются внутренней коррекции до тех пор, пока не наступает рефлективное равновесие, отражающее представление о справедливости, господствующее в данном обществе.

Несомненно, что справедливость относится в той же, если не в большей, степени к области морально-религиозной, так и к социально-экономической области. Огромное влияние на нее оказывает цивилизационный фактор, и, как наиболее яркое проявление характера цивилизации, доминирующая в данном обществе религия.

Одним из вариантов моральной концепции справедливости является концепция русского консервативного философа и политолога Ивана Ильина [13, с.60-67]. К моральной концепции она относится потому, что по Ильину «справедливость не обеспечивается общими правилами, она требует еще справедливых людей». Пафос концепции Ильина состоит в том, что она, в противовес эгалитарным теориям справедливости, утверждает, что справедливость достигается именно через неравенство. Точнее, она требует «жизненно-верного, предметного неравенства». Отсюда резкий антисоциализм, отрицающий присутствие справедливости не только в социализме советского типа, но и во всяком социализме вообще. Однако, для обоснования своего антикоммунизма и антисоветизма Ильин совершает подмену понятий и приписывает советскому строю стремление к полной «уравниловке». Поскольку же полное равенство людских способностей недостижимо, из попытки его установления вытекает новое неравенство, в виде партийных и должностных привилегий, прикрытых маской «двойной морали». Последнее неравенство, по Ильину, является наиболее хищническим и несправедливым.

Концепция Ильина могла бы стать основанием для построения общества с иерархической статусной структурой. Цепочку рассуждений Ильина представить себе так: изначальное различие между людьми – отражающее его неравенство в распределении и статусе – привилегированное положение наиболее творческих и способных людей (элиты) – так называемое «справедливое неравенство» – установление монархического правления, как единственного общественного устройства, вытекающего из этого неравенства и способного его поддерживать.

На самом же деле ни одна социалистическая доктрина не провозглашала такого крайнего эгалитаризма. Менее всего такого рода социализм существовал в Советском Союзе. На самом деле то, что было национализировано, сделалось общенародной собственностью в доверительном управлении у государства[1]. И, несмотря на уязвимость этой формы собственности, нельзя отрицать тот факт, что население Советского Союза получало дивиденды от этой собственности в виде бесплатного здравоохранения и образования, дешевого транспорта, бесплатного наделения жильем с крайне низкими тарифами на квартплату и коммунальные услуги. «Уравниловка» же ярко проявилась в «эпоху упадка», когда все было вновь отобрано (уже у трудящихся) и поделено внутри ничтожно малой кучки выходцев из партийной номенклатуры и лидеров теневой экономики (по принципу «все отнять и поделить»).

Иногда Ильин выдвигает и прямо ложные тезисы, движимый, по-видимому, в основном антикоммунистическими эмоциями. Так, например, он пишет об уничтожении большевиками русской науки. И это о стране, запустившей первый спутник и первого человека в космос! Кстати, и развитие науки финансировалось за счет нераспределенных дивидендов от общенародной собственности.

Тем не менее, несомненной заслугой Ильина является то, что он выдвинул положение о том, что справедливость не может быть адекватно отражена только формальными способами, и оставляет значительное место для неформального подхода, в особенности в том, что касается выделения наиболее достойных в системе «справедливости в неравенстве».

Нас, однако, в настоящей статье интересует, прежде всего, проявление справедливости в социально-экономической сфере, причем не как понятия, а одного из важнейших факторов социально-экономической реальности. С этой точки зрения мы и будем вести рассмотрение, имея, однако, постоянно в виду более широкую сферу формирования и действия фактора справедливости.

С занятой нами позиции моральная теория справедливости в том виде, в каком она существует сейчас, является слабо обоснованный и мало конструктивной.

Уже Ролз указывает на трудности, связанные с понятием рефлективного равновесия. В теории не доказывается, существует ли оно, и, если существует, то единственно ли и достижимо ли оно? [10, с.55]

Мы, со своей стороны, отметим индивидуалистичный характер теории и ее субъективизм. Представляется, что теория ставит телегу впереди лошади – ведь индивидуум рождается не в вакууме, а некотором обществе и его чувство справедливости формируется под влиянием господствующей системы ценностей, в том числе и представления о справедливости, и если оно существует, носит скорее характер временного консенсуса и легко взрывается при существенном ущемлении интересов сторон (основных социальных групп) [10, 12a-12b].

 

III

 

Концепция справедливости Д. Ролза

 

Она представляет собой расширенную концепцию справедливости как честности. Ролз вводит понятие правильности, как некого свода правил, которые честно выполняются принявшими их сторонами.

На этот свод правил накладываются определенные ограничения, обеспечивающие более или менее бесперебойное функционирование общественной кооперации. Далее им выдвигается два принципа, лежащих в основах системы базовых правил, составляющих основу справедливости. В свою очередь эта система кладется в основу реальных общественных институтов. Последние понимаются Ролзом как «публичная система правил, которые определяют должности и положения, соответствующие правилам а также обязанности, облеченных властью лиц и их неприкосновенность» [10, с.61]. Институты являются справедливыми, если построены на базовой системе справедливых правил, и несправедливыми в противном случае.

Два основных принципа справедливости, по Ролзу, гласят:

 

«Первый принцип: каждый человек должен иметь равные права в отношении наиболее обширной схемы равных основных свобод.

Второй принцип: социальные и экономические неравенства должны быть устроены так, чтобы (а) из них можно было разумно ожидать преимуществ для всех, и (б) доступ к положению … и должностям был бы открыт всем».

 

Возникает, однако, вопрос, каким образом члены общества могут придти к принятию указанных принципов. Отвечая на него, Ролз выдвигает концепцию исходного положения.

Эта концепция определяет базисную структуру, которая позволяет осуществить второй принцип при соблюдении приоритета первого.

Предполагается, что возможно некое исходное положение, в котором все члены общества наделены в равной степени всеми экономическими благами и в то же время свободны в своем выборе основных принципов дальнейшего устройства общества.

Исходная ситуация представляет собой комбинацию взаимной незаинтересованности (в том смысле, что любой индивидуум равно благосклонен к интересам любого другого индивидуума, а точнее – просто безразличен к ним) и завесы неведения. Последнее предполагает, что индивидуумы в исходном положении не располагают никакой информацией о позиционировании в будущем себя или своих потомков.

Рассматривая ситуацию как игровую, можно сказать, что участники не имеют никаких оснований для подсчета вероятностей будущих платежей.

Вторая особенность исходного положения заключается в том, что участники не склонны заботиться о том доходе, который они могли бы получать сверх минимального, гарантированного принципом максимума.

Третье обстоятельство заключается в том, что участники не склонны к серьезному риску.

Таким образом, в игровой ситуации исходного положения участники руководствуются правилом максимина, а, следовательно, им нет смысла добиваться более выгодного для себя общественного устройства, чем то, что обеспечивается принятием общих принципов справедливости. Однако сам Ролз постоянно подчеркивает, что ситуация исходного положения является чисто умозрительной или гипотетической, и сфера применения ее ограничена построением в некотором смысле наилучшей (по сравнению с другими подходами) работающей теории справедливости.

Здесь приводится лишь очень упрощенная схема концепции Ролза. В оригинале она развернута в широкое философское положение, обставлена строгими логическими построениями.

В частности, значительный интерес представляет его критика эффективности, в смысле Парето. Он делает это через понятие репрезентативного человека, представляющего определенную социальную группу. Пусть, например, этот репрезентативный человек представляет помещиков. В таком случае крепостное право эффективно, поскольку не может быть отменено без ухудшения положения всего класса помещиков. Когда общество разделено на некоторое число классов, будет считаться возможной минимизация в отношении любого из репрезентативных людей. Причем каждый из этих экстремумов эффективен, но не все они являются справедливыми.

Все подходы к проблеме справедливости (за исключением подхода Дж. Стиглица) трактуют критерии перераспределения продукта, созданного в результате обмена или оптимизации производства. Согласно критерию Парето, например, избыточный продукт может быть распределен как угодно, но лишь с тем ограничением, что не должно ухудшиться положение ни одного участника процесса (в абсолютном выражении), и при этом должен быть достигнут максимально высокий уровень этого продукта.

В противовес этому Д. Ролз выдвигает принцип «помогай самому слабому» и переводит задачи в поиск максимума, где сначала максимизируется продукт в целом, а затем минимизируются оценки отдельных видов продукции, потребление которых обеспечивает участникам процесса ту или иную субъективную полезность.

Критерий Ролза можно выразить в виде R(x, λ) = min i € N (x1 …. xn), где x i представляет собой справедливое состояние участника по Бентаму, в обществе, состоящем из индивидуумов «homo economicus». Экономическая интерпретация критерия Ролза не представляет затруднений, если считать, что λi является оценкой единицы полезностей, приходящихся на индивидуума. Действительно, общая сумма полезностей в результате оптимизации выросла, а оценки за каждую полезность сделались минимальными, следовательно, при обмене каждый получает больше полезностей на единицу своего дохода, который признается неизменным. Согласно правилу, никто не должен оказаться в худшем положении, чем до обмена, а, следовательно, богатство, которое не вовлечено в обмен, перераспределению не подлежит, и бедный получает значительно меньше, чем богатый. Можно ввести коэффициент λi как некий агрегатный показатель, отражающий выгоду данного индивидуума в отношении производства полезностей. Но и в этом случае коэффициенты λ остаются неизменными, т.е. неизменной остается значимость каждого участника и его выгода. Более того, она задается экзогенно.

Разработанные до сих пор подходы, во-первых, касаются только распределения дополнительного продукта, появившегося в результате оптимизации. Во-вторых, в них полностью отсутствует фактор времени. Но проблема справедливости относится не только к дележу продукта. Постановка задачи как поиска равновесия при использовании различных модификаций модели общего равновесия и критерия Парето приводит к стационарности подходов, т.е. отсутствию в модели фактора времени. Кроме того, что еще более важно, в моделях отсутствует механизм, с помощью которого критерий должен достигаться, а, следовательно, и вся модель функционировать. В неявном виде предполагается, что консенсус в обществе по поводу критерия уже достигнут, модель построена и функционирует.

Еще раз следует подчеркнуть, что все подходы к справедливости, вытекающие из концепции общего рыночного равновесия, могут относиться только к гомогенному обществу. «Все большее различие между классами нарушает принцип демократического равенства» [10, с.80].

Второй принцип справедливости (равная возможность вертикальной мобильности) вводится через понятие чистой процедурной справедливости, которая предполагает, что хотя названного критерия правильности результата не существует, есть правильная или «чистая» процедура, такая, что результат скорее всего будет честным [10, с.87].

Таким образом, Д. Ролз признает, что деление общества на классы меняет характер как эффективности, так и справедливости, и равновесие становится уже не единственным.

Оба его принципа справедливости были бы вполне приемлемы, если бы он не отдавал приоритет базовым свободам перед базовыми благами. В этом отношении гораздо дальше идет Дж. Стиглиц, подчеркивающий, что свободы имеют смысл только тогда, когда они сопровождаются экономическими правами [3].

Кроме того, у Ролза есть оговорка, что институты, вытекающие из второго принципа справедливости, не должны «иметь большого сходства с административным распределением благ». В дальнейшем рассмотрении мы покажем, однако, что обеспечение справедливости обязательно требует значительного вмешательства государства в экономику.

Тем не менее, теорию Д. Ролза следует считать наиболее разработанной и фундаментальной на сегодняшний день теорией справедливости.

 

Проблема социальной справедливости у Дж. Стиглица[2]

 

Эта концепция исходит из теории Д. Ролза и является ее развитием. Стиглиц начинает с отсылки к труду Д. Ролза, замечая, однако, при этом, что социальная справедливость является нравственной обязанностью.

Вместе с тем, он подчеркивает, как уже указывалось, что «стремление к счастью», о котором говорится в Декларации независимости США, бессмысленно без некоторого базового уровня дохода [3, с.347].

Ценность социальной справедливости определяется, по его мнению, прежде всего, тем, что она способствует консолидации общества, в то время как социальная поляризация ведет к подрыву социальной стабильности: «Америка находится в числе стран с наиболее высокой долей населения, находящегося в тюремном заключении, и частично это, несомненно, определяется чрезвычайно высокой степенью неравенства… Многие бедные не имеют адекватного доступа к здравоохранению, детская смертность в некоторых районах Америки выше, чем в развивающихся странах» [3, с.347].

Вместе с тем, Дж. Стиглиц переносит акцент проблемы на равенство возможностей*. Это равенство относится, прежде всего, к новым поколениям: «Каждый должен признать, что будущее ребенка не должно зависеть от имущественного положения его родителей» [3, с.347].

Он обращает внимание на положительную связь между равенством возможностей и экономической эффективностью: «Большее равенство возможностей означает, что страна будет лучше использовать свои основные людские ресурсы, обеспечив каждому возможность полного использования своего потенциала. Повысятся и эффективность, и справедливость распределения» [3, с.349].

Дж. Стиглиц, в отличие от Д. Ролза, понимающего первый принцип справедливости как абсолютный приоритет свобод перед возможностями, рассматривает свободы как права человека в соответствии со Всеобщей декларацией прав человека, принятой Организацией Объединенных Наций 10 декабря 1948 г. Он ставит при этом вопрос о расширении перечня базовых прав человека:

 

«В Америке мы (как и в современной России – примеч. авторов) как правило, понимаем наши права как ограничения, налагаемые на государство (курсив наш): государство не должно нарушать ни одного из гражданских прав (курсив наш). Но по мере расширения этих прав – от права на частную жизнь до права знать, что делает государство, права делать выбор, права на достойную работу или права на основные нормативы здравоохранения – для осуществления этих прав индивидуума требуется государство» [3, с.357].

 

Иными словами, Дж. Стиглиц выступает за включение в перечень прав человека, наряду с ограничениями на деятельность государства, права требовать от государства, чтобы оно приняло на себя определенные обязательства, имеющие для человека базовую ценность сами по себе, с точки зрения развития и использования потенциала человеческой личности, т.е. того, что мы называем социальными гарантиями: здравоохранение, реальное участие в управлении государством, пенсионное обеспечение по инвалидности и старости. Это предполагает, что наряду с ограничениями деятельности государства в определенных обстоятельствах, необходимо расширение его деятельности в области социальных гарантий и обеспечения общенациональной социальной стабильности. Но это требует, в свою очередь, расширения вмешательства государства в экономику.

Стиглиц ставит также еще один важнейший вопрос: об интергенерационной устойчивости справедливости: «Наряду с обеспечением честности и справедливости по отношению к ныне живущим, мы должны помнить о справедливости по отношению к будущим поколениям… Загрязняя атмосферу, изменяя климат повышенной концентрацией парниковых газов,… мы ставим под угрозу благополучие наших детей и внуков.

Именно поэтому мы должны обращать внимание не только на социальную справедливость сегодняшнего дня, но и на устойчивость этой справедливости, которая подразумевает благополучие поколений, в том числе сохранение окружающей среды, сбережение наших природных ресурсов, поддержание нашей инфраструктуры и развитие нашего культурного достояния» (курсив наш) [3, 351].

В другой своей работе «Глобализация: тревожные тенденции» Дж. Стиглиц приводит многочисленные примеры того, как принцип «чем больше справедливости, тем меньше эффективности и наоборот», навязанный США и МВФ развивающимся странам и странам с постсоциалистическими режимами, приводит к резкому нарушению социальной стабильности, вплоть до массовых беспорядков[3]. Основная мысль самого Стиглица в отношении социальной справедливости заключается в том, что она является, помимо своей нравственной ценности, важнейшим фактором эффективности, правда, в расширенном ее понимании – за пределами таких критериев как прибыль и прирост рыночной стоимости активов корпорации* [14].

Нужно взять на вооружение второй принцип социальной справедливости, может быть, с некоторыми модификациями. Однако лозунг Стиглица «социальная справедливость не только для бедных, но и для всех» имеет, по-видимому, отношение только к странам «золотого миллиарда» с многочисленным (пока еще) средним классом. Для развивающихся и постсоциалистических стран (включая и Россию) в настоящее время не меньшее, а, может быть, и большее значение имеет сокращение бедности.

Совсем недавно появилась статья академика Д. С. Львова [15], в которой он выдвигает два важных тезиса относительно принципиально новой концепции справедливости, которая может быть названа концепцией будущего.

Первый тезис Львов формулирует так:

 

«… истоки социальной справедливости коренятся в неразрешенности проблемы собственности на природные ресурсы ни в одной из известных нам общественных формаций».

 

Согласно Львову, природные ресурсы должны быть общественным достоянием. Однако, на наш взгляд, это положение нуждается в расшифровке, ибо с ним связано большое число проблем современного мира. Должно ли рассматриваться человечество на глобальном уровне, и тогда делить ресурсы придется поровну, или же их нужно делить по потребностям (т.е. больше тем, у кого больше душевое потребление)? Или на локальном уровне (на уровне региона)? Пока представляется, что наиболее адекватным является уровень национального государства. Но по своей сложности проблема справедливого раздела ресурсов, видимо, не уступает общей проблеме социальной справедливости.

Второй тезис заключается в том, что достижение достаточно высокого уровня справедливости невозможно без смены основной парадигмы, определяющей благосостояние общества, или, как пишет автор:

 

«Вместо стремления к богатству и его символическим выражениям (расточительному и престижному потреблению – Г.П., Б.Е.) - стремлением к высокому качеству жизни. А этого качества невозможно достичь индивидуально, не повышая одновременно качества жизни окружающих».

 

Сейчас общество живет в условиях, когда его основным стимулом, в особенности в развитых странах, служит накопление богатства и расточительное потребление, жертвой которых становится окружающая среда и малообеспеченные слои общества, а также развивающиеся страны. Чем более обостряются эти проблемы, тем более актуальной становится проблема выбора модуса «иметь» или «быть», поставленная Эрихом Фроммом [16]. Качество жизни – это характеристика модуса «быть», а накопительство и расточительное потребление – «иметь». К сожалению, именно последний обеспечивает в настоящее время экономический рост. Но он накрепко связан со все возрастающим негативным антропогенным воздействием на окружающую среду. Достаточно упомянуть проблему «глобального потепления», загрязнения мирового океана, гибель лесов, истощение полезных ископаемых. Несомненно, что модус «быть» - будущее человечества, альтернатива которому – гибель. Но очевидно, что модус «быть» не может быть достигнут на пути индивидуального обогащения. Следовательно, будущее за жизнеобеспечивающими технологиями и общественным потреблением.

Одновременно в западной науке были заложены основы математического инструментария, применимого к анализу проблем, связанных с переходом к модусу «быть». Этот инструментарий – теория повторяющихся игр, в развитии которой важнейшую роль сыграли работы немецкого ученого Зельтена (Нобелевская премия 2003 г.) [17], и израильского ученого Аумана (Нобелевская премия 2005 г.) [18], который разрабатывает свою концепцию на примере противостояния ядерных держав.

Роберт Ауман выдвинул два принципиально важных элемента теории: во-первых, глобальная модель, адекватная современным тенденциям социально-экономического и политического развития, должна включать фактор времени, который полностью отсутствует в моделях общего экономического равновесия*. Эти модели не имеют ни прошлого, ни будущего. Участники рынка, приходящие утром на базар, не знают ничего о дне вчерашнем, и осуществляют в течение дня клиринг, используя механизм «цена-прибыль». В этих условиях и достигается общее экономическое равновесие. Точка равновесия является одновременно и справедливой (по Парето), и оптимальной (в смысле получения максимума прибыли). Но такие допущения не выполняются даже на базаре, не говоря уж о современных рынках.

Во-вторых, Ауман предположил, что более слабый участник на протяжении неоднократных повторений игры может располагать стратегией, применение которой наносит более сильному сопернику неприемлемый ущерб. Профсоюзы могут объявить забастовку, если их права недостаточно учтены работодателями, ядерная держава может обеспечивать возможность ответного удара. Во избежание неприемлемых потерь более сильный готов пойти на компромисс, который является предметом торга. В результате последнего и достигается консенсус, приемлемый для всех сторон. Точка консенсуса может быть охарактеризована как отсутствие «зависти» или «социальной напряженности». Она не будет ни равновесной, ни оптимальной в отдельном раунде игры, но явится «точкой справедливости», где достигнут компромисс между экономической эффективностью и социальной справедливостью.

Данную модель можно рассматривать то как последовательно разыгрываемую во времени игру, связанную между собой правилами и общей стратегией, то как одну большую суперигру, причем возможные стратегии должны содержать наказание или угрозу наказания. В случае суперигры, «точка справедливости» совпадет с точкой равновесия и оптимума. Таким образом, справедливость не только не противоречит эффективности, но и способствует ее достижению при условии, что модель повторяющихся игр адекватно отражает экономическую реальность, и нет сильно завышенной оценки настоящего перед будущим (например, инфляции, или стремления одержать военную победу любой ценой) [18].

Теперь представим себе, что в повторяющейся игре в качестве одного из игроков участвует природа. На каждом отдельном этапе игры любой игрок может увеличить свой выигрыш за счет природы. Она длительное время остается пассивной и как бы беззащитной против действий отдельно взятых игроков. Но она все время сохраняет возможность мощного ответного удара (в виде экологической или климатической катастрофы). Природа терпит ущерб, но и человечество может понести неприемлемые потери. Угроза «ответного удара» природы заставляет человечество задуматься над сменой парадигмы развития, выдвинув в качестве цели оптимизации вместо материального богатства и расточительного потребления качество жизни, которое достигается общими усилиями и для всех (скажем, в противоположность обустройству курортов для элиты - сокращение выбросов, загрязняющих окружающую среду). При такой парадигме будет достигнута высшая справедливость по отношению к каждому человеку и каждой социальной группе (ограничения на индивидуальное богатство, неизбежные при этом, нельзя считать несправедливостью).

Таким образом, социальная справедливость достигается под некоторой угрозой возмездия в отношении несправедливости. Нарастающая угроза антропогенной катастрофы вынуждает участников игры экономического развития к кооперативным действиям в рамках формирующейся коалиции по повышению качества жизни. Но вместе с тем в такой игре возможно два вида угроз: экологической катастрофы со стороны природы и угроза санкциями со стороны данной коалиции по отношению к участникам, отказывающимся к ней присоединиться (подобно тому, как обстоит дело с договором о нераспространении ядерного оружия).

Однако, этим не исчерпываются правила кооперативного поведения. Другой подход использует факт, многократно подтвержденный как практикой, так и экспериментами [19], что человеку свойственно не только эгоистическое поведение согласно модели homo economicus, но и альтруистическое, в рамках модели homo reciprocans [20]. Это обстоятельство дает возможность строить функции полезностей, в которых аргументом является способность людей получать удовлетворение не только от исполнения своих желаний, но и от исполнения желаний других. Какой тип человека становится доминирующим в обществе, зависит от парадигмы развития, модуса существования общества: «иметь» или «быть».

Теперь можно подвести некоторые итоги. Прежде всего, мы полагаем, что социальная справедливость является реальностью, основой системы, интегрирующей нацию. Интегрирующими нацию механизмами или институтами являются те, которые имеют качественную ценность сами по себе, не просто преследующими цель достижения какого-либо количественного показателя. Например, развитая и доступная всем населению (в российских условиях - бесплатная) система здравоохранения имеет ценность сама по себе с нравственной точки зрения, а не только потому, что она обеспечивает физически более трудоспособную рабочую силу для предпринимателей. Современная фундаментальная наука также имеет ценность сама по себе, ибо не только закладывает основы для новых технологий, но и расширяет кругозор человека, увеличивает многообразие возможностей выживания нации перед лицом неопределенности вызовов будущего. Следовательно, тенденция тотальной коммерциализации науки неизбежно должна привести к ее деградации*.

Мы разделяем точку зрения Дж. Стиглица, согласно которой в интересах социальной справедливости гражданские права должны быть дополнены экономическими правами. Представляется, что базовые системы жизнеобеспечения не могут работать на чисто коммерческой основе. Они имеют ценность сами по себе с нравственной точки зрения, создавая базовые условия для выживания всей нации и каждого гражданина в отдельности, они должны находиться под частичным или полным контролем или в собственности государства. К таким системам относятся:

- прежде всего, земля, вода и леса. Это не только объект эксплуатации ресурсов, но нравственное и культурное достояние нации, место обитания нации, окружающая среда, без которой нация существовать не может. Загрязнение среды угрожает будущим поколениям. Исторические памятники и ландшафты формируют то, что называется душой народа*. В особенности недопустима иностранная собственность на землю. В наших условиях это может привести к своего рода новому огораживанию, при котором подавляющее большинство россиян окажутся заключенными в узкое пространство городских гетто. Если большая и лучшая часть земель принадлежит иностранцам, то что, собственно говоря, должен защищать россиянин, когда он становится военнослужащим – будь то по призыву или по контракту?

- в государственной собственности должна находиться большая часть ЖКХ, а частный сектор - под эффективным контролем. Справедливость требует, чтобы каждый гражданин страны имел крышу над головой в соответствии с нормативами на достойное жилье. Оплата коммунальных услуг должна соответствовать уровню заработной платы;

- то же самое относится к энергетическому сектору, составляющим его основу сетевым структурам (включая генерацию электроэнергии, энергосеть и трубопроводный транспорт, нефтегазовую добычу и переработку);

- оборонный сектор: промышленность, производящая вооружение и сами организации, обеспечивающие внутреннюю и внешнюю безопасность нации, включая не только армию, флот и воздушно-космические силы. Государство должно быть единственной организацией, имеющей законное право на применение насилия, в то время, как каждый гражданин должен иметь право на личную безопасность, причем вероятность подвергнуться насилию не должна зависеть (или, по крайней мере, слабо зависеть) от имущественного положения или социальной группы, к которой гражданин принадлежит;

- каждый гражданин должен иметь права на некоторый нормативный минимум здорового питания. Все население должно быть ограждено от фальсификации медикаментов, вредной и недоброкачественной пищи, недостаточно проверенных, а тем более вредных пищевых добавок. Снабжение продовольствием населения страны должно быть гарантированны и устойчивым. Ввиду этого весь цикл производства и распределения продовольствия, а также импорт должны быть объектом сильного государственного регулирования, включая жесткий санитарно-эпидемиологический контроль и контроль за ценами;

- каждый гражданин, независимо от социальной группы, должен иметь одинаковое право получить образование всех уровней – от детского сада до аспирантуры, или иметь вероятность получения высшего образования (поскольку способности и жизненные планы у разных людей различны). Оно не должна зависеть от имущественного положения родителей;

- основные средства общественного транспорта, включая авиационный, должны находиться в государственной собственности или под контролем государства. Тарифы общественного транспорта должны поддерживаться на уровне, сопоставимом с уровнем средней зарплаты. Это особенно важно для России, ибо при ее протяженности с запада на восток несоответственно высокие тарифы способствуют разрыву социальных связей между регионами, создавая условия для распада государства;

- в руках государства должна быть система, обеспечивающая достойное рабочее место каждому гражданину, желающему (и способному) работать;

- должна функционировать эффективная государственная система помощи престарелым и инвалидам, в центре которой находится государственная пенсионная система, в отношении маргинальных слоев населения должна действовать государственная система физической, моральной и социальной реабилитации.

Конечная цель – обеспечить ситуацию, при которой:

а) должна функционировать эффективная государственная система защиты окружающей среды. Недопустима передача заповедников в частные руки. Вокруг больших городов должна сохраняться большая «зеленая зона» как с рекреационной целью, так и с целью обеспечить приток в воздушный бассейн над городом незагрязненного воздуха, а в водозаборные системы – экологически чистой воды; особенно это важно для тех городских районов, где высок уровень загрязнения, а роза ветров – не в состоянии обеспечить необходимый объем воздушного обмена;

б) государство должно обеспечивать каждому гражданину нормативные рекреационные возможности;

в) функционируют эффективные государственные и муниципальные санитарно-эпидемиологические службы;

г) должна существовать государственная система обеспечения занятости и страхования от безработицы, и прежде всего, пенсионного обеспечения;

д) безработные должны быть охвачены системой содействия возвращения их на работу, соответствующую их квалификации;

е) должна действовать государственная монополия на производство спирта и крепких напитков.

Возможно, что этот список можно расширить, например, включив в него важнейшие объекты культурного достояния: библиотеки, театры, музеи, памятные места и ландшафты.

Но, как бы то ни было, все, что связано со значительными внешними эффектами (экстерналиями), гораздо надежней обеспечивается государственными и муниципальными структурами, чем частным сектором.

Только в условиях развернутой государственной системы борьбы с криминалитетом возможно успешное социально-экономическое развитие.

Таковы, в общих чертах, те основные механизмы, которые обеспечивают наше выживание, и, следовательно, являются высшей справедливостью.

В XXI веке здоровое общество равных возможностей, т.е. справедливое общество должно обеспечиваться мощной государственной системой гарантий основных социально-экономических прав каждого его члена.

Справедливость в области здравоохранения и образования наилучшим образом достигается путем бесплатного предоставления услуг этих отраслей. В областях ЖКХ и транспорта средствами достижения справедливости являются создание системы льгот и контроля над тарифами. В других областях жизнеобеспечения необходимы государственная собственность, контроль цен и регулирование.

Встает, однако, вопрос о финансировании системы социальных гарантий. Излюбленным доводом либералов является то, что эта система является источником инфляции. Довод этот носит чисто демагогический характер, поскольку, во-первых, некоторые области жизнеобеспечения являются одновременно рентообразующими, такими как энергетический и нефтегазовый сектор, а также земельная собственность государства. Наконец, подъем общего физического здоровья, морального и культурно-образовательного уровня населения, условий существования подавляющего большинства его населения сам по себе является мощным производительным фактором. Для того, чтобы вырвать страну из порочного круга растраты невоспроизводимых ресурсов и деградации человеческого капитала и производственных мощностей, надо вырвать основную часть населения из состояния безнадежности и значительную часть его – из состояния отчаяния. С этой точки зрения сильная и правильно используемая система социальных гарантий имеет огромное нравственное значение.

Разумеется, полностью обеспечить безинфляционное финансирование системы социальных гарантий невозможно без соответствующей налоговой политики, главным компонентом которой является прогрессивная налоговая шкала*.

Однако, социальные гарантии для создания равных возможностей является лишь необходимой частью построения справедливого общества. Другой составляющей является проблема так называемого справедливого неравенства, иными словами построения системы стимулирования достойных, вносящих значительно больший среднего вклад в благосостояние, безопасность и развитие общества и государства. Это – до сих пор не нашедшая удовлетворительного решения задача.

Как на общенациональном, так и на локальном уровне всегда остается открытым вопрос критерия определения достойности человека: по трудозатратам, по многообразию возможностей и сложности выполняемой работы или скорее по моральным качествам, обеспечивающим его психологическую совместимость при работе в коллективе, чем по уникальности дарования. Скорее всего, должны в какой-то степени учитываться все эти факторы, в настоящее время это вопрос практики для каждой отдельной страны и каждой цивилизации. Но такая неоднозначность сильно затрудняет математическое моделирование, которое стремится иметь дело с однозначным интегральным критерием.

Иногда более эгалитарные системы, например, по выслуге лет, как в период высоких темпов роста в послевоенной Японии, обеспечивают стране высокие темпы развития и считаются справедливыми, иногда эгалитарность приводит к потере инициативности и иждивенчеству. Но следует подчеркнуть, что если при построении системы вознаграждения высшего менеджмента ранее широко использовался, иногда под названием эффективности, критерий максимума прибыли, то сейчас он оказался несостоятельным, и развитые капиталистические страны давно уже от него отошли. Использовались такие критерии, как увеличение объема продаж при заданной планке прибыли, расширение рыночной доли, максимизация текущего потока наличности и другие.

В последние десятилетия использовался критерий максимизации рыночной стоимости активов корпораций. Но этот критерий привел к серии мошенничеств и злоупотреблений в 90-е годы, в особенности в США. Выяснилось также огромное значение разрыва между высшими и низшими социальными группами работников.

Разрыв в 4-5 раз между высшим менеджментом и рядовым работником в послевоенной Японии себя оправдал, а разрыв в десятки раз в США в конце предыдущего и начала нынешнего века оказался контрпродуктивным. Очень важно также, кто определяет уровень вознаграждения «достойных». В США, так же, как и в реформируемой России, размер вознаграждения был целиком отдан на откуп самому руководству предприятий. И это имело тяжелые последствия для экономики. Видимо, полагаться на самоограничение здесь нельзя, и какую-то ограничительную роль должно играть государство. В этом направлении ведется работа в ряде развитых стран. Эффективным средством против избыточной и опасной поляризации общества является прогрессивная налоговая шкала с очень высокой ставкой (практически запретительной для самой верхней группы налогоплательщиков).

Наконец, заметим, что системе государственных мер по поддержанию социальной справедливости должна соответствовать система социально-ответственного предпринимательства. Социальные системы корпораций вошли в арсенал средств поддержания консенсуса в развитых капиталистических странах (так называемые fringe benefits, или добровольные социальные услуги работодателя*). Налоговые льготы и другие способы поощрения менеджмента корпораций, имеющих развитые социальные программы, могут служить для них мощным стимулом [20].

В заключении отметим, что проблема справедливости даже в самых своих приземленных оттенках всегда носит отблеск сакральности, ибо все основные религии исходят из того, что жизнь дарована человеку Богом, и он должен прожить ее достойно, а для этого общество обязано создать ему соответствующие условия.

 

Литература

1. Фогель Р. (Нобелевская премия 1993 г.). Экономический рост, демография и физиология: воздействие долговременных процессов на разработку и осуществление экономической политики // Мировая экономическая мысль сквозь призму веков. В 5-ти томах. – М., 2005. т. 5, кн. 1.

2/ Бишток Ф.И., Ермакова А.И., Наумова Н.Ф. и др. Проблема социальной справедливости в зеркале современной экономической теории. М., «УРС», 2002.

3. Стиглиц Дж. Ревущие девяностые. М., 2005. с.326-327.

4. Платон. Государство. Законы. Политика. М., 1992.

5. Маркс К., Энгельс Ф. Коммунистический манифест.

6. Афанасьева А.И. Утилитаризм. // Социологическая энциклопедия. Рук. проекта Семигин Г.Ю. М., 2005.

7. Sidjwik H. The Methods of Ethic. L., 1907.

8. Pigou A. The Economics of Welfare

9. Дж. фон Нейман, О. Моргеншнерн. Теория игр и экономическое поведения. М., 1970. с.37.

10. Ролз Д. Теория справедливости. М., 1995

11. Ф. фон Хайек (Нобелевская премия 1974 г.) Претензии знания // Мировая экономическая мысль сквозь призму веков. т. 5 кн.1. с.214-234.

12. Пирогов Г., Чернавская О., Чернавский Д. Модель бимодальной социальной структуры. – М., 1993.

13. И.Ильин. О грядущем России. Сб. статей под ред. И.П. Полторацкого. Джорданвилл, штат Н.Ю., США, 1993. Статья «Поиск справедливости», с. 60 – 67.

14. Дж. Ю. Стиглиц. Глобализация: тревожные тенденции. М., 2003.

15. Львов Д.С. Справедливость и духовный мир человека. «Завтра», 12.04.2007.

16. Фромм Э. Иметь или быть.

17. Зельтен Р. Нобелевская лекция // Лекции нобелевских лауреатов по экономике. М., 2005.

18. Aumann R. J. War and Peace. Nobel Prize Lecture, December 8, 2005.

19. В. Смит. Нобелевская лекция. // Политикам об экономике. М., 2005.

20. Ефимов Б.А., Пирогов Г.Г. Математические модели социально-экономической справедливости: поведенческий подход.

21. Пирогов Г.Г. (под ред.) Механизмы социальной защиты.

22. Ефимов Б.А., Кирута А.Я. О социальном равновесии и социальной справедливости. // Математическое моделирование, 1993, т.5, №12, с.79-97.

23. Ефимов Б.А. Индексы экономического развития. // Математические модели экономических механизмов. Сб. под ред. Макарова В.Л. и Полтеровича В.И.

24. Ефимов Б.А., Кирута А.Я. Социальное равновесие, представление социальных равновесий и голосование. // Экономика и математические методы, 1998, т.34, №3, с.122-139.

 

Сноски:

* Понимание равенства возможностей у Дж. Ю. Стиглица следует отличать от либерального принципа равенства возможностей, сформировавшегося в XVIII-XIX вв., сводящему социальное равенство к юридически провозглашенному, но экономически не гарантированному равенству возможностей, «шансов», индивидов в стихии рыночных отношений. Противоречит концепциям «социального государства», «национального государства», «религиозного государства» и т.п. Равенство возможностей – основная причина перетекания богатств от бедных к богатым, при этом любой бедный имеет некоторый шанс (весьма маленький) стать богатым» .

* Здесь мы пытаемся привести соответствующие примеры из социально-экономической области. Оценка концепции Аумана дается в [20].

* Сам Ауман иллюстрировал свою модель на примере глобального противостояния США-СССР.

* Например, исследование космоса, помимо его прикладного значения, устанавливает связь человека со всей Вселенной, осуществляя своего рода «расширение» его сознания.

* Вспомним слова японского поэта и философа Норинага Мотоори: «Если спросят меня, где душа народа Ямато, распростершегося по островам, в цветке горной вишни - отвечу - распускающемся на заре»

* Во Франции, например, налог на сверхприбыль в настоящее время составляет 75%, новый президент Николя Саркози хочет снизить его до 50%.

* В современной Японии, ввиду переживаемого страной демографического кризиса, многие крупные корпорации вводят системы льгот и поощрений для работников, стимулирующие рождение детей. Это пример социальной ответственности, присущей японскому предпринимательству.

 

ДЗВОН, 31.08.07, 5.09.07, 21.09.07



[1] Точнее говоря, у государственной власти (прим. ред. ЗЛ).

[2] Он излагает ее в книге «Ревущие девяностые» [3].

[3] По нашему мнению, другим, не менее опасным следствием отказа от поддержания социальной справедливости, особенно в России, является угрожающее развитие коррупции, разъедающей общество сверху донизу.


Реклама:
-