Журнал «Золотой Лев» № 131--132 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Г.Б. Удинцев

 

Подвиг Невельского

 

Наконец-то наше правительство заговорило во весь голос о необходимости развивать Дальний Восток. Оживут заводы, возродятся морские промыслы и «все флаги будут в гости к нам», в приветливые порты Приморья и Сахалина. Знаменитый Русский остров, природная крепость у морских ворот Владивостока, должен стать чудесным курортом всероссийского значения. Все эти новости начавшегося года радуют сердца патриотов России. Но в эти же дни хочется напомнить, что никакого русского Дальнего Востока могло и не состояться. Вместо него у нас под носом были бы там Китай или колония Великобритании, а нам остались бы только суровая Колыма да Чукотка. Все это могло случиться, если бы не подвиг, совершенный в свое время отважным и скромнейшим моряком — капитан-лейтенантом Г.И. Невельским[1].

 

***

 

Геннадий Иванович Невельской родился в 1813 году в далекой от моря Кинешемско-Чухломской провинции, в захудалой усадебке традиционно флотской семьи. Несколько поколений Невельских со времен Петра I уже несли службу в Российском флоте. Рано осиротев, он провел детские годы в лесной глуши, получил хорошее домашнее книжное образование. Только в 14-летнем возрасте смог с помощью доброжелательного родственника добраться до Петербурга и поступить в 1829 году в Морской кадетский корпус, возглавляемый И.Ф. Крузенштерном. В 1831 году он был произведен в гардемарины.

Малорослый и заикающийся гардемарин по своей строевой выправке «не показался» на выпускном представлении в 1832 году ценителю строевой выправки императору Николаю I. Исключительно за свой неказистый вид, несмотря на блестящие результаты, показанные на экзаменах, он не получил императорского одобрения на получение офицерского звания и был произведен всего лишь в мичманы. Откуда императору было знать, какая в душе этого неказистого мичмана стальная воля, какое высокое сознание нравственного долга перед Отечеством и готовность жертвовать ради этого обычным для большинства стремлением к начальственным оценкам достигаемых результатов! В отличие от императора, начальник корпуса Крузенштерн высоко оценил способности своего воспитанника — значительно выше, чем других. Поэтому он сразу же был направлен Крузенштерном для дальнейшей учебы в высшие, так называемые Офицерские классы — зародыш будущей Морской академии. Окончил он их опять же с блестящим успехом и в 1836 году получил наконец офицерское звание лейтенанта.

23-летний офицер мечтал об исследовательских плаваниях, но был определен вместо этого на придворную службу наставником в морских науках и в учебных плаваниях при десятилетнем «генерал-адмирале» великом князе Константине. Успешное завершение этого наставничества в 1846 году, когда подросший Константин получил под командование фрегат «Паллада», было отмечено присвоением Невельскому звания капитан-лейтенанта. Константин пригласил его служить вместе с ним на красавице «Палладе», однако Невельской отказался от этого лестного предложения. И тому были важные причины.

 

***

 

Дальний Восток притягивал внимание Невельского начиная с первых же лет учебы в кадетском корпусе. Загадок было много: существование выхода в океан через устье Амура, прямая транспортная связь с Камчаткой и снабжение ее без необходимости совершать почти кругосветные плавания... Его волновали и другие вопросы: судоходно или нет устье Амура? Сахалин — это остров или полуостров? Принадлежит он России или нет? Каковы возможности судоходства через Татарский пролив с подходом к устью Амура как с севера, так и с юга? Важнейшим казался ему также вопрос о географическом определении границы русского Приамурья и Приморья с Китаем, остававшийся крайне неясным, несмотря на сохранившиеся в архивах отчеты отважных казаков-землепроходцев. Эти отчеты давали историческую основу для утверждения права России на владение Амурским и Уссурийским краями и Сахалином. Говоря современным языком, Невельского увлекала геополитическая проблема российского владения Дальним Востоком, его обороноспособности и надежности выхода в океан через незамерзающие порты Приморья.

В течение нескольких десятилетий XVII века русские люди прошли от Урала до восточной окраины Азии, прочно став на берегах Великого, или Тихого, океана. В сумятице бурных событий истории XVIII века об этом начали забывать. Отчеты о героических походах пылились в воеводских архивах Сибири. Имена и деяния Ивана Москвитина (вышел к берегу Охотского моря в 1639 г.), Василия Пояркова (в 1644 г. проплыл по Амуру до Охотского моря и до Сахалина), Семена Дежнева и Федота Алексеева (прошли в 1648 г. через пролив между Азией и Америкой), Ерофея Хабарова (в 1651 г. он основал русские поселения на Амуре), Онуфрия Степанова (побывал в 1653 г. на реке Уссури и в Уссурийском Приморье), Владимира Атласова (в 1697 г. присоединил к России Камчатку), Данилы Анцыферова и Ивана Козыревского (открыли в 1711 г. Курильские острова) оставались в тени славных дел Петра Великого и Екатерины Великой на западе России. И все же Россия в конце XVII века уже оценила значение своих дальневосточных обретений, и это нашло отражение в российско-китайских Албазинском (1681) и Нерчинском (1689) трактатах. В них содержалась нерешенность вопроса о правах России и Китая в Приамурье и Уссурийском Приморье, в силу неясности географического определения границы между владениями России и Китая к востоку от Кяхты и восточных склонов некоего Большого хребта. (Возможно, имелись в виду почти не исследованные ни русскими, ни китайцами Яблоновый и Становой хребты к северу от Амура и хребты Большой и Малый Хинган к югу от Амура.) В силу этого Невельской мог предполагать, что земли по Амуру к востоку от этих хребтов оставались не принадлежащими никому, хотя право на них, по его мнению, скорее принадлежало России. Это право обосновывалось открытиями казаков-землепроходцев XVII века. Китайцы эти края не исследовали и не пытались осваивать, хотя и делали попытки бороться с русскими поселениями в Верхне-Амурском крае. Так, в 1690 году ими был уничтожен основанный на Амуре в 1651 году Хабаровым русский город Албазин (это к югу от нынешнего Сковородино).

Перевес внимания русской дипломатии XVIII — начала XIX века на западном и южном направлениях угрожал стране утратой достигнутого на востоке. Добившись необходимых успехов на Балтике, на Баренцевом, Черном и Каспийском морях, российская дипломатия словно позабыла о величайшем успехе XVII века на Дальнем Востоке, запутавшись в проблемах тамошней географии. Страна теряла при этом надежный выход в Тихий океан, где возрастала активность наших западных и американских «друзей». Для правительственных умов не существовало проблемы Дальнего Востока, а вот тщедушный гардемарин и всего лишь мичман Невельской понял важность ее всей своей душой. Ежегодные летние плавания на судах дали ему возможность в совершенстве изучить морское дело. Кропотливое ознакомление в течение семнадцати лет (от поступления в 1829 году в кадетский корпус и до завершения в 1846-м мореходного наставничества над великим князем Константином) с опубликованными и архивными материалами, а затем и участие в работах только что созданного Русского географического общества и общение с рядом единомышленников укрепляли Невельского в стремлении решить проблему утверждения России на Амуре, Сахалине и в Уссурийском Приморье.

Присвоение в 1846 году звания капитан-лейтенанта позволяло Невельскому претендовать на занятие командной должности на одном из кораблей военного флота. Узнав о намеченной постройке транспорта «Байкал», предназначавшегося для доставки грузов снабжения на Камчатку с последующим переходом для сдачи корабля в Охотск, он увидел в предстоящем плавании реальную возможность попытаться исследовать устье Амура и Сахалин.

Именно поэтому Невельской отказался от лестного предложения великого князя Константина служить с ним на красавце фрегате «Паллада» и стал добиваться скромнейшего назначения командовать строящимся транспортом «Байкал», чтобы отправиться с грузом припасов на Камчатку с последующей сдачей судна командиру порта Охотск. Он надеялся воспользоваться именно плаванием в Охотском море для решения волновавших его географических и геополитических загадок. Поэтому, добившись назначения командиром «Байкала», Невельской стал просить дать ему попутное поручение исследовать устье Амура, считавшееся недоступным проходу морских судов, решить вопрос об островных или полуостровных очертаниях Сахалина и определить заодно истинное положение русской дальневосточной границы с Китаем в Приамурском и Уссурийском краях. Однако программа плавания «Байкала» была уже утверждена императором. Дать Невельскому такое дополнительное поручение его непосредственное морское начальство боялось, зная об отрицательном отношении к этим проблемам министра иностранных дел графа К.В. Нессельроде, соответственно настраивавшего императора Николая I.

Предварительные исследования этой области нерешительными или просто нерадивыми людьми дали в свое время неутешительные результаты. Проблема судоходности устья Амура была сочтена императором решенной отрицательно. Он хотя и придавал большое значение вопросу о судоходности по Амуру, но, по заверениям Нессельроде и адмирала Ф.П. Врангеля, посчитал этот вопрос «закрытым»: устье Амура потеряло значение транспортного выхода в океан. «Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить...» — такова была резолюция императора.

Российско-китайская граница в Приамурье в договорных документах с Китаем плохо привязывалась к реальной географии. Вопрос о принадлежности России Приамурья и Уссурийского Приморья висел в воздухе, а заискивающий перед западными державами Нессельроде пуще смерти опасался конфликтных ситуаций в отношениях с Китаем и Англией, рвавшейся в ту пору внедрить свое влияние на восточной окраине Евразии. Прозападническая ориентация Нессельроде в известной мере подчеркивается тем, что, прожив в России более шестидесяти лет, он до конца своих дней не научился говорить по-русски.

Сохранились поразительно яркие воспоминания очевидца И. Листовского (1878) о том, как Невельской, явившись на прием к князю А.С. Меншикову, начальнику Морского генерального штаба, просил его дозволить ему во время завершения плавания «Байкала» по Охотскому морю исследовать устье Амура. Меншиков объяснил Невельскому, что такого разрешения он дать не может, так как этим нарушались бы высочайше утвержденные инструкции и маршрут судна. Невельской настаивал, уверяя, что на это не потребуется ни дополнительного времени, ни лишних средств и что он просит только не мешать ему. Меншиков предупредил, что за нарушение высочайше утвержденных инструкций Невельского неизбежно разжалуют в матросы, и советовал ему не рисковать своей головой. Присутствовавший при этом министр внутренних дел В.А. Перовский заметил Меншикову: «Да что тебе-то за дело? Если у него две головы, ну пусть и подставляет одну!» Тогда Меншиков, махнув рукой, сказал Невельскому: «Поступайте как знаете, а я не вмешиваюсь». Невельской и решил на свой риск и страх (или вернее — бесстрашие) исполнять свое намерение, хоть и понимал, чем это ему угрожает. Поступать иначе он не мог, считая, что именно таков его нравственный долг перед Отечеством.

Не добившись поддержки у Меншикова, Невельской обратился с такой же просьбой к только что назначенному в 1847 году генерал-губернатором Восточной Сибири Н.Н. Муравьеву. Тот отнесся к просьбе Невельского с пониманием значения намечаемых им исследований для развития и укрепления Востока Сибири. С этого момента он в течение нескольких лет последовательно поддерживал действия Невельского и выступал как бы в качестве его адвоката перед лицом императора Николая. Тогда же Муравьев подготовил и подал императору докладную записку с проектом высочайшего разрешения на выполнение предлагаемых Невельским исследований.

Невельской приложил максимум усилий к ускорению постройки «Байкала» и проследил за тем, чтобы груз судна — предметы снабжения Камчатки — был высокого качества, упакован и погружен на судно в порядке, обеспечивающем быстрейшую выгрузку и приемку в Петропавловске. Таким образом он экономил время, нужное ему на обследование устья Амура.

Он смог выйти из Кронштадта в плавание 21 августа 1848 года, что позволяло ему надеяться успеть к началу летней навигации в Охотском море. К сожалению, просимое Муравьевым для Невельского разрешение императора на исследование устья Амура еще не было высочайше утверждено. Невельскому оставалось надеяться, что оно будет получено за время перехода судна до Петропавловска и доставлено туда.

Стремительным броском прошел Невельской Атлантику, обогнул мыс Горн и, пересекши Тихий океан, прибыл на Камчатку 12 мая 1849 года — на три месяца ранее назначенного ему срока. За скорую доставку грузов и за их небывало высокое качество он получил благодарность губернатора Камчатки (обычно интенданты сплавляли туда залежалые и порченые материалы и продукты). В Петропавловске Невельской не нашел ожидаемых предписаний на обследование побережий Сахалина и устья Амура. Следуя инструкциям, он должен был идти прямо в Охотск для сдачи там судна капитану порта. Однако он решил идти не к Охотску, а к восточному побережью Сахалина (для проверки предположения Крузенштерна, что там может быть устье Амура) и, огибая Сахалин с севера, войти в Амурский лиман, в устье Амура и к западным берегам Сахалина (для проверки, существует ли перешеек между Сахалином и материком).

Сообщая своим помощникам о намерении нарушить высочайшие предписания, он спросил их, готовы ли они поддержать его, рискуя вместе с ним потерять благоволение начальства ради исполнения нравственного долга перед Отечеством. Спаянные в пройденном трудном дальнем плавании крепкой морской дружбой, все они единодушно поддержали его.

 

***

 

В короткие месяцы летней навигации Невельской прошел вдоль западного побережья Сахалина, обогнул Сахалин с севера и вошел в Амурский лиман. Воды лимана были исследованы плохо, и опасность посадить судно на отмель была вполне реальной. Это могло сорвать задуманные исследования устья Амура. Оставив «Байкал» на безопасной рейдовой стоянке, Невельской с группой помощников отправился на трех небольших шлюпках с промером глубин в устье Амура.

Поднявшись вверх по течению вдоль левого берега реки, а затем спустившись по течению вдоль правого берега, он установил существование на входе в Амур достаточно глубоких судоходных фарватеров. Продолжая шлюпочный промер на юг по Амурскому лиману, Невельской достиг сужения пролива, доселе принимавшегося прежними исследователями за перешеек, соединяющий Сахалин с материком. Однако здесь обнаружил судоходный фарватер в мелководном вообще-то, узком проходе, отделяющем Сахалин от Приморья. Пройдя этот проход, он спустился на юг до 51?40' с.ш., то есть до тех мест, куда поднимались по Татарскому «заливу» на север француз Лаперуз и англичанин Браутон. Обнаружив обширные отмели, они принимали их за перешеек, связывающий Сахалин с континентальным берегом. Теперь стало ясно, что это не залив, а пролив. (Впоследствии этот узкий проход в вершине Татарского пролива получил на картах название пролива Невельского).

Совершив эти важнейшие открытия, Невельской пришел к выводу о необходимости немедленного установления российского управления над восточным и южным Приамурьем и Сахалином, иначе эти области, открытые еще в XVII веке русскими землепроходцами казаками Поярковым, Нагибой и Хабаровым, могут быть безвозвратно потерянными Россией. Он обнаружил, что они уже посещаются искателями новых земель — маньчжурскими торговцами со стороны Северного Китая, а со стороны океана — американскими китобоями и торговцами; бывали здесь и английские и французские военные корабли — откровенные разведчики. Он узнал, в частности, что экспедиция Лаперуза имела в свое время прямое указание (к счастью, не выполненное): при достижении устья Амура занять его, объявив французским владением. Правильно оценивал Невельской и не менее опасное для России стремление англичан создать в Приамурье базу для своей колониальной экспансии в Китай.

Прибыв в конце навигации, 3 сентября, в охотоморский порт Аян, Невельской встретил там знакомящегося с крайним востоком Сибири генерал-губернатора Муравьева. Он сообщил ему о только что сделанных открытиях. Муравьев в свою очередь передал Невельскому утвержденное императором, но запоздавшее со вручением разрешение на исследование устья Амура. Из Аяна же Невельской отправил в тот же день с курьером М.С. Корсаковым в Петербург начальнику Морского штаба князю Меншикову свой рапорт о сделанных открытиях с приложением письма Муравьева. В этом письме Муравьев давал высокую оценку действиям Невельского. Его экспедиция была столь важной для России, как ни одна из предшествовавших, ибо Невельской доказал: Амур — транспортная артерия, связывающая с океаном Восточную Сибирь, считавшуюся ранее отрезанной от океана горами, тундрами и пустынными пространствами. Сообщая результаты своих исследований Меншикову, Невельской отмечал важность сохранения их как государственной и военной тайны и настаивал на необходимости немедленного закрепления за Россией исследованной им области. События последовавшей вскоре Крымской (Восточной) войны (1854–1855) в величайшей мере подтвердили, как показано далее, державное значение образа мыслей и поступков Невельского.

Однако полученные в Петербурге сведения о самовольно сделанных Невельским великих географических открытиях буквально взбесили министра иностранных дел Нессельроде. Открытия Невельского были сочтены им несостоявшимися, а его действия — дерзкими и подлежащими наказанию. Нессельроде доложил об опасных, с его точки зрения, по возможным последствиям в международных отношениях самовольных действиях Невельского императору Николаю и настоял на создании Особого комитета для соответствующего разбирательства.

10 сентября 1849 года Невельской, согласно инструкциям, сдал в Охотске транспорт «Байкал» командиру порта Вонлярлярскому и вместе со своими офицерами отправился в Иркутск. Там он снова встретился с Муравьевым и изложил ему план занятия устья Амура и развития исследований Нижнеамурского и Уссурийского краев для определения места бесспорной границы с Китаем и поиска закрытых заливов вдоль незамерзающего побережья Татарского пролива вплоть до корейской границы. Именно там виделась ему перспектива создания незамерзающих военных и торговых портов, могущих быть надежно связанными с Сибирской метрополией сухопутными и водными путями.

 

***

 

За благополучный приход транспорта «Байкал» в Петропавловск, за скорую доставку грузов и за сохранение здоровья команды, за выполненные исследования устья Амура и открытие пролива между Сахалином и материковым побережьем Невельской был произведен 6 декабря 1849 года досрочно в капитаны 2-го ранга. Его офицеры были награждены за это повышениями в чинах и орденами. Невельскому полагались за это орден св. Владимира 4-й степени и пожизненный пенсион. Однако он этого не получил в наказание за дерзкие самовольные действия — ведь он провел свои исследования до получения высочайшего разрешения на них.

Вместо подготовки к продолжению своих исследований Невельской был вызван в Петербург для дачи показаний Особому комитету 2 февраля 1850 года. Результаты исследований Невельского Нессельроде и его сторонники — военный министр граф Чернышев, адмирал Сенявин и генерал Берг — пытались признать ошибочными, а его действия — дерзко самовольными, подлежащими наказанию вплоть до разжалования в матросы. Невельского защищали начальник Морского штаба князь Меншиков и министр внутренних дел Перовский, располагая письмами находившегося в Иркутске Муравьева. Они подтверждали подлинность открытий Невельского, их значение для укрепления позиций России на Дальнем Востоке и для обороны его от чужеземных вторжений. Муравьев сообщал: «Из рапорта Невельского и карты я вижу, что Невельской превзошел все наши ожидания и исполнил данные ему инструкции с той полнотою, точностью и самоотвержением, которые только можно ожидать от глубокой, беспредельной преданности... Отечеству и от истинно русского смысла. Сделанные Невельским открытия неоценимы для России». В личном письме к князю Меншикову Муравьев писал: «Мне много случалось ходить на судах военного нашего флота и видеть много смелых и дельных офицеров, но Невельской превосходит в этих отношениях все мои сравнения».

Одновременно Муравьев добился решения императора Николая о продолжении исследований и укрепления позиций России в западной части Охотского моря с созданием там военного поста-зимовья. Попытка Нессельроде добиться разжалования Невельского в матросы в этот раз не удалась...

3 февраля 1850 года царским указом на основании положения о службе в отдаленных краях Невельской был произведен в капитаны 1-го ранга и назначен в распоряжение генерал-губернатора Муравьева с заданием основать факторию Российско-Американской компании для торговли с местными жителями на берегу Охотского моря в открытом им севернее Амурского лимана заливе Счастья. Стараниями Нессельроде в этом высочайшем предписании Невельскому категорически указывалось «...ни под каким видом и предлогом не касаться лимана и устья реки Амур и пост-зимовье основать не в Амурском лимане и тем более не на реке Амуре». Так Невельской был низведен с положения командира военного судна и необходимого ему статуса руководителя исследовательской экспедиции до роли строителя торговой точки без права продолжения исследований Амура и Приамурья, Татарского пролива и Сахалина. Можно представить себе оскорбительность такого решения для самого неудержимого исследователя, уже совершившего с огромным риском столь значительные географические открытия.

 

***

 

Выполняя императорский указ, Невельской отправляется в марте 1850 года снова на восток. На лошадях он добирается до Аяна и в июне выходит в море в качестве пассажира на бриге «Охотск» к заливу Счастья.

29 июня 1850 года на берегу этого залива Невельским было заложено торговое поселение, названное в честь Петра Великого Петровским. Однако Невельской понимал, что, ограничиваясь нахождением только в Петровском, представители России не смогут реализовать свое влияние на Южное Приамурье и Сахалин. Поэтому он вновь, вопреки строгим запретам, решает начать систематические исследования декларированных им новых российских территорий. У Невельского теперь нет былых помощников в лице офицеров «Байкала». Его новым помощником и идейным соратником становится знакомый ему по встрече в 1849 году в Аяне давний исследователь Приамурья и Охотоморского побережья, сочувствующий идеям Невельского сотрудник Российско-Американской компании Д.И. Орлов. Ему сопутствуют надежные помощники и переводчики — гиляк Позвейн и тунгус Афанасий. Вместе с ними Невельской основывает 29 июня 1850 года в заливе Счастья зимовье Петровское.

Однако по совещаниям с Орловым Невельской ясно представлял, что Петровское не сможет играть роль надежного порта — оно замерзает, как и Амурский лиман и северо-западная часть Охотского моря, закрыто льдами вплоть до конца июня. Чтобы добиться условий, обеспечивающих сохранение за Россией владений на Тихом океане, нужно было искать места для порта на самом Амуре, пригодного для зимовки судов, и для портов к югу от Амурского лимана — на незамерзающем побережье Уссурийского края, в Татарском проливе.

Невельской решается на дерзкое нарушение высочайших предписаний. Вместе с Орловым с его помощниками и шестью вооруженными матросами он отправляется 12 июля на шлюпке в плавание по Амуру. Поднявшись вверх по течению до мыса Тыр, что близ устья реки Амгуни, на правом берегу Амура они столкнулись с группой маньчжурских торговцев. Эти торговцы пытались утверждать, что они вправе представлять правительство на китайской якобы территории. Однако под резким нажимом Невельского маньчжуры признались, что они не имеют на то никаких полномочий, ибо на всем пространстве Амура от устья до хребтов Хинган, Яблонового и Станового на западе приамурские земли не- подвластны Китаю. Невельской изгоняет их с объявляемых им российскими земель. Он обновляет обнаруженные им каменные столбы с датами «1649 г.» и «1669 г.», установленные ранее казаками-землепроходцами. Он распространяет среди местного населения, а затем и среди встреченных в море иностранных китобоев и торговцев письменную декларацию о принадлежности Приамурья и Приморья вплоть до границы с Кореей на юге, до хребта Хинган на западе и Сахалина за Татарским проливом на востоке к владениям Российской империи. Для охраны этих владений им учреждаются военные посты, поскольку местное население сообщает ему об учащающемся появлении в здешних местах иностранных судов, грабящих местных жителей и совершающих различные бесчинства, не признавая эту землю российским владением.

Продолжая подниматься вверх по Амуру, Невельской достигает особенно красивого места на левом берегу, где решает основать главный военный пост, названный им Николаевским. Здесь он поднимает русский флаг, объявив Южное Приамурье владениями России. Так был заложен 1 августа 1850 года будущий город Николаевск-на-Амуре. Даже после основания в 1860 году в южной части Приморья города и порта Владивосток Николаевск оставался до 1880 года столицей, а до 1862 года — и главным портом нашего Дальнего Востока.

В конце сравнительно короткого двухмесячного летнего сезона работ Невельской, оставив своему помощнику Орлову инструкции по продолжению исследований и охране вновь созданных постов Приамурья, возвращается 4 сентября 1850 года в Аян. Оттуда он направляет в Иркутск Муравьеву отчет о своих исследованиях и экстренных мерах по укреплению доступными ему средствами российских владений на Дальнем Востоке. Одновременно высказывает и опасения о возможной потере Россией Приамурского и Уссурийского краев, если не будут приняты крайне необходимые меры по более надежному силовому укреплению там русских позиций. Не получив ответа, Невельской отправляется в Иркутск и, не найдя там отбывшего в Петербург Муравьева, следуя оставленным ему инструкциям, немедля отбывает и сам в Петербург. Он догадывается, что там его ждет очередное разбирательство за самовольные действия на Амуре. Действительно, донесение Невельского, одобренное Муравьевым и доложенное им императору, было передано Николаем вновь на рассмотрение Особого комитета Нессельроде.

Негодование Нессельроде и его сторонников поступками непокорного капитана 1-го ранга Невельского, нарушившего прямые распоряжения императора не касаться Амурского лимана и Амура, на этот раз было предельным. Не помогало заступничество князя Меншикова, графа Перовского и генерал-губернатора Муравьева, подтверждавших значение для России открытий и беззаветно героических действий Невельского для закрепления за империей Дальневосточного края. Сам Невельской объяснял, что в своих действиях он руководствовался исключительно пользой для Отечества. Однако это встретило еще более ожесточенное возмущение матерых бюрократов: «Помилуйте, все это звучит хорошо, но что будет, если всякий (!) капитан 1-го ранга, руководствуясь пользой Отечества, станет нарушать высочайшие инструкции?».

Особый комитет принимает 12 февраля 1850 года решение немедленно упразднить Николаевский пост и его охрану, спустив там русский флаг, а капитана 1-го ранга Невельского разжаловать в матросы с лишением всех прав состояния. Это решение направляется для утверждения императору Николаю.

В воспоминаниях современников (И. Листовский, А. Сиденснер) и потомков Невельского (Н. Тимофеев-Ресовский) обстоятельства этого трагического для Невельского решения несколько различаются. Сам Невельской пишет об этом в своих воспоминаниях весьма сдержанно, что и понятно — все это было крайне несправедливым и оскорбительным для беззаветного героя и бескорыстного патриота. По рассказу А. Сиденснера, встречавшего Невельского среди знакомых своего отца-адмирала, заступавшийся за Невельского Муравьев испросил аудиенцию у императора, чтобы защитить Невельского, действовавшего вопреки высочайше утвержденным инструкциям в особых обстоятельствах, требовавших именно таких решительных поступков. Объяснения Муравьева убедили императора. При гордом сознании величия Русского государства Николай I выразил свое мнение на предложении Особого комитета о спуске русского флага с упразднением Николаевского поста на Амуре и разжаловании капитана 1-го ранга Невельского в матросы такой лаконичной резолюцией: «Там, где русский флаг единожды был поднят, он спущен быть не должен. Поступок капитана Невельского считать молодецким, благородным и патриотическим!». Тем не менее Невельской все же оказался разжалованным в матросы — правда, на очень короткий срок. Произошло это так.

Император потребовал к себе Невельского. Окинув грозным взглядом не слишком бравую, малорослую фигуру героя, он мрачно изрек: «Так это ты сочиняешь экспедиции и осмеливаешься не исполнять моих приказаний? Так вот, за это — ты матрос!». Но далее, следя по разложенной перед ним карте, он стал перечислять все действия Невельского, высказывая по ним свое одобрение и последовательно повышая героя в чинах: «Вот тут ты мичман... тут ты лейтенант... тут капитан 1-го ранга... а здесь ты уже контр-адми... Ну нет, тебя все же наказать за непослушание надо, так подождем еще с адмиралом». При этих словах он разорвал бумагу с представлением Нессельроде о разжаловании Невельского в матросы, вдел ему в петлицу Владимирский крест и, поцеловав, сказал: «Спасибо, Невельской, за твой патриотический поступок, но впредь будь осторожнее и не превышай данных тебе полномочий». Таким образом, Невельской был спасен и дело его не погибло (А. Сиденснер).

Еще более красочное описание сопутствующих этому перипетий мы находим в воспоминаниях одного из потомков Невельского — знаменитого биолога-генетика Тимофеева-Ресовского: «...одна из моих прабабушек была Невельской. И был адмирал Невельской, который прославился тем, что присоединил Дальний Восток к России. Обнаружил, то есть доказал, что Сахалин остров. Описал Татарский пролив и Уссурийский край. И за самовольное присоединение Дальнего Востока к России был разжалован в матросы. Тогда в Петербурге правительство состояло преимущественно из балтийских немцев и Нессельроде (Кисельвроде, как называли его солдаты)... или кто-то из тогдашних министров, тоже какой-то немец, значит, страшно боялись конфликтов с какой-нибудь державой. Он же Амур взял. И Амур, и вдоль Сахалина прошел. Николаевск-на-Амуре основал. Так вот, значит, эти немцы поспешили и за спиной Николая I Невельского все-таки из капитана второго ранга в матросы расстригли. Это Николаю не понравилось. И, по семейной легенде, дальше произошло следующее. Вполне вероятно, это и документально известно, потому что он был не только реабилитирован, но и повышен в чине. Как будто бы Николай вызвал его к себе во дворец, вышел на крыльцо и сказал: “Матрос Невельской, следуй за мной”. Он, значит, навытяжку, как полагается матросу, отрапортовал: “Ваше императорское величество...” Они проследовали в переднюю: “Боцман Невельской, следуй за мной!” И так по всем комнатам провел его в свой кабинет. И в кабинете приветствовал капитаном 1-го ранга. В каждой комнате, значит, повышая на чин. Через несколько лет он был произведен в контр-адмиралы, а умер вице-адмиралом... Многие в русской истории XIX века очень уж в угоду либеральной литературе низводили императора Николая I черт знает на какие ступени какого-то совершенно идиотического деспота. Он таким не был. Он, по-видимому, был самый умный из русских царей XIX века».

Этот рассказ Н.Тимофеева-Ресовского в общем-то совпадает с приведенными выше рассказами И. Листовского и А. Сиденснера.

В итоге описанных перипетий 12 февраля 1851 года Невельской был назначен наконец начальником Амурской экспедиции. Первоначально она была определена лишь как торговая экспедиция Российско-Американской компании (РАК), но все же это была именно экспедиция, необходимая Невельскому для продолжения столь блестяще начатых им исследований.

Весной 1851 года он совершает путь из Петербурга на восток на лошадях и делает 16 апреля короткую остановку в Иркутске, где сватается и женится на молоденькой племяннице иркутского губернатора В.Н. Зорина — Екатерине Ивановне Ельчаниновой. Подобно женам многих других русских моряков — исследователей Арктики и Сибири, она отправляется с ним в путь к океану, а затем настаивает на участии во всех тяготах его морских странствий и в исследованиях Дальнего Востока. Прибыв в Охотск, Невельские продолжили путь морем в Аян и в залив Счастья на новом, купленном Российско-Американской компанией в Америке барке «Шелехов». На входе в залив Счастья судно, оказавшееся недобросовестно построенным и непрочным, погибло, но все пассажиры и грузы были спасены. Путь до Петровского завершили на верном «Байкале».

Прибыв в Петровское, Невельской сформировал из моряков и служащих Российско-Американской компании состав своей экспедиции. В число 70 человек входили 8 офицеров (лейтенанты Д.И. Орлов, Гаврилов, Н.К. Бошняк, прапорщики А.И. Воронин и Семенов, мичман Н.М. Чихачев, доктор Орлов, топограф-штейгер Попов), приказчик компании Березин и 60 матросов и казаков. Распределив собравшихся на постройку жилых домов и складских амбаров, Невельской еще до конца 1851 года разослал часть людей на разведку мест, намечавшихся им для исследований в 1852 году. Своего наиболее опытного помощника Орлова он посылает в ноябре вместе с мичманом Чихачевым в юго-западном направлении на разведку истинного положения границы южного Приамурья с Китаем и бассейна реки Амгунь. Нерчинский трактат 1689 года предусматривал положение границы «по горам» (вероятно, имелись в виду хребты Хинган и Становой), положение которых оставалось достаточно неопределенным. После этого мичман Чихачев был послан Невельским в юго-восточном направлении для выяснения путей от Николаевска к побережью Татарского пролива, к заливу Де-Кастри. Полученные еще до конца 1851 года данные помогли Невельскому составить во время зимовки 1851/1852 года план интенсивных работ на 1852 год.

Главной целью Невельского было решение двух основных вопросов: пограничного (в отношении к Китаю) и морского (для обеспечения базирования флота и обоснования тем самым геополитического значения для России Дальнего Востока). Ставя задачи своим помощникам, он снова подчеркивает: намечаемые работы — выполнение их общего нравственного долга по доказательству все еще колеблющемуся правительству значения для России Амурского и Уссурийского краев с их побережьями. Этим они положат твердое основание к признанию за Россией владения Дальним Востоком.

С началом 1852 года помощники Невельского расходятся по назначенным им районам исследований.

Орлов продолжает 10 января исследования вверх по течению Амура, к реке Тугур, и устанавливает истинное положение горных хребтов, к которым могла бы быть привязанной по Нерчинскому трактату 1689 года русско-китайская граница в Нижнеамурском и Уссурийском краях. Он показал, что хребет Хинган (Малый Хинган) в Южном Приамурье имеет юго-западное простирание, примерно параллельно реке Уссури. Лишь северная оконечность его продолжается в Северном Приамурье, смыкаясь с Буреинским хребтом, протягивающимся на северо-восток к Удской губе Охотского моря. Представления об этих хребтах и связываемой с ними границей возглавляемого Нессельроде русского Министерства иностранных дел были самыми фантастическими и явно не в пользу России. Нигде в этой области Орловым не были обнаружены ни китайские военные посты, ни китайские пограничные знаки.

Н.К. Бошняк 11 февраля отправляется в наиболее сложный маршрут с походом на Сахалин. Перейдя по льду пролив Невельского, он обнаруживает на западном берегу острова обнажения мощных пластов каменного угля. Пересекает прибрежный хребет Камышевый и по межгорной долине реки Тымь выходит на восточный берег Сахалина, к Ныйскому заливу. На обратном пути к Татарскому проливу он обнаружил могилы и записку матросов фрегата «Юнона», высаженных в 1806 году на Сахалине лейтенантом Хвостовым на берегу залива Анива, в посту, основанном для охраны Сахалина, объявленного им русским владением. В апреле Бошняк вновь перешел пролив по льду и вернулся в Николаевск, а затем и в Петровское.

Н.М. Чихачев 12 февраля ушел исследовать район рек Амгуни и Горин, а затем вышел через озеро Кизи на побережье Татарского пролива. Там он исследует залив Де-Кастри и узнает от гиляков о существовании южнее великолепной закрытой бухты Хаджи (позднее она будет названа Бошняком Императорской Гаванью, а в Советское время — Советской Гаванью).

Березин и Попов начинают 17 февраля поход вверх по Амуру, проводя съемку правого берега реки.

Собранные к лету 1852 года сведения окончательно убеждают Невельского в огромном стратегическом значении исследованного края для Российской империи.

Летом 1852 года Воронин исследует побережье Сахалина с целью поиска места, удобного для загрузки судов сахалинским каменным углем. Населению материкового берега Татарского пролива им предписывается объявлять появляющимся иностранным судам, что все побережье Приморья до корейской границы и весь остров Сахалин находятся во владении Российской империи.

Вернувшись 22 марта с Сахалина, Бошняк проводит исследования Уссурийского Приморья и распространяет среди населения декларации на английском и французском языках о принадлежности этих областей России.

Между тем получаемые Невельским этим летом из Петербурга и от Муравьева из Иркутска инструкции весьма странны. В них содержатся требования прекратить всякие исследования и ограничиться торговой деятельностью. И в этот раз, обращаясь к своим соратникам, Невельской вновь призывает их вместе с ним выполнить свой нравственный долг перед Отечеством, вопреки недальновидным указаниям правительства, ибо следование им было бы прямым преступлением. Все они единодушно поддержали его.

Не обращая внимания на правительственные инструкции, Невельской вновь рассылает своих помощников на продолжение исследований и создания опорных военных постов, начатых летом 1851 года. Он создает посты на озере Кизи — важной промежуточной базе на водном пути из Амура к заливу Де-Кастри, заготавливает в разных пунктах лес для будущих построек, с большим трудом запасает продукты для предстоящей зимовки 1852/1853 года в Петровском.

Бошняк еще в ноябре 1852 года уходит в поход в бассейн реки Амгуни и, продолжая начатое Орловым, исследует район у подножий северной оконечности Малого Хингана и Буреинского хребта. Он определяет места истоков рек, стекающих с него, и дает астрономическое положение этого важного хребта (от 51? до 54? с.ш.), создавая базу для утверждения права России в Северном Приамурье. Пограничный вопрос оказывается решенным Невельским.

Из-за плохого снабжения со стороны Российско-Американской компании зимовка Амурской экспедиции 1852–1853 годов в Петровском проходит в условиях острой нехватки продуктов. От полной голодовки экспедицию спасают посильная помощь нового командира порта Охотск А.Ф. Кашеварова и закупка рыбы у местного населения.

9 января 1853 года приказчик РАК Березин и мичман Разградский создают в Кизи базу для последующих походов Бошняка по Татарскому проливу и по Сахалину.

4 марта Бошняк поднимает русский военно-морской флаг в заливе Де-Кастри и развивает в течение весны и лета 1853 года исследования северной части побережья Приморья в Татарском проливе. Несмотря на связывающие руки предписания Муравьева от 23 апреля 1853 года («согласно высочайшим указаниям, далее Де-Кастри и Кизи идти не разрешено»), он исследует все заливы на этом побережье на предмет изыскания удобных укрытых мест для стоянки судов и создания там опорных военных пунктов для предотвращения захвата их чужеземцами. Особенно внимательно исследовал Бошняк закрытый залив Хаджи, сочтенный наилучшим местом для создания опорного порта и названный им сперва заливом Императора Николая I, но позже поименованный Императорской Гаванью.

В мае 1853 года Невельской получает от Муравьева неожиданные, после постоянных одергиваний Петербургом, и непривычные для него новости: 2 марта императором Николаем были одобрены действия Невельского как весьма важные, и он награжден орденом Святой Анны 2-й степени. Наступал явный перелом в оценке русским правительством деятельности Невельского. Повлияли на это, по-видимому, охлаждение в отношениях с западными державами и ожидаемый разрыв отношений с ними. Отсюда возникающее беспокойство о судьбе русских владений на Дальнем Востоке.

Правительство выводит Амурскую торговую экспедицию из подчинения Российско-Американской компании. Из торговой она становится Государственной исследовательской Амурской экспедицией. 11 июля «Байкал» привозит в Петровское из Аяна предписания о расширении действий по основанию военных постов на присоединяемой к России территории. Предлагается занять важнейшие опорные пункты и основать там те посты, что предусмотрительно уже были основаны Невельским. Предложено занять остров Сахалин и основать ряд постов на его берегах. При этом, обратив наконец внимание на Сахалин, правительство оставляет без необходимого внимания побережье Приморья Уссурийского края. Муравьев продолжает считать основным опорным портом России на Тихом океане Петропавловск-Камчатский. Между тем Невельской трезво оценивал тогдашние, уязвимые в случае войны, пути снабжения Петропавловска морем из Кронштадта или из Аяна и Охотска. Оборона Петропавловска не выдержала бы длительной осады. Напротив, гавани Приморья могли бы служить, по его мнению, надежной опорой обороны Дальнего Востока, с переброской туда снабжения из Сибири по Амуру.

Ободренный на четвертом году своей дерзкой деятельности, нарушающей диктуемые ему правила игры, признанием правительством их правильности и столь благоприятным поворотом в отношении к его продолжающимся исследованиям, Невельской еще энергичнее разворачивает работы, намеченные им на 1853 год. Он вновь идет на нарушение официальных инструкций, не ограничиваясь занятием Сахалина. Задачи, которые ставит теперь Невельской, — занять Сахалин, как требуют император и Муравьев, но одновременно не сворачивать исследования всего побережья Уссурийского Приморья, осваивать заливы Де-Кастри и Императорскую Гавань — почти не замерзающие порты, связанные сухопутным и речным путем с метрополией.

14 июля 1853 года Невельской выходит на «Байкале» через Татарский пролив к заливу Анива в южной части Сахалина, чтобы выбрать место для основания там постов. Из-за неблагоприятной для высадки погоды он возвращается в Татарский пролив и устанавливает 6 августа Константиновский пост в Императорской Гавани. В заливе Де-Кастри Невельской покидает «Байкал», оставляемый для основания Ильинского поста на западном берегу Сахалина и для несения крейсерской службы в Татарском проливе с целью предотвращения проникновения туда иностранных судов. Сам же он пешком от залива Де-Кастри доходит до залива Амура — озера Кизи, создает там 9 августа Мариинский пост, на лодке добирается до Николаевска и 17 августа — до Петровского. Встречает там судно Российско-Американской компании «Николай», на котором майор Буссэ везет команду и грузы продовольствия для занятия южного берега Сахалина.

Невельской берет судно под свое собственное командование и идет к южному побережью залива Анива. Он высаживается на берег в селении Томари-Анива. Обнаруженным там японским торговцам он объявляет весь остров Сахалин владением Российской империи, утвержденным русскими моряками еще в 1740 году и официально присоединенным ими к России в 1806-м. Теперь это вновь подтверждается поднятием русского флага и основанием в Томари-Анива 22 сентября 1853 года Муравьевского военного поста. Там Невельской оставляет на зимовку Буссэ и Рудановского, приказав Буссэ снабдить частью продовольствия Императорскую Гавань и Петровское.

На пути на зимовку в Петровское Невельской оставляет в Императорской Гавани Бошняка. В Петровском до него доходят вести о начавшейся в октябре войне с Турцией и надвигающейся угрозе нападения на Россию англо-французской коалиции. Ему становятся ясными крах прозападной политики Нессельроде и причина кардинальных перемен в оценке императором всей деятельности Невельского. Тяжелая Крымская (Восточная) война на носу, а Дальний Восток — ворота Сибири — до совершения подвигов Невельского оставались открытыми любому противнику настежь. Теперь они могут быть прочно закрытыми.

Вновь тяжелая голодная зимовка 1853/1854 года в Петровском, Императорской Гавани и в некоторых других постах из-за нерадивости Буссэ, оставившего все полученные им припасы на Сахалине. От недоедания в Петровском погибает первая дочь Невельских Екатерина. Родится вторая дочь Ольга.

12 апреля 1854 года Невельской получил с нарочным орден Владимира 3-й степени — император был доволен его решительными действиями по занятию Сахалина и основанию там главного опорного пункта в Томари-Анива.

Весной 1854 года Рудановский, Самарин (новые члены Амурской экспедиции, прибывшие с Ф.Ф. Буссэ из Петропавловска) и Орлов продолжают исследования Сахалина. Ими были исследованы подробно все берега острова. Они обнаруживают, что в заливе Анива регулярно появляются японские рыбаки с Хоккайдо, заготавливающие сельдь в изобилующих ею водах. Избегая лишних обострений в отношениях с Японией, они не чинят рыбакам препятствий, но вновь требуют избегать каких-либо действий без разрешения российских властей.

 

***

 

27 марта 1854 года Англия и Франция начали войну с Россией.

Ввиду явно возникающей угрозы российским дальневосточным владениям Муравьев добился согласия императора на доставку туда припасов, вооружения и солдат караваном барж, сопровождаемых пароходом «Аргунь», по Шилке и Амуру. Комплектация этого каравана совершается в Нерчинске на верфи, созданной еще в 1753 году Ф.И. Соймоновым, выдающимся гидрографом Петровской эпохи, а в Елизаветинские времена губернатором Сибири и начальником планировавшейся им, но не осуществленной тогда экспедиции-сплава по Амуру.

14 мая 1854 года генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев начинает первый сплав большой флотилией судов по Шилке и Амуру со снабжением припасами, оружием и солдатами для новых владений России на Дальнем Востоке. Обо всех этих событиях Невельской узнает в первых числах июня от прибывших в Де-Кастри судов с Камчатки. Он отправляется навстречу Муравьеву к Мариинскому посту на озере Кизи, заливе Амура. Прибывший туда 14 июня во главе своей флотилии Муравьев отдает распоряжения о распределении сил и припасов между опорными пунктами Приамурья, Татарского пролива, Сахалина и Петропавловска на Камчатке.

В Татарский пролив к заливу Де-Кастри и Императорской Гавани в это время сходятся корабли группы адмирала Е.В. Путятина — фрегат «Паллада» и шхуна «Восток», корвет «Оливуца», транспорт «Князь Меншиков» — и прибывающие из Кронштадта фрегат «Диана» с кораблями Российско-Американской компании «Байкал», «Иртыш», «Двина» и «Николай», а также суда Амурского каравана, включая пароход «Аргунь».

Становится известно об уже произошедшем разрыве отношений с западными державами, и начинается подготовка к обороне низовьев Амура и гаваней Приморья и Камчатки.

Рассылаются суда с прибывшими по Амуру припасами, оружием и солдатами — на Петропавловск, на Императорскую Гавань, на Николаевск и Мариинск. Начинается сложная операция с попытками переправки в Амур пришедшего с Путятиным фрегата «Паллада» — его подгнившая обшивка может подвести в случае посадки на мель в недостаточно изученных фарватерах.

Корвет «Оливуца» отправлен в Петропавловск с распоряжением адмиралу Завойко укреплять Петропавловск и защищаться в нем.

15 июля Муравьев посылает императору донесение об успешном завершении сплава по Амуру, сопровождаемое высокой оценкой деятельности Амурской экспедиции, возглавляемой Невельским.

26 августа Невельской перебирается из Петровского в Николаевское, которое по распоряжению Муравьева должно быть главным пунктом обороны Дальнего Востока. Туда из Петровского перевозятся все запасы, материалы и большая часть людей.

18–27 августа 1854 года корабли англо-французской коалиции напали на Петропавловск. Неприятель ставил задачей уничтожение превосходящими силами своих тихоокеанских эскадр сравнительно немногочисленного русского флота Тихого океана. Командующий эскадрой адмирал Прайс предполагал найти этот флот в Авачинском заливе у Петропавловска; укрытие его в Охотском море и Татарском проливе казалось ему маловероятным: едва ли там могли существовать удобные для этого гавани.

18 августа англо-французская эскадра с десантом на борту вошла в Авачинский залив и атаковала Петропавловск. В ее составе были три фрегата и винтовой корвет. В открытой части Авачинского залива русских кораблей не было, а в гавани Петропавловска, прикрываемой Никольской сопкой, стояло всего два корабля — фрегат «Аврора» и транспорт «Двина». Англичане начали обстрел порта из восьмидесяти орудий. Им могли отвечать лишь восемь орудий русской береговой батареи Попова, стоявших на сопке Никольской. Эта сопка отделяла открытую часть залива и неприятельскую эскадру от двадцати семи орудий русских кораблей, стоявших в гавани и потому не участвовавших в артиллерийской дуэли.

Артиллерийская дуэль началась 18 августа меткими выстрелами командира батареи Попова. Существуют разные версии гибели в этот же день командующего неприятельской эскадрой адмирала Д. Прайса. По одной версии, этот адмирал был убит прямым попаданием русской бомбы, по другой — он покончил самоубийством, по третьей — стал жертвой собственной неосторожности с личным оружием. Последовавшие затем попытки высадки десанта 20 августа оказались неудачными. Вторичная атака десанта была 24 августа с высадкой 926 пехотинцев Гибралтарского полка, отражавшегося силами не более 300 русских. Десант закончился гибелью всего полка и его командира капитана Паркера.

Неприятели отошли для сбора более сильной эскадры, с намерением после этого вновь атаковать Петропавловск.

Между тем по распоряжению Муравьева, осознавшего теперь трудность обороны Петропавловска, из Иркутска был отправлен через Якутск и далее сухопутным путем, на собаках, по северному побережью Охотского моря казачий есаул Мартынов. Он успел передать Завойко приказание эвакуировать Петропавловский порт и корабли в залив Де-Кастри, упреждая возможность вторичного прихода в Авачинскую губу англо-французской эскадры. Эвакуация Петропавловска была выполнена вовремя. Придя туда весной 1855 года, неприятельская эскадра не обнаружила ни одного русского корабля и никаких воинских сил, кроме есаула Мартынова. Неприятели сожгли береговые склады и решили идти в район Татарского залива. Они ведь не знали еще, что Татарский залив — это не залив, а пролив, через который русские корабли могли бы уйти на север. Расчет был на то, что русский флот сосредоточен в заливе Де-Кастри.

А в заливе Де-Кастри в Татарском проливе действительно продолжали собираться русские корабли. Там же находились и 350 солдат, прибывших Амурским караваном на транспортах «Иртыш» и «Двина». Они шли в Петропавловск, но теперь остались в заливе Де-Кастри. Туда же прибыли по распоряжению Муравьева из Петропавловска камчатский генерал-губернатор контр-адмирал Завойко и его корабли «Аврора» и «Двина». После долгих и неудачных, по разным причинам, попыток провести «Палладу» в Амур ее оставят на зимовку в Императорской Гавани, подготовив к взрыву на случай нападения кораблей неприятеля.

В это время Муравьеву становится уже ясно, как прав Невельской, считая, что России нельзя ограничиться занятием левого берега Амура, составляющего лишь базис наших действий по освоению и укреплению Приморья. Пока же Николаевск по распоряжению Муравьева становится главным пунктом обороны, и туда приказано перевести всех из Петровского. 25 августа туда перебирается из Петровского и Невельской с женой и ребенком.

Зимовка 1854/1855 года в Николаевске более 1050 человек (экипажи судов, солдаты и казаки) проходит вполне благополучно. К ней хорошо подготовились, там построены казармы и вспомогательные сооружения. Продуктами на этот раз зимовка всех собравшихся здесь судов и берегового состава была хорошо обеспечена привезенными из Сибири припасами (ржаной мукой и крупами, даже чаем, кофе и сахаром) и закупленными на месте у гиляков дичью, рыбой, олениной.

В январе 1855 года пришла первая зимняя почта из Петербурга, и Невельской получил высочайший приказ от 26 августа 1854 года о производстве в контр-адмиралы. Он продолжал строительство оборонительных сооружений и артиллерийских батарей, а Муравьев отбыл в Иркутск и начал готовить второй караван судов для сплава по Амуру.

С наступлением весны в соответствии с указаниями Муравьева Завойко эвакуировал из Петропавловска семейства служащих, все казенное имущество и хозяйство порта и прибыл 13 мая с кораблями Камчатской флотилии — фрегатом «Аврора», корветом «Оливуца», транспортами «Двина», «Иртыш» и «Байкал» — в залив Де-Кастри.

Фрегат «Диана» в это время был послан в помощь группе Путятина в Японию и погиб там при цунами. Моряки построили вместо нее шхуну «Хеда», которую и привели в июне 1855 года через Татарский пролив в устье Амура.

Весной 1855 года английская эскадра командора Эллиота в поисках русских судов крейсировала в южной части Татарского пролива. Два корабля, направленные им на разведку в северную часть пролива, обнаружили скопление наших кораблей в заливе Де-Кастри. 9 мая эти неприятельские корабли произвели разведку залива, обменялись несколькими выстрелами с русскими кораблями и ушли на юг, к основной эскадре, за подкреплением.

13 мая Завойко провел на флагманском корвете «Оливуца» совещание командиров судов, собравшихся в заливе Де-Кастри. Все они высказывали опасение, что Амурский лиман не скоро освободится ото льда, сделав возможным уход к устью Амура. Если до этого на них нападет неприятель, то придется обороняться, оставаясь в заливе Де-Кастри. В случае невозможности выдержать удар превосходящих сил противника придется взорвать суда и уходить пешком в Николаевск.

Однако Невельской настаивал на том, что необходимо немедленно уходить на север, к узкости пролива близ мыса Екатерины и уже там, обороняясь, ожидать возможности входа в лиман, как только он откроется ото льда. Не знающий фарватера неприятель не смог бы преследовать русские суда. Следуя его авторитетному мнению, вся эскадра снялась на другой день с якорей и пошла на север, а там и выяснилось, что вход в лиман уже свободен ото льда, так что 18 мая все суда смогли войти в устье Амура. Только разоруженный корпус фрегата «Паллада» был отбуксирован фрегатом «Диана», уходившим в Японию, в Императорскую Гавань, где и был оставлен до лучших времен.

23 мая с берегов залива Де-Кастри было получено сообщение, что через три дня после ухода нашей эскадры туда вновь пришли неприятельские суда, высадили десант, но не нашли на берегу никого и никакого имущества, кроме случайно забытого мешка ржаной муки. Посчитав, что русские корабли могли уйти незамеченными только на юг, ибо на севере нет прохода между материковым берегом и Сахалином, англичане пошли также на юг в поисках исчезнувших кораблей русского флота. Уходя, они не обнаружили ни залива Императорской Гавани, ни остававшегося там корпуса фрегата «Паллада».

Все суда, пришедшие из залива Де-Кастри, с Камчатки и в сплаве по Амуру, сосредоточились в Николаевском. В начале лета 1855 года там скопилось до 5000 человек экипажей судов, пехоты, казаков и береговых служащих со своими семьями.

 

***

 

Пока происходили все эти бурные события с движениями русских кораблей и нападениями вражеских эскадр, Муравьев подготовил второй караван для сплава по Амуру.

В марте 1855 года этот второй сплав был начат. В караване шли 11 барж с пароходом. На них плыли Муравьев с женой и 2700 человек, в том числе 2500 солдат, ученая экспедиция и первые переселенцы — иркутские и забайкальские крестьяне.

По прибытии в апреле в Мариинское Муравьев издал приказ о ликвидации Амурской экспедиции и замене ее Управлением камчатского губернатора контр-адмирала Завойко с местопребыванием в Николаевске.

Невельской был назначен на совершенно не подходящую для него и весьма неопределенную по задачам должность начальника штаба при Муравьеве — главнокомандующем всеми морскими и сухопутными силами Приамурского края. Остальные участники упраздненной Амурской экспедиции поступили под начальство Завойко. Главной квартирой всех войск был назначен Мариинский пост.

Завершив свою деятельность в качестве руководителя Амурской экспедиции и вступив в свою новую должность, Невельской должен был составить отчет о деятельности экспедиции — с июня 1850 года по июнь 1855 года. Такой отчет был им за лето 1855 года составлен в Мариинске и представлен Муравьеву.

Осенью 1855 года Муравьев отправился морем в Аян и оттуда сухопутным путем в Иркутск, оставив Невельского без каких-либо поручений и дел в Мариинске. Попросту говоря — бросив его на произвол судьбы: поступай, мол, как знаешь, а мне до тебя дела нет, ты мне не нужен.

В начале 1856 года Муравьев был уже в Петербурге. Скоропостижно скончавшегося в конце 1855 года императора Николая I сменил император Александр II, и с докладом обо всех событиях на Дальнем Востоке Муравьев обращался уже к нему.

Тем временем события на Востоке развиваются уже без всякого учета мнений Невельского. Например, вопреки его мнению о целесообразности сохранения фрегата «Паллада», 16 декабря 1855 года Завойко приказал мичману Разградскому затопить «Палладу» из опасений захвата ее англичанами. Тот и затопил ее 17 января 1856 года и снял пост Константиновский в Императорской Гавани. А 30 марта 1856 года Крымская война уже закончилась, и опасность атак англо-французской эскадры миновала.

15 мая Невельской вместе с Завойко попытались возвращаться в Россию на лодках, поднимаясь вверх по Амуру. Им не удалось это из-за плохой погоды, и они вернулись в Николаевск. В июле они вместе с семьями двинулись из Николаевска на транспорте «Иртыш» в Аян, оттуда на лошадях и на лодках передвигались нелегким путем по рекам Мае, Алдану и Лене в Якутск и Иркутск, а затем через Красноярск в Петербург. Туда они прибыли только в конце октября 1856 года.

Вскоре после прибытия в столицу Невельской был принят императором Александром II, не замедлившим упрекнуть его в дезинформации о судоходности устья Амура и вообще критически оценившим деятельность его как начальника Амурской экспедиции. Все это было, по-видимому, следствием недоброжелательного в отношении к Невельскому доклада Муравьева.

Все действия Муравьева после прибытия на Дальний Восток со вторым сплавом по Амуру характеризовались резким переломом в его отношении к Невельскому. Правда, при встрече в Мариинском Муравьев не позволил себе в устных приветствиях не отдать должное деятельности Невельского на Дальнем Востоке, в течение короткого периода решившего своими открытиями и державными поступками важнейшую государственную задачу — закрепление за Россией всего Дальнего Востока в его современных границах.

Ранее, после успешного выполнения в 1854 году первого сплава по Амуру, он отмечал в докладе Николаю I, как генерал-губернатор Восточной Сибири, «отличное выполнение Невельским особых высочайших повелений по Нижнеамурскому краю, производившихся с ничтожными средствами в пустынных и отдаленных местах, сопряженных с неимоверными лишениями и постоянной опасностью для жизни, с отважностью, с распространением российского влияния на обитающие на Дальнем Востоке народы, и заложение этими действиями основания для окончательного присоединения к России всего Приамурского и Уссурийского краев и Сахалина». Тогда по ходатайству Муравьева перед императором Николаем I за все эти заслуги Невельской и был произведен 25 августа 1854 года в контр-адмиралы.

После второго сплава по Амуру, успешной обороны Дальнего Востока и завершения Амурской экспедиции еще при жизни императора Николая I Невельской был отмечен 29 августа 1855 года знаком отличия за беспорочную двадцатилетнюю службу, а 1 ноября 1855 года награжден орденом Св. Станислава 1-й степени. И даже позднее, уже в 1858 году, после заключения Муравьевым Айгунского трактата с правительством Китая о правах России на Дальнем Востоке (но без упоминания Уссурийского края), Муравьев писал Невельскому 16 мая 1858 года, поздравляя его с этим знаменательным событием: «Отечество никогда Вас не забудет, как первого деятеля, создавшего основание, на котором воздвигнуто настоящее здание. Целую ручку Екатерины Ивановны, разделявшей наравне с Вами и со всеми Вашими достойными сотрудниками труды, лишения и опасности и поддерживавшей Вас в этом славном и трудном подвиге. Искренне обнимаю Вас, благодарю и еще раз поздравляю».

Но это только внешние проявления доброго отношения к Невельскому. В письмах и устных высказываниях этого периода Муравьев не может сдерживать явной недоброжелательности по отношению к бывшему соратнику и подлинному герою присоединения к России Дальнего Востока. Именно его нравственным подвигом было обеспечено это, как и организация успешной обороны нового края нашей страны. Однако Муравьев не стесняется в высказываниях о том, что Невельской чуть ли не сумасшедший человек, только мешавший деяниям Муравьева. Ему, Муравьеву, дескать, пришлось убрать Невельского с Дальнего Востока, чтобы он не мешал там его государственной организационной деятельности.

Вопрос об узаконении российских владений на Дальнем Востоке был существенно продвинут дипломатическими усилиями Муравьева при подписании 16 мая 1858 года Айгунского трактата с Китаем, однако без решения вопроса о владении Россией Уссурийским краем. Окончательное решение вопроса с констатацией права России и на Уссурийский край было достигнуто по Тяньцзиньскому торговому трактату, подписанному 13 июня 1860 года Путятиным, и по Пекинскому трактату, заключенному 2 ноября 1860 года русским послом Игнатьевым. Следует признать, что подготовлено это было в большой мере действиями Муравьева.

И все же, все же, все же... Всем причастным к делам Восточной Сибири или хотя бы осведомленным о путях разрешения проблемы российских владений на Тихоокеанской окраине была понятна истинная и главная роль в решении этой проблемы Невельского. Без результатов его исследований и энергичных действий по основанию российских опорных пунктов никакие дипломатические трактаты не стали бы возможны. В той или иной форме это признавалось как Муравьевым, так и императором Николаем I. Однако с первых дней правления императора Александра II эта роль тем же Муравьевым усиленно принижалась или даже игнорировалась. Несмотря на все внешние проявления якобы искреннего признания заслуг Невельского, Муравьев из прежнего защитника его становится явным противником и неоправданным хулителем.

Начать с Амурской экспедиции. Она ликвидировалась в условиях, когда огромный Уссурийский край, Приморье с его недостаточно исследованным побережьем и заливами, могущими стать надежными военными и торговыми портами, оставались еще не исследованными. Казалось бы логичным продолжение этой экспедиции под руководством блестяще проявившего себя Невельского. Однако экспедиция поспешно ликвидируется Муравьевым, а Невельской после сдачи отчета остается не у дел. Доклад Муравьева императору Александру II об итогах Амурской экспедиции был сделан Муравьевым с явным принижением роли Невельского во всей эпопее исследований и освоения Дальнего Востока и, по-видимому, с подчеркиванием мнимых ошибок, допущенных Невельским.

Это четко обозначилось в замечании императора представлявшемуся ему в конце 1856 года Невельскому. Наряду с благодарностью за оказанные России услуги оно сопровождалось упреком, что устье Амура, вопреки донесениям Невельского, оказалось несудоходным, что препятствовало выходу из него заведенных туда во время войны кораблей. Тогда же Невельской стал объектом злонамеренных слухов, по которым его деятельность на Дальнем Востоке признавалась вредной и даже просто преступной. В своих письмах, адресованных разным лицам, Муравьев писал, что Невельской стал в своих действиях «вреден, как атаман». Муравьев позволял себе не стесняясь и раздраженно писать, что назначение им Невельского на иллюзорную должность начальника своего штаба было сделано лишь для того, чтобы Невельской «не мог больше никому мешать», и что возвращаться в Петербург с Востока ему предоставлялось «как ему угодно, хоть вокруг света, если ему это вздумается», подчеркивая его ненужность ни ему, ни кому-либо другому. К начавшейся травле Невельского присоединилась и тогдашняя рептильная газетная пресса.

Ставшее недружелюбным и даже откровенно недоброжелательным отношение Муравьева к Невельскому и соответствующая этому информация, даваемая им в правительство, отразились в императорских указах. 18 ноября 1858 года в связи с успешным заключением Муравьевым Айгунского трактата Александр II наградил Муравьева и участников Амурской экспедиции орденами за заслуги перед Россией в закреплении за нашей державой владения дальневосточной тихоокеанской окраиной. Приписывая Муравьеву исключительную роль в решении этой геополитической проблемы, он возвел его в графы Российской империи с присоединением названия «Амурский» и большой пожизненной пенсией — пятнадцать тысяч рублей. Более скромными пенсиями — в две тысячи рублей — были награждены председатель правления РАК Политковский и генерал-майор Буссэ (вспомните, как вредили деятели РАК работе Амурской экспедиции преступно мизерным снабжением Невельского продуктами и как постигла смерть его дочь на зимовке 1853/1854 года от недоедания!), а уж только после них в списке награждаемых стояли Невельской с его ближайшим помощником Казакевичем и некоторыми другими участниками экспедиции.

Если понимать, что решение этой державной проблемы в целом принадлежало именно Невельскому и его помощникам, то именно они заслуживали тогда титула «Амурский» и первых по списку мест в императорском указе. Правительство не сделало ничего, чтобы оградить Невельского от распускаемых Муравьевым и другими недоброжелателями клеветнических слухов о преступных деяниях якобы почти сумасшедшего Невельского. Все подвиги, совершенные Невельским и его помощниками, приписывались инициативе генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева.

В этой обстановке произошло отчисление Невельского в 1856 году от должности при Муравьеве и от всякого продолжения исследовательской деятельности на Дальнем Востоке. Решением присоединившегося к Муравьеву управляющего Морским министерством вице-адмирала Н.Ф. Метлина произошло 19 сентября 1857 года отстранение Невельского вообще от активной морской службы на флоте, от всякого места в строю, с отведением ему места «по береговому составу». Оскорбительным для молодого (ему тогда было всего 45 лет!) адмирала Невельского было зачисление его в члены Ученого отделения Морского технического комитета, куда назначались тогда обычно малодеятельные старички адмиралы «нюхать табак», как цинично выражался назначавший их туда директор Инспекторского департамента генерал-адъютант Н.К. Краббе.

Исследования и освоение Дальнего Востока после 1856 года шло уже без участия в этом Невельского.

Что оставалось делать Невельскому? В 1860 году он удалился в кинешемско-чухломскую глушь, в свое крохотное именьице Рогозиниха. Лишь зимой выезжал он в Петербург, чтобы дать образование двум дочерям и сыну и участвовать в работе Ученого отделения Морского технического комитета и Русского географического общества. Большую часть времени он работал вплоть до конца своих дней над составлением подробных воспоминаний — отчета о совершенном им жизненном подвиге. В нем читатель не обнаруживает ни малейших попыток Невельского к восхвалению собственных поступков, а видит постоянное подтверждение готовности к исполнению нравственного долга перед Отечеством всех участников этих героических походов и восхищение их подвигами.

Это правдивое и подкрепленное неоспоримыми документами прославление беззаветного труда русских моряков — совершавшегося ими «не благодаря, а вопреки», не корысти ради, а во исполнение своего нравственного долга, заведомо рискуя своей карьерой, на благо Российской державы.

 

***

 

Г.И. Невельской скончался в Петербурге, в доме № 50 по Сергиевской улице (ныне ул. Чайковского) 17 апреля 1876 года в возрасте 63 лет, из которых двадцать лет (1829–1848) были потрачены на деятельную подготовку к исследованиям, всего в пять лет (1849–1855) сосредоточились напряженные героические исследования и освоение Дальнего Востока, и двадцать лет (1856–1876) продолжалось создание капитального труда «Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России. 1849–1855».

Невельской похоронен на Новодевичьем кладбище Петербурга. Надгробие на могиле Г.И. Невельского и Е.И. Невельской было восстановлено в августе 2005 года усилиями школьников — членов историко-географического клуба им. Б.И. Вилькицкого. Их же усилиями при поддержке ГУНИО ВМФ и Географического общества была установлена мемориальная доска на доме в Петербурге, где жил и умер Г.И. Невельской.

 

***

 

Так чем же были вызваны такие предательские действия Муравьева по отношению к Невельскому? Кто такой был Муравьев? Один из прожженных придворных бюрократов-интриганов? Отнюдь нет. И ответ на этот вопрос будет тот же, что и на вопрос: за что Каин убил своего брата Авеля?

Генерал-губернатор Восточной Сибири, генерал-адъютант свиты Его Императорского Величества, генерал от инфантерии граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский родился в Петербурге чуть раньше Невельского — в 1809 году. Он происходил из древнего дворянского рода, представители которого традиционно несли военную службу Отечеству. Окончил привилегированный Пажеский корпус. Участвовал в русско-турецкой войне 1828–1829 года и в польском походе 1831 года. С 1838 по 1845 год активно участвовал в боевых действиях на Кавказе, отличался храбростью, получил серьезное ранение в 1846 году в бою при Ахульго. В чине генерал-майора был назначен на должность Тульского губернатора и командующим войсками, расположенными в Восточной Сибири. С 1847 по 1861 год управлял Восточной Сибирью. Всю свою недюжинную энергию направил он на присоединение исследованного Невельским Приамурья и Приморья к России.

Причиной перелома в отношениях Муравьева к Невельскому, несомненно, была самая обычная и самая страшная человеческая страсть — зависть. Осознав в 1855 году все величие поистине державных свершений Невельского, боевой в прошлом, незаурядный и энергичный государственный деятель Муравьев не смог устоять перед искушениями зависти. Генерал-губернатор Восточной Сибири стал завидовать скромному подвижнику Невельскому и не нашел в себе мужества, чтобы при ликвидации Амурской экспедиции и при докладе об этом Александру II настоять на должной оценке выдающихся подвигов Невельского и его сподвижников, отказаться от того, чтобы заслуги Невельского, в сущности, были приписаны правительством Муравьеву.

По отзывам современников, Муравьев был человек, «бесспорно, даровитый, энергичный, способный к кипучей деятельности. Но в то же время — крайне тщеславный, самолюбивый и несправедливый» (А .Сиденснер). В этом отношении Невельской был ему полной противоположностью. По свидетельству современников, «это был энергический, горячего темперамента человек, образованный, самоотверженный, гуманный, до мозга костей проникнутый идеей и преданный ей фанатически, чистый нравственно. Один из знавших его пишет: “...более честного человека мне не случалось встречать”» (А.П. Чехов. «Остров Сахалин»).

При всем том большая, истинная заслуга Муравьева в том, что он был одним из немногих, оценивших с самого начала великую идею скромного капитан-лейтенанта Невельского о необходимости реализовать деяния русских землепроходцев и обосновать закрепление стратегически необходимого России выхода на Тихий океан. В силу этого он последовательно защищал его от несправедливых нападок Нессельроде и его приспешников. Если бы позднее он не соблазнился возможностью несправедливого присуждения ему лавров, которых в действительности заслуживали Невельской и его помощники, то его слава как государственного деятеля осталась бы непомраченной. Однако, будучи человеком тщеславным, он поддался соблазну и повторил грех Каина против Авеля.

А все же истину гласит народная мудрость: «Бог правду видит, не скоро скажет, да больно бьет!». В 1861 году Муравьев и сам был неожиданно и неоправданно рано (ему было тогда всего 53 года) уволен в отставку, хоть и назначен — почетно — членом Государственного совета. Однако, будучи оскорблен всем этим, он, выйдя в отставку, тут же уехал из России за границу, поселился в Париже, там и скончался в 1881 году в возрасте 72 лет. Он был похоронен на чужбине, но просил перед смертью по возможности перезахоронить его прах в основанном им Владивостоке. В декабре 1990 года прах его был перевезен, согласно завещанию, во Владивосток. Летом 1991 года он был захоронен в центре основанного им города.

Муравьеву до увольнения в отставку удалось совершить ряд примечательных действий. Он организовал, хотя и не вполне успешный, третий сплав по Амуру весной 1856 года с переселенцами. Добился утверждения правительством в конце 1856 года Приморской административной области Восточной Сибири со столицей в Николаевске. В этом новом городе тогда же были основаны гимназия и возглавляемый полковником корпуса флотских штурманов В.М. Бабкиным кадетский корпус, выпускником которого стал будущий адмирал С.О. Макаров. Как уже упоминалось выше, в результате переговоров с Китаем Муравьев добился подписания 16 мая 1858 года Айгунского трактата, закрепляющего права России на Амурский край (но еще без упоминания Уссурийского края). В 1859 году Муравьев посетил на пароходе «Америка» открытый ранее корветом «Стрелок» залив Петра Великого и основал там гавань Владивосток.

20 июня 1860 года в эту гавань прибыл транспорт «Маньчжур» с ротой солдат для основания по указанию Муравьева города Владивостока. В августе того же года командир корвета «Гридень» лейтенант Г.Х. Эгершельд и штурман П.Ф. Чуркин провели опись бухты Золотой Рог и пролива Босфор Восточный.

2 ноября 1860 года русскому послу в Китае генералу Игнатьеву удалось добиться заключения Пекинского трактата, завершившего установление современных границ России с Китаем, с признанием Китаем за Россией права на владение Уссурийским краем.

В 1861 году во Владивостоке селятся первые гражданские жители, а в 1862-м Владивосток на смену Николаевску объявляется главным государственным портом на Дальнем Востоке. В 1865 году во Владивосток прибывает первая партия переселенцев из европейской части России. В порту начинается ремонт судов и строительство новых.

Важной вехой в освоении Приморья в период 1856–1870 годов становится деятельность полковника корпуса флотских штурманов В.М. Бабкина, возглавившего систематические гидрографические работы и создавшего основы всего последующего картографического материала побережья Японского моря.

В 1880 году началось регулярное морское сообщение судами Доброфлота между Одессой и Владивостоком, а местными судами — между Владивостоком и поселками Приморья. С 1883 года начинается массированное переселение в Приморье крестьян с Украины.

28 апреля 1880 года Владивосток официально утвержден столицей Приморья, а пост Хабаровский при слиянии Амура и Уссури утвержден городом Хабаровка, чуть позже, в 1893 году, переименованным в Хабаровск, ставший столицей Приамурского края. В 1891 году там был установлен памятник Муравьеву, созданный скульптором Ф.М. Опекушиным, автором известного памятника Пушкину в Москве и одним из соавторов памятника Тысячелетия России в Новгороде. Вихри событий революции и Гражданской войны смели с лица земли этот памятник (1925).

В 1897 году Уссурийская железная дорога связала Владивосток с Хабаровском. Началось русское строительство Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), и в 1898 году на этой дороге был построен русский город Харбин. КВЖД была достроена в 1903 году.

В 1880 году начинаются работы Гидрографической экспедиции Восточного океана, основанной подполковником корпуса флотских штурманов А.С. Стениным. Участниками этой экспедиции М.Е. Жданко и Б.В. Давыдовым были созданы в 1923 году первые лоции дальневосточных морей.

Память о подвиге Невельского, значение которого искусственно принижалось его недоброжелателями в первые годы после его отстранения от исследований и освоения Дальнего Востока России, неотвратимо восстанавливалась новыми поколениями русских моряков и ученых. Она неотрывно присутствует в многочисленных статьях и книгах, посвященных Дальнему Востоку, в географических названиях на картах. На Сахалине есть город Невельск, речки Невелька и Невельская, гора Невельская; в Охотском море его именем названы залив, пролив, мыс, бухта, фарватер, банка...

Дело, которому была посвящена жизнь Невельского, получило достойное завершение в годы после победы над Японией и восстановления дальневосточных владений России в многочисленных гидрографических и океанографических экспедициях. Бесстрашие и настойчивость Невельского и его помощников в исполнении нравственного долга перед Отечеством стали примером исполнения гражданского долга, столь необходимым нашим современникам в их попытках утверждения национальной идеи России и сплочения народа в великую нацию.

 

Глеб Борисович Удинцев родился в 1923 году в Москве. После окончания геофака МГУ работал в Институте океанологии им. П.П. Ширшова, затем в Институте физики Земли им. О.Ю. Шмидта и в Геологическом институте РАН. В настоящее время руководит лабораторией геоморфологии и тектоники дна океанов в Институте геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского РАН. Член-корреспондент РАН, профессор, доктор географических наук. Г.Б. Удинцев — участник Великой Отечественной войны (штурман самолета-бомбардировщика авиации дальнего действия), награжден боевыми и трудовыми орденами и медалями, дважды лауреат Государственной премии СССР.

 

Москва, август, 2007



[1] По рукописи этой статьи я получил существенные замечания и дополнения от сотрудника Центрального картографического производства ВМФ МО РФ капитана 1-го ранга С.Н. Мишина. Я глубоко благодарен ему за это.


Реклама:
-