С.П. Пыхтин

Приморский синдром

Закономерно, а кажется чрезвычайным

Сообщения о том, что в том или ином поселении страны прекращаются поставки электроэнергии или выходят из строя системы теплоснабжения, - удивления не вызывает. Даже когда такое происходит не в летнюю жару, а лютой русской зимой, и не в районе Сочи или Туапсе, а на Крайнем Севере. А северные условия в теперешних российских границах - это не менее трех четвертей наличной государственной территории. И в самом деле, разве на протяжении последних пятнадцати лет не произошло столько коренных, фундаментальных изменений, относящихся к социально-экономическим, общественно-политическим и национально-государственным факторам нашей жизни, которые бы не расшатывали и разрушали до основания жизнь страны, чтобы иного результата и быть не могло.

Все это время деградация и депрессия накапливались, и дело заключается в том, что в какой-то момент должен был неизбежно наступить период катастроф. Где-то отключают тепло, где-то все способные к труду теряют работу и заработок, где-то начинают кровавый мятеж, где-то топят в океане уникальную космическую станцию. Если страсть крушить и жечь охватывает миллионы, то было бы странно, если бы ничто не разрушалось и не горело.

Надо ли, анализируя теперешние приморские страсти, поминать и о распаде государства российского в 1990-1993 годах? Но ведь именно из-за него утрачено не менее половины хозяйственного потенциала и дезорганизованы экономические отношения. На их восстановление при существующих порядках необходимы десятилетия, но эти порядки как раз и разорвали налаженные связи между предприятиями. Вот откуда "растут ноги" у многих нынешних несчастий. Из источника, на котором написано слово "политика", столь нелюбимое населением и государственными мужами.

Вспомним, как ликовали в то время человеческие массы, собиравшиеся на площадях больших городов. Что это было? Дипломированное невежество, не желающее понимать, что в действительности скрывается за суверенитетами или самоопределениями? Или кощунственное веселье толп, которые любую смуту подсознательно воспринимают словно праздник? Какая в сущности разница. Но слова-то из "песни истории" не выкинуть. Хотя наши политические деятели, вроде бы люди, которые разбираются в терминологии, тем не менее бояться, как огня, даже произносить слово - "политика". Чисто лексически "политика" отождествляется чуть ли не с мистикой, хотя по Аристотелю человек – как раз "политическое животное", и, стало быть, всякое его стремление отгородиться от политики является самоотчуждением, возвратом в варварское, животное состояние.

Е.И. Ноздратенко, тогда еще губернатор, публикуя толковую и откровенную статью, в которой анализирует события в Приморье, метко называет свой край "зеркалом общероссийского кризиса". Но при этом делает пару досадных в столь откровенном материале оговорок: что "кризис имеет куда более серьезную - экономическую и организационною - основу", и что "дело не в политической составляющей". Но ведь давным-давно замечено, что политика - та же экономика, но осуществляемая иными средствами. Существенной, коренной разницы между ними нет. Изолируйте одно от другого, и поражения неизбежны. Что и происходит, огорчая, но почему-то нисколько не уча.

Ну хорошо. Попробуем абстрагироваться от непосредственно политических факторов текущего периода русской истории: от борьбы партий, от столкновения идей, от влияния на наши события извне и т.д., словом от всего того, что варится и жарится в так называемой “надстройке”. Оставим в покое до поры до времени кабинеты, коридоры и подвалы власти; мэров, губернаторов, министров, президента и всех остальных сильных мира сего. Не таких уж сильных, по правде сказать, но все-таки… Чтобы разобраться с причинами, механизмами и иными - в данном случае объективными - обстоятельствами, из-за которых системный кризис вышел за границы одного края и приобрел "общероссийский масштаб", попробуем их классифицировать. Иначе говоря – займемся “базисом”.

Возмущение социума или бунт металла

Есть география, пространства и природа на них. В пустынях нет наводнений, а у нас есть. Возле Гольфстрима не бывает жестоких зим, а у нас "более чем". Францию, Англию или Германию можно проехать на машине из конца в конец за несколько часов. Россию за несколько часов можно только пролететь, да и то, если повезет с техникой. Отсюда не только другая жизнь людей, но и иное их мироощущение, мировосприятие, мировоззрение. Этих обстоятельств нельзя изменить или переделать. И чтобы они не мешали и не раздражали, их надо познавать, приспосабливаться к ним и полюбить. И упаси Господь их игнорировать. Но нашим "верхам" и в прошлом, да и теперь, свойственно быть не столько деловыми “штольцами”, сколько инициативными, в отличие от прототипа, “маниловыми”. Русская жизнь их не устраивает. Им хочется жить, как в Европе или в Калифорнии. Но этого никогда не будет, потому что, вспомним еще одного классика, не может быть никогда. Никогда!

Вместе с тем существуют обстоятельства, созданные людьми, или то, что обычно называют искусственной средой. Города, поселки, предприятия, пути сообщения и многое другое. Эта по сути русская "вторая природа" самобытна и неповторима в той же мере, как и естественная. В нас, к примеру, другая ширина железнодорожной колеи. Неужто это прихоть Николая Первого? Заводы и фабрики у нас спланированы не совсем так, как на Западе. И речь идет не об отсталости. Отсталая индустрия не может выиграть мировую войну или освоить космос. Десятилетиями мы не могли справиться со специализацией производства. Наши предприятия, если посмотреть на них изнутри, - многоотраслевые комплексы. Почему? Пространства диктовали такую организацию. Проигрывая в разделении труда, мы выигрывали во времени, в надежности и устойчивости самих хозяйственных комплексов.

А посмотрим на архитектуру и градостроительство наших городов, что теперь особенно важно. Почему Америка, да и Австралия, были в начале века одноэтажными, теперь - двухэтажными, а мы - нет? Земли у нас и у них - некуда девать. Или мы, одинаково с Западом предпочитая масштаб и размах, менее ценим уют? Однако разница-то очевидна. Секрет же скрыт в социальной истории. С 1917 года - почти век – у нас все хозяйствование было обобществлено и централизовано, а многое централизовано и до 1917; у них, несмотря на революции, развивалось преимущественно частное и обособленное предпринимательство. Мы - единая фабрика в масштабе страны, они - огромное количество юридически и технологически самостоятельных фабрик. Поэтому у них рынок и договор, у нас - по той же причине – план и приказ. За ними - последовательная смена вех и эпох, у нас - постоянные скачки, при которых один исторический период был вынужден опровергать предыдущий. Они старели, а мы не успевали стареть. "Страна-подросток" отнюдь не поэтический образ, как можно было бы предположить, а глубокое наблюдение. Русские писатели, являясь скорее философами, чем беллетристами, видели острее и дальше ученых.

Была масса причин, из-за которых в течение XX века все без исключения города России превратились в нагромождение многоэтажных железобетонных бараков. Тысячи таких поселений возникли повсеместно – те же пресловутые "черемушки", унылая монотонность которых вошла в фольклор.

И все-таки за недостатками, которые становятся все труднее выносить, надо увидеть неизбежность их появление. И дело не в Хрущеве или Брежневе, а в двух вещах – в состоянии экономики, для пропорционального развития которой всегда не хватало наличных ресурсов, и в социальном строе. Социализм предполагает национализированный жилищный фонд. При нем не человек определяет, где, как и в каких условиях он будет жить, а государственная власть. Лишая человека права на личный дом в городе, она присваивает себе все заботы о жилье и его обслуживании.

Но то, что приживается в одном строе, протестует в другом. Когда социализм в нашей стране сменил в городах в 1917 году капиталистические порядки, неудобства носили в основном межличностный характер. Кроме жилищных. Первые как-то сглаживались, вторые - накапливались. Сначала уплотнение, породившее коммуналки, потом подвалы и бараки, затем "хрущобы". Как писал М. Булгаков, горожан в СССР испортил квартирный вопрос. Он знал по себе, о чем говорил.

Дело в том, что в промышленности России за предвоенных 10 лет надо было, предвидя неизбежность мировой войны, совершить то, на что Европе и США понадобилось 100. Созданный индустриальный потенциал обеспечил нашу победу 1945 года. Расплатиться за него пришлось бытом, а об одноэтажной или двухэтажной России пришлось забыть.

Отсюда не только многоэтажье городов, точнее – их пятиэтажье, но и централизация всего инженерного городского хозяйства. Жилище в наших городах, даже тех, возраст которых намного за 300, за редким исключением, - отнюдь не старье. На 80-90 процентов оно отстроено в послевоенное время. Отсюда не только производство, но и городской быт в России в хозяйственном отношении рассчитан на обобществленную, централизованно управляемую собственность, и мир индивидуальных интересов, неизбежный при частной форме собственности, им несвойствен.

Однако к концу 80-х годов наше общество созрело для того, чтобы сделать скачок из мира, где все процессы централизованы, в мир, где они децентрализованы, из царства “осознанной необходимости” в царство “неосознанной свободы”. Последствия такого прыжка, впрочем, вряд ли кто удосужился хотя бы подсчитать. Легкому на подъем социуму по-видимому легче перестроиться, чем недвижимым средствам производства. Люди приспосабливаются, современные машины и инженерные системы - нет. В результате именно техника выходит из строя, чтобы вслед за нею “выходили из строя” люди.

Все ли дело заключается в том, что "не выдерживают энергетические нагрузки"? Оказывается - нет. "Очевидно неразумно "энергетическое" устройство нынешней России; страна не может работать на обеспечение потребностей энергетиков". Это говорит приморский губернатор. Теперь, оказывается, в технике и технологии "сходит с ума" то, что было прежде "разумно". Мы разучились трудиться, нет денежных средств, рабочая сила деквалифицирована? Все это так и есть. Но главное все-таки - бунт металла, конструкция которого предполагает другие условия владения и экономических отношений, а значит - и эксплуатации.

Данайские дары для новых троянцев

Приватизация сама по себе не хороша и не плоха. Она не имеет свойств. Все дело в среде, где ее осуществляют, в масштабах и в скорости проведения. Даже если отвлечься от того, что в Европе приватизируется государственная собственность, а у нас - общенациональная, а это далеко не одно и то же, все равно между нашими и зарубежными условиями хозяйствования общего практически нет ничего.

Европа приватизирует (если решается на это) в год по чайной ложке. Мы - все сразу. Она приватизируют точечно и выборочно, главным образом то, что становится убыточным. Мы - все подряд и прежде всего самые прибыльные объекты. Фонды, которые она приватизирует, рассчитывались и создавались в условиях частнособственнических и рыночных отношений. Мы - что на веки вечные предполагало отношения коммунистические. У европейцев приватизация – как правило выгодна обществу, у нас - всегда выгодна единицам. Там приватизация - вопрос экономический, у нас - социально-политический. Для них приватизация в порядке вещей, часть существующих имущественных отношений. У нас она синоним новой революции, уничтожающей прежние отношения собственности.

Вернемся к городу. Это совокупность многоэтажных панельных домов, в каждом из которых живет несколько сотен семей, а их жизнедеятельность зависит от бесперебойной работы сложнейших инженерных общегородских систем с коммуникациями, протяженность которых превышает сотни и тысячи километров. Благополучие горожан неизбежно должно превратиться в кошмар, стоит его жителям скопом приватизировать и жилищный фонд, и промышленные предприятия, и муниципальные службы. Многоэтажный, многоподъездный и многоквартирный дом, в котором несколько сотен владельцев, не знакомых между собой, из которых ни один не отвечает за его целостность, не может не прийти в негодность. Это всего лишь дело нескольких лет. Подобная перспектива не возникнет, если в городе, кроме его центра, большая часть жилья - особняки или коттеджи. Тогда не важно, принадлежат они частным лицам, или “обществу”.

Более того. Господствующая система отношений собственности, при прочих равных условиях, предопределяет архитектурные решения и градостроительство в целом, а архитектура - инженерию. Здесь все взаимосвязано и взаимно обусловлено. Когда наше общество решило перейти к частной собственности на жилище в многоквартирном доме, оно не обратило внимания на последствия такого шага. По-видимому журавль в небе казался большинству привлекательнее синицы в руках. Действительность, однако, опровергает это наивное и невежественное заблуждение.

Дело, конечно же, не в том, что в жилищном хозяйстве муниципальная или государственная собственность лучше частной. Отнюдь. Могут быть частными и крупные жилые дома. Но собственником именно таких домов, как правило, должно быть одно лицо - физическое или юридическое, а при частной собственности - поселение как таковое, управляемое муниципальными властями. Любая другая форма собственности рано или поздно приведет жилищный фонд и обслуживаемые его инженерные коммуникации в упадок.

Владение имуществом предполагает ответственность. Если дом принадлежит частным лицам, не являясь даже собственностью поселения, то забота о его эксплуатации - частное дело владельцев. При социализме городские предприятия, местные власти и министерства заботились о ремонте, воде, тепле, электричестве, связи, благоустройстве и очистке от мусора. Многое, как известно, при этом делалось из рук вон. Но система действовала.

В доме, который человеку не принадлежит, он жилец. По сути дела ему при этом ничего не надо оплачивать, и квартплата является скорее моральным знаком, чем выражением действительной себестоимости. Само собой, что уровень зарплаты при прежней системе предполагал возмещение лишь минимальных издержек сугубо личного характера. Но такова сущность экономических отношений при социализме.

Все должно измениться, как только жилец превращается в собственника жилья. Поддержание жилища в надлежащем состоянии, включая его текущий и капитальный ремонт, становится его частным делом. И за все услуги, на исполнение которых заключаются, кстати говоря, гражданские сделки, он должен платить звонкой монетой по рыночным ценам. А это значит, что его доход должен содержать теперь и долю, необходимую для таких расходов, что было излишним прежде. Революция в отношениях собственности может стать бедствием, если она не сопровождается революцией в доходах: собственность предполагает платежеспособность.

Производственная приватизация и ее последствия

Если приватизация жилья создает для собственников дополнительные обязанности по его содержанию, то приватизация предприятий наоборот, по отношению к контрагентам их прерывает, если отношения между ними не обусловлены теперь наличием договоров. Владельцы электростанций или котельных, к примеру, вовсе не обязаны теперь, в качестве частных предпринимателей, безвозмездно заботиться о человечестве. Как отмечает губернатор Е. Ноздратенко, акционирование ТЭКа в Приморье привело к тому, что "на месте государственных энергетических предприятий стали вырастать акционерные общества со своим уставом, подчинением непосредственно РАО "ЕЭС России". Ни губернатор, ни местная власть не имеют возможности влиять на ценовую и кадровую политику этих АО. Эти предприятия активно работают по извлечению прибыли".

Но перед нами не отклонение от норм закона, а их исполнение. Смысл предпринимательства, предусмотренный законами, состоит в извлечении прибыли, в обогащении. Поэтому отключение жилых домов от света и тепла - лишь первые акты предстоящей общенациональной драмы. Мы еще увидим, как человеческий театр наполнится душераздирающими сценами, когда новоявленных собственников жилья станут выбрасывать на улицу по исполнительному листу кредиторов вследствие их несостоятельности. Поэтому вряд ли можно будет избежать передела в будущем жилищной собственности и концентрации ее в руках немногих владельцев, стоит только лишить приватизированные квартиры государственных или муниципальных дотаций. А именно в этом смысл предстоящей и, по-видимому, предрешенной коммунальной реформы. Опыт Европы и Америки показывает, что лишь немногие лица наемного труда, буквально единицы, могут позволить себе иметь в городах собственное жилье. Удел подавляющего большинства - "по одежке протягивать ножки" и снимать квартиры.

Если в условиях обобществления всего народного хозяйства его централизованное управление предполагало наличие определенных социальных критериев, соблюдение баланса между доходами и расходами населения, то в условиях преимущественно частнопредпринимательской деятельности такими обстоятельствами приходится пренебрегать. Рынок диктует свои условия. Только в 2000 году цены на мазут, например, поднялись в 5 раз, а тариф на электроэнергию для промышленных предприятий Приморья составляет 70 копеек за кв.-ч., когда как в Иркутске, Красноярске или Ульяновске - 15 коп. При этом РАО "ЕЭС России" требовало увеличить его до 84 коп. Само собой понятно, что при низких доходах частные владельцы квартир в многоэтажных домах не могут быть платежеспособными потребителями, а коммунальные предприятия - стабильными поставщиками своих услуг.

Таким образом, кризис, с которым столкнулось Приморье, имеет не технологическую, а социально-экономическую природу. Когда выясняется, что "жилищно-коммунальное хозяйство края не получало достаточные средства для ремонта и реконструкции устаревших систем", то корень проблемы не в глаголах, а в существительных. При сложившихся экономических отношениях в обществе, объективно противоречащих наличным производительным силам страны, необходимых средств не будет никогда.

Но не обошлось и без производственно-технологических сбоев, о которых рассказал приморский губернатор:

"В крае ранее было построено четыре крупные электростанции, которые ориентировались на использование угля из дальних разрезов, то есть привезенного из-за его пределов. Так было устроено в СССР с его дешевыми железнодорожными тарифами. Причем, каждая станция прикреплялась к определенному разрезу. Например, ЛуТЭК настроен на зейский уголь из-под Иркутска, Владивостокская ТЭЦ-2 – на харанорский уголь под Читой, Артемовская ГРЭС – на нерюнгринский уголь из Якутии. Точно так же строили электростанции Хабаровского края и Сахалина. И вдруг уголь перестал поступать – его становилось с каждым годом все меньше и меньше. Почему? Видимо износилась техника, видимо без господдержки угольная отрасль не может выживать, видимо все эксперименты проводились на имевшихся запасах – техники, вскрышных объемах. А теперь пришли к тому, к чему и шли так целенаправленно всей страной: к отсутствию в государстве топливного баланса". И хотя в декабре в Приморье никаких потрясений с энергетикой еще не было, но "проблемы начались в январе, поскольку уголь из-за пределов края не поступал 23 дня, хотя должен был поступать каждый день". Добавим - железнодорожные тарифы тоже резко выросли.

Еще один важный момент: "В крае всего три города живут на большой энергетике – Владивосток, Артем и Партизанск, все электростанции входят в состав РАО ЕЭС. А остальные города имеют так называемые муниципальные котельные – их 673. Так вот, на 673 котельных в Приморье было и топливо, и на 99,9 процента они были отремонтированы и подготовлены к отопительному сезону, что подтвердили три комиссии Госстроя. Но начались сбои в большой энергетике, и стали отключаться котельные: от прыгающей нагрузки начали выходить из строя электродвигатели, стрелять кабели, гореть подстанции. Вот какая беда последовала одна за другой: при наличии топлива невозможно было организовать ритмичную работу котельных".

О чем идет речь? О государственных или муниципальных предприятиях? Нет. Перед нами частный сектор экономики, возникший в результате ваучерной приватизации, в деятельность которого государственная власть предпочитает не вмешиваться. Надо ли удивляться тому, что Россия, экспортируя сотни миллионов тонн нефти и миллиарды кубометров газа, замерзает. Спрашивается, разве такое может быть? Может! Такова своекорыстная логика частного предпринимательства, если перед ним возникает сверхприбыль. Вспомним сказанное еще в начале века - "сами недоедим, а вывезем". Это о зерне. Теперь в дело идут нефть, газ, уголь.

Возможности власти

События в Приморье обнажили всю нетехнологичность, неэффективность и противоречивость отношений между различными ступенями власти - как государственной, так и местной. С одной стороны, ни один ее уровень не обладает необходимым объемом бюджетных или резервных средств, чтобы использовать в чрезвычайных условиях. Хотя, как знать, может быть общество и не знает всей правды на этот счет. Когда некий путешественник Конюхов, участвующий как раз в эти дни на всей страх и риск в международной регате в районе Австралии потерпел аварию, у МЧС нашлось и 300 тыс. долларов, и самолет под парами, чтобы направить в южные моря спасательную экспедицию. Стало быть, на Конюховых деньги у Москвы есть, а на замерзающие города - нет. Ниже будет показано, что странность такого рода вполне законна.

С другой стороны, имеют ли институты власти - местной, региональной, правительственной - рычаги воздействия, предусмотренные законодательством, чтобы отрасли хозяйства страны подстраивались, приспосабливались, ориентировались под нужды, потребности, задачи населения, предприятий и государства в целом? Как мы видим, таких рычагов у них нет, да их и не может быть, поскольку административное воздействие на субъекты экономики не вписываются в положения, закрепленные действующей Конституцией и предусматриваемые текущим законодательством.

Не существуют между властями различного уровня и отношения соподчинения или подотчетности? Что органы местного самоуправления самостоятельны в пределах своих полномочий и не входят в систему органов государственной власти, говорит ст.12, относящаяся к "основам конституционного строя". Право же местного самоуправления всех поселений страны самостоятельно владеть, пользоваться и распоряжаться муниципальной собственностью и решать вопросы местного значения - предписание главы 8 (ст. 130-133) Конституции.

Казалось бы, все предусмотрено, как везде. Вот только не учли, что ни одно из поселений страны, за единичными исключениями, не в состоянии обладать таким обособленным экономическим потенциалом, включая бюджетные доходы, чтобы удовлетворительно решать вопросы местного значения, например исполнять правомочия собственника в отношении всего коммунального жилищного хозяйства. И это имело бы место даже в том случае, если бы в стране не было, как сейчас, экономической депрессии, то есть является объективным фактором. Иначе говоря, уровень экономического развития наших поселений (городов, поселков, сел, деревень) недостаточен для такой самоорганизации, чтобы их население могло управлять ими самостоятельно, без участия государственной власти и государственных ресурсов.

Строго говоря, события, аналогичные Приморским, не подлежат непосредственному ведению федеральной власти. Ни статья 71, ни 72 Конституции, которые исчерпывающим образом определяют, чем она может ведать, о региональных или муниципальных проблемах жизнедеятельности страны не упоминает. Разве что когда дело касается федеральных энергетических систем и федерального транспорта. Если же наступает необходимость борьбы с катастрофами, стихийными бедствиями, эпидемиями, или ликвидации их последствий, то тогда это полномочие относится к совместному ведению федеральных и региональных властей. Таково предписание ст.72. Отсюда энергичная деятельность МЧС России в Приморье и его особая забота о судьбе путешественника Конюхова.

Во всех остальных вопросах, подлежащих правовому регулированию, вся полнота власти, находящаяся между федеральным уровнем и уровнем самоуправления, отнесена к субъекту федерации. Но и здесь не все так просто.

Вспоминается давнее, 1997 года, но не потерявшее актуальности выступление главы администрации Москвы Ю. Лужкова на экономическом совещании в Краснодаре, в котором давалась характеристика сложившегося положения в экономике, которое за эти годы отнюдь не стало лучше. Скорее наоборот. Вот лишь некоторые выдержки:

"Структура экономики уродливо деформируется: “Россия приближается к нищенской экономике “тотального проедания”. “Безусловным” явлением стал “развал экономики и обнищание значительной, недопустимо большой части россиян”. Но при этом “есть весьма влиятельные люди, богатство которых, несмотря на тотальный спад производства, растет”. “Главные ошибки мы наделали в приватизации”. ”Государственное имущество отдано за бесценок”. “Разбалансирована, если не сказать разрушена, система наполнения и расходования государственной казны”. “Большая часть предприятий лишена оборотных средств”. Из-за “неуклонного спала товарного производства” национальное хозяйство “почти достигло критической черты”, за которым “возможно саморазрушение экономики”.

Если переосмыслить сказанное, то получается, что наличие вместо единого государственного поля почти что 100 "регионов", обособленных друг от друга не только в правовом и территориальном, но и в административном и каком угодно ином отношении, делает "саморазрушение экономики", расчлененной на тысячи частей, не только возможным, но и неизбежным, а в сложившихся условиях прямо-таки закономерным. А в экономике, как и в любом чрезвычайно сложном деле, рвется сначала там, где тонко. Не секрет, что Москва - самый экономически обеспеченный субъект, поэтому он, не дай, конечно, Бог, взорвется последним. Скорее всего именно Приморье (и не оно одно), как ни считать, одно из наиболее тонких, легко ранимых и уязвимых хозяйственных участков России. Для российского общества события там - не только неожиданная беда, если угодно - бедствие, но и предуведомление, предупреждение: "было совершено столько ошибок, что вы оказываетесь у последней черты. И поэтому, пока еще не поздно, их надо исправлять".

Следовательно, дело не столько в лицах или персоналиях, наделенных некими важными полномочиями, сколько в принципах организации государства, которые определены основными законами. Нельзя делать вид, что ничто в этом мире не взаимосвязано и не взаимообусловлено, что напротив - все может существовать отдельно и независимо. Хозяйство - от климата и иных природных факторов. Экономический механизм - от хозяйственных объектов. Условия жизни - от созданной архитектурной среды. Политика - от экономика. Институты государственной власти - от политики и друг от друга. И, наконец, все они, вместе взятые, - от общенациональных идеалов и интересов, от самой России. Как оказалось: ничего подобного: большей ереси, опасной для самого существования страны, трудно себе представить.

По ком звонит колокол Приморья? Он звонит по каждому из нас.