А.А. Калинин

НИКТО ПУТИ ПРОЙДЕННОГО У НАС НЕ ОТБЕРЕТ

Уроки для обывателя

Конец столетия (и тысячелетия) - такой момент, когда желание высказать соображения по абстрактнейшим вопросам возникает не только у общепризнанных и специально обученных гениев, но и у обывателей, в обычные времена предпочитающих “молчать в тряпочку”, дабы аляповатыми мыслями своими не возмущать гениев, непреклонно управляющих историческим процессом. Как говорится, куда конь с копытом... Вот и автор, принадлежащий именно к обывателям, этим годным разве что на гумус истории тварям дрожащим, решился оценить уроки столетия со своей гнусной жердочки, можно сказать, с загаженного насеста, избегая цитат из отцов церкви: Ильина, Карсавина, Франка, Трубецкого, Бердяева, Ленина, Сталина, Авторханова, Солженицына, Дугина и (добавим для рифмы) Проханова.

Примечательно, что с какой точки зрения на это столетие ни смотри (хоть с возвышенно-научной, хоть с убого приземленной мещанской), столетие выглядит едва ли не сплошным лихолетьем. Процесс переработки обывателей на гумус истории как начался с войн, революций, голода и эпидемий, так и продолжается, причиняя неимоверные страдания нашему Президенту и стоящим вкруг него могучею кучкой специально обученным гениям.

Можно сказать, XX век в России был веком смертельной борьбы с обывателями всякой веры и всякого этнического происхождения. Приходишь в полное остолбенение, когда видишь, сколь разные гении были, по сути дела, товарищами по этой титанической борьбе с обывателями. Долгое время казалось, что обывателей не одолеть. Однако наметившаяся к концу столетия устойчивая тенденция к сокращению их поголовья дает-таки надежду на то, что несмотря на страдания нашего Президента по поводу неукоснительной убыли населения, борьба с ним, пожалуй, завершится полным и окончательным успехом.

Вероятно, каждый гражданин Отечества, дочитавший статейку до этого места, уже преисполнился самого святого, самого благороднейшего негодования и хочет, за неимением под рукой автора, растерзать хотя бы страницы, на коих напечатан такой богомерзкий пасквиль.

Признавая онтологическую, гносеологическую и экзистенциальную праведность такой реакции всякого гражданина России, автор, однако, считает своим долгом с прискорбием отметить, что замена глубоко оскорбительного слова “поголовье” на нейтрально-демографический термин “численность” сути дела и урока истории XX века ничуть не меняет. А суть дела (и главный, первый урок истории XX века) состоит в том, что непреклонно управляющие историческим процессом гении, образующие российскую элиту, к прочей, с позволения сказать, публике, т.е. к массе обывателей относилась, относится и намерена в дальнейшем относиться как к скоту. И всякие революции, перевороты, возвращения на магистральные пути истории и в лоно цивилизации или эпохальные прорывы прочь с магистральных путей и вовне цивилизации лишь усугубляли это отношение элиты к массам.

Нельзя с полной уверенностью сказать, кто более страдал от этого - Николай II, Сталин или Ельцин. Впрочем, уйдем от размышлений о страданиях конкретных выдающихся личностей. Их души - потемки. С нас достаточно того, что есть основания полагать: элита, в силу своей неимоверной во всех отношениях развитости, всегда страдала, страдает и обречена страдать глубже, острее и больнее, нежели обыватели.

Прочтите старую тетрадь любого расстрелянного генерала (министра-капиталиста или, напротив, сталиниста, публициста, члена ЦК, полит-технолога или иного инженера человеческих душ) - и вы поймете, какой возвышенностью обладали эти люди, как они жаждали любить все человечество, не будь все человечество, до которого они могли дотянуться в страстном желании облагородить то, до чего они могли дотянуться, просто скопищем обывателей и трясиной свинцовых мерзостей мещанства. Все прекрасное, что бы ни несли с собой элиты (неважно, было ли это православным самодержавием, “белой идеей”, “красным проектом”, евразийством или рыночной демократией и умеренным социал-демократизмом М.С. Горбачева), все было предано обывателями и с непристойным чавканьем погрузилось в смрадное болото мещанства. Где и сгинуло. Вместе с золотом Колчака и КПСС, кредитами МВФ и много чем еще.

Да, российским элитам фатально не везло с народом-обывателем. Таков второй урок истекшего столетья-лихолетья. Утверждать обратное невозможно. Уже хотя бы потому, что до недавнего времени обыватель демонстрировал отвратительную живучесть, которую утратил не прежде, чем привычные для него смыслы. Да и всякие смыслы вообще. С обывателями много чего приключалось в XX веке, но такая вот загогулина (в смысле утраты всяческих смыслов) с нами впервые приключилась лишь на излете столетья.

Если сказанное непонятно, то поясним: что бы ни вдалбливали в наши стоеросовые головы непреклонно правившие историческим процессом гении, обыватели достаточно туго знали, что есть явное зло, а что есть неоспоримое благо, благодаря чему и выживали. Не каждый по отдельности, а как вид или популяция. Теперь вместо консенсуса по принципиальным этическим вопросам - сплошной сумбур. Скажем, в каком-нибудь 1918 или 1919 г. что красные, что белые, что то огромное большинство обывателей, которое относилось и к тем, и к другим как к чуме и которое мечтало лишь о скорейшем прекращении кошмара, были согласны с тем, что Николай II был слабым правителем. На этом согласие кончалось, и начиналась борьба на уничтожение, но хоть какая-то возможность взаимопонимания сохранялась.

Не то теперь. В массе обывателей нет намека ни на согласие, ни на возможность взаимопонимания по обширнейшему кругу вопросов. Начиная с простейших, вроде “Правда ли, что Чубайс и Гайдар - величайшие гении?” до более сложных, вроде “Нужна ли нам, детям эпохи посткоммунистического постиндустриального постмодерна, отечественная промышленность и вообще какое-либо отечественное производство?”, “Надо ли укреплять рубль супротив доллара?” или “Надо ли детей рожать?”. Сегодня мы говорим на разных языках и без надежды быть понятыми. Возможно, поэтому и говорим на какой-то ублюдочной фене, все чаще не справляясь с падежным управлением и нимало не заботясь о связности речи (многие основополагающие документы нашей лучезарной эпохи написаны с полным пренебрежением к русскому языку и логике).

Третий урок уходящего столетия таков: нашей вольной натуре, нашему национальному духу-характеру ни один мыслимый способ производства не походит, как не подходит и ни одна известная форма государственного устройства, сиречь правления. Судите сами. Капитализм до 1917 г. у нас был отсталый, про социализм говорить не будем, а теперь у нас снова капитализм, только уже не отсталый, а ублюдочный и какой-то нежизнеспособный. Монархия нам не подходила настолько, что завалилась как гнилой забор; буржуазная республика стала внушать всем отвращение сразу же после того, как все отпраздновали ее возникновение; про систему “лжи, лицемерия и насилия” и говорить не хочется - сколько она нас ни гнобила, а в конце концов развалилась еще постыднее, чем царизм. Под всеобщий приветственный рев.

Но это еще ничего. Какой же народ не ошибался на нелегком пути к счастью? Даже прославленный своей мудростью и всеми добродетелями американский народ пару раз немножечко ошибался. Но все ж что-то там себе выстроил и вроде неплохо живет. В условиях рынка и демократии. Мы же, поклявшись нашим гениям 40 лет беспрекословно и радостно идти за ними ради созидания рынка и демократии, по пути выдавливая из себя раба (фу, какая гадкая картина - миллионы, которые бредут по пустыне, при этом безостановочно что-то из себя выдавливая), чтоб у нас, наконец. стало как во всем “цивилизованном мире”, взвыли от первого же повышения цен и с тех пор то воем, то скулим, не забывая, однако, в особо назначенные для того дни торжественно и надлежащим образом отдавать голоса нашим гениям — единственно для того, чтобы чуть ли не на следующий день рвать на себе остатние волосы и проклинать сволочную демократию. Нет, не подходит нам демократия.

И рынок тоже нам не подходит. Потому как мы через этот проклятущий рынок обнищали, одичали. Потеряли себя.

Обратно в социализм мы, обыватели, не хотим, в капитализм — рады бы, да грехи не пускают. Итог — полная потеря цели и смысла бытия народа и жизни отдельного человека, ибо эти смыслы ни к какой сумме денег свести нельзя, а более ни в чем искать смысл жизни не ведено, потому как все время какой-то великорусский империализм получается. Всеобщая дезориентация проявляется, в частности, в том, что на людей, целеустремленно ворующих, к концу века стали смотреть как на избранников Божьих: раз так азартно и безостановочно воруют, значит имеют какую-то непостижимую для нас, высшую цель.

Четвертый урок ушедшего столетия состоит в том, что мы, обыватели, ни в чем никогда не виноваты. Мы доверчивы, смиренны и терпеливы, чем беззастенчиво пользуются другие. Они пользуются, а мы того пуще становимся доверчивее, смиреннее и терпеливее. Они пользуются, а мы того пуще. А потом р-р-раз — и вмиг озвереем. Так, что потом самим стыдно становится. Этот стыд делает нас снова доверчивыми, смиренными и терпеливыми. Готовыми идти за перегруппировавшейся элитой хоть на битву, хоть на радостный труд. Заранее зная, что ничего, кроме очередного позорища, из нашего радостного марша не получится.

Пятый урок и главное достижение истории России в XX веке — это полное отречение от всяких абсолютные истин, безверие. Не в смысле гнусного атеизма, а в смысле отсутствия какого-либо смысла во всем. В начале века такого безверия не было. Можно по-разному относиться к эсерам, кадетам, большевикам, меньшевикам и прочим (смено)веховцам и последователям Л.Н. Толстого, однако надо признать, что среди них были люди, действительно во что-то веровавшие и серьезно относившиеся к своим принципам и целям. Оглянемся вокруг себя сегодня. Что ни ярлык, то подлог. Нет у нас никаких монетаристов, либералов, коммунистов, социал-демократов и просто демократов, нет ни левых, ни правых. Есть только бойкие, оборотистые люди, на которых мы почему-то с умилением взираем и которым безгранично доверяем. И организованный этими людьми сетевой маркетинг. Так что у нас нет ни только левых-правых, монетаристов-либералистов (без этого добра можно было бы обойтись), но у нас нет, простите, даже конституции.

Впрочем, и без конституции обойтись можно. Но, если приглядеться, так ведь ничего нет, кроме пресловутой трубы, которую мы отдали хорошим людям, чтобы они и нам сделали хорошо (вот-вот тоже сделаем и с железными дорогами, которые и при царе были казенными). Ни рынка нет, ни банков, ни ценных бумаг. То есть все это как бы существует, но не выполняет функций, которые должно выполнять и повсюду выполняет. Кроме России. Функциональная бессмысленность наших достижений, впрочем, нисколько не мешает нам радоваться. Причем радуемся мы именно потому, что во всем этом смысла нет. О, дайте, дайте нам что угодно интернациональное по форме — и мы вмиг наполним это глубоко национальным содержанием. То есть бессмыслицей. Ибо твердо знаем: смысла нет ни в чем. С высоты этого конечного, последнего знания с сострадательной усмешкой смотрим мы на все прочие народы, в отличие от нас так и не понявшие, что конец истории действительно наступил, что нет никакой разницы между Бушем и Гором, исламом и христианством, между Россией и ее отсутствием.

Шестой урок истории богоспасаемого Отечества в этом столетии (равно как и во всех прочих веках) состоит в том, что обыватель имеет шанс кое-как прожить отпущенный ему свыше срок (свыше в данном случае означает не волю Божию, но дозволение власти) только в том случае, если не высовывается, старается поменьше выходить из дому, не лезет не в свои дела и во всем радостно повинуется управляющим историческим процессам гениям. Догадайтесь, какая проблема более всего беспокоит нас? Социология математически точно доказывает - проблема гимна и прочей государственной символики. Гении заказали, чтоб обыватели интересовались именно этими возвышенными проблемами, мы и интересуемся. Тем более что, как любят порой говорить гении, иного не дано. Сомневающиеся в этом да будут извергнуты во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубовный.

Седьмой урок несколько отличается от всего написанного выше. Выше написано, что кругом — стена, которую не прошибешь, не перемахнешь и не объедешь, а потому нечего и дергаться, людей смешить. Все это так. Если нас устраивает нынешнее положение (кажется, оно нас устраивает - все лучшие люди охвачены помрачением конструктивного сотрудничества с властью, которая не удосуживается сказать, что она намеревается делать), то людей смешить действительно не стоит. Если же это положение нас не устраивает, то выход из него пролегает через отрицание всех изложенных выше злобных наветов. Да, нашей элите не повезло с народом. Пусть же отправится к народам более талантливым и благодарным, прекратит борьбу с нами. Да, нашей натуре не подходят суррогаты демократии, социализма, рынка, капитализма и т.д. Это не означает, что нам не походит что-то настоящее, неподдельное. В том, что с нами происходит, виноваты мы сами, а не Маркс, Сталин, Брежнев, Ельцин и Чубайс и не всемирный хасидско-парамасонский заговор. Абсолюты есть, даже если мы их не знаем. Без абсолютов нет смыслов. Без смыслов действительно наступает конец истории - для тех, кто эти смыслы утратил и не желает обретать.

И, конечно, выход из нынешнего постыдного положения зависит от сверхусилий множества обыкновенных людей, а не от очередного подвывиха в могучих умах выдающихся гениев, которые заслуживают всего, кроме нашего безграничного доверия. Нам бы, прежде чем разинуть рот от патологического восторга перед очередным гением, прислушаться к сути его проповедей и к тому, откуда мы, собственно, узнали о гениальности очередного гения. Тут-то и обнаружится, что гений нам ничего по сути вообще не сказал, не говорит и не скажет, а неоспоримая гениальность гения — продукт пиара.

А мы-то думаем... А что мы - в самом деле - думаем? И думаем ли вообще?