Журнал «Золотой Лев» № 135-136 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

В.В. Аверьянов

 

Европа: кризис Nation state

Национальные государства в ЕС превращаются в подобие «больших муниципалитетов»

 

 

Привычные границы понятия «нация» и «национальное государства» в конце ХХ-го изменились и наполнились новым содержанием. Несомненно, важнейшим геополитическим событием в мире последних лет следует признать реальную европейскую интеграцию, формирование конфедеративного государства всех западных европейцев. Что происходит в этом контексте с «европейскими нациями»[1], с теми государствами-народами, которые не только сами традиционно существовали в формате nation-state, но и предложили в XIX–XX веках всему миру этот формат как образец, как универсальный по своей ценности стандарт?

Не важно при этом, что большинство классических «национальных государств» наиболее легко складывались в странах – бывших колониях западноевропейских колониальных империй или в процессе распада империй (как, например, Австро-Венгрии). Легкость нациеобразования в пост-колониальных странах можно объяснить тем, что, освобождаясь от опеки метрополии, сами эти народы не имели опыта развитой государственности и были вынуждены заимствовать свой социально-политический формат.

Однако теперь, когда происходит формирование нового супергосударства – Евросоюза, с гораздо большей остротой встает вопрос о том, насколько универсальным был этот путь – перехода из имперского состояния суверенитета в состояние суверенитетов национальных государств. Встает вопрос о многовековой традиции международного права, идущей от Вестфальского мира, о традиции глобальных институтов сотрудничества держав в XX веке, таких как Гаагский суд, Лига наций и ООН. Перемены последнего времени заставляют обратиться к историческим тенденциям гораздо большего масштаба, чем последние два-три века. Эти перемены предполагают ревизию многих аксиом, на которых базировалось международное право эпохи модерна и которые по инерции все еще звучат в риторике официальное европейской бюрократии в качестве привычных стереотипов.

 

НАЦИЯ И ЦИВИЛИЗАЦИЯ

 

Происходящую трансформацию можно рассматривать с разных точек зрения, но довольно трудно отрицать, что эта трансформация во многом разрешает давний спор между цивилизационной моделью истории и моделью формационной. Объединение Западной Европы, которая, несомненно, является самостоятельным цивилизационным миром, его, так сказать, корпускуляризация, приведение границ политического формата в соответствие с границами цивилизационными, границ хозяйственного макрорегиона Западной Европы с границами стандартов гражданственности и единой культуры – осязательно доказывает правоту цивилизационной модели.

И здесь я бы отметил первый парадокс. Европейская интеграция, будучи процессом однонаправленным с так называемой глобализацией, по существу, по содержанию, знаменует процесс начавшейся дезинтеграции, деглобализации мирового устройства. В 90-е годы многим это было еще не понятно. Иллюзия распространения демократических стандартов, переплетаясь с иллюзорностью глобализации в отдельных сферах технологий и быта, окрасила в розовые тона мироощущение многих экспертов 90-х годов. На время все забыли, что любой виток глобализации обязательно имеет свой «потолок», свои ограничители. Новая паутинка технологической глобализации, покрывшая мир в 90-е годы, представляет собой не что иное как тончайший надстроечный слой, опирающийся на толщу местной традиции, где-то более, а где-то менее органично прикрепленный к ней, но ни в коей мере не подменяющий его и не способный существовать вне него. Эта паутинка ни в какой степени не противоречит развитию самостоятельных цивилизационных миров, не преодолевает культурной, духовной пропасти между мирами, если таковые пропасти есть в действительности. Между тем, весь мир (развивающиеся и догоняющие страны) сравнительно быстро перенимает плоды все новых и новых технологических революций, порою опережая в их разработке и сам Запад (как, например, Россия), но в сущности не становится от этого ближе Западу. Внешнее объединение мира во многом оказывается не глобализацией взаимопонимания и родства, а глобализацией внутреннего разрыва между разными частями человечества.

Но что касается формата национального государства, культурного потенциала нации, то здесь сдвиг глобализации и евроинтеграции может привести к очень существенным переменам. Итак, различение единства первого порядка – цивилизационного и единства второго порядка – связанного с форматом «нации – различение, которое долгие века европейской истории отступало на второй план, но сегодня стало чрезвычайно рельефным.

И здесь можно обратиться к другому парадоксу. Не всякие процессы глобализации являются столь поверхностными и условными. Совсем другое дело – имперский порядок с его трансляцией цивилизационных стандартов. Империя, даже если она существует в стиле soft power, от этого не перестает быть империей. Так вот, все что касается имперских или квази-имперских претензий 90-х годов, все, что касается распространения политического стандарта за пределами западноевропейского мира, всего этого демократического однообразия, единого формата ценностей, так называемого «цивилизаторства», можно уверенно сказать, потерпело полный провал.

 

НАЦИЯ И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

 

Достаточно удачный в Восточной Европе, процесс нациеобразования не был и не мог быть таковым в других цивилизационных ареалах. В Америке местные цивилизации были уничтожены. Но в Японии, Китае, Индии наложения на местные народы западноевропейского шаблона не может не носить поверхностный характер. Наиболее остро процессы насаждения стандарта национальной независимости протекали в исламском мире, где цивилизационную общность до сих пор не удается преодолеть и растворить посредством классического инструментария. В настоящее время евроатлантическая элита[2] предпринимает очередные титанические попытки, чтобы запустить еще один процесс растворения исламской идентичности. На примере исламского мира мы можем видеть, как формат национального суверенитета в качестве некоторой элементарной единицы мироустройства наполняется в разные моменты разным содержанием. При этом сами по себе национальные границы, разделяющие исламскую умму, ничего не решают – все решается в зависимости от того, какие конфликты проецируются на эти границы и в какой конфигурации это происходит (как развиваются противоречия между разными частями исламской цивилизации: шиитами и суннитами, арабами и иранцами, богатыми нефтяными шейхами и беднотой, проамерикански настроенными и более автохтонными, ваххабитами и умеренными и т.д.). Опыт истории показал, что для успешного нациестроительства в других цивилизационных мирах необходимо эти скрытые конфликты обнаруживать, извлекать и разжигать. В противном случае, сама по себе «национальная независимость» приводит лишь к переименованию старых цивилизационных форматов и к их новому воплощению в более современном, как правило, в более агрессивном виде.

Говоря о суверенитете не национальном, а цивилизационном, мы усматриваем в западноевропейском мышлении смену различных волн. На волне глобальной интеграции доминирует цивилизаторская логика, на волне же дезинтеграции свои позиции отвоевывает другая логика – цивилизационная, связанная с аутентичностью данной традиции, ее несводимостью к общечеловеческим категориям и даже отчасти с непереводимостью на другой язык.

Цивилизаторский подход. будучи ориентированным на отдельные сектора жизни, на закрепление «тонкой паутинки» новых технологий, в этом отношении лишен подлинной гуманитарности, он механистичен. Идеологам цивилизаторства ничего не остается как выстраивать плоскостную, двухцветную модель мироустройства. Так действует известный идеолог американского неоконсерватизма Билл Кристол, который в диалоге с западными европейцами использует клише «тирании» и критикует европейский дух Хабермаса в пользу духа Арона, столь же европейского, по его мнению. «Патриотизм, смешивающий национальную принадлежность и Европейскую конституцию, может ли он привести к взятию гражданских обязательств, когда международные проблемы сгребаются в охапку, вместо того, чтобы попытаться их устранить? – пишет Кристол в одной из своих статей. - Свобода неотделима от смелости и от участия в делах мира. Нация, которая делает приоритетом внешней политики сопротивление режимам тиранов, имеет все шансы на то, чтобы быть в своей тарелке. Напротив, внутренний кризис усиливается при отказе идти на риск - выходить за свои границы, чтобы защищать дело свободы. Таков урок Арона: либеральная демократия в силе и добром здравии, когда она отваживается на борьбу с тиранией. Моя Европа - это Европа Раймона Арона, скорее чем Европа Юргена Хабермаса!».

 

ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ КОД СОВРЕМЕННОЙ ЕВРОПЫ

 

Необходимо иногда абстрагироваться от привычных клише, которыми пользуется политическая евробюрократия, не говоря уже об американских идеологах - это необходимо иногда делать, чтобы сохранять честность мышления. И в таком случае мы увидим, что основной конфликт, в котором развивается нация не в ее стереотипном и в конечном счете манипулятивном значении, а в значении исконном (как государство своего народа) – это борьба за место в мировых политических и экономических отношениях. Если формат системы стандартизированных наций – принципиально международный, конструктивистский формат, то представление о нации как субъекте имеет гораздо более глубокую философию. Это представление об органической идентичности народа, о его внутреннем суверенитете.

За рубежом мало знают нашего отечественного мыслителя Николая Григорьевича Дебольского, который определял смысл существования нации следующим образом: "Историческое достоинство племени состоит в его силе для борьбы за свой духовный тип". Именно в борьбе за свой духовный тип, по Дебольскому, народ создает государство (как самый эффективный способ выражать и сохранять этот тип) и становится нацией. Дебольский противопоставляет западноевропейскому (либеральному и космополитическому) видению нации свое видение, которое можно назвать автохтонным и цивилизационным: «С точки зрения либеральной, будущее развитие народа должно согласоваться с некоторым предвзятым отвлеченным правилом; с точки зрения начала национальности это будущее развитие должно согласоваться с действительным ходом предыдущего развития». Таким образом, сам национализм раздваивается в зависимости от того, к какому типу мировоззрений он относится: единой общечеловеческой цивилизации или особых цивилизационных миров.

В России очень часто приходится слышать точку зрения, что у нас с Западной Европой единый духовно-культурный базис – христианство. На этом основании строятся далеко идущие выводы о наличии единой Европы как особого цивилизационного мира. Несомненно, нечто подобное существовало в первые века нашей эры, когда параллельно развивались Западная и Восточная Римские империи. Но уже в V–VII веках христианство начало приближаться к расколу, связанному с разнонаправленными цивилизационными проектами Запада и Востока христианской ойкумены.

Христианство не может быть узурпировано Западной Европой, но, что даже еще важнее, на Западе сегодня доминирует точка зрения дальнейшего освобождения от христианских корней. Идентификация себя с христианством сегодня в Западной Европе все менее актуальна и популярна.

В чем же состоит цивилизационный код Западной Европы? Приходится констатировать, что этот код существенно мутировал, что сегодня ЕС представляет собой качественно иной стандарт жизни, качественно иное представление о смысле и ценности человеческой жизни и смысле истории, чем во времена проекта Карла Великого или «Священной римской империи Германской нации» или во времена «пятидержавия» великих государств в XIX веке.

Поэтому если в понятии «нации» западные европейцы какое-то время назад усматривали описание способа жить в небольшом уютном мирке собственной государственности, а затем стандарт подобного образа жизни, который можно насаждать в других цивилизациях для удобства международной системы, то мы, русские, в зеркале «нации» видим другое имя собственного цивилизационного мира, свое Царство, которое в русском языке звучит как аналог понятий «мир», «космос», «вселенная».

Мутация политической программы, которая, несомненно, связана с Великими революциями, в первую очередь, с Великой Французской революцией, в XX веке перешла глубже, в мутацию культурной программы Европы. Непредвзятый взгляд на эту мутацию позволяет вычленить новые черты европейского культурного стандарта, который вряд ли будет приемлем для других цивилизаций (китайской, исламской и российской).

Дело не просто в секуляризации как переформатировании европейской духовности. Дело в новейшей постмодерной перманентной революции, которая включает в себя богатый набор эмансипационных стандартов 1968 года и следующий за нею набор революций в духовно-гуманитарной сфере. Вместе с преодолением модерна и выходом из многовековой обреченности Европы на расколотость во множественности национальных государств, формируется и претендует на общезначимость новый постхристианский стандарт. Это уже не столько секулярный мир, мир высвобождения из средневековых моделей христианства, сколько мир другой духовной идентичности. Возникает опасение, что духовно-гуманитарный стандарт, который складывается сегодня в Европе, становится смесью мистических и оккультных традиций, которую можно будет использовать для «эзотерической перестройки человека».

 

ХРИСТИАНСКОЕ ЕДИНСТВО ЗАПАДА И ВОСТОКА - ЭТО ИЛЛЮЗИЯ

 

Предстоит и уже началась ревизия ортодоксального христианства не в классическом протестантском ключе, а в ключе возращения к древним гностическим ересям и эзотерическим традициям, в том числе и традиционному язычеству европейских племен. Для нашей темы особенно важным будет отметить, что новый цивилизационный стандарт Европы, связанный с преодолением локальных моделей отчуждения от создаваемой общеевропейской культуры, предполагает в том числе и формализацию и ослабление национальных скреп, девальвацию модели «нации». «Нация» в новом европейском стандарте станет чем-то вроде аналога местного самоуправления, «большого муниципалитета», но она не сможет строить сколько-нибудь эффективных барьеров против размывания локальных идентичностей, против удержания традиционных ценностей данного народа. Это с особенной озабоченностью приходится говорить на земле Греции, которая так дорожит своими тысячелетними духовными традициями и пока не намерена их уступать.

Глава Русской Православной Церкви Святейший Патриарх Алексий II, выступая в ПАСЕ (Парламентской Ассамблее Совета Европы), отметил: «Любой честный исследователь истории Европы засвидетельствует, что благодаря христианскому отношению к человеку было осуждено и уничтожено рабство, сформировалась процедура объективного суда, вызрели высокие социально-политические стандарты жизни, определилась изящная этика межличностных отношений, получили развитие наука и культура. Более того, сама концепция прав человека, важнейшая политическая идея Европы, возникла не без влияния христианского учения о достоинстве человека, его свободе и нравственной жизни. С самого своего зарождения права человека развивались на почве христианской нравственности (…) Однако сегодня происходит губительный для европейской цивилизации разрыв взаимосвязи прав человека и нравственности». Констатируя это, Предстоятель Русской Церкви далее дает понять, что складывающийся в Европе новый духовно-культурный стандарт вряд ли будет когда-либо принят в России, поскольку он не просто чужд для нас, но и крайне опасен. Цитирую: «Традиционные моральные принципы – это еще и основа для интеграции многокультурного общества (…) Именно на основе традиционной нравственности, уважения к социальным моделям и образу жизни друг друга сосуществовали различные религиозные традиции в России, не знавшей религиозных войн. И сейчас наша Церковь продолжает укреплять межрелигиозный мир, выстроив эффективный диалог и сотрудничество с иными традиционными религиозными общинами как России, так и других стран СНГ. (…) Мы убеждены, что ни одно мировоззрение, включая секулярное, не может настаивать на своей монополии ни в Европе, ни в мире. Вот почему мы считаем недопустимым изгнание религии из публичного пространства».

Опыт России последних 15 лет наглядно показывает, что новейшие европейские ценности внешней толерантности и политкорректности плохо работают в других цивилизационных условиях, что они не только далеки от универсальности, но еще и очень часто становятся безжизненными схематичными инструментами для подавления инакомыслия, разрушения складывавшихся веками иных моделей социального взаимодействия, моделей гармонизации разных культурных, религиозных и национальных укладов.

Разговоры о внутреннем родстве христианского мира несколько устарели. Но они вряд ли верны и по существу. Если бы мы были родственны друг другу внутренне, то фактор христианства сплотил бы нас в гораздо более плотное целое. Об этом в XIX веке грезили наши философы Чаадаев и Соловьев. Но даже благодаря христианству настоящего сплочения не происходило. Россия отторгает Запад, но – что гораздо ощутимее и в гораздо большей степени – Запад отторгает Россию. Если говорить о религиозной стороне дела, то Россия входит в другой большой мир – границы этого мира очерчиваются православной ойкуменой, а не абстрактным христианством. Россия не просто входит в православный мир, но с некоторых пор (с эпохи, которая начиналась изгнанием православных из Польши и первыми крестовыми походами, а завершилась взятием и осквернением Константинополя крестоносцами и «выбором» Александра Невского) реально держала его на своих плечах, будучи наследницей Греции, той старой великой Греции, Второго Рима, который с легкой руки западных европейцев сейчас чаще всего именуется «Византией».

Формат национального государства долго время приводил к тому, что на одну плоскость ставились несопоставимые величины. Сегодня, когда Евросоюз уже состоялся, можно говорить в более сопоставимых категориях – «Запада» и «Востока».

Мы разные. При этом и преувеличивать дистанцию между цивилизациями не стоит. Взаимопонимание между нашими цивилизационными мирами вполне возможно. Но усилия России по гармонизации отношений с Западом, энергия, которая была потрачена на решение этой задачи – слишком большие жертвы. Так думают все больше и больше людей в России. Этого нельзя сказать об отдельных частях ЕС, в частности, Греции или Болгарии. С ними у России единый православно-христианский фундамент. В этих странах также понимают, что единого религиозного фундамента с Западом у них нет. История показывает, что на границах больших цивилизационных ареалов возникают группировки сателлитов. Еще совсем недавно Болгария входила в число сателлитов России (так же, впрочем, как и Восточная Германия), сегодня она входит в ЕС. Однако вполне возможно, что в XXI веке Россия предложит среднеевропейским нациям более гибкий, более терпимый в культурном и духовном отношении формат, чем тот, который складывается сейчас в Евросоюзе.

 

В основу статьи положено выступление автора на международной конференции «К новому мироустройству – потенциал европейских наций» (Греция, Корфу).

 

РПМонитор, 7.12.07



[1] Автор в данном случае использует понятие «нация» как синоним понятия «народ» или этнос, что было принято в конце XIX столетия, дополняя его при этом политическим содержанием (прим. Ред. ЗЛ).

[2] Имеются в виду политически господствующие классы.


Реклама:
-