Журнал «Золотой Лев» № 138-139 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Ю. Житорчук

 

Причина участия России в войне 1914 года [1]

 

ПОВОД К ВОЙНЕ

 

28 июня 1914 года выстрелами из револьвера, произведенными членом организации «Молодая Босния» Гаврилой Принципом, в Сараево был убит наследник австрийского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд и его супруга. Именно это убийство и было использовано Германией и ее союзниками в качестве повода для начала войны против России и Франции, что прекрасно видно из дипломатической переписки Берлина в последние перед войной мирные недели.

30 июня немецкий посол в Вене фон Чиршки докладывал в Берлин:

«Теперь я многократно слышу здесь даже со стороны весьма серьезных людей, что нужно раз и навсегда свести счеты с сербами...»

Здесь и далее комментарии кайзера Вильгельма, собственноручно написанные им на полях дипломатических депеш, выделены. Именно эти комментарии и являются исчерпывающим доказательством агрессивных намерений кайзера и его клики:

 

«Теперь или никогда! Вильгельм».

«...Я использую любой повод, чтобы сдержанно, но весьма настоятельно и серьезно предостеречь (австрийские власти.- Ю.Ж.) от необдуманных шагов».

«Кто его уполномочил на это? Какие глупости! Пусть Чиршки соблаговолит прекратить этот вздор! С сербами следует покончить, и именно сейчас, Вильгельм».

 

Из донесения фон Чиршки от 8.VII.1914 года:

 

«Если бы сербы приняли все предъявленные им (Австрией) требования, для Берхтольда это был бы крайне неприятный исход. Он ломает себе голову над тем, какие еще можно было бы поставить Сербии требования, приемлемость которых была бы совершенно исключена».

 

Таким образом, Вена начала готовить свой ультиматум Сербии еще 8 июля, при этом австрийские дипломаты были озабочены исключительно тем, чтобы ультиматум ни при каких обстоятельствах не мог бы быть принятым Белградом. Но Вильгельму этого было явно мало, он прямо призывает к началу агрессии против Сербии:

 

«Очистить Санджак! (санджак - единица османской административно-территориальной системы.- Ю.Ж.) Тогда свалка немедленно налицо. Вильгельм».

 

Из донесения фон Чиршки от 10.VII.1914  года:

 

«Австрийский военный министр с завтрашнего дня уедет в отпуск; Конрад фон Гетцендорф (главнокомандующий) тоже временно оставит Вену. Это делается умышленно - чтобы раньше времени не вызывать тревогу».

«Ребячество. Вильгельм».

 

Из донесения фон Чиршки от 12.VII.1914 года:

 

«С передачей Сербии ультиматума здесь решили подождать, пока не уедет из Петербурга президент Пуанкаре».

 

Момент вручения ультиматума намеренно был выбран Веной таким образом, чтобы о нем в Петербурге могли узнать только после завершения визита в Россию французского президента Пуанкаре. Таким образом, Франция и Россия были лишены возможности оперативно скоординировать свои совместные действия, а для президента, премьера и министра иностранных дел Франции, находившихся в пути домой на броненосце «Франция», при существовавшей в то время технике связи были весьма затруднены сношения как с Парижем, так и с Петербургом.

Но Вильгельм явно жаждет большой крови. Для него вся дипломатическая игра Вены лишь досадная помеха его агрессивным планам: «Какая досада! Вильгельм».

Наконец 23 июля австрийский посланник в Белграде барон Гизль вручил сербскому правительству ультиматум. Указав при этом, что если через 48 часов ультиматум не будет принят целиком, то Австрия порвет дипломатические отношения с Белградом, что было равносильно угрозе объявления войны.

Как и было заранее задумано Веной, ультиматум состоял почти сплошь из пунктов, затрагивавших достоинство Сербии как суверенного государства и означавших неприкрытое вмешательство в ее внутренние дела. В ультиматуме были такие пункты, как запрещение в Сербии всех антиавстрийских организаций, осуждение всякой пропаганды, направленной против Австрии, увольнение из армии офицеров по спискам, представленным австро-венгерским правительством, наказание работников пограничной стражи, якобы способствовавших переходу границы организаторам убийства Франца Фердинанда. И в заключение содержалось требование о допуске представителей австро-венгерского командования и контингентов австрийской полиции в Сербию для участия в расследовании убийства австрийского престолонаследника.

На следующий день после вручения ультиматума германское посольство в Белграде телеграфировало в Берлин:

 

«Энергичный тон и резкие требования австрийского ультиматума вызвали явное смятение у правительства Сербии...»

 

Это сообщение вызвало бурю восторгов кайзера:

 

«Браво! Признаюсь, от венцев я подобного уже не ожидал. Вильгельм».

«...С сегодняшнего утра здесь идет заседание сербского совета министров под председательством престолонаследника».

 

Тут уж Вильгельма просто прорвало:

 

«Видимо, сам его величество уже соизволил из Белграда удрать. Вот какова оказывается на деле сербская дутая так называемая державность. И так обстоит дело со всеми славянскими государствами. Этой сволочи надо лишь покрепче наступать на мозоли! Вильгельм».

 

Сербское правительство, получив австрийский ультиматум, сразу же обратилось к России с просьбой о помощи, и одновременно, предвидя неминуемую войну, развернуло спешную работу по эвакуации Белграда, который тогда находился непосредственно на австро-сербской границе. 25 июля в 3 часа дня в Сербии был подписан приказ о всеобщей мобилизации.

Ответ своего правительства сербский премьер Пашич вручил австрийскому посланнику 25 июля в 5 часов 50 минут вечера, за 10 минут до истечения установленного ультиматумом срока. Сербия в основном приняла условия ультиматума и только не соглашалась с тем, чтобы австрийская полиция получила право на территории Сербии розыска, ареста и расследования деятельности сербских граждан, в отношении которых у Вены были подозрения в их причастности к сараевским событиям, ссылаясь на то, что это противоречило бы сербской конституции.

Если бы правительство Австрии действительно было заинтересовано только в наказании лиц, причастных к убийству Франца Фердинанда и недопущению организации террористических актов на территории Сербии, то ответ Белграда, безусловно, мог бы стать основой для разрешения этого конфликта.

Тем более что министр иностранных дел России Сазонов 26 июня заявил своему австрийскому коллеге графу Сапари, что он вполне понимает мотивы, заставившие Австрию предъявить ультиматум, и что, если она согласится пересмотреть некоторые из его пунктов, было бы нетрудно прийти к удовлетворительному решению конфликта. Одновременно министр иностранных дел Великобритании Грей обратился ко всем участникам конфликта созвать конференцию четырех послов в Лондоне.

Тем не менее, Вена и Берлин упорно игнорировали все предложения по мирному урегулированию австро-сербских отношений и уже через двадцать минут после получения сербского ответа австрийское посольство в полном составе отправилось на вокзал, чтобы покинуть Белград. В полдень 28 июля в Белграде была получена телеграмма австрийского правительства с объявлением войны, а уже в ночь с 28 на 29 июля началась артиллерийская бомбардировка Белграда.

После известия об австрийском ультиматуме на заседании Совета министров России, проходившем 25 июля под председательством Николая II, было принято постановление:

 

«Пока не объявлять мобилизации, но принять все подготовительные меры для скорейшего ее осуществления в случае надобности».

 

Одновременно было решено ввести «Положение о подготовительном к войне периоде», что означало проведение довольно обширных мобилизационных мероприятий, без формального объявления самой мобилизации. Указ же о всеобщей мобилизации в России был утвержден Николаем II только 29 июля, лишь после получения им информации о начале военных действий Австрии против Сербии.

 

ГЕРМАНИЯ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОЙНУ РОССИИ

 

Вскоре, после того, как в Берлине стало известно о начале мобилизации в России, в первом часу дня 31 июля Вильгельм II объявил в Германии «состояние угрозы военной опасности», a русскому правительству в 12 часов ночи был предъявлен ультиматум, в котором говорилось, что если в течение следующих двенадцати часов русская мобилизация не будет прекращена, то в Германии также будет объявлена мобилизация.

Спустя несколько часов после предъявления этого ультиматума Вильгельм направил Николаю следующую телеграмму:

 

«Я уверен, что возможно непосредственное соглашение между вашим правительством и Веной, которому старается способствовать мое правительство. Естественно, что военные приготовления России, представляющие угрозу для Австро-Венгрии, только ускорят катастрофу, которой мы оба стараемся избегнуть».

 

Впрочем, со стороны Германии все это было лишь дипломатической игрой и наглой ложью. Ведь еще 31 июля в 16 часов 30 минут, за несколько часов до объявления немецкого ультиматума России, Вильгельм телеграфировал Францу Иосифу о своем плане начать войну не только против России, но и одновременно против Франции:

 

«Величайшее значение имеет то, чтобы Австро-Венгрия ввела в дело против России свои главные силы и не раздробила их одновременно наступлением против Сербии. Это тем более важно, что значительная часть моей армии будет связана Францией. В гигантской борьбе, в которую мы вступаем плечом к плечу, Сербия играет совершенно второстепенную роль и требует только самых необходимых оборонительных мероприятий».

 

Так что принципиальное решение о начале большой европейской войны было уже принято в Берлине еще тогда, когда Вильгельм посылал русскому императору свои очередные «миролюбивые» депеши. В результате 1 августа в Германии была объявлена общая мобилизация. После чего Николай еще раз телеграфировал Вильгельму, сделав последнюю попытку остановить надвигающуюся мировую бойню:

 

«Я понимаю, что вы были вынуждены мобилизоваться, но хотел бы получить от вас ту же гарантию, которую дал вам, а именно, что эта мера не означает войны и что мы будем продолжать стремиться к благополучию наших двух стран и столь дорогому для нас общему миру».

 

Однако уже через несколько часов после этого немецкий посол в Петербурге Пурталес вручил министру иностранных дел Сазонову ноту с объявлением войны. В своей ноте германское правительство ответственность за развязывание войны возлагало на Россию. Это был первый день мировой войны, войны, имевшей катастрофические последствия для всех трех ведущих европейских монархий.

 

МОГ ЛИ НИКОЛАЙ II ПРЕДОТВРАТИТЬ МИРОВУЮ ВОЙНУ?

 

Естественно, что, направляя в Петербург свой ультиматум с требованием в течение 12 часов прекратить мобилизацию русской армии, Вильгельм прекрасно понимал, что остановить в такой срок уже начатую мобилизацию было невозможно даже чисто технически. Но, как видно из вышеприведенной телеграммы кайзера к австрийскому императору, Берлин уже принял решение развязать войну против России и Франции и поэтому вовсе не был заинтересован в миролюбии Петербурга.

Что в этой ситуации мог сделать Николай II? Проще всего сказать, что он должен был выбросить на помойку все бредни об общеславянском единении, отказаться от военной поддержки Сербии и отдать ее во власть Австро-Венгрии. Только вот навряд ли все это остановило бы Вильгельма в его желании развязать войну против России и Франции. Дело-то было совсем не в Сербии, которая являлась лишь удобным предлогом для начала войны.

Ведь, в конце концов, в ответ на мобилизацию русской армии Германия объявила свою мобилизацию. После чего положение сторон стало симметричным. С этого момента никакого дальнейшего преимущества в развертывании армии у России уже не было. Тем более что проведение мобилизации в России с учетом ее огромной территории и отвратительного состояния дорог[2] требовало существенно большего времени, чем в Германии.

Империи продемонстрировали друг другу игру мускулов и свою готовность идти до конца. Казалось бы, самый подходящий момент для того, чтобы поостыть и сесть за стол переговоров, к чему так настойчиво и призывал русский император. Так зачем же всего через несколько часов после объявления мобилизации Берлину понадобилось еще и объявлять войну России?

 

ДРАНГ НАХ ОСТЕН - МЕЧТА ГЕРМАНСКОГО НАЦИЗМА

 

Многочисленные документы свидетельствуют о том, что главной целью Германии при объявлении войны России являлось стремление руководства германской империи захватить и аннексировать часть принадлежавших Российской империи земель, а впоследствии заселить их немцами.

Возникли эти агрессивные планы Берлина не вдруг и не сразу. Так, еще в 1887 году Бернхард фон Бюлов, тогда первый секретарь посольства в Петербурге, а в дальнейшем рейхсканцлер Германии, писал в министерство иностранных дел:

 

«Мы должны пустить кровь русскому, чтобы тот 25 лет был не в состоянии стоять на ногах. Нам следовало бы надолго перекрыть экономические ресурсы России путем опустошения ее черноморских губерний, бомбардировки ее приморских городов, возможно большим разрушением ее промышленности и торговли. Наконец, мы должны были бы оттеснить от тех двух морей. Балтийского и Черного, на которых основывается ее положение в мире.

Однако я могу себе представить Россию действительно и надолго ослабленной только после отторжения тех частей ее территории, которые расположены западнее линии Онежская губа - Валдайская возвышенность и Днепр».

 

В 1891 году на свет появился родоначальник немецкого нацизма - Пангерманский союз, который возглавлялся и субсидировался весьма влиятельными политическими деятелями, крупными представителями финансового капитала, юнкерства, немецкого генералитета и активно поддерживался самим кайзером. При этом главной целью сторонников идеи Великой Германии являлся территориальный передел мира. Это видно, например, из резолюции союза, принятой в 1912 году в Галле:

 

«Мы не можем переносить больше положения, при котором весь мир становится владением англичан, французов, русских и японцев. Мы не можем также верить, что только мы одни должны довольствоваться той скромной долей, которую уделила нам судьба 40 лет назад...».

 

Под «скромной» долей подразумевались итоги франко-прусской войны 1871 года, в ходе которой Пруссия захватила и аннексировала богатые природными ископаемыми французские провинции Эльзас и Лотарингию. Через сорок лет этого приобретения новым немцам уже казалось слишком мало!

 

«...Времена изменились, и мы не остались теми же, и только приобретением собственных колоний мы можем обеспечить себя в будущем».

 

Теперь пангерманисты требовали захвата английских, французских, бельгийских и португальских колоний, железорудных районов Франции, всей Бельгии, Голландии, отторжения от России Прибалтики, Польши[3], Украины[4]. В основе всего мировоззрения Пангерманского союза лежала нацистская идея о превосходстве германской расы. Именно поэтому летом 1914 года Вильгельм записывает на полях донесений немецких дипломатов те мысли, которые впоследствии станут альфой и омегой для Гитлера и его «Майн Кампф»:

 

«Глава 2 Великого переселения закончена. Наступает Глава 3, в которой германские народы будут сражаться против русских и галлов. Никакая будущая конференция не сможет ослабить значения этого факта, ибо это не вопрос высокой политики, а вопрос выживания расы».

 

Полностью с этой точкой зрения был согласен и германский канцлер Бетман-Гольвег, который 16 сентября записал:

 

«Германское лидерство не может быть достигнуто на основе соглашения об общих интересах - оно создается только вследствие политического превосходства...

Россия должна быть отброшена в Азию и отрезана от Балтики; с Францией и Англией мы всегда сможем договориться, с Россией - никогда».

 

В сентябре 1914 года крупнейшая в те времена правая партия «Общегерманский союз», возглавляемая Генрихом Классом, следующим образом формулировала политические цели Германии в развязанной ею войне:

 

«Абсолютно императивным является требование, чтобы Миттельойропа, включая регионы, полученные Германским Рейхом и Австро-Венгрией в качестве призов победы, образовывали одну единую экономическую общность; Нидерланды и Швейцария, три скандинавских государства и Финляндия, Италия, Румыния и Болгария будут присоединены к этому ядру постепенно и исходя из принуждающей к такому сближению необходимости...

Лицо России должно быть силой повернуто на восток снова, она должна быть загнана в границы, существовавшие до Петра Великого».

 

Вскоре после начала войны 325 ведущих профессоров германских университетов подписали обращение к правительству, в котором, в частности, говорилось:

 

«Линией границы и основой увеличения прироста населения в стране может быть территория, которую должна уступить нам Россия».

 

Едины в стремлении урвать у России «свой» кусок территории были и немецкие промышленники. Так например, Август Тиссен в меморандуме от 9 сентября 1914 года прямо требовал раздела русского колосса:

 

«Россия должна лишиться балтийских провинций, части Польши, Донецкого угольного бассейна, Одессы, Крыма, Приазовья и Кавказа».

 

Таким образом, к началу Первой мировой войны практически все слои германского общества поддерживали идею расширения Германии за счет захвата западных территорий России. Все эти идеи разделял кайзер Вильгельм II, канцлер Бетман-Гольвег, его ведущие министры, германский генералитет, немецкие промышленники, а так же большинство интеллектуалов, политических партий и общественных организаций.

Так что условия Брестского мира, в которых Германия сформулировала свои послевоенные претензии к России, возникли вовсе не на пустом месте. Просто в Бресте большевистскому правительству были предъявлены именно те территориальные притязания немецкой элиты, которые и побудили Вильгельма развязать в 1914 году войну против России.

 

РУССКИЕ КОНСЕРВАТОРЫ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК

РОССИЯ - АНГЛИЯ - ГЕРМАНИЯ

 

Вплоть до начала Первой мировой войны в общественно-политической мысли Российской империи были достаточно сильно развиты настроения в пользу ее союза с Германией и против сближения с Англией. Основой таких настроений был тот факт, что Великобритания на протяжении нескольких столетий противостояла России и национальные геополитические интересы двух стран во многом были противоположны друг другу - поэтому объективно Петербург не был заинтересован в усилении своего давнего военного и политического противника.

Точкой начала разрыва между Петербургом и Берлином явились результаты франко-прусской войны 1871 года, когда Германия на деле доказала, что является сильнейшей европейской страной. Именно в результате доминирования Германии на европейском континенте император Александр III был вынужден прервать осевую линию русской политики XIX века, отойти от германской ориентации и заключить с Францией союзный договор.

Во все время русско-японской войны 1905 года Англия и США соблюдали благоприятный нейтралитет по отношению к Японии, между тем как мы пользовались столь же благожелательным нейтралитетом Франции и Германии. Это обстоятельство подвигло Николая II попытаться создать союз трех континентальных государств. В результате в 1905 году в финских шхерах Бьерке он предложил кайзеру Вильгельму заключить союз России, Германии и Франции, «чтобы противостоять британскому и японскому высокомерию». Однако Франция категорически отвергла идею такого континентального союза. Париж не мог смириться с утерей двух своих богатейших провинций Эльзаса и Лотарингии. В результате Николай был вынужден выбирать между плохим и очень плохим вариантами своей дальнейшей политики.

Отдать свое предпочтение Германии русский царь не мог, поскольку это рано или поздно привело бы к окончательному разгрому Франции, после чего Петербург осталась бы один на один с европейским гегемоном в лице Второго рейха. Союз же с Францией логически приводил Россию и к союзу с ее извечным геополитическим врагом - Великобританией. Причем такой союз делал весьма вероятной войну между Россией и Германией.

Понимая всю ненужность и опасность войны с Германией, часть русских консерваторов категорически выступала против вхождения России в Антанту. Так, например, один из лидеров Союза Михаила Архангела Юрий Карцов в начале 1912 года заявил:

 

«Государственные интересы России требуют союза не с Англией, а с Германией, ибо война России с Германией повела бы к печальным результатам не только Россию, но даже и всю континентальную Европу, и мало того, чрезмерно усилила бы господство Англии».

 

В наиболее обоснованном и последовательном виде эта позиция была сформулирована в меморандуме члена Государственного Совета П. А. Дурново, представленном в феврале 1914 года Николаю II[5].

Меморандум Дурново представляет уникальный документ, целый ряд положений которого предвосхитил реальное развитие событий, на что часто и справедливо указывают современные сторонники концепции, согласно которой Россия и Германия были искусственно стравлены Западом.

Действительно, в начале XX столетия Россия была абсолютно не заинтересована в войне с Германией. Ведь даже в случае, если бы наша страна попала в число победителей, то, как совершенно верно предупреждал Дурново, она понесла бы крупнейшие потери в людях и технике, оказалась бы отброшенной в своем развитии на десятилетия назад и, кроме того, угодила бы в должники своим союзникам, практически ничего не получив взамен.

Однако, несмотря на то что Дурново был абсолютно прав как в этом, так и во многих других положениях своего меморандума, тем не менее, трудно согласиться с его основным тезисом:

 

«Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств. Будущее Германии на морях, то есть там, где у России, по существу наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов...

И вот, по мере умножения германских колоний и тесно связанного с тем развития германской промышленности и морской торговли, немецкая колонистская волна идет на убыль, и недалек тот день, когда Drang nach Osten отойдет в область исторических воспоминаний. Во всяком случае, немецкая колонизация, несомненно, противоречащая нашим государственным интересам, должна быть прекращена, и в этом дружественные отношения с Германией нам не помеха».

 

В том-то и беда, что в начале XX века руководство Германии видело будущее своей страны, прежде всего, не на морях и освоении новых колоний, а в расширении самой метрополии и создании германской империи Серединной Европы, а это и был тот самый Drang nach Osten, который Дурново счел отходящим в область исторических воспоминаний.

Как это ни печально, но в планы кайзера, прежде всего, входила аннексия прилегающих к Германии территорий и заселение их немцами, которая, в конечном итоге, и была реализована им в 1918 году в Бресте. Эта доминанта немецких устремлений никуда не исчезла и после окончания Первой мировой войны. Ее подхватили нацисты, и это в 1937 году на совещании высшего немецкого генералитета еще раз подтвердил Гитлер:

 

«Если на первом плане стоит обеспечение нашего продовольственного положения, то необходимое для этого жизненное пространство следует искать только в Европе, а не исходя из либерально-капиталистических взглядов на эксплуатацию колоний.

Речь идет о приобретении не людских ресурсов, а полезного в сельскохозяйственном отношении пространства. Владение источниками сырья тоже гораздо целесообразнее, если они непосредственно примыкают к рейху в Европе и их не приходится искать где-то за океанами».

 

Так что Дурново, будучи прав в целом ряде сравнительно второстепенных моментах, ошибался в главном, в начале XX века государственные концепции развития Германии и России настолько противоречили друг другу, что война между нашими странами стала уже просто неизбежной, причем ее неизбежность вовсе не происходила из-за заключенного между Англией, Францией и Россией союзного договора. Напротив, только явное военное превосходство союзников, возможно, могло бы остановить Вильгельма от развязывания мировой бойни.

В этой ситуации России были жизненно необходимы союзники. И, несмотря на все уже изначально ожидаемые издержки, без помощи Англии победить Германию вряд ли было возможно.

Сейчас, с высоты истории, очевидно, какая грозная опасность таилась в зарождающемся в Германии нацизме и его планах захвата жизненного пространства и создания империи Серединной Европы. Однако, до 1914 года такая перспектива развития событий мировой истории еще не была столь очевидна. Тем не менее, попытка установления европейской гегемонии со стороны Берлина, как и ее неприемлемость для России была очевидна еще Александру III.

Ведь царское правительство еще задолго до начала Первой мировой войны осознавало агрессивный характер намерений Берлина по отношению к России и связанную с этим уязвимость своего положения. Вот что в этой связи еще 21 июля 1911 года министр иностранных дел Извольский писал Столыпину:

 

«Вы знаете, что все пять лет, которые я провел на посту министра, меня беспрерывно мучил кошмар внезапной войны. Какой-либо возможности изменить сложившуюся систему союзов не существовало; ее ослабление неминуемо вызвало бы либо общеевропейскую войну, либо безусловное и полное порабощение России Германией. В любом случае это означало бы finis Rossiae [конец России] как великой и независимой державы».

 

В своем ответе Столыпин говорит, что в сложившейся ситуации надо сделать все, чтобы максимально отодвинуть начало войны, и использовать мир, чтобы укреплять империю:

 

«Не могу не признать, что тоже был весьма обеспокоен происходившим. Мою точку зрения Вы знаете. Нам необходим мир; война в следующем году, особенно в том случае, если ее цели будут непонятны народу, станет фатальной для России и династии. И наоборот, каждый мирный год укрепляет Россию».

 

Трижды на протяжении первого десятилетия XX века России удавалось лавировать и уходить от участия в назревавших в Европе военных конфликтов. Однако в 1914 году германский император фактически припер Россию к стенке. При этом никаких шансов сохранить мир у Николая II практически не оставалось.

Конечно, царь мог капитулировать перед наглым захватчиком и бросить Сербию на произвол судьбы. Однако разве проявление слабости хоть когда-нибудь могло остановить зарвавшегося агрессора? Отказ России от противостояния с Германией по своим последствиям был бы сродни Мюнхенскому сговору. Ведь в 1938 году Запад тоже очень не хотел воевать с Германией, да и велика ль беда, подумаешь, лишили Чехию Судет. Зато, как говаривал Чемберлен, после этого аж два поколения в Европе могли бы жить без войны...

Только могла ли у Петербурга быть уверенность в том, что Вильгельм остановится в своих притязаниях к соседям после получения Сербии? А ежели не остановится, то кто стал бы его следующей жертвой? Скорее всего, Франция, к которой у немцев были территориальные притязания. Но в этом случае разве начала бы Россия воевать с тевтонами из-за какой-то там Франции, если она только что отказалась помочь Сербии. И как вообще можно было объяснить русскому крестьянину, что он должен умирать за свободу далекой и незнакомой для него страны? Можно не сомневаться, что в этих условиях Париж был бы быстро раздавлен сапогом немецких солдат. После чего Россия осталась бы один на один с Германией и практически без шансов на победу.

Именно поэтому Сазонов главной целью союзников в начавшейся войне видел сокрушение мощи Германии, ее претензий на военное и политическое доминирование. В своих мемуарах он пишет, что в случае победы Германии:

 

«Россия теряла прибалтийские приобретения Петра Великого, открывшие ей доступ с севера в западноевропейские страны и необходимые для защиты ее столицы, а на юге лишалась своих черноморских владений до Крыма включительно, предназначенных для целей германской колонизации, и оставалась таким образом, после окончательного установления владычества Германии и Австро-Венгрии на Босфоре и на Балканах, отрезанной от моря в размерах Московского государства, каким оно было в семнадцатом веке».

 

В любом случае Первая мировая война была для России вовсе не войной за Сербию или же проливы, это были лишь второстепенные цели войны. Фактически русские мужики погибали, чтобы пресечь первую, еще сравнительно «мягкую», попытку немецкого нацизма расширить жизненное пространство Германии и начать его германизацию. Русские сражались за свою независимость, за право оставаться русскими, против претензий Германии на мировое господство. Это была в высшей степени справедливая, и поистине отечественная война нашего народа.

 

Дуэль 15.01.08