Журнал «Золотой Лев» № 142-143 - издание русской
консервативной мысли
А.Смирнов
Если
русский, то наверняка экстремист[1]
Вопросы противодействия экстремистской деятельности[2]
в последнее время находятся в фокусе внимания как органов государственной
власти, так и институтов гражданского общества. Непрерывные дискуссии по этой
проблеме идут в самых различных местах, начиная от кабинетов Кремля при
официальных встречах и заканчивая улицами и площадями при «маршах несогласных».
В последнее время накал страстей здесь стал таковым, что проблема борьбы с «экстремизмом,
ксенофобией и национализмом» в информационном пространстве затмила собой даже
прежнего фаворита – борьбу с терроризмом (такой рейтинг, к сожалению, формируется
не по степени остроты проблемы, а в силу необходимости ее актуализации в
массовом сознании для решения определенных политических задач).
Весьма болезненно затронутый вопрос воспринимается в кругах
патриотически ориентированной общественности. И это
понятно – ведь основной удар «дубины борьбы с экстремизмом» ложится именно на
ее плечи. Патриотические медиа-ресурсы пестрят
информацией о нарастающей волне возбужденных уголовных дел против видных
представителей патриотического движения, запрещенных объединениях, закрытых
газетах, журналах, Интернет-сайтах, разгромленных и
взорванных издательствах патриотического толка и другие факты, вызывающие серьезную
озабоченность у любого, кому не безразлична судьба России.
Использованный термин «дубина» применительно к борьбе с
экстремизмом не вполне адекватен. Собственно, как дубина, то есть весьма
неразборчиво («направо и налево»), государственные правоохранительные структуры
действуют только в определенной локальной области – среде патриотической
оппозиции (хотя ее оппозиционность носит избирательный характер),
преимущественно этнически русской. Здесь уместно вспомнить введенный в оборот
либеральными деятелями термин «русский фашизм», который до сих пор острым
лезвием режет ткань общественного сознания русской нации, ценою миллионов
людских жизней проложившей дорогу к победе над фашизмом в Великой Отечественной
войне. Другой пример — статья 282 Уголовного кодекса РФ, которую не случайно
окрестили в народе «русской статьей»: ведь в соответствии с уже сформировавшейся
закономерностью правоприменительной практики исключительно русские люди
возбуждают у нас в стране ненависть или вражду к представителям других
национальностей, рас и т.д. Представители иных национальностей, как следует из
данной закономерности, абсолютно толерантны и не были замечены в разжигании
межнациональной розни. Такая закономерность представляется искусственной и в
корне неадекватной реальной ситуации в российском обществе. В ряде республик
Кавказа (прежде всего Чечне, Ингушетии и Дагестане) и других субъектах
Российской Федерации осуществляются демонстративные убийства представителей
русской национальности, постоянное выдавливание русского населения, ущемление
их прав. Однако русские все равно в глазах власти и определенных общественных
кругов остаются главными экстремистами, а вовсе не жертвами экстремистов.
Характерно, что в ходе производства по делам об экстремизме
в отношении русских патриотов (будь то уголовный процесс, производство по делу
об административном правонарушении либо применение административных и судебных
процедур в соответствии с Федеральным законом «О противодействии экстремистской
деятельности»), как следует из материалов в СМИ, не соблюдаются гарантии
правовой защиты, нарушаются их процессуальные права, блокируется возможность
предоставления доказательств их непричастности к осуществлению экстремистской
деятельности.
За пределами среды русских патриотов деятельность
государства по противодействию экстремизму вообще проявляется очень слабо, а
если и проявляется, то делается это весьма аккуратно, с соблюдением всех
необходимых юридических процедур и форм. Здесь уже о дубине говорить неуместно,
тут сразу всплывает в сознании образ скальпеля хирурга. И это, безусловно,
правильно – ведь любой вопрос, связанный с ограничением конституционных прав и
свобод человека и гражданина, требует хирургической точности при его
разрешении. Непонятно только, почему на русских патриотов такая юридическая
аккуратность и точность не распространяются? Ведь в соответствии с ч. 2 ст. 19
Конституции РФ государство гарантирует равенство прав и свобод человека и
гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения,
имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии,
убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других
обстоятельств.
Говоря о тенденциозности правоприменительной практики по
делам об экстремизме, нельзя не отметить один важный момент. При обсуждении
проблемы экстремизма в государственных, общественных институтах, средствах
массовой информации она почти всегда рассматривается в контексте
межнациональных отношений. Вот свежий пример: генеральный прокурор РФ Юрий
Чайка, выступая на заседании коллегии Генеральной прокуратуры России, сообщил,
что только в первом полугодии 2007 г. органами прокуратуры вынесено 6354 акта
реагирования в связи с нарушением законодательства о межнациональных отношениях
и противодействии экстремизму. Да и сама коллегия проводилась по вопросу
«исполнения законодательства о межнациональных отношениях и противодействии
экстремизму». Данные вопросы, по умолчанию, рассматриваются в неразрывной
взаимосвязи.
Не отрицая наличия последней, следует заметить, что
националистический экстремизм представляет собой лишь одну из разновидностей
экстремизма наряду с политическим, религиозным и социальным. Почему же в нашей
стране при законодательном определении экстремизма, и особенно в ходе
реализации законодательства о противодействии экстремистской, акцент делается
только на нем? Разве остальные формы экстремизма обладают меньшей общественной
опасностью? Например, принятая государствами-членами ШОС Шанхайская Конвенция о
борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (Шанхай, 15 июня 2001 г.)
определяет экстремизм как
«какое-либо деяние, направленное на
насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на
насильственное изменение конституционного строя государства, а равно
насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе
организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или
участие в них».
В этом определении националистический экстремизм как
самостоятельная форма в «чистом виде» вообще не выделяется. Хотя он,
безусловно, подразумевается применительно к тем случаям, когда
националистические организации своей деятельностью создают угрозу конституционному
строю страны и национальной безопасности либо посягают на общественную безопасность.
И это, на наш взгляд, абсолютно обоснованный подход.
У нас же все многообразие проявлений экстремизма фактически
сводят (если не на законодательном, то на правоприменительном уровне) к
рафинированной абстрактной формулировке «возбуждение социальной, расовой,
национальной или религиозной розни», под которую можно подогнать что угодно.
Очевидно, что в рамках той же Шанхайской Организации сотрудничества такое
определение экстремизма в региональной конвенции никак бы ни прошло. Та же Китайская
Народная Республика его бы никогда не пропустила, хотя проблем в области
межнациональных отношениях в данном государстве хватает.
Тенденциозность правоприменительной практики по делам об
экстремизме налицо. О ее причинах и истоках много сказано до меня, поэтому
полагаю возможным опустить рассмотрение этого вопроса. Подобная избирательность
воздействия носит крайне негативный и чрезвычайно опасный характер и может
привести к социальному взрыву, в связи с чем актуализируется необходимость
поиска способов ее преодоления. Вместо этого зачастую такая практика возводится
в норму и подается как «естественное» отражение объективных закономерностей
общественного развития.
Приведу один яркий пример такого рода, который и побудил
меня на написание данной статьи. Однажды, просматривая справочную правовую
систему «Консультант», обнаружил в ней комментарий к Федеральному закону от 25
июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» (здесь
поясню, что СПС «Консультант» наряду со схожей системой «Гарант» являются
ведущими справочными системами правовой информации, которыми пользуются юристы
большинства образовательных и научных учреждений, государственных органов и
общественных организаций страны), который был подготовлен 18.10.2006 г. Ларисой
Викторовной Смолиной – юристом юридической консультации ООО «Юридическая
помощь» (это следует из размещенной информации). Сам комментируемый закон я
достаточно подробно изучал и обнаружил там множество необоснованных положений,
расплывчатых понятий, других недостатков, в связи с чем с особым интересом
начал изучать указанный комментарий.
Ознакомление с содержанием комментария только к первой статье
рассматриваемого закона меня повергло в шок как своей вопиющей безграмотностью,
так и безапелляционными суждениями о русской патриотической природе
экстремистских организаций. Приведу лишь самые яркие цитаты.
«Экстремизм, в отличие от радикализма, является
средством для достижения поставленной цели. Экстремизм не предполагает
применения крайних мер. Экстремизм есть понятие, относящееся к методам
достижения поставленной цели. Большинство экстремистов осуществляют свою
деятельность без цели, для них важно средство, то есть максимально агрессивные
и кровопролитные действия. Для радикалов же важна определенная цель. Так,
например, среди радикалов можно выделить Э. Лимонова, среди экстремистов – «скинхедов» («бритоголовых»)».
Логика тут, как видно, отсутствует напрочь. Сначала
говорится о том, что экстремизм – «понятие, относящееся к методам достижения
поставленной цели», а затем, что «большинство экстремистов осуществляют свою
деятельность без цели». Для них, как просвещает нас Л.В. Смолина, важно только средство
— «максимально агрессивные и кровопролитные действия». Интересно, как она себе
это представляет? Ведь даже маньяк, убивающий десятки людей, как правило, имеет
какую-то цель. Как же могут экстремистские формирования не иметь цели? Ведь
именно на основе идеологической общности, общего стремления к достижению
какой-то цели, как правило, и возникают экстремистские организации. Другое
дело, что эти цели носят деструктивный характер и представляют угрозу
национальной безопасности. Так, Конституция Российской Федерации в ч. 5 ст. 13
устанавливает запрет создания и деятельности общественных объединений, цели или
действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного
строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности
государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой,
национальной и религиозной розни. Законодательное определение экстремизма,
закрепленное в ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской
деятельности», также определяет некоторые формы экстремизма через указание на
его цели: возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни;
насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности
РФ. В тех же случаях, когда в определении формы экстремизма отсутствует
указание на цели указанных в нем деяний, это означает, что такие цели не имеют
квалифицирующего значения, а не то, что их нет вообще.
Следующий пассаж удивляет не меньше:
«Исходя из указанных в комментируемом
Федеральном законе признаков экстремизма, можно выделить национал-патриотические
организации, наиболее отвечающие этим признакам. Эти экстремистские организации
практикуют насилие по политическим, расовым, национальным или религиозным
соображениям. К ним, в частности, относятся группы скинхедов,
группы казаков, РНЕ, группы нацистской ориентации, группы национал-большевистской
ориентации».
Сразу бросается в глаза то, что рассматривая экстремистские
организации, Л.В.Смолина сразу приводит примеры национал-патриотических организаций[3].
А что, кроме них экстремистских структур вообще нет? А как же «Партия
исламского возрождения» («Хизб-ут-Тахрир аль-Ислами»), ваххабиты, «Братья мусульмане»,
многочисленные религиозные секты и другие? Они что же – неэкстремистские
организации? Или они не заслуживают упоминая о себе, так как не представляют
общественной опасности? Какая там «Хизб-ут-Тахрир»?
«Группы казаков» — вот это действительно экстремисты с большой буквы! Как это
Президент России В.В.Путин догадался казаков (лютых экстремистов!) на
государственную службу взять? Наверное, потому, что к моменту подписания
Федерального закона от 5 декабря 2005 г. № 154-ФЗ «О государственной
службе российского казачества» еще не вышел комментарий Л.В.Смолиной.
Интересно, за что же это Л.В.Смолина наших казаков в экстремисты определила? Не
за то ли, что они всегда готовы постоять за Землю Русскую?
И последняя цитата, в которой Л.В.Смолина как бы обобщает
все свои предыдущие умозаключения:
«Все экстремистские организации объединяют
следующие черты: 1) акцент темы «русского народа». При этом под русским
человеком в одних организациях понимают этнических русских, а в других — и
украинцев, белорусов. Определение русского человека является важным
классификационным признаком для экстремистов; 2) враждебное отношение к
западным и восточным странам; 3) антисемитизм; 4) отсутствие либеральных
взглядов. Экстремисты являются активными противниками либерализма. Большинство
из них является сторонниками диктатуры, политических репрессий, ограничения
свободы слова и демократии в целом. 5) в большинстве экстремистских организациях
огромную роль имеет религия. В большинстве случаев экстремисты являются
православными, реже язычниками. Однако, так как главным для них являются все же
национализм, религия (в частности, история славянского православия)
истолковывается по-своему».
Как говорится, тушите свет! В этой квинтэссенции
умозаключений Л.В. Смолиной явная русофобия соседствует с ненавистью к
православию (главной религии русского народа) и язычеству, а также убогими по
своему смысловому и логическому построению формулировками («враждебное
отношение к западным и восточным странам» — надо же так сказать!). Тут каждый
пункт вызывает бурю эмоций[4].
Проследим логику приведенной конструкции. Главный субъект
экстремизма – русский человек; квалифицирующий признак субъекта экстремизма –
православная или языческая религиозная принадлежность; главное содержание
экстремизма – антисемитизм, отрицательное отношение к западным и восточным
странам, отсутствие либеральных взглядов. Сопоставьте эту конструкцию с
реальной правоприменительной практикой, закономерности который были описаны
выше, и вы увидите… абсолютное соответствие!
Автор — капитан милиции, научный сотрудник ВНИИ МВД России
Завтра ,20.02.08
[1] Заголовок уточнён редакцией «Золотого льва».
[2] Уголовное или административное преследование за «экстремистскую деятельность» имеет такое же солидное основание, как и такое же преследование за чревоугодие, жадность или глупость. Подлинная причина издания «законов о борьбе с экстремизмом» - создание видимости законности при осуществлении политических репрессий. (здесь и далее прим. ред. ЗЛ).
[3] Автора напрасно возмущает этот комментарий. Г-жа Смолина абсолютно правильно раскрывает смысл акта «о борьбе с экстремизмом». Действительно, наиболее отвечающими признакам экстремистских являются национально-патриотические русские организации, движения и инициативы.
[4] И опять же г-жа Смолина ничуть не злобствует и не идет против своих профессиональных знаний. Наоборот, она совершенно правильно интерпретирует смысл «законов против экстремизма». Поэтому не ругать надо систему «Гарант», а благодарить за ликвидацию юридической безграмотности и политической близорукости.