Журнал «Золотой Лев» № 146- издание русской консервативной мысли
Ю.Ю. Болдырев
Анализ
текущих событий
Что может остановить НАТО
В преддверии очередного саммита НАТО контролируемые
государством СМИ напомнили нам об обещаниях Запада руководству СССР не
расширять НАТО на восток, а также о последующем развитии событий. Что ж,
напоминания весьма уместные и своевременные. Но, тем не менее, по совокупности
всех комментариев на эту тему, сохраняется ощущение некоторой недосказанности,
продолжения уже весьма дорого нам обошедшейся странноватой игры в этакую детскую наивность.
Так, много раз в различных комментариях приходилось слышать
обвинения в адрес тогдашнего руководства СССР во главе с Горбачевым в том, что
на переговорах об объединении Германии мы ограничились лишь устными заверениями
со стороны руководителей США, но не добились
юридических гарантий нераспространения НАТО на восток. Да, тогдашнее
руководство СССР в части уступок Западу, конечно, есть в чем обвинять. Но
только, если быть честными, является ли именно вопрос юридического закрепления
или не закрепления договоренностей в этой части ключевым и всерьез определяющим
последующее развитие событий? Может быть, суть вопроса в другом – что мы в
целом позволили себе стать слишком слабыми?
И с учетом всего, что мы пережили и наблюдаем в окружающем
нас мире за последние двадцать лет, святая вера в действенность обязательств,
закрепленных письменно (в отличие от дававшихся нам тогда разнообразных
обещаний устных), представляется, скажем мягко, достойной
удивления.
Начнем с истории сравнительно недавней - всего лишь чуть более полувековой давности. Разве предвоенная Германия и
СССР не были связаны четкими и однозначными письменными взаимными обязательствами?
Конечно, мне можно возразить, что нацистская Германия не была демократической
страной, а гитлеровский режим был абсолютно преступным (и признан таковым затем
на Нюрнбергском процессе). Этот аргумент мог бы показаться весомым, если бы не
два «но».
Во-первых, мировая история никоим образом не подтверждает
тезис о том, что соблюдение или несоблюдение государством международного права
каким-либо образом безусловно связано с характером политического
режима.
Во-вторых, гитлеровский режим - очевидно не демократический
- был признан преступным лишь по результатам войны, которую он развязал и в
которой был разгромлен.
Да, нам лучше, чем кому бы то ни было известно, насколько
действительно варварским и преступным был гитлеровский режим – мы очень дорого
заплатили за право на жизнь. Но представим себе и последовавшую затем послевоенную
историю чуть-чуть иначе.
Так, если бы Вьетнам оказался не просто не по зубам США, но
еще и имел бы возможность заставить США капитулировать, разве мы не стали бы
свидетелями международного трибунала? И этот трибунал, обстоятельно изучив
факты использования американской армией против партизан напалма и дефолиантов,
не признал бы политический режим США преступным, а руководителей страны,
отдававших соответствующие приказы, – преступниками?
А применение США во время еще первой иракской войны
(операция «Буря в пустыне») зарядов с обедненным ураном – разве не основание
для передачи политических и военных руководителей США международному трибуналу?
Или если бы позднее случилось чудо, и Югославия Милошевича
победила бы в войне, развязанной против нее США и НАТО, разве соответствующие
политические режимы и руководители в США и странах Европы не были бы затем международным судом осуждены?
Победа, как известно, была на другой стороне. И потому нет
такого суда, который бы осудил современных варваров. Но важно понимать одно:
наша совсем недавняя история не дает нам ни малейших оснований предполагать,
что международное право может служить помехой реализации чьих-либо интересов,
подтвержденных реальной силой. Наиболее очевидные примеры – агрессия Запада
сначала против Сербии, затем – против Ирака. Кстати, и недавнее признание США и
ключевыми странами НАТО «независимости» Косово – фактическое отторжение части
территории Сербии – не должно бы оставлять места наивности.
Теперь представим себе, что советские руководители два
десятилетия назад были бы более ответственны в части юридического закрепления
защиты интересов страны нормами международных договоров и соглашений - кстати,
во главе государства тогда был, вроде как, юрист. Предположим, в договоре об
объединении Германии стояла бы специальная оговорка, что войска НАТО не могут
располагаться на территории бывшей ГДР (о том, чтобы еще восточнее, тогда речь
не шла) - что это реально изменило бы? Изменить это могло бы только одно:
Западу пришлось бы придумывать некоторые специальные предлоги для корректировки
договора или одностороннего выхода из него. И разве это вызвало бы какие-либо
затруднения?
Разве теперь не общеизвестно, как США сфальсифицировали
«доказательства» разработки иракским режимом ядерного оружия? Да и без всяких
доказательств: разве США в одностороннем порядке не вышли из договора с нами об
ограничении средств противоракетной обороны? И, будь у нас столь же реальный
письменный договор об ограничении движения НАТО на Восток, и если бы США
просто, без каких-либо дополнительных разъяснений вышли бы из такого договора,
это ведь в любом случае уже не могло бы означать возврат Восточной Германии в
сферу нашего влияния…
Таким образом, не надо иллюзий. Надо трезво понимать, что
НАТО движется на Восток не потому, что пару десятилетий назад юридически не
была закреплена недопустимость этого. Как сейчас открыто говорится о неприменимости
послевоенного мироустройства для решения современных мировых проблем (слишком
много прошло времени, и мир изменился), точно так же нам объяснили бы, что и
договоры двадцатилетней давности давно устарели. Как в международном праве
быстро «устаревает» все, что не подкреплено реальной силой.
Любопытным в связи с этим представляется следующее.
Международное право состоит из двух совершенно самостоятельных частей,
соблюдение одной из которых признается обязательным, другой же – лишь
постольку, поскольку соответствует сиюминутному пониманию национальных
интересов самыми сильными. Причем, очевидно: неотвратимость и тяжесть наступающих
последствий абсолютно не соответствует реальной значимости вопроса.
Что важнее: человеческие жизни, территория государства, его
суверенитет, национальная безопасность – с одной стороны, или деньги,
имущество, финансовые и имущественные обязательства – с другой стороны?
Казалось бы, очевидно: первое, безусловно, несопоставимо важнее. Но реальная
практика функционирования современного международного права - обратная.
Так, попробуйте взять кредит и не возвращать его – ваши
активы начнут арестовывать по всему миру. То же последует в случае, если вы
подпишете коммерческое соглашение, а затем в одностороннем порядке из него
выйдете – последуют предусмотренные соглашением или общими нормами
коммерческого права санкции. Венесуэла расторгает заведомо кабальные и невыгодные
ей соглашения, ранее навязанные ей транснациональными корпорациями – ей пытаются
устроить блокаду, арестовывают счета в банках и т.п. Значит, деньги и
финансовые обязательства – это вроде как святое, нерушимое, то, с чем не шутят.
Но еще более, казалось бы, не до шуток в вопросах
обеспечения обороноспособности и национальной безопасности. Если государства
договариваются о ненападении, об ограничении наступательных вооружений или
средств противоракетной обороны – это обязательства несопоставимо более
значимые, нежели чисто имущественные или финансовые. Здесь на кону судьбы и
жизни, возможно, десятков и сотен миллионов людей.
Важно подчеркнуть, что каждый из таких договоров ни в коем
случае нельзя рассматривать как отдельный, самостоятельный, не связанный со
всей остальной системой взаимных договорных обязательств. И если какая-то
сторона (в нашем случае - США) в одностороннем порядке выходит из какой-то
части этих взаимных обязательств, конечно, можно продолжать делать хорошую мину
при плохой игре, но на деле нельзя не понимать, что рушится вся прежде стройная
система взаимных обязательств, имеющих логику и взаимную выгоду лишь в их
совокупности.
Человеческие жизни и угрозы жизни невозможно измерять
деньгами. Но даже и чисто экономическая сторона вопроса поражает воображение.
Если тщательно подсчитать экономические последствия обмана в
военно-стратегических вопросах, включая неспровоцированный односторонний выход
какой-либо стороны из договора, то эти последствия могут превышать ущербы от
нарушения любой, самой масштабной коммерческой сделки.
Так, напомним сами себе, что по договорам об ограничении
стратегических вооружений нами были уничтожены наиболее эффективные средства
поражения противника – ядерные ракеты с разделяющимися боеголовками. Какова
цена этих ракет? И, главное, как эту цену считать – на свободном рынке ведь
такой товар не продается и на биржах не котируется.
Считать по себестоимости – это не в советских рублях и даже
не в долларах. Это значит - подсчитывать, в чем вынужден был себе отказывать
Советский Союз ради обеспечения стратегического паритета. Цена воистину
колоссальная.
Или же считать по «потребительной» стоимости – во что
обошлись бы иные меры защиты, не будь у нас этого адекватного ракетно-ядерного
щита? Тогда стоимость возрастает еще, как минимум, на порядок, а то и вообще
стремится к бесконечности – ракетно-ядерный щит (оружие гарантированного возмездия)
просто нечем заменить, даже если потратить и все имеющиеся ресурсы...
Или же подсчитать ущерб как объем ресурсов, которые теперь
нам необходимо вновь направить на обеспечение своей обороноспособности для
того, чтобы гарантированно скомпенсировать нынешнее смещение баланса сил (после
выхода США из договора по ПРО)? Объем этих средств, пожалуй, можно подсчитать.
Но только как будем считать: в полном объеме (исходя из симметричного ответа)
или же предъявляя исковые требования по возмещению ущерба лишь самые
минимальные – исходя из достаточности ответа «асимметричного»? Но даже если и
ограничиться последним, то почему оценивать стоимость этого самого «асимметричного
ответа» по его себестоимости, без учета «креативной
составляющей»? А если брать вместе с «креативом», то
его стоимость уместно оценить как разницу между себестоимостью ответа полного
(симметричного) и минимально достаточного («асимметричного»)…
Не странно ли, что подобные (разумеется, более корректно и
тщательно просчитанные и обоснованные) чисто экономические выкладки не
фигурируют в наших бесконечных переговорах с Западом, включая переговоры на
чисто экономические темы – о поставках энергоресурсов, о доступе к передовым
технологиям, об условиях вступления в ВТО и т.п.?
Все эти мои рассуждения могут показаться досужими, имеющими
мало отношения к реальностям современного мира. И очень даже зря.
Современный мир не был создан раз и навсегда неизменным и
ныне далеко не достиг вечного идеала и не замер в своем совершенстве навсегда.
Современный мир строится нашими ежедневными и ежечасными усилиями, в том числе,
нашей волей к созиданию своей страны, ее внутренней организации и усилению, или
же, напротив, нашим потаканием ее саморазложению и разрушению. И именно этим,
прежде всего, а отнюдь не очень важной, но все же второстепенной
дипломатической игрой, вносится и наш реальный вклад в формирование нового
международного права. Права, к сожалению, вновь и вновь основанного исключительно
на балансе сил, малейшее нарушение которого неминуемо ведет к крушению всей
системы этого права.
Столетие, 18.03.08
Что будем есть
завтра?
В минувшую пятницу довелось мне участвовать (попросили
выступить) в проходивших в Совете Федерации парламентских слушаниях «Состояние
и проблемы геологического изучения недр России». Казалось бы, какие проблемы?
По добыче нефти мы уже на первом месте в мире, экспорт энергоресурсов
наращивается, цены растут и, соответственно, доходы бюджета, золотовалютные
резервы и всякие резервные фонды (наследники Стабфонда)
бьют все рекорды. Не зря мы уже пару лет позиционируем себя не иначе, как
«энергетическая держава». И это не пустые слова. То есть, держава мы или нет,
это еще не известно. Но что энергетическая (и, к сожалению, пока –
исключительно и только энергетическая), это – безусловно: две трети доходов
бюджета – от экспорта невозобновляемого сырья.
Правда, сегодня сырья для экспорта хватает, но что будет
завтра? И, соответственно, есть-то завтра что будем?
Слушания потому и были затеяны, что, при всех нынешних
радужных отчетах и рапортах власти, тем не менее, оказывается, даже и чисто
сырьевое будущее нашей страны (пусть и в предположении, что мы с такой долей
согласны) – не столь уж и радостно. Приведу лишь несколько цитат из
констатирующей части проекта решения (рекомендаций) слушаний:
«Резко снизилось качество геологоразведочных работ и
достоверность запасов. Срываются сроки подготовки сырьевой базы для заполнения
нефтью трубопровода ВСТО…».
«Слабо пополняется геологическая информация, лежащая в
основе защиты национальных интересов России на континентальном шельфе, в
Мировом океане, в Арктике и Антарктике».
«Практически прекращен сбор и обобщение геологических
данных о сырьевых базах других стран».
И, наконец: «Геологическая отрасль России фактически
утратила способность к самовосстановлению…».
И это все еще лишь чрезвычайно мягкие характеристики
реального положения дел. Поговорите с геологами – они говорят еще яснее, без
обиняков: геология в России практически полностью уничтожена.
Но, может быть, она нам и не нужна? Может, и без нее как-то
справимся? Отчетность-то вся и так хорошая, вроде даже и запасы каким-то чудом
прирастают. Что же это за такое русское чудо, чтобы запасы полезных ископаемых
прирастали без геологии?
В проекте постановления слушаний это объясняется деликатно:
«Значительная часть прироста получена путем пересчета коэффициента извлечения
нефти, а также путем снижения бортового содержания золота». Что это означает?
Очень просто.
Для нефти прирост запасов достигается путем элементарного
пересчета количества нефти исходя из простого предположения, что коэффициент
извлечения нефти из недр будет выше, чем есть сегодня.
Как это делается по золоту, убедительно показал на примере
конкретных месторождений один из выступавших руководителей геологических
предприятий. Инвесторы (включая иностранных) идут к нам на месторождения с
содержанием металла в руде порядка 30 граммов на тонну породы. Минимум, что они
готовы разрабатывать, это 6 г на тонну. А мы сейчас в «извлекаемые запасы»
официально включаем месторождения с содержанием в 1,4 г металла на тонну породы
– отсюда и «прирост» запасов. Но никто этот металл в обозримой перспективе,
очевидно, извлекать не будет. Кого и ради чего мы обманываем?
По данным выступавших на слушаниях специалистов, почти
девять десятых территории нашей страны остается геологически
не исследованной. В этих условиях реальный прирост запасов полезных ископаемых
у нас, конечно, возможен, резервы огромны. Но этот прирост может достигаться
исключительно за счет интенсивных исследований, которые… не осуществляются.
Наверняка все слышали нынешние торжественные утверждения,
что мы создали устойчивую экономику, способную пережить мировой кризис. Что ж,
дай нам Бог… И что, наконец-то, мы вышли на уровень 1990 года, правда, в чем –
не уточняется. Надо понимать, это по суммарным экономическим характеристикам развития.
Но это уже очевидная подтасовка: по самым упрощенным количественным
характеристикам (объему ВВП) мы, может быть, и догнали сами себя двадцатилетней
давности, но по качественным характеристикам развития – не о чем даже заикаться.
Предположим, мы можем согласиться с тем, что нам не нужно
больше столько танков и самолетов, сколько их выпускалось в 1990-м. Допустим,
не нужно и столько металлорежущих станков, машин и оборудования, хотя, коль
скоро мы это все вынуждены теперь закупать за рубежом, значит, все-таки нужно.
Но работы по разведке и обустройству месторождений полезных ископаемых, это-то
– крайне необходимо. Ведь именно за счет ранее проведенных подобных работ мы
сейчас и живем. Но, несмотря на бодрые рапорты, реальность такова: объемы поисково-разведочного
бурения на нефть и газ (что для нас сегодня реально есть и хлеб, и молоко, и
мясо, и лекарства, и те же машины и оборудование, которые мы уже не производим)
сейчас у нас в пять раз (!) меньше уровня 1990-го года, а по рудным ископаемым
и того хуже – падение в десять раз…
Так в чем же мы догнали себя двадцатилетней давности?
Получается, только в скорости бездарного проедания
того, что заработали и нажили наши отцы и матери. И плюс, чуть не забыл – в
масштабах пропаганды правильности единственно верного курса…
Кстати, слушания были посвящены вопросам законодательного
регулирования той ключевой отрасли, которая по существу нас всех сейчас и
кормит. Но, насколько удается привлечь внимание общества к этой сфере,
насколько наши СМИ готовы интересоваться этой реальной проблематикой нашей
жизни и что-то до общества доносить?
Да, наши СМИ ориентированы на скандал или команду сверху.
Но разве не скандал, что в «энергетической державе» на протяжении почти двух
десятилетий власть занимается чем угодно, кроме насущно необходимого воспроизводства
«державной мощи»?
Казалось бы, лед тронулся, в парламентских слушаниях
принимают участие руководители крупнейших научных и производственных
предприятий, министры, руководители федеральных агентств. Обсуждают главное:
чем наши дети завтра согреют свой дом, что будут есть. Но – никого не
интересует. Ни одной телекамеры. А вот когда какой-то, как мне это
представляется, просто полусумасшедший (не хочу его обидеть, это всего лишь моя
субъективная оценка) японец на берегу океана играет на горящем рояле, пока тот
на глазах не разваливается (вот уж, воистину, величайший в истории акт
искусства!), весь пляж забит телекамерами, и затем в течение целого дня по
телевидению нам настойчиво демонстрируют эту «новость культуры»…
Но, казалось бы, ладно, есть массовое общество и массовая
культура, дебилизирующая это общество. К инструментам
дебилизации, включая массовое телевидение, неуместно
предъявлять претензии как к средствам просвещения. Но если так, то, в условиях
очевидного отсутствия у нас разгула массовой демократии, который при нынешней
сплошной дебилизации масс может вести к
непредсказуемым последствиям, должны быть какие-то иные каналы информирования и
просвещения хотя бы власти и управленческого слоя? Те, кто управляет,
согласитесь, должны иметь в головах что-то еще, кроме пропагандируемых
телевидением бесконечных «хрустиков» и «кирияшек»? Но наша реальность, отдельные прорывающиеся и
потому зримые проявления понимания нашей властью экономики и тут поражают
воображение.
Так, кажется, все уже многократно разъяснено, все примеры
развития и деградации разных государств, все рецепты успеха – у нас на глазах.
Секретов здесь - самый минимум. Тем не менее, выясняется, что именно этого
главного знания и понимания нет. Например, выступавший со вступительным словом
зампред Совета Федерации заявил примерно следующее: «Приходится выбирать: или
инновационный путь развития, или разработка полезных ископаемых. В ближайшие
пять лет в инновационной составляющей мы сильно еще не продвинемся, значит,
надо развивать сырьевой сектор»… Цитата неточная, но смысл я передаю корректно.
Не хочу изобразить дело так, что собрались неучи. Напротив, большинство
выступавших – квалифицированные специалисты и в своей сфере, и в, без
преувеличения, стратегическом понимании мировой и отечественной экономики.
Директор одной из компаний – переработчиков сырья, то есть не кабинетный экономист-теоретик,
а человек «от земли», заострил вопрос: «Почему «или»? Не «или», а одно - на
основе другого!»
И весь мир это именно так и понимает. Сколько даже мне
приходилось в свое время подробно писать, в частности, об опыте Норвегии и
Китая, повернувших именно свой ресурсный потенциал на интенсивное
научно-технологическое развитие. Да и США, присмотритесь – отнюдь не обделены
ресурсами. Но никакой «голландской болезнью» не страдают.
Точнее, южные штаты чем-то похожим страдали (мол, хлопок у
нас есть, а все остальное, включая машины и оборудование - купим) и даже в свое
время попытались отделиться. Но отделиться им не позволили, и кровопролитная
гражданская война между аграрно-сырьевым Югом и промышленно-технологическим Севером
с подобными иллюзиями применительно к этой стране покончила раз и навсегда…
Нам же все еще никуда не деться от вещей абсолютно
абсурдных, буквально невиданных в мире. Так, что делает геология? Создает новое
необходимое знание. А куда девается знание, которое уже получено? В частности,
куда делись все те данные, которые хранились у предприятий прежде единого
советского научно-технологического цикла – в процессе приватизации этих
предприятий? Официально – как будто бы утеряны (действительно, кому нужна такая
ерунда?). Фактически же, и это неформально хорошо известно, вся эта, являющаяся
государственной собственностью, ценнейшая стратегическая информация расползлась
по частным рукам. Еще точнее – по рукам формально частным, но реально тесно
связанным с государствами – потребителями наших природных ресурсов. Кто за это
ответил? Никто.
Но, может быть, это были издержки «проклятых девяностых»,
теперь – все иначе?
К сожалению, все по-прежнему. Вдумайтесь: вопрос о необходимости
еще только создания (точнее, воссоздания) единого государственного органа (и
единой базы данных), ответственного за хранение геологической информации, еще
только ставится, в том числе, ставился автором этой статьи на описываемых парламентских
слушаниях.
И никто не против – что тут можно возразить? Но только за
весь период «диктатуры закона» эту, казалось бы, самую основополагающую и
первоочередную задачу решить почему-то не удалось. Может быть, удастся в период
«борьбы с правовым нигилизмом»?
…Лет десять-пятнадцать назад, в период борьбы против
передачи всех наших недр оптом под контроль Запада в рамках навязанного нам
тогда режима «соглашений о разделе продукции», мне приходилось много выступать
на подобных парламентских слушаниях. Материалы сохранились, многие
опубликованы. Одно из таких выступлений (1997 года), в силу его концептуальной
важности, я даже привел в приложении к одной из своих книг. И вот, спустя
одиннадцать (!) лет, мне вновь пришлось озвучивать те идеи, что уже давно не
должны быть для нашей власти новостью. Включая тезис о том, что никакого иного
столь масштабного и надежного источника инвестиций в инновационное развитие
нашей экономики, каким может и должно стать жесткое и однозначное связывание
возможности доступа к нашим природным ресурсам, гарантированным долгосрочным
заказом российскому машиностроению, у нас нет и никогда не будет.
К сожалению, сегодня – это вопрос даже не законодательного
регулирования, а элементарного понимания или, напротив, абсолютного нежелания
подобные истины (уже подтвержденные опытом других стран) понимать. А будет
понимание, урегулировать вопрос законодательно - проблемы точно не составит.
Столетие, 24.03.08
Горит рояль или
земля под ногами?
Признаюсь, на
протяжении уже более четырёх лет подряд вести регулярную колонку в газете мне
нелегко. Почему? Какие-то события происходят постоянно, и они, конечно, требуют
комментария, но глобальная ситуация меняется не так быстро. И интерпретация по
большому счёту, если не ограничиваться дежурным «Что они там себе думают?», не
появляется новая ни каждый день, ни каждую неделю, ни даже раз в две недели
(как выходит моя колонка). Возникает ощущение, что ты уже вроде всё сказал.
Новое событие – ну, ещё одна капелька на ту же чашу, ещё один камень в тот же
огород. Не излагать же каждый раз всё своё видение и понимание современного
мира?
В минувшую пятницу довелось мне участвовать (попросили
выступить) в проходивших в Совете Федерации парламентских слушаниях «Состояние
и проблемы геологического изучения недр России». Тема кому-то может показаться
проходной – мало ли о чём проводят слушания в парламенте. Но напомню: мы уже
пару лет позиционируем себя не иначе как «энергетическая держава». И это не
пустые слова. То есть держава мы или нет, ещё не известно. Но что «энергетическая»
– безусловно. Бравурно это подаётся так: «Первое место в мире по добыче нефти и
основной источник газа для всей Европы!» Для желающих же видеть не только парадную
сторону картина характеризуется другими цифрами: две трети доходов бюджета – от
экспорта не возобновляемого сырья.
Соответственно тему слушаний можно перевести на
общепонятный язык так: «Есть-то завтра что будем?».
А слушания потому и затеяны, что при всех нынешних радужных
отчётах и рапортах власти тем не менее прямой ответ на этот вопрос очевиден:
«Если радикально ничего не менять, то завтра – ещё как-то прокормимся, но уже
послезавтра – точно есть будет нечего».
И важный штрих – к состоянию общества и системы его
информирования. Когда какой-то, как мне кажется, полусумасшедший (не хочу обидеть,
пожалуйста, не тащите меня в суд, просто я так это оцениваю) японец играет на
берегу моря на горящем рояле, пока тот на глазах не разваливается (величайший в
истории акт искусства!), в течение целого дня по телевидению нам настойчиво
демонстрируют эту «новость культуры». Когда же в парламенте собираются руководители
ключевых геологических и геофизических предприятий и институтов страны (вместе
с министрами, руководителями федеральных агентств и т.п.), чтобы обсудить катастрофическое
положение дел в отрасли, от состояния которой зависит, будет ли завтра нашим
детям что есть и чем согреть свой дом, СМИ это не интересно. Подозреваю, что
«ЛГ» окажется единственным сравнительно массовым изданием, в котором будет хотя
бы упомянуто это мероприятие…
И вернёмся к сути. Геологии-то у нас уже нет – она
уничтожена. Значит, и прироста запасов быть не может – сплошная фикция. Как это
делается, показал один из выступавших руководителей предприятий применительно к
добыче золота. Инвесторы (включая иностранных) идут на месторождения с
содержанием металла в руде около 30 граммов на тонну породы. Минимум, что
готовы разрабатывать, это 6 г на тонну. А мы в «извлекаемые запасы» включаем
месторождения с содержанием в 1,4 г металла на тонну породы – отсюда и
«прирост» запасов. Но никто этот металл в обозримой перспективе извлекать не
будет – кого обманываем?
И наука (настоящая, не мошенническая) давно бьёт в
колокола. Директор Института экономики РАН Руслан Гринберг осенью на Кондратьевских чтениях убедительно показал, что если у
России нет несырьевого будущего, то нет и будущего
вообще никакого. Власть как будто услышала, завела речь об «инновационной»
экономике. Но понимает ли она, откуда, из чего должна вырасти такая экономика?
Кажется, всё уже многократно разъяснено, все примеры
развития и деградации государств, все рецепты успеха – у нас на глазах.
Секретов здесь – самый минимум. Тем не менее выясняется, что именно этого главного
знания и понимания нет. Причём нет именно у тех, кто нами управляет.
Так, выступавший со вступительным словом заместитель
председателя Совета Федерации заявил примерно следующее: «Приходится выбирать:
или инновационный путь развития, или разработка полезных ископаемых. В
ближайшие пять лет в инновационной составляющей мы сильно ещё не продвинемся,
значит, надо развивать сырьевой сектор…» Цитата не точная, но смысл я передаю
корректно.
Не хочу изобразить дело так, что собрались неучи. Напротив,
большинство выступавших – квалифицированные специалисты и в своей сфере, и в,
без преувеличения, стратегическом понимании мировой и отечественной экономики.
Директор одной из компаний – переработчиков сырья, то есть не кабинетный теоретик,
а человек «от земли», заострил вопрос: «Почему «или»? Не «или», а одно – на
основе другого!»
Лет десять–пятнадцать назад, в период борьбы против
передачи всех наших недр оптом под контроль Запада в рамках навязанного нам
тогда режима «соглашений о разделе продукции», мне приходилось много выступать
на подобных слушаниях. Материалы сохранились, многие опубликованы. Одно из
таких выступлений (1997 года) в силу его концептуальной важности я даже привёл
в приложении к одной из своих книг. И вот, спустя одиннадцать (!) лет, мне
вновь пришлось озвучивать те идеи, что уже давно не должны быть для нашего
законодателя новостью. Включая тезис о том, что никакого иного столь
масштабного и надёжного источника инвестиций в инновационное развитие нашей
экономики, каким может и должно стать жёсткое и однозначное связывание
возможности доступа к нашим природным ресурсам гарантированным долгосрочным
заказом российскому машиностроению, у нас нет и никогда не будет.
Страна потеряла очень много времени. Но всё-таки оно и
чему-то научило. По ряду позиций нельзя не признать: хоть маленькое,
непоследовательное, противоречивое, но продвижение всё-таки есть. И то, что
спустя столько лет сторонников курса развития страны, альтернативного
нынешнему, законодатели хотя бы вновь приглашают для изложения своей позиции –
уже хоть что-то.
Только что дойдёт до тех, кто в нашей нынешней системе
реально принимает решения?
ЛГ, 26.03.08