Журнал «Золотой Лев» № 149-150 - издание русской
консервативной мысли
В.Е. Шамбаров
Допетровская
система русской демократии[1]
Нынче с какой-то стати вошло в моду противопоставлять
традиции западной демократии и русского абсолютизма, а то и “рабства”. Хотя это
свидетельствует или о предвзятости оценок, а чаще – просто о плохом знании
отечественной и зарубежной истории. Если же взглянуть на реальные факты, то
дело обстояло… с точностью до наоборот. Абсолютизм был характерен именно для
западной цивилизации. Демократия развилась там только в конце XVIII – начале
XIX в. А в более ранние времена даже в самых демократических государствах,
Англии и Голландии, в гражданской жизни принимало участие лишь 1-2% населения
(и британский парламентарий, не согласный с королем, мог запросто лишиться
свободы, а то и головы). В других странах единовластие было еще круче. Но в
России абсолютизм внедрил только Петр I – он взял за образец самое
могущественное из тогдашних государств, Швецию[2].
Что же касается времен допетровских, то Россия была земской
державой. Главным принципом ее государственности являлась “соборность”. От
слова “собор” – сбор, коллегиальное начало. Как сформулировал О.А. Платонова,
соборность – это “полное самоуправление в условиях сильной централизованной
власти”. То есть жесткая “вертикаль власти” сочеталась с очень развитой
демократией на всех “горизонталях”. Власть царя была огромной, но ограниченной
нравственными и религиозными нормами. Он, как Помазанник Божий, отвечал за
каждый свой шаг перед самим Господом! И важнейшие решения принимал не
единолично, а лишь после совета со “всей землей”, созывая Земские Соборы.
Которые некоторые историки именуют “зачатками парламентаризма”. Помилуйте, да
уж какие “зачатки”, если только в России они обладали учредительными правами –
выбирать и утверждать монархов! Ни британскому парламенту, ни французским Генеральным
Штатам такие права и не снились![3]
Судите сами: в 1582 г. Собор избирает на царство Федора
Иоанновича. Из двух кандидатур – были и сторонники Дмитрия. В 1598 г. Собор
избирает Годунова (вопреки Боярской Думе), в 1599 утверждает его династию. В
1604 г. в условиях Смуты созывать представителей “всей земли” не решаются, но
патриарх Иов рассылает сфальсифицированное решение Собора об избрании сына
Годунова. Василий Шуйский созывом Собора пренебрег, за что и поплатился восстанием.
А низложили его Собором, хоть и импровизированным. Потом Собором выбирали польского
Владислава – и в приглашении на царство оговаривалось, что изменять русские
законы он может только по решению “всей земли”. В 1613 г. Земский Собор
избирает Михаила. И последующих царей, занимавших престол по праву наследства,
утверждала “вся земля” – в 1645 г. Алексея Михайловича, в 1676 г. Федора
Алексеевича, в 1682 г. Собор решает, кому править, Петру, Ивану или Софье?
Делегаты на Собор избирались от разных городов и сословий:
от Боярской Думы, от духовенства, дворян, стрельцов, казаков, купцов, посадских
(горожан). От крестьян выборных приглашали не всегда. Но уезды с селами входили
в земские структуры городов, а значит, делегаты от них представляли и
крестьянство. Открывалось первое “пленарное заседание” речью государя, сообщавшего,
какие вопросы надо решить. Далее совещались “по фракциям” – по сословиям или
местностям. И подавали “скаски” с обобщенными предложениями.
Хотя каждый мог подать и собственное особое мнение. Общее решение должно было
быть единогласным. Независимо от причины созыва Собора, делегаты везли в Москву
наказы выборщиков, сообщая о местных проблемах и нуждах. И эти вопросы тоже
поднимались на заседаниях. Права Соборов были огромными. Они вырабатывали и
принимали законы – например, Соборное Уложение в 1649 г. Они решали вопросы о
вступлении в войну. Так, в 1637 г. казаки захватили Азов. Принять его – значило
воевать с Турцией. Но на Соборе делегаты от купечества и посадских выступили против,
и Азов вернули туркам.
А для любителей сопоставлять традиции западной и русской
демократии приведу даты. Сословные Генеральные Штаты во Франции созывались в
1484, 1560, 1614 и 1789 г. И все… А русские Земские Соборы – в 1550, 1566,
1584, 1598, 1599, 1610, 1613, 1616, 1618, 1619, 1621, 1623, 1632, 1643, 1645,
1649, 1650, 1651, 1653, 1654, 1676, 1680, 1682.
Когда надобности в созыве Собора не возникало, государь
правил тоже не единолично. Текущие вопросы он обсуждал с Боярской Думой,
которая являлась законосовещательным органом. Формула любого указа звучала:
“Царь повелел, и бояре приговорили”. И, в отличие от британской палаты лордов,
куда человек попадал только по происхождению, независимо от личных качеств, на
Руси боярство приобреталось вовсе не автоматически. Это был чин, а не титул. Отпрыск
знатного рода начинал службу в звании новика или стряпчего. Достойных
производили в стольники. Потом, если человек заслужил, его жаловали в
окольничие. И лишь следующей ступенью было пожалование боярства. Представители
16 самых знатных родов имели право стать боярами, минуя чин окольничего. Но
только право! Производство было персональным. Флетчер
писал: “Что касается общественных и правительственных должностей в государстве,
то здесь нет ни одного наследственного звания”.
Разумеется, кого-то жаловали не по деловым качествам, а из
уважения к роду. Но за особые заслуги в бояре выдвигали и людей, не
принадлежащих к аристократической верхушке. А кроме того, в состав Думы входили
думные дворяне (выходцы из мелких помещиков) и думные дьяки – из простонародья.
Такие чины достигались только персональными талантами. И в целом состав Думы
поддерживался вполне работоспособным. В середине XVII в. в нее входили 29 бояр
(5 не из знати), 24 окольничих, 6 думных дворян и 4 думных дьяка.
В административном отношении Россия делилась на уезды, и
представителями “вертикали власти” в уездах были назначаемые воеводы. Но
представление о том, будто отправка воеводы “на кормление” отдавала город в
полное его распоряжение, далеко от истины. “Кормление” означало дополнительный
заработок за службу, но существовали особые “доходные списки”, четко
определявшие, какие именно “кормы”, подарки на праздники и пошлины с судебных
дел он мог получать. Если же прихватывал лишку, население имело право вчинить
ему иск и потребовать возмещения “за неправды”. А царь в таких случаях назначал
расследование и чаще всего принимал сторону жителей. Все воеводы, волостные
тиуны и прочие администраторы занимали должность 2-3 года, после чего обязаны
были дать отчет.
А кроме воеводы, в уездах существовали выборные власти. Из
числа местных служилых (дворян, детей боярских, стрельцов, казаков) всеми
гражданами избирался губной староста – он соответствовал английскому шерифу и
занимался расследованием уголовных дел. “Всем миром”, как посадскими, так и
крестьянами уезда, избирался и земский староста. В помощь ему “мир” избирал
земских приставов, окладчиков, целовальников (отвечавших за какое-то дело и
принесших присягу с целованием креста). После выборов составлялся “ряд” –
протокол с подписями избирателей и пунктами, оговаривающими взаимные обязательства
должностных лиц и “мира”. Земский староста имел свою канцелярию – земскую избу.
И она ведала всем местным хозяйством, разверсткой земли, раскладкой податей,
здесь собирались выборные и принимались решения по тем или иным насущным
проблемам. А если для этого полномочий не хватало, созывался “мир” для всеобщего
обсуждения и “приговора”.
И вмешиваться в дела земского старосты воевода не имел
права! Выборных должностных лиц сместить он не мог. Мало того, согласно
Судебнику 1550 г., он не имел права и арестовать человека, не предъявив доказательств
его вины земскому старосте и целовальнику. Если же нарушал этот закон, земский
староста мог по требованию родных освободить арестованного (даже без ведома
воеводы), да еще и по суду взыскать с администрации штраф “за бесчестье”. И подобные
случаи имелись. (Кстати, в Англии закон о неприкосновенности личности, “Нabeas corpus act”,
был принят только в 1679 г.).
Однако и воевода со своей стороны был обязан следить за
законностью действий земских властей. Ведь на выборах нередко брали верх
тогдашние “бизнесмены”. Бывало, что пользовались полномочиями в корыстных
целях, например, допускали “неправды” при раскладке налогов. В таких случаях
население могло обратиться к воеводе. Он пересылал жалобу в Москву, и царь назначал
расследование или давал указание о перевыборах.
Самоуправляемые земские общины существовали и на других
уровнях. В городах это были концы, слободы, сотни. В которых избирались кончанские, слободские старосты, сотские, пятидесятские, десятские (старшие над десятью дворами).
Так, в Москве Тверская-Константиновская хамовная (ткацкая) слобода избирала на год 2 старост, 4
целовальников и 16 десятских. А у крестьян были сельские общины, избиравшие старост,
целовальников, приставов “для государева дела и денежных сборов”. Церковные
приходы избирали священников и дьячков. О чем тоже составлялся договор с
указанием обязанностей, прав и статей доходов. Если же служители церкви
оказывались нерадивыми или выходили за рамки договора, их могли выпроводить
вон. Допустим, небезызвестного протопопа Аввакума прихожане выгоняли отовсюду
за чересчур суровые воспитательные меры по отношению к пастве, за избиение
скоморохов с медведями. Скоморошество в тот период было запрещено законом, а
протопопу покровительствовали сам царь и патриарх. Но даже они со своей властью
не могли восстановить его в предних приходах! Раз
“мир” решил – все!
Суды, в зависимости от важности дел, осуществлялись
воеводами, старостами, приказчиками бояр и монастырей. Но во всех судах тоже
заседали выборные от посадских и крестьян – по 5-6 “добрых и смысленых людей”. Так что и присяжные уже были. Правда,
специальных юридических институтов на Руси не существовало. Но любопытно, что
тогдашние иностранцы отмечали это, как… великое благо. “В одном отношении
русское судопроизводство достойно одобрения. У них нет специалистов-законников,
которые бы вели дело в судах. Каждый сам ведет свое дело и свои жалобы и ответы
подает в письменной форме в противоположность английским порядкам” (Ченслер). “Однако и самый последний крестьянин так сведущ
во всякого рода шельмовских науках, что превзойдет и наших докторов юристов во
всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших всеученейших
докторов попадет в Москву – придется ему учиться заново” (Штаден).
Флетчер пишет, что судебные дела “решаются у них
большей частью удовлетворительно и скоро”. А Олеарий
делал вывод, что русские суды “не хуже, если не лучше немецких”.
Коснемся и крепостного права. В те времена была закрепощена
не более половины крестьян. Но и само крепостничество очень отличалось от форм,
которые оно приняло через 100-200 лет. Торговля крестьянами пришла в Россию
только при Анне Иоанновне и Бироне. (Из Курляндии – где в XVI в. провели
кодификацию права, взяв за основу римское. И пошли по прямолинейному пути,
приравняв крепостных к римским рабам). В XVII в. помещик владел вовсе не
“душами” – такое определение вообще сочли бы кощунством. Он получал столько-то
четвертей земли. А крестьяне, прикрепленные к этой земле, должны были его
содержать и обеспечивать. И только. Вместо налогов государству платить их
помещику.
Большинству дворян поместья давались даже не в полное
владение, а на время службы, раз в 2-3 года их переверстывали. “Вечной”
собственностью являлись лишь вотчины – они принадлежали боярам, монастырям,
гостям (крупным купцам). Но отметим, что любой крестьянин, хоть свободный, хоть
крепостной, мог свободно распоряжаться своим наделом. То есть своей долей в
земле общины. Мог завещать, разделить между детьми. Или продать. И идти после
этого куда душеньке угодно! Соответствующим юридическим статусом обладал не он,
а его земля. Нельзя было сбежать с нее, бросить просто так – в этом случае
крестьянин нарушал свои обязанности по отношению к помещику или государству. Но
если кто-то купил землю или принял в дар, то он принимал на себя и обязанности
прежнего хозяина. Если земля относилась к вотчине или поместью, ее новый
владелец становился крепостным вместо прежнего. А если земля была
“черносошной”, вместе с ней приобреталась обязанность платить налоги царю.
Они, кстати, были не высокими. В этом сходятся все
иноземцы, посещавшие Россию. Тьяполо писал, что царь
мог бы получать в несколько раз больше, “но не обременяет налогами” людей. Ему
вторит и Олеарий: “Подданные обыкновенно не платят
больших податей”. Хотя в чрезвычайных ситуациях, вроде войны, мог вводиться
единовременный чрезвычайный сбор – “пятая деньга”, “десятая деньга”. Не от
доходов – а все имущество хозяина оценивалось, и от общей суммы платилось,
соответственно, 20 или 10%. Но, для сравнения, в Польше 10% имущества было
постоянной, ежегодной податью с крестьян. А в России для введения чрезвычайного
налога требовалось созвать Земский Собор! “Всей землей” решали, что дело, на
которое предлагают раскошелиться – нужное. И, вернувшись к избирателям,
делегаты объясняли, по каким причинам надо скинуться “всем миром”.
Между прочим, такая система оказывалась выгодной всем. У
крестьян и посадских оставались лишние деньги, у них появлялась возможность
развивать хозяйство, поставить на ноги детей, помочь им обзавестись своими
хозяйствами и промыслами. А когда у государства возникала крайняя нужда в средствах,
оно получало 10 или 20% уже и с тех дополнительных богатств, которые наживут
подданные.
Что же касается каких-то злоупотреблений, притеснений со
стороны власть имущих, то в русской системе существовала четкая “обратная
связь”. От самых “низов” и вплоть до царя. Обратиться с челобитной непосредственно
к монарху мог каждый! Ведь государь постоянно бывал на людях, ежедневно шел из
дворца на службу в Успенский собор, выезжал в другие храмы. И Олеарий, описывая выход в храм Михаила Федоровича,
рассказывает, что многие люди при этом держали над головой челобитные. А специально
выделенные чиновники собирали их и унесли за царем для разбора и принятия
решений. Ну а при Алексее Михайловиче во дворце было устроено особое
“челобитное окно” – утром из него спускали ящик, и любой человек мог прийти и
положить туда свою жалобу, которая попадет к ближайшим доверенным лицам царя и
в его собственные руки.
Монарх на такие обращения реагировал как правило быстро. И
старался восстановить справедливость. Например, у казака Дежнева в Якутске (!)
воевода незаконно изъял добытую им лично для себя пушнину. Он составил
челобитную на имя царя, отправил в Москву (с воеводской почтой!) – и ему
вернули все до единой шкурки. Или обратились к Алексею Михайловичу крепостные
крестьяне с жалобой на князя Оболенского – дескать, заставлял их работать по воскресеньям
и говорил “скверные словеса”. Царь за это отправил Оболенского в тюрьму, а поместье
у него отобрал.
Кстати, говоря о челобитных и прочих обращениях к государю,
многие исследователи выпячивали “самоуничижение” русских – вот, мол, раболепие
какое, все себя “холопями” именовали! Но отметим, что
слово “холоп” отличалось по смыслу от нынешнего и не было оскорбительным. Оно
родственно слову “хлопец”, т.е. парень, отрок. И означало “чей-то” человек. Человек,
подчиненный кому-то. Так называли не только домашнюю прислугу, но и воина, служившего
в свите боярина или князя. А в обращениях царю “холопями”
себя именовали отнюдь не все, а только служилые. Любые, от стрельца до боярина.
Но они находились на службе, а значит и впрямь по отношению к государю выступали
не свободными людьми. Он их мог послать сегодня туда, завтра сюда, дать
какой-то приказ.
А для других слоев населения существовали еще две
“стандартных” формы обращения. Священнослужители писали царю “мы, богомольцы
твои”. А простонародье, крестьяне и посадские – “мы, сироты твои”. Обращение
“богомольцы твои” по своему смыслу предполагает, что и царь им обязан помогать
– они же поддерживают его своими молитвами. А обращение “сироты” указывает, что
к простонародью монарх стоит “в место отца”. Правомочного строго наказать за ослушание,
но и обязанного заботиться о своих чадах. То есть получается, что никакого “самоуничижения”
и не было. А форма обращения отражала реальные отношения между монархом и
данной общественной группой.
Надо сказать, что традиции самоуправления и самоорганизации
людей во многом определили успехи России в развитии промышленности, торговли, в
освоении огромных пространств Поволжья, Урала, Сибири, южного Дикого Поля. И
именно земские структуры обеспечили живучесть страны в страшный период Смуты.
Когда рухнула “вертикаль власти”, все “горизонтали” сохранились и продолжали
функционировать. Шеин руководил обороной Смоленска вместе с земским советом. Прокопий Ляпунов был не просто дворянином, а общественным
лидером рязанской земщины. И для развертывания освободительного движения никаких
чрезвычайных органов создавать не пришлось, они уже существовали и были вполне
легитимными. Воззвания патриарха Гермогена, Ляпунова,
Троице-Сергиева монастыря читались в земских избах, потом колоколом скликался
“мир”, принимались решения. Воззвания размножали штатные земские писари, а штатные
“посыльщики” развозили их в другие города с
приложением грамот о собственных решениях – точно так же, как и в другие
времена земства обменивались между собой важной информацией. И Козьме Минину
для спасения Отечества вовсе не требовалось, подобно Жанне д`Арк,
убеждать людей в своем исключительном предназначении. Он был обычным земским
старостой, какие выбирались до него и после него. И действовал он в рамках
своих полномочий – вынес предложение о созыве ополчения на общий сход, получил
от “мира” одобрение и начал выполнять земский “приговор”.
Сайт автора