Журнал «Золотой Лев» № 151-152 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Итоги с Владимиром Путиным: внешняя политика Кремля

Доклад Института Национальной Стратегии

 

Введение

 

Внешнеполитическую конъюнктуру периода правления Владимира Путина можно, в целом, считать не менее благоприятной, чем внешнеэкономическую. США как основной центр силы, диктующий международную повестку, были в большей мере озабочены формулированием и оформлением новой доктрины своего глобального доминирования, проблемами борьбы с терроризмом, влияния на Ближнем Востоке, минимизации военных потерь в оккупационных зонах, чем «сдерживанием» или «воспитанием» постсоветской России. Немаловажно и то, что Москва перестала быть заложником западной кредитной политики (реализуемой через МВФ и другие механизмы), которая всегда служила инструментом ограничения суверенитета кредитуемых государств.

Иными словами, в 2000-е гг. Кремль, при всех возможных оговорках, получил небывалую (для постсоветского этапа истории России) меру свободы в проведении как внутренней, так и внешней политики. Сам факт обретения этой более высокой меры свободы можно записать Кремлю в актив — что, вероятно, и является одной из составляющих мифа о перманентном «внешнеполитическом успехе» президента Путина. Однако граница между «случайным везением» и «заслуженным успехом» в биографии людей и народов чрезвычайно тонка. Поэтому в дальнейшем мы намерены говорить не о том, был этот «подарок судьбы» заслуженным или нет, а о том, как им сумели распорядиться. Удалось ли использовать возросшую меру свободы действий российского государства для фиксации и реализации его интересов на международной арене?

Такая постановка вопроса позволит вести обсуждение не в терминах личных заслуг и неудач, а в категориях общенациональных вызовов и перспектив. Однако и в этом случае оценка внешнеполитических итогов минувших 8 лет наталкивается на очевидные методологические трудности. В частности, оценка эффективности в реализации национальных интересов на международной арене весьма затруднена в тех случаях, когда последние никак не оформлены и не заявлены; когда существуют серьезные расхождения по поводу их трактовки внутри страны; когда существует разрыв между реальными и декларативными целями, а также между практическими результатами проводимой политики и ее имиджевыми эффектами.

Перечень подобных сложностей оценки можно множить, и к сожалению, именно в нашем случае они особенно ощутимы. Прежде всего, потому, что главной проблемой российской внешней политики является ее затянувшееся отсутствие. Т.е. отсутствие системы общенациональных целей и сопоставленных им средств, которая была бы соразмерна историческому и геополитическому масштабу нашей страны. Официальные программные документы, такие, как «Концепция внешней политики России», принятая в 2000 г., не восполняют этой лакуны. Они формулируют цели российской внешней политики лишь на самом абстрактном уровне («…обеспечение надежной безопасности страны, сохранение и укрепление ее суверенитета и территориальной целостности, прочных и авторитетных позиций в мировом сообществе», «…формирование пояса добрососедства по периметру российских границ, содействие устранению имеющихся и предотвращению возникновения потенциальных очагов напряженности и конфликтов в прилегающих к Российской Федерации регионах» и так далее) и, в лучшем случае, содержат лишь некоторые риторические акценты, характеризующие общий тон российской дипломатии, — такие, как концепция «многополярного» мира или подчеркнутое уважение к принципу суверенитета.

Внешнеполитическая риторика президента Путина также не восполнила этой неопределенности. Несмотря на вполне формально справедливую критику Pax Americana, озвученную им с самых высоких трибун, в трактовке российских стратегических интересов российский президент остался верен тому минималистскому кредо, которое было заявлено им еще в 2000 г. (в Послании Федеральному Собранию): «самостоятельность нашей внешней политики не вызывает сомнений. Основу этой политики составляют прагматизм, экономическая эффективность».

Эта лаконичная заявка стала довольно точным описанием внешнеполитической модели Владимира Путина:

её исходной точкой стала достигнутая «самостоятельность»;

её главной идеологемой стал «прагматизм», представляющий собой нечто среднее между открытым коррупционным эгоизмом элит и стилизацией под классическую школу Realpolitik (всерьез возводить прагматизм эпохи Владимира Путина к реалистическим концепциям международной политики нет никаких оснований, поскольку он отчетливо преодолевает такие основополагающие категории реализма, как «борьба за власть», «сфера влияния», «силовой потенциал» в пользу более ситуативных и экономикоцентричных калькуляций текущей выгоды);

её главным итогом стал демонтаж постсоветского пространства под лозунгом «экономической эффективности», и, как следствие, утрата Россией статуса региональной державы, т.е. качественное снижение геополитического статуса современной РФ.

Наряду с бизнес-подходом, во многом определяющим внешнеполитическую линию Владимира Путина, неизменным свойством российской дипломатии, закрепившимся именно при втором президенте РФ, стал подчеркнутый «легитимизм» в трактовке международного права, т.е. приверженность принципам нерушимости сложившихся государственных границ и международных институтов. Эту приверженность Владимир Путин неоднократно подчеркивал не только в связи с дискуссией о Косово, роли Совета Безопасности ООН и неправомерности односторонних военных вмешательств, но и в связи с проблемой постсоветских непризнанных государств. В частности, можно вспомнить его программное заявление о том, что конфликты, угрожающие принципу территориальной целостности государств, недопустимо решать с точки зрения «политической целесообразности». Вне зависимости от того, насколько оправданной и действенной является такая позиция (на этот счет существуют различные мнения), следует признать, что она отражает, прежде всего, стремление Москвы как можно дольше сохранять статус-кво в международных делах и в этом смысле является не противоположностью, а естественным дополнением к характерному «прагматизму» путинской эпохи.

И подчеркнутый «прагматизм», и неизменный «легитимизм» путинской внешней политики в равной мере характеризуют ее как инерционную и лишенную стратегического измерения. И, что характерно, оба подхода равно далеко отстоят от той международно-политической традиции, которую принято именовать «реализмом». С точки зрения последней, «международное право» определяет лишь способ воплощения интересов международных игроков, но не сами эти интересы, а «эффективность» характеризует лишь адекватность соотнесения целей и средств, но не содержание самих целей. Соответственно, государство, кладущее «право» и «эффективность» в основу своей программы действий на международной арене, в действительности оказывается лишено собственной целевой стратегии.

Само по себе, это, очевидно, не является катастрофой. Игрок, лишенный стратегии и действующий по обстоятельствам, далеко не всегда проигрывает игрокам, стратегией обладающим. Поскольку отсутствие стратегии может быть лучше ошибочной или сверхрискованной стратегии. Более того, в ситуации относительной внешней стабильности оппортунистическая политика поддержания статус-кво может служить хорошей альтернативой амбициозной «проектной» политике. Однако сегодня у нас все меньше оснований быть уверенными в том, что ставка на сохранение статус-кво в современном мире является надежной даже в среднесрочной перспективе. Мир необратимо меняется, сразу во многих измерениях — экономическом, культурно-идеологическом, политико-юридическом. Шансы на то, что инерция остаточных структур ялтинского миропорядка останется сильнее этих изменений, чрезвычайно невелики.

Факт признания серьезности и неизбежности очередной глобальной трансформации ни в коей мере не означает энтузиазма по ее поводу или предложения «соответствовать» любым «новейшим тенденциям» (в целом ряде случаев задача нашей страны может состоять как раз в прямо противоположном), он означает лишь необходимость прощания с «прагматизмом» и политикой «статус-кво», необходимость превращения России в страну, которая четко знает, чего она хочет — для своего будущего, будущего своих соседей и всего мира — и как намерена этого добиться. Только собственный геокультурный и геополитический проект, а не экономический оппортунизм и не правовой идеализм сможет обеспечить России достойное место в выходящей из гомеостаза мировой истории.

По мнению ИНС, этот проект может быть описан как проект государства-цивилизации, основанного в своем внутреннем развитии на религиозно-культурных ценностях исторической России и цивилизационных завоеваниях советского модерна (то есть, в идеологических терминах, на определенном синтезе консерватизма и социализма), а во внешней политике — на планомерной интеграции России и ее потенциальных региональных союзников в целостное экономическое и военно-стратегическое «большое пространство», а также на стратегическом партнерстве с теми внерегиональными центрами силы, которые заинтересованы в противодействии угрозам, порождаемым транснациональной глобализацией.

Именно этот образ желательного будущего лежит в основе наших оценок итогов правления Владимира Путина во внешнеполитической сфере. Мы полагаем, что ангажированность оценки в этом случае не только допустима, но и необходима. Дело в том, что во внешней политике, как и во всех других сферах, президента Путина критиковали и критикуют с диаметрально противоположных позиций. Поэтому условием добросовестной и содержательной критики является определение той ценностной политической платформы, с которой она ведется.

Вместе с тем, для того, чтобы заведомая предвзятость ценностных суждений не перечеркнула значения констатирующей части исследования, мы стремились к максимально широкой аналитической инвентаризации системы международных связей РФ по нескольким основным направлениям:

- политика на постсоветском пространстве, которое мы считаем главной ареной, где решается вопрос о месте России в мире;

- диалог с объединенной Европой, чья огромная гравитационная масса, геоэкономическая и геокультурная, оказывает непрерывное и неослабевающее воздействие на Россию и ее интересы в прирубежных странах;

- взаимоотношения с США как гегемоном современного — скорее «полутораполярного», чем «многополярного» — мира;

- соседство с Китаем, рассмотренное в аспекте беспрецедентных региональных рисков и угроз, связанных с ростом этой новой глобальной силы.

Указанная расстановка приоритетов неизбежно оставляет за скобками целый ряд тем, значимых для прошлого и будущего российской внешней политики, нам лишь остается надеяться, что неизбежные пробелы настоящего доклада будут со временем восполнены в ходе теоретического и практического развития отечественной внешнеполитической мысли.

Авторский коллектив Института национальной стратегии: Станислав Белковский, Дмитрий Верхотуров, Сергей Маркедонов, Борис Межуев, Олег Неменский, Михаил Ремизов, Александр Храмчихин

 

Часть 1. Россия на постсоветском пространстве

В мае 2004 года, в послании Федеральному Собранию президент РФ Владимир Путин назвал интеграцию постсоветского пространства приоритетным направлением российской внешней политики. «Нашим приоритетом, — утверждал он, — остается работа по углублению интеграции на пространстве Содружества Независимых Государств, в том числе в рамках Единого экономического пространства, Евразийского экономического сообщества. Это, без преувеличения, одно из условий региональной и международной стабильности». Это заявление обнадежило многих сторонников регионального лидерства России и во многом отвечало существовавшим на тот момент тенденциям. (В то время у большинства наблюдателей еще не было четкого понимания, что риторика путинского Кремля может ни в коей мере не отражать реальные основы кремлевской политики).

Так, декларацию о формировании Единого экономического пространства (в феврале 2003 года президентами России, Белоруссии, Казахстана и Украины было подписано соответствующее заявление, в сентябре 2004 года оно подтверждено и конкретизировано) на тот момент можно было считать относительным успехом российской политики в СНГ, поскольку оно ознаменовало вовлечение в интеграционный процесс одной из ключевых стран постсоветского пространства — Украины. С самого начала это вовлечение было ограниченным и двусмысленным, поскольку представители Украины на переговорах разного уровня прямо или косвенно давали понять, что рассматривают ЕЭП лишь как механизм формирования зоны свободной торговли без изъятий и ограничений, а не как торгово-экономический союз, способный консолидировано выступать на международной арене. В дальнейшем эта позиция стала более жесткой и явной.

После фактического выхода Украины из формата ЕЭП фокус интеграционных ожиданий вновь переместился на ЕврАзЭС, которое с момента своего учреждения в октябре 2000 года представляло собой институциональную основу экономической интеграции. Будучи создано для формирования правовой базы таможенного союза и единого экономического пространства, Сообщество во многом выполнило свою подготовительную миссию. Основные соглашения о таможенном союзе и, в частности, План формирования таможенного союза были утверждены президентами России, Белоруссии, Казахстана в октябре 2007 г. Сроки его выполнения, даже по официальным заявкам, являются весьма отдаленными. В ходе саммита ЕврАзЭС в октябре 2007 г. Владимир Путин подчеркнул, что таможенный союз начнет функционировать лишь к 2010 году, «после того, как будут закончены все процедуры, подписаны все соответствующие документы, предусмотренные базовыми соглашениями». Однако при сохранении существующих тенденций реализуемость этого проекта вызывает большие сомнения. Государства-участники не отказались от планов «сепаратного» вступления в ВТО, которое полностью выхолащивает смысл регионального таможенного союза, а их лидеры и истеблишмент на практике придают интересам интеграции низкий приоритет. Прежде всего, это касается самой Москвы, которая регулярно принимает решения, идущие в разрез с интеграционными соглашениями (в частности, при введении новых пошлин и «торговых войнах» с Белоруссией, о чем пойдет речь ниже, или при временном запрете на поставке зерна в страны Таможенного союза).

Таким образом, несмотря на провозглашение «работы по углублению интеграции на пространстве Содружества Независимых Государств» приоритетом внешней политики эпохи Владимира Путина, результаты этой работы выглядят более чем скромно. Она остается на уровне «планов» и «согласований». Если же говорить не о формальной стороне дела, а о фактической, то приходится признать, что в 2008 году Российская Федерация значительно более далека от роли лидера и центра притяжения постсоветского пространства, чем в начале 2000-х гг. и чем в 1990-е гг.

В 1990-е гг. Россия де-факто признавалась источником легитимности новых постсоветских режимов. В начале 1990-х гг. Россия фактически без сколько-нибудь серьезного внешнего вмешательства могла формировать политические режимы в трех странах Южного Кавказа по своему усмотрению (казус Эдуарда Шеварднадзе в начале 1992 года, казус Гейдара Алиева в 1993 году). Любые избирательные кампании (будь то президентские выборы на Украине и в Белоруссии в 1994 году или выборы президента в Армении в 1996 году) проходили с оглядкой на Москву. При этом претендент, отмеченный поддержкой Кремля, как правило, получал необходимый результат. Москве удавалось также играть роль внутриполитического арбитра в некогда «братских республиках» (споры Александра Лукашенко и белорусского Верховного Совета, противостояние Левона Тер-Петросяна и Вазгена Манукяна). На сегодняшний день даже кремлевские чиновники, отвечающие за политику в СНГ открыто признают, что в публичной политике всех постсоветских стран «пророссийская» ориентация превратилась в клеймо, которое не поставит на себя ни одна здравомыслящая политическая сила.

В числе основных факторов, обусловивших качественное снижение уровня российского влияния в странах СНГ, нам представляется важным назвать:

1. Рост новых лидеров постсоветского пространства. 2000-е годы стали периодом активизации международных структур, альтернативных СНГ, — прежде всего ГУАМ и Организации демократического выбора, которые группируются вокруг Украины. После Оранжевой революции 2004 года Украина превратилась в центр политической гравитации на постсоветском пространстве, альтернативный России и поддерживаемый Западом. Сегодня она жестко обозначила свои интересы в Приднестровье («дорожная карта» Виктора Ющенко, блокада непризнанной Приднестровской Молдавской республики в 2005-2006 гг.) и на Южном Кавказе (Боржомская декларация, подписанная совместно с президентом Грузии, претензии на роль миротворца в зоне грузино-абхазского конфликта и в Нагорном Карабахе). Именно Украина все более явно начинает претендовать на роль главного посредника между государствами СНГ и Европой. Вторым альтернативным Москве центром стал наш «ключевой евразийский партнер» — Казахстан. В настоящее время это государство все чаще заявляет о себе как о главном преобразователе Содружества. Его амбиции растут день ото дня, основное место в них занимает экономика. Кахахстан быстрыми темпами и весьма эффективно участвует в освоении Центральной Азии и Южного Кавказа, выступает инициатором интеграционных процессов, как на региональном уровне, так и в масштабе всего СНГ. Именно руководство Казахстана настойчиво проводит идею более жесткой дисциплины в рядах СНГ и ответственности за совместно принимаемые решения. Постепенно интеграционные институты перестают быть российским инструментом.

2. Повышение активности внерегиональных игроков. В 1990-е гг. российское доминирование в СНГ было практически официально признано американской и европейской дипломатией (в 1996 году видный американский дипломат Дэвид Марк говорил о необходимости «осуществлять такую политику, которая укрепила бы стабильность всех режимов власти в Закавказье, не оспаривая очевидное доминирование России и не принимая на себя политических обязательств»). В дальнейшем, однако, США и ЕС переосмыслили постсоветское пространство как сферу своих непосредственных интересов, что проявилось, в частности, в прямом военном присутствии США в Центральной Азии, в политике ЕС по диверсификации маршрутов доставки энергоносителей прикаспийского региона, в волне прозападных бархатных революций, в процессе планомерного расширения НАТО и ЕС.

3.Кризис инструментария российского влияния в СНГ. В числе основных факторов этого кризиса наиболее часто и вполне заслуженно упоминаются нехватка и/или невостребованность квалифицированных дипломатов и экспертов, способных обеспечивать российскую политику в постсоветских регионах на высоком качественном уровне; отсутствие полноценной политики поддержки соотечественников и россиецентричных гуманитарных инициатив; отказ от диалога с оппозицией и независимыми гражданскими структурами, сосредоточенность исключительно на контактах с первыми лицами и «партиями власти» прирубежных стран. Эта последняя особенность носит не только технический, но отчасти идеологический характер, отражая приверженность Москвы ценностям «стабилизации» власти и номенклатурной солидарности высших должностных лиц. Сегодня такого рода сценарии реализуются во взаимоотношениях с Белоруссией, Узбекистаном, Казахстаном, Таджикистаном, Туркменией и в меньшей степени — с Арменией, Азербайджаном и непризнанными государствами. Кремль не работает со вторым и третьим эшелонами власти в этих государствах, а значит, лишает себя страховки на случай внезапной смены высшего руководства и теряет перспективных союзников среди сторонников модернизации и политических перемен. Это одна из причин, по которым постсоветские страны, в правящей элите которых происходит смена поколений (где приходит к власти, условно говоря, «поколение Саакашвили»), стремительно отдаляются от России.

4. Изнашивание «ностальгического ресурса». С первых же своих шагов на постсоветском пространстве Москва фактически сделала ставку на советский запас прочности во взаимоотношениях с новыми независимыми государствами. Сохранение статус-кво стало главной целью российской стратегии. Именно в 1990-е гг. российские лидеры не смогли усвоить простую истину, что между бывшим первым секретарем республиканского ЦК и президентом нового национального государства пролегает дистанция огромного размера. В соревновании государственных эгоизмов никакие «ностальгические ресурсы» не работают. Поэтому в течение всех 1990-х гг. Москва испытывала постоянное разочарование в «своих» людях, будь то Леонид Кучма или Петр Лучинский, Гейдар Алиев или Эдуард Шеварднадзе. Разумеется, значимость совместного цивилизационного опыта, сформировавшегося благодаря модернизационной и ассимиляционной политике Российской империи и СССР, сложно переоценить. Однако этот опыт не мог стать ресурсом российского влияния в новых независимых государствах поскольку явная и неявная идеология новой «демократической России» основывалась на признании его исторической ущербности. И что еще важнее, Россия не сделала никакой заявки на преобразование совместного прошлого в тот или иной проект совместного будущего. Единственным источником надежд, донором актуальных ориентиров и норм был признан западный мир. Некоторое время Москва могла обосновывать свое особое значение на постсоветском пространстве в качестве посредника между крупнейшими мировыми центрами силы и новыми независимыми государствами. Однако эта роль быстро исчерпала себя в силу уже упомянутых причин (активизация США и ЕС, превращение отдельных постсоветских государств в региональные центры силы).

5. Приоритет глобальной интеграции перед региональной, исповедуемый российской правящей элитой. Единое экономическое пространство России и ее союзников могло бы быть жизнеспособно как проект аналогичный и альтернативный общеевропейской интеграции. Однако именно в этом качестве он как раз не был принят и сформулирован. Москва на всех этапах своих отношений, как с Европой, так и с соседями по СНГ прямо и косвенно подчеркивает, что рассматривает постсоветскую интеграцию исключительно как дополнение к процессу интеграции в «большую Европу» (в 2004 году, параллельно с декларациями о создании ЕЭП, Россия принимает так называемую концепцию «дорожных карт» по созданию четырех общих пространств России и Европейского Союза). Аналогичные приоритеты были определены и в переговорном процессе о вступлении в ВТО. Ни «интеграция» с ЕС (о чем пойдет речь в соответствующем разделе), ни процесс присоединения к ВТО сами по себе не увенчались успехом, зато вполне успешно торпедировали постсоветский интеграционный проект.

6. Провал стратегии энергетического давления. Реакцией на очевидное «бегство» прирубежных стран от России стала политика сырьевого эгоизма, который подчас стремились представить в облике «энергетического империализма», что справедливо лишь отчасти. Единственная «экспансионистская» цель, которую преследовали газовые конфликты со странами СНГ, состояла в установлении «Газпромом» контроля над газотранспортными системами этих стран. И на главных направлениях эта цель не была достигнута. К основным транзитным странам, через территорию которых российский газ поступает к потребителям, относятся Беларусь, Украина и Грузия. В основе реакции этих стран на давление «Газпрома» лежит стремление как можно быстрее ликвидировать зависимость от российского газа. Каждая страна делает это разными способами. Грузия и Украина — путем строительства новых газопроводов и транспортировки газа из Турции, Закавказья и Ирана. Беларусь — путем диверсификации топливного баланса. Все три страны противодействуют контролю «Газпрома» над газотранспортной системой. При этом наиболее жестко возможность совместного контроля над ГТС отвергла Украина, чья позиция в данном вопросе наиболее важна. Что же касается политической стороны вопроса, то здесь результат энергетического давления является не нулевым, а отрицательным. Это в равной степени касается не только Украины, Грузии, Азербайджана, но и «дружественных» Армении и Белоруссии. Повышение цены на поставки российского газа в Армению, состоявшееся в начале 2006 года, уже существенно укрепило западный вектор армянской внешней политики. Российский сырьевой эгоизм в отношениях с Минском окончательно похоронил идею Российско-Белорусского Союза. Впервые за более, чем 12-летний период своего пребывания у власти Александр Лукашенко в начале 2007 года дал высокую оценку Западу и подверг жесткой критике российскую политику.

7. Непривлекательность внутренней модели развития РФ (номенклатурно-сырьевого проекта) для стран-соседей.

На этой причине стоит остановиться несколько подробней, поскольку, по нашему мнению именно она является наиболее фундаментальной.

Для России внешняя политика на постсоветском пространстве является лишь формально внешней. И не только потому, что население этих стран принадлежит к числу наших бывших или нынешних соотечественников. А потому, прежде всего, что необходимым и достаточным условием влияния России на прирубежные страны является образцовое решение проблем собственного развития. То есть, по большей части, характерно постсоветских проблем, более или менее общих для всех бывших республик СССР. Иными словами, влияние в собственном историческом ареале (каковым для России является пространство бывшего СССР) требует полноценного лидерства. А лидерство равнозначно способности служить эталоном развития для типологически близких стран.

Несмотря на очевидность такого подхода, как в ельцинский, так и в путинский периоды постсоветской истории претензия Москвы на лидерство в гораздо большей мере основывалась на эксплуатации темы общего прошлого и чисто количественном ресурсном преобладании, чем на привлекательном образе будущего или успешной модели национальной модернизации.

Нельзя сказать, что Российская Федерация не продемонстрировала никакой модели успеха. В путинский период идея «успешности» стала заметным и подчас демонстративным атрибутом нового официоза, что, несомненно, было замечено и нашими соседями. Однако в их глазах (как, впрочем, и в наших собственных) «российский успех» остается исключительно «сырьевым», который, помимо множества неприглядных черт, имеет две особенности, принципиальных для нас в данном контексте.

Во-первых, этот успех ни в какой мере не является общенациональным, а исключительно верхушечным успехом, усугубляющим коррупцию и социальное расслоение.

Во-вторых, такой тип успеха не притягивает и не инкорпорирует соседние страны, а отталкивает их, стимулируя политику сырьевого эгоизма.

Каждая из этих особенностей российского «успеха» вполне закономерна для «экономики вывоза», которая ориентирована на глобальный рынок и объективно не заинтересована ни в интеграции собственного общества на базе развития производительных сил, ни в интеграции с прирубежными государствами на базе единого регионального рынка.

Эти и иные факторы кризиса российской политики на постсоветском пространстве будут подробнее рассмотрены в нижеследующих разделах.

 

1.1 Белоруссия

 

К концу 1990-х гг. Белоруссия рассматривалась как страна, которая, из всех бывших республик СССР была в наибольшей мере готова к реинтеграции с Россией и в наибольшей степени интегрировала багаж совместного — общероссийского и общесоветского — прошлого в свою государственную идентичность. Уже в силу этого политического факта проект российско-белорусской интеграции был обречен стать модельным для постсоветского пространства — как в случае его успеха, так и в случае неудачи.

1.1.1. История двусторонних отношений за 1999 — 2007 гг.

8 декабря 1999 г., незадолго до передачи высшего поста в России в руки В. Путина, был подписан «Договор о создании Союзного государства России и Белоруссии». Стороны договорились о совместной подготовке Конституционного акта Союзного государства и его вынесении на всенародное обсуждение в обеих странах. Договор вступил в силу 26 января 2000 г. Это был самый сильный интеграционный шаг России на постсоветском пространстве, хотя уже тогда многие эксперты отмечали его откровенно предвыборный характер. Идея объединения двух государств была очень популярна в общественном мнении обеих стран, сильно неудовлетворённым простоем интеграционных процессов со времени подписания «Договора об образовании Сообщества России и Белоруссии» перед предыдущими президентскими выборами (2 апреля 1996 г.).

К новому Договору прилагалась «Программа действий Республики Беларусь и Российской Федерации по реализации положений Договора о создании Союзного государства». В этой Программе не содержалось ни сроков ее исполнения, ни разбивки процесса интеграции на этапы, с определением их последовательности. Конкретная форма будущего государства указана также не была, но описана в Программе так: «...с единым экономическим пространством, единой транспортной системой, единой таможенной территорией, единой денежной единицей, общим бюджетом, в котором государства-участники проводят тесно согласованную политику в международных делах, в сфере обороны, безопасности, борьбы с преступностью, в социальной и культурной областях». Такое описание можно трактовать как промежуточную форму между федеративным и конфедеративным устройством, но решающую роль для определения будущей формы мог бы играть конкретный план последовательности интеграционных действий, которого в документах не содержалось.

В Договоре были установлены равные условия для субъектов хозяйствования на территории РФ и РБ, а это подразумевает равные цены на энергоносители в Белоруссии и смежных с ней регионах России. При этом ещё в 1999 г. Россия ввела экспортные пошлины на нефть и нефтепродукты. Беларусь же отказалась обложить пошлинами поступающую к ней российскую нефть и продаваемые в страны ЕС производимые из российского сырья нефтепродукты, в результате чего превратилась в своего рода нефтяной оффшор на пространстве будущего общего рынка. Впрочем, заранее заложенные в политике двух стран противоречия были, очевидно, не главным препятствием к реализации Программы. Само подписание договора носило декларативно-пропагандистский характер и де-факто активных действий по его реализации не предполагало.

Простой интеграционных процессов в последующие годы это ярко подтвердил. В 2002 году В. Путин предложил строить Союзное государство на несколько иных основаниях — по образцу ЕС. В апреле 2002 года между странами было подписано соглашение, по которому Россия обязывалась поставлять газ в Белоруссию по внутрироссийским ценам в последующие пять лет. Впрочем, считать это шагом, связанным с интеграционными планами, вряд ли можно. Скорее, здесь нашла отражение корпоративная цель ОАО «Газпром» — получить контроль над «Белтрансгазом». Беларусь со своей стороны обещалась создать через год и два месяца газотранспортное совместное предприятие «Газпрома» и «Белтефтегаза» на паритетных основах.

Первый серьёзный кризис в двусторонних отношениях разразился уже скоро — в ноябре 2002 г. А. Лукашенко потребовал за «Белтрансгаз» сумму в $5 млрд., что многократно превышало российские оценки этой компании. Переговоры по цене шли весь 2003 год. Одновременно наблюдалась дальнейшая пробуксовка интеграционных планов, постепенно переходящая в их срыв. В октябре 2003 г. А. Лукашенко заявил, что не видит смысла во вводе единой валюты, как он представляется по российскому сценарию (с единым эмиссионным центром в России). Это означало отмену её ввода, прежде намеченную на 1 января 2005 года. Уже зимой 2004 г. между Россией и Беларусью произошла первая «газовая война». В феврале Беларусь была отключена от газоснабжения. Закончился конфликт новыми договорённостями по уступке «Газпрому» половины акций «Белтрансгаза». Одновременно в Москве заговорили о строительстве «Северного потока» — трубопровода, позволяющего огибать территорию Беларуси и Украины в поставках газа в Европу.

Осенью 2005 года был сорван и ещё один прежде планировавшийся шаг: Высшему совету Союзного государства (СГ) так и не был представлен согласованный проект Конституционного акта. Не раз отмечалось, что именно с этого года союзная риторика в Белоруссии ушла на второй план и основной темой стала защита президентом Лукашенко суверенитета своей страны. Примерно такие же перемены произошли и в России: политическая составляющая проекта Союзного государства потеряла свою актуальность. Шок, испытанный Кремлём от волны «цветных революций» на постсоветском пространстве, привёл к тому, что российской властью было принято стратегическое решение перевести отношения со всеми бывшими союзными республиками, независимо от уровня интеграционных связей, на рыночные основания.

19 марта 2006 года состоялись очередные президентские выборы в Белоруссии. До переизбрания А. Лукашенко Москва стремилась не обострять проблемы между двумя странами, было принято решение выборы признать и лично Лукашенко поддержать. Тогда же, в марте, А.Лукашенко заявил о возможности введения единого поста президента Союзного государства — проект, активно обсуждавшийся в обеих странах в плане перспектив сохранения с его помощью В. Путина у власти и после завершения его второго срока. Тем не менее, уже в апреле 2006 года руководство «Газпрома» инициировало пересмотр условий поставок газа в Республику Беларусь в сторону установления рыночных отношений: Минску была предложена цена в $200 за тысячу кубометров с 2007 г. (вместо $46,68). Такая цена, будучи неподъёмной для экономики Белоруссии, была жёстко отвергнута Минском. Были отменены планы введения общей валюты, намеченного (после их предыдущего срыва) на январь 2007 года.

С лета 2006 года этап стагнации интеграционного проекта, шедший как минимум с 2001 года, перерос в череду кризисов. Начался т.н. энергетический этап российско-белорусского кризиса, длившийся с июня 2006 по январь 2007 г. и состоявший, в свою очередь, из двух этапов — газового и нефтяного. Андрей Суздальцев, член Экспертного совета Комитета по международным делам Совета Федерации РФ и один из экспертов Кремля по Белоруссии, в своём докладе в феврале 2007 г. призвал: «Мы должны окончательно ликвидировать «славянскую транзитную Чечню»… Мы можем с полным основанием говорить, что А. Лукашенко и его ближайшее окружение предали Россию и в настоящее время являются нашими противниками».

В августе того же года МИД России направляет в Белоруссию ноту о том, что РФ прекращает поставку газа по внутрироссийским ценам, так как срок соглашения истекает в апреле 2007 г., а вопрос с передачей «Газпрому» 50% акций «Белтрансгаза» так до сих пор и не решён. В начале октября 2006 года В.Путин заявил, что в российско-белорусских отношениях сложилась критическая ситуация.

На Минском саммите СНГ в ноябре 2006 г. важнейшей темой была решимость Москвы перевести все отношения со странами Содружества на рыночные основания. Андрей Денисов, замминистра иностранных дел РФ, это сформулировал так: «Перевод торгово-экономических связей внутри СНГ на рыночную основу. Без политики и исключений». Белоруссия настаивала на поставках газа по ценам Смоленской области (для 2007 г. это $54,2 за 1000 куб. м.). В декабре Н. Чергинец, председатель комитета по внешним связям, безопасности и обороне Совета Республики Беларусь сказал, что «то, что происходит, уже напоминает полномасштабную экономическую войну по всем направлениям». Только за 2 минуты до наступления Нового 2007 года соглашение между Россией и Белоруссией о цене на газ на 2007-2011 гг. было заключено. Цена была определена в $100 за тысячу кубометров, тариф на транзит — $1,45 за перекачку тысячи кубометров на 100 км, а 50% акций «Белтрансгаза» «Газпром» получал под обязательство оплатить за них компромиссную сумму в $2,5 млрд. в течение четырёх лет.

В январе 2007 года Путин заявил, что Россия де-факто дотирует экономику Белоруссии в 2007 году на $5,8 млрд. Лидер ЛДПР В. Жириновский, которыйинередко используется Уремлем в роли «ночного пресс-секретаря», тогда же озвучивал общую позицию российского руководства так: «Вот, пожалуйста, мировые цены — покупайте! Не можете — до свидания. Все. Сворачивайте флаги, опускайте флаги, сдавайте печати — и в Москву, на поклон, получайте статус Смоленской области! Только так!». Тогда же в интервью РИА «Новости» А. Лукашенко сказал: «Увеличение до таких размеров цены на газ — это однозначно разрыв всех отношений. В экономике — это точно. … Вопрос не в стоимости, вопрос в равных условиях… Из-за одного миллиарда мы не умрём, но вы потеряете последнюю страну-союзницу, вы просто опозоритесь!». Экономистами было подсчитано, что Минск в состоянии плавно перейти на рыночные цены. Однако такое значительное повышение цены на газ по сравнению с теми ценами, по которым потребляют газ приграничные с Белоруссией регионы России, ставит белорусские производства в откровенно проигрышное положение на пространстве общего рынка и вынуждает Минск в скорости свернуть все прежние достижения экономической интеграции двух стран.

Уже через день начался новый — нефтяной — этап кризиса отношений России и Белоруссии. Надо сказать, что Минск не делил с Россией экспортные пошлины на нефтепродукты с 2001 года, что предусматривалось ещё соглашением 1995 года. 1 января Россия ввела пошлины на экспорт нефти в Белоруссию ($180,7 за тонну), что сделало нерентабельным всю белорусскую переработку нефти. В ответ Минск ввёл плату за транзит нефти в размере $45 за тонну. Отказ России платить вынудил Белоруссию перекрыть нефтепроводы «Дружба-1» и «Дружба-2», в результате чего уже 8 января 2007 г. были остановлены поставки нефти в Словакию, Венгрию, Польшу, Чехию и Германию. Минск также пошёл на создание препятствий продвижения российских транзитных грузов в Калининградскую область. 10 января 2007 г. состоялся телефонный разговор Путина и Лукашенко, после чего пошлина на транзит нефти была отменена и 11 января поставки нефти возобновились.

12 января были достигнуты новые договорённости: российская экспортная пошлина снижается до $53 (с увеличением после 2007 г.), но Минск отказывается от введения платы за транзит. Фактически Россия вынудила Беларусь разделять с ней доходы от реэкспорта российской нефти, а также сохранила за собой бесплатную аренду земли под газопроводом Ямал-Европа и нефтепродуктопроводом «Запад-Транснефтепродукт». Белоруссия отменила экспортные ограничения для российских компаний. По подсчётам специалистов, выигрыш России от этих договорённостей составил около $1 млрд. в 2007 г., потери же Белоруссии — примерно 40% доходов от нефтеэкспорта. В целом, потери экономики Беларуси от удорожания газа и нефти оцениваются в 5-7% ВВП.

Газовый и нефтяной кризисы вынудили Белоруссию озаботиться той же проблемой, что и все её соседи: встал вопрос о поиске путей диверсификации поставок энергоносителей. Было принято решение изучить возможность альтернативных поставок нефти через балтийские порты и нефтепровод Вентспилс-Новополоцк. Ещё с осени 2006 года Белоруссия развивала тему Энергетического союза с Украиной. Минск попытался включиться в проекты строительства трубопроводов, транспортирующих нефть из Каспийского региона через Украину в обход России. Лукашенко теперь рассчитывает на поставки нефти из Ирана, Венесуэлы и Азербайджана. 26 января 2007 г. А.Лукашенко признал, что односторонняя ориентация на Россию была ошибкой: «Я признаю ошибку и недостаток нашей внешней политики, что она получилась одновекторная, с вектором в сторону России. И мы фактически потеряли Запад. Мы стояли на одной ноге, а должны стоять на двух».

Результатом двух кризисов стал переход Минска к концепции многовекторной внешней политики. А. Лукашенко начал задумываться над политикой нормализации отношений с ЕС. «Мы готовы сегодня сотрудничать с кем угодно ради обеспечения своей национальной безопасности, прежде всего в сфере энергетики. Нам безразлично, с кем сотрудничать, лишь бы наш народ жил спокойно и больше не сталкивался с такими кризисами», — указал Лукашенко и добавил: «Должен сказать, и Европа, и США в этой ситуации повели себя порядочно. Они предложили нам помощь и поддержку, если это будет нужно белорусскому государству и народу. И это мы никогда не забудем… Если европейцы готовы в этом отношении сотрудничать с Беларусью, мы пойдем на любое сотрудничество с Европой ради обеспечения нашей национальной безопасности в области поставок углеводородного сырья». Такой курс привёл к единению власти Белоруссии с оппозиционными силами по вопросам внешней политики. Лидер белорусской оппозиции А. Милинкевич в конце лета 2007 г. заявил, что «полный крах политического курса в отношениях с РФ остро ставит под угрозу независимость и суверенитет Беларуси», а вскоре предложил Лукашенко поддержку его нового курса.

Проф. Ф. Н. Клоцвог так оценил результат газового кризиса между Белоруссией и Россией: «Россия идет на окончательное разрушение постсоветского пространства, экономическая интеграция которого имела бы важное стратегическое значение для укрепления геополитического положения России в мире и явилась бы существенным дополнительным фактором роста российской экономики». А.Лукашенко в уже упомянутом интервью конца января 2007 г. сказал: «$53 — это для нас приемлемая пошлина на нефть. Но ведь это и разрушение всех наших договоренностей: у нас беспошлинная торговля, мы свои товары не облагаем пошлиной. И Российская Федерация этого долгое время не делала. Сегодня хотят ввести или уже ввели пошлину на сахар — так это же разрушение Таможенного союза! У нас ведь и в рамках Таможенного союза ЕврАзЭС этого нельзя делать. А они ввели, потому что действуют с позиции силы, знают, что это безнаказанно».

Со своей стороны, Россия также озаботилась дальнейшими планами по диверсификации поставок энергоносителей в Европу в обход Белоруссии и Украины. Намерение России создать новый трубопровод БТС-2 (Балтийская транспортная система) было озвучено в январе 2007 года. Проект альтернативного нефтепровода, который должен целиком пройти по территории России — от Унечи (Брянская область) до балтийского порта Приморска (Ленинградская обл.), призван уменьшить зависимость российских поставщиков от системы трубопроводов «Дружба». В Приморске нефть предполагается грузить в танкеры и отправлять к потребителям по морю. Решение о строительстве нового трубопровода, дублирующего «Дружбу», было принято в марте 2007 г. Его открытие намечено на 2009-10 годы.

В середине декабря 2007 г. состоялся первый официальный визит президента В. Путина в Беларусь. Общественность РФ и РБ ждала от новых переговоров значимых результатов, рассматривая их как этапные во всей истории интеграционных процессов двух стран. К этому располагал и предыдущий опыт заключения новых соглашений между двумя странами — накануне российских президентских выборов. Накануне визита из околокремлевских источников поползли слухи о том, что от визита можно ожидать прорыва в двусторонних отношениях и чуть ли подписания Конституционного акта Союзного государства. На деле к этой встрече так и не был подготовлен единый общий проект этого акта, а результат свёлся лишь к подписанию нескольких экономических договоров. Итогами минской встречи стали: договорённость о предоставлении Россией Белоруссии кредита в $1,5 млрд., а также заверение Путина о том, что Россия будет стремиться минимизировать негативные последствия для Белоруссии в связи с повышением цен на импортируемый газ. То есть А. Лукашенко так и не удалось ликвидировать решения российского руководства от 31 декабря 2006 года по газу и 7 января 2007 года по нефти, что означает окончательный перевод отношений двух стран в формат рыночных связей. Это аннулирует де-факто весь проект создания Союзного государства.

По состоянию на данный момент очевиден вакуум межгосударственных отношений между двумя странами. Пока существует объединение на уровне таможенного союза, военной сферы, работы союзного правительства с небольшим бюджетом в 4 млрд. российских рублей, действует единая система ПВО и объединённая группировка войск. Фактически, Москву мотивирует удерживать Беларусь только продвижение НАТО на восток и вопрос гарантий транзита в Калининградскую область. Как уже было отмечено, после всех конфликтов с Россией в Минске явно задумываются над восстановлением прозападного вектора внешней политики. В 2007 году в экспертной среде стали всё чаще говорить об уходе Лукашенко на запад, о дрейфе Белоруссии в Европу. Белорусские интересы в Евросоюзе активно лоббируют Польша и Литва, а доля ЕС в экспорте Белоруссии уже значительно выше, чем доля РФ, и всё время растёт.

Озабоченность Москвы возможным «перебегом» Минска к другому военно-политическому лагерю приводит не к интенсификации отношений с «союзником», а, напротив, к преодолению инфраструктурной зависимости от него. Прежде всего, в энергетической и военной сферах. Кремль не стремится удержать Белоруссию в российской орбите влияния, а готовится «потерять» ее с наименьшими потерями. Об обходных маршрутах энергопоставок уже было сказано (строительство СЕГ и БТС-2). Что же касается военной сферы, то в январе 2008 года Россия объявила о своём намерении отказаться и от радиолокационных станций, расположенных за рубежом, в том числе в Белоруссии. Все находящиеся в республиках бывшего Советского Союза РЛС «зависят от воли государств — Украины, Азербайджана, Казахстана, Белоруссии», а «мы не хотим зависеть от воли государств, на территории которых они находятся», — заявил командующий Космическими войсками России генерал-полковник Владимир Поповкин. С этой целью планируется развернуть на территории России сеть оптических станций контроля космического пространства. Ещё одна сфера сотрудничества между двумя странами, прежде считавшаяся крайне важной, будет свёрнута.

1.1.2. Выводы и итоги

Таким образом, итогом российско-белорусских отношений за весь период с 1999 года стал полный провал интеграционного проекта. Неудача российско-белорусского союза показала всем странам СНГ, что Россия сейчас — не та страна, интеграционные проекты с которой могли бы иметь реальные перспективы. А это грозит подорвать (и уже подрывает) основы и ряда других инициированных Россией коллективных проектов на постсоветском пространстве (ОДКБ, Таможенный Союз в рамках ЕврАзЭС и др.). Сравнительно небольшая дополнительная прибыль «Газпрома» и «Транснефти» оплачивается стратегическим поражением интересов России. Рассмотрим «слагаемые» этой исторической неудачи чуть подробнее.

Как оговаривалось ещё в 1999 году, в целом завершить союзное строительство предполагалось за пять лет, то есть к 2005 году. К 2007 году из 19 базовых пунктов Программы выполнено оказалось только семь. Определённые успехи были только в создании единого оборонного, а также таможенного пространств. Россия с сильным запозданием и неохотно ратифицировала документы Союзного государства. Не построен сам фундамент Союзного государства. Основные задачи по интеграции в рамках СГ выполнены не были. В числе этих невыполненных задач:

подготовка Конституционного акта Союзного государства,

проведение референдума,

формирование руководящих органов Союзного государства, выборы в единый парламент,

определение международно-правовой природы Союзного государства,

создание механизма согласования интересов,

введение единой валюты,

унификация валютного и финансового законодательства

и так далее.

Несмотря на паралич интеграционного процесса, неплохо рос товарооборот между странами: последнее время примерно на треть в год. Однако экономическая интеграция также далека от желательных показателей. Прошёл уже целый ряд торговых войн: сахарная, табачная, кондитерская, пивная, то есть происходят постоянные торговые конфликты между странами в самых разных отраслях. В 2007 году, по итогам «газового кризиса», де-факто был разрушен экономический союз, после чего говорить о создании полноценного политического союза уже не приходится.

За прошедшие десять лет сильно изменилось и общественное мнение в обеих странах. Оно смирилось с раздельным существованием и стало менее романтично относиться к интеграционным проектам. Хотя своеобразие отношения россиян к Белоруссии очень ярко проявилось именно во время газового и нефтяного кризисов: если повышение цен на газ для Украины россияне в большинстве своём вполне определённо поддержали, то во время конфликта с Белоруссией ситуация была прямо обратной. А. Лукашенко сказал по этому поводу: «Я прошу российские телеканалы ОРТ, НТВ, РТР передать хотя бы одну фразу: я очень благодарен россиянам за ту поддержку, которую они оказали Беларуси в эту трудную минуту. Они не поддержали свое руководство в этом конфликте, это был один из решающих моментов в урегулировании конфликта. Если бы российское руководство чувствовало поддержку своего народа, нам было бы очень тяжело. А так еще руководство России считается с мнением россиян».

Показателен при этом и провал российских планов по созданию в Белоруссии пророссийской оппозиции: оппозиционное поле этой страны оказалось гораздо более антироссийским, чем даже антилукашенковским. При этом оппозиция остается достаточно маргинальной: пророссийский курс поддерживает подавляющее большинство населения. Однако стоит особенно обратить внимание на то, что в результате газового кризиса резко ухудшилось отношение белорусов к перспективам объединения с Россией: при общем господстве пророссийских настроений доля сторонников объединения упала с уже и так невысоких 25% до 13%.

Разочарование обществ в идее интеграции — вполне закономерный итог неспособности и/или нежелания государственных систем воплощать в жизнь проект Союзного государства. Ответственность за эту неудачу, как российская, так и белорусская стороны часто склонны перекладывать друг на друга, что проявляется даже в публичной риторике первых лиц. Однако, если отвлечься от субъективных симпатий и антипатий, нельзя не признать, что мера исторической ответственности Москвы — заведомо выше. В силу объективных геополитических, геоэкономических, геокультурных причин субъектом стратегической инициативы по реинтеграции постсоветского пространства может выступать только Россия. Отсутствие у Москвы внятной концепции союзничества и образа будущего обрекает любые интеграционные начинания на провал. Разумеется, можно говорить и о более частных препятствиях, обнаружившихся на пути российско-белорусского союзного строительства. В их числе:

Различия в экономических и административных моделях РФ и РБ. По сути, эти различия столь серьёзны, что совместная государственность может быть построена только через разрушение одной из систем. Сила на стороне России, но при сравнительно большей успешности белорусской модели, Минск на кардинальный пересмотр своей системы не пойдёт. В настоящее время практически невозможно выработать совместную долговременную и согласованную экономическую политику двух стран.

Преобладание корпоративных интересов и методов над государственно-политическими в российской внешней и внутренней политике. И в частности, агрессивная стратегия российского олигархического капитала, заинтересованного не в интеграции, а в поглощении. Минск недоброжелательно отнёсся ко всем проектам создания транснациональных финансово-промышленных групп России и Белоруссии. А. Лукашенко объяснил весь конфликт с «Газпромом» и «Транснефтью» тем, что Россия стремится «приватизировать всю Республику Беларусь».

Антагонизм правящих элит и бюрократических систем РФ и РБ. Элиты двух стран очень различны, их интересы противоречивы и по многим позициям антагонистичны, что проявляется, в том числе, на социально-культурном и социально-психологическом уровнях. Навыки и представления российской элиты отличаются от кодекса поведения и административной культуры белорусского истеблишмента столь же сильно, как клептократический и либеральный авторитаризм «путинского» образца отличается от мобилизационного и патерналистского авторитаризма «лукашенковской» Беларуси.

Психологические особенности и политические интересы первых лиц России и Белоруссии. То, что психологический фактор во взаимоотношениях глав государств играл на ослабление двусторонних отношений, стало ясно начиная с первых встреч Александра Лукашенко и Владимира Путина. Но главным системным препятствием к реальной, а не декларативной интеграции, была и остается не субъективная взаимная неприязнь, а вполне закономерная неготовность обоих политиков поступаться полнотой собственной власти, что было бы неизбежно при реальном интеграционном процессе. На протяжении всех лет номинального существования Союзного государства в интеграционной повестке доминировала личность А. Лукашенко, в связи с чем не раз заходил разговор о сделке с ним по принципу «обмен Кремля на Белоруссию». При этом предполагался не высший пост РФ, но близкий к нему. На это не пошёл ни Кремль, ни А. Лукашенко, в силу вполне понятных причин, основные из которых уже указаны выше (несовместимость государственных моделей и антагонизм элит).

Давление со стороны западного сообщества на российскую элиту, стремящуюся к персональной и корпоративной интеграции с Западом. Вплоть до газовых войн последних лет, в ходе которых стала ясна фиктивность интеграционных проектов, лидеры западного мира относились к российско-белорусским отношениям весьма ревностно, поскольку вполне отдавали себе отчет в том, что от степени их успешности будет во многом зависеть лидерство России на постсоветском пространстве.

Непроработанность и несогласованность интеграционной модели на программном уровне. К сожалению, уже отмеченная выше бессодержательность основополагающих документов Союза не является чисто технической проблемой. Поскольку, с одной стороны, она имеет политические причины, свидетельствуя о размытости интеграционных намерений сторон, а с другой стороны, имеет серьезные политические последствия, оставляя место для принципиальных политических разночтений в трактовках интеграционного процесса. Так, если российская дипломатия делала акцент на концепции единого государства, то Белоруссия на — содержащемся в основополагающем Договоре принципе равенства прав двух государств.

Для интеграционных процессов двух стран принципиален ответ на вопрос: является ли создание Союзного государства самостоятельной политической целью или планы по объединению определяются только соображениями экономической выгоды? В Москве при В. Путине (и особенно с 2005 г.) дан довольно чёткий ответ на этот вопрос: любые внешние связи РФ имеют смысл только в той мере, в какой они экономически выгодны. Причем сама экономическая выгода трактуется достаточно узко: как максимизация прибылей и снижение издержек здесь и сейчас. Аргументы исторического порядка — согласно которым объединение с Белоруссией имеет значение в первую очередь с точки зрения интересов национального развития русского народа, восстановления лидерства России на постсоветском пространстве, формирования собственного политико-экономического «большого пространства» — в дискурсе современной российской элиты прямо отвергаются либо просто отсутствуют. Она руководствуется не государственными интересами России и не национальными интересами русского народа, а финансовыми интересами крупнейших государственных и негосударственных корпораций и контролирующих их частных лиц. Позиция, характеризующая всю структуру общественно-экономической жизни современной России и никак не совместимая с перспективами реального геополитического союзничества.

 

1.2. Украина

 

1.2.1. История отношений за 1999 — 2007 гг.

К 1999 году отношения России с Украиной основывались на комплексе заключенных двумя годами ранее международных договоров: в первую очередь это Договор о дружбе, сотрудничестве и партнёрстве (т. наз. «Большой договор») от 31 мая 1997 года, а также Договор об экономическом сотрудничестве на 1998-2007 гг. и три соглашения по Черноморскому флоту от 28 мая 1997 года. Содержание этих документов по сей день подвергается сильной критике в России. Ряд положений Большого договора, особенно признание Россией территориальной целостности Украины в её современных границах, включая Крым с г. Севастополем, чаще всего характеризуется как откровенная сдача Россией своих позиций, дающая карт-бланш на процессы интеграции Украины в евроатлантические структуры и дальнейшее сокращение влияния Москвы.

18 апреля 2000 г. состоялся первый после внеочередных президентских выборов в России визит Владимира Путина в Киев — ещё до официальной инаугурации второго президента РФ, что должно было свидетельствовать о том большом значении, которое придавалось российско-украинским отношениям в Кремле. Летом того же года в поздравительной телеграмме президенту Украины Леониду Кучме по случаю его 62-летия Путин указал на то, что «стратегическое партнёрство России и Украины отвечает коренным интересам наших стран».

Курс на «стратегическое партнёрство», оформленный в 1997 году, вторым президентом РФ был продолжен. 12 февраля 2001 года в Днепропетровске была подписана Программа межрегионального и пограничного сотрудничества РФ и Украины на 2001-2007 гг.

Впрочем, отношения России и Украины до украинской выборной кампании осени 2004 года адекватнее было бы расценить как «нестратегическое партнёрство», так как стратегического видения этих отношений на деле не было ни у одной из сторон. 21 января 2004 года должно было состояться празднование 350-летия «воссоединения Украины и России». Обе стороны дипломатично воздержались от отмечания этой даты, опасаясь острых и неконсенсусных политических интерпретаций годовщины.

В мае 2001 года послом на Украину был назначен экс-премьер РФ В. Черномырдин, что, в первую очередь, символизировало укрепление связей между компанией «Газпром» и президентом Л. Кучмой. (Хотя к тому времени Черномырдин утратил фактическое валияние на «Газпром» и оставался лишь человеком-символом). В. Путин рассчитывал также на личное влияние, которым Черномырдин якобы обладал на Кучму, однако надежды эти впоследствии не оправдались. Тема транспортировки Украиной российских энергоносителей постепенно становилась центральной во всём комплексе двусторонних отношений. Уже с 20 августа 2001 года была возобновлена параллельная работа энергосистем РФ и Украины. На следующий год важнейшим обсуждавшимся вопросом была идея создания международного газотранспортного консорциума, который бы контролировал украинский транзит газа из России в Европу. В июне 2002 г. было обнародовано трёхстороннее российско-украинско-германское заявление о сотрудничестве по созданию газового консорциума (на деле для Германии лишь сохранялась возможность участия в неопределённом будущем). Однако этот проект остался так и не реализован по сей день.

Стоит отметить, что в целом Запад в те годы мало вмешивался и во внутриукраинские дела, и в отношения между Украиной и Россией. Украинская стратегия Вашингтона в первой половине 2000-х была крайне неопределённой. О том, какое место занимали отношения с Украиной в системе приоритетов ЕС, красноречиво свидетельствует хотя факт закрытия Данией своего посольства в Киеве во второй половине 2002 года — как раз тогда, когда эта страна была председателем в Европейском Союзе.

На неопределённость позиции западного сообщества Украина ответила серией деклараций о намерении интегрироваться в евроатлантические структуры, стала настойчивее стучаться в двери ЕС и НАТО. В мае 2002 г. Совет национальной безопасности и обороны Украины (СНБОУ) принял решение о целесообразности вступления Украины в НАТО. В июне 2002 г. Л. Кучма в своём послании к Верховной Раде заявил о необходимости вступления Украины в ЕС в десятилетней перспективе. Между тем, в 2004 году в результате своего расширения ЕС вышел на границы Украины и стал проявлять гораздо больший интерес к её делам. Основную роль в процессах формирования украинской стратегии ЕС взяла на себя Польша. Впрочем, это оценивалось официальной властью в Киеве скорее негативно. Стоит сказать, что ещё в октябре 2002 года Кучма обвинил Польшу в попытке вмешательства во внутренние дела Украины (в ответ на предложение премьера Л. Миллера провести в Варшаве круглый стол между президентом и оппозицией).

Участие России во внутриукраинских делах до «оранжевой революции», хотя и никогда не было решающим, всё же постепенно росло.

События осени-зимы 2004 года кардинально изменили ситуацию. Участие Запада (и в первую очередь Польши) во внутриполитических конфликтах на Украине резко выросло, оказавшись принципиально более эффективным, чем российское. России не помог привести к победе в президентской гонке В. Януковича, позиционированного как «пророссийского» кандидата, даже такой радикальный шаг, как снижение с августа того же года цены на газ для Украины с $80 за тысячу кубометров до $50. Приход к власти «оранжевых» сил перевёл отношения двух стран в русло конфронтации, с которого Россия не смогла сойти и в последующие годы.

Более того, можно констатировать, что Оранжевая революция на Украине явилась водоразделом, который обозначил новый этап во внешней политике путинского Кремля. Если до Майдана Кремль, в основном, делал ставку на неконфронтационный базовый сценарий отношений с Западом и считал, что процесс легализации российской политико-экономической элиты в евроатлантическом мире идет последовательно и позитивно (с рядом оговорок), то после Майдана Владимир Путин начал воспринимать себя как жертву манипуляций со стороны Запада и, в первую очередь, США. Будучи лидером, твёрдо верящим в силу технологий и материальных ресурсов как главных преобразующих факторов политики / истории, Путин так и не смог понять основных движущих сил Оранжевой революции. В Кремле укоренилось убеждение, что Майдан организовали и оплатили США — вопреки собственному обещанию, которое было дано Путину еще летом 2004 года, не оказывать решающего влияния на исход выборов президента Украины. Владимир Путин мог бы отнестись к Майдану спокойнее, если бы поверил, что революция была порождена сугубо внутриукраинскими факторами, в частности, категорическим неприятием активной частью украинского общества как фигуры В. Януковича в качестве общенационального лидера, так и заведомо манипулятивного сценария предвыборной кампании, разработанного под руководством тогдашнего руководителя администрации президента Украины В. Медведчука. США сами были не готовы к революции (о чем свидетельствует поведение посла в Киеве Дж. Хербста в первые дни Майдана) и легитимировали её результаты задним числом, когда успех Майдана уже стал очевиден (равно стала очевидной категорическая неготовность президента Л. Кучмы к силовому подавлению революции). Однако уверенность в «коммерческом» характере революции и причастности Вашингтона к её организации сыграли с В. Путиным злую шутку. С декабря 2004 г. он чувствует смертельную обиду на «вероломный» Запад и склоняется к риторике «осажденной крепости», квинтэссенцией которой стала знаменитая «мюнхенская речь» (февраль 2007 г.). Агрессивная риторика призвана скрыть глубокую личную обиду Путина на Запад, каковую он так и смог избыть за весь остаточный период своего пребывания у власти.

Стоит особо отметить тот факт, что период неопределённого партнёрства России и Украины, закончившийся с инаугурацией в президенты Украины В. Ющенко 23 января 2005 года, имел и столь же неопределённые итоги. При Л. Кучме Кремль ни разу так и не попытался реально решить проблемные вопросы взаимоотношений двух стран. А речь идёт о целом комплексе вопросов, который в целости перекочевал в новый, уже конфронтационный период отношений. Это, в частности:

статус русского языка,

двойное гражданство,

развитие системы российских СМИ на Украине,

статус отдельных территорий (Крым, Севастополь, Керченский пролив, демаркация государственной границы по морю и суше),

координация действий при вступлении в ВТО,

участие в интеграционных проектах на постсоветском пространстве,

статус Черноморского флота РФ,

долговременные отношения в сфере торговли энергоносителями.

Если обсуждение и решение названных проблем откладывался Кремлем в расчете на появление в Киеве более удобной для России власти, то этот расчет полностью не оправдался. Все проблемные точки взаимоотношений при новой власти стали открыто конфликтными.

«Оранжевые» правительства Ю. Тимошенко (январь — сентябрь 2005) и Ю. Еханурова (сентябрь 2005 — август 2006) отошли от прежней «многовекторной» внешней политики, взяв курс на ускоренную интеграцию в евроатлантическое сообщество и отказ от интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Это означало глубокий кризис в российско-украинских отношениях и выразилось в новом стиле контактов, который многие эксперты оценили даже как «язык холодной войны». В прессе получил известность весьма примечательный факт: в день вступления Б. Тарасюка в должность министра иностранных дел В. Ющенко подарил ему плакат с надписью «Ни в чём и никогда не уступайте россиянам». Обострение всех проблемных тем выразилось в череде конфликтов, характеризовавших отношения двух стран на протяжении 2005 и большей части 2006 года.

Вновь стала актуальной тема статуса Черноморского флота РФ на территории Украины, которая приобрела новое наполнение: Киев поставил вопрос о незаконности использования Россией ряда объектов, формально не включённых в договоры аренды. МИД Украины заявил, что все маяки и гидронавигационные объекты удерживаются Россией незаконно. Ещё 17 апреля 2005 г. Ющенко указал на то, что статус ЧФ должен быть пересмотрен. В декабре 2005 был поставлен вопрос о необходимости проведения инвентаризации всех объектов, используемых ЧФ. Министр обороны РФ ответил на это угрозой, что Москва может пересмотреть положения по Севастополю Договора о дружбе и сотрудничестве 1997 г. В января 2006 г. Украина вновь заявила о незаконности удерживания Россией маяков в Крыму, а Россия в свою очередь обвинила Украину в захвате Ялтинского маяка. В результате переговоров острый кризис был снят, но вопрос остался так и не решённым, продолжая возникать в двусторонних отношениях и дальше.

Обострилась и проблема разграничения Азово-Керченской акватории и Чёрного моря. Украина настаивает на разграничении по бывшей внутрисоветской административной границе — вариант, крайне не выгодный для России, так как обязывает признать принадлежность Украине большей части морской территории, а также судоходной части Керченского пролива. Вновь встал вопрос о принадлежности о. Коса Тузла, конфликт из-за которого возник ещё осенью 2003 года. Впрочем, 13 июля 2005 года Россия всё же признала его принадлежность Украине, что мало поспособствовало разрешению вопроса о статусе Керченского пролива.

Параллельно с этим заметно активизировались западные связи Украины. 21 февраля 2005 г. Украина и ЕС подписали план действий по европеизации, рассчитанный на три года, а 21 апреля на заседании комиссии «Украина — НАТО» в Вильнюсе было принято решение о начале этапа «интенсивного диалога» между Украиной и НАТО. В том же году Украина принимает новую военную доктрину, в которой прописана цель вступления в НАТО. Москва неоднократно делала заявления, что интеграция Украины в Северо-Атлантический альянс с необходимостью приведёт к серьёзнейшим изменениям во всей системе отношений двух стран, что будет иметь крайне негативные последствия для них обеих. Правда, в июне 2006 года протестные акции жителей Крыма сумели сорвать начало американо-украинских военных учений, что несколько притормозило развитие сотрудничества Украины с Альянсом.

Одновременно Украина изменила своё позиционирование на постсоветской территории. Киев фактически заблокировал становление Единого экономического пространства. 7 апреля 2005 г. состоялся первый интеграционный форум по ЕЭП. На нём министр экономики Украины Сергей Терёхин заявил, что его страну принципиально не устраивает базовое соглашение по формированию ЕЭП от 2003 года, в котором предполагается создание наднациональных органов управления экономикой. Украина готова пойти только на создание зоны свободной торговли, но не интеграционное сообщество, которое было бы альтернативой интеграции с Евросоюзом. Надо признать, что по вопросу об участии Украины в ЕЭП в Киеве в целом сложился консенсус: это участие Украине невыгодно.

Вновь зашли разговоры о перспективе выхода Украины из СНГ. МИД Украины в 2005 г. указал, что «возложенные на СНГ во время его создания задачи на сегодня в целом выполнены», а потом отказался принимать миссию наблюдателей от СНГ на парламентских выборах 2006 г. Причиной этого было обозначено то, что «выводы миссии СНГ необъективны» и «не совпадают с мнением ОБСЕ».

Фактически Киев катализировал процессы распада СНГ на два лагеря — условно лояльный России и антироссийский. Уже в феврале-марте 2005 года началась активизация сотрудничества в рамках ГУУАМ (ГУАМ, в тот же год Узбекистан эту организацию покинул). 2 декабря 2005 года было учреждено Содружество демократического выбора — «сообщество демократий балто-черноморско-каспийского региона», инициаторами создания которого стали Украина и Грузия. Целью такого объединения объявлялась координация усилий в «демократизации» постсоветского пространства и развитии интеграционных процессов с Западом.

В связи с этим принципиально изменилась и позиция Москвы. Если прежде Россия стремилась к включению Украины в новые проекты политической и экономической интеграции на постсоветском пространстве, то после «оранжевой революции» она от этих планов де-факто отказалась. Контакты были ограничены сугубо двусторонними отношениями.

Надо сказать, что первые шаги в этом направлении были сделаны Москвой намного раньше. Ещё в 2001 году Россия стала отходить от ориентации на многосторонние договорённости внутри Содружества. В феврале того года министр обороны С. Иванов озвучил новую стратегию в отношении стран СНГ: преимущественное внимание Россия решила уделять не коллективным формам сотрудничества, а развитию двусторонних отношений.

Радикальные изменения произошли также и в энергетической политике Москвы. Фактически, на протяжении всех 1990-х гг. и до 2005 года Россия занималась дотированием экономик стран СНГ, в десятки раз превышающим помощь Запада: неоднократно списывала многомиллиардные долги, удерживала льготные цены на энергоносители. Отказ от планов той или иной формы реинтеграции бывших советских республик обессмыслил такую политику, выведя на первый план задачу снижения издержек. Довольно резкий переход России к линии «сырьевого эгоизма» в отношениях со странами СНГ привёл к череде «энергетических кризисов».

Переговоры с Киевом по новым ценам на газ на 2006 год не были завершены к Новому году и только в ночь на 4 января новое газовое соглашение было подписано. Согласно этому соглашению, посредником в торговле российским и туркменским газом между двумя странами оставалась компания «РосУкрЭнерго», зарегистрированная в кантоне Цуг, Швейцария. 50% акций этой компании принадлежит дочернему предприятию Газпромбанка Arosgas Holding, 50% — компании Raiffeisen Investment AG. (которой владеют украинцы Дмитрий Фирташ (90%) и Иван Фурсин (10%)). Есть основания полагать, что Фирташ и Фурсин являются, скорее, номинальными акционерами «РосУкрЭнерго», фактические же бенефициары этой компании близки к политическому руководству РФ и ОАО «Газпром». Не случайно исполнительным директором и публичным представителем компании выступает руководитель правового департамента «Газпрома» К. Чуйченко — персона, известная своей близостью к избранному президенту РФ Д. Медведеву. Эта компания с 1 января 2005 года являлась поставщиком туркменского газа на Украину по соглашению, подписанному ещё в середине 2004 года. В результате новых договорённостей Газпром добился, сроком на 5 лет, фиксации ставки на транзит газа через территорию Украины более низкой, чем рыночная. Для Украины же новая цена на газ в $95 была закреплена только на первую половину 2006 г. Таким образом, России удалось «отвязать» цены на газ от цен на транзит, плюс закрепить ставку транзита на 5 лет, согласившись при этом на довольно сомнительную схему «смешения» российского и туркменского газа с весьма невысокой ценой продажи («газовый коктейль», эксклюзивным изготовителем которого с тех пор остается «РосУкрЭнерго»). Стоит подчеркнуть и такой важный негативный для Москвы и «Газпрома» итог «газовой войны», как большой имиджевый ущерб в глазах Запада. Тема формирования единой энергетической политики, «энергетического НАТО», с идеей которого Польша выступала уже не первый год, с этого времени становится одной из важнейших для Евросоюза.

На Украине результаты газовых договорённостей многими были расценены как сдача позиций, и 10 января 2006 года Верховная Рада голосами фракций Партии регионов (ПР), Блока Юлии Тимошенко (БЮТ) и КПУ отправила в отставку правительство Ю. Еханурова. В ответ В. Ющенко отозвал подпись под меморандумом о взаимопонимании между властью и оппозицией «Декларация единения и сотрудничества ради будущего Украины», подписанным 13 сентября 2005 г., что ввергло Украину в новый и довольно продолжительный политический кризис.

Стоит отметить, что после подписания газового соглашения Кремль оказался заинтересован в укреплении позиций президента В. Ющенко. 10 января 2006 г., когда Путин и Ющенко встретились в Астане на инаугурации Н. Назарбаева, оба выразили заинтересованность во взаимной поддержке. Кремль к этому времени разочаровался в «пророссийских» силах на Украине (Партия регионов), которые резко выступили против договорённостей по газу. Фактически, Ющенко на некоторое время стал главным контрагентом Кремля на Украине.

Дальнейшие переговоры по газу сводились к отказу украинской стороны от предложений России: предоставления «Газпрому» частичного контроля над газотранспортной системой в обмен на стабильную цену на газ, право участия в реэкспорте газа и в «РосУкрЭнерго».

Череда конфликтов между Россией и Украиной была дополнена рядом более мелких сюжетов. Например, 20 января 2006 года Россия ввела запрет на ввоз мясомолочной продукции из Украины, и последующие переговоры Москвы и Киева не изменили ситуации. В том же году спикер парламента (Верховной Рады) Украины В. Литвин открыто признал, что российско-украинские отношения «втягиваются в фазу холодной войны», а Л. Кравчук отметил, что «за всю непростую историю независимости у нас ещё никогда, подчёркиваю, никогда не было столь плохих отношений с Россией». Всё это нашло и живое отражение в изменении общественного мнения в обеих странах. По данным соцопросов, за 2005 год количество россиян, считающих отношения между Украиной и Россией хорошими, сократилось с половины до примерно одной пятой части опрашиваемых. Оценка отношений как плохих, наоборот, повысилась за год в три раза, став абсолютно доминирующей. При этом общественное мнение России весьма благосклонно отнеслось к изменениям в энергетической политике России относительно Украины. Характеристика украинцев как «братского народа» почти ушла из языка СМИ и заявлений политиков.

С августа 2006 года новый «антикризисный» кабинет министров Украины во главе с В. Януковичем стал проводить точечную (не кардинальную) корректировку внешнеполитического курса. В частности, уже 11 августа было объявлено, что Украина откладывает принятие плана действий по членству в НАТО. В сентябре Янукович в Брюсселе заявил, что Украина к активизации процесса вступления в НАТО не готова. Фактически, Партия регионов заявляла о приоритете процессов «европеизации» как основном способе интеграции в западное сообщество. Тем не менее, курс на дальнейшее развитие сотрудничества с НАТО свёрнут не был, более того — новое правительство попыталось ему придать дополнительные импульсы. Заинтересованность Украины дальнейшим развитием тесных отношений с Альянсом была подчёркнута в двух письмах премьер-министра к генсеку НАТО от 26 марта и 9 июля 2006 г.

Политика кабинета В. Януковича (август 2006 — первая половина декабря 2007 гг.) была направлена на нормализацию отношений с Россией в публино-риторической сфере, однако она осуществлялась в условиях сильно изменившегося отношения к Партии Регионов в Кремле. Фактически, эта партия, располагающая крупнейшей фракцией в украинском парламенте, уже не рассматривалась как «пророссийская сила», а Янукович — как самый удобный партнёр. Общая направленность украинской политики России во время деятельности правительства Януковича существенно не изменилась. И тем не менее, общий конфликтный фон был несколько притушен. Если для отношений в 2006 году была характерна череда локальных кризисов, то в 2007 году они развивались, несомненно, гораздо спокойнее.

В декабре 2006 г. в Киеве было проведено первое заседание комиссии «Ющенко-Путин». По мнению самого В. Ющенко, главном итогом был сам факт возобновления прямых переговоров после почти двухлетнего перерыва. На этом совещании были обозначены темы для двустороннего сотрудничества (авиация, космонавтика, энергетика и др.) и достигнута предварительная договорённость о разработке в дальнейшем совместной «дорожной карты» развития двусторонних отношений.

16 апреля 2007 года глава МИД Украины Арсений Яценюк прибыл с официальным визитом в Россию. Он подтвердил позицию Киева в том, что главной стратегической задачей в отношениях двух стран является обновление Большого договора о сотрудничестве Украины и России, подписанного в 1997 году. Кроме того, Яценюк вновь поднял тему пребывания ЧФ в Севастополе и проблему проведения демаркации и делимитации государственной границы. 22 июня 2007 года премьер-министры М. Фрадков и В. Янукович подписали План экономического сотрудничества между двумя странами на период 2008-2010 гг.

И тем не менее, расценивать произошедшие перемены как потепление, или даже просто как нормализацию отношений двух стран, было бы неправильно. В сентябре 2007 года В.Литвин дал характеристику этому этапу взаимоотношений, заявив, что «на сегодняшний день российско-украинские отношения формализованы и поставлены на «паузу»… Украина всё меньше и меньше интересует Россию как государство, и главная причина этого в том, что Украина — непредсказуемый партнёр». Вести речь о формировании стабильной системы отношений в условиях постоянно возобновляемого политического кризиса на Украине просто невозможно. В Москве постоянно подчёркивается, что на Украине отсутствует договороспособная сторона, вести диалог даже по ключевым вопросам в условиях постоянной смены власти и неурегулированности функций различных властных инстанций (после политической реформы 2006 года) оказывается просто не с кем. Незадолго до новых парламентских выборов посол России на Украине В. Черномырдин оценил отношения между двумя странами «на твёрдую троечку» и подчеркнул вопрос: «Как развернуть эти отношения, если украинская сторона непременно находится в выборах?».

В результате несколько раз намечаемая встреча президентов Ющенко и Путина для обсуждения перспектив заключения нового Большого договора в 2007 году так и не состоялась. Между тем, всё, что касалось двустороннего плана действий на 2007-2008 годы, было в той или иной степени торпедировано Украиной, власти которой пытались дополнять уже согласованные позиции.

Внеочередные парламентские выборы, состоявшиеся 30 сентября 2007 года, обозначили дальнейшее развитие вектора отчуждения между Украиной и Россией. Сформированный после очередного долгого политического кризиса к 18 декабря новый Кабинет Министров во главе с Юлией Тимошенко изначально позиционировался как ещё более антироссийский и прозападный по своим намерениям, чем предыдущий его состав в 2005 году. (При том, что сама Тимошенко по ряду вопросов, в частности, по НАТО, занимает более гибкую и умеренную позицию, чем Виктор Ющенко). С начала 2008 года вновь обострилась вся серия конфликтных тем российско-украинских взаимоотношений. Снова поднят вопрос о пользовании Россией крымскими маяками, инициирована серия новых решений, направленных на дальнейшую украинизацию общественной жизни и образования.

Несмотря на противодействие со стороны В. Ющенко, новый премьер подняла вопрос о пересмотре газовых договорённостей января 2006 года. Главным образом, с тем, чтобы добиться изменения тарифов на транзит российского газа. Новое обострение во взаимоотношениях двух стран неминуемо будет проходить на фоне непрекращающегося внутриполитического кризиса на Украине и приближающихся новых президентских выборов, которые намечены на январь 2010 года, однако могут состояться и ранее этого срока.

Помимо того, что России по сей день трудно определять дееспособных переговорщиков на Украине (хотя Ю. Тимошенко потенциально подходит на эту роль), дальнейшему ухудшению отношений способствует демонстративно жесткий, односторонний стиль действий «оранжевых» сил в отношениях с Россией. В то же время, кабинет Юлии Тимошенко нельзя признать излишне идеологизированным. Главной целью украинского премьера является концентрация в своих руках всей полноты власти с постепенным переходом от институционального демократического режима (ассоциируемого с перманентной политической нестабильностью и слабой / компромиссной, в целом, фигурой В. Ющенко) к полуавторитарному харизматическому; этот процесс может завершиться в 2010 году, в случае весьма вероятной победы Тимошенко на президентских выборах. Запрос на формирование такого типа режима на Украине ныне существует, он обусловлен усталостью значительной части как населения, так и элит от молодой институциональной демократии с присущими ей высокими уровнями коррупции и политической нестабильности («хаоса»). На пути к смене типа режима и формированию личной вертикали власти нынешний премьер-министр Украины, в принципе, готова к достижению конструктивных договоренностей с Россией по вопросам, представляющим взаимным интерес. Другое дело, что путинский Кремль оказался так и не в состоянии определить перечень таких вопросов. Может быть, медведевский Кремль окажется несколько более удачлив, хотя на это пока трудно надеяться.

1.2.2. Выводы и итоги

Развитие отношений между странами за весь постсоветский период и особенно за последние 8 лет вполне убедительно показало, что наделе Россия и Украина не являются стратегическими партнёрами ни по одному из основных вопросов взаимоотношений. И дело в данном случае не в степени дружественности или конфликтности этих взаимоотношений, а в том, что в них в принципе полностью отсутствует стратегическое измерение. Ни Россия, ни Украина не могут выстроить желательную модель партнерства даже в теории, а не только на практике, чему есть ряд вполне закономерных причин. В частности:

1. Эрозия механизмов российского влияния на Украине.

К 2008 году в Москве вполне осознали ошибочность прежней однозначной ставки на В. Януковича и Партию регионов как на «пророссийскую» силу. Партия регионов активно способствует украинизации школ на востоке, проведению совместных учений с НАТО на территории Украины, не содействует экономической реинтеграции с Россией. По общему мнению, за время работы второго кабинета В. Януковича положение русскоязычного населения не только не улучшилось, но наоборот продолжались процессы ущемления его прав. Тем не менее, какой-либо альтернативы Партии регионов в «русской» нише украинской политики так и не возникло.

Между тем, «пророссийский» электоральный ресурс на Украине остается весьма значительным. Это 10-тимиллионное русское населением, при том что русского языка в повседневном общении продолжает придерживаться бóльшая часть населения всей страны. А ведь именно на основе задачи по защите прав русского нацменьшинства и вообще русскоязычного населения могла бы сложиться вторая крупная восточно-украинская партия с заметным влиянием и в Центральной Украине. Задача формирования объединений для защиты прав нацменьшинств обыкновенно входит в общепризнанную сферу обязательств материнской страны по отношению к своим диаспорам, то есть является естественной сферой деятельности Москвы, на которую она имеет права по всем понятиям международного права и которую уже давно ждут от неё на Украине деятели русской общественности. Однако Россия полностью отстранилась от своих обязанностей по формированию подобного движения, демонстрируя полную незаинтересованность в появлении на Украине действительно пророссийской силы.

Политическое поражение Кремля в 2004 г. могло бы стимулировать рост российской активности на ниве «гражданского общества», прежде всего, в гуманитарной и культурной сфере — ведь главным стратегическим ресурсом российского влияния на Украине являются русский язык и русская культура. Однако этого не произошло. Единственной заметной политико-технологической новацией по итогам «оранжевой революции» стала неумная деятельность провокаторов из околокремлевских молодежных движений, нанесшая ощутимый урон делу российского влияния на Украине, а также некоторых их «старших товарищей», которые, преподнося российского эксперта как агрессивного дегенерата, де-факто выступали агитаторами за евроатлантическую интеграцию Украины.

2. Внутриполитическая нестабильность Украины.

На Украине нет общенационального консенсуса по некоторым ключевым внешнеполитическим вопросам, поэтому в условиях неустойчивости власти внешнеполитическая линия Киева может меняться в зависимости от текущей конфигурации правящей коалиции. (Хотя негласный элитный консенсус относительно необратимости евроатлантической интеграции Украины можно признать, к неудовольствию России, сформированным). Контакты России и Украины носят несистемный характер.

Неопределённость положения на Украине получила зеркальное отражение в политике России. В отсутствие стратегической перспективы, политика Кремля во многом определяется интересами крупных госкорпораций и чиновничьих кланов, у которых нет единого мнения о том, кого России желательно видеть на высших постах в Киеве. Из Москвы часто исходят призывы к стабилизации ситуации на Украине, формированию устойчивого и договороспособного правительства. Однако нет представления о том, как можно способствовать созданию такой ситуации, поскольку, как уже было сказано, Россия обладает чрезвычайно ограниченным набором рычагов влияния. Количество и качество таких рычагов медленно, но неуклонно снижается.

3. Слабость экономического сотрудничества.

Бессистемность политических и экономических связей между Россией и Украиной имеет конкретное выражение в слабости экономического сотрудничества. Например, Украина является пятым по величине торговым партнёром РФ после Германии, Нидерландов, Италии и Китая, и первым в СНГ, лишь немного опережая Республику Беларусь. Даже при очень быстрых темпах роста внешнеторгового оборота между Россией и Украиной (примерно на 20-30% в год), в целом российско-украинский товарооборот смотрится весьма скромно: 5,95% в 2005 году и 5,5% в 2006. Россия находится на седьмом месте среди инвесторов в украинскую экономику, а крупнейшим торговым партнёром и инвестором Украины является Евросоюз. Между Россией и Украиной по-прежнему сохраняется режим торговых войн, особенно в области мясомолочной продукции. В 2000-х гг. российские стальные и химические предприятия вышли на мировой рынок и там стали жёстко конкурировать с украинскими. Схожая структура экономик двух стран обусловливает жёсткую конкуренцию России и Украины и на внешних рынках, что при общности уровня и характера производств только ослабляет позиции каждой из стран.

Серьезный урон уровню экономического взаимодействия стран нанес фактор ВТО — в частности, отказ от согласования действий при вступлении в эту организацию, непросчитанность и неоднозначность последствий вступления для обеих стран, нездоровая соревновательность, ослабившая их переговорные позиции. Первой подписав протокол о присоединении к ВТО (5 февраля 2008 г.), Украина поступилась многими интересами национальной экономики, но приобрела дополнительную возможность давления на РФ по приоритетным экономическим вопросам, что, вероятно, приведет к новому этапу торговых войн.

4. Кризис российско-европейских и неопределенность украино-европейских отношений.

В целом, Москва прежде отстаивала идею совместного и синхронизированного движения в Европу. Концепция «Россия, Украина: вместе в Европу» весьма настойчиво озвучивалась околокремлевскими политологами вплоть до «оранжевой революции», когда стало ясно, что ни Киев, ни Брюссель не считают, что для движения в Европу Украине необходима протекция Москвы. Более того, стало очевидно, что Россия как потенциальный старший партнер и источник политико-интеллектуальных образцов может, скорее, задержать движение Украины (как и любой другой страны-партнера) в европейском направлении. Последовавшее за волной «цветных революций» и «газовых войн» общее ухудшение отношений России с Западом полностью обессмыслило эту концепцию, однако альтернативы ей с российской стороны так и не возникло. Вероятно, потому, что Кремль так и не сделал выбор между стратегией интеграции в евроатлантическое пространство и стратегией формирования собственного интеграционного пространства в союзе с партнерами по СНГ.

Неопределившаяся Россия не может создать определенности в отношении к Украине и ее будущему. Между тем, не создает такой определенности и Европа. Запад до сей поры так и не решился пригласить Украину в ЕС и запустить механизмы принятия её в НАТО. Чёткая стратегия относительно Украины есть только у Польши — «доктрина Гедройца-Мерошевского», — и можно сказать, что из внешних игроков весомых успехов на украинском направлении добивается сейчас только Варшава.

5. Региональный раскол Украины и потребность

во внешних гарантах территориальной целостности.

Украинская ситуация характеризуется хрупким равновесием восточных и западных сил, что оборачивается крайней нестабильностью внутриполитической жизни, однако со стороны выглядит скорее как status quo, который никто из внешних сил не решается нарушить. Никакие более или менее успешные попытки преодоления политического кризиса этой ситуации изменить не могут. Даже фигура Юлии Тимошенко, чья политическая харизма действует, в основном, поверх региональных различий, вряд ли может быстро перевесить многовековые социально-культурные противоречия между «западом» и «востоком» страны. В лучшем случае, она может укрупнить «центр». Хотя в процессе возможного перехода от сегодняшнего институционального режима, сложившегося после революции 2004 г., к харизматическому, который может сформироваться к 2010 году, уровень и градус раскола будут снижаться.

В то же время, распад страны, о котором нередко говорят околопутинские комментаторы, представляется невероятным. На Украине сформирован элитный консенсус относительно необходимости существования единого независимого государства и незыблемости границ страны. Сильные территориальные кланы ориентированы больше на вхождение в центральную власть, чем на борьбу за автономию своих регионов. Их структура собственности в разной степени распределена по всей стране. Такие кланы являются представителями населения своих регионов лишь в очень небольшой степени, главная же их цель — борьба за власть в Киеве, за её доли и за своё лобби при ней.

Ориентация на Россию в роли гаранта территориальной целостности Украины уже неактуальна. В качестве основных внешних гарантов территориальной целостности рассматриваются западные структуры, в первую очередь, НАТО. Неудивительно, что даже Партия регионов, позиционирующая себя как сила, скептично настроенная в отношении планов интеграции Украины в Альянс, посчитала нужным записать в своей программе, что «партия поддерживает дальнейшее развитие и оптимизацию сотрудничества Украины с НАТО в целях полноценного включения в систему европейской безопасности».

Прозападная ориентация украинской государственности, будучи для неё вполне естественной не только с практической, но и с идеологической точки зрения (имеется в виду идеология украинского национализма, как она представлена в работах любых её важнейших идеологов), несомненно, представляет для России серьезную проблему. Однако помимо грозных заявлений МИДа РФ и отдельных политиков, никакой реальной последовательной политики на предотвращение такого хода развития событий Россия не ведёт. По сути, Москва не предлагает Киеву никаких качественных альтернатив, строя свою аргументацию лишь на стремительно теряющей популярность и убедительность риторике «общего прошлого».

В этой ситуации интеграция Украины в НАТО оказывается лишь делом времени. В январе 2008 г. было опубликовано письмо руководителей Украины (за подписями В. Ющенко, Ю. Тимошенко и спикера ВР А. Яценюка) Генеральному секретарю НАТО Я.де Хооп Схефферу, в котором говорилось о заявке Украины на подключение к Плану действий для членства в НАТО на апрельском саммите альянса в Бухаресте.

25 января Госдума РФ денонсировала российско-украинское соглашение о средствах предупреждения о ракетном нападении и контроля космического пространства (от 28 февраля 1997 года). Замминистра обороны России Николай Панков мотивировал это решение не только тем, что «обе станции полностью выработали свой ресурс», но ещё и тем, что в 1997 году это соглашение заключалось с учетом «добрососедских на тот момент отношений с Украиной». Таким образом, уже в начале деятельности второго кабинета Ю. Тимошенко российский политический класс открыто признает тот факт, что отношения между двумя странами за десять лет перестали быть «добрососедскими». Удерживать старую концепцию «извечной дружбы двух славянских народов» даже на уровне политической риторики признано нецелесообразным.

Со всей определённостью можно сказать, что Украина — это главный внешнеполитический провал президента В.Путина. Провал, являющийся, к сожалению, поражением не только российской власти, но и всего русского народа, так как шансы преодолеть его разделенное положение становятся все более призрачными. Самоустранение России от построения каких-либо совместных геополитических конструкций с Украиной, от каких либо планов реинтеграции — это выражение уже нескрываемого бессилия, которое очень сильно бьёт по национальному самосознанию русского народа. Современное состояние российско-украинских отношений имеет серьёзнейшие влияние не только на международное положение Российской Федерации, но и на процессы кризиса и разложения русской идентичности.

 

1.3. Южный Кавказ

 

В последние восемь лет Россия столкнулась на кавказском направлении с несколькими вызовами. Наиболее существенными из них являются:

снижение российского военно-политического и социально-экономического присутствия в регионе (вывод российских военных баз из Грузии, сокращение российского экспорта в Армению);

интернационализация, (более активное по сравнению с 1990-ми гг.проникновение в регион внешних акторов, а также появление нового регионального актора в лице Европейского Союза);

усложнение внутриполитической повестки дня в независимых государствах региона (рефлексия по поводу независимости постепенно сменяется рефлексией о качестве этой независимости);

естественное исчерпание советского «запаса прочности» в регионе.

Многие из перечисленных выше проблем достались путинской России по наследству («американизация» Кавказа началась с середины 1990-х гг., тогда же обнаружились пределы «ностальгического ресурса»). Многие из них вызваны объективными причинами. Грузия и Азербайджан пострадали от этнополитических конфликтов (соответственно от грузино-абхазского и грузино-осетинского, нагорно-карабахского), а потому, не получив военно-политической поддержки России, обратили взоры в сторону США, ЕС, Турции. Однако для нас эти и иные неудачи важны не как продукты «стечения обстоятельств», а как индикаторы качества российской стратегии в регионе.

1.3.1. Постсоветская конфигурация региона. «Наследие 1990-х»

Начнем с анализа того политического наследия, которое получила Россия 2000-х гг. на кавказском направлении.

После распада Советского Союза именно Южный Кавказ стал приоритетным регионом СНГ для России. Практически все этнополитические конфликты на территории Юга России имеют тесную связь с конфликтами в бывших советских республиках Закавказья. Грузино-осетинское противоборство 1990-1992 гг. привело к потоку беженцев из бывшей Юго-Осетинской автономии и внутренних районов Грузии в соседнюю Северную Осетию. По разным источникам, включая и грузинские, их было от 70 до 100 тыс. чел. По данным Международной кризисной группы в начале 1990-х гг., если принять все население Северной Осетии за 100%, то количество беженцев от всей численности республики равнялось 15%.

Их обустройство в братской республике, среди прочего, было обеспечено вытеснением из Пригородного района ингушей в октябре 1992 года (по разным оценкам, их количество составило 40-70 тыс. чел.). Грузино-абхазский конфликт способствовал консолидации и радикализации адыгских этнонациональных движений в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгее, активизации Конфедерации народов Кавказа. Эта структура стала одним из главных акторов грузино-абхазского противостояния в 1992-1993 гг. Выдавливание из Грузии кварельских аварцев в начале 1990-х привело к завязыванию конфликтного узла на севере Дагестана. Переселяющиеся в Кизлярский и Тарумовский районы Дагестана аварцы (представляющие горский хозяйственно-культурный тип) вступили в конфликт с русскими и ногайцами (представителями равнинного хозяйственно-культурного типа). Как следствие — отток русского населения из северных районов Дагестана. Проблемы этнонационального развития дагестанских народов Азербайджана (лезгины, аварцы) находятся в сфере пристального внимания властной элиты Дагестана. «Чеченский фактор», а также конфликт из-за Нагорного Карабаха на протяжении всех 1990-х существенно ухудшали двусторонние российско-азербайджанские отношения. Армяно-азербайджанское противоборство из-за Нагорного Карабаха привело к значительному перемещению армянских беженцев на территорию Краснодарского и Ставропольского краев. На сегодняшний день армяне составляют 12% от числа жителей Туапсе, 15% и 38% соответственно от числа жителей Сочи и Адлера. «Армянский вопрос», таким образом, стал одним из важнейших общественно-политических факторов на Кубани, а антиармянская риторика стала одним из способов политической легитимации для краевой элиты.

Таким образом, российское присутствие на Южном Кавказе было продиктовано не соображениями «имперского возрождения», а обеспечением безопасности Юга России. Эту специфическую роль Южного Кавказа профессор Мичиганского университета Рональд Грегор Суни определил как «южное связующее звено», а подход РФ к проблемам безопасности в регионе определил, как «доктрину Ельцина». Суть «доктрины» (впрочем, никогда не вербализованной и открыто не провозглашавшейся) состояла в следующем: признание независимости новых закавказских государств, а также их территориальной целостности с сохранением российского военно-политического доминирования в регионе (роль регионального полицейского).

Эта роль Россией эффективно выполнялась (остановка грузино-абхазского, грузино-осетинского и нагорно-карабахского конфликтов в 1992-1994 гг., внутригрузинской гражданской войны в 1993 г.). Более того, эта роль признавалась как легитимная и самими руководителями новых государств, и внешними игроками. В 1996 г. видный американский дипломат Джон Марк говорил о необходимости «осуществлять такую политику, которая укрепила бы стабильность всех режимов власти в Закавказье, не оспаривая очевидное доминирование России и не принимая на себя политических обязательств».

Таким образом, на протяжении 1990-х гг. Россия на Южном Кавказе рассматривалась как арбитр в этнополитических конфликтах и «честный маклер».

Впрочем, отношения Москвы с различными государствами Южного Кавказа существенно отличались.

Самыми успешными можно признать российско-армянские отношения (у Бориса Ельцина были и личные доверительные отношения и с Левоном Тер-Петросяном, и с Робертом Кочаряном). Вполне благоприятными были российско-грузинские отношения (Шеварднадзе был обязан России дважды, за поддержку в деле свержения Звиада Гамсахурдиа и за помощь в гражданской войне 1993 г.). Самыми напряженными были взаимоотношения между Москвой и Баку (здесь и фактор личной неприязни Ельцина к Гейдару Алиеву, и расхождения во взглядах на Карабах и сотрудничество Кремля с Арменией).

В декабре 1991 г. было создано Содружество независимых государств (СНГ), куда сразу вступила Армения. В сентябре 1993 г. в СНГ вошёл Азербайджан. В декабре 1993 г. к СНГ присоединилась Грузия. Однако СНГ быстро распалось на группировки отдельных стран, имеющих собственные экономические и геополитические интересы, зачастую не пересекающиеся. Попыткой выстроить интеграционную стратегию в сфере безопасности стало заключение Договора о коллективной безопаности (ДКБ) 15 мая 1992 г. Среди государств Южного Кавказа договор подписала лишь Армения. Впоследствии к ДКБ присоединились Азербайджан и Грузия. ДКБ вступил в силу в 1994 г. Устав Договора предполагал совместные действия государств-подписантов по отражению военной агрессии против одного из участников ДКБ. Однако, как и СНГ, ДКБ не стал действенным инструментом кавказской геополитики.

Более действенным инструментом российского влияния на Юге Кавказа стали миротворческие операции, проведенные РФ в 1990-е гг. С июля 1992 г. Россия осуществляет миротворческую миссию в зоне грузино-осетинского конфликта, а с июля 1994 г. — в зоне грузино-абхазского конфликта. Осенью 1993 г. с помощью сил Группы российских войск в Закавказье (ГРВЗ) была остановлена внутригрузинская гражданская война между сторонниками Э. Шеварднадзе и свергнутого президента З. Гамсахурдиа. При этом эффективность российских миротворческих операций оказалась намного выше аналогичных операций США и их союзников в Сомали, Руанде или Косово. Российская дипломатия сыграла значительную роль в урегулировании армяно-азербайджанского конфликта из-за Нагорного Карабаха (разработка мер по прекращению огня).

В 1995 г. между РФ и Республикой Армения был подписан Договор о создании на армянской территории российской военной базы сроком на 25 лет. База располагалась в г. Гюмри на границе с Турцией. В Ереване была создана группа управления российскими подразделениями. Начиная с 1996 г., на российской военной базе могут проходить действительную военную службу граждане Армении. В 1992 г. между РФ и Арменией был подписан Договор о совместной охране внешних границ СНГ (1992 г.). Российские военные принимают участие в подготовке военных кадров для национальной армии Армении. В 1997 г. в Москве был заключен Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между РФ и Арменией.

В 1990-е гг. сохранялось и российское военное присутствие в Грузии. В советский период на территории Грузинской ССР находились части Закавказского военного округа (ЗакВО). В Тбилиси были расположены окружные командные и управленческие структуры. После распада СССР подразделения ЗакВО были частично выведены на территорию РФ, частично расформированы, частично переданы под юрисдикцию Минобороны нового государства. В 1993 г. в Грузии на основе бывшего ЗакВО была создана Группа российских войск в Закавказье (ГРВЗ). Руководство Грузии дало свое согласие на сохранение российского военного присутствия и охрану ее границ российскими пограничниками под давлением неблагоприятных для республики обстоятельств (территориальные конфликты, гражданская война в Западной Грузии в 1991-1993 гг.). В 1994 г. РФ и Грузия подписали Договор о сотрудничестве в военной сфере. В том же году была создана Группа Погранвойск РФ в Грузии (на базе бывшего Закавказского пограничного округа). В 1995 г. было подписано Соглашение о российских военных базах в Грузии. Российские военные объекты в Грузии в большинстве своем были расположены на проблемных территориях этой страны, что лишь придавало остроты российско-грузинским отношениям. Базы были размещены в Батуми (Аджария), Ахалкалаки (Джавахети), Вазиани и Гудауте (Абхазия). В 1997 г. в Грузии был принят Закон об охране границы. Согласно этому документу российские пограничники были обязаны передать функции по охране границы своим грузинским коллегам.

Российское военное присутствие в Азербайджане по сравнению с Грузией и Арменией было (и остается) минимальным. В начале 1990-х гг. Азербайджан не пошел на совместную с Россией охрану границ и размещение российских военных объектов. Фактически речь шла о единственном объекте — Габалинской РЛС (радиолокационной станции). РЛС, расположенная на южном склоне Кавказского хребта, играет важнейшее значение для обороны южных рубежей РФ.

Однако уже в середине 1990-х гг. роль «регионального полицейского» была поставлена под сомнение сразу по нескольким направлениям. Прежде всего, сами государства Закавказья не увидели в российском присутствии надежной гарантии для решения своих национальных задач. Российское военное присутствие, а также участие Грузии в СНГ и в ДКБ не принесли ей восстановления территориальной целостности. С другой стороны, США и в меньшей степени страны ЕС увидели в «доктрине Ельцина» (во многом заимствованной и путинской администрацией) стремление к «ползучей» реинтеграции СССР, а также нежелание нарушать сложившийся статус-кво. Отсюда запрос на проекты, альтернативные российскому.

В середине, и в особенности, в конце 1990-х гг.. российская дипломатия столкнулась с первой волной интернационализации кавказского региона. Тогда же Москва предпочла просто бороться за сохранение достигнутого, полагаясь на советский «запас прочности» (кадровые связи лидеров государств с Москвой, общее политическое прошлое, социокультурные связи). В тот же период Москва понесла и первые серьезные потери (образование ГУУАМ в 1997 году, выход Грузии из орбиты Москвы). В 1999 г. лидеры Азербайджана и Грузии отказались от пролонгации договора и вхождения в ОДКБ (Организация Договора о коллективной безопасности, создана в 2002 г.). В 1999 г. российское «пограничное» присутствие в Грузии было прекращено. В том же году на Стамбульском саммите ОБСЕ (ноябрь 1999 г.) РФ и Грузия пришли к договоренности о выводе с территории Грузии российских баз. Российско-грузинские договоренности в Стамбуле стали официальным приложением к Договору об обычных вооруженных силах в Европе.

1.3.2. Динамика двусторонних связей

Таким образом, в 2000 году перед новой, путинской администрацией обозначились те проблемы, которые в течение восьми лет Москва безуспешно пытается решить.

Эти восемь лет существенно видоизменили мозаику российской политики в регионе. Российско-армянские отношения остались наиболее стабильными. Резко ухудшились российско-грузинские отношения. Вся их история в путинский период — это цепь постоянной деградации всего комплекса двусторонних связей. На начальном этапе путинской восьмилетки российско-азербайджанские отношения заметно улучшились, однако в конце 2006 года стали заметны некоторые «возвратные колебания».

Россия — Грузия

В 2000 г. Россия столкнулась с тем, что слабые государственные институты на Южном Кавказе напрямую угрожают ее национальным интересам. Слабая Грузия оказалась не в состоянии помешать проникновению на свою территорию чеченских боевиков и иностранных наемников. Попытки же Грузии перевести энергию чеченских боевиков в выгодное для ее интересов русло навредили самой же Грузии. Введение визового режима стало следствием совместного грузино-чеченского рейда в Кодорское ущелье осенью 2001 г. 25 мая 2002 г. министр госбезопасности Грузии В. Хабурдзания официально признал, что в Панкисском ущелье находится около 800 чеченских сепаратистов и 100 арабских наемников. Панкисская история стала началом процесса резкого ухудшения отношений Москвы и Тбилиси. С этого времени реакции России на недружественные действия с грузинской стороны были не слишком продуктивны по своим последствиям. Введение виз в 2001 году заставило Грузию впервые после 1991 г. диверсифицировать свои внешнеэкономические связи, еще сильнее подтолкнуло ее в объятия американцев.

Рудиментарность механизмов влияния Москвы на новые независимые государства, неготовность работать с их внутриполитической повесткой стали одной из причин выхода на политическую сцену поколения антироссийских лидеров. Речь, прежде всего, о Михаиле Саакашвили, президенте Грузии с 2004 года. Появление националистического лидера вождистского типа можно считать вполне закономерным ответом грузинского общества на вызов «провалившегося государства», (failed state), который стал перед постсоветской Грузией. В 2003 г. В Грузии произошла не американская интервенция, как это нередко представляют околокремлевские комментаторы, а массовое движение за формирование государства как такового. Российское отношение к этой цветной революции оказалось во многом иррациональным, из-за того, что Москва восприняла ее в проекции на собственную внутреннюю политику. Это, с одной стороны, помешало поиску точек соприкосновения с новым грузинским режимом (противодействие исламскому радикализму, совместная охрана чеченского, дагестанского, ингушского участков границ), но, с другой стороны, и не вызвало эффективного противодействия ему. Москва не оказала действенной поддержки влиятельным противникам Саакашвили, таким, как Аслан Абашидзе, и отказалась от роли гаранта аджарской автономии. Это сыграло решающую роль в становлении нового грузинского режима. Маленькая победоносная операция в Аджарии (май 2004г.) по сей день остается крупнейшим успехом Михаила Саакашвили.

Внутриполитическая повестка дня Грузии была и остается реваншистской, заостренной на решении абхазского и югоосетинского вопросов. Изменить эту повестку не в силах ни отдельные грузинские политики, ни тем более Кремль. В лучшем случае, можно говорить о сдерживании ее реализации, что, однако, явно не входило в планы Саакашвили. С началом военно-политических авантюр в Южной Осетии в 2004 и в Абхазии в 2006 гг. тбилисские власти во многом закрыли окна для диалога с Москвой. Поскольку эти авантюры не получают жесткого противодействия со стороны США и ЕС (и в чем-то даже негласно поддерживаются), официальный Тбилиси наращивает обороты (создание прогрузинской Временной администрации Южной Осетии, стремление выйти из существующих переговорных форматов по урегулированию конфликтов, торпедирование российских инициатив). Ближайшей целью этой политики является интернационализация миротворческого присутствия в регионе. Поэтому для Тбилиси чрезвычайно важно навязать Москве роль участника регионального конфликта, вместо роли арбитра и миротворца (которая России по праву принадлежала в истории грузино-осетинского и грузино-абхазского конфликтов).

Объявление фактической блокады Грузии со стороны РФ (это произошло осенью 2006 года) оказалось неэффективным ответом на политику провокаций. Цели необъявленной блокады, в целом, не достигнуты, блокада привела, скорее, к дискредитации России как регионального игрока. Грузинский рынок (и в том числе, потребление газа) оказался диверсифицированным. В политическом плане блокада помогла окончательному формированию евроатлантического консенсуса в Грузии (который отсутствовал в 1990е гг., и отсутствует сейчас в Азербайджане и в Армении). Сегодня Грузия — активный член проектов, которые нацелены на минимизацию российского влияния на постсоветском пространстве (обновленный ГУАМ — Содружество демократического выбора и пр.).

Россия — Азербайджан

В российско-азербайджанских отношениях за период «путинской восьмилетки» была зафиксирована позитивная динамика. Достижение взаимоприемлемого уровня двусторонних отношений до сих пор рассматривалось как один из реальных успехов внешней политики Владимира Путина. Именно Путин стал первым российским президентом, посетившим Азербайджан с официальным визитом и решившимся посетить главный мемориал республики — «Аллею шехидов» в Баку (место захоронения погибших в ходе карабахского конфликта и во время ввода войск в азербайджанскую столицу 20 января 1990 г.). В 2003 и в 2005 гг. именно Москва, в отличие от Вашингтона и Брюсселя, безоговорочно признала легитимность президентских и парламентских выборов в Азербайджане. Исполнительный секретарь СНГ Владимир Рушайло заявил, что парламентские выборы-2005 в республике состоялись, еще до того, как соответствующее заявление озвучил азербайджанский Центризбирком. Кремль всячески стремился подчеркнуть, что именно Азербайджан остановил волну «оранжевых революций» на постсоветском пространстве. В течение всего 2006 г. Москва не раз заявляла об отношениях с Азербайджаном как о своем внешнеполитическом приоритете.

В 2001 г. Азербайджан прекратил всякую поддержку представителей чеченского сепаратистского движения (были закрыты их офисы и представительства в Баку). Тогда же была проведена совместная операция российских и азербайджанских спецслужб по задержанию трех чеченских полевых командиров. Более того, азербайджанские спецслужбы стали оказывать серьезную помощь России и в деле сдерживания «исламской угрозы», центр которой с начала 2000-х гг. постепенно переместился из Чечни в Дагестан (территорию российско-азербайджанского пограничья). В январе 2002 г. лидеры России и Азербайджана подписали соглашение об аренде российской стороной базы «Дарьял» рядом с Габалой за $7 млн. в год. Срок договора — 10 лет.

Однако именно приверженность к «легитимистской» политике на постсоветском пространстве в очередной раз подвела Москву. Кремль посчитал, что неприятие революционного «оранжизма» для Азербайджана окажется выше его национальных интересов. Резкое охлаждение российско-азербайджанских отношений в конце 2006 г. началось формально по внешним причинам. Сначала Москва обратилась к Баку с дружеской просьбой не поставлять газ Грузии. После того, как в Баку не захотели образовать антигрузинский газовый альянс, «Газпром» увеличил цену на газ не только для Грузии, но и для Азербайджана. Вместо прежних $110 за тысячу кубометров Баку должен был платить $235. В свою очередь, президент Ильхам Алиев заявил, что такая цена «диссонирует с духом и сущностью российско-азербайджанских отношений». Более того, Алиев-младший не исключил, что в «нефтегазовых отношениях между Москвой и Баку существует политический подтекст». Как результат, азербайджанские власти и руководство «Газпрома» не подписали соглашение о поставке в Азербайджан российского газа в 2007 г. Более того, в начале 2007 года Азербайджан стал гораздо более активным в ГУАМ (в июне 2007 года на саммите этой организации в Баку прозвучало много недружественных выпадов в адрес РФ). Таким образом, перенос российско-грузинских противоречий и конфликтов на отношения с другими государствами (в данном случае с Азербайджаном) негативно сказался на позициях России в регионе.

Россия — Армения

Хотя российско-армянские отношения в 2000-е гг. развивались по восходящей, нельзя не заметить накопившихся проблем. В чем состоят претензии представителей армянского политического класса к России, играющей важную роль в обеспечении безопасности этого государства? Первая и, пожалуй, самая главная. Россия до сих пор не научилась работать со всем политическим спектром Армении, делая ставку исключительно на президента Роберта Кочаряна и его преемника Сержа Саркисяна. Это четко продемонстрировали, например, майские парламентские выборы в Армении 2007 года. «Когда же Россия поймет, что Армения — это не только один Кочарян?» — вопрос, который неоднократно задавали и продолжают задавать лидеры армянской оппозиции. Между тем политикой нынешнего президента Армении недовольны многие. И не только «западники».

Вторая причина недовольства Россией — ее «энергетический эгоизм». Одно лишь повышение цены за 1000 кубометров поставляемого газа до $110 (на фоне прощения долгов Сирии) в начале прошлого года вызвало серьезное недовольство в Ереване. «Этим вы доказали, что не готовы рассматривать нас в качестве равного партнера, поставив нас в один ряд с Грузией и Азербайджаном», — заявил в феврале 2007 года известный армянский эксперт по проблемам безопасности.

Кроме того, подобно Азербайджану, Армения недовольна тем фактом, что Кремль пытается отвести ей роль пешки в российско-грузинской игре. Перекрытие в июле 2006 года под предлогом ремонта пограничного участка Верхний Ларс — Казбеги по времени совпало с обсуждением участия Армении в региональных транспортных проектах, которое состоялось в Конгрессе США. Тогда американские конгрессмены заявили об отказе от финансирования любых кавказских региональных проектов, если Армения не будет принимать в них участие. В резолюции H.R. 5068 говорится, что «деньги налогоплательщиков не будут использованы для большей изоляции Армении, которая уже страдает от двойной блокады со стороны Турции и Азербайджана». Один из поддержавших документ конгрессменов Джозеф Коули заявил, что «эти меры будут способствовать стабильности на Южном Кавказе, в то время как финансирование подобного железнодорожного проекта противоречит интересам США» [19]. В Москве, между тем, по-прежнему отказываются понимать, что антигрузинские санкции бьют также и по соседним государствам, которым Россия не предлагает никаких компенсаций.

Да, потом были повышения цен для Грузии, Азербайджана и даже Белоруссии. Но, как говорится, осадок остался. Тем более, что надо принимать во внимание асимметрию в двусторонних отношениях. Что для Москвы мелочь, то для Еревана воспринимается как ощутимые потери.

Третья причина — это роль России в карабахском урегулировании. Точнее, стремительное снижение этой роли. Российский бизнес в НКР практически отсутствует — в отличие от американского, европейского и даже австралийского. Россия не стремится расширить формат переговоров по урегулированию конфликта с привлечением НКР как реального участника противоборства, ограничиваясь контактами с Арменией. Между тем, позиции официального Еревана и непризнанного Степанакерта не всегда и не во всем совпадают. России нужны стабильные отношения с Азербайджаном, спору нет. Но ведь признание НКР в качестве участника переговоров — это всего лишь признание политической реальности, а не признание самопровозглашенного государства.

И четвертая причина — это возраставший в последние годы информационный резонанс вокруг межэтнических конфликтов в столице и других российских городах. Эти противоречия особенно заметны в Краснодарском крае, где есть многочисленная и активная армянская диаспора.

1.3.3. Выводы и итоги

Таким образом, в течение 2000-х гг. стратегия Москвы на Южном Кавказе оказалась в очевидном кризисе. Преодолеть его, продолжая эксплуатацию советского ностальгического ресурса, с одной стороны, и реализацию постсоветской «доктрины Ельцина» (гарантии независимости и территориальной целостности новых государств в обмен на военно-политическое присутствие России), с другой, — оказалось невозможным. Поскольку и ресурс советских связей и ресурс ельцинской (миротворческой) политики в регионе в целом исчерпаны. Перечислим основные итоги минувших 8 лет на южно-кавказском направлении.

1. Прежде всего, России приходится признать, что Южный Кавказ (Закавказье) перестает быть российской геополитической собственностью. Этот регион становится территорией соперничества и кооперации различных проектов («Большой Ближний Восток», «Большой Черноморский регион», Европейская политика нового добрососедства). Особую роль в процессе международного освоения региона играют энергетические транзитные проекты (такие как нефтепровод Баку-Джейхан, открытый в 2006 г. и Транскаспийский газопровод, проект которого находится в стадии согласования) с участием Азербайджана и Грузии.

2. Россия утратила роль арбитра в узловых для геополитики Южного Кавказа территориальных конфликтах. Что в целом вполне закономерно: стороны этих конфликтов стремятся решить вопрос о статусе спорных территорий в свою пользу, что явно не позволяет Москве сохранять влияние, оставаясь «над схваткой». Новая же формула влияния — в качестве последовательного и открытого гаранта независимости де-факто государств в регионе — Москвой пока не принята и не освоена (о проблеме непризнанных государств см. ниже).

3. Попытки экономического (и, прежде всего, энергетического) давления на государства региона оказались неэффективными даже в случае такой экономически уязвимой страны, как Грузия, и откровенно контрпродуктивными в случае с Азербайджаном. Отказ от экономического поощрения союзнических отношений в случае с Арменией стал еще одним аргументом для всех стран постсоветского пространства в пользу бесперспективности стратегических интеграционных отношений с Россией.

4. Столь же неэффективной проявила себя модель влияния Москвы на внутриполитическую жизнь постсоветских государств, включая наиболее дружественные из них (такие, как Абхазия — о которой речь пойдет ниже, — и Армения). Фундаментальная причина этой неэффективности — в «бюрократически-легитимистской» идеологии Москвы, которая предполагает, с одной стороны, иррациональное неприятие оппозиции как таковой (особенно уличной), а с другой — способность и готовность работать только с действующей властью, даже если это власть вчерашних «революционеров».

 

1.4. Центральная Азия

 

1.4.1 Повестка 1990-х: противодействие афганизации

В отличие от государств Южного Кавказа, центральноазиатские республики бывшего Советского Союза продемонстрировали относительно высокую устойчивость. Пожалуй, единственным исключением из этого ряда был Таджикистан, где переход к независимости был связан с пятилетней гражданской войной (1992-1997 гг.). Следствием гражданской войны в этой республике стало огромное количество жертв (по неофициальным оценкам до 100 тыс. человек), а также архаизация всей политической и социальной жизни. Что же касается других государств региона, то, несмотря на высокий конфликтный потенциал (проблемы узбекско-таджикских, казахстанско-узбекских отношений, ситуация на Юге Киргизии, рост исламского радикализма), Центральной Азии удалось избежать повторения кавказских сценариев. Здесь не было межгосударственных столкновений, как в случае с Арменией и Азербайджаном. Не возникали и непризнанные государства (к таковым, конечно же, нельзя отнести многочисленные «серые зоны» Центральной Азии, такие, как Ферганская долина).

Из всех государств региона РФ имеет сухопутную границу только с Казахстаном. С Туркменистаном РФ объединяет комплекс проблем Каспийского региона. Степень военно-политической вовлеченности России в центрально-азиатский регион гораздо ниже, чем в регион Южного Кавказа. Зато можно говорить о более серьезной экономической компоненте сотрудничества (особенно во взаимоотношениях с Казахстаном).

Стратегической целью России в Центральной Азии (которой полностью соответствуют задачи Шанхайской организации сотрудничества — ШОС) является сдерживание исламского фундаментализма и поддержка светской власти. В этом смысле показательны российская политика по обеспечению безопасности в Таджикистане в 1990-е гг. и отношение Москвы к событиям в Андижане в 2005 году. Для сохранения стабильности в нестабильном Центральноазиатском регионе Москва считает необходимым поддерживать любую действующую светскую власть (даже тоталитарную, как в Туркменистане времен президентства Сапармурата Ниязова в 1991-2007 гг.). Этот подход не стал инновацией времен «суверенной демократии», он был реализован еще в ельцинский период, когда приоритетом российской политики в ЦА являлось недопущение афганизации региона.

В начале 1990-х гг. эту задачу российские политики и военные решали самостоятельно. Москва сыграла значительную военно-политическую роль в поддержке светской власти в Таджикистане, обеспечении безопасности границ этой республики, а на завершающем этапе гражданской войны выполняла функции эффективного медиатора. Именно в Москве представители Объединенной таджикской оппозиции (ОТО), воевавшей с Народным фронтом во главе с действующим ныне президентом Эмомали Рахмоновым, подписали соглашение о мире в Таджикистане.

Заключение ДКБ (Договора о коллективной безопасности) в мае 1992 года в Ташкенте было во многом реакцией на пограничные конфликты с Афганистаном и угрозу афганизации бывших советских республик. Перед лицом этих вызовов РФ поддерживает «панджшерского льва» Ахмад-Шаха Масуда и объединенный фронт антиталибской оппозиции (в 1996 году 9/10 афганской территории контролируют талибы). И хотя тот же Масуд нередко объяснял свое сотрудничество с русскими коммерческими интересами последних (его интервью James Risen, «Russians are back in Afganistan», New-York Times, 1998, 27 July), вовлечение России в афганские дела в середине 1990-х гг. было значительным. Время от времени высшие должностные лица страны стали озвучивать тезис о возможном вмешательстве России в афганские дела. В 1996 году о таком сценарии заявил экстравагантный секретарь Совбеза РФ, ныне покойный генерал Александр Лебедь. В 1997 г. тогдашний министр обороны РФ Игорь Родионов заявил о возможности военной акции России «для защиты южных рубежей СНГ». В 2000 г. помощник президента РФ Сергей Ястржембский очень прозрачно намекнул на такую возможность.

1.4.2. Экспансия США

После 11 сентября 2001 года США начали военную операцию в Афганистане (а также запустили проект по «демократизации «Большого Ближнего Востока»). Эта операция стала началом активного военно-политического освоения Центральной Азии американцами (открытие авиабазы «Ганси», которая возникла в международном аэропорту Киргизии «Манас», в пригороде Бишкека, и авиабазы, размещенной по мандату НАТО в Ханабаде, Узбекистан). Российский истеблишмент дал согласие на проникновение американцев в регион, рассчитывая, что США сдержат «экспорт Афганистана» в постсоветскую Центральную Азию. Кроме того, поддержка планов прямой экспансии США в Центральной Азии полностью укладывалась в стратегию легализации российской политико-экономической элиты на Западе, которая была и остаётся основным двигателем внешней политики Кремля при уходящем и приходящем президентах.

Другой вопрос, насколько американская «демократизация» Афганистана оказалась эффективным средством для решения задачи сдерживания исламской экспансии. Сегодня уже очевидно, что американцы не смогли ни остановить террористический вал, ни разгромить структуру «Талибана», ни побороть наркотическую угрозу. На афганской территории сосредоточено около 20% мирового производства героина. 90 тыс. га афганской земли используются для производства наркотиков, а доход наркобаронов измеряется многими миллиардами долл. ежегодно. И это — лишь по данным экспертов ООН. Рост производства наркотиков также очевиден. В 2003 году он составил 3,6 тонн, в 2004 году — 4,2 тонн. В 2005 году на международной конференции по Афганистану эту тенденцию озвучил и сам президент этого государства Хамид Карзай. Положительная сторона этих сомнительных успехов состоит, вероятно, лишь в том, что сегодня США отвлекают на себя радикальных исламистов, то есть те силы, которые рассматривают Россию в качестве «цивилизационного врага».

Между тем, во середине 2000-х гг., после череды «цветных революций» обозначились четкие различия в подходах к развитию Центральной Азии между РФ и США. Для Москвы оказываются неприемлемыми:

неограниченная пролонгация военного присутствия США в регионе,

формирование системы трубопроводов в обход российской территории,

принудительная демократизация центральноазиатских государств извне.

По словам заместителя министра иностранных дел РФ Григория Карасина (курирующего взаимоотношения с государствами постсоветского пространства и высказавшего приводимую ниже оценку вскоре после андижанских событий), «мы вовсе не считаем, что у других международных игроков не может быть своих специфических интересов к государствам СНГ… Но мы не можем согласиться с методами насильственной «демократизации» всего постсоветского пространства, будь то цветные революции или информационно-политическое давление на действующую власть».

Однако, согласившись с прямой американской экспансией в начале десятилетия, Кремль сегодня уже практически ничего не может ей противопоставить. Элиты и лидеры центральноазиатских государств все больше исходят из понимания, что источником их легитимности является Вашингтон, альтернативой которому в международном масштабе может быть Пекин, но уже никак не Москва. Подчеркнутое уважение среднеазиатских лидеров к Москве не отменяет усиления их приоритетной ориентации на другие мировые центры силы.

1.4.3. Сотрудничество с Китаем

В 2000-е гг. Центральная Азия стала точкой сближения геополитических интересов России и КНР. Этому способствовали и андижанские события, и отдаление РФ от США после иракской кампании 2003 г., и общее неприятие Москвой и Пекином проектов по созданию «Большого Ближнего Востока» и «Большой Центральной Азии». Сближение России и КНР можно считать продолжением тенденций, заложенных еще в период ельцинского президентства. Еще 26 апреля 1996 г. Россия, Китай и страны Средней Азии (Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан) создали «Шанхайскую пятерку». В 1996 и 1997 годах главы пяти государств на встречах в Шанхае и Москве подписали «Соглашение об укреплении доверия в военной области в приграничных районах» и «Соглашение о взаимном сокращении вооруженных сил в приграничных районах». Создание Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС) 15 июня 2001 года в Шанхае (КНР) стало шагом по совершенствованию механизма «пятерки».

Учитывая совокупный территориальный и демографический масштаб государств ШОС, эту организацию часто определяют как центральноазиатское НАТО. Однако ни на данном этапе, ни в перспективе ШОС, по общему признанию ее участников не представляет собой военно-политического союза. Ее цели и задачи подчас выглядят весьма абстрактно и декларативно. Среди приоритетов ШОС официально заявлены борьба с «тремя силами зла»- терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом. Шанхайская конвенция «О борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом» была подписана за три месяца до трагедии 11 сентября 2001 года. Как видим, даже в этом перечне «вызовов» в один ряд поставлены явления разных логических рядов (сепаратизм и экстремизм, с одной стороны, как политические платформы, и терроризм с другой, как метод, который может использоваться для достижения самых различных политических целей).

В 2000-е гг. ШОС использовался российской дипломатией для демонстрации своей геополитической оппозиционности евроатлантизму. Отсюда и привлечение к работе в саммитах ШОС Ирана, Индии. Однако прежде всего ШОС стал механизмом легитимации китайского присутствия в регионе. И в дальнейшем подобная роль ШОС будет только нарастать, а роль РФ в организации — снижаться. Тем не менее, в целом, создание ШОС можно считать относительно удачным для российской дипломатии примером взаимодействия с КНР по вопросам, представляющим обоюдный интерес. Прежде всего, по вопросам противодействия региональному сепаратизму, религиозному экстремизму, с одной стороны, и ограничения американской экспансии в регионе — с другой.

1.4.4. Партнерство с Казахстаном

Выше уже было сказано, что Казахстан планомерно становится альтернативным России центром притяжения для постсоветских государств. И прежде всего — государств центрально-азиатского и южно-кавказского регионов. Так, Казахстан быстрыми темпами и весьма эффективно участвует в экономическом освоении Грузии. В первой половине 2005 года прямые инвестиции Казахстана в грузинскую экономику составили $449,7 млн. По словам грузинского министра иностранных дел Гелы Бежуашвили, только в начале 2006 года казахстанские инвестиции в экономику Грузии составили порядка 300 миллионов долларов США, а к концу 2006 года — около 1 миллиарда. Сегодня по объему инвестиций в грузинскую экономику Казахстан занимает первое место, опережая идущих следом Турцию и Великобританию. В частности, казахстанские предприниматели активно участвуют в приватизации туристических объектов подконтрольного Тбилиси Черноморского побережья. Весьма активно Астана работает и с Азербайджаном. В августе 2007 года президенты Азербайджана и Казахстана (соответственно Ильхам Алиев и Нурсултан Назарбаев) поставили в качестве стратегической цели утроить двусторонний товарооборот, доведя его до 1 млрд. американских долларов. Кроме того, Казахстан интересуется проектом железнодорожного сообщения Баку-Тбилиси-Карс (который уже успели окрестить железнодорожным Баку-Джейханом).

При этом Казахстану удается в целом заручиться относительным доброжелательством в отношениях с США и ЕС. Весьма показательным стал визит в Астану вице-президента Ричарда Чейни, состоявшийся сразу после скандального выступления этого американского политика в Вильнюсе. Американская администрация, закрывая глаза на отступления от «канонов демократии», готова признать лидерский потенциал Казахстана. В этой связи попытки Астаны повысить свою роль на всем постсоветском пространстве, инициируя как региональные интеграционные проекты (Союз центрально-азиатских государств), так и реформы в масштабе всего СНГ.

Что касается собственно двусторонних отношений, то в их развитии президент России Владимир Путин в 2000-2007 годах основывался на солидном фундаменте, созданном предшествующим президентом России Борисом Ельциным. Дипломатические отношения между Россией и Казахстаном установлены 22 октября 1992 года. Двусторонние связи и сотрудничество основывались на большой договорно-правовой базе, в том числе, Договоре о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи от 25 мая 1992 года и Декларация о вечной дружбе и союзничестве, ориентированном в XXI столетие, от 6 июля 1998 года. Также 6 июля 1998 года между Республикой Казахстан и Российской Федерацией было подписано соглашение о разграничении дна северной части Каспийского моря. Эти основные документы заложили основание для конструктивного сотрудничества и решения основных проблем.

При Владимире Путине были установлены интенсивные личные контакты на высшем уровне. Президенты встречались на Украине, во время переговоров и подписания соглашения о Едином экономическом пространстве в сентябре 2003 года. 9-10 января 2004 года президент России Владимир Путин посетил Казахстан с официальным визитом. 4 апреля 2005 года президент Казахстана Нурсултан Назарбаев совершил ответный официальный визит. Также были контакты и взаимные визиты на уровне правительств и парламентов двух стран.

Владимиру Путину удалось достичь важных соглашений с Казахстаном, которые в значительной мере обеспечили определенную степень экономической интеграции двух стран и развитие экономического сотрудничества. 19 сентября 2003 года в Ялте было подписано соглашение о Едином экономическом пространстве, которое повлекло за собой увеличение торгового оборота.

К числу наиболее важных договоров стоит отнести соглашения о границе и безъядерном статусе Казахстана.

Долгое время у российско-казахстанской границы существовал неопределенный статус. Решение этой проблемы началось в начале 2000-х годов, и к концу 2004 года удалось разработать проект делимитации границы и проект соглашения. 18 января 2005 года в ходе официального визита президента Казахстана в Москву подписан Договор между Российской Федерацией и Республикой Казахстан о российско-казахстанской государственной границе. Однако непосредственным последствием этого соглашения стал инцидент, когда по участку Транссибирской магистрали, проходящей по территории Казахстана, оказалось невозможно пропускать поезда с локомотивной бригадой и пассажирами без заграничных паспортов.

После переговоров было решено подтвердить прежний порядок безвизового проезда. 17 мая 2005 года президенты двух стран в Челябинске договорились об установлении для граждан двух стран режима безвизовых поездок по внутренним документам.

С 1994 года, когда Россия, вместе с Великобританией и США, гарантировала территориальную целостность Казахстана в обмен на отказ от хранения ядерного оружия, Россия уделяла большое внимание атомной энергии и статусу Казахстана как государства с атомными технологиями. В итоге, 25 января 2005 года было достигнуто соглашение о мирном сотрудничестве в области использования атомной энергии. Позднее безъядерный статус был подтвержден многосторонним договором. 8 сентября 2006 года в Семипалатинске представителями Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана подписан Договор о Зоне, свободной от ядерного оружия, в Центральной Азии.

Вместе с тем, России и Казахстану практически не удалось сформировать широкомасштабного энергетического сотрудничества. Казахстан в 2005 году приступил к политике диверсификации нефтегазового экспорта, фактически отказавшись от вхождения в рамки энергетического диалога Россия-ЕС. Неудача постигла развитие приграничного сотрудничества, что было признано Нурсултаном Назарбаевым на Форуме приграничных регионов в Новосибирске в ноябре 2007 года. Казахстан подготовил условия для формирования четырех приграничных зон, которые не стали объектами двухстороннего приграничного сотрудничества.

Неудачным можно назвать и сотрудничество в области космических технологий. Казахстан и Россия запустили в 2007 году спутник «КазСат-1», который, будучи размещенным на неудобной орбите, не решил проблему покрытия всей территории Казахстана спутниковой связи. Были фактически закрыты совместные разработки по созданию систем ракет-носителей «Ишим» и «Байтерек». В 2006 году Казахстан впервые заставил «Роскосмос» возместить экологический вред от падения ракет-носителей «Днепр» с гептиловым топливом и с тех пор ведет жесткую политику в отношении аварий ракет на своей территории.

Даже в атомном сотрудничестве российские успехи являются более чем скромными. Россия договорилась только на совместную разработку уранового месторождения Заречное, а также на замену реактора БН-350 в Актау. Между тем, Казахстан при поддержке японских компаний получил 10% акций компании Westinghouse и доступ к западным атомным технологиям. Широко анонсированный в 2006 году проект создания Международного центра обогащения урана в Ангарске до настоящего времени также не введен в строй.

Следует отметить, что Владимир Путин в целом реализовал потенциал отношений с Казахстаном, который был сформирован рамочными договорами конца 1990-х годов. Он обеспечил статус границы, приграничного сотрудничества, граждан двух стран, определенный уровень экономического сотрудничества, интеграции и безопасности. За пределами этого круга вопросов приоритеты Москвы и Астаны заметно расходились. Примерно в одно и то же время президенты двух стран выдвинули противоположные стратегии развития. Россия — в качестве «энергетической державы» и глобального гаранта энергетической безопасности. Казахстан выбрал стратегию новой индустриализации и вхождения в число 50-ти наиболее развитых стран, что предусматривало намного более системный и масштабный характер реформ, чем в России.

1.4.5. Кыргызстан после «тюльпановой революции»

«Тюльпановая революция», приведшая к коренным изменениям в политической обстановке в Кыргызстане, произошла 24 марта 2005 года, сразу после парламентских выборов. В течение марта 2005 года южные города Джелал-Абад и Ош перешли под контроль оппозиционных советов. Тогда заметную роль играл бывший премьер-министр Кыргызстана, депутат Жогорку Кенеша, с 2002 года находившийся в оппозиции — Курманбек Бакиев.

Бакиев организовал выступления в Джелал-Абаде, а к 24 марта он перебросил в Бишкек около 20 тысяч демонстрантов, которые захватили ряд ключевых зданий. Президент Аскар Акаев бежал на российскую авиабазу в Канте и покинул страну. В новом оппозиционном временном правительстве Бакиев пользовался поддержкой Феликса Кулова, бывшего вице-президента, мэра Бишкека и министра национальной безопасности Кыргызстана. Во дни революции Кулов находился в тюрьме, однако его сторонники решительно поддержали смену власти. В результате политик был освобожден и принял участие в формировании новой властной команды.

10 июля 2005 года состоялись внеочередные президентские выборы, на которых победил Бакиев. Оформился тандем Бакиев-Кулов, между которыми было подписано соглашение. Россия поддержала Бакиева, поскольку полагала, что он не выступит союзником США, в отличие от более прозападных соратников по революции.

Главой новой оппозиции и движения «За реформы!» стал спикер Жогорку Кенеша КР Омурбек Текебаев, который инициировал конституционную реформу, чтобы укрепить положение парламента. 2-9 ноября 2006 года разразился политический кризис, когда парламентская оппозиция давила на президента с требованием подписать новую Конституцию КР. Парламент получил право формировать кабинет министров, Бакиев сохранил свой пост, а Кулов сложил с себя полномочия премьер-министра, его кандидатура не была принята парламентом. Фактически, уход Кулова был инспирирован Бакиевым, который утратил необходимость в подобном политическом попутчике.

На этом серия политических и конституционных кризисов не завершилась. Однако можно констатировать, что к настоящему моменту Курманбек Бакиев, после более чем трех лет политической борьбы, сумел выстоять под натиском бывших соратников по «тюльпановой революции» и постреволюционной оппозиции, а также сумел укрепить свое конституционное положение и нейтрализовать влияние оппозиции в парламенте.

База отношений между Россией и Кыргызстаном была заложена во время интенсивных двухсторонних переговоров при президенте России Борисе Ельцине. Основной темой в переговорах было развитие экономических отношений, остро необходимых Кыргызстану. В 1991-2000 годах было подписано около 70 соглашений только в области торгово-экономического сотрудничества.

В начале первого срока президента России Владимира Путина оформление российско-кыргызских отношений в долгосрочное партнерство находилось в завершающей стадии и ознаменовалось подписанием 27 июля 2000 года Декларации о вечной дружбе, союзничестве и партнерстве, а также Договора об экономическом сотрудничестве до 2009 года.

Интенсивным было военное сотрудничество. Между Россией и Кыргызстаном в 1991-2003 годах было подписано более 35 соглашений и протоколов.

В 2003 году в Канте была образована российская авиабаза, размещенная в рамках развития военного сотрудничества в ОДКБ, на котором были размещены штурмовики Су-25. Россия вынуждена была вложить в реконструкцию авиабазы 4,5 млн. долларов, однако этих затрат, как считают военные эксперты, недостаточно для создания полноценной авиабазы.

Тюльпановая революция в Кыргызстане и приход к власти Бакиева не привели к пересмотру соглашений с Россией. Более того, Бакиев после своего утверждения у власти сделал ставку на развитие отношений с Россией, особенно в экономической сфере, в строительстве крупных инфраструктурных проектов (Карамбаратдинских ГЭС), в укреплении вооруженных сил, а также в области интеграционных процессов.

Россия достаточно охотно оказывала помощь Кыргызстану. В частности, в 2006 году Кыргызстану было выделено $3 млн. в качестве поддержки Кыргызской армии. В России проходили капитальный ремонт кыргызские боевые вертолеты и самолеты. Оказание такой помощи не было обременительным для России, что и было причиной столь нетипичного для Москвы поведения.

В целом, за 2000-2007 годы кардинальных изменений в отношениях России и Кыргызстана не произошло, достигнутые успехи определяются развитием ранее заключенных соглашений, а также стремлением Кыргызстана к развитию отношений с Россией.

1.4.6. Возвращение Узбекистана

За путинский период Россия может похвастаться только одним геополитическим приобретением в регионе (и в целом, на постсоветском пространстве) — Узбекистаном. Однако если говорить о причинах перехода Ташкента в орбиту Москвы, то становится ясно, что собственно российских заслуг в этом процессе немного. Трагические события в узбекском городе Андижане в мае 2005 года получили неадекватную оценку со стороны ЕС и прежнего стратегического партнера Ташкента — США. На Западе действия оппозиционеров были представлены как борьба демократической оппозиции против каримовского авторитаризма. Узбекистан стал мишенью для политических нападок, а постоянные требования американских и европейских политиков и государственных деятелей обеспечить «объективное международное расследование ситуации в Андижане» вынудили президента Ислама Каримова искать выход из внешнеполитической изоляции и покровительства в Москве. Напомним, что до 2005 года Узбекистан занимал совсем иные позиции. В 1997 году он был среди организаторов ГУУАМ (наряду с Украиной, Грузией и Азербайджаном), структуры, призванной минимизировать российское доминирование в Евразии. Таким образом, политическая неадекватность Вашингтона и Брюсселя обеспечили Москве нового союзника. 14 ноября 2005 года Владимир Путин и Ислам Каримов подписали Договор о союзнических отношениях между Россией и Узбекистаном, а в марте 2006 года Ташкент денонсировал в одностороннем порядке Конвенцию стран-участниц ГУУАМ.

Важно понимать, что простое сохранение власти в руках постсоветской номенклатуры без серьезной модернизации (пусть и авторитарной) не сможет ликвидировать те вызовы, которые стоят сегодня перед Россией в Центральной Азии. Чтобы предотвратить исламизацию этих республик, политэлиты Узбекистана и Таджикистана должны уже сегодня выиграть битву за «новое поколение», сделав его главным проводником светской модернизации. Слабая ротация кадров и управленческий застой отвращают амбициозную молодежь от власти, толкаz ее в объятия непримиримой оппозиции. Сегодня авторитарные режимы Центральной Азии (в особенности узбекский) должны сделать акцент не на усилении полицейских начал, а на придании авторитаризму более модернизационного характера.

Особая статья — туркменский политический режим. Сегодня с полной уверенностью можно констатировать, что власть Гурбангулы Бердымухаммедова, пришедшего на смену Сапармураду Ниязову (Туркменбаши), пытается реализовать «бархатную революцию сверху» (при этом слово «бархатный» — ключевое в данном определении). Сколь глубоким окажется обновление по-туркменски, и не окажется ли оно сменой объекта «культа личности», покажет время.

1.4.7. Энергетическая политика в Центральной Азии в 2000-2007 годах

В энергетическая политике в Центральной Азии в 2000-2007 годах можно довольно отчетливо выделить два периода.

Первый период: 2000-2003 гг. — доминирование России в энергетической сфере в Центральной Азии. В это время был достроен крупный магистральный нефтепровод Каспийского трубопроводного консорциума (КТК), который дал возможность прямого экспорта казахстанской нефти в Европу через порт Новороссийск. В 2003 году был достигнут крупный успех, заключавшийся в подписании соглашения с Туркменистаном о поставке газа до 2028 года. В феврале 2003 года премьер-министр России Михаил Касьянов даже призвал создать «Евразийский газовый альянс», в который должны были войти Россия, Туркменистан, Казахстан и Узбекистан.

Доминирование России в Центральной Азии в это время было вызвано эксплуатацией советского наследства, которое привязывало страны региона к России. Российская сторона надеялась, с опорой на советское наследство, закрепить свое доминирующее положение и превратить три основных нефте- и газодобывающих страны Центральной Азии в «энергетических сателлитов» России. Однако эти надежды на оправдались.

Второй период — 2004-2007 гг. — стал временем выдавливания России из энергетической сферы в регионе. Начало этого этапа отмечается началом строительства в сентябре 2004 года первого магистрального нефтепровода, который не пролегал по территории России: Атасу — Алашанькоу. Этот нефтепровод впервые дал Казахстану возможность экспорта нефти без участия России.

В это время Россия практически не участвовала в развитии энергетического рынка в Центральной Азии и начала свои проекты очень поздно. Россия вела совместную добычу нефти и газа только в Казахстане и Узбекистане. В частности, в Узбекистане 6 месторождений природного газа совместно разрабатывали НХК «Узбекнефтегаз», ОАО «Газпром», а также ОАО «Лукойл». Проекты вступили в стадию реализации в 2006 году. В Казахстане в 2005 году были подписаны два крупных соглашения: по участию ОАО «Лукойл» в разработке шельфа Каспийского моря и по участию ОАО «Газпром» в переработке казахстанского газа на Оренбургском ГПЗ, а также в совместной разработке Имашевского газоконденсатного месторождения. Потому главное внимание уделялось странами региона проектам с третьими странами, в первую очередь с США и странами Евросоюза.

В 2005 году был запущен нефтепровод Баку — Тбилиси — Джейхан, давший возможность для экспорта казахстанской нефти в Евросоюз в обход территории России. Был построен нефтепровод Атасу-Алашанькоу. В 2006 году началось строительство магистрального газопровода Туркменистан — Китай мощностью 30 млрд. куб.м. газа, и было заключено соглашение между Казахстаном и КНР о расширении нефтепровода Атасу-Алашанькоу и соединении его с нефтепроводом Кенияк-Атырау, в результате чего будет создан трансказахстанский нефтепровод мощностью 20 млн. тонн.

В это же время произошло значительное увеличение цены на газ, который Россия закупала в странах Центральной Азии. Изменение цены см. в следующей таблице:

Долл./тыс. куб.м.	2005	2006	2007	2008
Туркменистан	44	60	100	150
Казахстан	50	50	140	165
Узбекистан	55	100	100	120

Очевидно, коренное изменение обстановки произошло вследствие политического решения Казахстана о диверсификации маршрутов экспорта энергоносителей. В 2003 и в начале 2004 года энергетическому сектору стран Центральной Азии ничто е угрожало. Наоборот, энергетический диалог ЕС-Россия шел успешно, и обсуждались перспективы создания общего энергетического рынка, в который явочным порядком вошли бы и страны Центральной Азии.

Решение руководства Казахстана о диверсификации маршрутов экспорта было сознательным отказом от вхождения в формат энергетического диалога ЕС-Россия и выбором самостоятельной энергетической политики.

Только в самом конце 2007 года наметились признаки определенного возвращения России в Центральную Азию, когда был возобновлен проект Прикаспийского газопровода, первоначально предназначавшегося для снабжения газом Украины. Теперь этот газопровод мощностью 30 млрд. куб.м. будет, вероятно, соединен с ЕСГ в России и перекачивать туркменский газ на экспорт в Евросоюз. Однако, скорее всего, реализация этого проекта не переломит тенденцию к диверсификации маршрутов экспорта энергоносителей, и не помешает реализации альтернативных российским трубопроводных проектов.

Реализованные энергетические проекты РФ в Центральной Азии

В Центральной Азии в 2000-2007 годах было реализовано два крупных энергетических проекта с участием России или в интересах России.

22 ноября 2000 года было завершено строительство нефтепровода Каспийского трубопроводного консорциума (КТК), соединяющего месторождение Тенгиз в Казахстане с нефтеналивным портом в Новороссийске. В настоящее время это основной экспортный нефтепровод для Казахстана.

В 2004-2006 годах в Туркменистане была проведена реконструкция магистрального газопровода «Средняя Азия — Центр» (САЦ), пролегающего по территории Туркменистана. Пропускная способность участка доведена до 100 млрд. куб.м. в год. Это была часть проекта общей реконструкции газопровода САЦ, что позволило бы экспортировать через Россию подавляюще большую часть добываемого в Центральной Азии газа. Однако до реконструкции участков САЦ в Узбекистане, Казахстане и России пока дело не дошло.

С 2006 года ОАО «Газпром» совместно с АО «КазМунайГаз» перерабатывает казахстанский природный газ на Оренбургском ГПЗ.

Также 12 декабря 2007 года подписано соглашение между Россией, Казахстаном и Туркменистаном по строительству Прикаспийского газопровода мощностью 30 млрд. куб.м. газа в год. Однако, реализация этого проекта делает маловероятным и невыгодным проект реконструкции газопровода САЦ.

Нереализованные энергетические проекты РФ в Центральной Азии

Нереализованных энергетических проектов в Центральной Азии при Путине было куда больше, чем реализованных.

Так, к числу нереализованных можно отнести проект расширения нефтепровода КТК до 67 млн. тонн нефти в год. Это должно было вывести нефтепровод на уровень рентабельности и замкнуло бы казахстанский нефтяной экспорт на Россию на продолжительный срок. Однако из-за разногласий внутри консорциума, а также из-за нежелания ОАО «Транснефть» инвестировать в нефтепровод КТК, реконструкция не состоялась.

Обсуждался проект расширения нефтепровода Атырау-Самара с 10 до 25 млн. тонн, по которому казахстанская нефть доставляется на НПЗ в России и в нефтеналивные порты стран Балтии, в первую очередь в Литву и Латвию. Однако этот проект также не был реализован.

Не состоялась реконструкция газопровода САЦ до 100 млрд. куб. м в год по территории Узбекистана, Казахстана и России. Вместо него был выбран вариант строительства Прикаспийского газопровода, который исключает из числа транзитных стран Узбекистан.

Обсуждалась организация транзита нефти по направлению Актау — Махачкала — Новороссийск в объеме 2,5 млн. тонн в год. Но этот проект, несмотря на появление в Казахстане современного нефтеналивного порта в Актау и современного танкерного флота, также не был реализован. Скорее всего, главной причиной было банкротство Северо-Каспийского морского пароходства.

В 2004-2006 годах был построен нефтепровод Атасу-Алашанькоу, мощностью в 10 млн. тонн нефти. После его достройки, Россия получила право прокачивать 5-7 млн. тонн нефти в год по этому нефтепроводу, но этим правом не воспользовалась.

Россия имела пакет акций в консорциуме по строительству нефтепровода Баку — Тбилиси — Джейхан. Однако из-за того, что создание этого нефтепровода было признано противоречащим интересам России, держатель пакета — НК «Лукойл», продал пакет акций в 2003 году.

 

1.5. Политика России в отношении «соотечественников за рубежом»

 

1.5.1. Внутренние ограничения внешней политики

Отношения со своей диаспорой — важнейшая составляющая внешней политики любого современного государства.

Прежде у России никогда не было своего опыта выстраивания отношений с соотечественниками за рубежом. В ХХ веке Москва и вовсе привыкла видеть в них скорее врагов, чем друзей. По официальным данным, после крушения Советского Союза у России оказалась по меньшей мере 25-30-ти миллионная диаспора по всему миру. Однако на протяжении 1990-х гг. Москва не сделала ничего, чтобы хотя бы просто наладить с ними постоянный контакт. Разве что в 1994 году была создана Правительственная комиссия по делам соотечественников за рубежом, однако её деятельность оставалась крайне слабой и ограниченной.

Одна из важнейших внешнеполитических концепций, мешающих России проводить собственную диаспоральную политику, это, конечно, концепция «соотечественников за рубежом». Её часто ругают, однако никаких изменений в этом плане за последние годы так и не было предпринято. В законе «О государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом», принятом ещё в мае 1999 года, под соотечественниками понимаются: граждане Российской Федерации, проживающие за рубежом; выходцы (эмигранты) из России (всех признанных форм её государственности); лица, состоявшие в гражданстве СССР; а также потомки всех перечисленных групп, за исключением потомков лиц титульных наций иностранных государств. Подобный подход превратил само понятие о «соотечественниках» в почти бессмысленное на практике определение, просто записывающее в их число едва ли всё население бывшего СССР.

Потребность в уточнении понятия была реализована в «Концепции поддержки Российской Федерацией соотечественников за рубежом на современном этапе», которая была утверждена президентом РФ в 2001 году. В ней было дано крайне расплывчатое определение скорее поэтического характера: соотечественниками «могут считаться лица, постоянно проживающие за пределами Российской Федерации, но связанные с Россией историческими, этническими, культурными, языковыми и духовными узами, стремящиеся сохранить свою российскую самобытность и испытывающие потребность в поддержании контактов и сотрудничестве с Россией». Такое определение, впрочем, имеет только рекомендательный характер. Далее в тексте вводится понятие о «российской диаспоре в зарубежных странах», но никаких дефиниций ему не даётся.

Подобный подход удобен разве что для привлечения в страну иммигрантов, но абсолютно обезоруживает Россию перед необходимостью выделять в своей политике различные группы населения соседних стран. Российский дипломатический язык не позволяет ясно сформулировать объекты государственной политики по поддержке соотечественников, поставить ясные цели и задачи взаимодействия с ними. Это, в свою очередь, препятствует решению такой важнейшей проблемы русских за границами России, как отсутствие общего механизма согласования позиций и целей, координации действий. В какой-то степени ситуацию спасает упор на статус русского языка, являющегося и государственным языком РФ.

На постсоветском пространстве помогать именно русским Россия не может, так как они в той же степени, что и представители титульных наций, являются российскими «соотечественниками». Максимум, который в подобных случаях может позволять себе Россия — это выражение несогласия с ущемлением прав той части населения Эстонии и Латвии, которой не предоставлено гражданство — здесь актуализируется общая концепция прав человека.

Ясно, что России необходимо выработать юридические нормы, которые позволили бы ей в своей политике выделять группы русскоязычных жителей соседних и отдалённых стран и открыто проводить особую политику, направленную на их защиту и поддержку.

Но для этого есть серьезнейшие внутрироссийские препятствия. В первую очередь, это то, что нигде в законодательстве Российской Федерации её государственность не увязана с русским народом. Термин «русский народ» отсутствует и в Конституции, и вообще в законодательстве РФ. Единственный случай появления русских в официальных документах РФ — это принятая в 1996 году «Концепция государственной национальной политики РФ». В ней есть упоминание о русском народе как об «опоре российской государственности». Однако «Концепция» утверждается указом президента и не имеет даже статуса закона.

По часто используемой узкой трактовке понятия, под «соотечественниками» понимаются носители культуры и языка какого-либо из «коренных народов России». Значительную роль в системе российских связей с организациями «российских соотечественников за рубежом» продолжают играть организации вроде Всемирного конгресса татар, отстаивающие с помощью них свои довольно своеобразные интересы. Однако, в отличие, например, от татар, за русскими нигде в законодательстве не закреплён статус коренного народа России. Русские остаются народом, не имеющим своего институционализированного самоуправления и какой-либо политической субъектности. Соответственно, федеральной наднациональной власти довольно сложно заниматься спонсированием формирования такой субъектности среди русских за рубежом. Больше того, Москва навязывает организациям соотечественников использование своей юридической лексики, согласно которой можно говорить не о русских, а только о российских соотечественниках. Не увязав государственность РФ с русским народом, невозможно проводить политику поддержки русских за рубежом.

Примечательно, что это свойство современной российской государственности воспроизводит и такая церковная организация, как Всемирный Русский Народный собор. Проведённый в марте 2007 года IX съезд особенно остро выявил его преимущественную ориентацию на внутрироссийские проблемы, а не на проблемы русских людей по всему миру. Например, представители татарского мусульманского духовенства играли в формировании его повестки дня гораздо более заметную роль, чем православные граждане Украины.

Необходимость придания русскому народу официального статуса признаётся многими. Уже несколько лет разрабатывается законопроект «Об основах государственной национальной политики РФ». Очередная редакция принята в ноябре 2006 года. Если в предыдущей русский народ был обозначен как «государствообразующий» и «самоопределившийся на всей территории РФ», то после активного сопротивления со стороны национальных республик, в последней версии он был назван просто «основой»: «Русский народ был и остается этнической, социальной, языковой и культурной основой РФ». После этого даётся пояснение, что «данное положение не отрицает ценности других народов РФ» — очень опасный, как представляется, ввод понятия о «ценности народа» в российское законодательство. Также в этой версии законопроекта впервые даётся определение российского народа как «гражданской многоэтничной нации». Перспективы его принятия по-прежнему туманны. Между тем, без ввода в действие такого или подобного ему закона невозможно и принятие разработанного уже закона «О языковой политике в странах СНГ», да и многих других. Принятие подобной серии законов развязало бы Москве руки для гораздо более активной политики на постсоветском пространстве, дало бы легальное с точки зрения международного права основание для вмешательства во внутренние дела соседей, позволило бы финансировать русские национальные организации.

Использование российского наднационального понятия о «соотечественниках» имеет и другие негативные последствия. Сейчас в России действует программа «О добровольном переселении в Россию соотечественников, проживающих за рубежом». Избрано 12 «пилотных» регионов, готовых к приёму мигрантов. Однако на деле это политика привлечения в Россию представителей народов бывшего СССР, которые сильно изменяют этнический ландшафт российских территорий. При этом собственно русское население ближнего зарубежья не получает никаких преференций.

1.5.2. Активизация «русского мира»

К 2007 году РФ наконец-то поставила своей целью наладить системные связи с российской диаспорой. И если в предыдущие годы политика в её отношении описывалась скорее в категориях морального долга, то теперь наступило всё большее осознание взаимовыгодности таких связей. Политика России в этом вопросе стала существенно меняться и активизироваться. Ещё в октябре 2006 года в Санкт-Петербурге был проведён Второй Всемирный конгресс соотечественников. На нём присутствовал и президент РФ, подтвердивший линию России на всемерную поддержку соотечественников и обозначивший важность для России этой тематики. По решению Конгресса при МИД РФ был создан Координационный совет соотечественников, первое заседание которого состоялось в марте 2007 г. Эта структура специально призвана заниматься правами соотечественников за рубежом и дополняет своей деятельностью Международный Совет российских соотечественников, который был создан Правительством Москвы ещё в 2002 году. В МИДе активизировался созданный ещё в конце 2005 года Департамент по работе с соотечественниками за рубежом. Началось изучение российской диаспоры, проведены комплексные мониторинги («Динамика политического поведения российских диаспор в государствах Евросоюза», «Российская диаспора на пространстве СНГ» и др.).

Перемены эти ожидались давно, но только теперь появилась возможность говорить о каких-то реальных сдвигах, пусть пока что и довольно малых. Возможно, определённую роль в этом сыграли события в Эстонии в мае того же года. Стихийно возникшее, но впечатляющее по масштабности протестное выступление русскоязычного меньшинства, наравне с абсолютно беспомощной позицией России (не сумевшей ни помочь своим «соотечественникам за рубежом», ни хотя бы сгладить отрицательный для неё международный эффект от этих событий), сделали вопрос координации политики официальной Москвы с представителями русскоязычных общественных организаций за рубежом актуальной политической задачей.

События в Эстонии были одним из выражений идущего по всему постсоветскому пространству кризиса процессов внутренней интеграции. В этих условиях перед русскими меньшинствами стоит труднейшая задача скорейшего формирования сильных диаспоральных организаций и создания поля русской политики, представительства интересов русскоязычных меньшинств в парламентах. Осуществление всего этого без целенаправленной поддержки со стороны России немыслимо.

В 2007 г. была проведена большая серия мероприятий в связи с объявлением 2007 года Годом русского языка за рубежом. 21 июня 2007 года создан фонд «Русский мир», основная цель которого — поддержка русского языка. 4 ноября Фонд провёл в МГУ первую «Ассамблею Русского мира». На ноябрь 2008 года планируется проведение Всемирной конференции соотечественников, которая должна стать репетицией Всемирного конгресса соотечественников, намеченного на 2009 год. Как говорит Александр Чепурин, директор Департамента по работе с соотечественниками за рубежом МИД РФ, «без большой натяжки можно сказать, что российская диаспора просыпается». Очень важно, что изменился сам характер сотрудничества России с соотечественниками: акцент перенесён с вопросов осуществления гуманитарной помощи на взаимное партнёрство. «Мы хотим, чтобы российская диаспора в любой стране сплотилась на общих для большинства соотечественников ценностях и интересах». Однако большой проблемой всё ещё остаётся формулирование самих этих целей, осознание общих интересов.

Одним из способов обойти понятие «российский соотечественник» стала фактическая легализация в 2007 году самого понятия «Русский мир» и, соответственно, «ценности Русского мира», «интересы Русского мира». Юридического закрепления этого понятия по-прежнему нет, однако его употребление распространяется всё более широко. К положительным моментам стоит отнести и всё более утверждающееся за рубежом лингвоцентричное понятие о «русских». Большинство русских организаций заявляют, что в сферу их деятельности попадает всё русскоязычное население их стран и регионов. Именно такому пониманию русскости и способствует, в условиях господства в России био-социальных понятий об этнической идентичности, выражение «Русский мир». Особенно это важно для Украины и Белоруссии, где на значительных территориях различие между русскими и представителями титульной национальности носит откровенно фиктивный характер графы «национальность» в старых паспортах, но при этом не имеет никакого выражения ни в культуре, ни и языке.

Гораздо более пристальное внимание работе с соотечественниками стали уделять российские загранучреждения. В ноябре 2007 года В. Путин в своём кремлёвском выступлении перед главами дипломатических миссий к приоритетам российской внешней политики отнёс и создание устойчивых механизмов обеспечения законных прав соотечественников, проживающих за рубежом. В 2007 году было проведено около 60 страновых конференций и семь региональных конференций соотечественников (например, Конференция соотечественников стран Европы в Праге, стран Центральной Азии в Бишкеке). Повсюду создавались координационные советы диаспоральных организаций, причём это касалось даже таких экзотических стран, как Египет. Плодятся новые печатные и Интернет-издания.

Особенно активизировалась деятельность русских организаций в Европе. Ещё 17 июня 2005 года 34-мя участниками была учреждена общественная организация русскоязычных жителей ЕС — Европейский русский альянс. Тогда же четыре существующие русские партии ЕС (Объединение «За права человека в единой Латвии», «Союз русских Литвы», «Русская партия Эстонии» и «Партия в защиту русофонии Франции») образовали Федерацию русских партий Европы. 9-10 июня 2007 года в Кёльне состоялся Первый Всегерманский съезд российских соотечественников под характерным названием «Несбывшиеся мечты или нереализованные возможности». На нём приняли решение организовать рабочую группу для создания Общественного союза, представляющего интересы и права соотечественников. 1-2 октября 2007 года в Брюсселе состоялся Европейский русский форум на тему «Русскоговорящее общество Европы и его роль в отношениях ЕС — Россия». Большое значение имеет, несомненно, и долгожданное подписание Акта канонического общения РПЦ и РПЦЗ в мае 2007 года.

1.5.3. Объединения русских соотечественников на Украине

Труднее всего процесс русской консолидации проходит в стране, в которой русские и русскоязычные жители составляют как минимум половину населения — на Украине. В то же время, именно здесь активизация деятельности русских организаций, возможно, наиболее заметна.

11 февраля 2007 г. в Киеве было создано Объединение организаций соотечественников «Русское содружество», соединившее около сорока общественных организаций по всей стране. В июне оно получило официальную регистрацию, что само по себе можно считать большой победой. 15-16 декабря 2007 года в Ялте состоялась Всеукраинская конференция русских организаций, на которой был создан Всеукраинский совет российских соотечественников (ВСРС). В его задачи входит наладить координацию усилий русских организаций на Украине, их взаимодействие. В планах — создание трёхступенчатой структуры представительства и управления.

Тогда же — в декабре — ВСРС предложил русским организациям проект «Декларации прав русской культуры на Украине», которая должна быть принята в ходе намеченной на весну 2008 года всеукраинской конференции организаций российских соотечественников («Гуманитарный съезд» русских общественных организаций в городе Северодонецке). Это мероприятие должно стать также своеобразным «Северодонецком-2» — съездом депутатов всех уровней, представляющих интересы территориальных общин Юго-Востока и Центра Украины. Запланирован ряд мероприятий по защите русского языка. Целью такого съезда должна стать защита русскоязычного населения страны. Очевидно, что повторное премьерство Юлии Тимошенко обещает новое усиление наступления на права русскоязычного населения Украины. В 2009 году планируется широко отметить 200-летие со дня рождения Н.В.Гоголя и 300-летие победы русской армии в Полтавской битве.

Основная цель сейчас — поднятие официального статуса русского языка. В настоящее время уже ясно, что волна признания русского языка советами областей Украины ни к чему не привела. Как подчёркивает председатель Русской общины Крыма С. Цеков, «до тех пор, пока не будет сформировано Русское национальное движение, пока на площадь не выйдут 10-15 тысяч человек в защиту своих законных прав, — права русско-культурного населения будут нарушаться». А здесь кроются важнейшие проблемы для всего Русского мира, решения которых ещё не видно.

И в первую очередь: русское движение почти нигде не представлено в политике. Отчасти это уже не так для стран ЕС (и это завоевания самого последнего времени), но это полностью так для Украины. Интересы русскоязычного избирателя обещают отстаивать партии, далёкие от русской идентичности и собственно русских проблем, однако пользующиеся господством на региональном уровне власти (в советах) и значительным влиянием в столице. Такая ситуация приводит к стагнации русского движения, к замораживанию основных проблем. Их решение — только в формировании русскоязычными гражданами Украины партии русских интересов. Потенциально располагая очень крупным электоратом, она могла бы проводить через парламент важнейшие для них решения и, возможно, участвовать в деятельности коалиционных составов правительства. Однако до 2007 года даже разговоров о перспективе её создания почти не шло.

И только 8 декабря 2007 г. Объединение «Русское содружество» издало специальную декларацию о необходимости создания новой политической партии, для которой главной целью являлась бы защита прав и интересов русского населения Украины. Такое заявление со стороны одного из крупнейших панукраинских объединений русских общественных организаций можно считать крайне важным моментом — тематика создания Русской партии вошла в политический дискурс страны.

Одновременно всё более явным становится тот факт, что строить взаимоотношения с «соотечественниками за рубежом» на территории Украины, Белоруссии и Казахстана Москва должна иным образом, чем с диаспорами «соотечественников» в более отдалённых странах. Россия до сих пор не сделала различия в своей политике относительно организаций российских соотечественников в странах нетрадиционного проживания русских и в странах, в которых русские имеют историческое право считаться автохтонным населением. В Координационном совете соотечественников, например, Украину представляет всего три человека — как всего лишь одну из стран проживания русских диаспор.

Немаловажно, что некоторые организации это свойство российской политики пытаются преодолеть (по крайней мере, на уровне утверждений). В одном из заявлений Объединения «Русское содружество» довольно открыто говорится, что вся «Украина — неотъемлемая часть Русского Мира». Возможно, выход из этого положения может быть найден через введение в российский понятийный обиход, помимо «Русского мира», ещё и понятия о «Русской земле». Будучи традиционным для русской культуры, оно, кстати, по-прежнему актуально для Русской православной церкви, как обозначение пределов традиционной канонической территории. Только тогда русские Украины, Белоруссии и Казахстана в глазах российских чиновников смогли бы превратиться из эмигрантских общин в полноправные части русского народа, оторванные от российской государственности.

Отношения России со своей диаспорой ещё не вышли из подготовительной стадии, однако реалии современной политики всё более требуют их скорейшего становления и задействования. Первые шаги к изменению ситуации в лучшую сторону Москвой сделаны, однако трудно представить их успешное развитие без урегулирования внутрироссийских проблем, которые делают невозможным даже формулирование операционного понятия о «соотечественниках за рубежом».

 

1.6. Непризнанные государства

 

1.6.1. Роль РФ в урегулировании вооруженных конфликтов 1990-х гг.

Россия в первой половине 1990-х годов без помощи США и Европейского союза остановила шесть вооруженных конфликтов на территории бывшего СССР. Грузино-осетинский и молдавско-приднестровский конфликты были остановлены летом 1992 года, грузино-абхазский конфликт и внутригрузинская гражданская война — осенью 1993 года, армяно-азербайджанский конфликт из-за Нагорного Карабаха — в мае 1994 года, гражданская война в Таджикистане — в 1997 году. Более того, в Таджикистане именно Россией была предложена эффективная модель постконфликтного урегулирования. Что же касается «замороженных конфликтов», то благодаря российским миротворцам около 70 тысяч грузин (по официальным оценкам Тбилиси — 55 тыс. чел.) смогли вернуться на абхазские земли, а территории Южной Осетии и Приднестровья обошлись без крупных этнических чисток и депортаций. Заключенные ельцинской Россией договоренности — Дагомысское соглашение по Южной Осетии (1992), Московское соглашение по Абхазии (1994), Московский меморандум 1997 года по Приднестровью — легли в основу миротворческого процесса. Мир в Нагорном Карабахе на сегодняшний день мир держится на одном единственном основании — Соглашении о прекращении огня, достигнутом при решающей роли Москвы в мае 1994 года. В Карабахе и семи оккупированных районах вокруг него нет миротворческих сил. Кроме Соглашения 1994 года, никто из коспонсоров мирного процесса до сих пор не смог придумать новые механизмы обеспечения безопасности.

В 1990-е гг. миротворческий процесс, хотя бы отчасти (в отличие от сегодняшнего дня), прогрессировал. В мае 1996 года был подписан «Меморандум о мерах по обеспечению безопасности и укреплению взаимного доверия между сторонами в грузино-осетинском конфликте», а в феврале 1997 года — «Порядок добровольного возвращения беженцев и вынужденных переселенцев в места прежнего проживания в Южной Осетии и во внутренних районах Грузии». Был создан спецкомитет по возвращению беженцев. Продолжением ельцинской дипломатии стало российско-грузинское межправительственное соглашение 2000 года о взаимодействии в восстановлении экономики в зоне грузино-осетинского конфликта и о возвращении беженцев (из которого Тбилиси сегодня хочет в одностороннем порядке выйти). Что же касается Приднестровья, то вслед за Меморандумом 1997 года было подписано «Соглашение о мерах доверия между Республикой Молдовой и Приднестровьем» (20 марта 1998 года), а также принято «Совместное заявление по вопросам нормализации отношений между Республикой Молдова и Приднестровьем» (16 июля 1999 года). В силу разных обстоятельств эти соглашения и договоренности так и не смогли заработать в полную силу.

Главной заслугой Москвы в 1990-е гг. было то, что именно российские политики не допустили «разморозки конфликтов» вокруг де-факто государств, а также смогли обеспечить необходимый и достаточный минимум условий для социального и гуманитарного развития этих территорий «спорного суверенитета» (термин российского политолога Артура Цуциева). В 1998 году Москва предотвратила эскалацию грузино-абхазского конфликта на Востоке Абхазии (Гальский район). Москва же в значительной степени содействовала экономической реабилитации Южной Осетии на протяжении всех 1990-х гг..

Наиболее активной позиция Москвы была в тех непризнанных государствах, которые имели с РФ непосредственную границу (Южная Осетия и Абхазия). В Нагорном Карабахе Москва изначально дала свое согласие на интернационализацию конфликтного урегулирования (под эгидой ОБСЕ). В случае же с Приднестровьем Москва вместе с Киевом взяли на себя роль государств-гарантов миротворческого процесса.

1.6.2. Поворот Москвы к непризнанным государствам

В 2000-е гг. взаимоотношения непризнанных государств с их бывшими «метрополиями» даже условно не могут быть описаны в рамках процесса «мирного урегулирования». Грузия и Молдавия стали планомерно играть на разрушение прежних миротворческих форматов, балансируя подчас на грани возобновления вооруженных конфликтов. Вместе с тем, существенно выросла политическая роль непризнанных государств, — которые мы в дальнейшем будем именовать также «де-факто государствами», поскольку их фактическая внутренняя состоятельность представляет собой факт более весомый, чем отсутствие формального внешнего признания, — заметно возросла. До этого времени их рассматривали не более, чем как последствия этнополитических конфликтов на постсоветском пространстве.

По справедливому замечанию британского исследователя Лоренса Броерса, «вместо того, чтобы видеть в этих образованиях самостоятельную политическую среду, де-факто государства воспринимаются только в контексте их взаимодействия с внешними игроками и мирными процессами». В течение 1990-х гг. подобный подход разделяли в целом и российские политики и дипломаты. В той мере, в какой сохранялись рычаги влияния на руководство Грузии и Молдовы, Москва не стремилась к интенсификации диалога с Тирасполем, Сухуми и Цхинвали (ограничиваясь поддержкой безопасности в конфликтных точках, поддержкой переговорного процесса и диалога между враждующими сторонами).

Переломным моментом российской политики по отношению к «параллельному СНГ» стал 2003 год. Начиная с 2003-го, официальный Кишинев отказался от эксклюзивной роли Москвы в урегулировании молдавско-приднестровского конфликта. В этой связи часто говорится и о «предательстве» президента Молдовы, коммуниста Владимира Воронина (изначально позиционировавшего себя как пророссийского политика), и о давлении США на молдавского президента. Однако реальность состоит в том, что Воронин в значительной мере просто не смог игнорировать общественные настроения 2003 года. Кишиневская улица и новое поколение молдавских политиков оказались не готовы к тому, чтобы принять мир из рук Москвы. И этот отказ стал стратегическим выбором Молдовы, не подверженным влиянию «винных» кампаний (запрета на ввоз молдавских вин со стороны РФ), сколько бы чувствительны они ни были для молдавской экономики. 2003 годом датируется и грузинская бархатная революция.

Провал «плана Дмитрия Козака» (проект по созданию федеративного единого Молдавского государства с включением в его состав Приднестровья) и «революция роз» в Грузии окончательно вывели Молдову и Грузию из орбиты Москвы. Де-факто государства стали фактически «последним доводом» Москвы по отношению к геополитическим беглецам. С этого времени Кремль рассматривает де-факто образования, как некие самостоятельные сущности, имеющие собственное (не только околоконфликтное) значение.

1.6.3. Проблема демократизации де-факто государств

Тезис о самостоятельном значении и автономной логике развития де-факто государств находит свое подтверждение в динамике их внутриполитической жизни. Несмотря на очевидную зависимость от Москвы, они продемонстрировали высокую сопротивляемость к ее вмешательству во внутриполитические процессы. И в меру этой сопротивляемости — весьма высокий уровень политической мобилизации и демократического участия населения в формировании государственной власти.

Опыт вмешательства Москвы во внутреннюю политику непризнанных государств оказался весьма поучительным. В октябре 2004 года Москву ожидал сюрприз — электоральный успех кандидата в президенты Абхазии Сергея Багапша, политика, которого российская власть активно «сдерживала». Сухумский провал Кремля был вызван переоценкой степени «консолидации» абхазского общества, полным игнорированием роли общественных структур и институтов, автономных от власти, безразличием к региональным проблемам и региональной специфике. Упорное нежелание признать провал собственных политических технологий и попытки исправить ошибки путем жесткого прессинга на Абхазию имели лишь один результат: рост недоверия к России как к гаранту абхазского суверенитета.

В декабре 2005 года Кремль ждал другой аналогичный сюрприз — поражение приднестровской «партии власти» «Республика» и победа движения «Обновление», за которым стоит крупнейший субъект экономики ПМР — фирма «Шериф», на парламентских выборах. Главным итогом победы «Обновления» стало избрание ее формального лидера Евгения Шевчука, замыкающегося на «Шериф», спикером Верховного Совета нового созыва. Новый спикер активно выступает в пользу более открытой экономики: «Приднестровье сможет выжить в современных условиях, но не сможет развиваться. Инвесторов опасаются. [...] Если такое положение сохранится, люди, занятые в сфере малого и среднего бизнеса, уедут в более стабильные страны, и останутся одни только пенсионеры и радикалы». Приступив к работе, Евгений Шевчук и его сторонники пытались подвергнуть публичной критике работу силовых структур республики. И хотя в декабре 2006 года он не участвовал в президентских выборах в Приднестровье, а победу одержал давний партнер Кремля Игорь Смирнов, становится ясным, что ассоциируясь с противодействием демократизации власти, Москва неизбежно проигрывает борьбу за будущее непризнанных государств. Процесс их демократизации обусловлен высокой степенью демократического участия, высокой интенсивностью гражданского сознания в этих некогда «партизанских республиках». Если Приднестровье еще не перешагнуло через сложный рубеж смены президентской власти, то абхазский пример уже продемонстрировал успешную и внутренне органичную модель демократизации.

Если Кремль прямо или косвенно противопоставит себя процессу демократизации, завтра этот процесс пойдет уже помимо воли России, с другими лидерами и другими спонсорами. И не факт, что тогда именно наша страна инициирует процесс международного признания непризнанных республик СНГ.

1.6.4. Косовский прецедент и международное обсуждение

проблемы непризнанных государств

Рост геополитической роли этих образований произошел во многом из-за формально внешних причин — этнополитического самоопределения на Балканах. В результате на карте мира появилось (впервые после 1918 года) независимое Черногорское государство (на сей раз в виде республики). Самоопределение бывшей сербской автономии Косово активно поддержано США и странами Европейского Союза. Возможность нарушения принципа территориальной целостности и успешный прецедент этнополитического самоопределения вызвали повышенный интерес у лидеров непризнанных государственных образований постсоветского пространства.

Конфликт вокруг статуса Косово заставил и российское руководство публично поставить вопрос об отношении к постсоветским непризнанным республикам. Представители РФ, начиная с президента Владимира Путина, озвучили так называемый «универсальный» подход к косовской проблеме. В данном случае речь идет о том, что косовский опыт сецессии может быть использован и при урегулировании «замороженных конфликтов» на постсоветском пространстве, т.е. для возможного самоопределения Приднестровья, Южной Осетии, Абхазии. По словам российского президента, «если кто-то считает, что Косово можно предоставить полную независимость, то почему тогда мы должны отказывать в этом абхазам или южным осетинам… Мы знаем, например, что Турция признала Турецкую Республику Северного Кипра. Я не хочу сказать, что и Россия тут же немедленно признает Абхазию или Южную Осетию в качестве независимых и самостоятельных государств, но такие прецеденты в международной жизни есть… Чтобы действовать справедливо, в интересах всех людей, которые проживают на той или иной территории, нам нужны общепризнанные, универсальные принципы решения этих проблем».

«Универсальным» этот подход можно назвать лишь с известными оговорками. Косовский прецедент Владимир Путин не распространяет на Нагорный Карабах, ограничивая возможность его применения Абхазией, Южной Осетией и, гораздо большим числом оговорок, Приднестровьем. Москва, имеющая гораздо более конструктивные отношения с Азербайджаном, чем с Молдовой и Грузией, стремится лишний раз не обострять отношения с официальным Баку.

Следует сказать, что призыв к выработке «универсального» подхода нашел понимание среди экспертов в США и в Европе. Пожалуй, впервые после 1990-х гг. в западной политологии о де-факто государствах заговорили не просто как о продуктах российского вмешательства в этнополитические конфликты на территории сопредельных стран, а как об образованиях, имеющих внутреннюю динамику, способных к трансформациям.

По словам британского эксперта Томаса де Ваала, «многие внешние наблюдатели ошибочно считают Абхазию всего лишь российским марионеточным государством. Конечно, Россия использует ее неопределенный статус в своих целях, но Сергей Багапш, действующий президент был избран вопреки пожеланиям Москвы, а многие абхазы недовольны ползучей аннексией Москвы». Де Ваал даже ставит риторический вопрос: «Как долго можно отрицать их право на независимость? Здесь не все так просто. Но альтернатива — сохранение конфликтов в замороженном состоянии и целых территорий как мировых «сирот»- также неприемлема».

Схожим образом Анатоль Ливен и Джон Халсман призывают американских и европейских политиков к реализму. Они также задаются двумя вопросами. Готов ли Запад просчитать последствия даже от непрямого столкновения России и США ради того, чтобы Грузия установила свою юрисдикцию в Южной Осетии? Второй вопрос: «Готов ли Запад рисковать своими бесценными жизнями в будущей кавказской войне?» Ливен и Халсман, сравнивая косовский казус с абхазским и осетинским, делают вывод, что и албанцы не согласятся на реинтеграцию с Сербией, и абхазы с осетинами — на реинтеграцию с Грузией. В целом ряде работ британского эксперта по Нагорному Карабаху Лоренса Броерса звучит тезис о высоких демократических достижениях в этом де-факто государстве, которое тот же Freedom House поставил по рейтингу выше, чем и Азербайджан, и Армению.

Приднестровская проблема также стала широко обсуждаться в США. В 2006 году в Штатах было опубликовано 2 доклада о ситуации в ПМР. В первом из них «Размораживание одного конфликта: аспекты сепаратистского кризиса в Республике Молдова» (июль 2006 г.), подготовленном Ассоциацией адвокатов Нью-Йорка, были изложены следующие выводы:

Приднестровье не имеет права на внешнее самоопределение;

результаты приватизации в Приднестровье могут быть не признаны;

Россия несет ответственность за сохранение сепаратистского кризиса и его последствия.

Однако уже во втором докладе (апрель 2006 г.), представленном Международным Советом по демократическим институтам и государственному суверенитету «Государственный суверенитет ПМР в соответствии международным законодательством» были сделаны прямо противоположные выводы. При этом акцент делался, прежде всего, на формировании жизнеспособных институтов власти в ПМР.

1.6.5. Реваншизм «метрополий»

Обострение проблемы постсоветских непризнанных государств связано не только с международной дискуссией вокруг Косово, но и с планомерной активизацией т.н. «метрополий» (т.е. государств де-юре, заинтересованных в восстановлении своей территориальной целостности за счет де-факто государств). В 2004-2006 гг. произошла практически повсеместная «разморозка» конфликтов.

В 2004 году Михаил Саакашвили стал демонстративно нарушать Дагомысские соглашения, установившие в 1992 году правила и формат конфликтного урегулирования. «Если в рамках Дагомысских соглашений на территории Цхинвальского района (официальное название Южной Осетии в Грузии — авт.) нельзя поднимать грузинский флаг, я готов выйти из этих соглашений». Полтора года назад 20 июля 2004 г. грузинский президент впервые публично заявил, что не исключает возможности денонсации соглашений, являющихся единственной правовой основой (!) урегулирования грузино-осетинского конфликта.

Затем пришла очередь Приднестровья. Сначала Молдова, а весной 2006 года Украина решили с помощью экономических рычагов вывести из игры строптивых «приднестровских сепаратистов». Решившись на поддержку официального Кишинева, Киев, таким образом, фактически в одностороннем порядке изменил свою роль в урегулировании молдо-приднестровского конфликта. Украина из страны-гаранта миротворческого процесса превратилась в государство-союзника одной из сторон конфликта.

Затем в дело снова вступила Грузия. Кодорская операция Михаила Саакашвили, проведенная в конце июля — начале августа 2006 года, имела не только политический смысл (стремление к изменению статус-кво в зоне грузино-абхазского конфликта), но и правовое измерение (одностороннее нарушение Грузией Московских соглашений 1994 года, регламентирующих миротворческую операцию). В этой связи основами российской политики по отношению к де-факто государствам стали, во-первых, сохранение статус-кво для противодействия «разморозке» конфликтов, а во-вторых, апелляция к «косовскому казусу» как к возможности для самоопределения «параллельного СНГ».

Вместе с тем следует отметить, что еще нигде ни один российский официальный представитель не поставил под сомнение территориальную целостность Молдовы, Грузии или Азербайджана. Напротив, именно этот принцип декларируется и признается во всех официальных выступлениях. Однако политическое патронирование Москвы дает возможность де-факто государствам реализовывать сценарий «окончательное самоопределение».

1.6.6. Парад референдумов в СНГ-2

Для реализации стратегии «окончательного самоопределения» элиты de facto государств использовали «черногорский инструмент» — механизм референдума об отделении. Спустя 15 лет после проведения «парада суверенитетов», на постсоветском пространстве начинается «парад референдумов». 17 сентября 2006 года в Приднестровье прошел референдум, на который было вынесено два вопроса:

«1. Поддерживаете ли Вы курс на независимость Приднестровской Молдавской Республики и последующее свободное присоединение Приднестровья к Российской Федерации? 2. Считаете ли Вы возможным отказ от независимости Приднестровской Молдавской Республики с последующим вхождением Приднестровья в состав Республики Молдова?».

В ноябре 2006 года вопрос о независимости Южной Осетии был также вынесен на референдум. Юго-осетинский плебисцит прошел одновременно с президентскими выборами в непризнанной республике. Совпадение референдума с президентскими выборами не является случайным. В этой ситуации, призвав голосовать не за себя лично, а за олицетворяемый собой курс на независимость, президент республики Эдуард Кокойты пытался получить дополнительную легитимность. Таким образом, глава Южной Осетии (по крайней мере, в публичном пространстве) стремился отождествить себя как политика с идеей независимости. 10 декабря 2006 года в Нагорном Карабахе прошел конституционный референдум.

Парад референдумов в СНГ-2 кажется нам вполне обоснованным по трем причинам.

Во-первых, плебисциты начала 1990-х гг. проходили, как правило, или в условиях открытых вооруженных конфликтов непризнанных республик с «материнскими территориями». В этом плане их легитимность намного ниже, чем аналогичное голосование в условиях мирного времени. Спустя 15 лет, государства СНГ-2 продемонстрировали не только тем странам, в состав которых они де-юре входят, но и всему миру свою жизнеспособность. И у ПМР, и у Абхазии, и у Нагорного Карабаха есть своя контролируемая территория, своя законодательная база, своя система образования, наконец. Не будем забывать афоризм «железного канцлера» Отто фон Бисмарка: франко-прусскую войну выиграл прусский учитель. В Приднестровье сегодня 13 тыс. студентов, т.е. 13 тыс. молодых людей, жизнь которых уже никак не связана с Молдовой. Несколько особняком стоит здесь Южная Осетия, являющаяся слабым звеном в смысле государственного развития. Здесь можно вспомнить и об отсутствии сплошной этнической территории, и о шахматном порядке осетинских и грузинских поселений. Столицу Южной Осетии Цхинвали отсекает от Северной Осетии (а значит и от России) так называемый «Лиахвский коридор» (грузинские села, расположенные на одноименной реке).

Тем не менее, как показывают опросы и иные социологические исследования (одно из таковых было проведено Институтом государственного управления имени Кеннеди в 2003 году), среди тех жителей Южной Осетии, кому сейчас 20-27 лет, процент сторонников юрисдикции Грузии равен нулю. Таким образом, нынешняя волна референдумов — это некое подведение итогов независимого развития, обновление «легитимности», установка более высокой планки ориентации на самоопределение.

Второе основание — это демонстрация внешнеполитических приоритетов непризнанных образований. Хотя это правило будет соблюдено в каждом случае по-разному. Если в ПМР и в Южной Осетии референдум — это заявка на стратегический выбор в пользу России, то в НКР плебисцит по Конституции — это, прежде всего, территориальная и политическая институционализация.

И, наконец, в третьих, нынешняя волна плебисцитов — это стремление к доказательству того, что Косово — это не «unique case».

1.6.7. Выводы

Судьба проекта «окончательное самоопределение» во многом зависит от действий России. Здесь следование сложившимся мифам и стереотипам (поддержка исключительно представителей «партии власти», отказ от демократизации де-факто государств, нежелание искать союзников в вопросе о перспективах их признания за пределами СНГ и «оси зла») могут существенным образом помешать тому, чтобы постосоветские непризнанные государства стали бы государствами de jure. Между тем определенные предпосылки для «смены вех» мирового сообщества на этом направлении есть. Более того, представители ЕС и США, все еще не признавая референдумы и выборы в СНГ-2 (параллельном СНГ), уже не могут игнорировать реальный, неимитационный характер этих государственных образований. В кулуарах различных международных конференций и форумов этот тезис не раз озвучивался Американскими и европейскими политиками.

А потому, планируя задачи на долгосрочную перспективу, России следует исходить из нескольких важных посылок.

Во-первых, необходимо убедить ведущих мировых акторов в том, что де-факто государства являются жизнеспособными образованиями, а уход России из регионов, в которых эти государства существуют, не обеспечит мира и стабильности. Вывод кастрированной (до двух полков) 14-й армии из ПМР не сделает приднестровцев образцовыми гражданами Молдовы. Уход российских миротворцев не сделает осетин и абхазов грузинофилами. Иначе говоря, России важно доказывать, что ее роль — стабилизирующая. И хотя РФ можно посчитать «нечестным брокером» в этой игре, следует признать, что все остальные — гораздо хуже и уж точно не столь эффективны.

Во-вторых, существование де-факто государств есть сам по себе стабилизирующий фактор. Разрушение их инфраструктуры будет гораздо большей проблемой, чем их существование. Другой вопрос — модернизация и демократизация де-факто государств. Что бы ни говорили критики американской и европейской политики, процессы демократизации и модернизации ПМР, Абхазии, ЮО и НКР — необходимая предпосылка для их будущего признания. И если Россия сегодня не возглавит этот процесс, другие желающие найдутся. И именно эти желающие поведут под венец признания Приднестровье и Абхазию, а не Россия. Вообще, критика американской внешнеполитической стратегии не должна означать автоматический отказ от демократических ценностей и внутри России и за ее пределами (увы, у нас эти явления четко не разграничиваются).

И последнее. С практической точки зрения, решающую роль играет политическое, а не правовое (формально-юридическое) признание. США работают с Тайванем или финансируют социальные проекты в НКР (по $5-10 млн. в год выделяются Конгрессом) без официальных деклараций об их признании. С Сомалилэндом активно работает Израиль, также не объявляя об официальной поддержке бывшего британского протектората. Естественно, и сама Британия «работает» с подданными бывшей империи. Однако прецедент Косово демонстрирует, что лидеры западного мира далеко не всегда демонстрируют в вопросах международного статуса этот «прагматический» подход. Напротив, в тех регионах, которые США и Европейский Союз непосредственно включают в зону своей ответственности, вопросы о правовом статусе территорий спорного суверенитета ставятся и решаются ими в приоритетном порядке. Постсоветская история балканского региона вполне наглядно это продемонстрировала.

Больше того, как для Соединенных Штатов, претендующих на эксклюзивное мировое лидерство, так и для Европейского Союза, претендующего на формирование гармоничного наднационального пространства, сама способность к формированию статуса спорных территорий имеет принципиальное идеологическое значение. Без демонстрации этой способности ни Вашингтон, ни Брюссель не могут осуществлять ту форму лидерства, к которой они стремятся. Соответственно, Москва, в той мере, в какой она стремится к лидерству на постсоветском пространстве и включает его в сферу своей ответственности, не должна выносить за скобки вопрос о статусе пророссийских непризнанных государств. Тем более, что к максимальной определенности в этом вопросе стремятся и участники неурегулированных конфликтов, и внерегиональные силы.

 

***

 

Таким образом, сегодня Россия стоит перед необходимостью серьезнейшей корректировки своей внешней политики на постсоветском направлении. Анализ возможностей и воссоздание перспективных направлений этой политики не входит в предмет этого подводящего итоги доклада. В его рамках мы лишь фиксируем, что, если в ближайшее время Россия не изменит свою стратегию и не переосмыслит свою политическую миссию на постсоветском пространстве, ее ожидает не просто радикальное сокращение влияния на соседей, но коренное изменение статуса на территории бывшего Советского Союза. Из регионального лидера Российская Федерация превратится просто в самое крупное государство этой части Евразии, причем далеко не самое успешное с точки зрения экономического и социального развития. Это, в свою очередь, повлечет кардинальное переосмысление роли России на глобальном уровне.

 

Часть 2. Россия и Европа

 

Незадолго вступления Владимира Путина в должность президента Россия и Европейский Союз обменялись документами, декларирующими основные принципы политической стратегии в отношении друг друга. ЕС принял «Общую стратегию по отношению к России» (Кёльн, 3-4 июня 1999 г.), а Россия «Стратегию развития отношений Российской Федерации с Европейским союзом на среднесрочную перспективу (2000 — 2010)» (подписана в Хельсинки, 22 октября 1999 г.). В последней значилась задача «придания партнёрству Россия — ЕС стратегического характера». Одновременно делалось уточнение, что партнёрство РФ и ЕС «в рассматриваемый период будет строиться на базе договорных отношений, то есть без официальной постановки задачи присоединения или «ассоциации» России с Европейским Союзом». В «Коллективной стратегии ЕС в отношении России» указывалось, что ЕС «приветствует возвращение России на принадлежащее ей по праву место в семье европейских народов в духе дружбы, сотрудничества, честного согласования интересов и на основе уважения общих ценностей, составляющих общее наследие европейской цивилизации». Среди основных целей была указана заинтересованность в «придании России способности к интеграции в общеевропейское экономическое и социальное пространство».

Эти документы развивали «Совместную политическую декларацию о партнёрстве и сотрудничестве между РФ и ЕС», принятую в Брюсселе 9 декабря 1993 г. и являлись попыткой преодолеть кризис в отношениях России с Западом, поводом для которого стали военная операция стран НАТО в Югославии в марте–июне 1999 года и расширение НАТО за счёт Польши, Чехии и Венгрии в марте того же года. Необходимо было сохранить прежний уровень сотрудничества между РФ и ЕС. Впрочем, назвать его высоким было нельзя. Принятые стратегии мало согласовывались друг с другом и носили чисто односторонний и декларативный характер, а среднесрочный горизонт прогноза не позволял ставить никаких стратегических целей. На деле оказалось, что отношения РФ-ЕС деградировали на протяжении всех последующих лет президентства Владимира Путина.

 

2.1. Общая хронология взаимоотношений: 1999 — 2007 гг.

 

В некотором смысле исключением из этого общего тренда был период после терактов в США 11 сентября 2001 года и продолжавшийся где-то до середины 2003 года. В это время на Западе превалировал положительный тон высказываний о России. Тогда было уже возникло ощущение, что формируется общее евроатлантическое партнёрство США-ЕС-РФ, чему немало поспособствовала поддержка Россией военной кампании в Афганистане. Х. Солана заявил в 2002 году: «Наша главная цель в отношении России — усиливать политику «вовлечения», а не политику «сдерживания»«. И на тот период казалось, что в этой главной альтернативе европейской и в целом западной политики в отношении РФ тактика «вовлечения» действительно была для Запада приоритетной. В 2001 году ЕС признал рыночный статус экономики РФ, что позволяло России решить целый ряд проблем экономического сотрудничества. Москва серьёзно рассчитывала на активизацию роли ОБСЕ как основного института, формирующего общее пространство безопасности от Америки до СНГ, видя в нём во многом альтернативу НАТО. Россия в начале президентства Путина сделала вторую за постсоветское время попытку интеграции с Западом, однако она оказалась, в целом, провальной.

2003 год стал переломным, поначалу благодаря такому событию, как военная операция США и их союзников в Ираке. Иракская война обозначила кризисную точку евроатлантической структуры. И тем не менее, сильно ухудшив отношения России с США и рядом стран Европы, она дала толчок к формированию более близких политических отношений между Москвой, Парижем и Берлином.

Однако подлинный кризис отношений РФ с ЕС спровоцировала подготовка к расширению ЕС весной 2004 года и вступлению Болгарии, Латвии, Литвы, Эстонии, Румынии, Словении и Словакии в НАТО.

Решение принять страны центральной и восточной Европы (ЦВЕ) в ЕС было принято ещё на Копенгагенском саммите ЕС в декабре 2002 года. Однако Россия во время переговорного процесса с ЕС по разрешению большого комплекса проблем, связанных с этим расширением, во многом благодаря ещё политике 1990-х гг., оказалась в слабой позиции. Пик напряжённости между ЕС и РФ пришёлся на конец 2003 года, когда ЕС решил просто проигнорировать интересы России, которые ущемлялись предполагавшимся расширением ЕС. Брюссель отверг все российские 14 пунктов «минимизации последствий расширения». Достаточно сказать, что новобранцы по принятии в ЕС должны выполнять все принятые в ЕС антидемпинговые процедуры против России. В ответ Москва тогда отказалась распространять на них действие Соглашения о партнёрстве и сотрудничестве (СПС) — главного документа, регламентирующего российско-европейские отношений. Только 27 апреля 2004 года министры иностранных дел России и стран ЕС подписали Протокол о распространении на новых членов ЕС действия СПС, а также Политическую декларацию об учёте пакета российских озабоченностей. Но фон отношений был испорчен.

Большой проблемой стал и статус Калининградской области РФ, которая оказывалась окружена со всех сторон ЕС. Эта область — самый зависимый от российско-европейских отношений регион РФ. Несмотря на многочисленные переговоры, фактически, по мнению большинства экспертов, РФ в 2003-2004 гг. проиграла «калининградскую партию». Граждане России должны теперь получать де-факто визы для переезда в область и обратно. Среди причин этого провала Москвы назывались как отсутствие отлаженного переговорного процесса между ведомствами РФ и ЕС, так и общая некомпетентность российских переговорщиков.

1 мая 2004 года стало датой вступления в ЕС 10 новых членов: Кипра, Чехии, Эстонии, Венгрии, Латвии, Литвы, Мальты, Польши, Словакии и Словении. После расширения Евросоюза доля торгового оборота России со странами ЕС увеличилась почти в два раза — с почти 30-ти до более чем 50%. Значимость взаимоотношений значительно увеличилась, однако общий политический фон сильно осложнился откровенно антироссийским настроем части «новобранцев». Владимир Чижов, российский посол в ЕС, признал пару лет спустя в интервью Financial Times, что после расширения ЕС отношения России с Союзом сильно осложнились. В попытках как-то спасти положение в 2004 году Россия выложила такой важный переговорный козырь, как ратификация Киотского протокола, ожидая встречных уступок со стороны ЕС по другим вопросам. Но их на деле не последовало, к чему Россия была морально не готова.

Последующие годы прибавили целый ряд поводов и причин для обострения напряжённости в отношениях между РФ и ЕС: запрет Москвы на импорт польского мяса, беспорядки в Эстонии, прекращение поставок российской нефти в Литву, российско-американские трения по поводу установки систем ПРО в Польше и Чехии, убийство А. Политковской и дело А. Литвиненко. В 2006 году премьер-министр Польши Ярослав Качинский даже призывал ввести против России экономические санкции. И хотя Россия настаивала на том, чтобы её разногласиям с Польшей не придавали общеевропейского уровня, польское вето на начало переговоров между РФ и ЕС по выработке текста нового Базового соглашения оказалось катализатором негативных настроений в самом ЕС, и атмосфера, прежде благоприятствующая переговорам, была сорвана. Попытки председательствовавших в ЕС Финляндии и Германии смягчить напряжённость и перевести диалог в конструктивное русло, фактически не дали даже минимально желаемых результатов. Многочисленные инициативы Финляндии, представленные на саммите РФ-ЕС в Хельсинки в ноябре 2006 года, были последовательно завалены Польшей.

Под руководством Германии была разработана и принята общая для трех стран, по очереди председательствующих в ЕС (Германия, Португалия и Словения), 18-месячная программа председательства. Та ее часть, которая касается восточной политики, будучи мало актуальной и для Португалии, и для Словении, писалась, фактически, именно Германией, ею же во многом она и реализуется. Так что до середины 2008 года можно по-прежнему наблюдать реализацию германской стратегии восточной политики Евросоюза. Германия предложила изменить общую формулу развития отношений, заменив модель «интеграции через изменения» (стратегия «домашних заданий» для России, с успешностью выполнения которых увязывался ход переговоров), на «интеграцию через переплетение», то есть на развитие экономических отношений как базы для демократических и рыночных реформ в России. Эта инициатива была с живостью подхвачена в Кремле, и Сергей Кулик, руководитель департамента АП РФ по развитию отношений с ЕС, озвучивал её как принятую Кремлём новую концепцию взаимоотношений с ЕС. Однако общую направленность на ухудшение отношений эта новая формула изменить не смогла.

С 19 мая по 15 ноября 2006 года Россия возглавляла Совет Европы под лозунгом «К единой Европе без разделительных линий». Это было последним проявлением романтических настроений в осмыслении российского-европейских отношений. К этому времени фактически перестала существовать и сложившаяся после начала Иракской войны «ось Москва — Берлин — Париж», которая на протяжении нескольких лет была опорой российской политики в Европе. Её слабостью было то, что она основывалась на системе личных связей президента России с главами государств «старой Европы». Она была обречена на утрату своей эффективности в связи с приходом к власти в соответствующих странах новых лиц, не стремившихся называть себя «друзьями Путина». Осенью 2005 года Ангела Меркель сменила на посту канцлера Германии Герхарда Шрёдера, Романо Проди в 2006 г. сменил в премьерском кресле Сильвио Берлускони, Николя Саркози на президентском посту — Жака Ширака (май 2007), а Гордон Браун во главе британского правительства — Тони Блэра (июнь 2007).

Все эти перемены оказалось не в пользу хороших отношений России с этими странами. Ушедшие лидеры Великобритании, Германии, Франции и Италии попытались было запустить процессы интеграции между РФ и ЕС. В связи с более проамериканским настроем новых национальных лидеров, многие эксперты заговорили тогда о начале процесса активной «атлантизации» Европы и консолидации евроатлантического сообщества в том числе и перед лицом России. На деле ось Москва-Берлин-Париж, наспех созданная в 2003 году, действительно на основании противодействия политике США в начале иракского кризиса, имела целью не столько противостояние США, сколько создание временной неформальной структуры по интеграции России с Западом. Однако эти попытки провалились. Новые лидеры уже продемонстрировали, что являются не многим более проамериканскими, чем их предшественники. На деле они более озабочены европейской солидарностью, но явно холоднее относятся к России. Неформальное «сообщество интересов» Германии, Франции и России, подкреплённое довольно тёплыми отношениями с лидерами Великобритании и Италии, ушло в прошлое.

Большую негативную роль для отношений РФ-ЕС сыграл политический и медийный скандал, вызванный двумя смертями: убийством 7 октября 2006 года известной журналистки Анны Политковской и гибелью 23 ноября 2006 г. бывшего подполковника госбезопасности России Александра Литвиненко, получившего в 2001 году политическое убежище в Великобритании. Западное общественное мнение однозначно приписало оба происшествия «руке Кремля», что стало прекрасным дополнением к общему тону утверждений об ущемлении демократии и прав человека в России и становлении в ней авторитарной и нетерпимой к инакомыслию системы власти. Россия стала нереспектабельным партнёром, контакты с которым легко причислялись к порочащим. В апреле 2007 года комиссар ЕС по торговле Питер Мандельсон признал, что отношения ЕС с Россией находятся в самой низкой точке своего развития.

Майский 2007 г. саммит РФ-ЕС в Самаре продемонстрировал глубокий политический кризис отношений. Наметилась тенденция к окончательному свёртыванию умеренной линии председательствующей в ЕС Германии в отношении России. Верховный представитель по внешней политике ЕС Хавьер Солана вообще не поехал в Самару. В. Путин по итогам саммита заявил было, что участники договорились почти по всем вопросам, за исключением острых проблем, связанных с «экономическим эгоизмом» отдельных стран. Романо Проди заявил в мае 2007 г., после саммита в Самаре: «Я уверен, что речь идёт лишь о временных трудностях… Россия и ЕС тесно связаны между собой, они взаимозависимы и в ближайшее время смогут найти пути совместного развития». Однако общий тон европейских комментариев был гораздо жёстче. Financial Times назвала саммит в Самаре «прохладным саммитом, перечеркнувшим надежды на укрепление российско-европейских отношений», где «Европейский Союз отмахнулся от требований России, просившей приструнить восточноевропейских членов ЕС». В сейме Литвы даже был подготовлен проект «Стратегии по сдерживанию России». Получили известность слова «одного европейского дипломата», приводимые Le Figaro: «На этой стадии то, что мы вообще говорим друг с другом, уже хорошо».

Развитие скандала вокруг «дела Литвиненко» после избрания премьер-министром Великобритании Гордона Брауна и отказа России от требования Лондона выдать ему, в обход норм российской конституции, подозреваемого в организации и совершении убийства Литвиненко бизнесмена Андрея Лугового обозначило новую точку ухудшения российско-европейских отношений. В официальном заявлении председательствующей в ЕС Португалии в связи с делом Литвиненко говорится, что «ЕС выражает своё разочарование в связи с неспособностью России сотрудничать конструктивно с властями Великобритании».

После встречи министров иностранных дел стран ЕС в сентябре 2007 года журнал The Economist так подвёл общий итог «российского вопроса»: Европа ищет сотрудничества с Россией с 1999 года, но эти поиски провалились. В целом несомненно, что в 2007 году ЕС стал значительно более консолидированным в вопросах отношений с РФ. В докладе, подготовленном в 2007 году для Европейского совета по международным отношениям, говорится о провале политики по демократизации и вестернизации России и об опасности тактики национальных сделок с Россией. В такой холодной атмосфере прошёл и саммит РФ-ЕС в Марфе (Португалия) 26 октября 2007 г., на котором было решено продлить на год действие старого СПС.

 

2.2. Альтернативы «восточной политики» ЕС

 

Однако сравнительно большая степень консолидации стран ЕС по вопросам отношений с Россией в целом никак не отменила того факта, что различные страны очень по-разному смотрят на свою и общеевропейскую политику в отношении России, и эти различия очень заметны. В исследовании Европейского совета по внешним отношениям (2007 г.), страны ЕС были поделены в отношении России на пять групп: 1) «солдаты Холодной войны» (Польша и Литва), нацеленные на усиление конфронтационного характера отношений; 2) «троянские кони России» (Греция и Кипр), защищающие позиции России; 3) «стратегические партнёры» (Германия, Франция, Италия и Испания) с особыми двусторонними отношениями с Кремлём; 4) «дружественные прагматики» (Австрия, Бельгия, Болгария, Финляндия, Венгрия, Люксембург, Мальта, Словакия, Словения и Португалия), ставящие экономическую выгоду выше политических интересов; и 5) «холодные прагматики» (Великобритания, Чехия, Дания, Ирландия, Нидерланды, Швеция и Румыния), поддерживающие экономические связи с Москвой, но не забывающие и о критике России. Такое деление, получившее уже большую известность, в целом довольно точно определяет различия между странами ЕС в их подходе к России, хотя и требует некоторых уточнений, как по составу групп, так и по образному наименованию их позиций. По сути, в каждой из этих групп есть свой «лидер», под модель политики которого подвёрстываются чем-то схожие позиции других стран.

Для начала стоит остановиться на «дружественных прагматиках» и «солдатах Холодной войны» — группах, которые наиболее полно и ярко представляют Финляндия и Польша. Оба этих государства располагают старыми, «проверенными» концепциями своей восточной политики и оба они претендуют на признание в ЕС за ними статуса «главных специалистов по Востоку». Одновременно, они предлагают совершенно разные (и даже откровенно противоположные) концепции отношений с Россией.

Ещё в конце 1970-х — начале 80-х гг. в немецкой политологии был введён термин «финляндизация», отражавший распространение принципов взаимоотношений с Советским Союзом, известных в самой Финляндии как «линия Паасикиви-Кекконена». За этим термином стоит внешнеполитическая концепция, которая, при всех проблемах в международных отношениях, оказывается в основных своих чертах довольно близкой для старых европейских игроков, а последнее время и для большинства стран Центральной Европы. Собственно для Финляндии это политика компромиссов, даже уступок (особенно в военно-политической сфере), при предоставленных со стороны России гарантиях независимости, и при этом развития активных экономических отношений и взаимовыгодных связей. Как модель для других стран Европы — это политика прагматичного сотрудничества и поддержания корректных отношений, лишённая поучений России в области демократии и прав человека. Термин «финляндизация», ставший в последнее время столь актуальным, кем-то расценивается как «податливость и осторожная позиция к России», кем-то как «прагматичное сотрудничество и поддержание корректных отношений с Россией», однако в любом случае означает тактику избегания конфронтаций с нею и попытку развивать максимально конструктивные связи. Во французской и англоязычной политологии такая модель отношений всё чаще обозначается как «китайская» — имеется в виду активное развитие торгово-экономических отношений ЕС с Китаем при отрицании потенциала для военно-политического конфликта и почти полном равнодушии к правам человека и демократии в этой стране.

Финляндия доказывает эффективность своей прагматичной линии на дифференцированные взаимосвязи с Москвой и Брюсселем. Сейчас эта страна — один из самых активных проводников и инициаторов политики сотрудничества. Финляндией ещё в 1990-е гг. была инициирована масштабная программа регионального взаимодействия среди стран Балтийского моря, получившая название «Северное измерение». Она была запущена ЕС в 1997 году по инициативе Финляндии ради развития трансграничного сотрудничества в регионе Балтии. С 2007 года из политики ЕС «Северное измерение» трансформируется в общую политику России, ЕС, Норвегии и Исландии. Создана рабочая группа, осуществляющая постоянный контроль. И всё же из-за общего негативного фона российско-европейских отношений «Северное измерение» так и не получило свой бюджет и отдельную управленческую структуру.

Тем не менее, оно имеет немалое значение для связей России со всем регионом, особенно со Скандинавией, отношения с которой развиваются довольно неплохо. Особенно это касается конструктивных отношений с не входящей в ЕС Норвегией. Стоит отметить, что за 1990-е гг. Норвегия стала основной державой на Севере в плане экономической силы и влияния, потеснив былого лидера региона Швецию. В самой Швеции после прихода к власти правоцентристской коалиции (октябрь 2006 г.) ожидалось заметное ухудшение отношений с Россией, но, фактически, оно так и не произошло, что уже можно считать положительным итогом развития отношений в последнее время.

Прямо противоположную модель отношений с Россией отстаивает Польша. У Польши нет никакой позитивной программы сотрудничества, подобной «Северному измерению». Хотя поначалу, ещё до вступления в ЕС, Варшава было уже предложила своё «Восточное измерение», но оно так и не вступило в действие. При этом, оно затрагивало регион Белоруссии, Украины, Молдавии и отчасти стран Закавказья, но относительно России касалось только её Калининградской области.

Для Польши, основу восточной политики которой составляет «доктрина Гедройца-Мерошевского», сдобренная воспоминаниями о «доброй ягеллонской идее», главной декларируемой целью является обеспечение максимальной независимости от Москвы Украины и Белоруссии. Эти страны рассматриваются как «историческая сфера влияния» Польши и призваны, по мере проводимой через её старания их постепенной интеграции в ЕС и НАТО, обеспечить ей большое международное влияние (особенно в рамках ЕС) и статус региональной державы. Только при реализации этого сценария Польша рассчитывает на равных говорить как с Францией и Германией, так и с Россией.

Будучи все 1990-е гг. ориентирована на лидерство в регионе Центральной Европы (Польша, Чехия, Словакия и Венгрия) и проводя главным образом западную политику интеграции, после вхождения в состав НАТО и ЕС Варшава переориентировала свои интересы на восток. В период президентства В. Путина Россия (впервые за последние 60 лет) столкнулась с активной и довольно самостоятельной восточной политикой Варшавы. Ныне эта политика охватывает весь регион «Междуморья» — страны Центральной Европы и Юго-Восточной Европы, бывшие прежде в Соцлагере, а также страны СНГ за исключением России и Средней Азии. Основной нерв современной польской политики — это идея диверсификации поставок нефти и газа с целью преодоления зависимости от их поставок из России. Соответственно, Междуморье имеет значение в первую очередь как регион, связывающий Польшу через Чёрное море и Кавказ с каспийскими и среднеазиатскими источниками топливных поставок. Тем не менее, стоит признать, что в роли организатора «маленького энергетического НАТО» из стран Междуморья Польша пока не достигла заметных успехов.

Приоритетной целью Польши объявляется разрушение «постсоветской» системы международных отношений на всём этом пространстве, рассматриваемой как пережиток безвозвратно ушедшей исторической эпохи. Как очень чётко это сформулировал известный польский дипломат, являющийся постоянным представителем Польши при Совете Европы, а какое-то время возглавлявший Департамент стратегии и планирования польского МИДа, Пётр Сьвитальский, целью Польши на Востоке «должно быть разрушение геополитического конструкта постсоветского пространства, иными словами, сдерживание имперских тенденций России, а также служение широко понимаемой модернизации Восточной Европы — модернизации цивилизационной, социальной, модернизации общественного строя и т.д.». На июньском 2007 г. саммите ГУАМ в Баку Польша намекнула на возможное вхождение её в состав этой организации, что было положительно встречено другими участниками. Если Варшаве удастся осуществить такой ход и фактически сгруппировать ГУАМ вокруг себя, это будет одной из самых значительных побед польской политики на востоке. Одновременно это будет гарантией того, что именно Варшава станет основным проводником европейской политики на постсоветском пространстве.

Польша, наверное, единственная страна, финляндизация восточной политики которой в принципе невозможна. Этому имеется целый ряд серьёзных причин, главные из которых лежат в структуре польской идентичности, национальной идеологии. Польская восточная политика принципиально и открыто идеологизирована, антипрагматична и имеет свои обоснования в понятиях и категориях «исторической политики». Восточное направление является важнейшим фактором внутренней политики Польши, сильнейшим образом влияя на симпатии избирателей.

Вето, наложенное Польшей на разработку нового Базового соглашения Россия-ЕС, было демаршем, направленным не столько против России, сколько в сторону ЕС. Председательство в ЕС Финляндии (объявившей отношения с Россией приоритетом своего срока), с последующим переходом этой роли к почти пророссийской Германии, было серьёзным вызовом для Польши. В этой ситуации для неё оказалась вполне самодостаточной целью политика простого торможения процесса ускоренной «финляндизации» ЕС, срыв финской программы председательства в этом вопросе. На этом пути Польша немалого добилась: её во многом поддержала Еврокомиссия, и отчасти некоторые другие страны. Она смогла поставить на повестку дня вопрос об общеевропейских экономических санкциях в отношении России, а также развить тему энергетической солидарности в рамках ЕС.

Политика, которой придерживалась путинская Россия относительно Польши, отчасти дала полезные результаты: требование жёсткого отстранения Варшавы от переговоров РФ-ЕС фактически изолировало Польшу от линии российско-европейских отношений, однако не решило главную проблему: юридически закреплённую за Польшей возможность влиять на стратегию всего ЕС в отношении России. Общий итог польской восточной политики оказался явно негативным для России и Евросоюза, а польско-российские отношения оказались одной из важнейших составляющих всей системы связей РФ-ЕС.

Политическую стратегию, которую проводит Польша в отношении России, можно по аналогии с «финляндизацией» обозначить как «полонизация». Если «финляндизация» предполагает господство прагматического подхода без акцентов на идеологической и морально-правовой тематике и без утяжеления отношений какой-либо крупной стратегией, то «полонизация» предстаёт как политика жёсткого исключения России из евроатлантического сообщества, борьбы с любыми формами её влияния, активная «историческая политика», совмещённая с акценированием тем демократии и прав человека. На фоне провала перспектив интеграции России в Европу, альтернатива между этими моделями актуальна сейчас для всей Европы и всех стран СНГ.

 

2.3. Страновая и региональная дифференциация взаимоотношений

 

Заметные сдвиги в этом плане произошли со странами Центральной Европы. Если в первой половине 2000-х гг. их политика была ближе всего именно к польской модели, то примерно с 2005 г. для политических элит этих стран явно более привлекательной стала финляндская модель. Откровенно пророссийскими называют иногда в европейской печати правительства в Венгрии (Ф. Дюрчаня) и Словакии (Р. Фицо). В этом отношении их в целом дополняет такой новый член ЕС как Болгария. Стоит напомнить, что в вышеприведённом разделении стран ЕС на группы по отношению к России страны Центральной и Юго-Восточной Европы (за исключением Польши) отнесены либо к «дружественным прагматикам», либо к «холодным прагматикам» (как Румыния и Чехия). Отношения последней с Россией портит главным образом ориентация её правительства на размещение на территории своей страны систем американской ПРО, но надо иметь в виду, что для Праги это вопрос в первую очередь отношений с США, а не с Россией. В целом общая направленность региона на «финляндизацию» просматривается довольно чётко и имеет серьёзные геополитические и экономические обоснования. В то же время стоит отметить, что каких-либо серьёзных прорывов в отношениях России с этими странами за последние годы так и не произошло. Фактически, России нечего предложить им, кроме всё того же прагматического экономического сотрудничества, особенно в энергетической сфере.

Более тесные политические и экономические отношения Россия поддерживает со странами, именуемыми самой Москвой её «стратегическими партнёрами».

Наиболее тесная сеть отношений из всех стран мира сложилась у России с Германией. В 2001 году В. Путин произнёс в германском бундестаге речь на немецком языке, анонсировавшую тесные партнёрские связи двух стран. Тогда же был основан Петербургский диалог — российско-немецкий дискуссионный форум с ежегодными встречами. Президент России назвал российско-германские отношения «каркасом в деле строительства единой Европы». Действительно, у России и Германии сейчас много общего во взгляде на систему международных отношений. Кроме того, Германия является крупнейшим внешнеторговым партнёром России (10% российского экспорта). Немецкий язык изучает 3,5 млн россиян — это больше, чем во всём остальном мире. Приоритетность российско-германских отношений подкреплялась активными личными контактами Путина с экс-канцлером ФРГ Г. Шрёдером. По предложению Шрёдера Германия уступила России своё право председательствовать в 2006 году в Большой восьмёрке, что было очень сильным дружественным жестом со стороны Берлина. У РФ и ФРГ очень большие совместные проекты в области экономического сотрудничества, особенно в сфере энергоресурсов.

Довольно неплохо налаженный механизм партнёрских отношений мог быть подорван сменой правительства Германии осенью 2005 года. У партий ХДС/ХСС к оси Москва-Берлин-Париж отношение было плохое: она расколола Европу и испортила трансатлантические отношения. Христианские демократы шли к власти с требованием восстановления «трансатлантизма». Стоит напомнить, что в 2004 году фракция ХДС/ХСС в бундестаге внесла предложение об отсоединении и интеграции в ЕС Калининградской области РФ. Правительство это предложение, фактически разрывающее отношения двух стран, отвергло. Однако имидж ХДС/ХСС как антироссийской силы был закреплён. Однако после образования коалиционного кабинета ХДС/ХСС и СДПГ серьёзных изменений в российско-германских отношениях всё же не произошло. Слова о стратегическом партнёрстве с Россией записаны в коалиционном соглашении. Преемственность внешнеполитического курса соблюдена. На должность министра иностранных дел в коалиционном кабинете был назначен социал-демократ и давний сотрудник Г. Шрёдера Вальтер Штайнмайер.

Разногласия между правыми и левыми в Германии по вопросам внешней политики, в том числе российской, носят скорее тактический, чем стратегический характер. Стратегический российско-германский диалог, в то же время, продолжается. В. Путин, подводя итоги за 2006 год, сказал, что этот год «сложился для российско-германских отношений по-настоящему удачно». В этих отношениях, на его взгляд, нет проблемных вопросов. Во время январского 2007 года визита в Россию А. Меркель сказала, что от перспектив российско-германских отношений «дух захватывает». В то же время, накапливаются противоречия в сфере международных отношений, особенно по вопросу о ядерной программе Ирана.

Не менее серьёзными были опасения России в связи со сменой президента Франции и приходом к власти Николя Саркози. Активно проамериканская риторика нового президента и подчёркнуто прохладное отношение к России окончательно подорвали надежды на сохранение особых отношений по оси Москва-Берлин-Париж. И тем не менее, как и в случае с Германией, реальность оказалась не столь негативной, как предполагалось. В первые же дни Н. Саркози оценил итог предыдущего президента в деятельности на международной арене как «образцовый» и подтвердил привилегированный характер отношений с Москвой. На ключевые внешнеполитические посты назначены выходцы из оппозиционной Социалистической партии (министр иностранных дел Бернар Кушнер, госсекретарь по европейским делам Жан-Пьер Жуйе), что также способствует более мягкому климату российско-французских отношений.

За послесоветское время Франция сильно отстала от других стран в деле экономического сотрудничества с Россией. Доля Франции в российском экспорте — всего 3%. Российско-французские отношения основаны главным образом на политике, не на экономике. Однако в политической области точек совпадения по-прежнему много. Париж сходится с Москвой во мнениях относительно установки ПРО США и дальнейшего расширения НАТО. Франция выступает против членства Турции в ЕС, что также на руку России. Особый характер отношений подтвердил визит Н.Саркози в Москву 9-10 октября 2007 года.

Подобные же опасения России, как в случае с Германией и Францией, вызывала победа в апреле 2006 года левоцентристской оппозиции на парламентских выборах в Италии. Италия занимает 3-е место среди торговых партнёров России среди стран Запада. Однако она несильно связана с Россией в области энергетики и никогда не была действительно «стратегическим партнёром» России. Приоритетные отношения Москвы и Рима последних лет строились главным образом на личных инициативах Берлускони и Путина. Проблема состоит в том, что Романо Проди в большей степени ориентирован на Европу и с ним нет таких тесных человеческих отношений у Путина, как с Берлускони. Однако его нельзя назвать активно проамериканским лидером: ту же войну в Ираке он считает большой ошибкой. Отношения России с Италией при нём естественным образом охладились, однако ждать их серьёзного ухудшения также не приходится.

Наиболее тесными и дружественными отношения России при Путине сложились с Грецией. В 2001 году посол Греции в Москве Д. Кипреос назвал отношения России с Грецией образцом сотрудничества России с государством — членом НАТО и ЕС. Во время рабочего визита президента России в Грецию в сентябре 2006 года была принята стратегически важная российско-греко-болгарская Декларация о сотрудничестве в области энергетики (строительство нефтепровода Бургас-Александропулос). Кроме того существует проект строительства автомагистрали, опоясывающей Чёрное море — «Путь аргонавтов». На встрече с В.Путиным в Кремле 18 декабря 2007 года премьер-министр Греции Константинос Караманлис назвал Россию «стратегическим партнёром Греции».

В полной мере оправдались опасения Кремля по поводу смены власти в Великобритании. При Тони Блэре российско-британские отношения развивались относительно неплохо. Великобритания была первой западной страной, которую посетил Путин после избрания его президентом РФ. В июне 2003 года состоялся первый за 159 лет государственный визит главы российского государства в Великобританию. Стоит отметить, что Великобритания имеет вторую по величине после США программу экономического и технического сотрудничества с Россией. В 2003 году Т.Блэр говорил о «конструктивной дружбе и партнёрстве», о том, что отношения между странами «более сильные, чем когда бы то ни было».

Сильнейшим ударом по российско-британским отношениям стало крайне политизированное «дело Литвиненко». В стадию настоящего дипломатического конфликта оно переросло после 27 июня 2007 года, когда премьер-министром Великобритании стал Гордон Браун. После уже упоминавшегося отказа России выдать А.Лугового, Лондон и Москва обменялись рядом дипломатических жестов недружественного характера, среди которых был отказ от сотрудничества в борьбе с терроризмом, высылка с двух сторон четырёх дипломатов и временное прекращение выдачи виз официальным лицам. В «Комментарии МИД России по российско-британским отношениям» от 19 июля 2007 г. говорится о «сделанном Лондоном сознательном выборе в пользу ухудшения отношений с Россией».

Однако Лондону не удалось добиться поддержки со стороны ЕС его жёстких действий в отношении России. Страны ЕС предпочли видеть здесь проблемы двусторонних отношений, ограничившись ни к чему не обязывающей декларацией. В. Путин сказал, что он «уверен, что с этим миникризисом мы тоже справимся». Однако пока что не видно тех путей, которыми страны могли бы вновь вернуться к действительно конструктивным связям. Российско-британские отношения стали фактором, серьёзно дестабилизирующим европейскую и международную политическую обстановку.

Среди прочих раздражающих моментов в отношениях двух стран есть и такой, как активная поддержка Лондоном перспектив членства в ЕСТурции. Конституционный кризис Евросоюза в 2005 г. во многом подорвал планы по дальнейшему расширению, однако вопрос остаётся открытым. Между тем, членство Турции в ЕС представляет немалую опасность для России в первую очередь из-за очень активной политики этой страны на постсоветском пространстве. Это ещё один случай глубоко исторически и этнокультурно обоснованной политики, направленной против интересов России и потому опасной в плане усиления влияния её на политику всего ЕС.

После распада СССР официальной государственной политикой Турции стала протекция над «пятью новыми турецкими республиками» (в турецком языке нет различия между турками и тюрками). Впрочем, Азербайджаном, Туркменистаном, Узбекистаном, Кыргызстаном и Казахстаном дело не ограничивается. Огромное значение также придаётся «ещё не освобождённым турецким республикам» — тюркским автономиям РФ (Якутия, Тыва, Хакасия, Башкортостан, Татарстан, Чувашия, Карачаево-Черкессия, (Кабардино)-Балкария, Калмыкия, Алтай). Пантюркизм — часть официальной идеологии современной Турции, хотя степень влияния этой идеи на государственную политику в разные периоды была различна (сейчас, как принято считать, она ниже, чем в 1990-е гг.). Тем не менее, светскость Турции и её интегрированность в западные европейские и атлантические структуры — важнейшие качества, делающие Турцию очень притягательной страной и перспективной региональной державой не только для тюркских республик, но и для Грузии. Одновременно стоит оговориться, что политические и экономические отношения России с Турцией в последнее десятилетие можно охарактеризовать как доверительно прагматические.

Вопросы безопасности волнуют Россию всё больше и в связи с ростом террористических угроз, и в связи с нестабильностью военно-политического положения стран СНГ. Не имея возможности участвовать в выработке решений стран НАТО, Россия ещё в начале 2000-х делала упор на повышении роли такой организации, как ОБСЕ. Россия предполагала сделать ОБСЕ «фундаментом европейской безопасности». В «Стратегии развития отношений РФ с ЕС» 1999 года было специально оговорено, что сторонам необходимо «активизировать совместную работу в целях сохранения ОБСЕ в качестве ключевой опоры европейской безопасности». Однако этот проект полностью провалился, что заставило Москву поменять свою позицию по ОБСЕ на прямо противоположную.

Теперь Москва говорит о глубоком кризисе ОБСЕ, нуждающейся в серьёзной реформе, которая перенесла бы акцент в деятельности организации с гражданских прав на собственно политику безопасности и экономику. Другой обсуждаемый вариант — просто упразднение организации. Тем более что Россия вышла в 2007 г. из ДОВСЕ, за соблюдением которого призвана была следить именно ОБСЕ. Однако ОБСЕ остаётся сейчас единственной организацией по безопасности, объединяющей Россию и Запад, и простой отказ от неё также чреват потенциальной изоляцией.

Параллельно с этим Россия старается усилить роль Совета Европы как генератора общеевропейских норм и стандартов, чтобы не допустить превращения его во вспомогательный орган ЕС. Впрочем, такая политика РФ очень спорна. СЕ был фактическим орудием Холодной войны и в последнее время всё более напоминает о своих былых функциях. Сейчас Совет Европы всё менее является механизмом выстраивания отношений с Западной Европой, но чёткой стратегии отношения к нему со стороны России по-прежнему нет.

 

2.4. Договорно-правовая база сотрудничества. Полемика о будущем СПС

 

Декабрь 2007 г. — международно-правовая граница действия старого Соглашения о партнёрстве и сотрудничестве (СПС) между Российской Федерацией и Евросоюзом (было подписано на о.Корфу 24 июня 1994 г., а вступило в действие из-за событий Первой Чеченской войны только с декабря 1997 г., сроком на 10 лет). Эта граница требует переосмысления всей стратегии взаимоотношений РФ и ЕС, которую Соглашение (СПС) призвано регламентировать. СПС является частью внутреннего права ЕС и России, причём обладает в нём преимущественной силой перед национальным законодательством. К настоящему времени старое СПС сильнейшим образом устарело и нуждается в модернизации или же в замене на новый документ, что признаётся обеими сторонами.

Понятно, в 1994 г., когда было подписано СПС, и ЕС, и РФ были другими. Особенно Евросоюз — он тогда состоял из 12 стран, а теперь — из 27-ми. Кроме того, Россия теперь стала непосредственным соседом ЕС. Отношения приобретают всё более диверсифицированный характер. Система органов двустороннего сотрудничества, созданная первоначально на основе СПС, фактически распалась. Некоторые положения СПС устарели, некоторые не выполняются обеими сторонами. Отношения же РФ и ЕС в политической сфере давно перешагнули рамки СПС. По словам С. Ястржембского, СПС уже процентов на 80 не отвечает современным реалиям. В то же время про СПС можно сказать и то, что по-настоящему оно никогда так и не заработало. Две трети положений СПС — это «спящие нормы».

Многое изменилось и в формально-юридическом плане. В 2003 г. было принято решение о преобразовании Совета сотрудничества РФ-ЕС в Постоянный Совет партнёрства. Совет сотрудничества заседал раз в год на уровне министров иностранных дел. Постоянный Совет партнёрства заседает несколько раз в год в формате различных отраслевых министров. Кроме того, СПС дополняют решения и договорённости саммитов РФ-ЕС на высшем уровне и многочисленные отраслевые договоры и соглашения.

Различные попытки ввести российско-европейские отношения в новые, более современные рамки, не дали должного результата. С мая 2004 года ЕС развивает «Европейскую политику добрососедства». Её цель — укрепление стабильности и экономических связей в приграничных с Союзом странах. Европейская политика соседства не предполагает перспективы членства, а, соответственно, и возможности участия в выработке политики самого ЕС. Фактически, ЕС стремится с помощью этой политики притормозить собственное расширение.

На предложение ЕС к России распространить эту политику и на неё Москва ответила отказом, так как подобная формула отношений не соответствует уровню и объёму отношений РФ-ЕС. В статье В. Путина, посвящённой 50-летию ЕС, европейская политика соседства вообще не была упомянута. Стороны переключили внимание на другие варианты оформления и развития взаимоотношений.

В 2004 году Россией и Евросоюзом была принята концепция «дорожных карт» по созданию «четырёх общих пространств» России и Евросоюза. Она была предложена Францией и подхвачена Еврокомиссией. Этот проект был одобрен на Санкт-Петербургском саммите 2004 года и запущен на Московском саммите 2005 г. Он касается строительства следующих общих пространств: экономического; свободы, безопасности и правосудия; внешней безопасности; науки и образования, включая культурное сотрудничество. Проект этот является реформаторским и по отношению к СПС и одновременно восполняет его пробелы. На основе «дорожных карт» происходит отладка процедур и механизмов совместной работы.

Однако рабочие планы по развитию «концепции четырёх пространств» во многом состоят из деклараций и пожеланий в отношении России. Большинство экспертов сходится во мнении, что в них мало того, что имело бы реальное практическое значение. Кроме того, вызывает сомнения сама концепция «общих пространств» в том виде, как она здесь представлена: фактически она предполагает распространение на территорию России пространств ЕС. В ней Россия воспринимается как внешнее продолжение внутренних пространств Евросоюза, управляемых из Брюсселя. По форме четыре пространства являются производными от Европейской политики соседства, но менее обязательными и более слабыми. Там вообще не указаны стратегические цели создания пространств, нет конечных целей, нет направлений и способов действий, нет никаких конкретных дат. Остаётся непонятным и юридический статус «дорожных карт». Помимо этого, они фактически служат обоснованием наступления ЕС на постсоветском пространстве.

В то же время, само декларирование планов перехода от управления взаимоотношениями к совместному управлению общими пространствами довольно значимо. Концепция «четырёх пространств» остаётся наиболее явной декларацией интеграционных устремлений РФ и ЕС. Особое внимание уделяется пространству внутренней безопасности. Его развитие нужно для потенциального перехода к безвизовому режиму. 25 мая 2006 года на саммите РФ-ЕС в Сочи были подписаны Соглашения между РФ и ЕС об упрощении визового режима и реадмиссии, а в преамбуле было записано намерение сторон в перспективе установить безвизовый режим. Однако теперь уже само положение об «интеграционном» характере отношений стоит под большим вопросом.

В связи с пробуксовкой различных вариантов нового оформления отношений РФ-ЕС всё более настойчиво вставал вопрос о необходимости модернизации старого «Соглашения о партнёрстве и сотрудничестве», или же заключения нового. Россия довольно долго убеждала коллег по ЕС в необходимости модернизации СПС. Перелом наступил в 2005 году, когда председателем Союза была Великобритания. Однако ни в 2006-м, ни в 2007-м году Еврокомиссия так и не получила мандат от Совета ЕС на ведение соответствующих переговоров с Москвой. Вето Варшавы, первоначально — и ошибочно! — рассматривавшееся Москвой как временный каприз маловлиятельной страны, не переборовшей свои исторические комплексы, сумело подвесить в воздухе переговоры России и ЕС на довольно долгое время. Однако в Москве решили, что время здесь работает как раз на Россию. Тем более что и в ЕС не стали делать из этого трагедии. Как сказал Ж.-М. Баррозу: «Это не станет концом света, если переговоры с Россией не начнутся». В том же духе высказался и Кремль, заявив устами С. Ястржембского, что Россия «находится в комфортной ситуации» и что от продления действия старого соглашения «ущерба никакого не будет». Продление это может быть даже выгодным для России: странам ЕС приходится самостоятельно договариваться с нею по поставкам энергоносителей и по ряду других вопросов.

Одновременно и в России, и в ЕС всё более разгораются споры о том, что же должно прийти на смену старому Соглашению, и нужно ли вообще его чем-то заменять. Экспертное сообщество России разделено в вопросе о том, нужен ли вообще новый СПС. Некоторые считают достаточным модернизировать старый, некоторые берут за точку отсчёта «дорожные карты» по построению четырёх общих пространств, некоторым принципиально важным видится заключение Договора по типу договоров об ассоциации.

Модернизация старого СПС — это фактически сохранение за Россией статуса страны, выключенной из интеграционных процессов с ЕС. В нём прописывается из потенциальных форм интеграции только возможное начало в будущем переговоров о создании общего экономического пространства. В Москве в целом уже сложился консенсус по тому, что перспективы членства в ЕС сейчас для России неактуальны. Однако сам интеграционный характер отношений, декларацией которого стали «дорожные карты» — это та сторона вопроса, на однозначный отказ от которой сейчас не готовы ни Москва, ни Брюссель. В ЕС вообще бытует мнение о том, что экономические потенциалы и интересы ЕС и РФ взаимно дополняют друг друга, а соответственно интегративные инициативы уместны. Однако в России и в Евросоюзе очень по-разному видят характер таких инициатив и собственно место России в процессах возможной интеграции.

Ряд экспертов предлагает для России и Евросоюза т.н. «швейцарскую модель». Она характеризуется целой серией конкретных соглашений при отсутствии общего договора. Приоритет соглашений в конкретных областях тем больший, что между РФ и ЕС существуют всё нарастающие разногласия в идеологической сфере. Один из основных пропагандистов такого пути, глава брюссельского Центра европейских стратегических исследований Майкл Эмерсон, видит окончательной моделью отношений франко-германское перемирие, зафиксированное в Елисейском договоре 1963 года.

В России также немало тех, кто призывает взять курс на отказ от широкомасштабного Соглашения, а вместо него ориентироваться на частные секторальные соглашения плюс подписание «Декларации о стратегическом партнёрстве». Такой вариант позволил бы обособить энергетическую область в отдельный блок, не увязывая вопросы энергетики с правами человека и т.п.

Правовая и ценностная проблематика действительно стоит в центре российско-европейских отношений, и варианты отказа от её акцентировки видятся привлекательными многим не только в России, но и в самом ЕС. Здесь встаёт альтернатива между двумя типами интеграционных (или же просто союзнических) отношений: «сообщества интересов» и «сообщества ценностей». Основным направлением европейской политики остаётся ориентация на формирование с Россией «сообщества ценностей», в связи с чем постоянно растёт критика Кремля за несоблюдение прав человека и норм демократии. Негативный эффект этой критики для конкретной повестки двусторонних отношений столь велик, что последнее время всё актуальнее становится модель отношений Евросоюза с Китаем: сосредоточенность на общих интересах и отсутствие акцента на общих ценностях.

Помимо этого высказываются различные идеи, связанные с моделями многоуровневого управления неиерархического характера, идея которого сейчас в европейской моде. Она же предполагает максимально активное привлечение неправительственных акторов. Действительно, разработки таких моделей могут быть актуальны и для российско-европейских отношений, однако пока что они мало представлены.

Судя по общим декларациям, ЕС в отношении России проводит политику «стратегического партнерства», а в отношении других государств СНГ и стран Средиземноморья — «европейского соседства». Однако конкретного наполнения такой политики фактически нет, нет и общего понимания самого термина «стратегическое партнёрство». Россия хочет предоставления ей статуса «особого партнёра ЕС», но ЕС на это не идёт.

Москва настаивает на равном статусе в заключении будущего Базового договора. Должен быть образован совместный властный орган с паритетным участием. Здесь важно то, что Россия хочет заключить «договор», а не «соглашение», которое стоит ниже в иерархии международно-правовых документов. Но в ЕС принято заключать «договоры» только между членами Союза: коллективный Базовый договор всего Евросоюза с внешней стороной — это новшество. Кроме того, Москва видит будущий договор очень кратким, рамочным. К нему же должны подстёгиваться специальные секторальные соглашения. Брюссель же придерживается тактики увязок — включения в главный документ основных требований к России в различных областях. Вообще, у старого СПС есть свои явные положительные стороны: он очень гибок и отражает ещё в целом довольно «романтические» представления о партнёрстве между ЕС и Россией. Новое же СПС видится в Европе в первую очередь как документ, фиксирующий российские обязательства по поставкам энергоносителей.

На деле, ни одна из сторон к переговорам не готова. Если переговоры по новому СПС или Договору всё же начнутся, они будут вестись неопределённо долго ввиду системных противоречий сторон. Более того, ратификация нового соглашения в парламентах, особенно стран ЦВЕ, обещает проходить с ещё большими проблемами. Стоит также иметь в виду, что провал подписания или ратификации соглашения может нанести российско-европейским отношениям ещё больший вред, чем отказ от нового соглашения как такового.

У всех стран ЕС есть свои специфические планы относительно содержания будущего Базового соглашения. Как сказал летом 2007 г. глава представительства Еврокомиссии в России Марк Франко, отношениям РФ-ЕС очень мешает «экономический национализм» отдельных государств. Однако последнее время вообще все отношения постоянно сводятся именно к энергетике, что сильно сужает тематику переговоров. На деле Брюссель занят продавливанием отдельных экономических и политических уступок, а не политикой стратегического партнёрства. В связи с этим уже сейчас можно со всей определённостью сказать, что проект документа, который предложит Еврокомиссия, будет скорее всего неприемлем для России. При этом Москва ещё не предложила своего проекта.

РФ к переговорам не готова, поэтому менее ЕС заинтересована в их скором начале. Переговорные позиции России слабы во многом потому, что переговорный процесс рассредоточен по разным ведомствам и в нём почти нет представителей бизнеса и гражданского общества, структуры организационно разобщены и им очень не хватает специалистов. Реальных специалистов по ЕС в России в десятки раз меньше, чем даже в малых странах Европы. Помимо этого, присутствует сильный негативный медиа-фон российско-европейских отношений, особенно накалившийся после убийств А. Политковской и А.Литвиненко.

 

2.5. Основные зоны противоречий

 

Между Россией и Евросоюзом назрел целый ряд серьёзных разногласий. Это и сфера энергетики, и столкновение интересов на постсоветском пространстве, и дискуссия о правах человека, и жёсткая конкуренция на отдельных товарных рынках.

В сфере энергетики, при общей тенденции к увеличению объёмов торговли, наметился наиболее острый проблемный фон. Кризис поставок энергоносителей из РФ на Украину и в Белоруссию сильно изменил подходы ЕС к формированию отношений с Россией в энергетической области. С 2006 года в Европе всё более говорят об общей «энергетической внешней политике». Кремль серьезно проиграл на том, что не сумел обеспечить плавный, неконфронтационный переход в энергетической торговле со странами СНГ на рыночные цены (не говоря уже о полном провале сопутствующих PR-усилий Кремля и «Газпрома»).

Во время председательства РФ в Большой восьмёрке энергетическая политика была приоритетной темой. Тогда Москва предложила свою концепцию международной энергетической безопасности, которая так и не была воспринята с доверием. Европа угрожает формированием подобия «энергетического НАТО». Хотя надо сказать, что пока ещё вопросы энергетического импорта не входят в сферу компетенции наднациональных органов ЕС.

Еврокомиссия предложила России открыть российские трубопроводы третьим операторам в обмен на выход «Газпрома» на розничный рынок ЕС. Россия отказалась и решила уделить пристальное внимание Китаю и США. Хотя, с учетом растущего дефицита энергоресурсов в РФ, это можно было скорее рассматривать как блеф с целью давления на европейских потребителей. В. Путин, со своей стороны, предложил Европе допустить Россию к покупке активов в европейских распределительных сетях в обмен на допуск европейских компаний к российским добывающим мощностям. Однако эти инициативы не нашли должной поддержки. Сильно омрачила фон отношений ситуация, сложившаяся в 2006 году, когда «Газпром» заявил о желании приобрести британскую газовую компанию Centrica и электроэнергетическую Scottish Power, а официальный Лондон этого не допустил.

От России требуют ратификации Транзитного протокола к Энергетической хартии. Страны ЕС настояли, чтобы включить в проект Транзитного протокола к Договору к Энергетической хартии статью № 20, по которой фактически Протокол стал документом, регулирующем отношения исключительно за пределами ЕС. Одновременно на встрече президента РФ и глав государств ЕС в Лахти (Финляндия) 20 октября 2006 года ЕС заявил о необходимости интегрировать положения Договора и Транзитного протокола к нему в текст будущего нового Соглашения РФ-ЕС.

Евросоюз развивает обширные планы по диверсификации поставок энергоносителей, строительству транспортной и трубопроводной структуры в обход России. Актуальной стала идея «возобновления Великого шёлкового пути» в его энергетическом измерении / воплощении. Остро стоит проблема Северного и Южного газопроводов, которые строит сейчас Россия. Эти проекты противоречат интересам стран ЦВЕ и Турции, но соответствуют интересам западных членов ЕС, да и всего ЕС в целом, так как диверсифицируют транзитные пути поставок.

Россия в ряде случаев смогла затормозить выработку единой энергетической политики в рамках ЕС, заключив долгосрочные контракты о поставках энергоносителей с компаниями Франции, Германии, Италии и Австрии. В силу приоритетной важности энергополитической стороны взаимоотношений России и ЕС, она будет дополнительно рассмотрена ниже, в специальном разделе.

Большое значение имеет также требование ЕС к отмене Россией нетехнических ограничений на пролёты авиакомпаний стран ЕС по Транссибирскому воздушному маршруту. Россия обещала прекратить взимание платы с 2013 года, хотя этот вопрос ещё не решён. Это же требование может быть распространено и на другие виды транзитного сообщения, и в первую очередь транзит энергоресурсов.

Довольно остро стоит проблема столкновения интересов и планов России и Евросоюза относительно стран СНГ. Фактически ЕС пришёл на постсоветское пространство с 2004 г., в связи с проблемой Приднестровья и событиями Оранжевой революции на Украине. Во время председательства Германии внешняя политика ЕС вышла и на Среднюю Азию.

У РФ и ЕС не совпадают представления о степени совместимости европейского и постсоветского интеграционных пространств. Например, синхронизация энергосистем Украины и Молдавии может происходить либо с Россией и другими странами СНГ, либо с ЕС. Проблема состоит уже в том, что в зону притяжения ЕС попадает всё ближнее зарубежье России, сама же Россия исключает своё членство.

Стратегия ЕС в отношении постсоветского пространства строится на задачах по стабилизации проблемных стран и регионов и, одновременно, запуску процессов частичной интеграции наиболее подготовленных для этого стран. Однако стоит отметить, что Россия никогда не была включена в стратегии ЕС относительно посткоммунистического пространства. В связи с этим политика Брюсселя относительно стран СНГ носит принципиально иной характер, чем его политика в отношении России, что само по себе является почвой для конфликтных ситуаций.

Постсоветское пространство, разумеется, не единственная зона международно-политических разногласий России и Европы. Серьёзнейшими камнями преткновения остаются вопросы статуса Косово, установки систем ПРО США в Центральной Европе, политика в отношении Ирана. Однако именно «постсоветские противоречия», в силу их исключительной приоритетности для самой России являются определяющими в стратегическом плане.

Ещё одной значительной проблемой, отравляющей российско-европейские отношения, является уже упомянутая критика России за ущемление демократии и прав человека. Надо сказать, что защита прав человека давно стала для Евросоюза одним из приоритетных вопросов во взаимоотношениях с внешним миром в целом и сопредельными странами в особенности. В ЕС есть чёткое убеждение (ещё с 1970-х гг.), что в качестве глобального игрока Союз располагает главным образом именно «мягкой силой». Такое внимание к морально-правовой тематике вполне понятно, ведь поначалу Евросоюз был объединением бывших колониальных держав и экс-участников гитлеровской коалиции и тема прав человека была для них принципиально важна как способ очистки имиджа от плохого исторического наследия перед США. Акцентировка этих вопросов стала традицией ЕС. ЕС постоянно и последовательно настаивает на принципе «демократической обусловленности» в своих внешнеполитических связях. Все договоры и соглашения, которые подписывает ЕС, имеют и идеологическую обусловленность. Особенно выпуклым этот аспект европейской политики («стратегия стимулируемой европеизации») стал после Копенгагенского саммита ЕС (июнь 1993 г.). В 2000 году была принята Хартия фундаментальных прав ЕС — главное мерило при оценке норм демократии в третьих странах.

Вполне естественно, что от России ждут такого же покаяния за своё прошлое, какое пережили страны Европы, и принятия евроатлатнтических ценностей. Россия же при Владимире Путине не облекает свои действия в моральную трактовку, то есть принципиально отказывается говорить на общем языке с ЕС. Правовое расширение ЕС предполагает перенесение части «acquis communautaires» (достижений сообщества) на внешние страны. Россия требует в качестве «платы» за принятие европейских норм и стандартов частичного присутствия на институциональном поле ЕС. А это для ЕС ново. Помимо этого Россия в последние годы стала активно «возвращать» Евросоюзу его упрёки, акцентируя ситуацию с положением национальных меньшинств в странах Балтии, что стало дополнительным раздражающим фактором.

В Европе научились гармонично сочетать ценности и национальные интересы, в России же — нет. В Москве с приходом к власти Владимира Путина вошла в моду экономикоцентричная стилизация под школу «реальной политики» — отстранённость от морализаций и эмоций, обнажённость «рыночного» интереса, причем не только на межгосударственном, но также на корпоративном и индивидуальном уровнях. Эта стилистика, получившая название «прагматизма», в целом не была воспринята европейским истеблишментом (отдельные яркие исключения лишь подтверждают это правило). В ЕС и вообще на Западе всё чаще говорят о принципиальном ценностном разрыве («value gap») между Европой и Россией. Этот аргумент используется как обоснование закрытия для России в целом и отдельных ее представителей в частности выхода на внутреннее поле ЕС.

 

2.6. «Энергодиалог» Россия — ЕС

 

Евросоюз и Россия в 2000-2007 годах поддерживали активный диалог в сфере энергетики. Его начало пришлось на октябрь 2000 года, после того, как в течение года цены на нефть на мировом рынке увеличились почти в три раза. Резкий рост цен на энергоносители вынудил Евросоюз приступить к разработке энергетических стратегий. Официальный Бюроссель пришел к мнению, что нестабильность энергетических поставок и рост цены на топливо могут вызвать социальные потрясения в странах Евросоюза. Энергетика была признана важнейшим фактором социальной стабильности в Европе.

Евросоюз пришел к выводу, что не может самостоятельно противостоять росту цен на энергоносители, и потому главными пунктами энергетической политики ЕС были названы: сокращение потребления энергии и снижение зависимости от энергетического импорта.

Из признания важности энергетики вытекало стремление Евросоюза наладить партнерство и диалог в энергетической сфере с Россией, чтобы обеспечить надежность поставок энергоресурсов из этого важного источника. Россия была и остается традиционным, надежным и важным поставщиком энергоносителей в Европейский Союз. В ЕС поступает 53% российского экспорта нефти, что составляет 16% всего потребления нефти в ЕС, и 62% российского экспорта природного газа, что составляет 20% общего потребления природного газа в ЕС.

На саммите «Россия — Европейский Союз», прошедшем в Париже 30 октября 2000 года, было принято заявление о партнерстве в области энергетики. Со стороны России прозвучало заявление, что работа будет вестись в направлении долгосрочного обеспечения энергетической безопасности, и особое внимание будет уделено балансу цен. Этот саммит стал отправной точкой сотрудничества России и Евросоюза в энергетике.

Помимо гарантий энергетической безопасности, второй важной целью Евросоюза в энергетическом диалоге с Россией было выполнение требований Киотского протокола и сокращение выбросов углекислого газа. Эта проблема несколько шире, чем ее обычно понимают, поскольку включала в себя и сокращение выброса парниковых газов, и связанное с этим сокращение потребления энергоносителей, и переход на возобновляемые источники энергии, что должно было сократить зависимость ЕС от импорта нефти и газа.

Изменение климата, сопровождающееся наводнениями и другими стихийными бедствиями, является важнейшей причиной, которая вынуждает ЕС выбирать стратегию сокращения потребления энергии. Энергетическая политика играет ключевую роль в выполнении Киотского протокола, вступившего в силу в 2005 году, в соответствии с обязательствами по которому Европа должна снизить выбросы парниковых газов на 8% в период с 1990 по 2010 год. В настоящее время Европа вносит 14% в полную ежегодную эмиссию углекислого газа, и намерена сократить эмиссию более чем вдвое.

В период действия Киотского протокола была активизирована политика использования возобновляемых источников энергии и было принято решение об увеличении доли возобновляемых источников энергии до 20% в энергобалансе стран ЕС. Сейчас некоторые страны ЕС вырвались вперед в этой области. К лидирующим государствам в области использования возобновляемых источников энергии относятся: Португалия (15,7%), Финляндия (21,8%), Австрия (23,3 %) и Швеция (28,5 %). Эти страны интенсивно используют свой потенциал гидроэнергии и биомассы лесов. В 2004-2005 годах в Евросоюзе изменили точку зрения на возобновляемые энергоресурсы. Раньше они рассматривались в качестве источников локального энергоснабжения, альтернативного крупным электростанциям. Но развитие ветрополей, то есть систем из десятков ветрогенераторов, привело к мысли, что возобновляемые источники энергии могут быть в основе крупных энергосистем.

Несмотря на то, что в энергетическом диалоге ЕС и России полностью доминировали вопросы обеспечения поставок нефти и газа, Евросоюз пытался подталкивать Россию к увеличению энергоэффективности и развитию возобновляемых источников энергии. Впрочем, активное сотрудничество в этом направлении было характерно для ранней стадии энергетического диалога.

История энергетического диалога ЕС и России в кратком виде изложена в Обобщающих докладах энергетического диалога. За 2001-2007 годы было выпущено восемь докладов, которые обозначают основные вехи этого диалога.

Первый Обобщающий доклад был выпущен в сентябре 2001 года. Он отмечает начало энергетического диалога и описывает основные направления развития энергетического диалога:

создание стабильного энергетического рынка,

обеспечение надежности и безопасности поставок энергоносителей,

увеличение экспорта российских энергоносителей,

содействие модернизации российского энергетического сектора,

развитие энергоэффективности,

снижение эмиссии парниковых газов.

Этап диалога, который продолжался с сентября 2001 до мая 2002 года, был исследовательским, то есть определялись направления и конкретные задачи энергетического сотрудничества.

В первом же докладе было подчеркнуто значение долгосрочных контрактов на поставку газа в страны Евросоюза и подчеркнуто стремление сохранить эту систему.

К маю 2002 года, когда был выпущен Второй Обобщающий доклад, были уже достигнуты определенные результаты и договоренности. Он отмечает завершение исследовательского этапа энергетического диалога и указывает, что выбраны направления сотрудничества, которые могут принести результаты уже в краткосрочной и среднесрочной перспективах.

В тот момент обозначились некоторые вопросы, которые наиболее остро интересовали обе стороны. Евросоюз считал, что сможет добиться доступа для европейских компаний к углеводородным ресурсам России на условиях совместной разработки. Потому во Втором Обобщающем докладе появилась тема содействия разработке и принятию в России закона о соглашении о разделе продукции, и поправок к Налоговому Кодексу, которые делают возможными концессионые соглашения.

Второй вопрос, интересовавший европейцев, состоял в надежности российской системы экспортных трубопроводов. Россия увязала вопрос о гарантиях надежности транспортировки с сохранением режима долгосрочных газовых контрактов. Евросоюз пошел навстречу пожеланиям российской стороны, в частности, в докладе было отмечено, что «Россия и ЕС считают, что эти контракты не только обеспечивали инвестиции в России в прошлом, но и останутся необходимыми в будущем для обеих Сторон. Комиссия ясно понимает незаменимость долгосрочных контрактов на условии «бери или плати».

Кроме того, обсуждались вопросы создания новых маршрутов поставок энергоносителей, и Евросоюз предложил провести пилотные проекты в области повышения энергоэффективности в Архангельской и Астраханской областях.

К моменту издания Третьего Обобщающего доклада в ноябре 2002 года началось техническое сотрудничество, в рамках которого были начаты пилотные проекты в регионах России, и был открыт Энергетический технологический центр ЕС-Россия. В ходе реализации региональных проектов появилось предложение провести его в третьем регионе — Калининградской области, чья энергосистема была очень похожа на европейскую, поскольку обеспечивалась энергоносителями, поступавшими транзитом через Литву. Европейский проект обещал добиться экономии 40% в потреблении энергии за счет ликвидации потерь.

Главным вопросом, который обсуждался в 2002 году, стал вопрос о возможном ограничении доли импорта газа из одного источника, находящегося за пределами ЕС. В Евросоюзе предлагали в целях достижения энергетической безопасности и недопущения ситуации попадания в зависимость от одного источника энергоносителей, установить предельную долю для такого источника в 30% от потребления газа в ЕС.

Российская сторона с беспокойством отнеслась к такому предложению и вынесла его в повестку дня энергетического диалога. По итогам обсуждений было принято следующее решение: «Вывод состоит в том, что в ЕС нет такого требования по количественному ограничению импорта различных видов ископаемого топлива из России». Правда, несмотря на заверения, беспокойство России осталось. Намечалось присоединение к ЕС новых членов, и с учетом их закупок российского газа, доля поставок российского газа в ЕС можно достигнуть порога ограничения импорта.

К ноябрю 2003 года, когда был выпущен Четвертый Обобщающий доклад, энергетический диалог ЕС-Россия вышел на новый уровень. В России была принята «Энергетическая стратегия РФ до 2020 года» — базовый документ, который определяет развитие энергетического сектора на долгосрочный период. В ЕС также была разработана собственная энергетическая стратегия — «Разумная энергетика для Европы», со сроком действия до 2006 года и бюджетом в 250 млн. евро. На две приоритетные задачи: разработку новых и альтернативных источников энергии и сокращение использования энергии — выделялось 160 млн. евро.

17 октября 2003 года в Москве состоялась Конференция по вопросам энергетических стратегий. На ней две стороны попытались сблизить энергетические стратегии ЕС и России. В итоге обсуждений удалось договориться о курсе интеграции рынков электроэнергии и энергоресурсов.

Российская сторона вновь подняла вопрос о долгосрочных газовых контрактах, но уже в связи с расширением ЕС: «Российская сторона считает, что предстоящее расширение Европейского Союза не должно затрагивать действующие долгосрочные контракты и приводить к ухудшению условий осуществления указанных поставок». В рамках энергетического диалога было решено провести консультации.

Россия в 2003 году сделала крупный шаг в сторону ЕС, анонсировав проект строительства Североевропейского газопровода мощностью 30 млрд. куб.м. газа в год, который должен пролегать по дну Балтийского моря. Евросоюз сразу же включил этот проект в число приоритетных проектов в области энергетики.

Правда, признание этого газопровода Европой не обошлось без уступок со стороны России. Евросоюзу удалось поставить вопрос о скорейшем запрещении перевозок нефти и мазута в однокорпусных танкерах в целях обеспечения безопасности морских перевозок энергоносителей. Для российских судовладельцев это было невыгодное решение, поскольку основная часть танкерного флота была как раз однокорпусным, а мощности российских судостроительных заводов не позволяли быстро построить новый танкерный флот, отвечающий новым требованиям.

В 2004 году произошло расширение состава ЕС за счет 10 новых членов из числа стран ЦВЕ, что внесло серьезные изменения в энергетический диалог ЕС-Россия. Это означало, в частности, что Евросоюз будет потреблять больше энергоносителей и потребовало расширения трубопроводных мощностей.

В Пятом обобщающем докладе, выпущенном в ноябре 2004 года, основное внимание было уделено развитию транспорта. Евросоюз в 2004 году намеревался достигнуть коренного решения проблем транспортировки российских энергоносителей разными видами транспорта. В мае 2004 года в Москве состоялся семинар, посвященный стратегии в транспортном секторе, на котором удалось выработать направления сотрудничества в области унификации технических норм и стандартов в морском и железнодорожном транспорте, унификации регулирования и законодательства.

Россия в 2004 году осуществляла расширение первой очереди магистрального газопровода «Ямал-Европа».

Тогда же Россия ратифицировала Киотский протокол, в рамках сотрудничества по одной из наиболее значимых для ЕС тем — снижения выбросов парниковых газов и решения экологических проблем.

На этом этапе энергетического диалога разрешилась проблема, долгое время беспокоившая российскую сторону. 27 апреля 2004 года было принято «Совместное заявление по расширению ЕС и отношениям между ЕС и Россией», в котором была провозглашена отмена предполагавшегося ранее ограничения импорта и было признано значение долгосрочных контрактов на поставку природного газа. Теперь Россия могла наращивать поставки газа, не опасаясь, что упрется в потолок ограничения импорта и не пострадает от либерализации режима газовой торговли.

Сняв одну из наиболее серьезных проблем, которая беспокоила Россию, Евросоюз предложил на деле приступить к интеграции энергетического рынка. В мае 2005 года на саммите «Россия — ЕС» была утверждена «Дорожная карта» по общему экономическому пространству», в котором предполагалось, что с Россией будет создано Общее экономическое пространство, которое станет частью Европейского экономического пространства, созданного в ноябре 2003 года. «Общей целью ОЭП является создание открытого и интегрированного рынка между Россией и ЕС», — говорилось в документе.

России предлагался широкий набор интеграционных мер в целом ряде отраслей экономики и по целому ряду направлений. В области энергетики цели формулировались следующим образом: «интенсификация сотрудничества Россия — ЕС в рамках Энергодиалога Россия — ЕС с особым акцентом на рассмотрение вопросов, связанных с устойчивостью, надежностью и непрерывностью производства, распределения, транспортировки и использования энергии, включая энергетическую эффективность, энергосбережение и использование возобновляемых источников энергии».

Главными инструментами достижения цели предполагалось сделать поощрение и защиту инвестиций в энергетике, конвергенцию систем регулирования и защиту окружающей среды. В «Дорожной карте» признавалось, что Россия будет реформировать газовую промышленность согласно «Энергетической стратегии России до 2020 года». Но в то же время Евросоюз выдвигал предложение создать открытый энергетический рынок на основе принципов Европейской Энергетической Хартии.

Европейская Энергетическая хартия — это необязывающая международная декларация, принятая в 1991 году. Основные идеи декларации — создание основ для международного сотрудничества в энергетике на основе общей заинтересованности в надёжном энергоснабжении и устойчивом экономическом развитии. В декабре 1994 года был подписан Договор Энергетической Хартии, который уже является обязывающим документом. К настоящему времени договор подписан 56 странами, в том числе и Россией. Однако договор в России до сих пор не ратифицирован.

Подписание «Дорожной карты» было крупным успехом для энергетического диалога ЕС-Россия, который, очевидно, внушил европейцам радужные взгляды на будущее европейско-российских отношений. Шестой Обобщающий доклад, выпущенный в октябре 2005 года, отражал это отношение, и в нем подчеркивалась интенсификация сотрудничества в области энергетики. 3 октября 2005 года состоялось первое заседание Постоянного Совета Партнерства в Лондоне, что было отмечено в качестве допонительного свидетельства роста политических отношений в энергетике. Европейцы учредили проект «Гармонизации энергетической политики ЕС и России».

В феврале 2005 года вступил в силу Киотский протокол, и ЕС предложил России крупный проект по минимизации сжигания попутного нефтяного газа в факелах (в объеме около 100 млрд. куб.м. ежегодно).

Радужные перспективы, которые рисовали европейцы в 2005 году, оказались разбиты российско-украинской «газовой войной», которая разразилась в ноябре 2005 года и достигла до пика в начале января 2006 года. В Брюсселе с очевидностью поняли, что проблем в энергетике очень много, транзит энергоносителей из-за напряженных отношений России с транзитными странами находится под угрозой.

В начале 2006 года политика ЕС в энергетике резко меняется. Задачи создания интегрированного энергетического рынка, а также Общего экономического пространства были отложены в неопределенное будущее, и все внимание было брошено на удовлетворение неотложных нужд. Были подстегнуты разработки в области снижения энергопотребления. Согласно Седьмому Обобщающему докладу, выпущенному в ноябре 2006 года, Еврокомиссия приняла решение о снижении затрат энергии до уровня 1990 года, сокращения на 20%, или на 390 млн. тонн нефтяного эквивалента.

В марте 2006 года Еврокомиссия разработала новый документ энергетической политики — так называемую Зеленую книгу «Европейской стратегии по достижению стабильной, конкурентоспособной и надежной энергетики».

Согласно этому документу, новая политика будет основываться на трех основных принципах: стабильности развития энергетической отрасли ЕС, ее конкурентоспособности и надежности энергоснабжения.

В Зеленой Книге указывается, что без принятия специальных мер зависимость от импорта энергоресурсов в Европе увеличится к 2030 году до 70% (90% по нефти). Это приведет к неблагоприятным экономическим последствиям. Европейский Комиссар по энергетическим вопросам Андрис Пиебалгс, представивший Зеленую книгу, заявил, что справиться с ростом зависимости от внешних источников энергии Европа может только путем проведения последовательной и скоординированной энергетической политики. Он весьма жестко подчеркнул важность единогласия между членами ЕС в области энергетики, заявив: «Европе нужно говорить одним голосом».

Евросоюз в «Зеленой книге» анонсировал большую программу по минимизации зависимости от внешних источников газа. «Зеленая книга» предлагает инвестировать около 600 млрд. евро в течение 20 лет в минимизацию этой зависимости. Новая энергетическая стратегия ЕС в 2,5 раза более затратна, чем предыдущая программа «Разумная энергетика для Европы», и вся посвящена указанному вопросу (снижения зависимости).

Одним из важных моментов, появившихся в программе, стал план строительства новых нефтепроводов и газопроводов из Прикаспийского региона, что позволит импортировать нефть и газ из Каспийского морского бассейна и южного Средиземноморья, расширяя географическую зону источников энергии. Строительство ряда обходных трубопроводов должно было защитить Евросоюз от негативных последствий конфликтов России с транзитными странами: Украиной и Беларусью.

В 2006 году председательство в G8 перешло к России, и президент России Владимир Путин, почувствовав некое изменение обстановки, предложил политику, которую европейцы в целом (на словах) поддержали. Он выдвинул идею, что страны G8 должны совместно обеспечивать глобальную энергетическую безопасность. Быстрое обсуждение этой концепции завершилось принятием «Заявления о принципах глобальной энергетической безопасности», на встрече G8 в Санкт-Петербурге в июле 2006 года. После этого заявления понятие энергетической безопасности стало ключевым для энергодиалога с ЕС. Однако никаких качественных изменений к лучшему в этом диалоге не наметилось.

В Восьмом Обобщающем докладе, выпущенном в октябре 2007 года, видно, что европейские страхи по поводу безопасности поставок энергоносителей достигли очень высокой точки. Евросоюз стал требовать от России дополнительных мер по энергетической безопасности. В их число были включены:

решение о подготовке новой редакции Энергетической стратегии России до 2030 года, предусматривающей дальнейший рост объемов экспорта углеводородов в страны ЕС,

проведение оценки возможных препятствий в торговле энергоресурсов между ЕС и Россией, существующих или потенциальных, носят ли они политический, законодательный, экономический, финансовый или технический характер,

создание Механизма раннего предупреждения (МРП) в отношении поставок и спроса на нефть и газ. Использование этого механизма для заблаговременного определения возможных проблем и рисков. МРП основан на процедуре получения, обмена и согласования аналитической информации. В рамках МРП осуществляется оперативная связь между официальными лицами с двух сторон, имеющих доступ к информации, касающейся энергетики.

Несмотря на согласие России реализовать все эти меры, Еврокомиссия продолжила развитие альтернативных маршрутов доставки в Европу нефти и газа, в первую очередь, из Каспийского региона. «Газовые войны» 2005-2007 гг. и проблема транзитных стран оказали колоссальное влияние на европейскую энергетическую политику. Влияние оказалось настолько сильным, что Еврокомиссия стала часто прибегать к неадекватным действиям. Прежняя «разумная энергетика» кончилась, и Евросоюз принялся за обеспечение своей энергетической безопасности любыми доступными средствами.

В начале энергетического диалога ЕС-Россия было выдвинуто четыре проекта в области транспортировки энергоносителей.

1. Североевропейский трансбалтийский газопровод

2. Освоение Штокмановского месторождения газа

3. Строительство газопровода «Ямал-Европа»

4. Интеграция нефтепроводов «Адрия» и «Дружба»

В настоящее время реализация проекта Североевропейского газопровода столкнулась с определенными (значительными) трудностями. Эстония и Финляндия заявили о том, что считают строительство СЕГ экологической проблемой, и в дополнение к этому Эстония не дала согласия на строительство газопровода в своих территориальных водах в Финском заливе. Это вынудило компанию Nord Stream AG — оператора проекта СЕГ — начать корректировку маршрута и перенести срок начала строительства на 2009 год. Перенос начала строительства делает практически недостижимым начало транспортировки в 2010 году 55 млрд. куб.м. газа по СЕГ.

13 июля 2007 года ОАО «Газпром» и французский холдинг Total подписали рамочное соглашение по основным условиям сотрудничества при разработке первой фазы Штокмановского газоконденсатного месторождения. 26 октября 2007 года в проект вошла норвежская компания StatoilHydro. «Газпром» владеет 51% акций, Total — 25%, StatoilHydro — 24%.

Иностранные компании допущены в совладение только компании-оператора первой фазы освоения Штокмановского месторождения, которая должна построить инфраструктуру для добычи газа на шельфе. Компания-оператор не имеет права на газ, но будет 25 лет владеть инфраструктурой. По истечении срока владения компания-оператор будет получать плату от ОАО «Газпром» за использование инфраструктуры.

В настоящее время ОАО «Газпром» приступил к реализации первой фазы разработки Штокмановского месторождения. Первая фаза освоения месторождения предусматривает добычу 23,7 млрд куб. м. природного газа в год и начало поставок по газопроводу в 2013 году, сжиженного природного газа — в 2014 году.

В 1996 году началось строительство магистрального газопровода «Ямал-Европа». Проект предусматривал сооружение двух ниток газопровода диаметром 1420 мм протяженностью 4100 км от месторождений Ямала через Ухту и Торжок, по территории Белоруссии и Польши в Германию. К 2010 г. пропускную способность газопровода предполагалось довести до 65, 7 млрд куб м газа в год, что позволило бы России сделать более гибкой схему доставки газа в Европу, одновременно осваивая новые рынки в Европе.

В 1999 году был введен в строй первоочередной участок газопровода на территории Беларуси, и началась транспортировка газа в объеме 14 млрд. куб.м. газа. В 2000 году «Газпром» изменил концепцию газопровода из-за отсрочки освоения Ямала. Из-за дефицита капвложений освоение Ямала конечным пунктом газопровода стал Торжок. Предполагалось, что туда придут дополнительные объемы газа из Западной Сибири по новому газопроводу СРТО-Торжок. На новое направление переориентировалась часть экспортного потока газа из Надым-Пур-Тазовского района, который раньше шел в Германию через Украину. Таким образом, на первом этапе реализации проекта предполагается в качестве сырьевой базы использовать действующие месторождения Надым-Пур-Тазовского региона. На конечном этапе должны будут подключены месторождения полуострова Ямал. В 2002 году газопровод был достроен до границы с Беларусью.

В 2003-2006 году были построены участки и компрессорные станции в Беларуси, в результате чего пропускная способность газопровода увеличилась до 68 млрд. куб.м. газа.

В 2006 году Россия отказалась от строительства второй нитки газопровода «Ямал-Европа», мотивировав это тем, что строится СЕГ, который будет транспортировать большую часть газа. Беларусь и Польша, заинтересованные в расширении газопровода, оказывали и оказывают давление на Россию. В октябре 2007 года Россия согласилась повторно рассмотреть вопрос о строительстве второй нитки газопровода «Ямал-Европа».

Нефтепровод «Адрия-Дружба» предусматривал строительство магистрального нефтепровода по территории России, Украины, Хорватии, до порта Омишаль в Хорватии. Инициаторами проекта интеграции нефтепроводов «Дружба» (Россия) и «Адрия» (Хорватия) были компании «ЮКОС» и «ТНК-ВР».

Интеграция «Дружбы» и «Адрии» (в режиме реверса) позволит осуществлять экспорт нефти от Самары по нефтепроводу «Дружба» до глубоководного порта Омишаль (Хорватия). Объемы экспортной транспортировки нефти на 1-й фазе реализации проекта составят 5 млн. т в год. Далее в рамках 2-й и 3-й фаз планируется увеличение ежегодных объемов перекачки соответственно до 10 и 15 млн т нефти. Отгрузка нефти в глубоководном порту позволяла экспортировать нефть прямо для американского рынка.

Соглашение о строительстве было подписано в мае 2002 года. Однако, из-за позиции Хорватии и Украины, реализация проекта так и не началась.

 

2.7. Выводы и перспективы

 

Сложившуюся атмосферу российско-европейских отношений, особенно в перспективе выработки нового базового двустороннего соглашения, можно охарактеризовать как взаимную стратегическую неопределенность.

И в России, и в ЕС отсутствует понимание стратегической цели российско-европейского диалога. РФ и ЕС не в состоянии сформулировать не только конечную, но даже промежуточную цель своих взаимоотношений. Стороны не могут определиться, кем они друг друга хотят видеть.

Прежде всего, речь идет о самоопределении России: готова ли она стать в долгосрочной перспективе глобальным независимым центром в международной системе, либо же её будущее — находиться в системе европейской? На сегодня этот выбор не сделан с должной мерой стратегической ответственности и определенности. Больше того, он не вполне осознан российским истеблишментом, который, с одной стороны, демонстрирует амбиции самостоятельного центра силы, а с другой, не видит себя и своего будущего вне евроатлантического мира. Для того, чтобы обрести полноценную международную субъектность, России необходимо отказаться от участия в европейском интеграционном проекте во всех его формах и производных и, что еще важнее, преодолеть патологическую «еврозависимость» собственной элиты. Полностью сняв с повестки дня интеграционную компоненту отношений, Россия откроет себе дорогу к взаимовыгодному партнерству с Европой. Партнерству, в котором ни одна из сторон не будет рассматривать другую в качестве объекта ассимиляции, что позволит избежать многих болезненных проблем.

Немаловажно, что выбор в пользу самостоятельного геополитического поприща вполне соответствует сложившимся общественным настроениям. По данным социологов, в течение последних 10 лет сознание российских граждан становится все более россиецентричным и все менее европоцентричным. По сведениям Левада-центра, 71% россиян не считает себя европейцами. Показательно в этом отношении мнение самих европейцев, которое, как нам кажется, точно выражено главным аналитиком по России и Евразии Королевского института международных отношений британцем Бобо Ло: «Россия может быть либо интегральной составляющей Европы, либо «великой державой», но не обеими одновременно». Как мы видим, на массовом уровне Россия этот выбор уже сделала, осталось лишь довести его до «верхов».

Не менее важно определиться со своим будущем и Евросоюзу. Европа до сих пор не выбрала формат внутренней интеграции, а он будет определяющим для отношения РФ к евроструктурам. Провал проекта европейской конституции на референдумах во Франции и Нидерландах выявил кризис механизма согласования интересов стран ЕС. В ЕС просто нет общего видения дальнейших стратегических целей проекта евроинтеграции.

Основных властных игроков в ЕС три: Европарламент, Совет ЕС и Комиссия европейских сообществ. Пока что не совсем понятно, как и с кем вести дела в ЕС. С отдельными государствами устанавливать связи проще и надёжнее. Органы и делегации ЕС постоянно дублируют друг друга, делят друг с другом ответственность за отношения с Россией. За последние годы повысился международный профиль Еврокомиссии. Конституционный договор, подписанный странами ЕС к концу 2007 года, меняет в пользу Парламента всю внутреннюю ситуацию в ЕС, однако перспективы реализации норм этого договора остаются пока что вопросом будущего.

Значительны расхождения между членами ЕС в приоритетах внешней политики. У ЕС общей внешней политики по-прежнему нет, нет и общей стратегии в отношении России. Сама тема изменений в отношениях с Россией опасна для внутренней ситуации в Европе, так как разделяет членов ЕС. В связи с этим Европа опасается её серьёзно поднимать. Характерно, например, что на взгляд президента Эстонии Томаса Ильвеса, раскол Европы на «старую» и «новую» связан не с различным отношением к США, а с различным отношением к России. Однако в целом интерес европейцев к России постоянно снижается. Элиты РФ и ЕС плохо понимают друг друга. Взаимонепонимание растёт, и взаимное недоверие приобретает хронический характер.

Сейчас отношения охладились до самого низкого градуса со времени распада СССР. Экс-министр иностранных дел Германии Йошка Фишер сказал в 2007 г.: «Ухудшение отношений между РФ и ЕС неизбежно», а наиболее популярные лозунги по проведению политики в отношении России внутри ЕС — это консолидированность позиции и большая жёсткость. И вопросу чуждости России «общим европейским ценностям» европейские политики уделяют всё больше внимания.

Во взаимодействии России с ЕС можно усмотреть значительную асимметрию. Для ЕС речь идёт о включении аутсайдера в преуспевающее европейское пространство, и желательно в качестве энергетического придатка со слабым голосом. Для России речь идёт о важнейшем внешнем партнёре. Прежде всего, торговом. Об абсолютном преобладании европейского рынка в российском экспорте энергоносителей уже было сказано. Доля ЕС в общем объёме прямых иностранных инвестиций в РФ составляет 75%. Торговый оборот между РФ и ЕС растёт на 20% в год. Постоянное представительство РФ при ЕС сейчас является крупнейшей российской миссией за рубежом. Примечательно, что торговля с СНГ в структуре товарооборота России составляет около 20%, тогда как с ЕС — около 60%.

Несмотря на эту возрастающую экономическую зависимость, РФ и ЕС по-прежнему имеют очень слабые институты сотрудничества. Очень слаб аппарат представительства российских деловых кругов в Брюсселе, почти отсутствует пророссийское лобби. Наши страны так ещё и не перешли в своих экономических отношениях от простой трансграничной торговли к началам внутриотраслевой кооперации. Основным форматом экономического взаимодействия сейчас признаются отраслевые диалоги.

Что касается политического взаимодействия, то можно выделить три уровня отношений России с Евросоюзом: самый общий (как с организацией), региональный («Северное измерение», Совет государств Балтийского моря, Совет Баренцева Евро-Арктического региона и др.), а также двусторонний на межгосударственном уровне. Россия при Владимире Путине сделала ставку в основном на развитие третьего — двустороннего — уровня отношений. Из Европы постоянно слышатся обвинения в адрес Москвы, что она якобы проводит политику раскола ЕС, почти игнорируя в своих связях общеевропейский уровень. Однако эта тактика пока что себя полностью оправдывает: можно признать, что несущей конструкцией российско-европейских отношений являются именно двусторонние отношения. Одновременно стоит задача расширения контактов на региональном уровне. Для активизации же собственно уровня РФ-ЕС необходимо совместно заняться ревизией всего комплекта отношений.

В целом, политика ограничения российского влияния на Западе продолжается, она не прекращена — и это большая неудача России. Само то, что на этапе предвыборной гонки в Европе политики предпочитают использовать жёсткую антироссийскую риторику, говорит о негативном фоне взаимоотношений, который России не удалось преодолеть. Эта риторика нужна для активизации европейской идентичности, которая по-прежнему строится как антироссийская. Фраза «Если Россия — тоже Европа, то тогда что такое Европа?» по-прежнему актуальна. Антироссийский характер европейской идентичности не только сохраняется, но и упрочивается.

В первые годы правления Владимира Путина в Кремле и российских элитах в целом существовала иллюзия, что противоречия между ЕС и Россией могут быть преодолены на базе общих бизнес-интересов ключевых элитных групп. Отчасти эту уверенность укрепляли «друзья Путина» из числа лидеров европейских стран, в первую очередь, Г. Шредер и С. Берлускони. Однако на протяжении второго срока правления Путина окончательно стало ясно, что именно ценностный барьер между российской и европейской элитами остается практически непреодолимым. Отдельные усилия Кремля по улучшению имиджа России в странах ЕС не достигли цели, т.к. носили тактико-технологический характер, в то время как ухудшение отношения европейцев к России было обусловлено самой политикой и стилем Кремля в целом.

И всё же главной проблемой остаётся самоопределение России, выбор ею того или иного пути интеграции в современную систему международных отношений. Пора со всей определенностью признать: историческая Россия — вообще не такая страна, которая может принять участие в проектах международной интеграции, центром которых она не является.

 

Часть 3. Россия и США

 

Эпоха Путина, особенно второй срок его президентства характеризуется значительным ухудшением отношений не только с Европейским Союзом, но и с Соединенными Штатами Америки. Обострение затронуло все аспекты взаимодействия России и США, включая военный. В публичном (риторическом) поле Россия и США занимают неодинаковые позиции по многим спорным международным вопросам. Россия не одобряет вторжение США в Ирак, возражает против любого силового воздействия на Иран с целью свертывания его атомной программы, протестует против одностороннего признания независимости Косово. Москва сохраняет военное сотрудничество с Ираном, поставляет вооружение нелояльным Вашингтону государствам в разных частях мира — Сирии, Венесуэле, отказывается признавать ХАМАС террористической организацией. Россия высказывает явное недовольство заигрыванию с НАТО государств СНГ, отрицательно относится к увеличению американского влияния в Украине и в Грузии. И, наконец, Россия проводит внутреннюю политику, которая очевидным образом раздражает США.

Все это заставляет поверхностных наблюдателей предполагать, что в России с приходом Путина победила какая-то таинственная антизападная группировка, предположительно скрывавшаяся все 1990-е годы в недрах так называемой «чекистской корпорации». Что, разумеется, не так. Поскольку путинский Кремль и российская элита в целом были изначально заинтересованы во всемерном улучшении отношений с США как глобальной державой и универсальным источником легитимности современных политических режимов. Между тем, непредвзятый анализ итогов путинской дипломатии свидетельствует о том, что ухудшение российско-американских отношений явилось следствием:

- присущей Владимиру Путину (и правящей элите России в целом) логики крупного бизнесмена, а не государственного деятеля, что очень часто вело и ведет к недооценке Кремлем геополитических факторов и крупных исторических тенденций, а также кардинальной подмене объективно существующих стратегических интересов России как геополитического субъекта бизнес-интересами наиболее влиятельных субъектов российской правящей элиты;

- специфических, стратегически далеко не всегда оправданных действий администрации Дж. Буша.

 

3.1. Доктрина № 1: «прагматический патриотизм»

 

Владимир Путин пришел к власти в 1999-2000 гг. если и не вполне как проамериканский президент, то, несомненно как человек, изначально расположенный к тесному партнерскому взаимодействию с Вашингтоном. Изначально он позиционировался в качестве лояльной Западу альтернативы Евгению Примакову, который в 1999 году пользовался недвусмысленной поддержкой США как потенциальный кандидат на пост президента РФ. Путин в очевидном противоречии со всем курсом дипломатии Ельцина-Примакова заявил в начале 2000 года, то есть еще в бытность и.о. президента, о возможности и желательности присоединения России к блоку НАТО, чем немедленно заслужил яростные похвалы будущего критика своей политики — британского премьера Тони Блэра. Наконец, Путин сразу же после электорального триумфа 1999-2000 гг. обеспечил долгожданную ратификацию нижней палатой Федерального Собрания СНВ-2, что ранее не позволяла сделать коммунистическая оппозиция.

Следует также сказать том, что в окружении Путина большую роль играло прагматическое проамериканское крыло. Эксперты, примыкавшие к этой группе, полагали, что России необходимо любым способом заручиться поддержкой Соединенных Штатов, поскольку в одиночку наша страна не способна противостоять актуальной угрозе исламского фундаментализма, активного участника войны в Чечне, и потенциальной угрозе со стороны Китая, имеющего свои виды на богатые природными ископаемыми территории Восточной Сибири. Можно с полной определенностью сказать, что вплоть до 2003 г. позиции этих «прагматических проамериканистов» доминировали в российской политике. Тем более что в то время их идеология практически полностью отвечала и взглядам самого Путина.

Определенным противовесом демонстративным шагам в сторону улучшения отношений с США служил лишь процесс возобновления более тесных экономических отношений с Ираном и выход в декабре 2000 г. из соглашений, заключенных в 1995 г. в рамках комиссии Гор-Черномырдин. В результате этих усилий была подтверждена готовность России помочь Ирану в строительстве АЭС в Бушере, договоренность по поводу чего была достигнута еще в 1995 году. Тем не менее, робкие шаги по выстраиванию вокруг южных границ России пояса безопасности, включающего среднеазиатские республики, Китай и Иран изначально не имели антиамериканской направленности. Основной угрозой безопасности России мыслилась экспансия в северные регионы страны и далее в республики СНГ движения «Талибан», за которым предположительно стоял основной союзник США в регионе — Пакистан. Между тем, вероятно, эти действия России отражали появление внутри власти второго субъекта, не имевшего своей альтернативной стратегической доктрины, но располагавшего своими специфические экономические интересы. Речь идет о представителях военно-промышленного комплекса, заинтересованных в расширении рынка для экспорта вооружения и атомных технологий.

Тем не менее, региональное сплочение и укрепление хозяйственных связей с Ираном не могло служить признаком наличия каких-то глубинных антиамериканских настроений у нового российского руководства, которое неуклонно, поначалу даже более определенно, чем Ельцин последних лет своего правления, стремилось продемонстрировать свою лояльность заокеанскому партнеру. Гражданские и военные чиновники, которые мыслили и действовали в рамках старого дискурса стратегической конкуренции России и США, постепенно устранялись с ключевых позиций в российской власти. Например, в 2001 г. был отправлен в отставку с поста министра обороны РФ маршал Игорь Сергеев, который настаивал на масштабном ядерном перевооружении российских Вооруженных сил. На смену таким чиновникам приходили люди из команды Путина, которые хорошо умели адаптировать свою риторику под текущие приоритеты кремлевской политики, однако при этом мыслили вполне «прагматически».

«Проатлантистские» устремления российского руководства особенно ярко проявились в конце 2001 года, когда Россия не только недвусмысленно поддержала США в их стремлении наказать «Талибан» за теракт 11 сентября, не только сделала все возможное для победы антиталибской коалиции в октябре 2001 года, но и пошла для достижения стратегического союза с Соединенными Штатами на целый ряд поистине беспрецедентных геополитических уступок: отказа от эксплуатации радиолокационной станции Лурдес на Кубе и военно-морской базы Камрань во Вьетнаме и открытия территории стран СНГ для размещения в среднеазиатских республиках военных баз США. Эти действия Путина были немедленно поддержаны не только вышеупомянутыми политическими «прагматиками», но и либеральными силами в целом, критически относившимися к некоторым другим действиям президента — в частности, к наступлению на независимые электронные СМИ и их владельцев из числа «олигархов».

Наступило двухлетие так называемого «путинского патриотизма», под которым его теоретики понимали военно-силовое сближение с США на ниве общей борьбы с международным терроризмом.

Как же ответили США на это страстное стремление нового российского руководства дружить с Западом? Весьма специфически. Новая республиканская администрация сразу же предприняла ряд недружественных шагов по отношению к путинской России. В 2001 г. США вышли из Договора по ПРО, подписанного Ричардом Никсоном и Леонидом Брежневым еще в 1972 г., заявив о начале работы по созданию национальной системы противовоздушной обороны. В феврале 2001 г. был произведен арест агента ФБР Р. Хансена по обвинению в шпионаже в пользу России, вслед за чем из США было выслано 50 дипломатов, произведено ужесточение визового режима. В июне 2001 г. президент Дж.Буш заявил о необходимости дальнейшего расширения НАТО «от Балтийского до Черного моря». В ноябре 2002 г. на саммите в Праге предложения о вступлении в состав блока были сделаны трем прибалтийским республикам, а также Болгарии, Словакии, Словении и Румынии. Однако вместе с тем администрация Буша отказалась от столь свойственного для эпохи Клинтона стремления делать ставку на российских политиков либерального направления. Буш после встречи с Путиным на ранчо в Кроуфорде заявил о своем доверии новому российскому президенту. Эта личная близость двух руководителей была для Путина гарантией, что американцы не будут оказывать значительной поддержки либеральной оппозиции внутри России. В значительной мере этот расчет оказался справедлив.

Таким образом, уже в начале правления В. Путина США показали, что:

- они более не рассматривают путинскую Россию как равноправного сильного партнера и потому не готовы отвечать эквивалентными уступками на лояльные / дружественные шаги России в геополитической сфере;

- их вполне устраивает «прагматизм» Кремля, и они не станут жестко давить на Россию с идеологических и ценностных позиций.

Можно констатировать, что в то время Вашингтон более или менее правильно прочитал сигнал Москвы: российская правящая элита полагала (как, в основном, полагает и сегодня) геополитические вопросы второстепенными и готова была идти на широкие уступки США при условии, что Америка способствует легализации этой элиты в евроатлантическом мире. Владимир Путин, как классический бизнесмен у власти в стране, которая исторически привыкла быть великой державой, стал воплощением и символом именно такого формата отношений. Потому, несмотря на все разногласия, второй президент РФ, в целом, мог всегда рассчитывать хотя бы относительную лояльность со стороны Джорджа Буша-мл.

В 2002-2003 гг. Путин, имея за спиной личную поддержку Буша, стал развивать двусторонние экономические отношения с крупнейшими экономическими центрами Европы — Германией и Францией. Выбирая чисто экономическую (основанную на бизнес-интересах) стратегию взаимодействия с европейскими гигантами, Путин смог до поры до времени исключить подозрения в каком-то сепаратном сговоре с Францией и Германией против США, которые возникли у американцев сразу после встречи на троих Ельцина, Ширака и Коля в 1998 г. Эти опасения явились отчасти причиной первой, кратковременной волны русофобии в Америке, свидетельством которой является известная книга Збигнева Бжезинского «Большая шахматная доска».

Между тем, ни путинские «прагматики», ни он сам в 2001–2002 гг. не учли одного важного для понимания международных событий фактора, который сыграл значительную роль в последующих событиях. Речь о продолжающемся высоком спросе на нефть, к чему впоследствии добавился также значительный спрос на газ, еще более обострившийся ввиду климатической нестабильности на западе Евразии. С чисто геополитической точки зрения, которую никто никогда не озвучивал внятно и откровенно, страны с огромным сырьевым запасом должны быть лишены самостоятельной политической роли — в противном случае вся конструкция, на которой держится сегодняшний иерархическим образом выстроенный миропорядок, может быть опрокинута почти в одно мгновение.

 

3.2. «Сырьевое проклятие»?

 

Эксперты часто говорят о том, что страны — поставщики сырья — как правило и почти без исключения отличаются отсталой экономикой и сравнительно архаической моделью политического развития. Более того, они, как это ни парадоксально, оказываются и довольно слабы как игроки на внешнеполитическом поле. Это отчасти так. Но, тем не менее, правота данного заключения весьма относительна. Дело в том, что глобальный миропорядок искусственно выстроен именно таким образом, чтобы обеспечить истинность данного заключения. Вся стабильность индустриального и постиндустриального миров держится на политическом ничтожестве стран-поставщиков сырья. Попытка национализации нефтяных кампании в Иране 1950-х годов правительством Моссадыка привела к инспирированному американцами военному перевороту, который обрек эту страну на десятилетия гнета под полутоталитарным режимом шаха Мохаммеда реза Пехлеви. И первая же попытка экспортеров нефти заявить свою позицию по поводу поддержки Соединенными Штатами Израиля в 1973 г., ограничив добычу нефти, привела к масштабному энергетическому кризису, из которого индустриальному миру удалось выбраться лишь за счет вовлечения в экономическую игру Советского Союза с неожиданно обнаруженными у него тюменскими нефтяными месторождениями, а также шахского Ирана.

Наконец, война в Ираке, помимо иных мотивов, имела, в частности, один весьма очевидный — нельзя было оставить человека нелояльного Вашингтону у власти в стране, занимающей второе место в мире по объему нефтяных запасов в мире.

На этот геополитический фактор мало обращают внимания при рассмотрении российско-американских отношений. Эксперты удивляются, почему США так неодинаково относятся к России и Китаю. Россию в США критикуют почти все, гораздо менее демократичный и толерантный ко всему, к чему только можно быть толерантным, Китай шельмуют лишь вернувшиеся на обочину мировой политики неоконсерваторы и политические клиенты тайваньского лобби. Почему вполне влиятельные эксперты сегодня ведут разговор о возможном союзе старых и новых индустриальных гигантов против сырьевой России, пусть с оговорками, но признающей приоритет общезападных ценностей и не отказывающейся быть частью «Большой Европы»?

Один из возможных ответов состоит именно в том, что западный мир не может быть снисходителен к амбициям «энергетических держав», особенно в том случае, если таковые обладают серьезным геополитическим потенциалом. В понятие геополитического потенциала уместно включить в данном случае гипотетическую способность Москвы (на данный момент, именно сугубо потенциальную) к формированию новых энергетических альянсов — в постсоветском ареале или же за его пределами. Подобные альянсы могли бы стать серьезной силой, меняющей баланс сил современного мира. Именно по этой причине палата представителей Конгресса США приняла в мае направленный против России законопроект, объявляющий незаконным создание газовых картелей по типу ОПЕК, которое послужило поводом для дипломатических трений между Москвой и Вашингтоном. Этот законопроект, как и последующие заявления государственного секретаря США Кондолизы Райс, продемонстрировали, какими резонами в настоящий момент руководствуются американцы.

Не случайно в этой связи, что первый же шаг России, свидетельствующий хотя бы о некотором ее уклонении от роли политического клиента Вашингтона, — а именно, заявленная нашим дипломатическим руководством готовность поддержать Францию и Германию в их сопротивлении планам агрессии США в Ирак, используя для этого право вето при голосовании в Совете Безопасности, — спровоцировал целую серию роковых для отношений двух стран событий.

В тот же период произошла активизация деятельности антипутинской оппозиции, символом которой (во многом вопреки собственной воле) в тот момент стал глава компании ЮКОС Михаил Ходорковский. Ходорковского поддержали во время атаки на ЮКОС со стороны «Роснефти» и налоговых служб России часть американских т. наз. неоконсерваторов. Надо сказать, что это обстоятельство само по себе еще не привело к серьезному ухудшению отношений России с США, поскольку поддержка Ходорковского исходила не от самого Белого дома, но от политических кругов, теряющих влияние на администрацию Дж. Буша. Однако, безусловно, это несколько усилило настороженность Путина по отношению к Вашингтону. Однако качественных изменений в отношениях между Россией и США в тот момент не произошло. Республиканская администрация, несмотря на связанную с «делом Ходорковского» «тревожную» риторику, на деле никак не вмешалась в судьбу экс-владельца ЮКОСа. Надежды многих российских либералов на то, что Джордж Буш-мл. принудит Путина к определенным действиям на российской внутриполитической арене, не оправдались. А президент РФ еще раз получил подтверждение тому, что его «прагматический» подход находит понимание в Вашингтоне.

Соответственно, российское руководство продолжало предпринимать серьезные усилия по налаживанию двусторонних отношений. В разгар военной кампании в Ираке Путин заявил о том, что Россия не желает поражения США. Во время президентской кампании 2004 г. российский президент несколько раз выступил с недвусмысленной поддержкой Джорджа Буша, оценив, например, усиление антиамериканского сопротивления в Ираке как борьбу мирового терроризма лично против Буша. В ноябре 2004 г. на саммите Организации Азиатского-Тихоокеанского сотрудничества Путин согласился на списание 80% иракского долга. Более того, в прессе появились даже сообщения, впоследствии опровергнутые российским МИДом, о готовности России на размещение в Ираке трех мотострелковых дивизий и бригады воздушно-десантных войск (в составе 40 тыс. человек). Хотя эти сообщения не получили подтверждения, судя по всему, в ходе переговоров с представителем МИДа нового правительства Ирака подобные варианты обсуждались российской стороной.

Настоящим водоразделом в российско-американских отношениях при Владимире Путине можно считать оранжевую революцию 2004 года на Украине. Изначально Вашингтон согласился с тем, что к власти в этой стране может прийти открыто и агрессивно поддержанный Кремлем Виктор Янукович, бывший губернатор Донецкой области. Однако в конце ноября 2004 года, вскоре после начала масштабных народных выступлений в Киеве против Януковича и фальсификации итогов выборов президента Украины США вынуждены были недвусмысленно объявить о поддержке другого кандидата в президенты, прозападного Виктора Ющенко. Владимир Путин расценил подобное поведение как предательство. Присущее Путину бизнес-мышление не позволило президенту РФ поверить в политическую реальность Оранжевой революции. Путин (как и большая часть ключевых представителей его окружения) был и остается убежден, что революция была организована и в прямом смысле слова оплачена США. Отсюда, кстати, и резкое нарастание внутриполитической нервозности Путина в 2005-2007 гг.: ведь, следуя его «коммерческой» логике, если США смогли за деньги организовать революцию на Украине, что мешает им устроить нечто подобное и в России? Тем паче что Леонид Кучма, как и Владимир Путин, вовсе не был враждебен США, а поведение Вашингтона во время Оранжевой революции отражало логику «лучшее — друг хорошего». С января 2005 г. Путин демонстрирует открытую и отчетливую настороженность в отношениях с США. «Прагматическое партнерство», на которое уповал российский лидер в 2000-2004 гг., остается в прошлом.

Итак, если судить по внешним результатам, то российскую политику 2001–2004 гг. в отношении США следует оценить как неудачу. России не удалось выстроить тот «стратегический союз» с США на общей ниве борьбы с международным терроризмом, к которому она стремилась весь первый срок путинского президентства.

Как мы уже говорили, главными причинами тому стали, как мы уже говорили,

- ложные цели Кремля, продиктованные системообразующими бизнес-интересами правящей элиты России; российская дипломатия все эти годы была, фактически, орудием обеспечения этих интересов;

- американская концепция союзничества, которая требовала от Кремля куда большего уровня лояльности, чем тот, который объективно мог быть достигнут в ситуации поколебавшей единство западного мира иракской войны.

 

3.3. Доктрина №2: курс на «суверенную демократию»

 

Американцы, безусловно, использовали любой шанс для того, чтобы развести Россию с ее европейскими партнерами по политическим мотивам. В результате Оранжевой революции на Украине, которая, как мы уже отмечали, стала поворотным пунктом во всей политике Владимира Путина (не только внутренней, но и внешней), Европа и США оказались по одну сторону баррикад.

Транзитно-сырьевые войны с ближайшими соседями — Белоруссией и Украиной, — а также попытка торговой блокады Грузии, вне зависимости от обоснования этих мер российским руководством, и вовсе были встречены с нескрываемым беспокойством, свидетельством чему стали многочисленные выступления челнов американского парламента о необходимости ускоренно принять Украину и Грузию в состав НАТО.

С 2005 года (т.е. после все той же украинской революции) внешнеполитическая риторика России начала стремительно меняться. Гипертрофированный страх перед реализацией «оранжевого» сценария в России стал главным фактором кремлевского поведения как внутри России, так и на внешнеполитической арене. До этого времени Россия настаивала на стратегическом партнерстве с США при условии своей политической самостоятельности, с 2005 г. Россия начала все чаще говорить о своем суверенитете, под которым в первую очередь стало пониматься недопущение со стороны США вмешательства во внутренние дела России. Россия начала более активно сотрудничать с Китаем в рамках Шанхайской организации сотрудничества, развивать торговые отношения с Венесуэлой и Сирией, вести одностороннюю политику сырьевого эгоизма в СНГ, предпринимать попытки экспансии в энергетическую отрасль Европы. Впрочем, во многом российская агрессия против США оставалась в области риторики. В политической сфере Владимир Путин не оставлял надежд все же помириться с США — если не на протяжении второго срока своего правления, то, по крайней мере, при следующем президенте России.

Что касается ШОС, то главным достижением этой организации стала принятая 5 июля 2005 г. на встрече в Астане совместная декларация, в которой страны-участницы организации — Россия, Казахстан, Узбекистан, Китай, Киргизия и Таджикистан — призвали США определиться с датой вывода американских баз из Средней Азии: «Учитывая завершение активной военной фазы антитеррористической операции в Афганистане, государства-члены ШОС считают необходимым, чтобы соответствующие участники антитеррористической коалиции определились с конечными сроками временного использования упомянутых объектов инфраструктуры и пребывания военных контингентов на территории стран-членов ШОС». Это заявление, по словам заместителя госсекретаря США по странам Южной и Центральной Азии Ричарда Баучера, вызвало озабоченность в Вашингтоне. США призвали страны ШОС «отказаться от геополитических заявлений и сосредоточиться на вопросах экономики».

В результате андижанского кризиса, который уже упоминался выше в настоящем докладе, осенью 2005 г. американцы покинули базу Ханабад в Узбекистане. Между тем, после напряженных переговоров с руководством Киргизии, пришедшим к власти после «тюльпановой революции» 2005 г., киргизской стороной было принято решение сохранить военно-воздушную базу Ганси на территории Узбекистана. США близки к тому, чтобы закрепиться и в Таджикистане, на территории которого до сих пор располагается военно-воздушная база НАТО, контингент которого составляют в основном военнослужащие из Франции.

Несмотря на проведенные в августе 2007 года совместные военные учения стран ШОС «Мирная миссия — 2007», в уходящем году организации не удалось добиться столь же ощутимых политических успехов в отношении обеспечения декларируемой многополярности, то есть по существу — в вытеснении США из Центральной Евразии. Возникли явные разногласия между постоянными участниками организации и странами-наблюдателями, некоторые из которых, в первую очередь Монголия, Иран, Пакистан, стремились повысить свой статус. Однако участники организации не рискнули пойти уже откровенно вразрез с политикой Белого дома, чтобы предоставить статус постоянного участника объединения Ирану, и тем самым заблокировали доступ в организацию и другим потенциальным ее членам. Впрочем, здесь сказалось и растущее китайское влияние в организации. Сегодня уже очевидно, что с течением времени ШОС станет, в большей степени, проводником китайского влияния в Центральной Азии. Потому не следует переоценивать создание ШОС в качестве успеха российской дипломатии путинской эпохи. «Успех» этот лежит, скорее, исключительно в пропагандистской плоскости.

До 2006 года главным пунктом переговоров России с США было получение согласия Вашингтона на вступление России в ВТО. Чтобы добиться американского согласия на этот шаг, наша страна пошла на целый ряд важных уступок: упрощенный допуск иностранцев в автомобильный сектор, снижение пошлин на иностранные самолеты, целый ряд ассортиментов лекарств и компьютерной техники. Россия пообещала регулярно отчитываться перед ВТО о случаях интеллектуального пиратства и также дала согласие на значительную либерализацию рынка страховых услуг. Вопреки давлению США, Россия сохранила определенную меру протекционизма по отношению к банковской сфере, что стало одним из препятствий при заключении двухстороннего соглашения.

Между тем, данное соглашение между Путиным и Бушем все же было заключено в рамках саммита АТЭС в Ханое во второй половине ноября 2006 года. Однако эта договоренность явилась лишь фактически декларацией о намерениях, поскольку Конгресс США, оставив в неприкосновенности поправку Джексона-Вэника, фактически свел согласие Буша на нет. Решение о вступлении России во Всемирную торговую организацию было тем самым отложено до проведения многосторонних переговоров с участием Евросоюза. И поскольку у Евросоюза возник сразу целый ряд претензий к торговой политике России, переговорный процесс фактически застопорился.

С конца 2006 года весь дипломатический процесс между Россией и США фактически оказался сведен к трем важнейшим аспектам: вопросу об Иране, проблеме размещения ПРО в Восточной Европе и спорной ситуации вокруг Косово. Иранская тема послужила для России некоторой разменной монетой, которую она была готова предъявить США в обмен на определенные уступки в вопросе о ПРО. Россия, признав справедливость опасений западных стран относительно разработки Ираном ядерной программы, попыталась выступить своего рода посредником в отношениях этой страны и Запада. Однако на этом пути путинской дипломатии удалось сделать немногое: Иран не был готов пойти на серьезные уступки Западу, а главное — рассматривать Россию в качестве своего представителя на переговорах с Западом, США же отказались пересмотреть в пользу России свои планы по размещению ПРО. Ситуацию не исправила даже высказанное Путиным на российско-американском саммите в Кеннекбанкпорте согласие передать США для использования радиолокационной станции в азербайджанском городе Габала, которое было дополнено впоследствии обещанием предоставить США в распоряжение для предотвращения полетов иранских ракет строящуюся РЛС в Армавире.

Хотя российское руководство получило от посетивших Москву в октябре 2007 г. министра обороны США Р. Гейтса и госсекретаря К. Райс обещание отложить сроки строительства элементов ПРО в Восточной Европе, а впоследствии пригласить российских специалистов в качестве наблюдателей на строящиеся объекты, все эти предложения были фактически дезавуированы американской стороной в официальном послании Государственного департамента в ноябре 2007 г. Чем Америка еще раз подтвердила, что сегодня не готова и не намерена рассматривать Россию как сильного равноправного партнёра. А любые обязательства Вашингтона перед Москвой носят достаточно условный характер.

Едва ли не важнейшим пунктом формальных расхождений России и США в последнее время становится вопрос о независимости Косово. После одностороннего провозглашения независимости парламентом Косово 17 февраля 2008 г. и безоговорочного признания этой независимости Соединенными Штатами и лидерами Евросоюза стало очевидно, что Россия не имеет более существенного, качественного влияния на ситуацию на Балканах в целом и косовский вопрос в частности. До провозглашения и признания независимости Косово ведущими западными странами Москва неоднократно подчеркивала, что решение вопроса о статусе Косово будет рассматриваться ею как модель для аналогичных конфликтов на постсоветском пространстве. Тем не менее, никаких ответных шагов в направлении официального признания постсоветских непризнанных государств, входящих в фактическую зону ответственности Москвы, сделано не было, что, на наш взгляд, означает потерю лица на международном уровне и деградацию уровня российского суверенитета. Лишая себя права решать вопросы о статусе зависимых от нее территорий, Россия де-факто уступает это право Соединенным Штатам и Европейскому Союзу — глобальным центрам силы, которые охотно и демонстративно берут на себя подобную ответственность.

 

3.4. Выводы и результаты

 

Таким образом, российская дипломатия (под каковой, как было сказано выше, мы понимаем систему дипломатического обеспечения ключевых личных и экономических интересов правящей элиты РФ) не добилась никаких ощутимых успехов ни по одному из ключевых направлений дипломатической игры с США. В частности, остаются в целом неудачными:

переговоры по ВТО и возвращению статуса наибольшего благоприятствования в торговле;

переговоры по ПРО и расширению НАТО на Восток;

переговоры об обеспечении благоприятного для России статуса непризанных государств в увязке с проблемой Косово.

За период пребывания в Кремле Владимира Путина (2000-2008) Россия не смогла четко определить и выстроить собственную сферу интересов. В результате, она утратила потенциал союзничества в отношении со своими партнерами по СНГ, одновременно не установив доверительных отношений с Западом. Кремль формально заявил о ценности суверенитета, одновременно не проявив готовности пойти на шаги, свидетельствующие о реальном обретении политической самостоятельности.

В итоге, значительная часть республик СНГ, не только Украина и Грузия, но также Азербайджан и в какой-то мере Казахстан, стали все более отходить под влияние западных стран, что проявилось в участии этих республик в различных торгово-экономических проектах по транспортировке каспийских нефти и газа в Европу в обход территории России.

Существенно ослабли позиции России на Кавказе, где она более не является ни модератором, ни ключевым субъектом региональной политики (каковым она оставалась до середины 2000-х гг.). Так, в частности Азербайджан в 2006 г. перевел поток нефти в сторону Турции. В декабре 2006 было завершено строительство газопровода Баку-Тбилиси-Эрзурум (Азербайджан, Грузия, Турция), который позволил Грузии более спокойно пережить политические осложнения с Россией. Азербайджан выступил единственной республикой СНГ, подтвердившей свое участие в строительстве газопровода Nabucco, который должен пройти по территории Турции и стран Восточной Европы в обход России. Впрочем, перспективы реализации этого проекта, слишком дорогостоящего для его участников, пока остаются неясными.

Между тем, Соединенные Штаты Америки предприняли значительные шаги по разворачиванию военно-экономического сотрудничества с Арменией, и оно наверняка возрастет в случае после смены власти в этой республике. Армянские солдаты участвуют в миротворческой операции в Косово и присутствуют в составе сил коалиции в Ираке. В мае 2007 года в Армении состоялись военные учения европейского командования США «Совместное стремление-2007», проводящиеся Европейским командованием США в рамках программы Партнерство во имя мира. Их целью объявлялось испытание, идентифицирование и документальное обоснование взаимодействия единых многонациональных стратегических и тактических систем. Официальные лица двух республик говорят о том, что военное сотрудничество между двумя республиками имеет большие перспективы. Свидетельством «добрых намерений» Вашингтона в отношении Армении может служить принятие американским Конгрессом резолюции о признании геноцида армян в 1915 г. во время первой мировой войны.

Агрессивная деловая активность российской элиты в Европе, преподносимая, что примечательно, и кремлевской пропагандой, и русофобски настроенными кругами Запада в качестве политической, ее «энергетический империализм», лишь напугали европейские элиты и вновь, после охлаждения, вызванного агрессией США в Ирак, заставили их сплотиться с Вашингтоном против так называемой «агрессии» России. Трудно удержаться от предположения, что в случае прихода к власти демократов в 2009 году, та же тенденция экономического и политического выдавливания России из Европы станет еще более отчетливой.

Альтернатива путинскому курсу, который, очевидно, будет закреплен при президенте Дмитрии Медведеве, особенно в условиях отказа от агрессивной риторики и мифологии «оранжевой угрозы», была изначально достаточно очевидной— России следовало бы минимизировать свое участие в делах двуединого Запада и, используя благоприятную ситуацию с ценами на энергоресурсы, приступить к обустройству своей зоны интересов внутри СНГ, а также к индустриальной и постиндустриальной модернизации. В действительности же, вместо стратегии, нацеленной на укрепление постсоветской сферы влияния, была избрана «прагматичная» линия, которая фактически отождествила стратегические интересы России и бизнес-интересы нескольких десятков ключевых субъектов российской правящей элиты. Исторический момент для качественного упрочения позиций России был упущен. Более того, потеряв контроль над странами СНГ, Россия фактически утратила статус региональной державы, обеспечив Вашингтону роль прямого модератора евразийского хартленда (исторического пространства бывшей Российско-советской империи).

Это сужение политического кругозора во многом свело на нет те преимущества, которыми стала обладать Россия по причине двух одинаково благоприятных для нее факторов: увеличения цен на энергоносители и кризиса американской внешней политики, в частности, фактического провала ближневосточного мегапроекта США. В результате, Россия смогла формально заявить о своей политической самостоятельности, но реально эта самостоятельность, и в самом деле потенциально опасная для существующего миропорядка, свелась, прежде всего, к более жесткому ведению торговой политики по отношению к транзитным странам, и к ряду воинственных, но не влекущих за собою серо не влекущих за собою реальных политических последствий ть Россию как сильного равноправного партнёра, обязательства перед колитических последствий заявлений (типа демонстративного выхода из Договора об обычных вооруженных силах в Европе). Декларативная самостоятельность не была подкреплена реальной политикой. К тому же, на сегодняшний день очевидно, что самостоятельность политики РФ заканчивается там, где начинается зависимость российской правящей элиты, ее бизнес-интересов, активов и капиталов на Западе от глобальной сверхдержавы — США. А эта зависимость сегодня очевидна и усугубляется с каждым историческим днем.

 

Часть 4. Россия и Китай

 

Отношения между РФ и КНР сегодня принято характеризовать как «стратегическое партнерство», т.е. как некие специальные, эксклюзивные отношения между двумя великими державами. Однако эта эксклюзивность не имеет реального наполнения. Если не считать заявлений официального характера, заведомо не несущих смысловой нагрузки, подавляющее большинство экспертов признает, что ни для России, ни для Китая двусторонние отношения не имеют самостоятельной ценности. Даже на официальном уровне описание партнерства сводится к набору внешнеполитических проблем, сотрудничество по большинству из которых самоочевидно и никакой эксклюзивности не несет (типа борьбы с международным терроризмом и распространением наркотиков). Обе страны, фактически, «разыгрывают карту друг друга» против США, при этом и для Москвы, и для Пекина отношения с Вашингтоном важнее, чем между собой.

Однако, поскольку отношения обеих стран с США являются достаточно сложными, они не могут на нынешнем этапе позволить себе конфликтовать еще и между собой, наоборот, им выгоднее демонстрировать Америке «стратегическое партнерство», что позволяет усиливать политическое давление на нее для достижения локальных целей. При этом Пекин весьма активно и с выгодой для себя использует конфронтационную риторику Москвы в отношениях с США, сам при этом оставаясь «в тени». Китай в большинстве случаев поддерживает позицию России в Совбезе ООН, если она накладывает вето на резолюции, выдвигаемые США, но никогда не противостоит Вашингтону в одиночку, если Москва отказывается от противостояния. По наиболее принципиальным вопросам Китай проявляет максимум осторожности. Можно вспомнить события весны 2003 г., когда Россия, Франция и Германия активно выступали против вторжения США в Ирак, Китай же дал понять Вашингтону, что, на уровне риторики также выступая против вторжения, при голосовании воздержится. В результате в известной формуле Райс «Россию простить, Германию игнорировать, Францию наказать» Китай вообще не был упомянут.

Что касается собственно российско-китайского сотрудничества, то оно сводится к достаточно примитивной двусторонней торговле, весьма невыгодной для России (речь об этом пойдет ниже). Даже официальные представители сторон признают, что экономическое сотрудничество сильно отстает от политического.

Совершенно особым феноменом в отношениях двух стран является проникновение Китая в восточные регионы России. Эту проблему мы считаем ключевой для российско-китайских отношений, поэтому сосредоточим на ней основное внимание. Подобного давления Россия не испытывает больше ни от одной страны. Более того, за всю историю России (по крайней мере, с момента ее становления как единого независимого государства) подобных процессов с ней не происходило. Сравнение нынешних явлений с проникновением китайцев на Дальний Восток в конце XIX — начале ХХ вв. абсолютно неправомерно, поскольку в тот период Китай не был не только великой державой, но его, по сути, вообще сложно было считать государством.

В проблеме китайского присутствия на российском Дальнем Востоке в настоящее время следует выделить экономический, демографический и геополитический аспекты, которые, разумеется, тесно связаны между собой.

Сразу следует отметить, что значительная часть экономических и миграционных процессов на российско-китайской границе имеют теневой характер, поэтому многие оценки являются в высшей степени приблизительными и умозрительными.

 

4.1. Экономический аспект

 

Еще в середине 90-х подготовленном в инициативном порядке докладе Института Дальнего Востока (ИДВ) РАН говорилось, что экспорт с российского Дальнего Востока носит почти исключительно сырьевой характер. В импорте преобладают потребительские товары и продовольствие. Создание совместных предприятий лишь закрепляет такую структуру внешней торговли.

В докладе констатировалась возможность отделения восточных регионов России из-за утраты связей с остальной страной и втягивания в сферу влияния соседних стран, причем это «отнюдь не дань модному ныне алармизму» (с. 36). Предлагалось содействовать интеграции экономики Дальнего Востока в экономику Северо-Восточной Азии на основе иностранных инвестиций в экономику и инфраструктуру и стимулировать миграцию граждан России на Дальний Восток [15]. В этой рекомендации — содействовать интеграции дальневосточной экономики в экономику СВА — наблюдалось явное противоречие констатации того факта, что такая интеграция способствует отделению Дальнего Востока от остальной России. Данное противоречие до сего дня, фактически, остается лейтмотивом большинства отечественных работ на данную тему.

Существует предположение, что Китай выглядит оптимальным партнером в решении Россией задачи подъема Сибири и Дальнего Востока, поскольку природные ресурсы с этих территорий имеет смысл разрабатывать, только если они будут отправляться в Китай. С другой стороны, только на Россию может ориентироваться возрождаемая сейчас старая промышленная база Северо-Востока Китая, созданная при помощи Японии и СССР в 30-е и 50-е гг. [29]. Фактически, однако, из подобного предположения следует, что Сибирь и Дальний Восток рассматриваются как сырьевые придатки Китая и, одновременно, рынки сбыта для его товаров, не находящих спроса в более развитых странах.

В целом, такая модель торговли складывается уже сегодня. В 2005 г. объем российско-китайской торговли составил 29,1 млрд. долларов, в т.ч. экспорт из России в Китай — 15,89 млрд., импорт — 13,21 млрд. Поставки нефти из России составили 12.777,19 тыс. т (4,96 млрд. долларов), древесины — 21,17 млн. куб. м (1,74 млрд. долларов). Можно отметить, что цена на российскую древесину для Китая — 81,5 доллара за куб. м, хотя средняя цена китайского импорта леса — 110,44 доллара за куб. м. В 2005 г. экспорт Россией продукции машиностроения в Китай составил 328,35 млн. долларов (2,1% всего экспорта), импорт — 2,66 млрд. (20,1% всего импорта) [2].

В 2005 г. объем торговли между приграничными регионами РФ и КНР достиг 10,27 млрд. юаней (35,3% всего товарооборота между странами). На долю России приходится 78,2% приграничной торговли Китая.

В российском экспорте регионов Дальнего Востока в Китай в 2005 г. преобладали нефть и нефтепродукты (45%) и необработанные лесоматериалы (26%). Доля машиностроения составила 3%.

Рост сырьевой ориентации российского экспорта является стабильной тенденцией. Так, объем поставок лесоматериалов за 2001-2005 гг. вырос на 33%. В китайском экспорте, наоборот, растёт доля машин и оборудования, хотя пока преобладает ширпотреб.

Китай ориентируется на создание в России предприятий со своей 100%-ной собственностью, ориентированные на вывоз всей продукции в Китай. «В данном контексте весьма тревожно выглядит усилившаяся за последние годы активность китайской стороны по приобретению прав на геологическую разведку и разработку отечественных месторождений полезных ископаемых» [2, с. 126].

О том, как китайская сторона видит экономические отношения между РФ и КНР, в частности — приграничную торговлю, можно судить, например, по статье начальника управления пограничной торговли провинции Хэйлунцзян Цай Кайфу. Ценность данной статьи в том, что ее автором является крупный государственный чиновник и она представляет собой не столько научную работу, сколько директивный план.

«Различные компании не должны противодействовать друг другу, важно сотрудничать и взаимодействовать, преодолевать трудности сообща. Нельзя блюсти только свои частные интересы в ущерб интересам государства» (с. 66).

«Важно поощрять крупные и средние предприятия на перемещение оборудования, техники, рабочей силы в страны СНГ, создание СП и предприятий со 100%-ным китайским капиталом» (с. 67).

«Следует поддерживать тесные связи с исследовательскими отделами провинциального парткома и правительства, а также представителями научно-теоретической сферы с целью получения теоретического обоснования для приграничной торгово-экономической деятельности. С другой стороны, важно также укреплять наши связи с посольствами и консульскими учреждениями за рубежом, с иностранными административными ведомствами, информационными органами и судебными инстанциями, с тем, чтобы внешнеэкономическая деятельность пользовалась их поддержкой, получала от них указания и имела информационное и юридическое обеспечение» (с. 69) [40].

Очевидно, что внешнеторговая деятельность китайских предприятий находится под жестким государственным контролем (вплоть до «получения указаний») и действуют в рамках единой государственной стратегии.

В целом, если Россия будет оставаться в стагнирующем состоянии, пренебрегать подъёмом Восточной Сибири и Дальнего Востока, вопрос решится экономическим путём, без всяких угроз. КНР в поисках сырьевых ресурсов и накопления валютных резервов уже приступила к экспорту капитала. Китай будет укреплять и расширять своё присутствие на российском рынке, что приведёт к постепенному созданию прочных экономических и других связей, для которых политическая интеграция просто необязательна.

 

4.2. Демографический аспект

 

Демографический аспект китайского присутствия на Дальнем Востоке имеет наибольшее общественное звучание, часто он становится объектом различного рода политических спекуляций.

При этом дискуссии о том, сколько китайцев находится на территории РФ вообще и в ее восточных регионах в частности, носили и продолжают носить явно схоластический характер. В то же время, не вызывает сомнений факт быстрого уменьшения численности коренного населения в Сибири и на Дальнем Востоке.

Дальний Восток России за 1991-99 гг. по причине миграционной и естественной убыли потерял 0,9 млн. чел. При этом, если в 1989 г. на Дальнем Востоке проживало 1742 китайца, то к 2001 г. официально их зарегистрировано по данным МВД 237 тыс., количество нелегалов колебалось от 400 до 700 тыс. При это объективной количественной оценки присутствия китайцев на Дальнем Востоке, как и в России в целом, нет, поскольку существует множество проблем по контролю за их движением [25].

Можно предположить, что численность китайских мигрантов в России колеблется в пределах 400 тыс. — 2-3 млн. чел. Но главная проблема (по крайней мере, пока) — не в численности китайских мигрантов, а в том экономическом ущербе, который наносится России. Он стал возможен из-за быстрого становления в стране китайских землячеств, которые практически все находятся под негласным контролем китайских мафиозных структур.

Эти структуры эксплуатируют Сибирь и Дальний Восток как сырьевой придаток Китая. По оценкам Хабаровского УВД, на начало 2006 г. 90% трудовых мигрантов на Дальнем Востоке не имеют разрешения на работу, более 80% работают без трудовых контрактов. Основную массу нелегалов составляют так называемые «туристы», прибывающие в Россию в порядке безвизового обмена сроком до 30 дней. В Восточной Сибири и на Дальнем Востоке китайцы составляют треть от общей численности ОПГ. Контрабанда биоресурсов и браконьерство наносят России очень большой экономический и экологический ущерб [31].

В России большинство китайцев занимается либо торговлей, либо предпринимательством. Наемные работники составляют примерно треть контингента. Около половины опрошенных оценивают своё материальное положение в России как «среднее», до трети — как «ниже среднего» или «плохое», тем не менее, в Китай они не уезжают.

Большинство китайцев считает своё пребывание в России временным, главная его цель — улучшение своего материального положения. «Вопрос, однако, требует более детального рассмотрения. Немало китаеведов неоднократно говорили и писали о том, что, по крайней мере, часть китайцев, направляясь в Россию, прежде всего на Дальний Восток, воспринимает российскую территорию как исконно китайскую, лишь временно находящуюся под российской юрисдикцией. Оснований для таких мыслей много. В школах детей воспитывают в духе национального возрождения. Говорится о том, что агрессия царской России привела к утрате «исконно» китайской территории» (с. 119).

Итогом опроса можно считать доказательство того факта, что в настоящее время никакой «демографической экспансии» Китая в Россию нет. «Другой вопрос: может ли произойти массовая миграция китайцев на территорию России в будущем? Если судить по нынешней ситуации в Китае, на этот вопрос надо ответить утвердительно» (с. 121). Для нее есть объективные предпосылки, причем независимо от политики китайских властей. Как показывает мировой опыт, пресечь стихийную миграцию невозможно в принципе. Китайская миграция в России является экономической по своему характеру. При этом значительная часть мигрантов стремится переехать в европейскую часть России. «Китайцы появились почти во всех крупных городах европейской части России, так же как в Западной Сибири. Однако конкретной ситуации никто не знает. Необходимых исследований никто не проводил» (с. 123).

Можно также привести примеры того, как видят проблему представители КНР. Одним из них является уже процитированный выше начальник управления пограничной торговли провинции Хэйлунцзян Цай Кайфу. Его статью вряд ли можно считать выражением личного мнения. Более того, статья написана в стиле жесткой директивы, т.е. с высокой долей уверенности можно предположить, что она отражает официальные взгляды руководства провинции, на которую приходится большая часть российско-китайской границы, и, как минимум, не противоречит позиции центрального руководства КНР.

«Следует всемерно наращивать динамику вывоза рабочей силы на основе укрепления простейших форм технического сотрудничества в таких областях, как овощеводство, лесоразработки, строительный подряд и др., делать шаги в направлении рабочей силы из числа средних и высших технических специалистов, по возможности расширять поток рабочей силы в таких сферах, как народная медицина, строительство объектов, ирригационных сооружений, на отделочные работы, технический монтаж, ремонт электростанций и т.п. Одновременно с увеличением экспорта сезонников следует наращивать усилия по направлению рабочей силы на срок 1 год и более. Учитывая состав направляющихся на работу людей, следует укреплять эти бригады и отряды, создавая систему стройотрядов. Необходимо усилить руководящее начало в отношении лиц, выезжающих на работу за границу, защищать их права и интересы, обеспечивать их безопасность и сохранность материальных ценностей, стимулировать здоровое развитие сотрудничества в области найма рабочей силы» [40, с. 68].

Из этой цитаты можно сделать достаточно однозначный вывод о том, что китайское руководство не просто поощряет миграцию в Россию, но выступает в роли организующей и руководящей силы данного процесса.

Таким образом, хотя нынешнее количество китайцев на территории РФ (которое само по себе оценивается в высшей степени приблизительно) считается недостаточным для того, чтобы говорить о демографической экспансии, такая экспансия в ближайшем будущем представляется практически неизбежной в силу объективных обстоятельств. Уже сейчас деятельность китайских мигрантов, часто носящая теневой, а иногда и прямо криминальный характер, наносит России существенный экономический ущерб.

 

4.3. Геополитический аспект

 

Под геополитическим аспектом следует понимать роль России в общих планах и концепциях современного Китая.

В частности, заслуживает внимания чрезвычайно своеобразная трактовка истории, характерная для китайской науки.

В современном международном праве используется принцип историзма при оценке юридических фактов, т.е. правомерность приобретения территорий оценивается с точки зрения права, действовавшего в соответствующую эпоху. В Китае же историческая аргументация абсолютизируется, при этом выдвигается тезис об «исторической несправедливости» современных границ Китая. В качестве территориальных приобретений Китая современные китайские историки представляют результаты завоеваний не только всех китайских династий, но неханьских государств (например, монгольского и маньчжурского), выступавших в роли оккупантов по отношению к самому Китаю. Китайские историки тщательно фиксировали и включали в исторические хроники факты кратковременных завоеваний территорий в древности, что приобретало статус исторического документа, говорили о распространении китайской государственности на западе вплоть до Российского Причерноморья.

В Академии общественных наук Китая создан Научно-исследовательский центр по изучению истории формирования границ Китая. При этом китайские исследователи следуют концепции «единого многонационального Китая». Она может подразумевать как создание научной модели формирования территории Китая как длительного и сложного процесса, так и попытку «проецировать вглубь веков» нынешнюю его территорию и территории всех народов, так или иначе связанных с ханьцами.

Если говорить о китайском взгляде на формирование российско-китайской границы, то китайские исследователи считают все договоры, кроме Нерчинского и Буринского, неравноправными, а Россию представляют как единый неизменный исторический сюжет, враждебный Китаю. При этом народы Сибири и Центральной Азии рассматриваются как части единой китайской нации, насильственно присоединенные к России. В некоторых работах даже Нерчинский договор рассматривается как уступка со стороны Китая [12]. Подробное рассмотрение истории формирования российско-китайской границы не входит в предмет данного доклада. Однако, по мнению всех без исключения российских специалистов, именно Нерчинский договор 1689 г. был навязан России Цинской империей с помощью вооруженной силы и привел к потере Россией значительной территории на Дальнем Востоке, которую она уже освоила. Айгуньский договор 1858 г. и Пекинский договор 1860 г., которые в Китае до сего дня официально именуются «несправедливыми» и «неравноправными», на самом деле, позволили России вернуть лишь часть утраченной в 1689 г. территории, установив нынешнюю границу по Амуру и Уссури.

В международном праве вообще нет понятия «неравноправный договор». Бывают действительные и недействительные договоры. «Неравноправный договор» — политическая и моральная категория, которую китайская сторона, видимо, путем длительного употребления хочет перевести в правовую [3; 30].

Хотя китайское руководство официально заявляет, что все территориальные проблемы между РФ и КНР урегулированы, вышеупомянутая трактовка истории остается неизменной, только она используется в сфере высшего и среднего образования и в академической науке. Упоминания о «несправедливых и неравноправных договорах» практически всегда содержатся в высказываниях официальных лиц и ученых КНР, даже если сопровождаются заявлениями о том, что сейчас все проблемы решены.

Значительного внимания заслуживают также современные подходы военно-политического руководства КНР к проблемам экономического развития и безопасности своей страны.

Так, Китай рассматривает себя как силу, которая должна стать центром интеграции в Северо-Восточной Азии. Интеграционная зона, которую в работах китайских политологов предполагается объединить и в экономическом, а в перспективе — с вытеснением американского влияния — и в политическом плане, простирается на пространстве от российского Урала на Северо-Западе до границ с Океанией на Юго-Востоке [20]. Таким образом, часть российской территории становится объектом интеграции в китайскую сферу влияния, причем интеграции не только экономической, но и политической.

В качестве вывода можно вновь обратиться к работе Гельбраса.

«В отличие от России КНР располагает стратегией развития. Интересам ее осуществления подчинена вся внутренняя и внешняя политика государства, что вообще характерно для политической культуры Китая» (с. 237).

«В КНР разработана стратегия «транснационального хозяйствования», предусматривающая расширение внешней торговли, увеличение масштабов экспорта капиталов, создание транснациональных корпораций» (с. 237). К 2010 г. в списке 500 крупнейших ТНК мира должно быть не менее 3 китайских, названных «крупными боевыми соединениями». «Россию внешнеэкономическое наступление КНР затронет особенно сильно, т.к. она является ближайшей страной, располагающей крайне необходимыми Китаю сырьевыми ресурсами и достаточно емким рынком сбыта китайской продукции» (с. 239).

«Россия представляет свои национально-государственные интересы в весьма туманной форме, в то время как КНР — предельно четко и определённо. Для России характерны хаотичные, сумбурные действия, продиктованные потребностями выживания и решения сиюминутных проблем, для КНР — предельно целеустремленные, расчетливые, жестко ориентированные на достижение максимально эффективных результатов» (с. 245) [10].

 

4.4. Общие выводы

 

Нынешнее развитие КНР характеризуется уникальным в плане противоречивости и масштаба набором проблем.

Так, быстрый экономический рост этой страны отчасти объясняется тем, что руководство Китая во избежание серьезных социальных потрясений должно обеспечивать работой продолжающее расти гигантское население. Безработица, достигающая по китайским данным 200-300 млн. чел. [41], обеспечивает одно из важнейших конкурентных преимуществ китайской экономики — низкую стоимость рабочей силы.

Тем не менее, дальнейший рост безработицы становится реальной угрозой социальной стабильности, а также тормозит внутренний спрос. Однако экстенсивный, трудоемкий характер экономического роста ведет к очень быстрому росту потребления природных ресурсов и катастрофическому ухудшению экологической ситуации (в КНР она является, видимо, худшей в мире).

Руководство КНР официально признало порочность концепции «рост эквивалентен развитию» и заявило о необходимости перехода к интенсивному типу развития экономики [4; 7; 24]. Однако такой переход сам по себе весьма затратен, кроме того, он вряд ли реализуем из-за низкого уровня образования населения КНР. Переход от экстенсивного характера производства к интенсивному приведет к значительному росту безработицы, что недопустимо с точки зрения социальных последствий. Таким образом, налицо порочный круг.

Еще один порочный круг порождается фактом сильнейшего перенаселения Китая, которое усугубляется тем, что практически всё население страны живет на половине его территории, другая половина (западная) почти непригодна для жизни. По расчетам ученых, население КНР не должно превышать 800 млн. чел. [20; 32]. Поэтому отмена политики «одна семья — один ребенок» не представляется возможной. Однако, эта политика порождает чрезвычайно серьезные социальные последствия. Она вызывает быстрое старение население при крайне слабом развитии пенсионной системы. Прямым следствием этого стал беспрецедентный дисбаланс полов при рождении детей в пользу мальчиков. При норме 102-107:100 в Китае соотношение новорожденных мальчиков и девочек достигает, как минимум, 117:100, в отдельных провинциях составляет 130:100, а в деревне местами достигает 152:100. Это стало следствием традиционной установки на продолжение рода по мужской линии и фактической дискриминацией женщин при трудоустройстве, наследовании, решении земельных вопросов. Благодаря возможности с помощью ультразвукового метода определения пола ребенка до рождения, большинство семей стремится к тому, чтобы единственный ребенок был мальчиком. В итоге к 2020 г. среди молодежи до 20 лет превышение юношей над девушками составит 30-40 млн. чел. [5; 6]. Подобный «дефицит невест», тем более в таких масштабах не имеет прецедентов в мировой истории, поэтому чрезвычайно сложно оценить его последствия.

Сопоставление указанных проблем свидетельствует о том, что решение одной из них усугубляет одну или несколько других. Возможно, что Китай не может развиваться в своих нынешних границах, его территория должна либо увеличиться, либо она неизбежно уменьшится. В связи с этим внешняя экспансия становится, видимо, не просто возможным, но единственным средством выхода из всех порочных кругов. Оптимальными направлениями для экспансии представляются восток России и Казахстан. Восточная Сибирь и Дальний Восток РФ обладают гигантской территорией и природными ресурсами при очень небольшом, причём быстро сокращающемся населении. Схожая ситуация имеет место в Казахстане. В Индокитае (другом потенциальном направлении китайской экспансии) ситуация во всех отношениях является прямо противоположной (мало территории и ресурсов при высокой плотности коренного населения). Индия в качестве направления экспансии, разумеется, рассматриваться не может по причинам географического (между Китаем и Индией лежат Гималаи) и демографического (население Индии почти равно китайскому при гораздо меньшей площади территории) характера.

Ситуацию усугубляет упомянутое выше соотношение наличия у Китая четкой и целенаправленной стратегии развития при полном отсутствии какой-либо стратегии у России. Очевидна, что сторона, имеющая стратегию, всегда выиграет у стороны, не имеющей таковой.

В таких условиях не представляется возможным создание системы экономического сотрудничества, выгодной для России. Обсуждение того, можно ли считать количество китайцев, находящихся сейчас на территории РФ, началом демографической экспансии или нет, совершенно бессмысленно. Во-первых, это количество неизвестно. Во-вторых, отсутствует четкий критерий того, какое именно количество можно считать началом экспансии. В-третьих, совершенно очевидно, что в настоящее время сам факт осуществления такой экспансии либо отказа от нее определяется исключительно китайской стороной, Россия здесь выступает исключительно в роли объекта.

Необходимым, хотя и недостаточным условием для изменения ситуации является сокращение экономического отставания РФ от Китая, т.е. выход российской экономики на темпы роста, существенно более высокие, чем темпы роста экономики КНР. Вторым необходимым, но недостаточным условием является прекращение деградации Вооруженных сил РФ (особенно стратегических ядерных сил) и начало их реального, а не пропагандистского возрождения.

Очевидно, специальные усилия должны быть предприняты для, как минимум, стабилизации численности населения на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири. Отношение к этим регионам должно отличаться от отношения к другим регионам РФ. В частности, применительно к их экономикам невозможно исходить только из законов рынка. По-видимому, необходимы дотации для населения хотя бы на транспортные перевозки. Удержание населения и, тем более, переезд на Дальний Восток и в Восточную Сибирь жителей европейской части РФ или стран СНГ потребует не только значительных единовременных выплат, но и, главное, предоставления им стабильной, хорошо оплачиваемой работы. Здесь также вряд ли можно полагаться только на рыночные механизмы, понадобятся специальные усилия и финансовые вложения со стороны государства.

Исходя из экономических, социальных и военных соображений особое внимание следует уделить совершенствованию транспортной инфраструктуры, строительству железных автомобильных дорог как в широтном (к северу от Транссиба и, возможно, от БАМа), так и в меридиональном направлениях, а также развитию региональных авиалиний. Нынешняя ситуация, когда практически вся территория страны к западу от Новосибирска полностью зависит от Транссиба и проходящей параллельно ей автомагистрали, которая на участке между Читой и Благовещенском до сих пор не функционирует, представляется совершенно нетерпимой, особенно учитывая тот факт, что обе магистрали на большинстве участков проходят в непосредственной близости от границы.

Во внешнеполитической сфере России следовало бы, видимо, стремиться к заключению стратегического союза с Индией, подразумевающего, в частности, оказание взаимной военной помощи в случае агрессии. Кроме того, РФ должна всячески способствовать процессу равноправного мирного объединения двух Корей. Объективно, только Россия заинтересована в таком объединении. Только она имеет нормальные, сбалансированные отношения с обеими Кореями, не рассматривая ни одну из них ни как марионетку, ни как врага, ни как буфер, ни как плацдарм. Объединенная Корея стала бы очень мощным в военном, экономическом и демографическом отношении государством, естественным союзником РФ и естественным противовесом как Китаю, так и Японии. В связи с этим Россия, хотя и не афишируя этого, может достаточно спокойно отнестись к наличию у Кореи ядерного оружия и средств его доставки.

Через объединенную Корею Россия могла бы продлить Транссиб и нефтепровод, который будет строиться до Находки, с ориентаций на экспорт как в саму Корею, так и в Японию и страны ЮВА. Кроме того, что было бы особенно важно, корейская рабочая сила (в первую очередь, разумеется, из Северной Кореи) могла бы заменить в восточных регионах РФ китайскую. Корейские рабочие отличаются теми же положительными качествами, что и китайские (трудолюбие и неприхотливость). При этом их пребывание в России не может стать основой для демографической экспансии. Корея не имеет ни возможностей, ни планов для нее, население даже объединенной Кореи будет вдвое меньше, чем население РФ.

Свёртывание отношений с КНР невозможно и не нужно, однако представляется, что условия деятельности экономических субъектов и пребывание граждан этой страны на территории РФ следует ужесточить с целью, хотя бы, минимизации наносимого ими ущерба.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Агафонов Г. Потенциал флотов стран Азиатско-Тихоокеанского региона.// Морской сборник, 2003, № 2. С. 72-77.

[2] Александрова М. В. Роль и значение приграничного и межрегионального российско-китайского экономического сотрудничества на современном этапе. / Китай в мировой и региональной политике. История и современность. Выпуск XI. М., ИДВ РАН, 2006. С. 105-127.

[3] Асанова А. М. Становление межгосударственных киргизско-китайских отношений. // Проблемы Дальнего Востока. 2001, № 3. С. 76-86.

[4] Бергер Я. М. Антикризисные программы китайского руководства: оценка эффективности. / Китай: угрозы, риски, вызовы развитию. Под ред. В. Михеева. Московский Центр Карнеги. М., 2005. С. 563-599.

[5] Бергер Я. М. Планирование семьи в Китае: итоги и перспективы. // Проблемы Дальнего Востока. 2001, № 1. С. 100-113. Проблемы Дальнего Востока. 2001, № 2. С. 76-91.

[6] Бергер Я. М. Социальная сфера и демографический фактор. / Китай: угрозы, риски, вызовы развитию. Под ред. В. Михеева. Московский Центр Карнеги. М., 2005. С. 287-327.

[7] Бергер Я. М. XVI съезд КПК и стратегия социально-экономического развития Китая. // Проблемы Дальнего Востока. 2003, № 2. С. 29-51.

[8] Ван Сюаньцзюй. Углублять взаимопонимание, повышать взаимное доверие. // Некоторые аспекты китайско-российских отношений и перспективы СНГ в связи с «цветными революциями». М., 2006 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 7). С. 32-38.

[9] Галенович Ю. М. Россия — Китай — Америка. От соперничества к гармонии интересов? М., «Русская панорама», 2006.

[10] Гельбрас В. Г. Китайская реальность России. М., «Муравей», 2001, 320 с.

[11] Гельбрас В. Г. Перспективы китайской миграции в Россию.// Status Quo, № 3, 2005. С. 85-96.

[12] Границы Китая: история формирования. / Под общ. ред. В. С. Мясникова, Е. Д. Степанова. М., Памятники исторической мысли, 2001. 470 с.

[13] Грибова С. Н. Экономические взаимосвязи Забайкалья со странами СВА. // Проблемы Дальнего Востока. 2005, № 2. С. 80-92.

[14] Жуань Цзунцзэ. Современная международная ситуация и отношения между Китаем, Россией и Индией. // Проблемы Дальнего Востока. 2005, № 5. С. 22-25.

[15] Интересы России в Северо-Восточной Азии и перспективы использования многостороннего сотрудничества со странами региона для развития российского Дальнего Востока. // Проблемы Дальнего Востока. 1995, № 3. С. 4-37.

[16] Инь Цзяньпин. Китайцы на Дальнем Востоке: от «угрозы» к фактору содействия устойчивого развития дальневосточной экономики. // Китайские политологи о предвыборной ситуации в России и российско-китайских отношениях. М., 2007 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 6). С. 56-66.

[17] Карлусов В. В., Кудин А. П. Китайское присутствие на российском Дальнем Востоке: историко-экономический анализ. // Проблемы Дальнего Востока. 2002, № 3. С. 76-87.

[18] Китайская Народная Республика в 2006 г.: политика, экономика, культура. Ежегодник. ИДВ РАН. М., 2007. 516 с.

[19] Китайско-российское региональное сотрудничество. // Проблемы Дальнего Востока. 2001, № 6. С. 45-54.

[20] Кузык Б. Н., Титаренко М. Л. Китай — Россия 2050: стратегия соразвития. М., Институт экономических стратегий РАН, ИДВ РАН, 2006. 656 c.

[21] Ларин А. Г. К вопросу о китайской «демографической экспансии». // Проблемы Дальнего Востока. 2002, № 6. С. 56-70.

[22] Ли Цзинцзе. Развитие китайско-российских отношений: от дружбы к стратегическому партнерству. // Проблемы Дальнего Востока. 1997, № 3. С. 20-33.

[23] Ли Чжуаньсюнь. Предложения по освоению товарного рынка российского Дальнего Востока. // Перспективы регионального сотрудничества России и Китая в XXI веке. М., 2001 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 6). С. 33-41.

[24] Мамаева Н. Л. Партия и власть: Компартия Китая и проблема реформы политической системы. М., «Русская панорама», 2007. 232 с.

[25] Мотрич Е. Л. Демографический потенциал и присутствие китайцев на российском Дальнем Востоке. // Проблемы Дальнего Востока. 2001, № 6. С. 55-63.

[26] Нырова Н. Н. Китайские компании приграничной торговли и их место в международной преступной деятельности. // Проблемы Дальнего Востока. 2004, № 1. С. 87-114.

[27] Павлятенко В. Н. Российский Дальний Восток в системе отношений России со странами СВА. // Проблемы Дальнего Востока. 1995, № 4. С. 11-20.

[28] Первый год нового руководства КНР: итоги, проблемы, перспективы. // Проблемы Дальнего Востока. 2004, № 4. С. 6-35.

[29] Портяков В. Я. Российско-китайские торгово-экономические связи в контексте интеграционных процессов в Северо-Восточной Азии. / От Цзян Цзэминя к Ху Цзиньтао: Китайская Народная Республика в начале ХХI века. Очерки. ИДВ РАН. М., 2006. С. 195-219.

[30] Румянцев Е. Н. Предисловие. // Китай: актуальные проблемы внешней политики в освещении политологов КНР, Тайваня и Сингапура. М., 2007 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 3). С. 4-12.

[31] Синь Янь, Яблоков Н. П. Борьба с мафией в Китае. Овчинский В. С. Мафия ХХI века: сделано в Китае. М., Норма, 2006. 192 с.

[32] Социальная и демографическая политика. // Проблемы Дальнего Востока. 1996, № 4. С. 28-36.

[33] Степанов Е. Д. Китай на морских рубежах. // ИДВ РАН. Информационный бюллетень № 4. М., 1994.

[34] Стефашин В. В. Военно-стратегические концепции Китая.// Зарубежное военное обозрение, 1994, № 9. С. 2-7.

[35] Сун Куй. Новые соображения относительно китайско-российского научно-технического сотрудничества. // Перспективы регионального сотрудничества России и Китая в XXI веке. М., 2001 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 6). С. 56-62.

[36] Сюй Чжимин. Добрососедство, дружба, экономические и внешнеторговые связи между Китаем и Россией имеют широкие перспективы. // Проблемы Дальнего Востока. 2002, № 6. С. 106-111.

[37] Тарасов А. П. Торговые связи Забайкалья с Китаем. // Проблемы Дальнего Востока. 2004, № 3. С. 101-119.

[38] Хань Фэн. Что должен сделать Китай для развития китайско-российской торговли в ХХI веке. // Проблемы, состояние и перспективы российско-китайского сотрудничества. М., 2003 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 8). С. 40-44.

[39] Хоу Вэньчжу. Политика Китая в отношении внешней миграции. // Проблемы Дальнего Востока. 2002, № 6. С. 121-135.

[40] Цай Кайфу. Приграничная торговля в провинции Хэйлунцзян: состояние и перспективы. // Проблемы Дальнего Востока. 1994, № 5. С. 64-69.

[41] Чжан Го. Битва нового века. // Проблемы «комплексной государственной мощи» и динамика устойчивого развития КНР. М., 2001 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 12). С. 61-71.

[42] Чуприн К. В. Военная мощь Поднебесной. Вооруженные силы КНР (справочник). Мн., Харвест, 2006. 840 с.

[43] Чэнь Бэньцзай. Поиски новых путей сотрудничества между Россией и Китаем. Проблема трудовых услуг. // Перспективы регионального сотрудничества России и Китая в XXI веке. М., 2001 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 6). С. 28-32.

[44] Шэнь Вэйле, Лу Цзюньюань. География национальной безопасности Китая. // География национальной безопасности Китая. М., 2007 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 7). С. 12-108.

[45] Юй Сяоли. О разрешении демографической проблемы на российском Дальнем Востоке: возможности и реалии. // Некоторые аспекты китайско-российских отношений и перспективы СНГ в связи с «цветными революциями». М., 2006 (Экспресс-информация / ИДВ РАН, № 7). С. 50-55.

 

АПН, 2.05.08; 3.05.08.