Журнал «Золотой Лев» № 155-156 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Я. Бутаков

 

Пассионарность против стабильности

 

 

АНТИСОВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ ДЕТЕЙ ЭПОХИ «ЗАСТОЯ»

 

Разговор об идейных истоках падения социализма в СССР начнем с… детской литературы советских лет, причем с чисто субъективных впечатлений о ней. Что вкладывали в мозги детей «застоя», вступивших во взрослую жизнь незадолго до крушения социализма или уже в это время?

Например, в книжке Евгения Носова «Незнайка на Луне» мир капитализма обрисован довольно привлекательными чертами. Прочитав ее мальцом, я, помнится, был изумлен: «Как же там интересно жить!» По сравнению с капиталистической Луной, описанный там коммунизм на Земле казался скукотищей. Надуманно пафосный финал книжки довершал дело.

Тогда это были невыразимые эмоции, сейчас их можно выразить словами, тем более, что впечатление помнится. Читая про тяжкую судьбу экспроприированных миллиардеров и оставшихся без дел гангстеров, вынужденных вести полубомжацкий образ жизни на планете победившего социализма, я чувствовал какое-то опустошение. Теперь я бы назвал финал книжки словом «регресс», с которым тогда, естественно, был незнаком. Я чувствовал какую-то жалость к Скуперфильду, превратившемуся из акулы капитализма, яркого воплощения меркантильности, в эдакого скромного советского пенсионера. Теперь я бы сказал, что сей герой в конце книги потерял свое «Я», утратил собственную идентичность.

В общем, дочитав книгу до конца, я горевал по ушедшему, по воле автора, в небытие интересному миру, интуитивно ощущавшемуся как цветущая сложность по сравнению с тем скучным миром, который там же формально выставлялся как положительный. Да и «положительные» коммунистические герои книжки – все эти Знайки, Пилюлькины и Винтики со Шпунтиками – показаны, в лучшем случае, занудами типа инструкторов райкома (тогда я сравнивал их с руководительницей школьного класса).

Короче, приключенческая советская детская литература представляла положительное общество такой серостью и убогостью, что я затрудняюсь утверждать, бессознательно это делалось или с умыслом.

Каждые каникулы, то есть четыре раза (!) в год крутили единственный советский многосерийный мультфильм – «Приключения капитана Врунгеля» по книжке В. Некрасова. Все мы ждали его с нетерпением и с интересом просматривали уже …надцатый раз – не надоедало. Хотя писатель считался антисоветчиком, но мультик регулярно выходил на экраны.

Так вот, там, в частности, гангстеры пели песенку: «Мы, Бандитто, Гангстеритто...». Характерные слова в песенке: «Держим в банко миллионо и плеванто на законо...»? Вот такую жизненную установку вколачивали в юные мозги! Чему же удивляться, что эту детскую установку кое-кто из «детей застоя» стал потом воплощать в жизнь?

Кстати, во «Врунгеле» вообще уже не было ничего просоветского, даже такого формального, как у Носова. Герои мультика – люди неопределенной национальности, но явно не советские. Разве советские моряки участвовали в кругосветных парусных регатах и тому подобных интересных и престижных спортивных авантюрах?

Перед каждыми каникулами ждали прибалтийского фильма «Приключения Калле-сыщика» по мотивам книги Астрид Линдгрен про разные, в том числе около-криминальные, приключения компании шведских подростков. Тоже было интересно и не похоже на социализм. Интересно постольку, поскольку непохоже.

Можно, наверное, вспомнить еще ряд подобных сюжетов.

Это-то все, возможно, было и без антисоветского умысла. А вот если Э. Успенский написал «Трое из Простоквашино» с умыслом (что похоже), то это имело куда меньшее действие, чем вышеописанное. В том, что мальчик «дядя» Федор нашел целую покинутую деревню, конечно, можно усмотреть наезд на политику партии в деревне, а равно и на роль комсомола в оной же. Но для детских мозгов это было уже сложно. Если такие пассажи были введены автором сознательно, то предназначались они явно для взрослых. Пропаганда кулацкого, частнособственнического образа жизни главных героев, выразившаяся в том, что они не только владели коровой, но еще и купили трактор для своего индивидуального хозяйства (что воспрещалось советскими законами), тоже не воспринималась подобным образом. Дети понимали нереальность описываемого, подчеркнутую частичным очеловечиванием известных персонажей.

Читая всю эту не по-детски детскую литературу, советские дети тосковали не по собственному домику с трактором и коровой, а по приключениям на собственную голову. А какие могли быть приключения там, где твое будущее было распланировано на 100%?

Тому возрасту, который хотел приключений, идейно выдержанная романтика и героика преподносилась, увы, только в виде трагедии. Характерна в этом смысле советская агиография про пионеров-героев. Там главный герой обязательно погибал, чтобы кровью своею запечатлеть верность Родине, партии, народу и т.д.

Любая авантюрная книжка на этом фоне гляделась на порядки привлекательнее, добрее и человечнее. Именно что для детского возраста.

 

КАПИТАЛИЗМ НЕ ПОНАРОШКУ

 

Но вот грянула «перестройка», потом – либеральные реформы, капитализм, «пир свободы» и даже маленькая гражданская война 1993 года. Кто-то преуспел, кто-то даже заплатил своей жизнью за слишком быстрое преуспеяние, для большинства же рыночная стихия обернулась лишением прежнего, и без того скромного, благосостояния. И для всех почти без исключения – лишением чувства безопасности и гарантий элементарных прав. Каким же подлинно гуманным должен был теперь казаться мир запланированного, расписанного будущего!

Жить в кипящем котле циничной борьбы за существование оказалось слишком непривычно. Очень многое оказалось совсем не таким, каким виделось при прочтении книг и просмотре кинофильмов о капиталистическом «рае». Счастливыми авантюристами не могли стать все, зато очень легко оказалось стать жертвами этих авантюристов. И ведь те же самые книжки предупреждали об этом! Но немногие сделались удачливыми организаторами финансовых пирамид или спекулянтами бывшей общественной собственностью. Зато многие очутились в положении акционеров «Общества гигантских растений» из книжки Носова. Как тут было не вспомнить об этом поистине пророчестве, облаченном в форму детской сказки, наблюдая тысячные толпы лоханувшихся вкладчиков МММ или другой подобной фантомной компании!

Разборки, перестрелки на улицах, кровавые переделы собственности стали реальностью 90-х. Закрытые заводы, выброшенные на улицу голодные рабочие, инженеры, профессора воскресили в памяти то, что советские люди проходили на уроках истории. Только им говорили, что это было возможно или совсем в другое время, или совсем в другой стране. Однако это вдруг наступило у нас и сейчас. Разум отказывался верить в случившееся. Мы действительно в одночасье оказались в другой стране. Но говорить о том, что в подсознании у нас раньше полностью отсутствовало желание очутиться в такой стране – значило бы кривить душой.

Да, советские люди, с рождения до смерти пестуемые, опекаемые и пасомые партией и государством, в большой своей части оказались социально инфантильными взрослыми. Им, как детям, было интересно: а вот бы очутиться в этом мире свободной конкуренции! Нет, не навсегда, конечно, а только на время. А потом партия, как заботливая мама, дав своим шаловливым чадам наиграться в заманчивые игры, позовет их обратно, под спасительную сень социальных гарантий и стабильной зарплаты. И начало перестройки было воспринято тоже как интересная игра, как эксперимент: любопытно, а что из этого выйдет?

Вышло то, что не могло не выйти. Наивно было ожидать, что, реставрируя капитализм, мы обязательно возьмем из него только лучшее, да при этом еще и сохраним лучшее из социализма. А ведь именно этого и ожидали как чего-то само собою разумеющегося. Хотя столь же логично было бы ожидать обратного: восстановления худших черт капитализма при сохранении худших же атрибутов реального социализма. И новый строй оказался ближе как раз ко второму полюсу – не в последнюю очередь потому, что общество взирало на совершаемые перемены, на эту «революцию сверху» совершенно пассивно, будучи уверено в мудрости правящей партии.

Вот ведь парадокс какой! К началу перестройки КПСС исчерпала лимит доверия народа. Однако народ почему-то поверил новым словам о демократизации и о рыночных реформах. Поверил даже не тому, что это будет, а тому, что это будет хорошо. Фактически партия сказала народу так: «Да, все, что вы совершили под нашим мудрым руководством – все оказалось плохо. Но теперь в нас проклюнулось новое мышление. И потому отныне все, что будет делаться под нашим столь же мудрым, как прежде, руководством, все будет хорошо». И народ глухо отвечал: «Да, да, конечно, теперь все будет хорошо и никак иначе… Шли к коммунизму, очутились неизвестно где, но теперь мы за теми же вождями пойдем к капитализму, и на этот раз они обязательно приведут нас туда, куда обещают. А капитализм – это здорово, это значит – будем жить как в Америке…» Вот только забыли уточнить – как кто в Америке?..

Правда, до роспуска СССР с трибун власти не раздавалось публичных заявлений, что будет происходить восстановление капитализма. Но года этак с 1989-го, с 1-го съезда нардепов СССР, уже мало кто сомневался, что истинной целью государственной политики является именно отказ от социализма и полная смена общественно-экономического строя.

Дело, затеянное при самых абсурдных предпосылках, возымело закономерно абсурдный финал. К началу 2000-х общество смертельно устало от авантюризма в политике и экономике. На повестку дня вышел лозунг стабильности.

 

СПОКОЙСТВИЕ БЕЛКИ В КОЛЕСЕ

 

«Ценности» социал-дарвинизма не были восприняты нашим обществом. Циничное бравирование ими осталось уделом отвязных либеральных политиков и экономистов да «братвы», правда, сильно поредевшей в разборках 90-х годов. Всем прочим страстно захотелось, чтобы государство снова взяло на себя бремя заботы о них. Уже Е.М. Примаков на посту премьера воспринимался как ветер ностальгической надежды на возвращение любезного сердцу «застоя» – такого теплого, беззаботного, умеренно, но стабильно сытого и пьяного. И наступивший XXI век начал оправдывать эти надежды исстрадавшихся детей, оказавшихся в свое время брошенными матерью-Родиной, то есть любимой властью.

Итак, чаемая эра стабильности наступила. В чем же она выразилась?

1. Закрылось формирование политической элиты общества. Она получила четкое выражение в виде четырех парламентских партий, из которых только одна на неопределенно длительный срок стала почти гарантировано правящей. Любые другие пути вхождения во власть надежно заблокированы.

2. Завершилось формирование экономической, предпринимательской элиты. Бывшая общенародная собственность поделена между новыми владельцами, включая высшее госчиновничество, и гарантии неприкосновенности этой собственности стали одним из столпов «стабильности», возведены в ранг непререкаемой государственной идеологемы.

3. Заканчивается процесс вытеснения мелких фирм крупными компаниями практически из всех сегментов бизнеса. В марксистской науке это носило более емкое название – «разорение мелкой буржуазии».

4. В итоге всех трех предыдущих пунктов произошла окончательная стратификация общества на два антагонистических класса, различающихся отношением к средствам производства и распределения, и полностью замкнулась в самодовлеющее сословие прослойка политических менеджеров, обслуживающая интересы крупных собственников-монополистов всеми средствами государственной власти, среди которых традиционно наиболее видное и почетное место занимает насилие.

Проще говоря, для большинства граждан стабильность заключается в том, что, заплатив деньги и окончив вуз, человек вливается в массу офисного планктона-пролетариата, преданного начальству и не имеющего своего мнения, за исключением вопросов, касающихся удовлетворения чисто животных инстинктов. Конформизм позволит такому офисному одноклеточному в 30-35 лет стать менеджером среднего звена, а ближе к старости, при умении подставлять своих коллег перед бдительным оком начальства – и высшего звена. Если, конечно, повезет пережить среднюю продолжительность жизни, коя для русских мужчин снизилась уже до 55 лет. Так что до пенсий доживут немногие (к вящей радости чиновников Государственного пенсионного фонда, возводящих на деньги фонда роскошные офисные здания даже в небольших городках, таких, например, как подмосковная Истра).

Система обязательного, но платного образования будет активно воспроизводить соответствующий культурный фон стабильного общества. Ведь сказал же министр науки и образования А. Фурсенко, что нам нужны не творцы, а потребители, которые смогут «правильно использовать достижения и технологии, созданные другими». Последовательная реализация такой установки предотвратит появление в обществе критической массы креативных, нонконформистских личностей, способной подорвать основы стабильности.

Разумеется, одно лишь поддержание себя «на плаву» требует от каждого члена стабильного общества постоянных и неуклонно увеличивающихся усилий. Нормы эксплуатации будут неизбежно расти, отсюда – необходимость все больше и больше работать лишь для того, чтобы хотя бы поддерживать уже имеющийся уровень жизни. Короче, нужно непрерывно вертеться как белка в колесе только для того, чтобы оставаться на месте.

Никакой вертикальной социальной мобильности, четко заданная происхождением, родственными и клановыми связями социальная планка, корпоративная сегрегация, сегрегация по уровню доходов – вот такая стабильность вырисовалась по завершении игр в капитализм не понарошку. Здесь и речи не идет о том, что стабильность позволит человеку иметь гарантированный в соответствии с трудовыми успехами и выслугой лет рост доходов, иметь больше досуга, заполненного самообразованием, творчеством, воспитанием детей. Такие «совковые» ценности не приветствуются.

Стало быть, вновь желание позитивных перемен получило абсурдное осуществление, совершенно противоположное ожидаемому вначале?

 

КУДА ПОДАТЬСЯ?

 

Но если это опять же не та «стабильность», которой мы хотели, то какие же ориентиры мы должны поставить перед собой?

В 20-30-е годы прошлого века представитель т.н. евразийства Николай Алексеев предсказывал, что, отказавшись от коммунизма, русский народ может вернуться к капитализму. Но он никогда не найдет капитализму нравственного оправдания и обязательно начнет бороться против капитализма «во имя человеческой свободы, но уже не в коммунистических целях и не коммунистическими средствами».

Что же это за цели и методы? Тот же Алексеев предложил пять принципов «гарантийного государства», то есть такого государства, которое имеет некоторые положительные обязанности перед своими гражданами и ставит их осуществление во главу угла своей политики. «Декларацией обязанностей государства» Алексеев считал необходимым дополнить декларацию прав человека конституции будущей России.

Эти принципы «гарантийного государства» выглядели так:

«1. Государство ставит своею целью освободить людей от жестокостей личной борьбы за существование путем создания максимально развитой материально-технической базы жизни, организации интенсивного производства необходимых благ..., создания среднего уровня зажиточной жизни и окончательной ликвидации нищеты и бедности (принцип материальной интенсификации жизни).

2. ...Государство... организует соразмерное количество труда прибавочного, весь общественный доход с которого государство обязуется употреблять на культурное строительство, на удовлетворение и развитие духовных потребностей граждан (принцип подчиненной экономики).

3. ...Государство создает максимальное количество культурных и духовных благ, предпочтение и выбор которых предоставляется свободе всех и каждого (принцип положительной свободы).

4. ... Государство стремится к созданию высшей культуры, которая воплощала бы в себе идею общечеловеческого достоинства и в то же время максимально служила бы проявлению национальных, племенных и местных особенностей населения евразийского культурного мира (принцип организации культуры как сверхнационального целого на многонациональной основе).

5. ...Государство стремится к вовлечению в экономическое, политическое, социальное и культурное строительство возможно большего количества граждан (принцип демотизма)...».

Нетрудно увидеть, что в несколько иной формулировке аналогичные принципы были зафиксированы в первых главах Конституции СССР 1977 года. Неизвестно, знали ли ее составители об идеях эмигранта (стало быть, антисоветчика) Алексеева. Возможно, что эволюция советского строя[1], как и предсказывал Алексеев, закономерно вызвала к жизни ценности, близкие к ценностям теоретического «гарантийного» государства. Но полностью воплотиться в жизнь им не удалось.

Государство будущего для своей подлинной стабильности должно предоставлять своим гражданам поле для здорового авантюризма, полезного обществу: прорывных научных разработок, смелых культурных инноваций, спортивных достижений. Все это с избытком имелось в советской модели конца 20-х – 60-х годов, но почти полностью сошло на нет в 70-80-е годы. Научная деятельность перестала быть престижной, спорт из общедоступного сделался узко профессиональным, культурная прослойка замкнулась в «элитный» круг, отличавшийся своими ценностями от основной массы населения. Все это и послужило во многом причиной краха «развитого социализма».

Освоение космических пространств и морских глубин с использованием новых технологий, игры разума в создании новых способов передачи информации, производства продуктов питания, получения энергии – вот сферы предприимчивости, связанной с риском и потенциальной славой. Поощрение такой активности граждан всеми средствами, включая особенно систему образования – залог стабильного успешного развития страны. А стабильность «застоя» с каждым днем только подрывает престиж власти и создает причину для новой деструкции государства и общества.

 

РПМонитор, 18.04.08; 19.04.08.