Журнал «Золотой Лев» № 157-158 - издание русской
консервативной мысли
А.И. Фурсов
Капитал
(замогильные записки)
На первый взгляд кажется, что
капитализм – это просто: рациональность, схема «товар – деньги – товар»,
наемный труд, промышленность, где все или почти все можно выразить в цифрах и
посчитать, все свести к количеству. Недаром то, что потом стало «политической
экономией», У. Петти назвал «политической арифметикой».
Но все это так просто лишь на первый взгляд. Действительно ли всё при капитализме
можно свести к количеству? Всё. Кроме одного – самого капитализма, капитализма
в целом.
То, что называют «элементами капитализма», существовало
почти во всех развитых «докапиталистических» обществах, в том числе и тех,
которые капиталистическими так и не стали. Не случайно генезис капитализма – до
сих пор нерешенная проблема социальной теории, будь то либеральная или марксистская.
Как честно признал один известный западный специалист по экономической истории,
мы буквально по минутам изучили экономическое развитие Европы, но до сих пор не
понимаем, как и почему возникает капитализм.
Еще одна странность капитализма как
системы заключается в том, что, функционируя, капитализм уже «от себя» порождал
формы, которые, хотя и выполняли свою функцию в капиталистической системе, по
содержанию являлись «докапиталистическими» (плантационное рабство, латифундии, мелкотоварное производство). Более того, сам
капитал легко превращался в не-капитал, просто в
богатство там, где ему не противостоял наемный труд. В результате – парадокс: к
концу XIX в. капиталистическая система пришла с большим количеством «докапиталистических»
укладов, чем их было в ней, скажем, в XVII в. Таким образом, мировой капитализм смог реализовать себя только
в качестве мировой многоукладной (т.е. качественно неоднородной) системы, а не
в виде единого качественно-однородного капиталистического общества. Капитал не
мог стать и не стал единственной формой капиталистической собственности.
Более того, в капиталистическую эпоху, возникает системный антикапитализм – исторический коммунизм в лице СССР, а
затем и «социалистического лагеря». В истории есть один парадокс, на который до
сих пор почти не обращают внимание. Коммунистические идеи
существовали в течение более чем двадцати веков, а коммунизм как
социально-экономическая система, как «реальный коммунизм» возник только в ХХ
в., в капиталистическую эпоху – как антикапитализм.
В реальности коммунистические идеи воплотились только как антикапиталистическая
система. «Антирабовладение» и «антифеодализм»
никогда и нигде не возникали. Возник только антикапитализм.
Это означает, что в самом капитализме есть нечто, что позволяет ему, по крайней
мере, на определённой стадии его развития, существовать одновременно со знаком
«плюс» и со знаком «минус». И даже не просто позволяет, а в какой-то степени
требует этого, в результате чего возникает некий вакуум, зона для
антикапиталистического мира. Россия – в форме СССР – заняла
эту зону и реализовала себя в ХХ в. в качестве антикапитализма.
Капитализм постоянно создаёт некапиталистические уклады –
сначала «докапиталистический», затем антикапиталистический, с которыми затем
ведёт борьбу. При капитализме (и с ним) появляются не только новые социальные
системы, но и такие феномены, которых раньше никогда не было – национальное
государство, бюрократия, политика (как отдельная сфера жизни общества), наука
(как институт) и многое другое. В эпоху капитализма, вместе с Великой
французской и Великой промышленной революциями, на их фоне и как реакция на
них, возникло принципиально новое, невиданное до тех пор явление – идеология.
Причем не одна-единственная идеология, а три разных (консерватизм, либерализм,
марксизм). Религия в феодальной раннекапиталистической Европе была одна
(христианство), а идеологий возникло три; более того, можно даже сказать, что
идеология возникла как принципиально неединое, тримодальное явление.
Так же, как не было единого мирового («глобального»)
капитализма, не было единой и универсальной капиталистической идеологии.
Несмотря на универсалистские претензии марксизма и
либерализма, капиталистическая эпоха породила такое явление, как национализм. В
эпоху капитализма появился такой фактор как возможность манипуляции
историческим процессом господствующими группами с помощью «информационного
оружия» (первая «марка» информоружия – Просвещение).
Качественно усилилась роль властных «малых групп», которые объединились
в различные организации и мощь которых росла пропорционально росту
значения финансового капитала, с одной стороны, и организованных антисистемных сил, с другой. Институциализированное
антисистемное движение – тоже уникальная черта
зрелого капитализма, его роскошь.
В своём реальном функционировании капитализм производит
одну важную операцию. Многое из того, что в докапиталистических системах
выступает в качестве внешних по отношению друг к другу элементов оппозиции, как
противоречия внешнего порядка, капитализм превращает в свои внутренние
противоречия, снимает их, создавая таким образом
мощнейший внутренний мотор развития.
Так, капитализм снимает противоречие между производством и
обменом (базовое производственное отношение этой системы есть не что иное, как
обмен рабочей силы на овеществлённый труд, капитал). Логическое и историческое
развитие тоже становятся элементом внутреннего противоречия – наличие некапиталистических
форм в капиталистической системе, явление глобальной многоукладности
есть реализация логической модели капитализма, а не историческое отклонение от
нее. Тем самым снимается внешнее противоречие между капиталом и некапиталистическими
формами, последние становятся функциями первого, он легко превращается в них
или в любую форму богатства, если ему в качестве контрагента не противостоит
наёмный труд.
Капитализм – это постоянные революции,
технические, экономические, социальные, политические, научные; революция
становится решающей формой эволюции капитализма, тем самым противоречие между
эволюционным и революционным аспектами развития снимается. Экономическая и военно-политическая гегемония в капсистеме совпадают, чего раньше, как правило, не было. Сверхперегруженность противоречиями придает капитализму
фантастическую, невиданную, взрывную динамику, бешеные темпы развития (а следовательно, и относительно короткую жизнь).
Капитализм - это бомба противоречий. Ни одна социальная
система не способна сдержать такой комплекс противоречий в
локально-региональных рамках. Такие внутренние противоречия, которые возникли
как превращенная и интериоризированная форма внешних
оппозиций, можно решать только вне субстанциальных рамок системы, постоянно
расширяя ее. Экспансия капитализма, таким образом, обретает тройной источник:
мировая интенция и потенция самого капитализма; универсалистская
тенденция христианского исторического субъекта; экстенсивно-экспансионистский
способ решения проблем «общество - природа», характерный для всех систем
Европейской цивилизации.
Только на мировом уровне, на уровне мира в целом можно превратить
оппозиции и внешние противоречия антично-феодальной европейской старины во
внутренние противоречия капитализма; это должно делаться одновременно вовне и
внутри капитализма. Капитализм, в отличие от локальных, завязанных на определённые
комплексы натуральных производительных сил «докапиталистических» социумов,
возникает не на страновом, а на мировом уровне, как
система мирового взаимодействия.
Кесарево сечение
Существует много различных теорий генезиса капитализма. Всё
это многообразие можно свести в две неравные группы. Одна группа – это теории
(их очень немного), согласно которым возникновение капитализма – процесс в
значительной степени случайный, конъюнктурный. Центральное место в этой группе
занимает теория отца-основателя мир-системного
анализа Иммануила Валлерстайна.
По его мнению, то из чего вырастает капитализм, существует во всех относительно
развитых традиционных обществах. Однако последние успешно подавляют эти
элементы и тенденции, поскольку они угрожают нормальному функционированию
традиционного общества. Европа в этом плане провалилась.
Провал, результатом которого стало возникновение
капитализма, был, с точки зрения Валлерстайна, обусловлен
стечением конкретных исторических обстоятельств: упадком господствующего класса
(сеньоров), упадком средневекового государства, упадком церкви и неблагоприятными для Европы изменения в характере международной
торговли – прекращения нормального функционирования «шёлкового пути» в связи с
окончательным распадом великой монгольской империи.
Однако Валлерстайну можно
возразить: многие общества испытывали кумулятивный эффект упадка. Более того,
Римская империя в III в. испытала аналогичные проблемы
вплоть до разрыва в межрегиональной торговле из-за упадка Поздней (Младшей)
династии Хань в Китае и Парфии, тем не менее, ни в
Риме, ни в других местах капитализм почему-то не возник.
Вторая группа теорий представлена большим числом различных
систем. Общее для них заключается в том, что возникновение капитализма в Европе
– закономерный процесс. А вот факторы, которые его обусловили, в разных теориях
указываются по разному.
Прежде всего, необходимо выделить социокультурные,
или цивилизационные интерпретации, основоположником
которых можно считать Макса Вебера, увязывавшего капитализм с протестантской
этикой. Модный в своё время особенно в качестве альтернативы марксистской
теории генезиса капитализма, подход Вебера постепенно сталкивался со всё более серьёзной критикой – как теоретической, так и
конкретно-исторической, и в настоящее время имеет скорее проблемно-историографическое
значение.
Следующее направление в группе «закономерников»
представлено довольно пёстрым собранием концепций и теорий, авторы которых
выводят капитализм из особого (или даже уникального) опыта развития той или
иной системы (античной, феодальной) или даже страны (Италия, Англия). В страноцентричных теориях, особенно тех, что акцентируют роль
и значение Англии много верных замечаний, однако проблема в том, что процесс
генезиса капитализма был не страновым, а
общеевропейским или даже североатлантическим (как писал Маркс, мировой рынок
создал капитализм в той же мере, в какой был создан им).
В «системоцентричной» паре акцент
на феодализме выглядит намного убедительнее акцента на античности, согласно
которой главная причина появления капитализма в Европе – наличие в её прошлом
антично-рабовладельческого строя; разложение феодализма якобы высвободило законсервированные
элементы античности и они «выстрелили» капитализмом. Выходит, только обладающий
античным наследием феодализм мог породить капитализм.
Это крайне уязвимая позиция. Во-первых, по этой логике
капиталистический прорыв в Европе должен был произойти в Византии и Италии, а
он произошёл в Англии, где античное наследие было крайне слабым. Во-вторых,
нигде в Европе нет преемственности между городами поздней античности и
средневековья, с одной стороны, и феодальным городом и капиталистическим, с
другой. В-третьих, никто не прояснил природу и статус «античных элементов» в феодальном
обществе. Что это за элементы? Как они сохраняли античные характеристики в
течение тысячи лет, будучи элементами иной, не античной системы? Как говорил
Станиславский, «не верю».
Много верных замечаний и эмпирических обобщений сделали
сторонники феодалоцентричного подхода к генезису
капитализма. Они убедительно показали, что капитализм мог возникнуть из
разложения только западноевропейского феодализма (впрочем, никакого другого не
было), с которым тесно связан положительной и отрицательной преемственностью.
На то, что капитализм – западноевропейское явление, указывал в своё время
Маркс: «Историческая неизбежность этого (капиталистического.
– А.Ф.) пути точно ограничена странами Западной Европы».
Если учесть, что феодализм тоже ограничен Западной Европой и что между ним и
капитализмом нет почти пятисотлетнего разрыва, хроноклазма,
как между античностью и феодализмом (феодализм трансформировался в капитализм),
то, очевидно, мы имеем дело с двумя последовательными стадиями одной
цивилизации – западной. Вопрос только в том, почему и как в этой (и только в
этой) цивилизации самостоятельно произошёл переход от традиционного и доиндустриального общества к капиталистическому
и индустриальному.
Маркс объяснял возникновение капитализма так же, как и
других формаций, т.е. социальных систем: производительные силы перерастают
уровень развития производственных отношений, обостряются базовые социальные противоречия и система революционно взрывается под руководством
передового прогрессивного класса, в случае с капитализмом этот класс – буржуазия.
Здесь многое не так.
Во-первых, системы, как правило, умирают не в результате
обострения противоречий – острота противоречия и есть мотор развития, – а в
результате затухания, выработанности противоречия,
что означает полную реализацию социогенетической программы и закономерный – летальный
– исход от социальной старости.
Во-вторых, если бы Маркс был прав, то каждая последующая
система стартовала бы с производительными силами, уровень которых превышал бы
таковой предшественницы. На самом деле такого никогда
не было. Например, феодализм достиг уровня развития производительных сил
античности I-II вв. н.э. только в X-XI вв., а превзошёл в XI-XII – и то не во
всём. Новоевропейское сельское хозяйство вышло на уровень позднесредневекового
XIII – начала XIV в. (до эпидемии
чумы – Чёрной Смерти) только в начале XVIII в.; производительность первых
мануфактур была ниже производительности позднесредневековых цехов. Иными
словами, в самом общем плане и Марксова версия, не
говоря уже о вульгарно-марксистских советских схемах, не выдерживает критики.
А что же действительно происходило в Европе в XV-XVII вв.,
а ещё точнее – в «длинном XVI веке» (1453-1648 гг.) – и чуть раньше? Быть может, конкретная история позволит нам развеять либеральные и
марксистские мифы о генезисе капитализма как возникновении более прогрессивного
по сравнению с феодальным общества, как результата борьбы буржуазии и феодалов
XVI-XVII вв. Для того чтобы лучше понять ситуацию, нам придётся обратиться к
XIV в., точнее, к исследованиям последних 30-40 лет, посвящённым этой эпохе.
В начале XIV в. Западная Европа достигла
экономического плато в своём развитии.
«Чёрная смерть» ещё более усугубила ситуацию, усилив сделочную позицию
крестьянина и горожанина по отношению к сеньору. Попытка сеньоров повернуть эту
тенденцию вспять привела к европейской антифеодальной революции 1378-1382 гг.,
которую марксисты и либералы, признающие лишь буржуазные и социалистические
революции, раздробили на три различных региональных восстания – Уота Тайлера, «белых колпаков» и
«чомпи».
И хотя восстания были подавлены, они надломили хребет
феодализма и стали началом мощной волны наступления низов на верхи, которая
длилась до 1520-х годов (крестьянская война в Германии), а затем отчасти пошла
на убыль, отчасти стала элементом религиозных войн (1520-1640-е годы). В
результате перед сеньорами замаячила мрачная перспектива такого социума, где им
уготована роль членов многочисленного феодального (постфеодального)
аграрного среднего класса, живущего в условиях нарастающей политической
децентрализации.
Столкнувшись с выбором, по отношению к кому лучше утратить
часть привилегий – к низам или к верхам, т.е. начав укреплять власть королей,
превращая их в монархов, сеньоры в качестве наименьшего зла выбрали второе.
Результат – появление во второй половине XV в. так называемых новых монархий
(например, Людовика XI во Франции, Генриха VII в Англии). «Новые монархии»
стали мощным орудием подавления низов и превращения феодалов в придворную
знать, более или менее связанную с рынком.
Плавно и незаметно для самих участников социальные сражения
за призы позднего феодализма (кабошьены, бургундцы и корона во Франции, войны Алой и Белой роз в
Англии) превратились в борьбу за выход из феодализма. Уже в середине XV в. мы
видим два конкурирующих варианта-потока, иногда, впрочем, ситуационно
смешивающихся на какое-то время (классический случай – так называемая
крестьянская война в Германии начала XVI в., менее очевидный – религиозные
войны во Франции второй половины XVI в.), демонтажа
феодализма – снизу и сверху. Главным агентом варианта «сверху» были «новые
монархии» (типа Людовика XI во Франции и Генриха VII в Англии).
В конце XV в. открывают Америку, начинает формироваться
мировой рынок и новое международное разделение труда. В Европу идёт поток
американского серебра и золота. Происходит военная революция,
которая вместе с «новомонархической» центральной
властью и заокеанским богатством резко меняет социальную «сделочную позицию» в
пользу экс-сеньоров, многие из которых посредством
торговли теперь связаны и с мировым рынком и которые теперь могут усиливать
эксплуатацию.
Побочным продуктом (сначала – рецессивной мутацией) всех
этих процессов стал генезис капитализма. К середине XVII в. невиданная
социальная драма 1453-1648 гг., которую до сих пор сводят лишь к генезису капитализма,
великая социальная революция окончилась. Её финальными аккордами стали
Тридцатилетняя война, английская революция (трагедия) и Фронда во Франции
(фарс). Очевидным результатом этой революции стало формирование «барочной
монархии» (мифологизированной историками XIX в. как абсолютистской). Менее
очевидным, но с точки зрения общеисторической стратегии главным результатом
оказалось сохранение в середине XVII в. у власти и «у привилегий» (пусть в
обновлённой форме) большинства тех групп и даже семей, которые эту власть контролировали
в середине XV в.
Второй тур капиталистической истории (1648 – 1789/1848 гг.)
заключался в демонтаже постфеодального (но ещё не
капиталистического) Старого порядка частью аристократии, буржуазии и низов. Оба тура – весьма различные по содержанию и целям – в середине XIX
в. были заярлычены как единый процесс прогрессивного
перехода от феодализма к капитализму (в результате почивший в бозе на Западе в XV в. феодализм был искусственно продлён
до XVIII в.), как «буржуазные революции» (которых на самом деле нигде никогда
как таковых не было). Более того, вовсе не буржуазия, а знать больше
всего выиграла от изменений XV-XVII вв. и ничего буржуазного в этом выигрыше не
было. Формировалось общество, где буржуазия была где-то на
вторых-третьих ролях и где буржуазный уклад вовсе не был доминирующим.
Массовые движения ремесленников и крестьян, маргиналов
(«сволочи», как сказал бы И. Солоневич), направляемые буржуазией в своих
интересах, но по своей сути столь же антибуржуазные,
сколь антистаропорядковые – вот что сломало Старый
Порядок и расчистило площадку для финансово-промышленного капитала, его
идеологических и научных кадров, которые бросились стремительно переписывать и
концептуально мифологизировать историю. В этом процессе активное участие
приняли не только системные, но и антисистемные люди.
Всё это либерально-марксистская схема истории, доминировавшая в том или ином
виде последние 100-150 лет, представила в виде общего прогресса. Историческая
реальность показывает: возникновение капитализма не было никаким общесоциальным прогрессом, для подавляющей массы это был регресс.
Положение этих масс – в результате их борьбы – стало выправляться лишь с
середины XIX в., достигнув пика в 1945-1975 гг.
(причём за счёт усиления эксплуатации ядром «третьего мира», т.е. по поводу не
только относительного, но и абсолютного обнищания пролетариев и полупролетариев
Маркс был прав, если рассматривать капиталистическую систему, а не ограничиваться
её ядром).
Возникновение капитализма стало побочным продуктом борьбы
позднефеодальной верхушки за свои привилегии. В ходе этой социальной
трансформации на месте феодализма с характерными для него отношениями личной
зависимости возник Старый Порядок – строй, основанный на тесных связях
землевладения, освобождённого от личной зависимости и общинного коллективизма.
В значительной степени экономизировав
производственные отношения и будучи тесно связан с мировым рынком, Старый Порядок по сути высвободил рынок и его агентов из
социального целого, а сам из-за зависимости от мирового рынка оказался
недостаточно стабильной структурой, который и смели революции эпохи Модерна.
Таким образом, генезис капитализма не есть результат
качественного сдвига в развитии производительных сил. Это результат сложной
цепи событий, в основе которых лежит системный кризис феодализма и систематические
попытки верхов, сохранить свои привилегии перед лицом наступающих низов. Капитализм
– незаконнорожденное дитя борьбы в условиях тотального кризиса; в этой борьбе
10% населения обеспечили себе прогресс, скинув остальные 90% в зону регресса.
Генезис капитализма как прогрессивный сдвиг придумали буржуазные и антибуржуазные идеологи XIX в.
Субстанция и
функция
Ну а теперь от генезиса капиталистической системы перейдём
к её социальной сути, к её базовому противоречию, которая является основой всех
остальных. У каждой общественной системы есть ее социальное «тело», субстанция,
обладающая некими функциями, атрибутами. Чем примитивнее
социальная система, чем больше общество зависит от природы (как географического
фактора и как от комплекса натуральных производительных сил), чем больше
природные факторы производства господствуют над искусственными, а живой труд –
над овеществленным, как это имеет место в «докапиталистических» обществах, тем
более простыми и менее острыми являются эти противоречия, тем больше функция
«утоплена» в субстанции, тем меньше ее автономия.
Субстанция – это прежде всего
материальное производство в узком смысле слова (действительный процесс
производства), те отношения, которые возникают непосредственно внутри него или
непосредственно по его поводу, например в ходе распределения факторов производства
(собственность).
Функция (или функции) – это те отношения, которые
складываются не внутри субстанции и не непосредственно по ее поводу, а вне ее и опосредованно. Так, они
могут опосредовать распределение факторов производства, т.е. отношения по
поводу субстанции, выступая их более или менее активным атрибутом. И чем
сложнее, многосоставнее и развитее субстанция, тем
больше функций, тем больше и очевиднее несовпадение с ней, тем они автономнее;
функции – это управление («государство»), регуляция социального поведения
(«политика»), коммуникации; у функций – свои структуры и формы организации, как
и у субстанции. Чем сложнее и развитее социальная система, тем менее абсолютна и непроходима грань между ее субстанциальными
и функциональными аспектами. Особенно это проявляется в сфере производственных
отношений.
Так, производственные отношения – это в принципе отношения
по поводу субстанции, они носят субстанциальный характер и представляют
субстанциальный аспект социальной системы. Однако в капиталистической системе,
т.е. такой, в которой системообразующим элементом является
капитал, накопленный общественный труд, ситуация несколько меняется. Поскольку
капиталистическая собственность не сводится только к капиталу (как заметил
В.В.Крылов, лишь в действительном процессе труда как главной фазе совокупного
процесса производства капиталу как производительному принадлежат
непосредственно все прочие факторы труда; вне действительного
процесса производства у последних свои собственники – наемные работники, землевладельцы,
государство, корпорации интеллектуалов) и оказывается шире его, но развивается
по его законам, выступает его функцией, она обретает функциональные черты и в
качестве таковой может противостоять субстанции (идеологически это нашло
отражение в противостоянии, например, консерваторов и либералов, не говоря уже
о марксистах). Более того, в результате сложности и специфики субстанциальной
природы капитала (овеществленный труд) сам капитал как отношение приобретает значительное
и сильное функциональное измерение, легко превращаясь по функции в не-капитал (просто богатство), оставаясь капиталом по
субстанции. Иными словами, при капитализме, в нем самом производственные
отношения утрачивают исключительно субстанциальный характер и приобретают
функциональный – что до капитализма могло быть редкостью, обусловленной особыми
историческими обстоятельствами. В результате при капитализме противоречие
субстанция-функция становится еще и внутренним для самих производственных отношений,
т.е. довольно подвижным и гибким.
Необходимо отметить, что вообще противоречие между
социальными субстанцией и функцией (а также содержанием и формой) достигает
максимальной остроты именно при капитализме, когда экономические отношения
становятся системообразующими производственными, социальное
насилие содержательно обособляется из сферы производственных отношений и возникают
формы, регулирующие (в)некономические отношения индивидов и групп. Кроме того, при
капитализме функционально (но только функционально) снимается противоречие
между отношениями производства и обмена – эксплуатация осуществляется как обмен
рабочей силы на овеществленный труд («капитал»), входит в ткань производства, в
результате обмен приобретает значительную автономию, а внешне вообще может
показаться, что он диктует свою волю производству. Ведь
капитализм – это, помимо прочего, товарное производство с целью получения
прибыли, т.е. увеличения (меновой) стоимости. Любой продукт, попадающий
на товарный рынок, становится товаром, независимо от того, в какой социальной
системе, при каких социальных порядках он произведен и как соотносятся в нем
естественный и искусственный субстраты. Функционально обмен при капитализме
превращает в стоимость то, что не является ею и не
создается производительным капиталом. В этом смысле мировой рынок – такая же
основа капитализма, как и индустриальное производство.
Функциональные качества производственных отношений при
капитализме существенным образом отличают эту систему от «докапиталистических».
Производственные отношения рабовладельческого или феодального обществ,
представляющие собой отчуждение воли трудящегося, т.е. превращение его
полностью или частично в «говорящее орудие», в некую природную субстанцию,
несут на себе большой субстанциальный отпечаток. Они сконструированы так и для
того, чтобы функцию превращать в субстанцию, чтобы натурализовать общественные
отношения по поводу присвоения природы.
В этом смысле «докапиталистические»
общества (и чем древнее, тем в большей степени) «сконструированы» и действуют
так, чтобы свести к минимуму какую-либо функцию, кроме той, что растворена в
субстанции, погружена в нее и если и «выныривает» из нее, то редко, невысоко и
ненадолго. Капитализм, напротив,
стартует с высокого уровня функционализации производственных
отношений. Это – его начало. Логическим концом капитализма должна быть (и может
быть) только полная функционализация производительных
сил, что и происходит в условиях глобализации благодаря научно-технической
революции. Это соответствует функционализации как макрозакону развития производительных сил капитализма.
Государство как
функция
Одним из проявлений автономии функции капитала является
наличие в капиталистической системе такого неизвестного прежним социальным
системам феномена, как государство в строгом смысле этого слова («lo stato» – термин, запущенный
Макиавелли в конце XV в.).
В «докапиталистических» социумах с их внеэкономическими
производственными отношениями социальное насилие встроено в эти самые
отношения. При капитализме с превращением производственных
отношений в экономические (обмен живого труда на овеществленный) остается целый
пласт неэкономических отношений, нерегулируемых рынком; перед капитализмом
вообще впервые в истории возникла проблема систематической непроизводственной
регуляции внеэкономических отношений. Для этого-то и понадобился орган
социального насилия, обособленный от производственных отношений, выделившийся
из них. Новизна этого феномена была четко зафиксирована современниками в XV в.
(«новые монархии», «lo stato»).
Возникнув исторически как результат разложения феодализма, в ходе изменений
XV-XVIII вв. государство стало функцией капитала. В качестве функции же со
временем оформилась и политика.
Благодаря именно автономии функций капитала, их способности
приобретать некапиталистические формы (например, плантационное рабство),
превращаясь просто в богатство в тех случаях, когда им не противостоит наемный
труд, рынок становится по-настоящему мировым – он не ограничен никакой
локальной природно-производительной субстанцией. Однако мировой аспект
характеризует не только рынок, но и другие формы бытия функций. Причем в
индустриальную, доэнтээровскую эпоху мондиализация мира, охват его капитализмом происходили прежде всего по функциональной линии.
Точнее так: функциональная экспансия капитала (экспансия
капитала как функции) сильно опережала субстанциальную экспансию и часто
становилась на ее пути. Как заметил В.В.Крылов, до НТР капитализм был мировым
явлением только как совокупный процесс общественного производства, тогда как в качестве
действительного процесса производства он был по преимуществу явлением
региональным («североатлантическим»). Это несовпадение – одно из конкретных
проявлений более общего несовпадения субстанции и
функции капитала. И реализуется это несовпадение здесь двояко – как в
социальном времени (по линиям: производительные силы – производственные
отношения, производство – обмен), так и в социальном пространстве (мировой
уровень, мир в целом как поле действия производственных отношений – локально-региональный
уровень как поле действия индустриального производства).
На некапиталистическую почву капиталистическую субстанцию
перенести намного труднее и сложнее, чем капиталистическую функцию, ее
организационные формы – государство, армию, бюрократию, коммуникации и т.д. Для
переноса функции не нужно быть обладателем капитала-субстанции «у себя дома»,
достаточно стать функциональным элементом мировой капиталистической системы,
причем опять же необязательно по линии экономики, достаточно политики,
межгосударственных отношений, как это и произошло в России при Петре I. При
этом функциональная капитализация совершалась и происходила за счет субстанциальной
капитализации и в ущерб ей, когда уничтожалось все или почти все имеющееся
субстанционально «предкапиталистическое» и
блокировалось развитие нового. Это опять же Россия Петра I и его преемников. Но
далеко не только Россия.
Например, функциональная капитализация Индокитая (да и
Юго-Восточной Азии в целом) привела к тому, что диахронные
в истории Западной Европы, т.е. в ядре капиталистической системы, процессы первоначального
накопления капитала (генезис капитализма) и капиталистического накопления на
индокитайской периферии (и многих других частях периферии и даже на полупериферии) стали синхронными. Более того, вступили в
борьбу друг с другом, и первоначальное накопление постоянно блокировало
накопление капиталистическое, т.е. развитие капитализма, ведя к самовоспроизводству «долго-» или
даже «вечноигранию» фазы создания предпосылок. Нечто
подобное происходит в РФ, когда долгоиграющий передел факторов дальнейшего
капиталистического развития блокирует это развитие.
Вывод: при капитализме, в капиталистической системе мы
имеем максимальное несовпадение, противоречие между субстанцией и функцией
капитала и – соответственно – структур и групп, воплощающих их в социальной реальности.
При капитализме (и только при капитализме) принципиально возможно отрицание
субстанции капитала посредством и на основе его же функций – вплоть до полного
отрыва. Более того, тотальное, полномасштабное отрицание капитала и капитализма
возможно только на функциональной основе и как функциональное; субстанциальное
отрицание всегда будет частичным, непоследовательным и компромиссным (что
наиболее отчётливо проявляется в истории и нынешнем состоянии социалистических
и социал-демократических партий на Западе). «Оторвавшаяся», «взбесившаяся»
функция, уничтожающая капитал-субстанцию, – это и есть коммунизм.
Новые хроники, 18.04.08; 25.04.08; 5.05.08;
26.06.08.