Журнал «Золотой Лев» № 157-158 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Ю.В. Житорчук

кандидат физ.-мат. наук

 

Причины неудачного начала Великой Отечественной войны[1]

 

22 июня 1941 года Германия всей мощью своих и союзных ей войск обрушилась на Россию (Советский Союз). За первые пять месяцев войны вермахту удалось оккупировать громадные территории, на которых проживало около 40% населения и производилось до половины промышленной продукции страны. Безвозвратные потери Красной Армии к началу декабря 1941 года составили 2,8 миллиона человек, а санитарные потери 1,1 миллиона человек. Это была катастрофа общенационального масштаба, и поэтому вполне закономерен вопрос: кто виноват и что можно было бы сделать, чтобы, если уж не предотвратить, то, по крайней мере, уменьшить размеры постигшей нашу страну трагедии.

Начиная со времени хрущевского «разоблачения культа личности Сталина», в общественное сознание нашего народа был внедрен миф о том, что виной чуть ли не всех бед, свалившихся на СССР в 1941 году, была позиция Сталина, который якобы уверовав в свою гениальность, просто не позволил военным вовремя провести мобилизацию и во всеоружии встретить немецких агрессоров на наших западных границах. Достаточно ясно эту позицию советского генералитета выразил в своих воспоминаниях маршал Жуков:

«В этих сложных условиях стремление избежать войны превратилось у И.В. Сталина в убежденность, что ему удастся ликвидировать опасность войны мирным путем. Надеясь на свою "мудрость", он перемудрил себя и не разобрался в коварной тактике и планах гитлеровского правительства».

Аналогичную оценку можно найти в сотнях статей и книг, посвященных первым дням ВОВ. Так, например, в своих мемуарах Микоян пишет:

«Сталину не хотелось войны, и это свое нежелание, эту свою концепцию он возводил в факт, в который верил и которого неуклонно придерживался несмотря на то, что этот факт шел вразрез с реальной обстановкой. Мы пытались переубедить его, но это было невозможно...

Он, конечно, принимал те меры, которые он считал необходимыми. Но он исходил из того, что ранее 1943 г. Гитлер не начнет войну».

В результате эта явно предвзятая оценка деятельности Сталина перекочевала практически во все учебники по истории СССР, и со временем легенда о неверии Сталина, что Гитлер может напасть на СССР, усилиями многочисленных пропагандистов КПСС стала уже восприниматься как непреложная истина.

Так считал ли Сталин, что Гитлер может напасть на СССР в 1941 году?

Однозначный ответ на этот вопрос весьма не прост. Дело в том, что любая версия, объясняющая мотивацию действий Сталина в последние мирные месяцы, должна была бы базироваться на документальной основе. Однако в открытом обращении в настоящий момент еще нет документов, которые однозначно могли бы ответить на поставленный вопрос. Поэтому для объяснения соответствующих действий Сталина при любом варианте их интерпретации неизбежно приходится опираться на косвенные доказательства и свидетельства очевидцев, учитывая при этом, что показания свидетелей порой могут быть далеки от истины как в силу их пристрастности или ангажированности, так и простой забывчивости авторов. Ведь мемуары, как правило, писались спустя много лет после описываемых в них событий

Тем не менее, бесспорным является тот факт, что практически сразу же после окончания польской кампании 1939 года в СССР началась очень напряженная деятельность, направленная на повышение обороноспособности страны.

За счет присоединения к СССР ряда территорий западная граница была существенно отодвинута на запад. Численность РККА с конца 1939 года и до начала войны практически удвоилась. За этот период дополнительно открылось 77 военных училищ. Военная промышленность освоила и запустила в серию целый ряд новейших образцов танков, самолетов, артиллерийских систем. На территориях, возвращенных в состав СССР, было развернуто строительство оборонительной линии «Молотова». Генеральный штаб РККА разработал новый мобилизационный план, а также план развертывания вооруженных сил СССР на случай начала войны, в котором Германия прямо была указана как наш главный вероятный противник.

Все это говорит о том, что Сталин не верил в миролюбие Гитлера и упорно готовился к неизбежной схватке с нацизмом[2]. Тем не менее, он вполне резонно считал, что в 1940 году немцы не могли напасть на СССР, поскольку в это время они еще не закончили войну на Западе. Конечно, после поражения Франции сухопутного фронта в Западной Европе фактически уже не существовало. И, тем не менее, воздушная война, морская блокада, а также сражения, происходившие в Северной Африке, требовали от Германии и ее экономики большого напряжения сил. Кроме того, управление оккупированными странами и возможность высадки английского десанта на северном побережье Франции приводили к необходимости содержать в Западной Европе более полусотни дивизий вермахта.

Тот факт, что в 1940 году нацисты так и не посмели[3] напасть на СССР, давал Сталину определенную надежду на то, что до тех пор, пока Гитлер не разделается с Великобританией, он не отважится развязать большую войну на Востоке. Однако саму возможность немецкой агрессии в текущем году Сталин в начале 1941 года, в принципе, не отрицал, тем не менее считая, что, скорее всего, она начнется только в следующем, 1942 году. Об этом, в частности, свидетельствует в своих мемуарах маршал Мерецков, описывая разговор со Сталиным, состоявшийся у него в начале февраля 1941 года:

«И.В. Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны».

Резкое изменение позиции Сталина по вопросу о возможных сроках начала войны произошло только 6 апреля, после нападения немцев на Югославию. Об этом говорит как беспрецедентная реакция Сталина на само известие о нацистской агрессии против Белграда и последовавшая после этого отчетливая смена характера отношений СССР с Германией, так и срочно предпринятые в мае-июне крупномасштабные оборонительные мероприятия по подготовке к отражению немецкого вторжения.

Для того чтобы убедиться в изменении позиции Сталина в этом вопросе, достаточно сравнить агрессивную напористость советской внешней политики по отношению к Германии, которую СССР демонстрировал до 6 апреля, с политикой непровоцирования Гитлера, характерной для Кремля в последующие до начала войны месяцы.

Впрочем, судите сами. В июне 40-го Сталин потребовал у Румынии не оговоренную ранее в секретном протоколе советско-германского пакта Северную Буковину и вопреки возражениям Берлина оккупировал ее. В ноябре Молотов добивался от немцев безусловного соблюдения интересов СССР в Финляндии, выразил недовольство немецкими гарантиями Румынии, сказав, что СССР продолжает претендовать и на Южную Буковину. Выразил претензии на сферу интересов СССР в Болгарии, а наш генеральный штаб даже принял директиву о подготовке войны с Финляндией. Правда, она так и не была реализована, тем не менее такая возможность в принципе допускалась.

Вопреки предупреждениям Шуленбурга, Кремлем был подписан договор с Югославией, буквально взбесивший Гитлера. По воспоминаниям дипломата Новикова, у Сталина во время переговоров с югославами состоялся следующий диалог с Гавриловичем[4]:

«Да, вы правы, - после короткой паузы ответил ему Сталин, - Гитлер сам не остановится. У него далеко идущие планы. Могу вам сказать, что нас немцы тоже запугивают, только мы их не боимся.

- А известно ли вам, господин Сталин, - спросил Гаврилович, - о слухах, будто Германия собирается напасть в мае на Советский Союз?

- Пусть попробует, - ответил Сталин. - Нервы у нас крепкие. Мы не хотим войны. Поэтому мы и заключили с Гитлером пакт о ненападении. Но как он его выполняет? Знаете ли вы, какие силы немцы придвинули к нашим границам?»

Таким образом, до 6 апреля Сталин действительно воспринимал действия Гитлера только лишь как запугивание Кремля, поскольку по-прежнему считал, что до окончания войны с Англией фюрер вряд ли решится напасть на СССР. Поэтому и договор с Белградом он предполагал использовать лишь в качестве меры, направленной на ответное запугивание немцев. Все кардинально изменилось после того, как выяснилось, что Гитлер глубоко плюет на наши предупреждения и, следовательно, его действия по сосредоточению немецких дивизий на границах СССР уже в 1941 году надо воспринимать, как вполне реальную угрозу существованию СССР. Немецкая агрессия против Югославии для Сталина явилась буквально шоком, в результате он совершает беспрецедентный поступок, отменяет уже намеченный дипломатический прием в честь подписания договора.

Сразу после этого Сталин существенно корректирует внешнюю политику СССР, а это явно противоречит мифу о том, что он якобы уверовал в собственную непогрешимость и на него не действуют никакие доводы. Больше никаких вызовов Москва Гитлеру не бросает, а демонстрирует подчеркнуто лояльную позицию по отношению к Берлину. При этом Кремль официально даже не выражает протеста против новой немецкой агрессии. Никакой помощи Белграду Москва так и не оказала, 8 мая разорвала дипломатические отношения с Югославией, 3 июня с Грецией, а 13 мая заявила об установлении дипломатических отношений с пронацистским режимом Ирака. В ходе проходивших в мае в Анкаре русско-германских консультаций по Ближнему Востоку русская сторона подчеркнула готовность учитывать германские интересы в этом регионе.

В конце мая Москва довела до сведения румынского правительства, что «готова решить все территориальные вопросы с Румынией и принять во внимание определенные пожелания относительно ревизии [границ], если Румыния присоединится к советской политике мира». Больше о Южной Буковине Сталин даже и не заикался. Но со стороны Бухареста никакого ответа так и не последовало.

Таким образом, экстраординарность поступка Сталина 6 апреля и последующее резкое изменение характера отношений с Германией свидетельствует о том, что после немецкой агрессии в Югославии Сталин всерьез стал рассматривать возможность нападения немцев на СССР уже в 41-м году. Однако возможность реализации такого варианта событий он связывает с предположением о наличии секретной договоренности относительно заключения мира между Лондоном и Берлином, поскольку по-прежнему не верит, что Гитлер решится начать войну на два фронта.

А надо сказать, что формированию такой позиции у Сталина в немалой степени способствовал английский посол в Москве Криппс, который намеренно распространял сведения о возможности заключения мирного договора между Англией и Германией. Так, например, в своем меморандуме правительству СССР от 18 апреля Криппс писал:

«Не исключена возможность, если война затянется надолго, что у Великобритании (особенно у некоторых кругов в Великобритании) возникнет соблазн закончить войну путем некоего урегулирования на основе вроде той, какую недавно вновь предлагал кое-кто в Германии, а именно: Западная Европа вернется в прежнее состояние, тогда как Германии не будут мешать расширять ее жизненное пространство на восток. Такое предложение может найти отклик и в Соединенных Штатах Америки.

В этой связи стоит напомнить, что В СОХРАНЕНИИ ЦЕЛОСТНОСТИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА БРИТАНСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО НЕ ЗАИНТЕРЕСОВАНО (выделено мной.- Ю.Ж.) непосредственно, как в сохранении целостности Франции и некоторых других западноевропейских стран».

Этот явно провокационный шаг английского посла имел своей целью заставить Москву отказаться от торговли с Германией:

«Английское правительство при современных отношениях между Германией и СССР имеет достаточные основания рассматривать СССР как канал и источник снабжения Германии, что это определяет характер отношений к СССР со стороны Англии».

Однако, выдвигая требования к СССР о прекращении снабжения Германии стратегическим сырьем и угрожая в противном случае заключением мира с немцами, Лондон не только ничего не предлагал Москве взамен, но даже отказывался выполнять ее вполне справедливые требования по урегулированию ранее возникших противоречий между нашими странами. Поэтому меморандум Криппса был воспринят Кремлем как доказательство наличия сговора между Лондоном и Берлином, обеспечивающего Гитлеру свободу рук в войне против СССР.

6 мая Сталин был назначен Председателем Совета Народных Комиссаров СССР. Назначение нового главы советского правительства в критический период времени мог означать только одно - ужесточение проводившейся до этого политики, направленное на интенсификацию подготовки к отражению немецкой агрессии и противодействие созданию антирусского англо-германского блока.

Вскоре после этого произошло совершенно фантастическое событие, подтвердившее худшие предчувствия Сталина. 10 мая заместитель Гитлера по партии Гесс совершил свой знаменитый перелет в Англию, что было воспринято в Кремле как новое доказательство готовности Запада заключить мир с Гитлером. Вот как в своих мемуарах Микоян описывает реакцию руководства СССР на этот детективный вояж Гесса:

«Перелет первого заместителя Гитлера по руководству нацистской партией Гесса в Англию 10 мая 1941 г. вызвал большую тревогу у Сталина и у всех нас. Мы опасались, что Гесс договорится с англичанами и тогда немцы повернут против нас. Информация о том, с чем прилетел Гесс в Англию, была очень скудная, противоречивая. Вызывало беспокойство и то, что в Англии тогда были силы, которые могли пойти на сговор с Гитлером. А как будет вести себя правительство Черчилля, мы не знали».

В довершение ко всему прочему, 12 мая Шуленбург при встрече с Деканозовым тоже заявил о возможности скорого заключения англо-германского мирного договора:

«По его убеждению, никакая американская помощь Англии не в состоянии изменить чего-либо в тех более выгодных стратегических позициях, которые занимает Германия против Англии. Кроме того, по его мнению, недалеко то время, когда они (воюющие стороны) должны прийти к соглашению и тогда прекратятся бедствия и разрушения, причиняемые городам обеих стран».

Разумеется, в этой сложнейшей ситуации Сталин не мог игнорировать угрозу создания англо-германского союза.

Таким образом, по крайней мере, к середине мая Сталин был уже твердо убежден в том, что немецкой агрессии можно ожидать буквально в ближайшие месяцы. Эта его новая позиция видна, скажем, из директивы ГЛАВПУРА «О состоянии военно-политической пропаганды», в которой прямо говорилось, что война может начаться в любой момент:

«Международная обстановка крайне обострилась, военная опасность для нашей страны приблизилась, как никогда. В этих условиях ленинский лозунг «на чужой земле защищать свою землю» может в любой момент обратиться в практические действия...

В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной - это только один шаг. «Война может вспыхнуть неожиданно. Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются» (Сталин)».

В соответствии с этой директивой в последние мирные дни о возросшей угрозе войны стали уже открыто говорить с партийных трибун. Об этом, например, пишет начальник штаба 4-й армии ЗапОВО полковник Сандалов в своей книге «Боевые действия войск 4-й армии в начальный период Великой Отечественной войны»:

«19 июня, состоялся расширенный пленум областного комитета партии, в котором участвовало большое число армейских политических работников. На пленуме первый секретарь обкома тов. Тупицын обратил внимание на напряженность международной обстановки и ВОЗРОСШУЮ УГРОЗУ ВОЙНЫ (выделено мной.- Ю.Ж.). Он призывал к повышению бдительности, но одновременно указал, что по этому вопросу не нужно вести открытых разговоров и проводить какие-либо крупные мероприятия, которые могут быть замечены населением».

Кроме того, степень озабоченности Сталина возможностью скорого конфликта с Германией хорошо просматривается из того факта, сколько времени он уделял в том или ином месяце обсуждению чисто военных вопросов с руководством НКО. С января по май на совещания с наркомом обороны и его заместителями, включая начальника Генштаба и его первого заместителя, Сталин тратил от 10 до 13 часов в месяц. А только за 21 день июня на совещания с военным руководством страны у Сталина ушло более 22 часов.

Какие же ответные меры были приняты военным и политическим руководством страны в связи с возрастанием опасности немецкой агрессии?

Все это прекрасно видно из майских планов прикрытия, где в явном виде было прописано, что мобилизация, сосредоточение и развертывание войск приграничных округов будут проходить на фоне приграничных боев с еще только сосредоточивающейся у наших границ группировкой противника:

«Задачи обороны:

1. Не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа.

2. Упорной обороной укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа.

3. Противовоздушной обороной и действиями авиации обеспечить нормальную работу железных дорог и сосредоточение войск.

4. Всеми видами разведки округа своевременно определить характер сосредоточения и группировку войск противника.

5. Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным железнодорожным узлам, мостам, переправам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника».

При этом за первые 15 дней мобилизации предполагалось израсходовать всего только три боекомплекта боеприпасов. А ведь мобилизационные планы не исключали того, что война может начаться практически одновременно с объявлением мобилизации. Таким образом, начальный период войны представлялся Генштабу РККА как период сравнительно локальных малоинтенсивных приграничных сражений, в течение которого СССР и мог завершить мобилизацию своих вооруженных сил. В этой связи маршал Жуков писал в своих мемуарах:

«Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».

Естественно, что и в основе принимаемых Сталиным политических решений лежали все те же положения военной доктрины СССР, согласно которым мобилизация могла проходить на фоне сравнительно малоинтенсивных приграничных сражений. При этом Сталин исходил из того, что после ПМВ факт мобилизации считался равносильным объявлению войны, поэтому за счет заблаговременного объявления мобилизации мы только приблизили бы ее начало, не использовав всех преимуществ мирного периода подготовки к войне.

В этих сложнейших военно-политических условиях, вскоре после осознания руководством страны намерений Гитлера уже в ближайшие месяцы развязать агрессию против СССР, Генштаб срочно скорректировал план подготовки к войне, предусмотрев скрытное выполнение значительной части предмобилизационных мероприятий, что с началом военных действий позволило бы заметно сократить срок мобилизации РККА. Скорректированный план предусматривал формирование армий резерва главного командования, передислокацию к границе второго эшелона приграничных дивизий, ускоренный ввод в строй первой очереди строящихся укрепрайонов, а также приведение приграничных округов в состояние повышенной боевой готовности. Все эти крупномасштабные подготовительные мероприятия планировалось завершить в первой половине июля.

В соответствии с этим планом в середине мая было принято решение о начале переброски из глубинных районов СССР четырех армий резерва главного командования, сосредоточение которых должно было быть завершено к 10 июля.

Все эти армии перебрасывались в неразвернутом состоянии, при этом предполагалось, что их развертывание будет происходить уже после объявления мобилизации и, возможно, уже после начала военных действий. Поэтому еще до завершения сосредоточения армий стратегического резерва Жуковым было принято решение о срочном пересмотре планов прикрытия, еще в середине мая предусматривавших, что выдвижение дивизий второго эшелона приграничных округов будет происходить в развернутом виде только на 4-15 день с начала мобилизации. В соответствии же с новыми директивами ГШ, выдвижение к границе нескольких десятков дивизий второго эшелона должно было быть проведено скрытно в последние две недели июня, а их развертывание начаться уже после объявления мобилизации. Приведем в качестве примера одну из таких директив Генштаба командованию КОВО от 13 июня:

«Для повышения боевой готовности войск округа к 1 июля 1941 г. все глубинные дивизии и управления корпусов с корпусными частями перевести ближе к госгранице в новые лагеря, согласно прилагаемой карте...

С войсками вывести полностью возимые запасы огнеприпасов и горюче-смазочных материалов».

Одновременно для усиления армий прикрытия были привлечены военнообязанные запаса, призванные на большие учебные сборы. Штатная численность стрелковых дивизии мирного времени в среднем составляла около 8-ми тысяч человек, а военного времени - 14483 человека. В результате пополнения численность 21 дивизии была доведена до 14 тысяч человек, 72 дивизий - до 12 тысяч человек и 6 дивизий - до 11 тысяч человек. Хотя пополнение это было далеко не полноценным. В основном оно велось за счет необученного рядового состава при большом дефиците средних и младших командиров. Кроме того, привлеченные из народного хозяйства на время сборов лошади и автомобили частично позволили несколько уменьшить громадный дефицит в транспортных средствах РККА, а в результате досрочного выпуска военных училищ в приграничные округа началось поступление значительного количества младших офицеров.

4 июня Сталин подписывает постановление Совнаркома «Об укрепленных районах», в котором утверждаются сроки формирования частей для вновь строящихся укрепленных районов. Первая очередь формирования гарнизонов укрепрайонов в количестве 45-ти тысяч человек назначается на 1 июля. А 16 июня за подписью Сталина выходит постановление «Об ускорении приведения в боевую готовность укрепленных районов», в котором для вооружения укрепрайонов срочно санкционируется передача 2700 пулеметов из «НЗ» тыловых частей и 5000 пулеметов из мобзапаса Дальневосточного фронта.

11 июня военный совет КОВО с целью сокращения сроков приведения частей прикрытия и отрядов, выделяемых для поддержки погранвойск в состоянии боеготовности, выпускает директиву:

«Носимый запас винтовочных патронов иметь в опечатанных ящиках. На каждый станковый пулемет иметь набитыми и уложенными в коробки 50% боекомплекта и на ручной пулемет 50% снаряженных магазинов...

1/2 боекомплекта артснарядов и мин неприкосновенного  запаса для всех частей прикрытия иметь в окончательно снаряженном виде...

На каждую боевую машину в складах части иметь 1/2 боекомплекта артснарядов непзапаса в окончательно снаряженном виде и 50% боекомплекта патронов, набитыми в ленты и диски...

Запас горючего для всех типов машин иметь по две заправки - одна залитая в баки машин (тракторов) и одна в цистернах (бочках)».

Таким образом, еще за 11 дней до начала войны в дивизиях прикрытия была расконсервирована и подготовлена для немедленной выдачи войскам при объявлении боевой тревоги половина боекомплекта патронов, гранат, снарядов и бомб. Естественно, что такой приказ не мог быть издан, если бы советское военное руководство не видело непосредственной угрозы войны со стороны нацистской Германии. Правда, здесь может возникнуть вопрос, почему же была подготовлена всего лишь половина боекомплекта боеприпасов. А дело было в том, что Генштаб по-прежнему ожидал в течение начального периода войны лишь сравнительно малоинтенсивные приграничные сражения и, в соответствии с планами прикрытия на 15 дней таких боев, планировалось израсходовать всего три боекомплекта боеприпасов. Поэтому половина боекомплекта должна была бы обеспечить дивизии прикрытия боеприпасами более чем на два дня сражений

 

ЛЕДОКОЛЬНАЯ ЕРЕСЬ ПАНА РЕЗУНА

 

Проведение в мае-июне Генштабом целого комплекса крупномасштабных мероприятий, по повышению обороноспособности Красной Армии дает возможность для разнообразных спекуляций на тему, а не были ли эти действия направлены не на оборону, а на подготовку к нападению на Германию.

В этой связи, предположим на минуту, что картина, живописуемая Резуном в его ледокольной гипотезе, полностью соответствует реальным сталинским планам: именно Сталин своими руками намеренно привел Гитлера к власти в качестве Ледокола революции, усиленно толкал нацистов к войне, для чего заключил с ними пакт о ненападении, тем самым обеспечив фюреру свободу рук на Западе. А после того как Гитлер предстал перед всем миром в роле агрессора, поработившего большую часть Старого мира, Сталин под флагом освободителя Европы вознамерился притворить в жизнь заветы Ленина и наконец-то содеять долгожданную мировую революцию:

«Ледокол Революции совершал величайшие злодеяния против мира и человечества и своими действиями дал Сталину моральное право в любой момент объявить себя Освободителем Европы, заменив коричневые концлагеря красными».

А для того чтобы с триумфом завершить свой коварный ледокольный план, Сталин и готовил в июле 1941 года нападение на Германию. Тут бы Гитлеру и пришел капут, но произошла неувязочка. Фюрер буквально на пару недель опередил СССР и ударил первым, легко разбив только еще начавшую изготавливаться к прыжку Красную Армию.

Ничего не скажешь, красиво врет Резун. Только вот концы с концами у бывшего разведчика явно не сходятся. Ведь надо быть поистине гениальным политиком, чтобы задумать и почти что реализовать этакую сложнейшую, многоходовую комбинацию, с легкостью жонглируя целыми странами и их правительствами. Так как же при наличии такого гениального плана Сталин умудрился выбрать самый неподходящий момент для своего завершающего удара, позволив Гитлеру собрать у советских границ более 160 дивизий.

Ведь если бы Сталин действительно заранее задумал свой ледокольный проект, то зачем же ему было нужно целый год дожидаться, покуда немцы перекидывали свои дивизии на Восток, а не ударить всей мощью Красной Армии, в то время когда вермахт еще сражался на Западе?

Предвижу ответ: не ожидал Сталин столь быстрого краха Франции. Вероятно, такой быстрой капитуляции Парижа он действительно не ожидал, но кто же ему в июне-июле 40-го мешал лишить нацистов нефти, захватив всю Румынию, на границах с которой к тому моменту уже были развернуты и приведены в полную боевую готовность три советские армии? А далее, скажем, нанести удар в направлении Люблин, Краков, Бреслау, как это и предусматривали наши военные планы:

Впрочем, сделаем еще одно допущение в пользу «суворовской» концепции. Предположим, прозевал Сталин этот выгодный для нас момент. Ну, перепил хванчкары, с кем не бывает, а там осень наступила, распутица. Не воевать же с фрицами зимой. Но ведь весной-то 41-го, по представлениям Резуна, Сталин уже вовсю готовился к нападению на пока еще «беззащитного» Гитлера, который в это время очередной раз грубо подставился, начав войну на Балканах. Тут бы РККА и вдарить в тыл вермахту. Ведь лучшего момента и представить себе нельзя. У нас договор с Белградом, а этот мерзавец посмел обидеть наших единокровных братьев сербов. Да и англичане тогда были готовы сражаться с нацистами в Греции.

Однако ни в первом, ни во втором случае приказа о ликвидации Ледокола Сталин так и не отдал. Следовательно, эти факты полностью перечеркивает все умозрительные построения новоявленного «Суворова».

 

ПОСЛЕДНИЕ МИРНЫЕ ДНИ

 

15 июня советская разведка сообщила о начале мобилизации в Румынии, а 18 июня на стол Сталина легла докладная Народного комиссара госбезопасности СССР Меркулова, в которой указывается, что, по мнению сотрудников немецкого посольства в Москве, война должна начаться уже в ближайшие дни:

«По имеющимся в НКГБ СССР данным, за последние дни среди сотрудников германского посольства в Москве наблюдаются большая нервозность и беспокойство в связи с тем, что, по общему убеждению этих сотрудников, взаимоотношения между Германией и СССР настолько обострились, что в ближайшие дни должна начаться война между ними.

Наблюдается массовый отъезд в Германию сотрудников посольства, их жен и детей с вещами».

Несмотря на это, судя по приказам как Генштаба, так и командующих приграничных округов, советское военное командование продолжало подготовку к отражению немецкого нападения в расчете на то, что немцы выступят не ранее середины июля.

Так, 18 июня вышел приказ командующего ПрибОВО, в соответствии с которым к 1-му июля войска округа должны были быть приведены в состояние повышенной боевой готовности:

«Максимально форсировать все организационные мероприятия, закончив их не позднее 1 июля 1941 г...

К исходу 19 июня 1941 г. привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа...

К 1 июля 1941 г. закончить строительство командных пунктов, начиная от командира батареи до командира бригадного района...

Создать на телшяйском, шяуляйском, каунасском и калварийском направлениях подвижные отряды минной противотанковой борьбы. Для этой цели иметь запасы противотанковых мин, возимых автотранспортом. Штат этих отрядов, формируемых за счет саперных частей и выделяемых начальником Автобронетанкового управления автотранспортных средств, разработать и доложить мне 19.6.41 г.

Готовность отрядов 21.6.41 г...

Командующим поисками 8-й и 11-й армий с цепью разрушения наиболее ответственных мостов в полосе: государственная граница и тыловая линия - Шауляй, Каунас, р. Неман, прорекогносцировать эти мосты, определить для каждого из них количество взрывчатых веществ, команды подрывников и в ближайших пунктах от них сосредоточить все средства для подрыва. План разрушения мостов утвердить военным советам армий. Срок выполнения 21.6.41 г...».

Причем, начиная с 26 июня, в ПрибОВО была запланирована большая оперативная работа по приему и выдачи войскам вооружения и боеприпасов.

19 июня Балтийский, Черноморский и Северный флоты были переведены на оперативную готовность N2. В этот же день НКО выпустил приказ о рассредоточении и маскировке самолетов во всех приграничных округах, который практически дублировал аналогичный приказ НКО от 27.12.40, в течение полугода «успешно» игнорировавшийся командованием приграничных округов.

Еще в апреле началось строительство трех фронтовых командных пунктов, 19 июня поступил приказ о выведении к 22 июня штабов этих трех фронтов на полевые командные пункты, а 21 июня было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об организации фронтов и назначениях командного состава».

Таким образом, вплоть до 20 июня все директивы Генштаба свидетельствовали, что военное руководство страны ожидает нападение несцев на нашу страну не ранее первой половины июля. Как правило, этот факт объясняется тем обстоятельством, что Сталин якобы сковывал инициативу Генштаба и запрещал любые действия, которые могли бы быть восприняты Гитлером, как враждебные по отношению к Германии.

Но с такой трактовкой предвоенных событий трудно согласиться, поскольку все проводившиеся в это время крупномасштабные мероприятия РККА были одобрены лично Сталиным, а значит, никто не мешал Жукову запланировать их на две-три недели раньше. Скажем, абсолютно никто не препятствовал ему где-нибудь еще в апреле потребовать безусловного выполнения приказа НКО от 27.12.40 о рассредоточении и маскировке самолетов во всех приграничных округах. Однако этот важнейший с точки зрения безопасности страны приказ так и не был выполнен. Таков был уровень исполнительской дисциплины в РККА в предвоенное время. Так надо ли после этого удивляться, что немцы нас нещадно били в начале войны.

Изменение оценки срока вероятного немецкого нападения как военным, так и политическим руководством страны произошло только 21 июня. Сейчас трудно точно сказать, какое именно событие вызвало такой пересмотр. Возможно, это были показания нескольких немецких перебежчиков, сообщивших о приказе Гитлера начать войну с СССР 22 июня, но не исключены и другие источники информации. Судя по воспоминаниям генерала Тюленева, Сталин уже к полудню 21 июня имел новую информацию о вероятном нападении немцев буквально в ближайшие часы:

«В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:

- С вами будет говорить товарищ Сталин...

В трубке я услышал глуховатый голос:

- Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?

Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:

- Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.

В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии».

В 19 часов 21 июня у Сталина собирается совещание, на которое был специально приглашен только что прибывший из Берлина военно-морской атташе М.А. Воронцов. На этом же совещании присутствовали члены политбюро и нарком обороны Тимошенко. Жукова среди приглашенных на сей раз не было. В 20 час. 15 мин. совещание прерывается. Тимошенко явно дается какое-то задание, после выполнения которого, через 35 минут, он уже вместе с Жуковым и Буденным возвращается в кабинет Сталина.

Сразу после первой части совещания у Сталина Воронцов является к адмиралу Кузнецову. Вот что по этому поводу пишет в своих мемуарах Кузнецов:

«В 20.00 пришел М.А. Воронцов, только что прибывший из Берлина.

В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.

- Так что же все это означает? - спросил я его в упор.

- Это война! - ответил он без колебаний».

Трудно представит себе, чтобы Воронцов мог сказать такое командующему флотом СССР, если бы несколько минут до этого Сталин пресек его сообщение о возможности скорого нападения немцев, обвинив Воронцова в паникерстве и дезинформации. В свете этого становится весьма сомнительным описание истории принятия директивы №1, оставленное в мемуарах маршала Жукова.

И, наконец, при обсуждении темы принятия высшим советским руководством страны директивы №1, нельзя пройти мимо недавно обнародованных дочерью маршала Буденного в передаче РТР от 26.04.05 «Маршал Буденный. Конец легенды» записей из доселе неизвестного дневника ее отца. Надо сказать, что интерпретация событий, происходивших вечером 21 июня в кабинете Сталина, приведенная в дневнике Буденного, весьма существенно отличается от картины событий, нарисованной Жуковым. Вот как это событие описывает Семен Михайлович:

«21 июня. Сталин сообщил нам, что немцы, не объявляя нам войны, могут напасть на нас завтра, т.е. 22 июня, а поэтому, что мы должны и можем предпринять до рассвета. Тимошенко и Жуков заявили, что если немцы нападут, то мы разобьем их на границе, а затем и на их территории. Сталин подумал и сказал, это несерьезно».

В чем же заключались основная ошибка нашего Генерального штаба.

Прежде всего, Генштаб уже на этапе планирования предмобилизационных мероприятий допустил ошибку в определении вероятных сроков немецкого нападения, и придерживался этой ошибочной даты начала войны вплоть до 20 июня. Однако куда большая ошибка была допущена военным руководством СССР в оценке характера начальных действий вермахта. Вот что по этому поводу пишет маршал Жуков:

«Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов».

Следовательно, основной просчет военного руководства СССР заключался в том, что подготовка к войне велась на основе ошибочных представлений о характере и масштабе первого удара немцев. Дело в том, что действия противника оценивались сквозь призму военной доктрины СССР. А поскольку наша разведка не обладала данными о концентрации немецких войск на локальных участках границы в мощные компактные группы армий, то сосредоточение немецких дивизий Генштаб ошибочно воспринимал как сравнительно равномерно распределенные вдоль границы армии прикрытия, которые должны были в скором времени обеспечить развертывание стратегического резерва противника.

Такой трактовке способствовала и грубая ошибка, допущенная нашей разведкой, которая в своих донесениях сильно завысила общее число дивизий вермахта, считая, что их было 284, хотя на самом деле Германия на тот момент имела только 208 дивизий. При этом Генштаб исходил из того, что в случае нападения на СССР вермахт выставит до 180 дивизий. Следовательно, до начала наступательных операций главных сил противника надо было ожидать сосредоточение и развертывание еще около 70 дивизий его стратегического резерва. На это у немцев должно было уйти не менее месяца, а то и двух. Отсюда и возникала уверенность в том, что немцы будут готовы к войне не ранее середины июля.

Этими ошибочными выводами и объясняется известная двусмысленность директивы №1, принятой на совещании у Сталина 21 июня:

«Задача наших войск - не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

В связи с этой директивой в историографии в СССР была принята ее трактовка, как свидетельство сильных сомнений у Сталина относительно возможности немецкого нападения на СССР. Вот что, например, по этому поводу пишет известный историк Некрич:

«Сама директива носила странный и противоречивый характер. В ней, как в двух каплях воды, нашли отражение сомнения и колебания Сталина, его неоправданные расчеты, что вдруг удастся избежать войны. Рассчитывать на это в ночь с 21 на 22 июня было все равно, что уповать на чудо. И чуда не произошло».

Однако такая критика позиции Сталина принципиально ошибочна, поскольку она проведена с точки зрения уже современного восприятия катастрофы 22 июня как результата применения немцами стратегии блицкрига. В то время как Сталин, Жуков и Тимошенко даже к вечеру 22 июня были еще убеждены в том, что мы имели дело с немецкими дивизиями войск прикрытия, сравнительно равномерно распределенными вдоль границ.

А поскольку в соответствии с нашей военной доктриной в первый день войны ожидались лишь малоинтенсивные и весьма ограниченные приграничные стычки, которые принципиально сложно отличить от провокаций, то и было принято решение сразу не вводить планы прикрытия в полном объеме, а директиву об ответных действиях РККА сформулировать уже после получения полной информации о характере и результатах первых боевых действий, предпринятых со стороны Германии.

После того как факт немецкой агрессии для руководства СССР стал очевиден, в 7 час. 15 мин. в войска была отправлена директива №2, предписывающая, как и полагалось в планах прикрытия, всеми силами уничтожить вражеские силы, вторгшиеся на нашу территорию, а авиации - разбомбить Кенигсберг и Мемель.

И даже к концу 22 июня Генштаб все еще так и не осознал характера и подлинного масштаба немецкого наступления. Это прекрасно видно из директивы №3, направленной в войска в 21 час 15 минут:

«Противник, нанося удары из Сувалковского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский, Радзехов вспомогательные удары в направлениях Тильзит, Шауляй и Седлец, Волковыск, в течение 22.6 понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях.

На остальных участках госграницы с Германией и на всей госгранице с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями...

Армиям Западного фронта, сдерживая противника на варшавском направлении, нанести мощный контрудар силами не менее двух мехкорпусов и авиации фронта во фланг и тыл сувалкской группировки противника, уничтожить ее совместно с Северо-Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки...

Армиям Юго-Западного фронта... окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 26.6 овладеть районом Люблин».

Естественно, что директива №3 явилась результатом ложной или же ошибочной информации, поступившей в Генштаб от командующих приграничными округами в первые часы войны. Однако информация о первых «успехах» РККА была воспринята военным руководством без тени сомнения в ее правдивости.

Тем не менее тот «факт», что еще неразвернутые дивизии РККА с оперативной плотностью до 50 км, при уставной плотности обороны 10 км на дивизию, согласно сводкам, поступившим из приграничных округов, сумели успешно отбить первые немецкие атаки, мог говорить лишь о том, что противник вел наступление малыми разрозненными силами, как и ожидалось в соответствии с военной доктриной СССР. Но даже в такой ситуации трудно понять, как можно было бросить неотмобилизованные дивизии в наступление на Люблин. Ведь по планам развертывания эта операция намечалась только по завершении мобилизации. Впрочем, головокружение от первых «успехов» у командования Красной Армии испарилось уже на следующий день войны.

Жуков в своих воспоминаниях пишет: «Думается мне, что дело обороны страны в своих основных, главных чертах и направлениях велось правильно». Тем не менее, с этим утверждением маршала в полном объеме согласиться трудно. Ведь если бы Красной Армии еще до начала войны все же удалось завершить сосредоточение дивизий в соответствии с планами прикрытия и даже провести их оперативное развертывание, то и в этом случае немцы за счет концентрации своих сил на локальных участках фронта легко могли бы взломать эту тонкую равномерную цепь прикрытия, рассекая наши армии, окружая и громя их по частям.

Поэтому в условиях применения стратегии блицкрига сами планы прикрытия стали просто бессмысленными. А именно на этих планах и держалась вся концепция начального периода войны. В этой связи возникает естественный вопрос, почему же Генштаб при планировании развертывания вооруженных сил не учел опыта предшествующих военных кампаний вермахта. Ведь стратегия блицкрига была уже реализована немцами как в Польше, так и во Франции. Вот что по этому поводу пишет Жуков:

«Крупным пробелом в советской военной науке было то, что мы не сделали практических выводов из опыта сражений начального периода Второй мировой войны на Западе. А опыт этот был уже налицо, и он даже обсуждался на совещании высшего командного состава в декабре 1940 года.

О чем говорил этот опыт?

Прежде всего, об оперативно-стратегической внезапности, с которой гитлеровские войска вторглись в страны Европы. Нанося мощные удары бронетанковыми войсками, они быстро рассекали оборону для выхода в тыл противника. Действия бронетанковых войск немцы поддерживали военно-воздушными силами, при этом особый эффект производили их пикирующие бомбардировщики».

Так почему же генералитет СССР упорно исходил из того, что война с Германией непременно начнется с локальных приграничных сражений? Дело в том, что во время польской кампании изначально планом Вайс не было предусмотрено того, что немцы начнут наступление всеми заранее сосредоточенными и развернутыми силами, а произошло это до известной степени случайно. И только потому, что Гитлер в последний момент отменил свой первый приказ о нападении на Польшу 26 августа, когда немецкие войска еще не были полностью развернуты, и, таким образом, фюрер дополнительно дал своим армиям 6 дней на завершение этапа развертывания. А в это же время Запад всячески давил на поляков, не позволяя им начать мобилизацию польской армии. Генштаб резонно считал, что подобный казус у нас повториться не может.

На Западе же удар концентрированными силами немцев стал возможен только потому, что этому способствовала французская стратегия ведения странной войны. Ведь французы к началу немецкого наступления уже несколько месяцев находились в состоянии войны с Германией, при этом они намеренно отсиживались за линией Мажино, дожидаясь, пока немцы не ударят первыми, безразлично взирая на концентрацию дивизий вермахта у своих границ. Немцы же выбрали слабо защищенный, но труднопроходимый участок французской границы, на котором их наступления не ожидали, и внезапно бросили на этот участок свои главные силы, зайдя в тыл французским армиям.

Так что ситуация на Западе, казалось бы, существенно отличалась от той, которая складывалась на наших западных границах в 1941 году. Поэтому-то Генштаб и считал, что идеи блицкрига были реализованы Германией в Польше и во Франции лишь в силу случайно сложившихся обстоятельств, которые у нас повториться не могут.

Немецкая же тактика в этом вопросе как раз и была направлена на то, чтобы путем дезинформации о своих истинных намерениях исключить какие-либо столкновения с РККА до того момента, пока на важнейших стратегических направлениях не будут уже сформированы мощные компактные группы армий во главе с бронетанковым ядром, поддерживаемые многочисленными военно-воздушными силами. А даже не догадывавшийся об этом Генштаб РККА своими действиями по реализации планов прикрытия фактически только способствовал успеху немецкой авантюры.

 

БЫЛА ЛИ У СССР АЛЬТЕРНАТИВА?

 

У СССР действительно существовала альтернатива, в рамках которой можно было предотвратить столь катастрофическое начало Великой Отечественной войны. Но для реализации этой альтернативы Генштаб и, прежде всего, его начальник должны были заблаговременно осознать свою главную ошибку в оценке военных планов противника. А именно то, что вермахт вовсе не собирается выстраивать на наших границах армии прикрытия, а уже в первые дни войны готовится к реализации стратегии блицкрига, как это Германия уже реализовала ранее в войне против Польши и Франции. Непонимание этого основополагающего факта лишало СССР даже малейших шансов избежать катастрофы, постигшей страну после 22 июня.

Суть альтернативы заключалась в том, что противника необходимо было принудить к ведению начального периода войны по нашим правилам. Для этого не позднее середины мая было необходимо объявить Германии ультиматум о немедленном прекращении концентрации дивизий вермахта на границах и отводе немецких войск в глубь страны. При отклонении ультиматума следовало объявить мобилизацию и начать сосредоточение и развертывание РККА у наших западных границ по планам прикрытия. В этом случае немцы уже на ранней стадии своего развертывания не могли бы уйти от приграничных сражений, направленных на взаимный срыв сосредоточения противоборствующих армий.

Однако, скорее всего в силу целого ряда причин, и в этом альтернативном варианте Красная Армия в начальный период войны потерпела бы довольно крупное поражение, но при этом наши потери, вероятно, были бы заметно меньшими, а потери немцев - большими, чем это произошло в реальности. Впрочем, эта большая тема выходит за рамки настоящей статьи, а с ее содержанием читатель может познакомиться в книге автора «Так кто же был виновником трагедии 1941 года», недавно вышедшей в серии «Историческая библиотека» издательства АСТ.

Здесь наши оппоненты, вероятно, возразят, что против проведения заблаговременной мобилизации РККА категорически возражал сам Сталин и поэтому альтернативный вариант не мог быть реализован на практике. Действительно, Сталин долгое время отказывался начать мобилизацию, но эти его решения базировались на военной доктрине и оценках Генштаба, свидетельствовавших, что вермахт якобы ведет сосредоточение армий прикрытия. В этом случае заблаговременное объявление мобилизации действительно не имело смысла и даже давало немцам некоторые дополнительные преимущества.

Однако, если бы Жуков представил убедительные доказательства того, что без заблаговременной мобилизации мы неизбежно попадем под удары блицкрига, от которых РККА никак не могла защититься, то Сталин, как сугубо прагматичный политик, уже не мог бы проигнорировать такую реальную угрозу существованию СССР. А о том, что он вовсе не был человеком, загипнотизированным идеей собственной гениальности как это частенько изображается его противниками, и мог резко изменить свою позицию в своих оценках действий Гитлера, говорит, например, его реакция на нападение немцев на Югославию.

 

* * *

 

Автор далек от мысли, что катастрофа начального периода ВОВ явилась результатом предательства или преступной халатности, хотя без этого, конечно, не обошлось. Поражения Красной Армии в 1941-42 годах имеют гораздо более глубокие корни. Прежде всего, это был результат культурно-исторического разрыва, который привнесли в Россию Февральская и Октябрьская революции и последовавшая вслед за ними братоубийственная Гражданская война.

Для того чтобы победить в будущей войне, Советский Союз должен был создать мощную тяжелую индустрию, а нарождающейся промышленности требовались десятки миллионов грамотных рабочих и инженерно-технических кадров. Проблему кадрового голода можно было решить только за счет раскрестьянивания деревни.

В более развитых странах процесс раскрестьянивания осуществлялся в течение многих десятилетий и даже столетий, но в силу определенных исторических причин в царской России основная масса населения продолжала жить в деревнях. Доля городского населения России к 1913 году составляла всего 18%, а после Гражданской войны она снизилась до 13. Для сравнения, в Англии уже к началу XX века 70% населения жило в городах, во Франции - 40, в Германии - 30%.

Для того чтобы провести индустриализацию страны и построить экономику, способную в военных условиях противостоять внешней агрессии, было необходимо довести численность городского населения, по крайней мере, до уровня 30-40%. Иного России не было дано, причем разрешить эту проблему было необходимо в считанные годы.

Эта задача была блестяще решена в ходе триады сталинских реформ: коллективизация высвободила миллионы крестьян от непроизводительного ручного труда, индустриализация дала рабочие места для хлынувших в города масс вчерашних крестьян, а культурная революция позволила резко повысить образовательный и профессиональный уровень населения. И вчерашние безграмотные крестьяне[5] встали у современных станков, а часть из них, закончив ФЗУ, техникумы, институты и академии, возглавили тысячи построенных заводов, НИИ и КБ, стали офицерами и генералами Красной Армии.

Все это было создано за каких-то десять - пятнадцать лет. Результат был достигнут поистине фантастический. Однако чудес на свете не бывает. Мастерство рабочего, инженера, ученого, военного шлифуется и передается от поколения к поколению. Только так создаются школы настоящих профессионалов. В России же связь поколений во время революции разорвалась. Страна после 1917 года во многом строилась с чистого листа. И ошибки в этих условиях были просто неизбежны.

Причем ошибки эти были неизбежны практически на любом уровне. Взятые от сохи рабочие из-за недостатка культуры производства выпускали низкосортную продукцию, а порой и приводили в негодность современные станки и оборудование, на которых они трудились. Инженеры и конструкторы, по крайней мере, на первых порах, слепо копировали далеко не лучшие западные образцы. Руководство страны задавало нереальные планы для промышленности и строительства, создавая искусственные экономические диспропорции. Эти были ошибки чрезмерно интенсивного роста и они, естественно, затронули и оборонные производства, и военную науку, и деятельность Генштаба.

Конечно, страна училась на своих ошибках. И без шишек тут обойтись было невозможно. Но, к сожалению, история дала России очень мало времени для учебы, и за свои ошибки мы были вынуждены заплатить слишком высокую цену.

 

Дуэль 17.06.08; 24.06.08