Журнал «Золотой Лев» № 159-160 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А.Н. Привалов,

научный редактор журнала «Эксперт»

 

Обыкновенная идиллия

 

 

О вскрытии желудков

 

Выступая на совещании по вопросам реформирования электроэнергетики, премьер Путин предостерёг всех прикосновенных к делу от безответственного следования «сиюминутным коммерческим интересам»:

«Что касается чиновников, то это будут административные санкции. Что касается безответственного поведения бизнеса, то я вам скажу прямо и, может быть, грубовато: из желудка всё достану и раздам бедным».

Эту бутаду многие сравнивают с первым растиражированным словцом Путина, прозвучавшим без малого девять лет назад, когда он в прошлый раз обживал Белый дом:

«Мы будем преследовать террористов везде. В аэропорту — в аэропорту. Значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем — мы и в сортире их замочим».

Сходство с новейшим mot и правда налицо, но очевидны и различия — и они не в пользу свежего изречения.

И тогда, и теперь подчёркнутая извиняющимися оговорками грубость путинских угроз вызывалась общенародно осуждаемыми явлениями: тогда — взрывы домов и нападение на Дагестан, сейчас — рост энерготарифов; да нет, конечно, надо говорить шире — неостановимая инфляция и очевидное для публики нежелание элит заниматься чем-либо, кроме удовлетворения собственных аппетитов. Но на этом сходство кончается и сменяется серьёзными различиями. Потому что тогда угроза адресовалась бесспорному и внятно очерченному противнику — чеченским террористам. Теперь — сразу двум безразмерным оппонентам, причём как-то очень уж асимметрично. Если в безответственном поведении будет замечен чиновник, ему грозят только административные санкции (выговор? перевод на другую работу?), но уж если в следовании сиюминутным интересам уличат бизнесмена, его будут просто-напросто потрошить. Это неправильно. Если уж равного наказания подельникам за равные грехи вообразить никак нельзя, то нашими обстоятельствами куда лучше оправдывалась бы обратная асимметрия.

Дальше — больше. В 1999−м угроза «мочить» террористов где ни попадя прозвучала на фоне уже начатых боевых действий — именно поэтому она была воспринята совершенно всерьёз. Теперешняя угроза звучит исключительно в будущем времени, отчего весьма много теряет во внушительности — и в поддержке аудитории. Потеря была бы не столь разительной, не будь в стране общеизвестных примеров и безответственного поведения чиновников, и их самозабвенного следования собственным интересам — что неизбежно означает, по закону Ломоносова-Лавуазье, ущерб интересам социума. Но таких примеров полно. Не нужно открывать начальственные сейфы и копаться в пыльных папках с компроматом — достаточно посмотреть денёк-другой общедоступное телевидение, чтобы увидеть что-нибудь в этом роде. То увидишь особняк какого-нибудь деятеля, ни дня не проведшего вне госслужбы (или ушедшего с неё неделю назад), — разве хоть один такой особняк «раздали бедным»? То увидишь очередного регионального руководителя, у которого жена неожиданно богата, — разве многим из них хотя бы пригрозили? Нет, обычно им даже и административных взысканий не перепадает. Так что если власть всерьёз хотела бы «доставать из желудка», то перед ней давным-давно развёрнут широчайший фронт работ. Если же нет, незачем и грозить. Ведь нельзя же, на самом-то деле, подумать, что власть не трогает «свои» желудки, что бы в них ни накопилось, и только из «чужих» будет вытряхивать каждую общественную копейку.

Мне скажут, что я толкую слова премьера чересчур расширительно: он говорил о будущем конкретной отрасли, электроэнергетики, — и только. Что ж, давайте об энергетике (хотя более широкий смысл, по-моему, тоже наличествует). Положение дел в этом секторе вполне объясняет нервный тон, отличающий обсуждаемую тираду. В самом деле, разговоры о реформе энергетики шли невесть сколько лет. Но вот приближается день, когда РАО ЕЭС исчезнет, а уверенности в том, что дальше всё будет хорошо — или хотя бы терпимо, — ни у кого нет. Более того, похоже, что риски свершившейся реформы только теперь начинают осознаваться. Ещё бы тут не занервничать: очень уж тревожное складывается положение. Энерготарифы растут быстрее бамбука, экономически активные регионы и сегодня чуть не все в жёстком энергодефиците, а завтра будут в нём все — и неясно, с кого спрашивать, если что. Цены подключения для новых потребителей таковы, что практически исключают развитие бизнеса. Подумаешь об этом, подумаешь, да и начнёшь сулить хоть вскрытие животов, хоть чёрта в ступе — только бы национальную экономику не настигла от всех этих невнятностей серьёзная беда. Но ведь и тут полезнее было бы ограничить грозные посулы.

(Замечу в скобках, что специалисты по коммуникациям невысоко ставят эффективность аргументации, в основном базирующейся на угрозах и запретах, — в сравнении с речью, включающей похвалу, признание заслуг и проч. В политической коммуникации особенно желательно использовать принцип комплементарности, обращаться за дополнительной силой, а такое обращение непременно подразумевает силу контрагента и потому подчёркнуто уважительно. В этой системе координат любая угроза, любое проявление агрессии — маркер слабости позиции.)

Хотя многолетний отказ инвестировать в инфраструктуру связывается с именем Кудрина, можно не производить с министром финансов хирургических операций — достаточно побудить его вернуть на родину, на первый случай, хотя бы те российские деньги, что вложены в американские ипотечные агентства. Равным образом, хотя ураганный рост тарифов на ближайшие три года, который может оказаться не совместимым с жизнью множества физ- и юрлиц, принял кабинет Зубкова, экс-премьера тоже не обязательно карать — достаточно смягчить принятое им решение. Или уж, наоборот, разъяснить невскрытому министру финансов, что поверх такого роста тарифов не следует слишком усердствовать с денежным сжатием. Или ещё так: учинить государственного игрока в электроэнергетике. Я не люблю госкорпораций, но с таким игроком я бы примирился, поскольку ему пришлось бы, в отличие от «Газпрома», действовать на сильно конкурентном рынке. Он не мог бы автоматически считать себя венцом творения, и ему пришлось бы личным примером показывать, что такое «ответственное поведение» в энергетике. И частных инвесторов можно было бы убедительно попросить брать с него пример. И все, возможно, были бы счастливы.

 

О голландце — мэре Москвы

 

Для России результаты «Евро-2008» состоят не столько в бронзовых медалях, сколько в некоем всенародно осознанном соображении. После четвертьфинала, в котором наша не очень прославленная команда на удивление лихо разобрала на молекулы фаворитов турнира, голландцев, страна возликовала — и сделала единодушный вывод: нежданной радостью страна обязана Гусу Хиддинку. Он преобразил нашу сборную. Только что были унылые поленья, с неимоверным трудом вымучившие победу со счётом один-ноль над немолодыми почтальонами и пожарниками из инфинитезимальной Андорры, — и вот перед нами уже команда-ураган, по всем статьям переигрывающая одну из лучших сборных мира, — и совершил это превращение иностранный специалист.

И во множестве голов возник один и тот же вопрос: а почему такой трюк используется только в футболе? Какими там уникальными ноу-хау обладает везунчик Гус, понимают далеко не все, но всем виден гигантский козырь, сданный ему как бы автоматически. Заключается он в том, что отечественные предшественники голландца: и Романцев, и Газзаев, и кто хотите — были с ног до головы зашнурованы липкой паутиной взаимных счётов, претензий и неприязни, покрывающей наш футбол. Сложнейшие отношения между клубами, федерацией, спортивными чиновниками, спонсорами и чёрт знает кем ещё зачастую не оставляли тренеру сборной пространства для манёвра, заставляя его принимать не только что не лучшие, но прямо провальные решения. Хиддинк от большей части этого геморроя был избавлен своей чужеземностью. От него никто и не ждал скрупулёзного учёта всех больных мозолей русского футбола — и потому, что где ж ему было про них узнать, и потому, что в наших внутренних игрищах у него не было своего интереса. Возьмите для примера: при «своих» главных тренерах хоть раз разгребали для сборной календарь внутреннего чемпионата так широко, как в этом году? Нет. Но если сам статус чужака даёт такие преимущества, пользоваться им надо гораздо шире.

Слабая футбольная сборная — не единственная, да и не самая горькая наша беда. Почему бы и в других проблемных областях не поназначать руководителями иностранцев? Нет, где сильно секретно, там не надо (не будем отвлекаться на обсуждение того, насколько часто единственным смыслом засекречивания является нежелание показывать свою слабость и некомпетентность), но ведь много есть и несекретных болячек. Если в футболе результата пришлось ждать два года, то в какой-нибудь более застарелой проблеме — например, дороги — иностранцу придётся, видимо, корпеть подольше. Скажем, лет шесть. Или даже восемь. Ничего, мы потерпим — причём не с той угрюмой безнадёжностью, с которой терпим бездорожье последние восемьсот лет, а со светлой надеждой, точно зная: дело идёт. В конце-то концов, если у наших болельщиков хватило ума перед матчем с лично ни в чём не повинными шведами развернуть на трибуне гигантский портрет Петра Великого, то почему у нашего руководства не может хватить сообразительности последовать примеру этого самого Петра и призвать на Русь немцев с голландцами? Даёшь иностранных специалистов!

Ведь иностранцы — вспомним опять Хиддинка — могут усесться поверх непроходимой сложности наших управленческих задач. Можно назвать эту сложность «византизмом» или «клановостью» — и то и другое будет не совсем точно, но для краткого разговора сойдёт. Наши проблемы отягощены граничными условиями, требующими, чтобы каждая прикосновенная к делу группа получала от решения проблемы (не от результата, а от процесса!) положенный ей интерес. Чужак может этих условий самым искренним образом не замечать. Он может избежать их даже тогда, когда они вполне (для знающих людей) внятно прописаны чёрным по белому. Скажем, если пригласить голландца руководить «Олимпстроем» (а задача успеть к 2014 году никак не проще задачи обыграть Испанию в футбол), он для начала прочтёт правоустанавливающие документы. И узнает, что закупки доверенной ему госкорпорации не регулируются Законом о госзакупках (вообще говоря, обязательным для любой госструктуры), то есть что ему можно покупать скрепки по три миллиона у собственного зятя. Наш человек, прочтя такое, обычно сосредоточивается на решении многокритериальной оптимизационной задачи: что у чьих зятьёв заказывать. Чужак сможет сделать вид, что вообще не знает, кто чей зять.

Разумеется, подобный иммунитет неведения не безграничен. Попробуй заманить немца руководить «Роснанотехнологиями». Он услышит, что в связи с несовершенством российского законодательства о нематериальных активах решено известную часть средств «Роснанотеха» вывести в офшоры — и обомлеет. Сначала будет переспрашивать: вы не шутите? средства госкорпорации? В офшоры? из-за недовольства законами вашего же государства? А потом либо повесится от ужаса, либо, повредившись в рассудке, воскликнет: «Значит, у вас тут можно — всё!» — и сделается серийным убийцей. Но в менее одиозных случаях иностранец очень может добиться неплохих результатов уже потому, что будет решать только порученную ему задачу — без всего, что в придачу к ней подразумевается. Правда, для этого будет весьма полезно устроить так, чтобы платил немцу не кто-то из тех, чьи переплетённые интересы делают основную задачу неразрешимой, а стороннее лицо (как Хиддинку, по упорным слухам, платит не федерация, а вездесущий Абрамович).

Скажу больше: иные из наших проблем без призвания иностранцев, по-видимому, вообще не могут быть решены. Не первый уже год волна за волной идут слухи о том, как мечтает Кремль отправить на покой столичного мэра. Бог весть, насколько эти слухи верны, но если верны, то понятно, почему кремлёвская мечта всё никак не исполняется: новый мэр — это неизбежная война кланов, которой все справедливо боятся даже больше, чем любых лужковских затей с поворотом северных рек. А решение-то — вот оно. Раньше, пока глав регионов выбирали, голландца сделать мэром Москвы было нельзя, но теперь-то, пока их назначают, — можно! Тогда, глядишь, столичные дела мало-помалу и пойдут на лад. И уплотняющая застройка прекратится, и транспортная проблема станет рассасываться. Непарадно, без возведения дорог по 700 млн долларов за километр и без неостановимых разговоров о том, кому принадлежит Севастополь, — но всем этим публика уже и так сыта.

 

«Эксперт» №25 (614)/23 июня 2008

 

О пользе и тщете дефиниций

 

Первая более или менее открытая дискуссия по Национальному антикоррупционному плану, прошедшая на заседании Совета законодателей при Совфеде, оставила двойственное впечатление. Точнее говоря, не дискуссия: судя по газетным отчётам, она не принесла ничего принципиально нового. Ну повторил спикер Миронов, что коррупцию следует приравнять к государственной измене (отчего бы не к изнасилованию?); ну сказали в очередной раз прокурорские, что полномочия их ведомства стали слишком уж куцыми, — всё это говорилось уже многажды и новой реакции не вызовет. Двойственное впечатление осталось от беглого очерка набора мероприятий, которые предполагается записать в Национальный план, прозвучавшего в выступлениях президента Медведева.

Сначала о том, что радует. Радует полнота комплекта аналитических записок (или докладов, или меморандумов — и как там ещё называются такие бумаги), оказавшихся на столе у президента. Насколько можно судить по двум его кратким выступлениям, на вхождение в Национальный план сегодня пробуются буквально все сколько-нибудь разумные типы мер, предлагавшихся для обуздания коррупции за последние годы. Это хорошо по той очевидной причине, что каждый из этих типов имеет специфические плюсы и минусы, и наибольшей действенностью они смогут обладать лишь все вместе. Далее, радует, что президент, по-видимому, ясно представляет себе масштабы бедствия: он не говорит, что мы коррупцию шапками закидаем, волком выгрызем, — и вообще крайне аккуратен в выражениях. Это хорошо не только потому, что «не хвались, идучи на рать». Будь слова Медведева более удалыми, следовало бы заподозрить, что он какие-то из имеющихся у президента рычагов считает вовсе не коррумпированными и потому вполне готовыми к объявленной борьбе. А такая наивность гарантировала бы бесславный итог очередного антикоррупционного похода — пусть и по Национальному плану.

Теперь о том, что тревожит. Не расставлены акценты — и мероприятия несопоставимой важности перечисляются единым списком, будто равные. Так, тем же тоном, что о важнейших и срочнейших вещах вроде антикоррупционной экспертизы законодательства, говорится о «сокращении категорий лиц, в отношении которых применяется особый порядок производства по уголовным делам». Да, наверное, и это новшество могло бы сыграть некоторую роль в провозглашённой борьбе, но совсем не решающую — хотя бы потому, что некоторая усложнённость уголовного преследования никак не равняется его запрету. Иными словами, если есть у вас что-то серьёзное на судью или депутата, то никуда он от вас не уйдёт. А в первое время подобные шаги просто недопустимы. При нынешней коррумпированности правоохранителей, когда, условно говоря, найти в кармане пакетик героина могут у каждого, снижать степень защищённости нельзя никому — лучше уж прямо перевести всю лишаемую защиты категорию в марионетки. Это была бы не борьба с коррупцией, а потворство ей. Не вполне точны акценты и внутри отдельных пунктов будущего плана. Так, Медведев говорил о том, что с антикоррупционной экспертизой нельзя пережимать: «Эта экспертиза должна быть разумной. Мы сами сначала должны заложить критерии этой экспертизы: что исследуется, на предмет каких конкретно возможностей — с тем, чтобы мы не взрыхлили юридическую поляну до такой степени, что работать будет невозможно». Президенту, по-видимому, не успели доложить, что предлагаемая им работа уже проделана: не только критерии уже отработаны, но есть и готовая методика такой экспертизы; она уже прошла экспериментальную обкатку в Думе и активно применяется на других уровнях нормотворчества — в регионах и ведомствах. Всего-то и нужно: сделать её необъезжаемым участком пути к принятию любого нормативного акта — да принять график пересмотра (по результатам применения той же методики) прежде принятых законов.

Такого рода замечания можно продолжать, но можно и погодить с ними до обнародования так или иначе свёрстанного проекта Национального плана. Возможно, что к той стадии набор предлагаемых мер будет лучше сбалансирован и неточностей в нём станет меньше. Но одно заблуждение скорее всего сохранится — речь о мистической важности, которую уже лет пятнадцать депутаты, да и не только они, приписывают тому обстоятельству, что ни один закон РФ не содержит определения коррупции. Теперь её торжественно определят в Плане, а потом перенесут дефиницию в какой-нибудь антикоррупционный закон. Вреда от этого, думаю, не будет, но ведь не будет и особой пользы. Разве что удастся вписать в эту дефиницию какое-нибудь прорывное знание — например, привычное читателям «Эксперта» разделение коррупции на два принципиально различных типа: беловоротничковую и пещерную (то есть, грубо говоря, верхушечную и массовую). Но это крайне маловероятно; да, может быть, пока ещё — пока это знание не стало более или менее общепринятым — и не нужно.

Я бы скорее предложил включить в Национальный план организацию интернет-портала, куда предприниматели всей страны могли бы приносить описания коррупционных схем, с которыми они столкнулись в своей практике. В подавляющем большинстве их сообщений, конечно же, не было бы откровений: коррупционер, в противоположность Создателю в известном эйнштейновском афоризме, злонамерен, но не изощрён. Но время от времени анализирующие этот поток эксперты находили бы новое — ещё не учтённые схемы чиновного грабежа, разобрав которые удалось бы найти и методы их пресечения. Становилось бы ясно, какие ещё нормативные документы, до сих пор не вызывавшие подозрения, следует тщательно очистить от взяткоёмкости. Это вам не то что неподвижное определение коррупции, это дело полезное.

(Ведь обратите внимание: ни в одной из международных конвенций, по поводу присоединения к которым мы и берёмся пополнять наше законодательство, — ни в Конвенции ООН против коррупции, ни в Конвенции Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию — такого определения нет. Во второй из них основные преступления, связанные с коррупцией, названы в заголовках десятка статей документа — но они не собраны в единый перечень, и тем более их набор не назван ни полным, ни закрытым. Едва ли это случайно).

Главное же, что необходимо для успеха объявленной войны — решимость, — в план не впишешь. Её надо показывать в деле.

 

Эксперт» №27 (616)/7 июля 2008

 

О приговоре блогеру Терентьеву

 

Сыктывкарский музыкант, двадцатидвухлетний Савва Терентьев получил год условно за неуважительную запись о милиции в сетевом дневнике «Живого журнала» (далее, как обычно, — ЖЖ). Событие это скверное, ни одна из участвующих в нём сторон особой симпатии не вызывает. Но и антипатию стороны вызывают в разной степени. Общественная опасность нескольких фраз плохо воспитанного, бранчливого парнишки — и поведения в этом деле правоохранительных органов, больше года из кожи вон лезших, чтобы закатить юноше обвинительный приговор, и сделавших это самым грозным для общества путём, — совершенно несопоставима.

Факты таковы. В феврале прошлого года в блоге одного из жителей Сыктывкара появилось исходящее от местного «Мемориала» сообщение об обыске, который милиция под надуманным предлогом (после сыктывкарского прецедента уже не знаешь, за что получишь год; поэтому оговариваюсь: «надуманным» — по мнению авторов сообщения) провела в тамошней газете. Завязалась дискуссия — о местных выборах, о том, какую роль играет милиция в подавлении оппозиционных СМИ. В неё вступил блогер с ником terentyev. Он написал вполне рядовые для ЖЖ «немногабукав» про милицию. Помимо чуть микшированного мата и активного употребления слов «быдло» и «гопота» комментарий содержал замечание, автору, надо думать, казавшееся остроумным: «хорошо бы» раз, а ещё лучше два раза в день сжигать на центральной площади каждого города по одному «неверному менту». Некий сотрудник отдела «К» МВД Коми эту запись увидел — и пошло-поехало.

С Саввой всё понятно. Этот блогер принадлежит к весьма заметной доле ЖЖистов, полагающей, что без хорошей примеси трамвайного хамства свобода слова (действительно главное условие процветания ЖЖ) недостаточно живо ощущается. Заметны на Савве следы и ещё одного распространённого в блогах поветрия: он инстинктивно формулирует свою точку зрения в как можно более резких терминах, желательно — с переходом на визг. Нарочно загляните в какую-нибудь длинную дискуссию в ЖЖ — это же поразительно: те же самые люди, встреться они «в офлайне», почти наверняка беседовали бы спокойно и уважительно; а тут — всеохватная матерщина и неожиданно частые истерики. (Вероятно, сказывается иллюзия безнаказанности: я его матерю, а он меня не достанет, не достанет…) На мой взгляд, тезис о высокой корреляции между нестеснённостью речи цензурой и несдержанностью речи воспитанием — ложен: в дневниках многих уважаемых ЖЖистов беседы идут без визгов и без лишнего мата, а ничего — вполне себе свободно. Хоть как-то «фильтровать базар» всё-таки следует — и если бы Савву за инкриминируемый ему каммент келейно посёк собственный родитель, я бы не стал особенно возражать. Но то, что произошло в сыктывкарском суде, вызывает массу возражений.

Терентьева закатали по 282−й статье УК — «Возбуждение ненависти и вражды…». (В скобках замечу: не прельщайтесь условностью полученного Саввой срока; завтра он брякнет что-нибудь сомнительное в пивной или в автобусе — и готово дело, сидит.) Вот именно выбор статьи особенно и беспокоит. Потому что если Саввины речения и пахнут какой-то статьёй — отдалённо, весьма отдалённо! — то не этой, а 318−й, трактующей про «угрозу насилия в отношении представителя власти». Случись процесс по ней, возражать было бы труднее. В цивилизованном обществе за угрозы полицейским принято серьёзно наказывать — и это совершенно разумно. Да только вот беда: на угрозу насилия фраза, начинающаяся с «хорошо бы», ну никак не тянет. И тогда доблестный отдел «К», чувствующий себя лично оскорблённым, злорадно вспоминает про моднейшую в последнее время тему — борьбу с экстремизмом. И Савву верстают в экстремисты.

Я не буду пересказывать историю экспертиз, которые обвинение заказывало для упекания бедолаги, — она достаточно широко представлена в рунете. (Между прочим, там вывешена и фотокопия приговора, вынесенного Савве судьёй Сухаревой. Это душераздирающее чтение; даже не профессиональный уровень, а уровень грамотности что судьи, что обильно цитируемых ею экспертов: «низкий образовательный интеллект», «негативная пропоганда» и многое в том же роде — не может не расстроить доброжелательного человека.) Я лишь обращу ваше внимание на тот трюк, с помощью которого невнятное сквернословие Саввы сделано преступным: оказывается, оно «возбуждало ненависть и вражду к социальной группе». К какой социальной группе? К милиции. Мудрые эксперты всерьёз говорят о «профессиональной принадлежности к социальной группе “милиционеры”»; и то, что рядом они с той же паучьей серьёзностью говорят о «группе “гопы”», добавляет комизма, но не уменьшает опасности созданного прецедента.

Потому что в первую очередь милиционеры не социальная группа, которую надо защищать от негодяя, пропОгандирующего к ним ненависть и вражду. Милиционеры — это люди, нанятые обществом для его, общества, защиты. Если эти люди делают своё дело плохо (а они часто делают его не просто плохо, а преступно плохо — даже официально в год против милиционеров возбуждается четыре тысячи уголовных дел), то плохо защищаемое ими общество имеет полное право их бранить. За непристойную брань — штрафуйте по КоАП. За угрозы (только настоящие, а не «хорошо бы, хорошо бы нам мента поймать большого») — наказывайте. А просто за то, что вас кто-то сильно не любит… А завтра бандиты или рейдеры потребуют сажать за возбуждение вражды к их социальным группам — будете сажать?

Приговор, на мой взгляд, содержит массу оснований, по которым следующие инстанции могут его отменить, — и очень важно, чтобы это произошло, потому что иначе будет создана масса крайне неприятных прецедентов. О прецедентах, работающих на маниакальное желание множества чинуш впендюрить-таки цензуру в рунет, надо говорить отдельно — тем более что тут, увы, не только дело блогера Терентьева создаёт прецеденты. Но о прецеденте разрушительного использования волны законодательных новелл, всё более и более расширительно трактующих понятие экстремизм, говорить уместно именно в связи с этим делом. Год назад (в № 26 за 2007 год) я пророчил, что «ненависть и вражда к социальной группе», тогдашняя новация в Законе об экстремизме, позволит упечь за любую критику. До дела Терентьева могло казаться, что я сгущаю краски.

 

«Эксперт» №28 (617)/14 июля 2008


Реклама:
-