Журнал «Золотой Лев» № 161 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А.И. Фурсов

 

Кризис исторического коммунизма[1]

 

[]

 

Перед нами широкая панорама постепенного усыхания иерархически-контрольных внеэкономических функций центроверха, когда партийные органы сращиваются с хозяйственными, а эти последние - с теневой экономикой, т.е. с полукриминальным и криминальным миром и возникают партхозкриминальные кланы. Удивительным образом ИК в конце своего развития воспроизвёл, пусть с некоторыми модификациями, генетическую, нэповскую фазу своего развития.

 

***

 

Базовые системные противоречия любого общества наиболее отчётливо выступают как противоречия его господствующих групп - их социальной природы, их внутренних отношений, их отношений с остальными слоями. История советского общества и советской номенклатуры и есть процесс развёртывания основных противоречий ИК - и наоборот.

С системной точки зрения в истории господствующих групп советского общества можно выделить четыре периода.

1917-1929 гг. - генезис системы, её возникновение; самой системы в этот момент ещё нет («Когда вещь начинается, её ещё нет», любил говорить Гегель).

1929-1945 гг. - первая, ранняя стадия. Целостно-внеэкономические аспекты бытия номенклатуры господствуют безраздельно. Центроверх полностью господствует как над номенклатурой в целом, так и над её региональными (области, края, республики) и ведомственными «отрядами». Репрессии снимают слой за слоем, создавая наверху турбулентный социальный поток, что не позволяет господствующим группам откристаллизоваться и ещё более усиливает власть и хватку центроверха.

Номенклатура в этот период существует прежде всего как слой в себе, при этом она не имеет не только стопроцентных социальных и экономических гарантий своего существования, но и физических - 1930-е годы продемонстрировали это со «стеклянной ясностью». В самой номенклатуре и вокруг неё идёт процесс социогенеза (в виде репрессий - вертикальная мобильность молодого, агрессивного, находящегося в состоянии холодной гражданской войны общества), борьбы за место под солнцем, что ещё более ослабляет её позиции по отношению к центроверху.

Мощь последнего и относительно несложный (аграрно-индустриальный) характер социума вкупе с такими факторами как молодость общества, социальный энтузиазм и задачи мобилизации не позволяют сколько-нибудь проявиться последствиям третьего базового противоречия - системной деградации. Напротив, на данной стадии совпадение ячеек производства и ячеек власти становится мощнейшим фактором экономического и научно-технического прогресса.

В 1939-1945 гг. номенклатура получает передышку в репрессиях. К тому же после XVIII съезда ВКП(б) повышаются зарплаты номенклатурным работникам, пунктиром фиксируется определённый уровень социального неравенства, прежде всего, естественно, в потреблении (см. изданную в 1939 г. «Книгу о здоровой и вкусной пище», адресатом которой были верхи; гайдаровскую книгу «Тимур и его команда», 1940 г.). За два предвоенных и четыре военных года (во время войны массовых репрессий в среде номенклатуры не было) номенклатура оформилась в монолитный (несмотря на явное противоречие и противостояние партаппарата и аппарата исполнительной власти, разрешившееся в пользу первого к середине 1950-х годов) партийно-хозяйственный блок.

После войны центроверх, Сталин столкнулись с повзрослевшей номенклатурой, первоочередной задачей которой стала борьба за обеспечение физических, социальных и экономических гарантий существования. Эта борьба стала средством развёртывания основных противоречий ИК. В то же время, чем больших гарантий добивалась номенклатура для себя (а кое-что перепадало и народу), чем больших успехов она добивалась в отношениях с центроверхом, приглушая его внеэкономический (а следовательно и целостный) потенциал, чем сложнее становилась система ИК, тем очевиднее становилась системная деградация, тем сильнее начинало работать третье базовое противоречие ИК не на систему, а против неё.

1945-1965 гг. - вторая стадия; время обретения номенклатурой в борьбе с центроверхом властной и социальной зрелости в качестве господствующей группы. В истории господствующих групп советского общества этот период наиболее противоречивый, наиболее нетождественный самому себе, крайне сложный по композиции (он состоит из совершенно разных по социальному содержанию и типов конфликтов периодов: 1945-1953, 1953-1958 и 1958-1965 гг.), самый динамичный и богатый событиями и неожиданными поворотами, а также надеждами и иллюзиями период истории советского ИК. В этот период базовые противоречия ИК проявились со всей очевидностью, их хорошо изучать на материале именно этого периода (как раз поэтому впоследствии номенклатура и «шестидесятники» как «подручные партии» сделали всё, чтобы скрыть суть происходившего с помощью таких мифов как «борьба с культом личности», «оттепель», «волюнтаризм»).

Во-первых, поскольку период 1945-1965 гг. был переходным от ранней к зрелой модели ИК, многое обнажилось уже в силу самой переходности, в силу стремления номенклатуры публично отказаться от части советского прошлого, заклеймив его - при этом невозможно было не задать, хотя бы косвенно, систему в целом, её секреты.

Во-вторых, если на ранней, сталинской, стадии развития ИК полностью доминировал целостно-внеэкономический элемент первого базового противоречия, а на зрелой, брежневской, на первый план нередко выходил эконом-потребленческий (номенклатура превращалась в особую часть общества со своими интересами, несовпадающими с интересами основной массы населения), то в промежутке между двумя моделями на виду объективно оказываются оба элемента оппозиции. И хотя центроверх как воплощение целостно-внеэокномических аспектов бытия кратократии был, конечно же, сильнее, противоположные аспекты и тенденции набирали силу, становились очевидны, а вместе с ними - и сами базовые противоречия и связанные с ними процессы.

Впрочем, работала и противоположная тенденция, затемнявшая суть дела. Процессы 1945-1965 гг. протекали в форме разоблачения антипартийных групп, клановых схваток, кадровых перемещений, «поножовщины под одеялом», столкновения личных амбиций; тот факт, что стороны в борьбе должны были апеллировать к прошлому (Ленин, Сталин) и внешне определяться в текущей борьбе в соответствии с этим прошлым в терминах, не имеющих непосредственного отношения к текущей реальности («культ личности», «восстановление ленинских норм» и т.д.), - всё это создавало внешне сложную и запутанную картину меняющихся социальных комбинаций, за которыми, однако, просматривается жесткая логика социальных законов ИК, в основе которых лежат ее основные противоречия. Это одна сторона дела. Другая заключается в том, что оказавшееся на какой-то момент в состоянии эйфории внешнего освобождения общество, особенно молодая его часть, не обращала внимания на то, что делается наверху; к тому же, с середины 1950-х годов советская жизнь даже официально перестаёт сводиться к официальной властной сфере.

В-третьих, как и все промежуточно-переходные эпохи «двадцатилетка» (1945-1965) была периодом острейшей борьбы на всех уровнях властной пирамиды - решался вопрос о новой модели и о месте в этой модели групп, кланов и лиц. Занятая разно-уровневой борьбой за власть и объемы потребления, номенклатура далеко не всегда могла или успевала обеспечить «прикрытие» (этим она займется позже), упускала из виду побочные эффекты, и все это максимально вскрывало реальность. Импульсивный Хрущев как нельзя лучше отражал это время, его суть, его конфликты, остро-противоречивый характер. Эпоха нашла героя. Выразила себя через него. Но не наградила его. Напротив. А ведь он решил для партноменклатуры (или партноменклатура в его лице и посредством его импульсивно-авантюрной личности решила) две важнейшие задачи.

Прежде всего, это гарантии физической безопасности верхушки. Борьба за эти гарантии составляла суть первой фазы (1945-1953) периода 1945-1965 гг. Своё конкретное выражение эти гарантии нашли в роспуске «троек» в 1953 г. (народу об этом сообщили в 1956 г. - чтобы не расслаблялся раньше времени); в решении о том, что члена ЦК можно арестовать только по решению ЦК, в ликвидации Особого совещания при МВД в сентябре 1953 г., в понижении властного статуса органов безопасности и т.п. Однако чтобы обеспечить необратимость физических гарантий, надо было: а) обнародовать сам факт «незаконных репрессий» (сведя их главным образом к 1937 г., т.е. к репрессиям против верхушки), сделать его фактом общественной жизни; б) официально осудить репрессии; в) свалить всю вину на конкретного человека - Сталина, выведя из под удара возможных обвинений номенклатуру, правящий слой - «партия не ошибается» (отсюда - «культ личности»). Всё это и было зафиксировано в 1956 г. на ХХ съезде КПСС, ставшем своеобразными «сатурналиями номенклатуры».

К этому времени, однако, главной задачей, стоявшей на номенклатурной повестке дня, была уже другая, и Хрущёв её тоже решил. Речь идёт об окончательной победе партаппарата, партноменклатуры над другими структурами и отрядами номенклатуры - потенциальными конкурентами партаппарата.

Переход к новой модели ИК не мог ограничиться обретением номенклатурой физических гарантий существования или изменения масштаба деятельности репрессивных органов - то были лишь элементы более широких и глубоких сдвигов. Должна была произойти иерархизация всех основных оргсегментов номенклатуры. Трансформация номенклатуры из слоя в себе в слой для себя требовала не просто решения структурных противоречий этого слоя, но решения в чью-то пользу и за чей-то счёт. Во властной войне за «сталинское наследие», как и во всякой войне, должны были быть победители и побеждённые.

Сталинская конфигурация власти была «параллелограммом сил»: партаппарат, госбезопасность, исполнительная власть и армия. Над всем этим возвышался Сталин, игравший на противоречиях различных «углов» и стремившийся уравновесить их. Естественным кажется предположить, что главным углом был партаппарат, и во многом это действительно было так, особенно по мере срастания его с хозяйственными органами. Однако партаппарат «чистили» так же, как любую другую структуру, тем более что в 1940-е годы Сталин стал переносить центр тяжести власти в наркоматы (министерства), т.е. в зону исполнительной власти, лично заняв должность «предсовмина». Не случайно именно эту должность выбрал в 1953 г. и Маленков, полагая её более важной - и ошибся. Парт(хоз)аппарат набрал силу и нуждался в лидере. Таким лидером и стал Хрущёв, который в 1954 г. на жесточайшую критику Маленковым партаппарата, в повисшей тишине произнёс: «Всё это, конечно, верно, Георгий Максимилианович. Но аппарат - это наша опора». И бурные аплодисменты аппаратчиков.

Разумеется, борьба за власть - это всегда схватка личностей; но это - на поверхности. Как правило, за личностями стоят группы, слои, структуры, ведомства и т.д. Убирая своих личных конкурентов-противников, Хрущёв в то же время в их лице устранял социальных, системных конкурентов-противников партаппарата - «остальные» элементы сталинского параллелограмма властных сил. Так, убрав Берию (1953 г.) и Маленкова (1955 г.), Хрущёв вывел из властной игры такие ранее автономные оргсегменты номенклатуры как службу безопасности («властная полиция») и исполнительную власть, которая при позднем Сталине набирала силу и которую он, по-видимому, действительно хотел вывести на первый план, оставив партаппарату пропагандистско-идеологические функции, так сказать «оральную власть». Таким образом, уже накануне ХХ съезда Хрущёв обеспечил партаппарату верхний этаж в иерархической пирамиде, сломав «подсталинский параллелограмм» и устранив двух из трёх конкурентов. Третий, самый слабый, конкурент - армия - был устранён в 1957 г. со смещением Жукова.

Так в течение четырёх лет после смерти Сталина партноменклатура во главе с Хрущёвым не только гарантировала себе физическую безопасность, но и устранила основных конкурентов, зафиксировав их вторичное, подчинённое положение в системе власти. Теперь на повестке дня были обеспечение и фиксация экономических и социальных гарантий, дальнейшее ослабление хватки центроверха на горле номенклатуры - превращение его из диктатора в координатора-модератора интересов различных групп номенклатуры, ну и, конечно же, дальнейшее усиление партаппарата как коллективного органа, т.е. олигархизации власти. Во всём этом интересы партноменклатуры и Хрущёва разошлись; уже в 1957-1958 гг. стало ясно, что именно Хрущёв стоит на пути превращения номенклатуры в слой для себя, на пути развёртывания её основных противоречий. Последняя фаза (1958-1965) периода 1945-1965 гг. - это борьба номенклатуры, хрущёвцев против последнего сталинца (и, скорее всего, последнего троцкиста) Хрущёва.

 

***

 

Хрущёв действительно был последним сталинцем в своём собственном (1957/58-1964 гг.) режиме, возникшем на руинах режима «коллективного руководства» (1953-1957/58 гг.). От Сталина, помимо личных и умственных качеств, Хрущёва отличался ещё и тем, что считал: нельзя расстреливать людей, под которыми он понимал не людей вообще, не народ (последний он называл «винтиками», которые надо «закручивать»), а номенклатурных работников, старых большевиков, «своих». В остальном - роль центроверка во властном («политическом») и идейном плане, его (и лично Хрущёва) активное вмешательство в деятельность партаппарата (потом победившие антихрущёвцы назовут это «волюнтаризмом» - очень точно, поскольку именно волюнтаризм противостоит «структурализму», в нашем случае - «олигархическому структурализму» Брежнева) коллективизм, «идеологические чистки», ранжирование потребления верхушки (и населения в целом), жёсткий курс «противостояния империализму» - от Суэцкого до Карибского кризиса (но не по отношению к поддержке национально-освободительного движения). Хрущёв в целом оставался сталинцем, что не могло не напрягать партхозноменклатуру.

В неменьшей степени её напрягали искренние и принципиально-системные антипотребленческие установки Хрущёва, его выступления против строительства индивидуальных дач, против широкой продажи частным лицам автомобилей, дорогой мебели, ковров, драгоценностей и т.п., за установление и фиксацию в Программе КПСС жесткого - внимание! - партмаксимума и госмаксимума (т.е. максимума зарплаты чиновникам), за рабочий контроль на предприятиях, за «орабочивание» школы и т.п. Я уже не говорю о любви Хрущёва к народному контролю, постоянным реорганизациям, перетряскам с переброской кадров с насиженных мест (часто - из столицы или крупных городов в глухую провинцию) с разрывом налаженных социальных связей, отношений «патрон - клиент» и т.д. Всё это явно противоречило набирающим силу тенденциям, связанным с ослаблением центроверха и усилением среднего уровня господствующих групп ИК, с одной стороны, и с усилением экономпотребленческого аспекта жизнедеятельности номенклатуры, с другой.

Тенденции эти проявились сразу же после войны и с ними пытался - безуспешно - бороться Сталин. Начать с того, что за время войны партноменклатура настолько переплелась в своей деятельности с хозяйственными органами, настолько «реифицировалась», что после войны было принято специальное постановление ЦК ВКП(б) о недопустимости подмены партийными организациями хозяйственных органов.

В стремлении Сталина после войны полностью ранжировать управленческую верхушку и даже внешне зафиксировать это, одев максимальное число представителей номенклатуры в мундир, с одной стороны, и в постоянной критике слишком тесных связей между партийными и хозяйственными органами, с другой, четко просматривается понимание им источника угрозы его режиму в усложнении социально-экономической структуры и «избыточном» (сверх ранга) потреблении. Мундир, помимо прочего, выступал одним из средств внешней регламентации жизни (и потребления), как одно из средств решения более общей задачи: ограничить, сузить фактическое и формально-социальное пространство различных общественных групп; заблокировать, насколько это возможно, социальное деление общества профессиональным, выстроить социальную иерархию как иерархию социально значимых профессий, «заморозить» (или хотя бы «подморозить») развитие ИК его ранней, архаической стадией. Ясно, однако, что такой охранительно-реакционный курс противоречил логике развертывания основных противоречий кратократии, логике развития господствующих групп советского общества и этого общества в целом.

«Профессионализация» социальной организации прежде всего била по такому сегменту кратократии как партаппарат, с которым и столкнулся Сталин после войны. Многого мы, наверное, так никогда не узнаем. Скорее всего правы те, кто считает, что Сталин (а после его смерти - Берия и Маленков) действительно хотел перенести центр тяжести реальной власти в сферу исполнительной власти, в Совет Министров, а партии оставить функции «идеологии» и пропаганды, что в тенденции по сути означало превращение партаппарата ЦК в одно из министерств и существенно меняло облик кратократии.

С точки зрения борьбы Сталина - Sein Kampf - против аппарата, это имело смысл: после «ленинградского дела» и разгрома «ждановцев» не было такой «фракции» в партаппарате, на которую можно было бы опереться в игре на противоречиях, чтобы встать над схваткой, как это делал Сталин с 1922 г. Без такой игры, помимо прочего, утрачивалась власть над партаппаратом, а аппаратных средств для такой игры у Сталина уже не было. И он предпринял более радикальные шаги, чем заточенный соратниками в 1922-23 гг. в Горках Ленин - начал искать внепартаппаратную, контрпартаппаратную опору. Действительно, в такой ситуации единственным и в то же время радикальным ходом был перенос «центра гравитации» реальной власти с партаппарата на аппарат Совмина. Помимо прочего, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, это, во-первых, упростило бы систему управления и сделало бы её несколько более эффективной; во-вторых, уменьшило бы число потребителей экономического продукта, а следовательно, бремя потребления верхов, ложившееся на систему в целом. Речь, таким образом, по крайней мере, косвенно, идёт о шагах объективно в сторону более справедливого распределения общественного продукта, тогда как триумф партаппарат объективно означал движение в сторону меньшей социальной справедливости и большего неравенства.

В 1950-е годы проблемы, с которыми столкнулся во второй половине 1940-х Сталин, стали ещё более острыми; вопреки попытками решить или приглушить их, они окончательно сформировались и приобрели системный характер. Центроверх постепенно становился слабее, однако ослабление это сначала было не общим и не абсолютным, а носило структурный характер и выражалось в том, что в ЦК КПСС неуклонно росло число руководителей среднего уровня - обкомов, крайкомов, союзных и автономных республик. Если в 1939 г. их было 20%, но в 1952 г. - уже 50%. К середине 1960-х годов их стало ещё больше - тенденция, однако. Брежневизм станет триумфом обкомовско-ведомственного уровня.

Ещё более показательная ситуация с развёртыванием второго базового противоречия, выражавшаяся опять-таки в неуклонном росте внерангового потребления номенклатурой экономпродукта. Она нашла чёткое отражение в борьбе с экономическими преступлениями и истории такой организации как ОБХСС (УБХСС, БХСС).

БХСС была создана в 1937 г. и одновременно экономические преступления были переведены в разряд идеологических, что автоматически означало: политических, антисистемных. В 1947 г. действия против тех, кто экономически мешают восстановлению страны, ужесточают. До 1955 г., пишет А. Нилов в работе «Цеховики» (СПб., 2006), «динамика развития и совершенствования сего ведомства (БХСС. - А.Ф.) поражает воображение оперативностью и своевременностью. Но после 1955 года следует симптоматичное затишье - ни много, ни мало на двадцать восемь лет! Именно за эти годы произошло становление подпольного производства товаров неродного потребления и достигли своего пика хищения государственной собственности и коррумпированности государственных чиновников».

Из этого А. Нилов делает два вывода. Вывод первый: если до середины 1950-х годов проблемами защиты социалистической собственности в течение десятилетий занимались профессионалы - «экономисты и законники высочайшего класса, работавшие в тесной связи с верховным руководством (центроверхом, чью волю они проводили и чьи интересы, совпадавшие в этом плане с интересами основной массы населения, они защищали. - А.Ф.), то после 1955 года специалисты, судя по всему, в стране перевелись.

Вывод второй: после «водораздела» пятидесятых именно в интересах руководства страны (подч. мной, т.е. речь идёт об интересах господствующих групп, превращающихся в слой для себя и стремящихся ко всё большему внеранговому потреблению. - А.Ф.) развитие системы (борьбы с хищениями социалистической собственности. - А.Ф.) притормозилось. Страшный вывод, но вполне в духе общей истории СССР».

Пышным цветом всё это расцветёт на рубеже 1960-1970-х и в 1970-е годы (и в конечном счёте станет одним из источников, одной из составных частей перестройки, а в конечном счёте нынешнего либерпанковского социума, так сказать от проекта реформ Либермана - к обществу либерпанка), однако водораздел прошёл по 1950-м годам, по их середине, совпав - по иронии и правде Истории - с ХХ съездом КПСС.

В «водораздельной» (между двумя моделями) эпохе 1945-1965 гг. 1956-1957 гг. - это водораздел внутри водораздела. С этого момента пути партноменклатуры и Хрущёва, выполнившего (с точки зрения этого слоя) свою историческую роль, начинают расходиться.

Противостояние Хрущёва тенденциям ослабления власти центроверха и нарастания экономпотребленческой тенденции номенклатуры приняло форму противостояния с партаппаратом - как за десяток лет до этого у Сталина.

В этом противостоянии, устранив всех потенциальных конкурентов партаппарата, Хрущёв загнал себя в ловушку: он стал заложником этого монстра, и у него не было ни фигур, ни пространства для игры на противоречиях. Цугцванг. А не играть (т.е. не дестабилизировать ситуацию) - с учётом его психофизиологии и в ещё большей степени властно-идейной ориентации - Хрущёв не мог. И он нашёл нестандартный, в духе «lateral thinking» де Боно ход. Хрущёв действительно уже не мог опереться ни на что вне партаппарата, играя на противоречиях, как это делал Сталин - именно эта ситуация была ликвидирована самим Хрущёвым. И тогда, в 1962 г., он решил разделить партаппарат на два - промышленный (городской) и сельскохозяйственный (деревенский), на противоречиях между которыми можно было играть.

Этот «ход конём по голове» стал последней каплей, переполнившей чашу терпения номенклатуры в её стремлении к олигархизации и внеранговому потреблению («экономлиберализация» по-советски) и стоившей Хрущёву всех его постов. Помимо прочего, проводя реформу партаппарат, Хрущёв, во-первых, частично подменял производственный принцип территориальным (город - село), как это внешне ни противоречит только что сказанному и отчасти внедрял профессионально-отраслевой («содержательный») принцип во властно-производственную («функциональную») структуру. В результате заговора и октябрьского (дворцового) переворота 1964 г. Хрущёв был снят, а осенью 1965 г. были выкорчеваны последние результаты его реформ - ликвидированы совнархозы. Переходная эпоха закончилась.

Двадцатилетняя социальная война региональной и ведомственно-потребленческой, ориентированной на интеграцию в мировую капсистему номенклатуры против центроверха, против двух противников - Сталина и его могильщика - клеветника-«наследника» - окончилась её победой. В известном смысле в 1964-1965 гг. номенклатура не столько взяла верх над Хрущёвым, сколько одержала окончательную победу над Сталиным и его моделью ИК; поэтому-то Сталин перестал быть опасен и вновь появился на экранах, в прессе и т.д.

Сталин и Хрущёв воплощали рудиментарную «государственность» центра, осуществлявшего жестокий внеэкономический контроль над номенклатурой и подчинявшего её индивидуальное и узкогрупповое бытие - коллективному в широком смысле этого слова (объективно совпадавшему с интересами страны в целом); экономическое - внеэкономическому, кратко- и среднесрочное - долгосрочному. Этот центр(оверх) был адекватен, во-первых, аграрному и аграрно-индустриальному состоянию общества; во-вторых, доквазиклассовому, турбулентному состоянию номенклатуры; в-третьих, курсу на жёсткое системное противостояние капитализму («империализму»).

Показательно и символично, что поворот номенклатуры в экономпотребленческую и регионально-ведомственную сторону (ослабление центроверха) совпал с курсом на «мирное сосуществование государств с различным социально-экономическим строем», провозглашённым ХХ съездом КПСС, т.е. курсом на интеграцию СССР, и прежде всего его правящего слоя в мировую капсистему. Старт этого курса - какая ирония судьбы - совпал с началом бурного развития деятельности цеховиков и расхищения социалистической собственности - вот они, истоки горбачёвщины и ельцинщины, от 1956 г. прямая линия прочерчивается к 1986 и 1996 г., продолжаясь и дальше. Однако прямой связи между хрущевизмом и горбачёвщиной нет, между ними - брежневская эпоха, занимающая бóльшую часть последней фазы развития номенклатуры и ИК - 1965-1989/91 гг. (косая черта обусловлена тем, что юридически номенклатура была упразднена в 1989 г.).

Что касается тенденции к системной деградации - результату совпадения социально-властных и производственных ячеек (организаций), то она развивалась крайне противоречиво, отражая крайне противоречивый характер эпохи. С одной стороны, фантастические достижения, столь напугавшие многих на Западе и заставивших поверить в скорые похороны капитализма. Речь идёт о первой в мире атомной электростанции в Обнинске (1954 г.), за которой последовали ещё более крупные; первый искусственный спутник Земли (1957 г.) - побочный продукт создания оружия массированного возмездия - межконтинентальных баллистических ракет; атомный ледоход «Ленин» (1959 г.); первый пилотируемый полёт человека в космос (1961 г.). К этому надо добавить широкомасштабное жилищное строительство (с 1956 по 1960 г. 54 млн. чел., т.е. 25% населения страны получили отдельные квартиры).

Однако, с другой стороны, при всех успехах противоположная, в сторону системной деградации, производственно-экономической энтропии тенденция набирала силу. В 1951-1955 гг. промышленное производство увеличилось на 85%, производство сельского хозяйства - на 20,5%, в 1956-1960 гг. - соответственно на 64,3% и 30%, а в следующей, седьмой пятилетке ещё меньше - на 51% и 11%. Именно при Хрущёве были окончательно угроблены советское сельское хозяйство, деревня, что в конечном счёте привело к повышению цен на сельхозпродукты (1962 г.: на 30% на мясо и на 25% на молоко), вызвав волнения и началу закупок зерна за рубежом. Наметилось отставание в научно-техническом соревновании в Западе, внешне прикрываемое успехами на «прорывных» направлениях; 50% рабочей силы было занято ручным трудом; экстенсивные аспекты экономического развития доминировали над интенсивными. Всё это скажется в 1970-1980-е годы.

 

***

 

Третья и последняя стадия в истории советской номенклатуры - 1965-1989/1991 гг., первая фаза которого, 1965-1981 гг. - может быть вполне резонно названа брежневской.

Брежневизм стал формой полного сущностного раскрытия базовых противоречий ИК. Причём если на ранней, сталинской стадии реально доминировал одни элементы противоречия, то на зрелой, брежневской, либо противоположные (обкомовско-ведомственный уровень по отношению к центроверху, эконом-потребленческая тенденция по отношению к внеэкономической), либо между элементами устанавливалось некое равновесие. Иными словами, в брежневизме и вообще на третьей стадии развития ИК акцентировались те элементы (оппозиции) первого и второго базового противоречий, которые на первой стадии по сути были безударными.

Номенклатура наконец решила проблему экономических и социальных гарантий своего квазиклассового, в качестве слоя для себя, существования. Средством решения стал застой. Когда в 1985 г. Горбачёв охарактеризовал этим термином брежневское время, многие решили, что речь идёт об экономике. Горбачёв же имел в виду совсем другое - отсутствие или почти отсутствие ротации кадров; в номенклатурной среде при Брежневе горизонтальная мобильность стала доминировать над вертикальной. «Ответработники», разумеется, если они не совершали чего-то уж совсем из ряда вон выходящего, старились на своих должностях или на эквивалентно-горизонтальных им. 20-30 лет на одной должности - это было нормально. Неудивительно, что в 1981 г. средний возраст членов Политбюро ЦК КПСС составил 76 лет. Всё это было социальной гарантией им и их семьям. Ясно, что примат горизонтальной мобильности над вертикальной на всех (особенно от середины вверх) уровнях номенклатуры превращал её почти в закрытую группу - ещё одна характеристика квазикласса.

Поскольку реальная власть постепенно смещалась на средний уровень, ведомственные и региональные (республиканские и областные) интересы начинали господствовать над общегосударственными (в широком смысле слова), кланово-групповые - над областными и ведомственными (при этом нередко внелегальные - над легальными). К концу 1970-х годов страна де факто начала распадаться на ведомственные зоны. Во властной паре «обком - ведомство» последнее и его подразделения в ряде регионов становились наиболее сильными элементами. В частности, это так для структур топливно-энергетического комплекса (ТЭК). Именно в 1970-е годы начали набирать силу сырьевые ведомственные монополии, сыгравшие зловещую роль в распаде СССР.

Если учесть, что даже в решениях ХXIII съезда КПСС (1966 г.) подчёркивается необходимость превращения СССР в действительно единый народно-хозяйственный комплекс (т.е. он не был таковым к началу третьей фазы развития ИК) и что в 1970-е годы заработала - по логике позднего ИК - противоположная формированию такого комплекса тенденция ориентирующихся на свои интересы ведомственных монополий и местных властных структур, то становится ясно: утрата целостности и общности интересов на различных уровнях властесоциума - вот что было главной характеристикой рассматриваемого периода. Этому соответствовало нарастающее господство среднесрочных интересов над долгосрочными, краткосрочных - над среднесрочными; единственной стратегией стала тактика; отсюда - прогрессирующее нарастание проблем и ошибок не только во внутренней, но и во внешней политике (Афганистан). Избавившись в огромной степени от контроля центроверха, от его внеэкономической хватки номенклатура и её слои-прилипалы, слои-тени начали стремительно разбазаривать, проедать страну, её будущее. В огромной степени этому способствовало бесконтрольно нарастающее внеранговое («антииерархическое») потребление номенклатуры.

Последнее превращалось в норму. Этому способствовали сразу три взаимосвязанных фактора. Во-первых, ослабление центроверха, который, всё больше превращался в координатора-модератора отношений между различными уровневыми, региональными и отраслевыми фракциями (отрядами номенклатуры) - по крайней мере, с точки зрения внутреннего употребления центроверха. Именно во внешнем функционировании «государства СССР» в наибольшей степени сохранялись значение и роль всего того, что было связано с целостно-внеэкономическим «краем» первого базового противоречия и что поддерживалось главным образом великодержавным статусом и военной мощью СССР, которую необходимо было крепить в условиях Холодной войны.

Во-вторых, приток в 1970-е годы нефтедолларов, который позволил номенклатуре резко увеличить потребление западных товаров (последние, в свою очередь, стало дополнительным стимулом для развития сырьевой сферы, топливно-энергетического комплекса - ТЭК, с самого начала, обратим на это внимание, связанного с экономпотребленческим «сектором» жизнебытия номенклатуры).

В-третьих, развитие теневой экономики - 1970-е годы стали её подлинным триумфом, по разным оценкам до 40 млн. человек (т.е. 15% населения страны) были вовлечены в деятельность теневой экономики. Как отмечает уже цитировавшийся А. Нилов, «к началу семидесятых... сложились все предпосылки» для расцвета не только деятельности цеховиков, но и для появления в невероятных количествах «расхитителей социалистической собственности». Одна из причин - резкое ослабление активности контролирующих и проверяющих организаций. То есть фактически они продолжали своё существование, но скорее их существование было «фактическим» (там же).

В это же время, в начале 1970-х годов, пишет А. Нилов, деньги в СССР стали менять свою функцию - они начали играть безналичную роль, на них мало что можно было реально купить, по крайней мере, по госцене. Значительно бóльшую роль стали играть полезные услуги, т.е. возможность не «купить», а «достать» - дефицитные вещи, медицинскую помощь, квалифицированного репетитора для поступления в ВУЗ и т.п. И дело здесь было не только в дефиците, хотя во многом и в нём тоже. Общая система и атмосфера внерангового потребления людей, занимающих определённый ранг меняла и так иную чем при капитализме природу денег в ИК. Рубеж здесь - конец 1960-х начало 1970-х годов.

Итак, перед нами широкая панорама постепенного усыхания иерархически-контрольных внеэкономических функций центроверха, когда партийные органы сращиваются с хозяйственными, а эти последние - с теневой экономикой, т.е. с полукриминальным и криминальным миром и возникают партхозкриминальные кланы.

Удивительным образом ИК в конце своего развития воспроизвёл, пусть с некоторыми модификациями, генетическую, нэповскую фазу своего развития: олигархизация власти, с одной стороны, триумвират «комначальник - трестовик - нэпман (в роли барыги)», т.е. партхозкриминал, с другой. Сказано же: «Как пёс возвращается на блевотину свою» (Пр. 26:11), выход зеркален входу. В конце 1920-х - начале 1930-х годов формирующихся вместе с ИК его потенциальных могильщиков удалось нейтрализовать - скажем так. Новый слой потенциальных могильщиков, точнее, его второе издание, сформировался в брежневский период в виде партхозкриминальных кланов и своевольных ведомственных монополий; во время горбачёвского эпизода этот слой получил возможность выйти из тени, укрепиться и начать прибирать к рукам власть и имущество, ну а в ельцинский период - приватизировать ИК и вместе с ельциноидами отсечь от «общественного пирога» 90% населения, которое этот пирог пекло. Слой отсекателей выпестовала брежневская эпоха. Но мы забежали вперёд.

Если ещё раз вспомнить, что реальная власть уже в 1960-е годы начала перемещаться на регионально-ведомственный уровень, то можно говорить о том, что реальным содержанием многих единиц власти, будь то обкомы или ведомства, а также их составные части - более мелкие подразделения, стала партхозкриминальная клановость. Особенно ярко это проявилось в республиках Закавказья (грузинские цеховики были лидерами цехового производства) и Средней Азии («хлопковое дело» в Узбекистане); впрочем и в других республиках шли - менее ярко и массово - те же процессы (Украина, особенно Одесса; Краснодарский край - клан Медунова; Прибалтика; несколько московских кланов). Всё это ещё более ослабляло не только власть (центроверх), но и - объективно - целостность страны (так развёртывания двух противоречий ИК переплетались, наслаивались друг на друга), её мощь - а это уже вступало в силу третье противоречие, скрытым шифром которого была системная деградация.

1970-1980-е годы продемонстрировали это со всей очевидностью. Разумеется, было бы неверно все проблемы, трудности и кризисные явления этого периода связывать исключительно с развёртыванием третьего противоречия ИК. 1970-1980-е годы в большей или меньшей степени были периодом экономических трудностей для всего мира: на рубеже 1960-1970-х годов «повышательная волна» Кондратьевского цикла (А-Кондратьев), т.е. фаза подъёма мировой экономики сменилась «понижательной волной» (Б-Кондратьев), т.е. фаза (в целом) спада мировой экономики, и если в 1970-е годы СССР удалось избежать кризиса за счёт высоких цен на нефть, в 1980-е годы настал час расплаты. И всё же главные экономические проблемы ИК были связаны с накопившимся кумулятивным эффектом от развёртывания его базовых противоречий, в том числе третьего, ведущего к системной деградации.

С 1966 по 1985 гг. рост объёма производства в промышленности (по пятилеткам) снизился с 50% до 20%; объём производства в сельском хозяйстве - с 21% до 6%; рост производительности труда уменьшился с 39% до 16% - и это официальные цифры! На рубеже 1970-1980-х годов темпы вытеснения физического труда машинным составили 0,7% в год. В то время как прорыв к интенсивному макроэкономическому развитию на основе передовых наукоёмких секторов становился более призрачным, ИК, во-первых, стремительно шёл к исчерпанию экстенсивных факторов развития (так, на рубеже 1970-1980-х прирост трудоспособного населения снизился до 0,25% в год); во-вторых, экономически СССР всё ближе подходил к опасной черте превращения в сырьевой придаток Запада (подр. см. ниже).

Очень важный аспект системной деградации тесно связан с экономпотребленческой тенденцией-составляющей развития господствующих групп советского общества; именно она задала культурно-концептуально-концептуальный и культурно-психологический фон так называемых «косыгинских реформ». Стандартная интерпретация этих реформ такова: здравая идея экономизировать (хозрасчёт, материальная заинтересованность и т.п.) разбиралась о косную советскую номенклатуру.

Я согласен с С.В. Поповым, который считает данную интерпретацию ошибочной и полагает, что, во-первых, реформы исходно были обречены на провал, поскольку не учитывали ни природу системы, ни её социальный материал; во-вторых, они сыграли значительную роль в ускорении и усилении системной деградации ИК.

С.В. Попов считает саму попытку экономизировать советское общество катастрофической, в основе которой лежит понятийная катастрофа - замещение реалий чужими понятиями. Действительно, само проведение экономической реформы таким образом, как это было сделано, свидетельствует: во-первых, номенклатура не понимала общества, в котором живёт; во-вторых, психологически и концептуально она по сути приняла западный, капсистемный подход к социальной реальности, согласно которому экономика, рынок, сами по себе решают социальные, общесистемные задачи. Это было проявлением в концептуально-психологической сфере нарастания экономпотребленческой тенденции в развитии господствующих групп.

Один из конкретных результатов, к которым привели реформы, прост. В сталинской экономике, в отличие от капиталистической, пишет опытный управленец С.В. Коробенков, главным было не увеличение прибыли, а снижение себестоимости (отсюда снижение цен). Так называемая косыгинская реформа внедряла принцип капиталистической, рыночной экономики в советскую систему.

Поскольку советская система - не капиталистическая, в ней нет характерных для последней рычагов и механизмов, систем показателей и т.п. В результате прибыль предприятий стали оценивать по величине зарплаты. В результате «в "передовиках" по росту заработной платы оказались руководители промышленных предприятий, раздувая её за счёт всевозможных премий, в том числе и не связанных с выполнением плановых показателей производства. ... В 1978 г. по обследованным (выборочно) 860 промышленным предприятиям премии их руководителей к должностному окладу составили в среднем свыше 40%, а в текстильной промышленности 62 процента. Не отставали от них и директора совхозов. По 49 выборочно проверенным совхозам доля премий к должностным окладам директоров составляла в среднем 43 процента».

В результате социальная система получила такую нагрузку, которую выдержать не могла, и реформа сошла на нет. Однако не прошла бесследно: она, во-первых, развратила значительную часть работавших, будь то рабочие или инженеры; во-вторых, материально укрепила, а во многом и сформировала тот слой управленцев, прежде всего директоров, которые воспользуются перестроечными новшествами для личного (группового) обогащения, окончательно развалят советскую экономику, а вместе с ней - страну и ИК.

Разумеется, далеко не все сектора материального хозяйства были затронуты системной деградацией; более того, далеко не все сектора были затронуты ею в сколько-нибудь значительной степени. Речь идёт о тех подсистемах, которые были жизненно важны для обеспечения её общесистемного, целостно-внеэкономического развития - оборонная промышленность, космос, атомная энергетика и некоторые другие. Здесь система была вынуждена приглушать, а то и нарушать третье базовое противоречие в пользу содержательного (специализированно-производственного, профессионального) элемента. Как заметил А.А. Зиновьев, на плохом космолёте до Венеры не долетишь. И неисправной ракетой по Америке не шарахнешь, добавлю я. Поэтому в ряде важнейших подсистем, обеспечивающих прогресс в сфере безопасности ИК системная деградация блокировалась. Впрочем, системная деградация постепенно проникала и сюда, прежде всего это сказывалось в качестве управленческих кадров.

Системная деградация в ряде секторов экономики сопровождалась целым рядом неблагоприятных социальных факторов. Параллельно нарастающей олигархизации власти и очевидными многим нарастающими социально-экономической поляризации и новому неравенству господствующие группы утрачивали легитимность в глазах значительной части населения, ширились «трофейные настроения» и апатия внизу как отражение цинизма и «коррупции» наверху и т.д. Все эти процессы протекали в стране, которая именно в брежневский период, в 1970-е годы стала урбанистической с формально-статистической точки зрения. Именно в брежневский период окончательно сформировалось то, что можно назвать советским средним классом.

В отличие от номенклатуры он не успел стать слоем для себя, однако само его оформление внесло новые черты в систему ИК: в латентном виде возникло противоречие между номенклатурой (или её наиболее экономизированной частью) и средним классом (по крайней мере, его наиболее активной, чаще всего связанной с передовыми научно-техническими секторами частью). С момента своего возникновения это противоречие сразу же было приглушено, поскольку развивалось в «годы жирных коров» - высоких нефтяных цен. Однако оно развивалось и, более того, создавались предпосылки, закладывался фундамент для его разрешения в пользу номенклатуры, если и когда оно из тайного станет явным; предпосылки эти складывались на уровнях, недоступных советскому среднему классу - полукриминальном и криминальном внутри страны и на мировом вне её.

 

Русский обозреватель, 17.07.08



[1] См. предыдущие работы того же цикла: А.И. Фурсов. Исторический коммунизм: чем он не был, А.И. Фурсов. Противоречия исторического коммунизма


Реклама:
-