Журнал «Золотой Лев» № 162 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А. Тарасов

 

Царьград, переставший царствовать

Из истории отношений Русской Православной Церкви и Константинопольского Патриархата

 

Крещение святого князя Владимира

Крещение святого князя Владимира

Уже более тысячи лет насчитывает история Русской Православной Церкви. Ныне это влиятельная Поместная Церковь, в лоне которой находятся миллионы чад, занимающая в иерархии автокефальных сестер-Церквей пятое место – почетное первое после древних патриархатов. Однако высокого положения и большого влияния в православном мире Русская Церковь добилась отнюдь не сразу. Период «продолжительного ученичества» охватывает без малого половину срока ее жизни. Первые 450 лет своего существования Русская Церковь являлась канонической территорией – митрополией – Константинопольской Патриархии. Фактически автокефалия Русской Церкви оформилась в 1448 году, когда собором епископов в Москве на кафедру митрополита Киевского и всея Руси был избран и поставлен святитель Иона. Но только еще через 150 лет после этого борьба за церковную самостоятельность формально завершилась с избранием первого Патриарха всея Руси Иова в 1589 году. Многовековое пребывание Русского Православия под омофором Константинопольской Матери-Церкви насчитывает богатую историю взаимоотношений, которая знает и «белые», и «черные» страницы.

Начала Русской Церкви уходят в эпоху Крещения Руси и так же, как Крещение, неразрывно связаны с именем киевского князя Владимира Святославича. Личное принятие равноапостольным Владимиром восточного христианства, Православия, из Византии продолжилось распространением новой религии в качестве государственной для всей Киевской державы, закономерным следствием чего стало и утверждение новой Церкви – Русской Православной. Традиционная дата Крещения Руси (точнее – ряд событий, ознаменовавших начало перехода к христианству), отраженная в «Повести временных лет», – 988 год, – нынешним уровнем исторического знания несколько корректируется.

В соответствии с реконструкцией современного авторитетного исследователя А.В. Назаренко, в 987 году император Византии Василий II обратился к Владимиру Святославичу за военной помощью, поскольку империя была охвачена мятежом полководца Фоки Варды, пользовавшегося большим сочувствием населения, а правящая династия не могла организовать достаточного сопротивления. Союз между Василием II и Владимиром был заключен, при этом условием его становилась женитьба Владимира на сестре Василия II Анне и, как необходимое условие брака, принятие Владимиром христианства. В первой половине 988 года Владимир принял святое крещение с именем Василий. Летом 988 года он отправил в Византию шеститысячное русское войско, которое в январе–апреле 989 года помогло Василию II нанести решительное поражение мятежникам. Однако византийский император передумал выдавать свою сестру за «варвара», результатом чего стал поход Владимира на Корсунь (Херсонес) – крупнейший провинциальный центр Византийской империи в Северном Причерноморье. Херсонес был захвачен, и Василию II не оставалось ничего иного, как исполнить свое обязательство. Анна прибыла в Корсунь, где состоялось ее бракосочетание с князем Владимиром, после чего Владимир отправился в Киев (не позднее весны 990 года). Сразу по возвращении в Киев Владимир предпринимает первые шаги по христианизации Руси: массовое крещение киевлян греческими священниками из Херсонеса и Константинополя, разрушение языческих святилищ. Вскоре массовые крещения проходят в других городах Руси (непосредственные указания на это есть относительно Новгорода).

Между тем и без того довольно скудные источники содержат определенные противоречия, касающиеся свидетельств об организации собственной Церкви (кафедры митрополитов) на Руси в эти годы. Еще высокопреосвященный Макарий (Булгаков), автор капитальной «Истории Русской Церкви», в середине XIX века отмечал, «что история нашей первой иерархии довольно темна и неопределенна». Некоторые исследователи, как отечественные, так и зарубежные, даже выдвигали гипотезы о первоначальном подчинении приходов на территориях Киевского государства какой-либо из ближайших епархий Константинопольского Патриархата, в частности, Тмутараканской архиепископии, а возникновение митрополии «всея Руси» относилось ими только ко второй четверти XI века. Однако новейшие исследования, среди которых особое место занимает изучение перечней митрополий Патриархии Константинопольской, показали, что рождение Русской Церкви следует относить уже к первым годам христианизации равноапостольного Владимира. Более того, можно считать вполне доказанным образование митрополии «всея Руси» не позднее 997 года.

Здесь следует сделать одну существенную оговорку. У эпохального события – Крещения, которое заложило фундамент широкого распространения христианства на Руси и явилось краеугольным камнем в основании Русской Церкви, есть предыстория, также отразившаяся на церковном строительстве в период Древней Руси. Сейчас уже с определенной точностью можно говорить о попытке установления епархии на Руси, предпринятой еще в середине IX века, во время первого предстоятельства Константинопольского патриарха Фотия (858–867). Так, без малого за полтора столетия до принятия христианства святым князем Владимиром, на Русь были отправлены епископ и духовенство, началась проповедь. Возможно, данную попытку, названную учеными «первым крещением», следует рассматривать в одной связи с усилением миссионерской деятельности Византии по отношению к соседям-славянам в 860–870-е годы: именно в это время в Великой Моравии миссионерствуют равноапостольные Кирилл и Мефодий, принимает крещение правитель Болгарии Борис, константинопольское влияние простерлось в Сербию и Далмацию. Однако какого-либо значительного результата попытка утверждения христианства и церковной организации, предпринятая Константинополем, на землях восточных славян не имела. Русская епархия патриарха Фотия канула в лету, и никакой прямой преемственности между нею и митрополией «всея Руси», возникшей в конце Х века, не существует. Поэтому стремления некоторых исследователей «удревнить» возраст Русской Церкви еще на 120–130 лет, связать ее начала с «первым крещением» не основательны. По крайней мере, при современном состоянии исторического знания. (Я имею в виду непрерывную историю Русской Церкви. Сама же попытка христианской проповеди на Руси во второй половине IX века, безусловно, является неотъемлемой частью ее церковной истории.)

Вернемся к византийско-русским отношения после 988 года.

Об огромном влиянии, которое оказывалось Константинополем на молодую Русскую Церковь, шире – о византийском влиянии на Русь в целом, хорошо известно. «Великой преемственностью» называл дальнейшее развитие Руси после принятия христианства историк искусства Л.Д. Любимов. Академик Д.С. Лихачев вовсе считал слово «влияние» слабо отражающим действительное значение Византии в истории Руси: «Во многих случаях поэтому правильнее говорить не о “влиянии” отдельных культурных явлений Византии, а о переносе этих явлений». А крупнейший византинист современности сэр Димитрий Оболенский дал одной из главнейших своих книг название «Византийское содружество наций» («The Byzantine Commonwealth: Eastern Europe 500–1453». London, 1971), подчеркивая роль, которую сыграла Византия в развитии Восточной Европы[1]. Между тем религиозное и культурное воздействие Византии имело и свое политическое преломление.

Естественная церковная зависимость от Константинопольской Патриархии, в соответствии с византийскими взглядами на природу императорской власти и предназначение Византии в мире, подразумевала включение Руси в круг влияния царствующего града Константинополя, государи которого объявляли себя правителями ойкумены. Божественное происхождение императорской власти было фундаментальным принципом византийской политической идеологии и оставалось непоколебимым на протяжении всей истории империи, несмотря на изменения насыщенности религиозной составляющей. Претензии василевсов на господство в христианском мире, к которому теперь относилась и Русь, к тому же подкреплялись еще не изжитом в глазах византийцев положением Руси как «варварской» страны. Одновременно древнерусские князья вполне осознавали авторитет византийских императоров, признавая его выходящим за политические границы империи. Представление о том, что «царство ромеев и святейшая Великая Церковь есть источник всякого благочестия и училище законодательства и освящения»[2], прочно входило в сознание широких слоев населения Древней Руси и, разумеется, в первую очередь, ее политической элиты.

Однако осознание на Руси того высокого – и в сакральном и в конкретно-историческом смысле – положения, которое занимал Константинополь, происходило одновременно с бурным, чрезвычайно быстрым ростом собственного самосознания. Эта особенность духовного и культурного развития Киевского государства отразилась уже в первом известном самостоятельном произведении древнерусской литературы – созданном между 1037–1050 годами «Слове о законе и благодати» будущего митрополита «всея Руси» Илариона. Для «Слова» характерны одновременно и чувство единения всех христиан мира, единения, основанного равноапостольным Константином («Он с материю своею Еленою крест от Иерусалима принесъша и по всему миру своему раславъша, веру утвердиста»), и ярко выраженные любовь и преданность к собственной христианской стране: например, прославляя равноапостольного Владимира, Иларион подчеркивает, что он «не в худе бо и неведоме земли владычьствоваша, но в Руське, яже ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли».

Одновременно с ростом собственного самосознания укреплялся международный авторитет Руси. Мощнейший рывок Киевской державы, превращение ее в полноправного и, главное, могущественного субъекта международных отношений пришелся на годы правления Ярослава Мудрого, сына равноапостольного Владимира. Новые позиции древнерусского государства влияли и на статус Церкви. Так, в 1051 году, впервые за уже более чем полувековую историю, во главе митрополии «всея Руси» становится этнический русский предстоятельИларион.

О жизни митрополита Илариона известно немного. Уже до поставления в митрополиты о нем, иеромонахе («мних и пресвитер» – напишет о себе впоследствии сам святитель), шла слава как о книжнике, постнике и молитвеннике, выкопавшем на крутых киевских холмах пещеру для уединенных духовных подвигов – в том месте, где немногим позднее возникнет Киево-Печерский монастырь. Очевидно и то, что он был последовательным сторонником Ярослава Мудрого. При деятельном участии Илариона великий князь Ярослав в знаменитом «Уставе о церковных судах» приспособил к древнерусской действительности нормы византийского канонического права. (У исследователей до сих пор нет единого мнения о времени возникновении Устава, однако очевидно, что, как минимум, отдельные его положения разрабатывались в XI столетии.) Митрополит Иларион освятил в Киеве храм во имя святого Георгия, небесного покровителя Ярослава Мудрого, и совершал в нем рукоположения новых архиереев. Митрополит Иларион является также и древнейшим русским автором, о котором сохранились сведения и произведения которого дошли до нашего времени. Широко известно уже упоминавшееся «Слово о законе и благодати», с которого принято вести отсчет собственной древнерусской литературы. Авторству митрополита Илариона также определенно принадлежат «Исповедание веры» и «Молитва».

«Постави Ярослав Илариона митрополитом русина в Святей Софии, собрав епископы». Миниатюра из Радзивиловской летописи. Конец XV в.

«Постави Ярослав Илариона митрополитом русина в Святей Софии, собрав епископы». Миниатюра из Радзивиловской летописи. Конец XV в.

Избрание Илариона в митрополиты, формально совершившееся в соответствии с буквой канонических норм – рукоположен Собором епископов Русской Церкви (уже 1-е Апостольское правило и 4-е правило I Вселенского (Никейского) Собора 325 года содержали норму об избрании и хиротонии нового архиерея несколькими епископами), – тем не менее подрывало традиционную власть патриархов Константинопольских, также защищенную каноническими нормами. Как правило, в патриаршей канцелярии самостоятельно совершали подбор кандидатов на замещение вакантных митрополичьих кафедр своей канонической территории, и рукоположение кандидата целиком зависело от патриарха, а главным правовым основанием для этого должно было служить 28-е правило IV Вселенского (Халкидонского) Собора. В соответствии с этим правилом «митрополиты… должны поставляемы быти, как речено, Константинопольским архиепископом».

Наверняка шаг Ярослава Мудрого был воспринят в Константинополе как величайшая дерзость, и избрание митрополита Илариона стало первым серьезным недоразумением, возникшем между Матерью-Церковью и митрополией «всея Руси». По всей видимости, церковный конфликт в определенной степени отразился на политических отношениях двух государств, и сам митрополит Иларион имел возможность окормлять Русскую Церковь только пока здравствовал его мудрый покровитель. По крайней мере, историки не без оснований считают, что появление нового митрополита «всея Руси» этнического грека Ефрема (упоминается под 1055 годом) связано со смертью Ярослава Мудрого († 1054) и последовавшим вслед за ней смещением Илариона. О дальнейшей судьбе первого русского по происхождению предстоятеля Русской Церкви ничего не известно…

Первый конфликт был исчерпан. Но история продолжала свое течение, которое набирало силу.

Ярослав Мудрый. Фреска Архангельского собора Московского Кремля. Вторая половина XVII в.

Ярослав Мудрый. Фреска Архангельского собора Московского Кремля. Вторая половина XVII в.

Совсем скоро после драматических событий, связанных с деятельностью митрополита Илариона, в Русской Церкви произошли заметные изменения, основные вехи которых относительно недавно были установлены историками, а потому до сих пор плохо известные за пределами академических кругов. Речь идет о существовании нескольких митрополий в канонических пределах Русской Православной Церкви во второй половине XI столетия. Видный современный историк Церкви Б.Н. Флоря пишет: «В настоящее время можно считать установленным, что… в Переяславле (имеется в виду Переяславль Южный, ныне – Переяслав-Хмельницкий, районный центр Киевской области. – А.Т.) существовала особая, отдельная от Киева титулярная митрополия, учрежденная в 60-е годы XI века, что было следствием своеобразного политического устройства Руси при Ярославичах – Изяславе, Святославе и Всеволоде, получившего в науке условное название “триумвирата”. Одновременно была создана и титулярная митрополия в Чернигове, данные о которой сохранились в греческих источниках и в Несторовом житии преподобного Феодосия Печерского. Вероятно, с установлением единовластия Всеволода Ярославича после 1078 года и со смертью Черниговского митрополита Неофита была упразднена сначала Черниговская, а затем, с кончиной Переяславского митрополита Ефрема, и Переяславская митрополия».

Действительно, после смерти Ярослава Мудрого основные территории Киевской державы были разделены между его старшими сыновьями: Изяславом (владел Киевом и Новгородом – главнейшими городами государства) и следующими по старшинству Святославом (владел Черниговом, а также северо-восточными землями до Рязани и Мурома, включая земли вятичей) и Всеволодом (владел Переяславлем Южным, а также Ростовом, Суздалем, Белоозером). Считается, что до конца 1060-х годов «триумвират» оправдывал себя и, несмотря на свою непрочность, был достаточно дееспособной политической системой, в целом действовавшей в интересах единого государства. При этом основная вина за распад «триумвирата», по мнению крупнейшего специалиста по истории Киевской Руси Б.Д. Грекова, в конце концов ложится на старшего Изяслава, а не младших князей, которые, по логике вещей, были заинтересованы в приобретении высшей власти.

Между тем существование, наряду с митрополичьей кафедрой «всея Руси» с центром в Киеве, двух других, пусть и титулярных (их главы не имели подчиненных епископов), митрополий в стольных городах Святослава и Всеволода Ярославичей в период «триумвирата» никак нельзя рассматривать как фактор, скреплявший церковно-политические узы. Наоборот, подобное разделение церковной иерархии должно было ослаблять Русскую Церковь и наверняка ослабляло ее, особенно когда после распада «триумвирата» в древнерусском государстве начались междоусобицы. Кроме чисто церковного обстоятельства, было и политическое: митрополиты вольно или невольно втягивались в борьбу русских князей. В период разгара политических страстей даже выжидательная или нейтральная позиции (если таковые занимались митрополитами) имели свой политический оттенок. Так не следует ли видеть за обстоятельством временного существования трех митрополий на Руси руки Константинополя, обеспокоенного усилением Русской Церкви при Ярославе Мудром и митрополите Иларионе, а потому всемерно способствовавшего тому, чтобы подобная ситуация не повторилась при амбициозных преемниках Мудрого правителя? «Разделяй и властвуй» – лукавый еще римский принцип (а греки-византийцы считали себя римлянами, и именно за хитрость их недолюбливали на Руси) – во все времена являлся одним из самых беспроигрышных в искусстве правления. И хотя мы не располагаем достоверными сведениями, подтверждающими намеренные шаги Константинополя по разделению Русской Церкви, необходимо признать, что это было в интересах империи и Патриархии.

 

[1] Стоит сделать оговорку и здесь. Изучение процесса христианизации Древней Руси, а также исследование развития древнерусской культуры в целом в последнее время все весомее свидетельствует, что гораздо большее значение в распространении кирилло-мефодиевской традиции в Киевском государстве сыграло южнославянское влияние, нежели непосредственно византийское. Однако в плане церковно-политическом, с точки зрения формирования и деятельности самого института Церкви на Руси, безусловно, византийское влияние было всеохватывающим.

[2] Так еще в середине XIV столетия считал великий князь московский Семен Иванович Гордый, а император Византии Иоанн VI Кантакузин (1341–1354) еще больше наставлял его в этом взгляде на природу политической и церковной власти Византии. Византийцы считали себя римлянами – отсюда «царство ромеев»; «святейшая Великая Церковь» – Патриархия Константинопольская.

 

Избрание на Киевскую митрополию Климента Смолятича. Миниатюра Лицевого летописного свода. Голицынский том. 2-я пол. XVI в.

Избрание на Киевскую митрополию Климента Смолятича. Миниатюра Лицевого летописного свода. Голицынский том. 2-я пол. XVI в.

Следующее крупное и одновременно одно из наиболее ярких событий в русско-византийских церковных отношениях произошло в середине XII века. В 1147 году вступившей годом ранее на киевский престол киевский князь Изяслав Мстиславич, пользуясь «вдовством» митрополичьей кафедры после отъезда в Константинополь ее главы Михаила (митрополит уехал из пределов Руси и, кажется, не желал возвращаться), созвал Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. На Соборе без каких-либо согласований с Константинополем было вынесено решение возвести в сан митрополита Киевского и всея Руси «книжника и философа», схимника из города Заруба[1] Климента по прозвищу Смолятич (по всей видимости, он происходил родом из Смоленска). Константинопольский патриарх, по прерогативам которого был нанесен ощутимый удар, не признал Климента в качестве законного первоиерарха Русской Церкви. В свою очередь, и Климент однозначно заявил свою позицию в отношении Патриархии: он не поминал Константинопольского первосвятителя во время богослужений в период своего предстоятельства – согласно традициям православной церковной практики это означало отказ от признания духовного авторитета и административного верховенства патриарха.

Рукоположение Климента Смолятича стало вторым случаем в истории Русской Церкви, когда природный русский был избран ее предстоятелем. Показательно, что немногим ранее, в 1143 году, главой Охридской архиепископии Иоанном Комнином была предпринята попытка обосновать особое положение этой церковной организации и заявить ее большую самостоятельность от Константинополя. Ниточка из Болгарии могла протянуться и на Русь. Весьма символично, что хиротония Климента состоялась в год основания города Москвы[2], будущей столицы единого Русского государства, будущего кафедрального города митрополитов всея Руси, в котором через 300 лет провозгласят автокефалию Русской Православной Церкви и который еще через некоторое время объявят Третьим Римом, первым и единственным вплоть до скончания мира преемником Царьграда-Константинополя.

Однако обстоятельства рукоположения Климента Смолятича серьезно отличались от обстоятельств поставления митрополита Илариона столетием раньше. Если о противниках самостоятельной, в обход Константинополя, хиротонии митрополита Илариона на Руси ничего не известно, то в случае с Климентом речь может идти не только о противниках рукоположения, но и о деятельном «движении сопротивления» уже избранному митрополиту. Историками отмечено, что сторонниками поставления Климента Смолятича являлись исключительно епископы Южной Руси, то есть архиереи тех епархий, которые располагались на территориях, в политическом отношении подчиненных великому князю киевскому Изяславу Мстиславичу. И в дальнейшем именно они признавали права Климента, в то время как в других русских землях (четыре епархии) самовольно избранный митрополит считался нелегитимным. Наиболее рьяными противниками Климента Смолятича стали владыки Нифонт Новгородский и Мануил Смоленский. Например, владыка Нифонт не только не участвовал в хиротонии ставленника Изяслава Мстиславича, но и наотрез отказался сослужить с Климентом и даже поминать его во время богослужений, за что был вызван митрополитом в Киев и некоторое время находился под стражей в Киево-Печерском монастыре. К Новгородскому и Смоленскому архиереям примкнул Косма Полоцкий. Скорее всего, и Нестор Ростовский, о котором сохранились крайне скудные сведения, также не признавал Климента.

Противниками ставленника Изяслава Мстиславича являлись представители не только церковных, но и светских кругов. Наиболее заметным среди них был князь Ростово-Суздальской земли Юрий Долгорукий. Именно он освободил Нифонта Новгородского из заточения, когда в 1149 году после победы в битве под Переяславлем Южным захватил Киев и изгнал из «матери городов русских» Изяслава Мстиславича и митрополита Климента. Стоит отметить, что, скорее всего, мотив поведения Ростово-Суздальского князя в отношении Климента Смолятича определялся, главным образом, политической конъюнктурой, а не соображениями соблюдения церковных традиций. В первую очередь, Юрий Долгорукий, одержимый идеей княжения в Киеве, являлся главой коалиции противников Изяслава Мстиславича. Митрополит-ставленник заклятого соперника естественным образом не мог быть принят Юрием Долгоруким. Кроме того, заявляя свою непримиримую позицию в отношении Климента, Юрий Долгорукий мог рассчитывать на поддержку из Византии.

Однако политический и церковный триумф Юрия Долгорукого в 1149 году был кратковременным. Вот как описывает дальнейшие события высокопреосвященный Макарий (Булгаков): «Недолго продолжалось и это: Изяслав снова вошел в Киев и привел с собою Климента, который и продолжал оставаться на митрополитской кафедре не только до смерти Изяслава (13 ноября 1154 г.), но и при преемнике его Ростиславе, пока не сделался великим князем киевским Юрий Долгорукий (20 марта 1155 г.). Тогда немедленно дано было знать в Константинополь, что в Киеве готовы принять нового митрополита от патриарха, а Климент был изгнан во Владимир Волынский вместе с детьми покойного Изяслава. Патриарх не замедлил избрать и поставить для России митрополитом Константина».

Но с приездом Константина смута в Русской Церкви не улеглась, наоборот, разгорелась с новой силой. И в этом очередное отличие ситуации середины XII века от событий, произошедших столетием ранее в связи с рукоположением митрополита Илариона: тогда, насколько известно, замещение Илариона митрополитом Ефремом не вызвало ни сколько-нибудь значительных протестов в Киевском государстве, ни образования партии сторонников первого этнического русского главы митрополичьей кафедры «всея Руси». К концу же 1150-х годов в Русской Церкви было два предстоятеля, каждый из которых не признавал другого, имел своих сторонников и претендовал на титул митрополита всея Руси. На стороне грека Константина, кроме могущественной, но удаленной Византии, выступил претендовавший на киевский престол князь смоленский Ростислав Мстиславич, уже успевший побывать великим князем киевским после смерти Изяслава и до обретения власти Юрием Долгоруким. Климента Смолятича по-прежнему поддерживали Изяславичи – дети Изяслава Мстиславича. Довольно отчетливо проявилась в это время и позиция некоторых городов, вернее, их политической верхушки и влиятельного духовенства. Так, недовольство митрополитом Константином было характерно для паствы Переяславля Южного.

Церковная смута на Руси даже вышла за пределы непосредственной проблемы признания первоиерарха: в периоды нестроений противоречия обнажаются особенно остро. Так, в 1156 году, наверняка используя церковный разлад в верхах митрополии, новгородцы впервые самостоятельно избирают преемника вместо умершего епископа Нифонта – Аркадия, который затем рукополагается митрополитом Константином. С тех пор самостоятельное избрание архиерея (рукоположение избранника оставалось за митрополитами) становится постоянной особенностью новгородской кафедры вплоть до эпохи правления Ивана III, покончившего с новгородской независимостью и в политических, и в церковных вопросах.

В Ростове случались не менее примечательные происшествия. В 1157 году ростовцы изгнали епископа Нестора, недовольные его строгим увещеванием по поводу постов в среду и пятницу. В 1159 году та же участь за еще более принципиальную позицию в отношении однодневных постов постигает Ростовского епископа Леонтия, которого «до кучи» обвинили в поборах по отношению к церквям и духовенству. И совсем уже радикальный церковно-политический шаг задумал князь суздальской земли Андрей Боголюбский, решивший в начале 1160-х сделать свою новую столицу, город Владимир, не только общерусским политическим, но и духовным центром путем создания здесь самостоятельной митрополичьей кафедры. Гонцы Боголюбского отправились непосредственно в Константинополь…

Ни митрополит Константин, скончавшийся в 1159 году, ни его преемник, новый византийский ставленник Феодор, ушедший из жизни, по всей видимости, в 1162 году, не смогли справиться со смутой в митрополии. Ко всему прочему великий князь Ростислав после смерти митрополита Феодора, в течение нескольких лет до того не признававший Климента Смолятича, вновь склонился в сторону его признания. В Константинополе, видя, что простая смена первоиерархов не только не способствует прекращению смуты, но лишь подливает масла в огонь, решили прибегнуть к «тяжелой артиллерии» в виде императорского вмешательства: как справедливо отмечает исследователь С.А. Иванов, «за пределами имперских границ сцепленность политических и религиозных задач Византии была непреложным фактом». Вместе с новым митрополитом-греком Иоанном на Русь прибывают имперские посланцы, разумеется, с богатыми дарами. Великий князь поддается на увещевания, принимает митрополита Иоанна, хотя и пытается добиться на будущее известной автономии в вопросе выбора первоиерархов. Однако дипломатическое искусство греков – то, что воспринималось на Руси как пресловутая хитрость и за что греков здесь недолюбливали в первую очередь, – велико. Наверное, Ростиславу было в обтекаемых формулировках обещано многое, но в конце концов его просьба осталась неудовлетворенной – все вернулось на круги своя. «Добро» торжествовало, «порок» был наказан: митрополиты «всея Руси» снова избирались и рукополагались отнюдь не на Руси, инициатива Андрея Боголюбского о создании митрополии во Владимире отклонена, «проблемные» архиерейские кафедры успокоены: епископия Новгородская стала архиепископией, возвращенный из изгнания Леонтий Ростовский получил личный архиепископский сан (без распространения на преемников). А о дальнейшей судьбе Климента Смолятича ничего не известно…

Век XIII явился особым, переломным и для истории Византии и для истории Руси, принеся серьезные изменения в жизни как обоих государств, так и обеих Церквей. С небольшим, меньше чем в четыре десятилетия, промежутком произошли катастрофические события, потрясшие две православные державы. Первая катастрофа разразилась над Византийской империей.

13 апреля 1204 года западноевропейскими рыцарями, участниками IV крестового похода, организованного папой Римским Иннокентием III, был захвачен и разграблен Константинополь. По Византии был нанесен сильнейший удар: греческая империя «ромеев» перестала существовать; ее стольный град, Константинополь, оказался столицей очередного государства крестоносцев – Латинской Романии; новый патриарх Константинополя, венецианец Фома Морозини, был назначен римской курией. Правивший предстоятель Константинопольской Церкви, патриарх Иоанн Х, эмигрировал в Болгарию, а его преемник Михаил Авториан был избран на патриарший престол в 1208 году в Никее – одном из крупнейших греческих центров, образовавшихся после распада империи. С тех пор и до 1261 года, когда никейский император Михаил Палеолог освободил Константинополь и восстановил Византийскую империю, центр патриаршества находился в Никее. Именно патриархи Никеи были признаны православным миром, в том числе на Руси, в качестве истинных преемников патриархов, священнодействовавших в Константинополе. Считалось, что они находятся там в изгнании.

В период между концом 1237 – весной 1241 года невиданный доселе разгром ожидал и Русь. Многоликая и многоязычная орда, костяк которой составляли монголы, возглавляемые ханом Батыем, внуком и преемником знаменитого Чингисхана, прошел сметающей лавиной практически по всем землям, крупным и малым городам некогда единого Киевского государства, а ныне пестрого соцветия самостоятельных княжеств. Православные храмы сначала были разграблены, а потом запылали, пожираемые неразборчивым огнем. Это в дальнейшем по-язычески веротерпимые монголы, боявшиеся разгневать очередного для них Бога, на этот раз христианского, не только старались не причинять бед Русской Церкви, но и поставили ее отчасти в привилегированное положение по сравнению с другими институтами русского Средневековья. Пока же в пылу завоевания доставалось всем и вся… Разгром Руси действительно был всеобъемлющим и стал своеобразной точкой отсчета, разделителем между эпохами. Немудрено, что впоследствии складывается традиция делить русскую историю Средневековья на домонгольскую и после монгольского завоевания…

Князь Даниил Романович Галицкий, захвативший Киев накануне нашествия и сумевший удержать его в своих руках впоследствии, оказался той политической силой, которая могла влиять на замещение высшего поста Русской Церкви – главы митрополичьей кафедры. В 1242 или 1243 году вдовствующую кафедру (ее предстоятель Иосиф исчез: он либо уехал из Руси в преддверии нашествия, либо погиб во время падения Киева в 1240 году, хотя известные источники не содержат сведений о его смерти) по инициативе Даниила Романовича в третий раз в ее истории занимает русский по крови – митрополит Кирилл. Впервые за уже длительный период русско-греческих церковных взаимоотношений избрание этнического русского, да еще самостоятельно проведенное великим князем, не только не привело к каким-либо обострениям, но и было поддержано Патриархатом. Конечно же, тому причина – непростые условия, в которых оказались и Русь, и Византия в XIII столетии.

Следует сказать, что знаменательное для истории Русской Церкви согласие патриарха на кандидатуру Кирилла, оформленное его рукоположением на митрополию «всея Руси» около 1246/1247 года, явилось в условиях того времени весьма и весьма незначительной уступкой со стороны Патриархии. Куда более заметные уступки были сделаны патриархами Константинопольскими, восседавшими в Никее, в отношении Сербии и Болгарии. Так, в 1219 году одновременно с рукоположением святителя Саввы признается автокефалия Сербской Православной Церкви, а в 1235 году в патриаршее достоинство возводится Иоаким Тырновский, что означало юридическое признание самостоятельности Болгарской Церкви.

Однако в дальнейшем отношения между Константинопольской и Русской Церквами стали осложняться – очевидно, такова диалектика церковной истории: чем более сильными становятся дочерние Церкви, а также политические силы, действующие вокруг них и на них, тем более растет их движение в сторону независимости от Матери-Церкви, каким бы авторитетом та ни располагала. Подробный, обстоятельный анализ русско-греческих церковных отношений с конца XIII по конец XIV веков проведен протоиереем Иоанном Мейендорфом в исследовании «Византия и Московская Русь» («Byzantium and the Rise of Russia»)[3]. Этот период, точнее, хронологически чуть больший – от митрополита Кирилла до митрополита Ионы, – высокопреосвященным Макарием назван «переходным в истории собственной нашей митрополии».

 

[1] Заруб – древнерусский город, существовавший до XIII века и, вероятно, погибший во время татаро-монгольского нашествия; ныне городище близ с. Зарубинцы Переяслав-Хмельницкого района Киевской области (Украина).

[2] Известно, что поселение на месте Москвы существовало намного раньше, а 1147 г. – это год первого упоминания города в исторических источниках, традиционно принимаемый и за год основания. В то же время очевидно, что обретение Москвой положения города, становление ее крепостью на западных рубежах владений Юрия Долгорукого произошло незадолго до первого упоминания в летописи, а возможно и в самый год.

[3] См. в кн.: Мейендорф Иоанн, протопресвитер. История Церкви и восточно-христианская мистика. М., 2000.

 

Святейший патриарх Иов

Святейший патриарх Иов

Наибольшего обострения отношения между Русской Церковью и Константинополем достигли после Ферраро-Флорентийского Собора.

Его заседания проходили в 1438–1445 годах последовательно в Ферраре, Флоренции и Риме. Собор был созван папой Евгением IV в противовес Базельскому Собору (1431–1449), созванному по инициативе части представителей Католической Церкви, выступавших за ограничение папской власти и подчинение ее авторитету Вселенских Соборов (католических)[1]. Важнейшим вопросом, который был вынесен на обсуждение участников Ферраро-Флорентийского Собора, являлась проблема преодоления разногласий между западно- и восточно-христианской Церквами с последующим заключением унии между ними. В Италию прибыла многочисленная делегация из Константинопольской Патриархии: ее предстоятель патриарх Иосиф II, византийский император Иоанн VIII Палеолог, высшие архиереи (среди которых был и митрополит «всея Руси» Исидор) со свитами. Присутствовали также и представители других Православных Церквей.

Собор рассматривался православной стороной как VIII Вселенский, и в Византии делали на него ставку как на примирительный, по итогам которого будут ликвидированы разногласия, разделившие западно- и восточно-христианскую Церкви в момент «великой схизмы» 1054 года. Время от времени появлявшиеся уже с XII века идеи объединения Церквей обрели конкретную форму в середине XIV столетия, и на этот раз инициатором переговоров выступила сама византийская элита, причем было выдвинуто два проекта. Первый исходил от правящего императора Иоанна V Палеолога и предполагал уступки со стороны православных. Второй, наоборот, был ортодоксально православным, его выдвинул бывший император Иоанн Кантакузин. В дальнейшем, на протяжении второй половины XIV – первой трети XV веков, различные вопросы, связанные с унией между Церквами, особенно активно обсуждались в Восточной Европе. В свою очередь, идея объединения захватывала все большие церковные круги на Западе.

Естественно, греки в большинстве своем рассчитывали на то, что им удастся убедить католиков в заблуждениях и заключить унию на православных основаниях. Впрочем, достаточно сильной была и партия, которую поддерживал правящий император, считавшая, что возможны уступки католикам. Эта позиция обуславливалась серьезным политическим обстоятельством: Византия находилась на краю гибели, теснимая турками. Подписанная уния давала византийцам возможность надеяться, что братский христианский Запад тут же отправит своим восстановленным единоверцам военную помощь, и враг общими усилиями будет отброшен. Однако на Соборе выяснилось, что воссоединение Церквей на условиях принятия православных догматов невозможно. Преобладавшая на Соборе католическая сторона имела все преимущества и рычаги давления. Грекам же в условиях катастрофического положения империи приходилось принимать условия со стороны. Настаивать на своих условиях им было не под силу.

Кульминацией Ферраро-Флорентийского Собора стало подписание унии в июле 1439 года, согласно условиям которой Константинопольский Патриархат признавал основные догматические положения западно-христианской Церкви, верховную власть папы Римского, но сохранял сложившиеся церковные структуры и обрядность. Подписана была уния и делегацией Русской Церкви во главе с первым лицом – митрополитом-греком Исидором, который стал ярым сторонником и проводником унии в жизнь. (Впоследствии некоторые члены делегации заявили, что согласились поставить подписи под соборным определением исключительно под нажимом со стороны.)

Но уния, подписанная в Италии, не была принята на Руси.

Впрочем, надо отметить, что сразу после Ферраро-Флорентийского Собора его решения не везде на Руси были резко осуждены, а некоторые книжники, как считает исследователь В.А. Кириллин, даже увидели в унии долгожданное снятие различий между христианами. Возможно, одним из мест, где сразу же было выражено резкое неприятие унии, стал Великий Новгород. Архиепископ Новгородский Евфимий Вяжицкий (1429–1458) придерживался, как считают некоторые современные исследователи, афонской традиции. Он разработал новую антиуниатскую строительную и иконописную программу для Новгорода; под его защиту ушли некоторые участники русской делегации на Ферраро-Флорентийском Соборе, не согласные с унией. В частности, ярый обличитель унии Симеон Суздальский, автор антикатолической «Повести о Восьмом Соборе», по его собственному свидетельству, после бегства из Венеции «прибег к Новугороду» и «пребыл лето у великого святителя владыки Еуфимиа Новогородьского». Именно тут он начал писать свою обличительную повесть.

Укреплению «антилатинской», а следовательно, и антиконстантинопольской (поскольку именно Византия ратовала за унию) позиции во многом способствовали решения Иерусалимского Поместного Собора, созванного по предложению патриарха Иерусалима Иоакима, в котором участвовали также Александрийский и Антиохийский патриархи. Состоявшийся в 1443 году Собор осудил унию и предал анафеме всех сторонников подчинения римской курии. Но в великом княжестве Московском открытое неприятие унии проявилось несколько раньше.

В марте 1441 года митрополит «всея Руси» Исидор, ставший горячим приверженцем Флорентийской унии, вернулся в Москву. Многие историки Церкви отмечали, что еще до приезда Исидора в Москву до Руси дошли сведения о решениях, принятых на Соборе, и здесь успели приготовиться к приходу митрополита с целью его обличения. О принятой унии на Руси, разумеется, было известно, но ни о какой подготовке особой «встречи» митрополита для его моментального разоблачения не может быть и речи. Ведь известия с Запада шли самые противоречивые. С одной стороны, патриарх – высший иерарх Церкви – подписал унию, а значит, на Руси должны подчиниться. С другой, в самой Византии попытки фактического проведения унии в жизнь императором, тоже подписавшимся под соборным определением, были крайне непоследовательны и встречали непонимание радикально настроенной паствы. Заявленная в позднейшем официальном летописании позиция резкого неприятия Москвой принесенных Исидором новшеств и мгновенных решительных действий, направленных против «исидорова прихожения», есть проекция на начало 1441 года более поздней точки зрения. Вероятно, отрицательное отношение к Исидору и его идеям было обосновано несколько позднее, на Архиерейском Соборе Русской Церкви, который был специально созван по инициативе великого князя московского Василия II Васильевича Темного через непродолжительное время после возвращения Исидора.

После разоблачения на Соборе Исидора заключили под стражу в Чудовом монастыре Московского Кремля до выяснения всех обстоятельств: на Руси все еще опасались самостоятельно решать сложные богословские вопросы, тем более непосредственно затрагивающие интересы Патриархии Константинопольской. Из Чудова монастыря митрополит вскоре бежал (или, что более вероятно, ему дали бежать) в Литву – еще одно проявление опасений Москвы за собственные чрезмерно самостоятельные действия. Русская Православная Церковь осталась без архипастыря.

Непростое положение 1440-х годов получило следующую оценку в одной из последних работе Б.Н. Флори: «У кормила Константинопольского Патриархата продолжали стоять сторонники Флорентийской унии, и в этих условиях все более укреплялась мысль о создании на Руси своей самостоятельной церковной организации, не нуждавшейся в санкции Константинополя». Таким образом, в условиях отступления от Православия Константинопольской Матери-Церкви Русская Православная Церковь оказалась перед необходимостью дальнейшего самостоятельного определения своего пути, что подразумевало автокефалию. Признание канонического авторитета Константинополя теперь было невозможно без принятия и унии.

По всей видимости, в качестве правовой основы автокефалии было использовано 15-е правило Двукратного Собора 861 года в Константинополе. Согласно этому правилу, местная церковная организация не только имела право порвать каноническое общение с высшей церковной властью, если та впадала в ересь, но и объявлялась в таком случае «достойной чести, подобающей православным»: «Отделяющиеся от общения с предстоятелем ради некия ереси, осужденныя святыми Соборами или отцами, когда… он проповедует ересь всенародно и учит оной открыто в церкви, таковые, аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом прежде соборного разсмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но потщились охранити Церковь от расколов и разделений». Наверняка, на Руси применялись и другие канонические нормы, дававшие основания для самостоятельного избрания митрополитов.

Естественно, автокефалия отвечала растущему самосознанию как самой Русской Церкви, митрополичья кафедра которой со второй четверти XIV века находилась в Москве, так и московской великокняжеской власти, все увереннее претендовавшей на общерусское господство. Результатом перипетий 40-х годов XV века стало избрание Собором русских архиереев епископа Рязанского Ионы на митрополичий престол «всея Руси» в 1448 году. Однако и тогда на Руси не было полной уверенности в том, что решение об автокефалии принято без нарушений канонических норм и, главное, будет одобрительно воспринято православным миром. Проблема самопровозглашенной церковной независимости приобрела особую остроту после 1453 года.

Захват Константинополя турками-османами под предводительством султана Мехмеда II 29 мая 1453 года и падение христианской империи Второго Рима расценивались не только в Греции, но и за ее пределами как наказание Божие за грехи. Более того, огромное впечатление, произведенное падением Константинополя на современников, усиливалось в соответствии с эсхатологическими ожиданиями, набиравшими ход ко второй половине XV века: 1492 год от Рождества Христова соответствовал 7000 году от сотворения мира, что, согласно представлениям, широко распространенным в то время, являлось последней точкой течения времени. По истечении семи тысяч лет ожидались явление антихриста, Второе пришествие Христа, Страшный суд и конец времен. Умонастроения на Руси той поры ярко отразились в рукописном сборнике житий, составленном в 1459 году, из собрания Государственного Исторического музея. Эсхатологические ожидания пронизывают весь сборник и начинаются уже во введении, в котором подчеркивается, что книга содержит «житиа святых и богоносных мужи, иже в последняа времена рода нашего в посте и молитве просиявших; не бо един или два, но мнози и велици чюдотворци». Не менее значительно предисловие к житию Игнатия Ростовского: «Прославимь убо, братие, всемилоставаго Бога и Пречистую его Матерь, еже нынешняя лета и последняя времена прояви Бог таковаго светилника и учителя церковнаго» (выделено в обоих случаях мной. – А.Т.).

Разгром Византии, императоры которой объявляли себя правителями ойкумены, еще больше настраивал на мысль о грядущем конце мира. Характерные переживания того времени отражены в «Повести о взятии Царьграда турками», составленной во второй половине XV века: «Еже на нас милость Божью и щедрот отвращаемся и на злодеяния и безакония обращаемся, имиже Бога и Пречистую Его Матерь разгневаем… Такоже и ныне, в последняя времена, грех ради наших… приуничижеся град, и смирися дозела и бысть яко сень в винограде и яко овощное хранилище в вертограде». Таким образом, турецкий плен, с точки зрения современников, сам по себе свидетельствовал о серьезнейших преступлениях греков перед верой и Богом, а также вполне определенно намекал на близость «последних времен». В свою очередь, разгром Византии связывался непосредственно с Флорентийской унией, воспринимался как наказание Господне за измену истине православного вероучения.

Все эти обстоятельства способствовали тому, что в высших церковных и светских московских кругах крепла уверенность в правильности выбранного пути – к автокефалии.

Но у каждой медали есть своя оборотная сторона. Дело в том, что с восшествием на Константинопольскую патриаршую кафедру главы ортодоксальной православной партии Геннадия Схолария в январе 1454 года – уже после падения Константинополя – Флорентийская уния, не встретившая сочувствия у большинства населения Греции, была окончательно отвергнута, и Греческая Церковь вернулась в лоно Православия. Таким образом исчезал прецедент, благодаря которому Русская Церковь заявила о своей независимости. Следующим шагом, по идее, должно было стать воссоединение Церквей. Но автокефалия в равной степени была нужна и крепнущему Русскому Православию, и только-только рождавшемуся из пепла феодальной раздробленности единому Русскому государству. Путь назад был невозможен.

Определяющую роль играло и то, что с исторической арены сошло православное Византийское государство. Над Вселенским Константинопольским Патриархатом нависла всепоглощающая тень новой империи – теперь уже исламской. Не только крупный военачальник своего времени, но и тонкий политик, покоритель Византии султан Мехмед II уже через считанные месяцы после захвата Константинополя предпринял шаги по реставрации патриаршей власти: кафедра патриархов Константинополя вдовствовала еще с 1451 года, после бегства на Запад униатского патриарха Григория Маммы. Показательно, что Мехмед II остановил свой выбор на убежденном противнике Флорентийской унии Геннадии Схоларии. Еще более примечательно то, что Геннадий Схоларий, попавший в плен в дни падения Константинополя, а затем проданный в рабство, разыскивается и выкупается султаном специально для последующего определения на патриаршую кафедру.

О роли, которую играла высшая власть Османской империи не только в деле восстановления Патриархии Константинопольской, но и впоследствии (например, того же Геннадия Схолария, ушедшего на покой, дважды возвращали на патриарший престол по воле султана), наверняка было известно в русских пределах. Подчиняться патриархам, которые сами зависели от «бесерменов», было невозможно в новых исторических условиях. В первую очередь, это касалось взглядов великих князей московских. Они прекрасно понимали, какие именно доказательства надо приводить для обличения патриархов в глазах православного русского населения. Поскольку обращение к Флорентийской унии в деле утверждения автокефалии Русской Церкви больше не являлось таким актуальным, в противостоянии с Патриархией Константинопольской разыгрывалась «исламская карта». А отношения между двумя Церквами все больше накалялись, хотя еще совсем недавно они строились на канонических принципах взаимоотношений дочери и матери.

Как показала исследовательница Е.В. Белякова, пик конфликтных отношений между Константинопольской Патриархией и Русской Церковью пришелся на рубеж 60–70-х годов XV века. Причем следует отметить, что в решительное наступление перешла именно греческая сторона. Поводом к такому развитию дел стала проблема дальнейшей церковной ориентации митрополии «Киевской, Литовской и всея Руси», или западнорусской. Обратимся к ее истории.

21 июля 1458 года на папском совете в Риме с согласия беглого митрополита Исидора, который признавался папской курией единственным законным митрополитом «всея Руси», было принято решение о разделении единой Киевской митрополии на две части: их можно условно назвать «западной» и «восточной». В западную часть вошли епархии, которые находились в политических границах владений Польши и Литвы. Восточная часть, то есть епархии великого княжества Московского и независимых русских земель, оставалась в подчинении митрополита Ионы. Все в том же Риме 15 октября 1458 года униатским патриархом Григорием Маммой в предстоятели западной части митрополии – «Киевской, Литовской и всея Руси» – был рукоположен последователь Исидора Григорий Болгарин. (Разумеется, с точки зрения папской курии, именно Григорий Мамма был настоящим и единственно законным патриархом Константинопольским.) Некогда единая митрополия всея Руси оказалась разделенной более чем на 200 лет, причем западная ее часть подчинялась митрополиту-униату.

Однако к середине 1460-х Григорий Болгарин решает порвать с унией, вернуться в Православие и воссоединиться с Патриархией Константинопольской, которая, как уже было сказано, окончательно отвергла унию еще в годы предстоятельства Геннадия Схолария. В 1465 году Литовский митрополит попросил «благословения и подтверждения» у патриарха Симеона и получил их уже при преемнике Симеона патриархе Дионисии (первое патриаршество: осень 1466 – конец 1471). Именно покаяние Григорий Болгарина стало поводом для наступления Константинопольского Патриархата на Москву.

Признав Григория Болгарина, 18 февраля 1467 года Дионисий отправил на Русь послание, адресованное «благородным и благоверным и христолюбивым князем и княгинем, боярам, и детям боярским, и купцам, и всему христоименитому господню людству». В нем он прямо объявлял, кто находится с ним в каноническом общении, а кто – в расколе. Самочинная, по мнению патриарха, Русская Православная Церковь с митрополичьим центром в Москве должна была подчиниться Григорию Болгарину: «А што вделали на Москве, аж бы того перестали делатибо то ест против правил и против закону Божиего, елико именовали на Москве от Ионы и до сих часов митрополитов, тых всих великая зборная наша святая церковь не имает». Такая позиция Константинополя, естественно, должна была вызвать ответный удар со стороны Москвы.

До нашего времени сохранилось послание великого князя московского Ивана III в Новгород, в котором государь, отвечая на обвинения Дионисия, пытается в свою очередь убедить новгородцев, что признание канонического авторитета патриарха в современных условиях невозможно. Именно «исламскую карту» и разыгрывает Иван III. В грамоте есть такие слова: «Большие церкви Божьи соборные турецкий султан в мизгити (мечети. – А.Т.) починил, а которые церкви оставил патреярху, а на тех крестов нет, ни звону нет – поют без звону». Главная задача послания состояла в том, чтобы показать, насколько нынешнее состояние Православия в Греции, закабаленной турками, не соответствует высоким требованиям, предъявляемым к Православной Церкви.

Серьезность положения в отношениях между Церквами очевидна.

Однако и тогда исторические обстоятельства в конечном счете взяли верх. Во второй половине XV – начале XVI века после трех с лишним столетий феодальной раздробленности, двух с лишним столетий зависимости от Золотой Орды было создано централизованное Русское государство – крупнейшая в Европе держава. Более того, к концу XV столетия Россия оказывается фактически единственной независимой православной страной в мире (!), и взоры покоренных православных народов обращались к ней – к их последней надежде. За помощью, в первую очередь – финансовой, в далекую Москву поехали и крупнейшие церковные иерархи, и посланники политической элиты со всех уголков православного мира: из Египта, Палестины, с Синая, Балкан…

Теперь реальная обстановка, действительное положение вещей просто требовали потепления отношений между Русской и Константинопольской Церквами. По справедливому мнению выдающегося историка Церкви А.В. Карташева, русская автокефалия укреплялась при молчаливом согласии Константинополя, который не хотел «терять своего лица» благословением независимости и в тоже время прекрасно понимал, что спокойные отношения с крепким и самостоятельным православным Московским государством выгоднее ссоры. Ярким подтверждение тому служит послание патриарха Феолипта I митрополиту «всея Руси» Варлааму, составленное в июле 1516 года, в котором патриарх еще задолго до официального принятия русскими государями царского титула удостаивал великого князя московского Василия III царским достоинством – «наивысшего и кратчайшего царя и великого краля всея православныя земли, Великия Руси». Окончательно же раздор был преодолен в 1589 году с избранием первого патриарха всея Руси Иова.

 

[1] В отличие от Восточно-Христианской Церкви, которая признает Вселенскими только первые семь Соборов (последний из них – Второй Никейский, 787 г. ), Западно-Христианская Церковь продолжает собственный счет и насчитывает в настоящий момент 21 Вселенский Собор (последний – Второй Ватиканский, 1962–1965 гг.).

 

Православие.ру 15.07.08; 16.07.08; 17.07.08.


Реклама:
-