Журнал «Золотой Лев» № 171-172 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А.И. Фурсов

 

Чехословакия-68 и вокруг

Размышления историка 40 лет спустя

 

Сорок лет назад войска пяти стран - членов Организации Варшавского Договора (ОВД) вошли в Чехословакию (тогда ЧССР), после чего был насильственно прекращен процесс изменений, известный как 'Пражская весна'. По иронии истории произошло это в год 50-летия образования Чехословакии, 30-летия сдачи Великобританией и Францией Чехословакии Гитлеру в Мюнхене и 20-летия прихода коммунистов к власти в Чехословакии и смерти Томаша Масарика.

Все прошедшие 40 лет вводом войск ОВД (главным образом это были советские войска) Запад и его 'пятая колонна' у нас кололи глаза Советскому Союзу (а затем России), обвиняя его в тоталитаризме, империализме, антидемократизме и тому подобном и требуя покаяния перед несчастными чехами и словаками.

Стандартная западная трактовка чехословацких событий незамысловата: на волне абсолютно стихийного народного движения реформаторы из компартии Чехословакии (КПЧ) во главе с Александром Дубчеком пошли по пути строительства 'социализма с человеческим лицом'. Однако именно такой социализм был не нужен советскому руководству, и по политико-идеологическим причинам оно организовало военную интервенцию и прервало демократизацию социализма, приветствуемую и поддерживаемую Западом, который стремился эту интервенцию не допустить.

До сих пор эта схема используется в психоисторических сражениях, но только уже не в антикоммунистических, а в антирусских раскладах. Впрочем, антикоммунизм и русофобия сегодня почти полностью совпадают по принципу 'кругов Эйлера'. 'Целили в коммунизм, а попали в Россию', - заметил Александр Александрович Зиновьев. Не нравится Зиновьев? Обратимся к персонажу с 'другого берега' - Збигневу Бжезинскому, который уже после окончания холодной войны специально подчеркнул: не надо заблуждаться - борьба против СССР была на самом деле борьбой против России, как бы она ни называлась. Поэтому нам тоже не надо заблуждаться: те, кто сегодня вопит о преступлениях коммунизма и пытается стереть его из русской истории, - либо русофобы, либо 'слепые агенты' в их подлой игре.

В наши дни одно из главных направлений информационно-психологической войны против России заключается в том, чтобы выработать у русских разрушительные комплексы неполноценности и вины, нанести как можно более мощный урон коллективному сознанию и коллективному бессознательному нации, загнать ее в психологически оборонительную позицию. Отсюда постоянные призывы каяться: кающийся - виновен, причем сам это признает, то есть еще и веревку с собой приносит. Одна из вещей, за которые русским предлагают каяться, - это коммунизм и его 'преступные действия' внутри страны и вне ее. К подобным актам и относят ввод войск ОВД в Чехословакию.

Чтобы разобраться в том, что, как и почему произошло 40 лет назад, и противопоставить антисоветской и антирусской лжи по этому поводу правду, необходимо ответить на несколько вопросов и осветить несколько проблем.

Во-первых, восстановить подлинный ход событий в ЧССР в 1968 году и охарактеризовать реальную (а не вменяемую западной пропагандой) реакцию на них советского руководства.

Во-вторых, нужно взглянуть на то, как вел себя Запад, прежде всего США, во время 'Пражской весны'. Речь идет об официальной позиции.

В-третьих, следует рассмотреть чехословацкие события 1968 года в контексте тайной войны западных спецслужб против соцлагеря на таком театре действий, как Восточная Европа (операция 'Сплит', стратегия 'Лиотэ', Будапешт-56, Прага-68, Польша-80). Вне этого контекста реальный смысл 'Пражской весны' ускользает.

Рассмотрев указанную тематику, можно попытаться ответить на вопросы о том, к чему в действительности вела 'Пражская весна', какие соображения были определяющими во вводе войск ОВД в ЧССР, каковы основные результаты и последствия этих событий и как относиться к ним сегодня.

 

Чехословакия-68 - 'весна народов' или заговор прозападных верхов?

 

На январском пленуме КПЧ 1968 года был снят с должности первый секретарь Антонин Новотный, занявший эту должность в 1953 году, сразу же после смерти Клемента Готвальда. Новотного сменил Александр Дубчек. 22 марта 1968 года Новотный был освобожден и от должности президента страны, которую занимал с 1957 года. Этот пост занял Людвик Свобода, который получил награды во время Первой мировой войны, служа в царской армии, во Второй мировой командовал чешским корпусом Советской армии, брал Брно и Прагу, а в мемуарах маршала Конева назван 'настоящим героем'. Как считает известный специалист по истории Центральной и Восточной Европы Франсуа Фейте, в СССР спокойно отнеслись к смене руководства, рассматривая этот факт как продолжение процесса десталинизации, который развернулся в Чехословакии с 1962 года (XII съезд КПЧ), и реабилитации в 1963 году целого ряда политических деятелей, репрессированных в начале 1950-х годов.

Именно в 1963 году Дубчек стал первым секретарем компартии Словакии. Его избрание в 1968 году первым секретарем КПЧ было обусловлено следующими обстоятельствами. С 1967 года в чехословацком руководстве обострилась борьба между теми, кого на Западе называли 'радикалами' (сами они называли себя 'прогрессистами'), и 'консерваторами'. Обеим группам Дубчек казался нейтральной фигурой - по крайней мере так об этом писал Йиржи Пеликан - эдаким центристом, который может сидеть на двух стульях. Даже симпатизирующий Дубчеку американский автор Марк Курлански в работе '1968' замечает, что обычно было трудно понять его позицию.

Среди словаков был лидер иного типа - независимый, яркий, принципиальный, который был почти всем хорош: и за права словаков выступал, и против чешских националистов боролся, и репрессирован был. Отсидев 12 лет, он вышел из тюрьмы в 1963 году. Однако, во-первых, он считался слишком просоветским, поскольку в 1944 году предложил включить Словакию в состав СССР, во-вторых, ему навесили репутацию антисемита, поскольку он неоднократно говорил об антисоциалистическом, пробуржуазном крене евреев в КПЧ. Звали этого человека Густав Гусак. Разумеется, никаким антисемитом он не был: объектом его критики были отнюдь не евреи, а определенные взгляды части евреев в руководстве КПЧ. Он критиковал не национальное, а классовое, точнее, классовое по содержанию, национальное по форме, как сказал бы Сталин. События 1968 года показали, что во многом он был прав.

Гусаку предпочли податливого, обтекаемого и бесцветного говоруна Дубчека, приемлемого прежде всего для 'прогрессистов' (то есть либералов), имевшего репутацию нежесткого лидера, который любил витийствовать, с которым можно было договориться и которым можно было манипулировать, на что и рассчитывали обе группировки в руководстве. Показательно, что в конце августа 1968 года, во время переговоров в Москве с советским руководством, президент Людвик Свобода, который, по сути, спас Дубчека и его команду от ареста, настояв на их участии в переговорах, накинулся на Дубчека с упреками. Главным из них было то, что Дубчек много болтает ('Вам мало, что вы спровоцировали оккупацию своей болтовней?!').

Как заметил знаменитый историк Эрик Хобсбаум, чешские 'прогрессисты' исходили из того, что, поскольку словаки не вполне уютно чувствовали себя в 'двухсоставном' государстве, их компартия часто поддерживала внутрипартийную оппозицию. Дубчек, таким образом, мог стать объединителем всех реформаторов Чехии и Словакии. Как знать, не эти ли качества потенциального объединителя Чехии и Словакии, объективно мешавшие тем, кто вел страну к расколу уже после событий 1989 года, стали причиной автокатастрофы, после которой Дубчек оправиться не смог?..

30 января 1968 года, выступая на VII съезде сельскохозяйственных кооперативов, Дубчек заявил о необходимости демократизации социализма и перегруппировки всех общественных сил страны. Однако прошло более двух месяцев, прежде чем действительно началась 'Пражская весна'. Будущий 'серый кардинал' Дубчека Зденек Млынарж (кстати, не только однокашник Горбачева по МГУ, но и его сосед по общежитию) объясняет такую отсрочку просто: первые три месяца новое партийное руководство было занято одним из любимых дел партноменклатуры - делило кресла, а процессы в обществе тем временем шли сами по себе. Набирали силу те, кому мало было реформировать социализм - они стремились к его демонтажу, далеко не всегда прикрываясь социалистическими лозунгами, тем более что была ослаблена, а по сути, отменена цензура.

Уже в конце марта ЦК КПСС разослал партактиву закрытое письмо, в котором говорилось об опасности для социализма тенденций развития ЧССР. Особо подчеркивалась геополитическая и системно-историческая сторона дела: 'Происходящие события в Чехословакии стремятся использовать империалистические круги для расшатывания союза Чехословакии с СССР и другими братскими социалистическими странами'.

23 марта во время встречи ОВД в Дрездене Дубчеку пришлось объяснять Леониду Брежневу, Владиславу Гомулке, Вальтеру Ульбрихту и Тодору Живкову происходящее в стране, и в целом он смог их успокоить. Тем не менее в закрытом письме, разосланном ЦК КПСС после дрезденской встречи, прямо говорилось о том, что события в ЧССР могут привести к ее превращению в буржуазное государство со всеми вытекающими последствиями для соцсодружества. События показали, что это были не пустые слова. Так, в интервью, данном летом 1968 года, министр юстиции Богуслав Кучера сказал, что в условиях многопартийности в Чехословакии на выборах может победить вовсе не компартия.

Дубчек, как и другие 'центристы' (Йозеф Черник, Зденек Млынарж), действительно не хотел кардинально менять социализм в Чехословакии. По-видимому, его лично устроила бы модель кадаровского типа в Венгрии: некоторая либерализация СМИ и искусства при сохранении у власти номенклатуры с ее привилегиями, следование в фарватере советской политики. Дубчек, прожив 13 лет в СССР, строил свою карьеру как абсолютно просоветский деятель. Показательна его первая реакция на ввод советских войск в ЧССР - слезы и сквозь слезы нечто вроде: 'Как они могли поступить так со мной, ведь я все делал для сотрудничества с ними'.

А вот у Брежнева в августе была другая точка зрения: 'Мы доверяли ему, а он нас подвел'. Правы были оба - рано или поздно несамостоятельный политик ('центрист') Дубчек должен был ошибиться в ту или иную сторону, в зависимости от того, кто сильнее давил. К концу марта 1968 года давление 'прогрессистов' - Отокара Шика, Франтишека Кригеля, Йозефа Смрковского, Эдуарда Гольдштюккера и других стало весьма сильным, что и нашло отражение в публикации 5 апреля 'Программы действий КПЧ'.

В этой программе говорилось о том, что у ЧССР свой путь к социализму, его строительство невозможно без открытого обмена мнениями и демократизации всей общественно-политической системы, в таких условиях партия не может навязывать свою власть, выступает не как руководящая сила, а просто служит делу свободного, прогрессивного социалистического развития.

Программа высказалась в поддержку деятельности различных общественно-политических клубов, возникших в Чехословакии, - 'Клуба 231' (среди 40 тысяч его членов было много не просто некоммунистов, но антикоммунистов, по мнению которых, 'хороший коммунист - мертвый коммунист'), 'Клуб вовлеченных нечленов партии' (Klub Angazovanych Nestraniku). Началась реорганизация социал-демократической партии, то есть на повестку дня был поставлен вопрос о настоящей многопартийности. Все активнее раздавались голоса об усилении контактов с Западом и о выходе из зоны советского влияния. Многое, связанное с СССР, а также с коммунистическим строем и русскими, стало подвергаться дискредитации и шельмоваться. На тех, кто готов был к реформам только в рамках социализма и не мыслил ЧССР вне ОВД, навешивали ярлыки 'консерваторов', 'реакционеров' и даже 'сталинистов'. Центристское руководство это не пресекало, а 'прогрессисты', напротив, поддерживали.

Уже в мае многие на Западе начали проводить параллели между 'Пражской весной' и венгерскими событиями. Однако на самом деле между ними было существенное различие. Как заметил Ричард Винен, автор солидной работы по истории Европы в ХХ веке, если венгерское восстание увенчало пятнадцатилетний период фашизма, а затем сталинизма в истории страны, то 'Пражская весна' была логическим результатом шести лет постепенных изменений в стране с традиционно негативным отношением к насилию.

И действительно, как заметил генсек НАТО Йозеф Лунс, 'Чехи - хороший народ, но не боевой'. 'Пражская весна' опиралась не на религию и национализм, а на демократические традиции. Наконец, в отличие от венгерских лидеров, выпустивших события из-под контроля сразу и в самом начале, чехословацкое руководство утрачивало контроль постепенно и к тому же не делало резких движений. Впрочем, ситуация развивалась как бы сама по себе.

В соцсодружестве одним из первых на ситуацию в ЧССР остро отреагировало руководство ГДР. Ульбрихт прямо сказал, что КПЧ теряет власть, а все происходящее в стране - часть глобальной американской и западногерманской стратегии, направленной на разрушение социализма. Более спокойной, по крайней мере внешне, была реакция советского руководства, которое ограничилось визитом в Прагу 17 мая Алексея Николаевича Косыгина и проведением военных маневров на юге Польши - у границы ЧССР (позже в июне на территории ЧССР будут проведены совместные советско-чехословацкие военные учения 'Шумава'). Как утверждают, симпатизировавший Дубчеку Брежнев продолжал уверять членов Политбюро ЦК КПСС в его лояльности: 'Я верю Саше'. Однако оснований верить становилось все меньше. Дубчек и его команда постепенно теряли контроль над ситуацией, на первый план начали выходить уже даже не 'прогрессисты' из КПЧ, а внепартийные силы - антикоммунистически (и часто антирусски) настроенные члены различных 'общественных' и 'политических' клубов. Июнь стал началом новой фазы обострения ситуации в ЧССР и в руководстве КПЧ.

 

ЧССР: необыкновенное лето 1968 года

 

С середины июня газета 'Правда' начала критиковать отдельных членов КПЧ как ревизионистов. 27 июня критикуемые словно наносят ответный удар. В журнале Literarny Listy публикуется документ под названием '2000 слов', в котором содержится призыв к массам поддержать 'прогрессистов' в борьбе с 'консерваторами' и 'сталинистами'. Дубчек и премьер-министр Черник охарактеризовали '2000 слов' как несвоевременный документ, полный преувеличений, но признали, что авторами движут положительные намерения.

Совсем иначе оценивало появление '2000 слов' советское руководство. Статья в 'Правде' от 11 июля характеризовала документ как попытку дискредитировать КПЧ. Силы, стоявшие за манифестом '2000 слов', квалифицировались как контрреволюционные и еще более предательские и опасные, чем те, которые организовали антикоммунистическое восстание в Венгрии в 1956 году. Это была очевидная 'черная метка' чехословацкому руководству.

14 июля в Варшаве состоялась чрезвычайная встреча руководства стран ОВД, к удивлению многих - без представителей ЧССР. Позднее бежавший на Запад переводчик Гомулки расскажет, что чехословацкие руководители просто отказались приехать в Варшаву. В то же время Йосип Броз Тито и Николае Чаушеску выступили в поддержку КПЧ, подчеркнув: все, что происходит в ЧССР, - внутреннее дело этой страны.

19 июля 'Правда' объявила об обнаружении в Чехословакии американского оружия, переправленного из ФРГ, проинтерпретировав это как еще одно доказательство 'коварных планов американского империализма и западногерманского реваншизма'. Газета констатировала, что ЧССР недостаточно защищена от Запада. Это была еще одна 'черная метка' двойного назначения - Чехословакии и Западу. Некоторые даже полагают, что именно 19 июля было принято решение о вводе войск, что кажется маловероятным. Советское руководство, как отметил в своих мемуарах Маркус Вольф, начальник разведки ГДР, 'буквально до последнего часа не решалось отдать приказ о выступлении'. Что касается июля, то речь, скорее всего, должна идти об уточнении деталей плана, который разрабатывался с апреля на всякий случай.

Как вспоминает генерал-лейтенант Александр Михайлович Майоров, уже в апреле 1968 года он видел исполненную в одном экземпляре и подписанную министром обороны маршалом Андреем Антоновичем Гречко 'Карту-приказ' (масштаб 1:500000). На ней было написано: 'На вторжение 38-й армии в ЧССР с целью подавления, а при необходимости и уничтожения контрреволюции на ее территории'. Кто-то скажет: ага, вот уже когда готовились к вторжению - в апреле, уже тогда все было решено. На самом деле еще ничего не было решено. Решение было принято четыре месяца спустя, 16-19 августа. Что касается карты, то в генштабах всех стран постоянно разрабатывают оборонительные и наступательные планы в соответствии с меняющимися обстоятельствами. 90% таких планов так и не реализуется, а остается пылиться в архивах.

В странах соцлагеря предложения о силовой акции активно зазвучали с конца мая. Так, первый секретарь ЦК ПОРП Гомулка считал целесообразным размещение на территории ЧССР советских войск, а первый секретарь БКП Живков предлагал создать в ЧССР революционное правительство, то есть, по сути, произвести переворот. Однако решающее слово было за советским руководством, а оно явно не торопилось, стремясь решить вопрос политическими методами и продолжая доверять руководству Чехословакии, которое то ли начало двойную игру, то ли уже не контролировало ситуацию, а возможно, и то и другое.

О том, насколько последовательно советское руководство стремилось именно к политическому решению вопроса, желая избежать военного решения, свидетельствуют переговоры в Черне-над-Тиссой.

Инициатором выступило советское руководство, пригласив практически все руководство ЧССР. Переговоры шли трудно: в какой-то момент чехословацкая делегация вообще демонстративно покинула зал переговоров, и советские руководители вынуждены были отправиться вслед за ними в спецвагон Дубчека. После четырехдневных обсуждений советская делегация, получив заверения чехословацкой стороны в верности социалистическому выбору и социалистическому лагерю (руководители ЧССР действительно никогда не делали попыток выйти из ОВД, как венгерское руководство в 1956 году), согласилась с тем, что чехи могут идти к социализму своим путем.

После этого делегации переехали в Братиславу, где и было подготовлено совместное коммюнике. Здание, в котором шла работа, окружила толпа, оказывавшая психологическое давление на советскую делегацию. 3 августа коммюнике было подписано. По сути, это была уступка со стороны СССР: фиксировалось право ЧССР проводить реформы так, как она считает нужным, при условии выполнения всех обязательств по отношению к ОВД.

Советское руководство шло на компромисс с 'центристами', а следовательно, и 'прогрессистами', чтобы избежать военного решения, несмотря на то что в руководстве КПЧ имелась довольно многочисленная группа, готовая сместить команду Дубчека с советской помощью. Как рассказал уже в 1989 году Васил Биляк (в 1968 году - первый секретарь словацкой компартии), 3 августа 19 видных партруководителей во главе с Биляком тайно направили Брежневу письмо с просьбой о военной помощи против Дубчека. Сместить его предлагалось до 19 августа, так как 20 августа Президиум ЦК КПЧ должен был собраться в последний раз перед съездом словацкой компартии, назначенным на 23 августа, а эту партию 19 подписантов считали контрреволюционной. 3 августа руководство СССР не пошло на силовое смещение Дубчека, полагая, что в Братиславе обо всем договорились. 5 августа 'Правда' назвала братиславское коммюнике сокрушительным ударом по планам империалистов.

Однако советские лидеры рано радовались: чем активнее дубчековское руководство работало над достижением компромисса с СССР, чем ниже опускался градус напряженности в их отношениях, тем мощнее становилось давление на 'центристов' со стороны 'прогрессистов' внутри руководства КПЧ и на руководство КПЧ в целом со стороны непартийных, как правило, антикоммунистических сил. Советская позиция на переговорах, колебания руководства СССР и других стран ОВД были истолкованы этими силами, да и 'прогрессистами' как слабость и неготовность применить силу.

К тому же лидеры ЧССР считали, что симпатии Запада обязательно материализуются в виде жесткой антисоветской позиции США в случае силовых действий со стороны СССР (например, объявление США Чехословакии такой же важной для себя зоной, как Западный Берлин). 'Те, кто питал такие надежды, - заметил по этому поводу Маркус Вольф, - полностью игнорировали реакцию США на события 17 июня 1953 года в Берлине, на венгерскую осень 1956 года и на строительство стены в 1961 году'.

В Праге и других крупнейших городах распространялись слухи о помощи Запада в случае обострения ситуации. Чехи и словаки поверили этому, забыв уроки Мюнхена, когда англосаксы и французы сдали их Гитлеру, чтобы обеспечить фюреру плацдарм и дополнительную военно-промышленную базу для нападения на СССР. В 1968 году Запад сумел вызвать у части верхушки и интеллектуалов Чехословакии уверенность, что поможет, провоцируя дальнейшее обострение отношений ЧССР и СССР.

Здесь уместно напомнить, что именно говорили накануне Мюнхена-38 по поводу Чехословакии представители английского истеблишмента, дававшего ранее гарантии этой стране: 'Чехословакия не стоит шпор даже одного британского гренадера' (Александр Кадаган, постоянный секретарь Министерства иностранных дел); 'Англия не станет рисковать ни единым моряком или летчиком из-за Чехословакии' (Артур Хендерсон). Англосаксы и их французские 'ведомые' не просто сдали Чехословакию Гитлеру, а сделали это в максимально унизительной форме, предупредив, что если жертвы осмелятся принять советскую помощь, то война против них со стороны Запада примет характер крестового похода, в стороне от которого не останутся ни Лондон, ни Париж. Чехословакией жертвовали в антисоветских, антирусских целях. В 1938 году Гитлера, во-первых, выводили к границам СССР, во-вторых, обеспечивали его мощнейшим военно-промышленным и финансовым потенциалом Чехословакии (опять же для войны с СССР). Для этого нужно было уничтожить Чехословакию. В 1968 году провоцировался кризис в соцсистеме. Для этого нужно было снова подставить Чехословакию, как минимум спровоцировав ввод войск.

Реформаторы из ЧССР рассчитывали на 'добрых', 'демократичных', 'гуманных' англосаксов типа Артура Невилла Чемберлена и его наследников. А ведь предупреждал видный русский геополитик Алексей Едрихин-Вандам, что хуже вражды с англосаксами может быть только одно - дружба с ними. Чехам, да и другим славянам вспомнить бы историю отношения к ним англосаксов в судьбоносные для Восточной Европы моменты прошлого.

Речь не идет о демонизации англосаксов и их отношения к неанглосаксонским народам. Это удостоверяемая историей формула их действий, сводящаяся к принципу 'Права или нет, но это моя страна', а мораль - это дело десятое. Очень четко в свое время это уловил один из крупнейших русских журналистов конца XIX - начала ХХ века Алексей Суворин: '...образованная Европа во главе с Англией считает негодование (моральное. - А.Ф.) - в медный грош, вежливые дипломатические фразы - в копейку, но зато ценит высоко ум, талант и энергию и стояние за родные интересы во что бы то ни стало. Она считает, нимало не смущаясь, свои родные интересы обязательными для всего человечества. Стояние же за международные и общечеловеческие интересы русских людей доказывает только, что эти русские люди, игнорируя родные интересы, показывают себя нулями и в общечеловечестве и потому и относятся к нему как крепостные к своему барину'.

Ведь не важно, что чехи и словаки - славяне западные, они прежде всего славяне. А следовательно, для Запада они всегда будут не просто чужими, но в социокультурном (как минимум) отношении людьми далеко не первого сорта. И хоть расовые идеи в Европе в широком масштабе пытались реализовать немцы, именно англичане всю вторую половину XIX века разрабатывали теоретико-философские основы расизма как 'практической идеологии'. Блестящий русский публицист Михаил Меньшиков в статье 'Кончина века' (XIX) чутко зафиксировал 'тихий погром, который вносит англо-германская раса в остальное человечество'.

Вопреки историческим фактам многие западные (впрочем, не только западные) славяне продолжают смотреть на Запад с благоговением и ожиданием помощи за 'красивые глаза' (например, за плохое отношение к России). Чехословакия-68 - одно из ярких тому свидетельств.

Как только в Братиславе были достигнуты соглашения о том, что ЧССР может идти своим путем, не посягая в принципе на социализм и членство в ОВД, резко интенсифицировались хорошо организованные демонстрации, призывавшие руководство страны к более жесткому курсу по отношению к СССР, к нейтрализации Чехословакии, все чаще и громче звучали антикоммунистические лозунги.

Могли ли организаторы демонстраций не понимать, что они подрывают курс руководства страны на реформы, на построение 'социализма с человеческим лицом' именно тогда, когда Дубчек со товарищи получили от СССР 'добро'? Не могли не понимать.

Могли ли организаторы демонстраций, или, как выразился бы Николай Лесков, 'потрясователи', не понимать, что они провоцируют ввод советских войск в Чехословакию? Не могли. Значит, действовали сознательно?

Подлили масла в огонь визиты в Прагу Тито (9 августа) и Чаушеску (10 августа), которые выразили полную поддержку руководству ЧССР, а 16 августа многие чехословацкие газеты словно по мановению некоей волшебной палочки стали во все более жесткой форме требовать дальнейшей либерализации, тон статей становился все более вызывающим и антикоммунистическим. Можно сказать, что 16 августа стало своеобразным Рубиконом: советским лидерам стало ясно, что руководство ЧССР совсем утратило контроль над ситуацией и возможна смена правительства. 'Правда' тут же призвала команду Дубчека 'навести элементарный порядок', не позволять провокации в прессе и обеспечить выполнение условий братиславского коммюнике.

17 августа, по-видимому, уже полностью дезориентированный Дубчек упустил два последних шанса избежать военного решения вопроса.

В тот день с ним встретился Янош Кадар - единственный восточноевропейский лидер, которого уважали 'реформаторы'. Гомулку и Ульбрихта они считали старыми, враждебно настроенными маразматиками, а Живкова - просто дураком. Кадар в осторожных выражениям предупредил Дубчека о неизбежности ввода войск ОВД, если ситуация в ЧССР не изменится. Дубчек не понял или не захотел поверить. В тот же день он получил письмо от Брежнева, в котором тот предостерегал его от негативного развития ситуации и предлагал (!) вернуться за стол переговоров. Дубчек ничего не ответил.

18 августа советским руководством было резонно принято окончательное решение о проведении операции 'Дунай' - вводе войск в Чехословакию. Собравший в тот день весь руководящий состав Вооруженных сил СССР маршал Гречко сказал:

'Я только что вернулся с заседания Политбюро. Принято решение на ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Это решение будет осуществлено, даже если оно приведет к третьей мировой войне'.

Подобная формулировка потрясает. Во-первых, советское руководство могло пойти на риск мировой войны только в случае крайней геополитической опасности, представляющей прямую и явную угрозу существованию СССР. Во-вторых,

вызывает уважение решимость политического и военного руководства 1960-1970-х годов.

20 августа Дубчек получил таинственный звонок из Москвы (из посольства ЧССР?), которым его предупредили о вторжении, и собравшийся президиум ЦК КПЧ шестью голосами против четырех принял воззвание к народу с осуждением возможной интервенции, при этом 'четверка' - прежде всего Алоис Индра и Васил Биляк - обвинили Дубчека в установлении 'культа личности'.

 

Внимание: 'Влтава-666', или Когда терпение лопается

 

В ночь с 20 на 21 августа в эфире прозвучал сигнал 'Влтава-666', и началась операция 'Дунай', руководил которой генерал армии Иван Григорьевич Павловский. Как отмечает известный специалист по военной истории Игорь Дроговоз, в августе 1968 года Советская армия в послевоенный период осуществила самую грандиозную по своим масштабам стратегическую военную акцию. Около 30 танковых и мотострелковых дивизий СССР и его союзников по ОВД за 36 часов оккупировали страну в центре Европы (например, в Афганистане СССР воевал силами лишь четырех дивизий). Всего в боевую готовность были приведены 70 дивизий ОВД.

Полумиллионный контингент, включая вспомогательные службы (численность собственно советского военного контингента составила 165 тысяч человек), 4600 танков пересекли границы ЧССР в двух десятках пунктов. 200-тысячная чехословацкая армия, считавшаяся одной из лучших в Европе, осталась в казармах и не оказала сопротивления, получив соответствующий приказ.

В 4.00 здание ЦК КПЧ было окружено советскими десантниками. В 6.00 советская танковая колонна подошла к генштабу, и он был взят под контроль, между 6.40 и 7.00 было взято и блокировано здание правительства, к 9.00 взяты под контроль почта, телеграф, радио- и телецентры. В 9.00 десантники вошли в кабинет Дубчека и заявили, что он под надежной охраной. Затем Дубчек, Черник, Смрковский и Кригель были арестованы агентами службы безопасности ЧССР, которой руководил генерал Шалгович (по официальной версии, покончил с собой в 1991 году), и переданы советской стороне. Главным лицом в ЧССР стал 'генерал Трофимов', который почему-то носил полковничью форму. Это был член Политбюро ЦК КПСС, заместитель председателя Совета министров и 'начальник Чехословакии' Кирилл Мазуров.

Если армия ЧССР не оказала сопротивления, то гражданское население, главным образом молодежь, устраивало акции гражданского неповиновения, митинги, блокировало шоссе, люди бросали в танки камни и бутылки с зажигательной смесью ('коктейль Молотова'), провоцировало солдат (главным образом советских), которые вели себя сдержанно. Представители других стран, испытывавшие к чехам давние 'братские' чувства и уважавшие 'орднунг', пресекали провокации огнем на поражение, и местное население это быстро уяснило. Кстати, именно эта 'братская' любовь стала причиной, по которой советское руководство отказалось от ввода в ЧССР уже приготовленных Ульбрихтом пяти дивизий (формальная причина: сегодня не 39-й год, в этом нет необходимости). Власти ГДР обиделись. Впрочем, небольшой восточногерманский контингент все же был введен в ЧССР и успел оставить по себе память.

Вообще войска ОВД получили приказ открывать только ответный огонь, и это правило в целом соблюдалось, хотя без эксцессов, естественно, не обошлось. По разным данным, во время операции 'Дунай' погибли (главным образом в результате несчастных случаев) от 100 до 300 чехов и словаков и примерно столько же солдат Советской армии. Официальные цифры советских потерь таковы: 11 военнослужащих погибли, в том числе один офицер, ранены и травмированы 87 военнослужащих, включая 19 офицеров, в авариях, при неосторожном обращении с оружием и т.п. погибли (а также умерли от болезней) 85 человек. Действительно, это был 'бархатный' ввод войск, ведь во время венгерских событий 1956 года погибли 669 военнослужащих и 1540 были ранены.

Вечером 21 августа все высшее руководство ЧССР на двух бронетранспортерах было доставлено в аэропорт и сначала вывезено в штаб Северной группы войск в Польшу, затем переправлено в Закарпатье, а оттуда в Москву на переговоры с советским руководством.

То, что лидеры ЧССР оказались за столом переговоров в Кремле, - заслуга Людвика Свободы. Руководители СССР не собирались ни о чем договариваться с Дубчеком и его командой: в глазах советских лидеров эти политики были полностью дискредитированы. В качестве участников переговоров Брежнев видел Свободу и министра национальной обороны генерала армии Мартина Дзура. Член ЦК КПЧ генерал Дзур умрет 15 января 1985 года от сердечной недостаточности. Это будет одна из четырех странных смертей министров обороны ОВД за короткий промежуток времени между декабрем 1984 года и январем 1985 года: член Политбюро ЦК КПСС маршал Дмитрий Устинов умер от сердечной недостаточности 20 декабря 1984 года; 2 декабря 1985 года та же участь постигла члена Политбюро СЕПГ, министра Национальной обороны ГДР генерала армии Хайнца Гофмана; а 15 декабря 1985 года не стало члена ЦК ВСРП, министра обороны Венгрии Иштвана Олаха.

Все восточноевропейские министры были лояльны по отношению к СССР, и их дружный уход с одинаковым диагнозом 'сердечная недостаточность' накануне антикоммунистических потрясений второй половины 1980-х годов не может не вызывать вопросы.

Появление Дубчека в Кремле - результат действия двух факторов: продолжающегося гражданского сопротивления в ЧССР и мужественной позиции 72-летнего президента Людвика Свободы. Не принадлежавший к лагерю реформаторов, вполне лояльный к СССР старый солдат Свобода поставил условие: арестованные руководители должны быть освобождены и принять участие в переговорах. Попытка оказать на него давление не удалась - Свобода, по некоторым сведениям, пригрозил самоубийством. К тому же поскольку советское руководство стремилось политически оформить ввод войск - иначе советское присутствие в ЧССР оказалось бы нелегитимным, - оно вынуждено было уступить. Арестованных не только пригласили в Кремль, но приняли с почестями как официальную делегацию.

В это же время в Праге на территории завода ЧКД (район Высочаны, отсюда название - Высочанский съезд) под охраной рабочей милиции состоялся чрезвычайный XIV съезд КПЧ. Он осудил интервенцию, потребовал вывода войск, обратился за помощью к мировому коммунистическому движению, но - и это очень важно - не потребовал выхода ЧССР из ОВД с ее дальнейшей нейтрализацией, а ведь эти лозунги были крайне популярны у 'прогрессистов'.

Не желая конфронтации, советское руководство сделало ответный ход, найдя асимметричный ответ: почти что блефуя, оно объявило о создании Революционного рабоче-крестьянского правительства, которое возглавили критики Дубчека - Индра и Биляк. Дубчеку дали понять, что если он и участники XIV съезда будут придерживаться жесткой позиции, то советское руководство договорится с его оппонентами. Кстати, все эти дипломатические ходы лишний раз показывают, насколько советское руководство стремилось избежать силового решения, а уж прибегнув к нему, хотело максимально смягчить его эффект.

После тяжелых четырехдневных переговоров, на которых чехословацкие представители находились по обе стороны баррикад, Дубчек со товарищи подписали соглашение, в котором одобряли ввод войск. Не поставил свою подпись лишь Кригель, пафосно заявив: 'Можете меня убить'. Естественно, его никто не тронул.

27 августа Дубчек уже был в Праге и, с трудом подбирая слова, обратился к народу. Он призвал верить ему и охарактеризовал все происходящее как временные меры. Так начиналась 'Пражская осень'.

 

'Осень, осень, ну давай у листьев спросим: где он, май, вечный май?'

 

Однако ситуация не становилась спокойнее. Национальное собрание объявило ввод войск нарушением хартии ООН. Впрочем, советскому руководству и так было ясно, что быстрой нормализации в ЧССР ожидать не приходится. Об этом прямо написал в ЦК КПСС генерал Алексей Епишев. В Праге и других крупных городах шли демонстрации с антикоммунистическими и антирусскими лозунгами. Стали возникать 'дубчековские клубы', молодежь активно вступала в КПЧ в знак поддержки ее курса: только в течение месяца после ввода войск в партию вступили 7199 человек, из них 63,8% - люди моложе 30 лет. Другой формой сопротивления стала эмиграция: 50 тысяч человек в течение первого месяца, 300 тысяч в целом. Учитывая складывающуюся ситуацию, советское руководство решило вывести большую часть войск - 25 дивизий - из ЧССР, 4 ноября они покинули страну. До 1991 года на территории ЧССР оставалась Центральная группа войск (ЦГВ) Советской армии (15-я гвардейская и 31-я танковая дивизии, 18-я и 30-я гвардейские и 48-я мотострелковые дивизии). Договор об этом был подписан 16 октября.

Чтобы прекратить выступления против советских войск, был разработан план 'Серый ястреб'. Как пишет Игорь Дроговоз, в случае массовых беспорядков в крупнейших городах он предполагал ввод 20 батальонов и, если необходимо, применение силы. Именно угроза 'взлета' 'Серого ястреба' предотвратила всеобщую политическую забастовку, назначенную на 31 декабря 1968 года. Командующий ЦГВ генерал-лейтенант Майоров сказал по этому поводу: 'Зная трусливые повадки правых, а также черты характера чехов и словаков (их говорливость и нерешительность), я был уверен, что наши превентивные меры и демонстративные действия дадут результат'. Постепенно сопротивление стало сходить на нет, просоветски настроенные члены КПЧ, противники 'прогрессистов', начали вытеснять своих оппонентов, растворяя их в своей массе ('тактика салями', как назвал ее Матьяш Ракоши, лидер венгерских коммунистов, активно применявший этот подход в Венгрии в 1947-1948 годах).

В 1969 году Дубчек был снят со своего поста (в 1970 году - исключен из партии). Его место занял Гусак. Черника на посту председателя правительства сменил Любомир Штроугал. 'Пражская осень' закончилась, началось то, что горе-реформаторы назвали 'зимой'. 'Заморозки пришли из Кремля' - так озаглавил свою книгу Млынарж. В СССР на вопрос о том, что надо сделать с Чехословакией, отвечали: 'Дуб убрать, чека оставить'.

В одном из своих выступлений Брежнев обосновал ввод войск ОВД в ЧССР следующим образом: когда в той или иной социалистической стране внутренние и внешние силы, враждебные социализму, пытаются реставрировать капитализм, когда социализм оказывается под угрозой в одной стране, это проблема не только данного народа и данной страны, но всех социалистических стран. На Западе лицемерно назвали это 'доктриной Брежнева'. Лицемерно, потому что в Уставе НАТО зафиксировано, что в случае дестабилизации положения в стране - члене НАТО, угрожающей дестабилизацией в других странах - членах НАТО, организация имеет право на военное вмешательство. СССР и еще четыре страны - члены ОВД поступили по отношению к ЧССР в соответствии именно с этим прагматическим принципом 'реальной политики' эпохи холодной войны.

Кроме того, США незамедлительно вводили и вводят свои войска в любую страну, сколь бы далеко она ни находилась (от Доминиканской республики и Никарагуа до Ирака и Афганистана), если там возникает угроза их интересам, и сами или совместно со своими сателлитами подавляют любое сопротивление. В работе 'Отдача', посвященной внешней политике США, Чалмерс Джонсон (русский читатель знает его потретьей части трилогии, которую открывает 'Отдача', - книге 'Немезида') прямо говорит об этом. Он пишет, что в феврале 1948 года, именно тогда, когда чехословацкие коммунисты в результате переворота пришли к власти, южнокорейские правые с помощью США утопили в крови восстание на острове Чэчжу, вырезав 30 тысяч человек. В 1980 году во время бескровных польских событий южнокорейские власти с одобрения США жестоко подавили восстание в Кванчжу, убив 3 тысячи человек. Так при чем здесь 'доктрина Брежнева', которую американцы и натовцы склоняют уже 40 лет, трактуя ее как 'проявление советского империализма'?

А теперь обратимся к официальной позиции западных государств по поводу чехословацких событий.

 

События в ЧССР и 'змеиный глас' Запада

 

На Западе за событиями в ЧССР с самого начала наблюдали с большой заинтересованностью. Еще не успело смениться руководство КПЧ на январском пленуме 1968 года, а в английской прессе появились статьи, в которых прогнозировались антисоветские выступления в СМИ. Откуда такая осведомленность?

От англичан не отставали немцы и французы: в феврале канцлер ФРГ Курт Кизингер заговорил о возможности экономической помощи возглавляемой новым руководством ЧССР, что встретило полное одобрение президента Франции Шарля де Голля. В апреле 1968 года во Франции было принято решение широко отметить 50-летие образования Чехословакии в связи с развитием ситуации в ЧССР. Поспешил отметиться и русофоб Збигнев Бжезинский, который предсказал - и в принципе не ошибся - влияние изменений в ЧССР на другие страны соцлагеря. Аналогичную мысль в июле 1968 года высказал министр иностранных дел Франции Мишель Дебре. Это значит, что руководство западных стран с самого начала рассматривало чехословацкие события как фактор, воздействующий на всю мировую социалистическую систему, как средство ее (и прежде всего СССР) прямого и/или косвенного ослабления.

Западные европейцы не уставали нахваливать чехов и словаков за их 'демократическую зрелость', а группа американских сенаторов вообще предложила вернуть Чехословакии ее золотой запас, оказать экономическую помощь и улучшить условия торговли. Однако европейскими руководителями высказывались и другие весьма интересные и показательные точки зрения, наглядно демонстрирующие реальные планы по поводу ЧССР и соцлагеря в целом. Так, канцлер Австрии Йозеф Клаус рекомендовал президенту США Линдону Джонсону не оказывать экономическую помощь ЧССР, так как нынешнее правительство ЧССР не справится с экономическими трудностями и ему на смену придет новое, еще более приемлемое для Запада, а вот тогда-то и следует протянуть руку помощи. Этот совет дорогого стоит. Во-первых, он с ясностью свидетельствует о том, что для значительной части западной верхушки власть Дубчека-Свободы, несмотря на все их реформы и 'социализм с человеческим лицом', не была вполне приемлемой, поскольку была недостаточно антисоветской и антикоммунистической и оставляла Чехословакию в соцлагере. Не демократические реформы и не 'человеческое лицо' интересовали Запад, а антисоветская и антикоммунистическая направленность политики ЧССР, возможный выход из ОВД и т.д.

Во-вторых, политика определенных кругов на Западе по отношению к ЧССР строилась на расчете весьма вероятной смены правительства на более прозападное. С ним-то и собирались работать над дальнейшим расшатыванием соцлагеря. ЧССР в этом плане отводилась роль первой доминошной косточки, падение которой должно было завалить весь ряд. Весьма интересен и показателен вывод, прозвучавший на заседании консультативного комитета Европейского совета, которое состоялось в Страсбурге уже после ввода войск ОВД в ЧССР. Там было заявлено, что ввод войск и сложившаяся в результате ситуация сломали восточноевропейскую стратегию совета, поскольку предполагалось, что именно Чехословакия станет главным посредником в отношениях между Западной и Восточной Европой. По сути, речь идет о том, что именно стремительно розовеющей Чехословакии отводилась роль плацдарма для проникновения Запада в соцлагерь. Планы сорвались, и расширение контактов Западной Европой (прежде всего ФРГ) с СССР пошло на советских условиях.

Разумеется, попытка начать развал соцлагеря с помощью чехословацкого 'клина', рассекающего Восточную Европу почти посередине и выводящего к советской границе, - это программа-максимум. Когда-то Константин Леонтьев заметил, что чехи - это то оружие, которое славяне отбили у Запада и против него же направили. Программа-максимум была ориентирована на то, чтобы направить это 'оружие' вспять - против славян, против СССР, против русских. Программа-минимум была ориентирована на достижение той же цели, только более 'мягким' образом и более длинным путем. Запад надеялся спровоцировать СССР на ввод войск со всеми вытекающими последствиями для СССР, соцлагеря и мирового коммунистического движения. Но для этого нужно было, с одной стороны, обострять ситуацию в самой Чехословакии, а с другой - всячески показывать Советскому Союзу, что в случае военной интервенции Запад, и прежде всего США, пальцем не пошевельнут, поскольку речь идет о традиционной зоне советского влияния и советских интересов.

США внешне вели себя весьма сдержанно. С самого начала активно выражая общую симпатию изменениям в ЧССР, особенно во встречах с представителями этой страны, американские политики давали понять советской стороне, что Восточная Европа - это сфера интересов СССР, а потому этот регион не станет причиной для столкновения двух сверхдержав. Официально такая позиция была зафиксирована в начале мая 1968 года на конференции Американской ассамблеи.

По мере обострения ситуации в ЧССР позиция невмешательства США в случае силового решения чехословацкой проблемы подчеркивалась все настойчивее. Между

25 июля и 5 августа американские официальные лица и политики как по команде делают ряд заявлений, смысл которых - невмешательство США в советско-чехословацкие отношения, поскольку это внутренние дела этих стран. Показательно, что американские заявления такого рода активно зазвучали еще до того, как был решен вопрос о вводе войск. Нельзя не согласиться с Игорем Орликом, который заметил: 'До решения о вводе войск в Чехословакию было еще далеко, а в западных столицах уже заявляли о своем невмешательстве в случае военной акции против Праги'.

В своем выступлении 27 июля Ричард Никсон заявил, что улучшение отношений с СССР необходимо, несмотря ни на что, и что именно такой курс он будет проводить в случае избрания его президентом. Так оно и произошло: советская интервенция в ЧССР не помешала США пойти в 1971-1972 годах на детант с СССР. Уже в августе 1968 года, когда советские танки шли по Праге, госсекретарь США Дин Раск выступал с речью, в которой говорил о прогрессе в советско-американских отношениях.

Существует вполне достоверная информация о том, что на вопрос Брежнева о том, признают ли США ялтинские договоренности, президент Джонсон ответил, что в отношении Румынии и ЧССР - полностью, то есть эти страны считались зоной, находящейся под контролем СССР. Поэтому Брежнев мог сказать чехословацким товарищам: 'Война из-за вас не начнется', - хотя до конца не был в этом уверен.

Неудивительно, что американский исследователь Иржи Валента с горечью заключил, что именно хорошо разрекламированная американцами политика невмешательства, которую Валента характеризует как политику безразличия, поощрила интервенционистский выбор СССР: 'Если бы США не рекламировали своей политики невмешательства, то вторжения могло бы не быть'.

Наивный Валента! Во-первых, ОВД ввел бы свои войска в любом случае (вспомним слова Гречко, и американцы это хорошо понимали), тем более что Америка увязла во Вьетнаме и летом 1968 года еще не успела прийти в себя от шока, связанного с вьетнамским наступлением 'Тет'. Я уже не говорю об экономических трудностях США в этом году, когда, как верно отметил Александр Саломатин, США проиграли экономическое соревнование с СССР и были вынуждены пойти на экономический симбиоз с Китаем и на политический детант с СССР. Во-вторых, США для того и рекламировали свое невмешательство, чтобы ввод войск состоялся (политический вариант 'стратегии непрямых действий').

Американцы могли бы просто сдержанно молчать, как это приличествует в таких случаях великой державе, но нет же, поспешили с громкими заявлениями, когда вопрос о вводе войск еще не стоял на повестке дня советского руководства. Первыми о такой возможности заговорили руководители именно западных стран. Какая трогательная 'забота' о советских интересах!

Но зато когда войска были введены, Запад использовал этот повод по полной программе. И правые, и левые закричали о 'советском империализме', а Госдеп США даже разработал специнструкцию для посольств США, в которой указывалось, как те должны использовать различные международные встречи (конференции и т.д.) для развертывания кампании дискредитации СССР. Еще больше старались европейские левые. На долгие годы ввод войск в Чехословакию стал одним из важнейших пунктов в стандартных обвинениях СССР в империализме.

Одно дело - декларации о невмешательстве в зону чужих интересов, другое дело - реальность холодной войны, тайные сражения которой велись именно в таких зонах. Восточная Европа была одной из важнейших досок мировых шахмат холодной войны с самого ее начала. Чехословацкие события следует рассматривать в контексте растянувшейся на четыре десятилетия восточноевропейской партии Запада против СССР. Именно этот контекст позволяет лучше понять суть 'Пражской весны', ее значение и роль в холодной войне, ее результаты различной срочности для развития мировой соцсистемы и крушения последней в конце 1980-х годов.

События в ЧССР занимают ключевое место в многоходовке, затеянной в конце 1940-х годов Западом и рассчитанной на многолетнюю - на несколько десятилетий - перспективу. Многоходовке, завершившейся победой Запада в глобальной психоисторической ('психоментальной' - Айзек Азимов) войне.

Дебютом восточноевропейской партии западных спецслужб можно считать операцию 'Сплит' (Split - 'Раскол', 'Расцепляющий фактор') 1948-1950 годов. Главной задачей операции было скомпрометировать СССР и местные компартии в глазах восточноевропейцев, в массе своей приветствовавших Красную армию как освободительницу от фашизма и его местных союзников и агентов. Суть операции заключалась в следующем. После окончания войны в руководстве восточноевропейских компартий было два крыла, которые на Западе характеризовали как 'сталинистов' (сторонники жесткого, репрессивного курса) и 'националистов' (сторонники более мягкого курса, учитывающего к тому же национальные особенности).

Многие американские политики считали необходимым поддержать 'националистов'. Иной была позиция шефа ЦРУ Аллена Даллеса. Он полагал, что 'мягкие' коммунисты могут сделать коммунизм, особенно по контрасту с фашизмом, более или менее приемлемым для основной массы населения. Отсюда вывод: 'националисты' должны быть уничтожены, причем руками самих же коммунистов и СССР, руководящие позиции должны занять 'сталинисты'.

В результате восточноевропейский коммунизм стартует со 'сталинистским лицом', что породит сопротивление ему, заложит под него бомбу замедленного действия и подорвет доверие к СССР.

Реализацией этого плана и стала жестокая и кровавая операция Split: были сфабрикованы документы о том, что часть руководства восточноевропейских компартий активно сотрудничает с английской разведкой и ЦРУ. Речь, конечно же, шла об умеренных 'националистах', в частности о генсеке КПЧ Рудольфе Сланском, министре внутренних дел Венгрии Ласло Райке, заместителе премьер-министра Болгарии Тайчо Костове, генеральном секретаре польской компартии Владиславе Гомулке и, естественно, их окружении.

Эти документы были подброшены советской разведке с помощью предложившего свои услуги американской разведке полковника польской службы безопасности Йозефа Святло (кстати, именно он впоследствии арестовывал Гомулку) и косвенно - через бывшего американского дипломата, двойного агента Ноэля Хэвилэнда Филда. Сталин поверил, и по Восточной Европе прокатилась волна репрессий, большая часть арестованных и судимых были расстреляны (хотя имелись и исключения, например Гомулка, который был выпущен из тюрьмы и возглавил Польшу в 1956 году). Как отмечает Эдуард Макаревич, автор предисловия к исследованию Стивена Стюарта 'Операция 'Раскол', 'жестокие репрессии смели со сцены в странах Восточной Европы тех коммунистических лидеров, которые могли бы строить свой социализм, социализм с венгерским, чехословацким, болгарским или польским лицом. Но получилось так, что везде строился сталинский социализм. Что потом и привело сначала к волнениям познаньских рабочих в Польше в 1956 году, а потом, в конце 70-х, - к движению 'Солидарность', к восстанию в Венгрии в 1956 году, к 'бархатной' революции в Чехословакии в 1968 году'. Восточная Европа на какое-то время превратилась в приложение к СССР, в площадку для жестоких игр тайных полиций, что и вызвало отдачу в 1956 и 1968 годах.

Если 'Раскол' был дебютом в игре американских и английских спецслужб в Восточной Европе, то миттельшпиль начался венгерскими событиями 1956 года, а закончился Чехословакией-68. Это двенадцатилетие сыграло огромную долгосрочную роль в подрыве позиций СССР в Восточной Европе, в расколе мирового коммунистического движения (МКД), в занятии многими левыми на Западе антисоветских и/или антикоммунистических позиций. Ни в 1956 году в Венгрии, ни в 1968 году в Чехословакии Запад не достиг тех непосредственных политических задач, которые ставил: Венгрия и ЧССР остались внутри соцлагеря, Организации Варшавского договора (ОВД), контрреволюция была разгромлена, вслед за событиями наступила политическая стабилизация. Однако с точки зрения психоисторической - а холодная война была прежде всего войной психоисторической, 'психоментальной' и именно как таковая была выиграна Западом - связка событий 'Будапешт-56 - Прага-68' сыграла значительную роль в успехе Запада.

Разумеется, это выявилось в среднесрочной и особенно долгосрочной перспективе. Но психоисторическая война и есть долгосрочная война, и успехи в ней, как правило, могут быть только долгосрочными, поскольку цели и мишени в этой войне - не живые люди, а социальные группы (прежде всего интеллектуалы), кластеры массового сознания. В этом плане холодная (глобальная психоисторическая) война больше похожа даже не на шахматы, а на японскую стратегическую игру го. Этот долгосрочный системный характер холодной войны как самой настоящей войны так и не был понят советским руководством - не случайно у нас холодная война писалась в кавычках и с маленькой буквы (в настоящее время, правда, исчезли кавычки), а на Западе - с прописной и без кавычек. Боролись с угрозой 'горячей' войны и собственным пацифизмом помогали противнику разгромить себя в холодной войне.

Для Запада холодная война вообще и в Восточной Европе в частности не имела сроков - она должна была вестись до уничтожения СССР (а по сути - России, то есть холодная война продолжается и сегодня). Суть холодной войны очень хорошо видна по операции (и стратегии) 'Лиотэ', запущенной в 1950-е годы без определения срока окончания. Луи-Жубер-Гонзальв Лиотэ - французский маршал, служивший в колониальном Алжире. Когда его утомила жара, он приказал насадить деревья, чтобы обеспечить тень. Когда ему сказали, что деревья вырастут лет эдак через пятьдесят, Лиотэ ответил, что именно поэтому начинать следует тотчас.

Целью операции 'Лиотэ' были поиск и использование уязвимых мест и противоречий в руководстве СССР и других соцстран, целенаправленное воздействие на выбранные объекты (руководство, интеллигенция, крестьянство и т.д.) путем психологической обработки и дезинформации. Например, в 1954 году, как отмечает Сергей Порохов, в рамках 'Лиотэ' началось проведение сразу трех акций: 'Акнэ' - работа над усилением разногласий в советском руководстве после смерти Сталина; 'Риббанд' - противодействие модернизации подводного флота СССР; 'Сплинтер' - работа на обострение противоречий между партией, с одной стороны, и армией и МВД - с другой. В конце 1950-х годов была запущена операция по усилению и обострению противоречий между руководством СССР и КНР. Многое из задуманного британскими спецслужбами (операция 'Лиотэ' была прежде всего их проектом) осуществилось.

Операция 'Лиотэ' планировалась как постоянная и непрерывная: 'Совершенно бесполезно ожидать немедленных или осязаемых результатов ранее чем через несколько лет. <...> Процесс воздействия на объект в большинстве случаев будет занимать годы и даже десятилетия'. Одним из таких объектов долгосрочного воздействия была Восточная Европа. В дебюте - операция 'Сплит' - удар был нанесен по региону в целом, а для миттельшпиля выбирались отдельные страны - Венгрия, а затем ЧССР.

Разумеется, в Венгрии в середине 1950-х годов существовало серьезное недовольство режимом. Однако не всякое недовольство приводит к восстанию - для него в качестве необходимого условия потребны организация, деньги и информация. Венгерские события продемонстрировали исключительно высокий уровень обеспечения этими необходимыми условиями, причем обеспечения с Запада, о чем впоследствии откровенно писали и вспоминали бывшие сотрудники ЦРУ. Денежные потоки шли с Запада через Вену. Тем же путем шло оружие.

Было подготовлено хорошо организованное ядро движения и, что не менее важно, хорошо информированное: так, у членов этого ядра были списки сотрудников госбезопасности, адреса проживания многих из них. Оставалось лишь разжечь и направить толпу, которая убивала и вешала этих сотрудников и вообще коммунистов. Хорошо был отработан и такой элемент информационной войны (и управляемого хаоса), как освещение венгерских событий в западных СМИ (при активной роли западных журналистов в самой Венгрии). Эти СМИ, с одной стороны, ничего не писали о зверствах со стороны восставших и в то же время создавали у них впечатление, что 'Запад поможет' - без такой надежды трудно представить себе восстание - оно меньше всего походило на бунт отчаяния. С другой стороны, черными красками рисовали действия усмирявших восстание венгерских властей и советских войск.

Впрочем, в организации венгерских событий есть еще один запутанный след, который ведет не на Запад, а на Восток - в Москву. Есть версия, что значительную роль в провоцировании венгерских событий сыграла некая группа в руководстве КПСС, подготовившая доклад Хрущева о 'культе личности' на ХХ съезде, и что представитель или представители данной группы находились в самом Будапеште в 1956 году. Действовала ли эта группа в союзе с Западом или же она решала сугубо свои внутрикоммунистические задачи и налицо совпадение краткосрочных целей - волновой резонанс, - неясно. В любом случае наличие такой группы проливает свет на многие темные пятна венгерских и более поздних событий. Но это к слову, и главной сути приведенная версия не меняет: венгерские события 1956 года, имея под собой объективную местную основу (из ничего ничего не бывает), организовывались и направлялись из-за рубежа.

Это была попытка Запада использовать недовольство населения и просчеты венгерского руководства в своих системных и геополитических целях. Даже в случае провала программы-максимум - откола Венгрии от соцсодружества - Запад получал крупный морально-политический выигрыш. Вместе с докладом Хрущева венгерские события стали двойным ударом невиданной силы как по соцлагерю, так и по МКД - мощному мировому оружию СССР, положив начало его расколу. В то же время решительность действий СССР на десяток с лишним лет охладила пыл западных спецслужб и заставила их искать иные, чем Венгрия (в которой либерализация режима под руководством Яноша Кадара - на Западе это называли 'гуляш-социализм' - продвинулась уже в 1960-е годы достаточно далеко по меркам соцлагеря), слабые звенья.

В середине 1960-х годов таким слабым звеном и стала Чехословакия (конец миттельшпиля, который нанес мощнейший удар по МКД, поставив точку во многих процессах, начавшихся после подавления венгерского восстания), а на рубеже 1970-1980-х годов - Польша, событиями в которой начался восточноевропейский эндшпиль, завершившийся в 1989 году, после того как на Мальте Горбачев сдал американцам все, даже то, что не просили, включая Восточную Европу. И таким образом де-факто похоронил ялтинский мир, результаты, достигнутые Советским Союзом в Великой Отечественной войне ценою миллионов жизней.

 

'Ступай, отравленная сталь,  по назначенью',

или Теория коммуниста Грамши как оружие антикоммунистов

 

Чехословацкие события существенно отличаются от венгерских. В ЧССР была избрана тактика не восстания, не лобового столкновения (Венгрия-56 показала, что это не проходит: у СССР броня крепка и танки быстры, к тому же чехи и словаки - не венгры), а 'мирных реформ' с акцентом на то, что Антонио Грамши назвал бы 'подрыв культурной гегемонии' власти. Такой подход предполагает активную роль определенным образом подготовленных и/или обработанных интеллектуалов.

Как писал в работе 'Другая Европа. Кризис и конец коммунизма' Жак Рупник, 'Пражская весна' знаменует апогей 'ревизионизма' в соцлагере, кульминацию конфликта между критически настроенными интеллектуалами и властью, апофеоз политического влияния интеллектуалов, занявших пространство между партией (КПЧ) и народом.

Рупник заметил очень важную вещь. Он говорил о том, что в ЧССР наряду с руководством КПЧ, по сути, сформировался еще один, во многом альтернативный центр власти - критически (то есть антикоммунистически) настроенные интеллектуалы. Их роль в чехословацком обществе он называл 'триумфом', 'апофеозом' влияния на общество, на события. Вопрос в том, кто влиял на самих интеллектуалов, способствовал их оргкристаллизации, поддерживал финансово. Ведь мы помним, как в начале 1968 года будто грибы после дождя сразу возникло большое количество общественно-политических клубов - готовая матрица антикоммунистического движения, давления на 'центристов', а в перспективе - выдавливания их и замены другими. Вспомним также фразу Клауса о том, что помогать надо другому, более приемлемому для Запада правительству, которое придет на смену Дубчеку-Свободе.

В отличие от Венгрии, где не удалась тактика 'революционного перелома', в ЧССР в рамках холодной войны была применена тактика 'эволюционного перелома'. Тем более что ХХ съезд подарил всем антикоммунистам мощное оружие - антисталинизм, десталинизацию. Теперь и по компартиям, и по соцсистеме можно было наносить удары, прикрываясь целями и задачами десталинизации, отождествляя социализм/коммунизм со сталинизмом и навешивая этот ярлык на любого оппонента.

Политические и психологические технологии использования интеллектуалов в антисистемных целях, манипуляции ими были хорошо проработаны во время майских событий 1968 года во Франции ('студенческая революция'). Эти события показали, как легко интеллектуалов (студентов и преподавателей) можно превратить в послушную толпу.

События в Чехословакии имели иную природу, чем французский май, - здесь ставки были выше и подготовка велась дольше. При том что в целом работу западных спецслужб с интеллектуалами в ЧССР можно оценить довольно высоко, необходимо отметить еще один фактор, способствовавший их успеху. Если западные, особенно англоамериканские, спецслужбы, активно используя, как прямо, так и в качестве 'слепых агентов', левых, совершенствовали сферу интеллектуальной борьбы, работали с интеллектуалами, советское руководство, по сути, ничего не делало в этом направлении.

Марксистская теоретическая мысль в СССР в послевоенный период не развивалась (а ведь предупреждал Сталин: 'Без теории нам смерть, смерть, смерть'), все более костенела, превращаясь в набор оторванных от жизни догм. Мало того что для советского обществоведения реальный научный анализ советского общества был затабуирован, оно, по сути, перестало самостоятельно изучать Запад, как это делалось в 1920-1930-е годы, трактуя его с помощью устаревших схем и фактически не понимая, куда и как он движется, где его сильные и уязвимые места, - долдонили про империализм и тем самым обрекали себя на поражение в интеллектуальной схватке, когда небольшая, хорошо организованная группа интеллектуалов, поддержанная Западом, выглядит намного более убедительно и привлекательно, чем 'партийные интеллектуалы-идеологи' с их замшелыми, заскорузлыми схемами.

В 1968 году наличие воли позволило руководству СССР переломить ситуацию в Чехословакии. В 1980-е годы, когда воли уже не было и многое определялось в схватке на интеллектуально-идеологической, психоисторической арене, коммунизм потерпел поражение - даже идеологи перебежали в стан врага. Поскольку, во-первых, ничего не могли противопоставить ему в плане идей, во-вторых, западная теория внешне выглядела намного привлекательнее марксистской, а понять, что скрывается за ее фасадом, у тупых советских идеологов-ренегатов не было ни умения, ни желания. Западные интеллектуалы и их 'пятая колонна' в соцлагере в 1980-е годы оказались сильнее.

И все же, как показали чехословацкие события, интеллектуалы сами по себе не могут опрокинуть систему, необходима поддержка более широких слоев, прежде всего - рабочего класса, а следовательно, нужно работать с ним. Пожалуй, это был главный вывод, который сделали соответствующие западные службы, задействованные в психоисторической войне. Поэтому, не прекращая работы с интеллигенцией, в том числе и в СССР, они начали активно разрабатывать рабочий класс. Наиболее подходящей страной оказалась Польша (начало - 1970 год, первые результаты - в самом конце 1970-х; своеобразный 12-летний цикл - 1956-1968-1980 годы).

Причин польского выбора несколько: роль католицизма, польского национализма, замешенного на русофобии, наличие сплоченных и наиболее хорошо организуемых отрядов рабочего класса - портовые рабочие (Гданьск) и шахтеры. И наконец, факт отсутствия в Польше сколько-нибудь значительной интеллектуальной элиты вообще и антикоммунистической интеллектуальной элиты в частности. Впрочем, в Польше место светской интеллектуальной элиты заняли представители Католической церкви. Таким образом, после Праги-68 Запад в расшатывании соцсистемы вернулся к тактике Будапешта-56 (национализм, религия), но с серьезной модификацией: упор на рабочий класс, на создание антикоммунистического рабочего движения, направленного против системы, против Польской объединенной рабочей партии - 'ступай, отравленная сталь, по назначенью'. Можно сказать, что события в Чехословакии эмпирическим путем вывели Запад на верную социальную стратегию борьбы с коммунизмом. По крайней мере в Польше она сработала, а Польша стала той первой костяшкой, которая если не завалила соцлагерь по принципу домино, то весьма способствовала этому. Здесь мы подходим к вопросу о результатах и последствиях ввода войск ОВД в ЧССР.

 

'Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется':

результаты ввода войск в ЧССР без предвидения и без благодати

 

Краткосрочный результат ввода войск в ЧССР был, безусловно, положительным для соцсистемы: почти в самом начале была пресечена попытка дестабилизации социалистического лагеря, не допущено ухудшение европейских и мировых геополитических позиций соцлагеря в целом и главным образом СССР.

В связи с этим нельзя согласиться с мнением тех, кто считает, что ввод войск ОВД в ЧССР нанес серьезный ущерб позициям СССР в мировой политике, осложнив отношения с Западом. Если бы это было так, то не было бы никакого детанта уже в начале 1970-х, всего через два-три года после чехословацких событий. В мировой политике, то есть борьбе, прочные позиции обеспечиваются примерным военно-стратегическим паритетом - наличием силы, а не холуйскими улыбками до ушей и готовностью соглашаться, подквакивать сильным и кланяться. Именно последние качества активно демонстрировали горбачевский СССР и постсоветская Россия, особенно в 1990-е годы. Результат - резкое, катастрофическое ослабление позиций на мировой арене, геополитическое поражение.

Именно жесткая позиция СССР, занятая во время чехословацкого кризиса, стала, как это ни парадоксально на первый взгляд, одним из факторов, приблизивших детант, то есть разрядку напряженности на уровне государств. На другом уровне - надгосударственном, наднациональном - под видом сближения с СССР с конца 1960-х годов начала реализовываться принципиально новая стратегия борьбы с соцлагерем - удушение в объятиях. Военная мощь и мастерство, проявленные СССР при вводе войск в ЧССР, были фактором, обусловившим как разрядку, так и этот поворот. В основе того и другого лежал страх, и здесь напрашивается аналогия с 1849-1850 годами, когда военная мощь, продемонстрированная Россией Николая I, которая осуществила ввод войск в Австро-Венгрию и спасла ее, подавив венгерское восстание, вызвала такой страх на Западе, прежде всего в Великобритании, что ответной реакцией стал самый настоящий крестовый поход Запада во главе с Великобританией против России - Крымская война.

Крестовый поход против СССР, начатый на рубеже 1960-1970-х годов наднациональными и во многом специально для этого похода и созданными структурами ('Трехсторонняя комиссия' и др.), был не военным, а прежде всего информационно-экономическим - брежневский СССР стоял на неизмеримо более прочном фундаменте, чем николаевская Россия, - на сталинском, а потому ни военным путем, ни с помощью изматывающей гонки вооружений победить его было невозможно. Отсюда - выбор Запада в пользу информационно-экономического удушения в объятиях. Этот крестовый поход, как и Крымская война, увенчался победой Запада, но далеко не сразу, а спустя два десятилетия. И какую-то свою роль сыграли в этом долгосрочные последствия ввода войск в Чехословакию - те последствия, результаты которых в полной мере стали проявляться с конца 1970-х годов, совпав с усилением западного наступления, с одной стороны, и нарастанием структурного кризиса в СССР (в 1980-е горбачевщина превратит его в системный) - с другой.

Главные негативные последствия ввода войск в ЧССР касались не наших отношений с Западом, а ситуации в мировом коммунистическом и - более широко - в левом движении и в Восточной Европе, прежде всего в Чехословакии, где среди населения стали активно распространяться антисоциалистические и антирусские настроения, и в принципе чехословаков можно понять. В этом плане ввод войск ОВД в ЧССР был пирровой победой.

Прежде всего он привел к двойному обострению, если не двойному расколу - между частью мирового левого и МКД, с одной стороны, и расколу внутри самого МКД (из 88 компартий мира только 10 безоговорочно поддержали действия ОВД) - с другой. Если ХХ съезд КПСС стал фактором раскола, упрощенно говоря, между европейской и азиатской частями МКД, то чехословацкие события раскололи уже европейский сегмент МКД. Еврокоммунизм французской, итальянской и испанской компартий 1970-х годов - это ответ и на внутрикапиталистические изменения, и на межсистемные отношения (детант), и на ввод войск в Чехословакию. Еще в июле - начале августа 1968 года руководители компартий Франции (Вальдек Роше), Италии (Луиджи Лонго), Испании (Сантьяго Каррильо) предупредили советское руководство о недопустимости силового решения, о том, сколь негативными могут быть последствия.

После августа-68 среди западных левых интеллектуалов - традиционного внутрикапиталистического союзника СССР по таким вопросам, как критика империализма, борьба за мир и т.п., - стал активно распространяться антисоветизм. Именно левые интеллектуалы, многие из которых в 1970-1980-е годы либо поправели, либо просто перешли в правый лагерь, стали активно создавать образ СССР как обычной империалистической державы. После 1968 года СССР в глазах многих, если не большинства, левых окончательно утратил ореол революционности и антисистемности, окончательно перестал быть воплощением царства свободы, справедливости и социальных экспериментов, чему способствовали и внутренние социальные (квазиклассовые) изменения в самом Советском Союзе.

Если до миттельшпиля 1956-1968 годов СССР в лице компартий и левого движения активно присутствовал во внутренних политических играх Запада (о 1920-х - начале 1950-х годов я уже и не говорю), то после 1968 года он оказался почти вытолкнут из этой зоны, превратился главным образом во внешнюю силу. В немалой степени этому способствовал и послевоенный экономический подъем на Западе в 1945-1968/1973 годах - 'славное тридцатилетие', совпавшее с повышательной волной кондратьевского цикла. К тому же СССР утратил системно-революционные антиимпериалистические характеристики и превратился (даже в глазах левых) не только в противника 'социализма с человеческим лицом', но и в геополитического противника Запада, каким была царская Россия. В связи с этим быстро вспомнили о социокультурном, религиозно-цивилизационном отличии России от Запада.

Это была та благоприятная почва, в которой хорошо проросли семена, брошенные 'ударниками' холодной войны по обе стороны океана - от 'империи зла' Рональда Рейгана и успешной провокации ЦРУ с корейским 'Боингом' до 'Архипелага ГУЛАГ' Александра Солженицына. Ну а ввод советских войск в Афганистан, куда дряхлое полуадекватное руководство СССР ловко заманили англосаксы (не исключено, что во взаимодействии с агентами влияния на самом верху советской властной пирамиды), стал последним мазком, завершившим новый образ СССР как реинкарнации Российской империи. Весьма показательный факт: по воспоминаниям сотрудников советской разведки, в 1970-е годы, по сути, прекратилось сотрудничество с ней западных людей по идейным соображениям - теперь только на основе денег или шантажа.

По инерции период 1968-1975 (или даже 1968-1979) годов еще был продолжением советских внешнеполитических успехов предыдущего периода. В начале 1970-х годов Запад пошел на детант, причем по многим пунктам на советских условиях. 1975 год стал триумфом - как оказалось, последним - советской внешней политики и дипломатии. Была одержана победа над США во Вьетнаме, а на Хельсинкском совещании Запад (США), по сути, признал ялтинскую систему, то есть мировое устройство послевоенной эпохи. По иронии Истории - сова Минервы вылетает в сумерки - произошло это под самый занавес послевоенной эпохи: 1975 год стал последним годом послевоенной эпохи, конец которой растянулся на семь лет - между Прагой и Хельсинки. Начиналась новая эпоха, в которой, как оказалось, ни ялтинской системе, ни СССР места не было.

Советское руководство - продукт послевоенного времени - не уловило начала новой эпохи, продолжая по инерции и по старинке курс второй половины 1960-х - первой половины 1970-х годов.

А тем временем Запад, прежде всего США, испытав болезненный шок неудач и поражений ('студенческая революция' 1968-1970 годов, нарастающие экономические и политические трудности, военно-политическое поражение во Вьетнаме), начал перестройку.

В отличие от советской перестройки западная удалась. К власти пришла молодая и хищная фракция мирового капиталистического класса - корпоратократия, в политической и интеллектуальной обслуге которой было немало бывших (разочаровавшихся) левых, ненавидевших коммунизм, СССР и все с ним связанное так, как могут ненавидеть только ренегаты.

Корпоратократия разгромила Советский Союз за три пятилетки: в 1975-1980 годах она провела активную психинформподготовку, в 1981-1985 годах устроила новый виток холодной войны. Последний, хотя во многих отношениях был имитацией и блефом, настолько напряг США, что они чуть не рухнули в 1987 году, но СССР не мог использовать представившегося случая - прозападная горбачевская команда считала себя заранее проигравшей. Ну а в 1986-1990 годах был осуществлен разгром СССР при самом активном участии номенклатурно-интеллектуальной колонны, которая начала формироваться с середины 1950-х, а закончила в 1968-1973 годах, то есть во время чехословацких событий и медового месяца детанта.

'Пражская весна' и ее финал в августе 1968 года стали важным этапом в окончательной кристаллизации антисоветского сегмента в самом советском обществе, и это тоже один из косвенных результатов чехословацких событий. Они действительно оказали серьезное влияние на соцлагерь и на ситуацию в СССР. Причем типологически внутренние результаты похожи на внешние: укрепление системы в краткосрочной перспективе, как и ослабление в средне- и долгосрочной перспективе (консолидация либеральной фракции номенклатуры, стремящейся к превращению в квазикласс (квазибуржуазию), либеральной (прозападной) интеллигенции, стремящейся превратиться в культур- и медиабуржуазию, привели к росту антисоветизма в этой социальной среде, что, естественно, не усиливало позиции СССР в борьбе на мировой арене).

Сразу же после чехословацких событий либеральные (по сути - прозападные) тона в идейно-художественной жизни СССР были приглушены. Были сделаны попытки уйти от огульного очернения Сталина и сталинской эпохи в духе примитивного хрущевского доклада на ХХ съезде. Либералы, естественно, расценили это как попытку реабилитации Сталина - плохо понимая собственную страну и суть строя, от которого кормились, они не поняли, что брежневский режим намного дальше ушел от сталинизма, чем хрущевский, и что ни о какой реставрации сталинизма речи быть не может.

В феврале-марте 1969 года журнал 'Коммунист' печатает статьи о Сталине, где ему воздается должное как выдающемуся руководителю, где критикуется очернение сталинского периода истории СССР. В декабре 1969 года 'Правда' публикует статью к 90-летию со дня рождения Сталина. Меняется руководство некоторых литературно-художественных и публицистических изданий. Несколько жестче становится цензура, наиболее конъюнктурные 'либералы' навостряют лыжи в противоположный лагерь, ссучиваются или как минимум начинают 'колебаться с курсом партии'.

Во время горбачевщины они дружно побегут назад и без всяких колебаний станут трубадурами сначала 'демократического социализма', а затем - с 1993 года - антидемократического криминального капитализма.

В конце 1969 года в журнале 'Октябрь' публикуется ненавидимый совлибералами роман 'Чего же ты хочешь?' Всеволода Кочетова. Роман о том, как западные спецслужбы ведут психологическую (психоментальную) обработку советской интеллигенции, по сути, разлагают ее, превращают в антисистемный элемент: 'Разложение, подпиливание идеологических, моральных устоев советского общества - вот на что в Лондоне <...> решили потратить несколько десятков фунтов стерлингов'. Роман Кочетова был навеян событиями в ЧССР. Автор увидел в СССР ряд тенденций, которые обнажила в чехословацком обществе 'Пражская весна'.

Совлибералы обвинили Кочетова в конструировании образа врага, в антизападничестве, в сталинизме, в призывах к повторению 1937 года (что, конечно же, не соответствовало содержанию романа). Но ведь именно о необходимости разложения морально-идеологических и культурно-психологических устоев советского общества, и прежде всего его верхушки, постоянно говорили с конца 1940-х - начала 1950-х годов западные спецы по информационно-психологической войне - говорили и делали, а Кочетов показал, как это делалось, ему бы только к Лондону добавить Вашингтон и многократно увеличить сумму. Кстати, после окончания холодной войны наши бывшие противники откровенно признавали, какие огромные суммы были потрачены на подрыв советского общества и как все это окупилось после 1991 года. Так что прав оказался Кочетов, причем не только в этом, но и во многом другом.

Всеволод Кочетов верно обратил внимание на две вещи и предсказал развитие событий - обуржуазивание компартий Запада, прежде всего итальянской, и использование детанта в качестве убаюкивающего средства противниками СССР на мировой арене. И действительно, разрядка нужна была Западу, прежде всего США, - и западные лидеры впоследствии прямо об этом говорили - в качестве, во-первых, передышки в результате тяжело складывающейся для наиболее развитых стран Запада ситуации конца 1960-х - первой половины 1970-х годов; во-вторых, в качестве отвлекающего, расслабляющего маневра, акции прикрытия для подготовки решающего удара - эдакого НЭПа в мировом масштабе, когда в качестве большевиков выступает мировой капиталистический класс, а сами большевики (СССР) - в качестве русского крестьянства 1920-х годов.

Пройдет всего лишь несколько лет, и детантных 'добрых следователей' Ричарда Никсона, Джеральда Форда и Джимми Картера сменит 'злой следователь' Рональд Рейган, который и околпачит Горбачева и его команду с их же помощью, а возможно, и желанием. Стыковка в космосе кораблей 'Союз' и 'Аполлон' была тем, что Александр Галич называл 'это, рыжий, все на публику'.

В качестве символа гораздо ближе к сути дела была хоккейная серия СССР-Канада 1972 года, которую СССР проиграл (четыре поражения, три победы, одна ничья при соотношении забитых и пропущенных шайб 32:31 в нашу пользу). Особенно символично то, что победную шайбу североамериканцы забросили на последней минуте последнего матча серии, ну прямо ситуация осени 1987 года, когда, казалось, США летят в экономическую пропасть, куда столкнула их 'рейганомика' с ее 'военным кейнсианством', и им уже не выбраться.

Чехословацкие события были пробным камнем двойного назначения: прощупать СССР, его новое - послехрущевское и послекарибское - руководство на прочность и, если получится, отбить Чехословакию; если не получится, то спровоцировать СССР на ввод войск и заложить бомбу замедленного действия по методе операции 'Раскол'. Сработал второй вариант, и, к сожалению, целостные и долгосрочные уроки из чехословацких событий советское руководство не сделало. Их сделал писатель Кочетов, который с учетом осмысления чехословацких событий и по их следам представил картину состояния советской интеллигенции (Кочетов, разумеется, по цензурным соображениям не мог показать зашедший еще дальше процесс разложения советской верхушки, номенклатуры) и дал оценку опасных для существования советского общества тенденций.

Отношение к роману 'Чего же ты хочешь?' зависит, помимо прочего, и от отношения к тому, что произошло в 1991 году и после. Если считать постсоветский социум обществом свободы (с лицом Ельцина), справедливости (с лицом Чубайса) и либеральной демократии (с лицом Жириновского), то роман Кочетова - нечто фальшивое и ходульное. Если же это общество-катастрофа, появление которого обусловлено теми процессами, симптомы которых еще в конце 1960-х годов разглядел Кочетов, то перед нами выдающийся социально-политический роман-предостережение, автор которого занимает четкую моральную позицию. Впрочем, для нас в данном случае важно другое - тот факт, что чехословацкие события стали палантиром, в котором те, кто хотел, разглядели кое-что из будущего.

В то же время ни Кочетов, ни другая часть державного лагеря - 'русисты-почвенники' - не смогли предложить реальной альтернативы разложению комстроя и перспективе конвергенции, то есть обуржуазивания, о чем мечтала часть номенклатуры. Разумеется, они не могли это делать по цензурным соображениям - пришлось бы открыто признать факт разложения, гниения советского общества, а как известно, рыба гниет с головы. Однако мемуары показывают, что и в их подцензурных работах и разговорах такая альтернатива не просматривается. В этом плане события в ЧССР выявили острую проблему развития социализма: неспособность как властей, так и сторонников социализма сформулировать интеллектуальную и социальную альтернативу 'либерализации', которая в условиях существования двух систем в перспективе означала обуржуазивание.

Детант способствовал оживлению либеральных тенденций.

А после 1975 года с подписанием в Хельсинки соглашений по 'третьей корзине' и по мере все большего превращения номенклатуры в квазикласс (реальная социально-экономическая либерализация в виде так называемых брежневских коррупции и застоя при формально нелиберальном курсе в сферах идеологии и искусства) в стране под ковром заработали те механизмы, на которые рассчитывали (для всего соцлагеря) кукловоды 'Пражской весны'. 'Подпиливание идеологических, моральных устоев', о котором писал Кочетов, на рубеже 1970-1980-х годов уже совсем не было секретом и даже получило отражение в литературе (например, повести Юрия Полякова об армии и, что еще важнее, о комсомоле, темпы разложения которого, похоже, обгоняли темпы разложения КПСС и КГБ).

 

Еще один 'спор славян между собою': ретроспектива и уроки на будущее

 

Помимо таких аспектов, как внутреннее единство соцлагеря, противостояние системного антикапитализма и капитализма в виде холодной войны и др., чехословацкие события 1968 года имеют еще один важный аспект - исторический. Речь идет об отношениях внутри славянского мира, об отношениях славян и России, русских, об отношении славян к России и к русским.

Между русскими, с одной стороны, и чехами и словаками - с другой никогда не было такого антагонизма, как, например, между поляками и русскими, Польшей и Россией. Чехи и словаки никогда не были историческими врагами России. Напротив, живя в Австро-Венгерской империи с доминирующим в ней немецким, а с середины XIX века - немецко-венгерским элементом, явно недружественным славянству, чехи и словаки с надеждой смотрели на Россию, с симпатией относились к русским. Не случайно они не хотели воевать на Восточном фронте в Первую мировую войну и сдавались в русский плен.

Правда, в Сибири чехословаки полютовали - там приязнь к русским исчезла. Они не брезговали грабежом, конфисковывали паровозы и вагоны, выбрасывая из них сотни русских раненых, женщин, детей, оставляя их гибнуть от холода и голода. Да еще и русское золото с собой прихватили. Пошло ли оно чехословакам впрок - другой вопрос.

При этом в далеком 1918 году они полагали, что могут научить русских тому, что есть настоящий, цивилизованный социализм. Полвека спустя, в 1968 году, и 'дубчековцы', и 'прогрессисты' тоже полагали, что могут продемонстрировать остальному соцлагерю, в том числе русским, то, что есть настоящий - 'с человеческим лицом' - социализм, или 'нормальная' (читай: буржуазно-мещанская) жизнь в умеренно сытой центральноевропейской стране. При этом они мерили на свой лилипутско-европейский лад и масштаб евразийского гиганта с его проблемами и его трагической, антимещанской историей, не понимая ни России, ни Запада и близоруко не замечая реальных угроз. В этом плане они лишь воспроизвели позицию других, более ранних чешских 'социалистов-прогрессистов'.

Очень хорошо об этом написал Иван Солоневич. Настолько хорошо, что привожу довольно длинную цитату: 'Вчера вечером перечитывал некоторые творения творцов Чешской народной республики - социалистов Бенеша и Масарика. Бенеш посвятил несколько страниц разъяснению роли чешских легионеров в России вообще и в Сибири в частности. Об украденном русском золоте и о продажном командующем - конечно, нет ни слова. Общая мысль рассуждения такова: проживем и без России <...>.

Масарик тоже социалист, философ, ученый экономист, вождь чешских социалистов - не всех, конечно. Он знал русский язык и, по-видимому, знал русскую историю - во всяком случае, очень много писал о России - для писания о России русскую историю, как известно, знать вовсе не обязательно. Основная мысль его воспоминаний: некультурность России, полная некультурность, политическая безграмотность русского царизма <...>.

Мы можем допустить, что в расчеты бенешев-масариков по поводу того, что славянство может так уж спокойно прожить и вовсе без России, просто вкралась маленькая провинциальная ошибка, так простительная для чешской провинции. Можно также предположить, что об образовании Николая II Масарик не знал вовсе. <...> Но дальше идут вещи, которых даже и профессор Масарик никак не мог не знать.

Политически грамотная Чехия всю свою жизнь так и не вылезала из-под немецкой пяты. Политически безграмотный царизм сколотил величайшую империю мира. Культурная Чехия не дала миру ни одного имени, кроме разве Карла Каутского, да и тот считал себя немцем. При некультурном царизме писали Пушкин и Достоевский, работали Ломоносов и Менделеев, воевали Потемкин и Суворов. Некультурный царизм построил все-таки красивейший город мира - я не люблю Петербурга, но нельзя отрицать, что это самый законченный в художественном отношении город мира. Этот же царизм создал, уже своими силами и на свои собственные средства, лучший в мире театр, лучшую в мире оперу и лучший в мире балет. Одних денег для этого недостаточно - американские миллиардеры имели больше денег, чем русские цари, и, однако, ничего создать не смогли, ибо для этого нужна культура и нужен вкус. Всего этого Масарик никак не мог не знать. Но он был социалистом: он не мог позволить себе роскошь видеть действительность такой, как она есть. Он обязан был составлять о ней свое социалистически уродливое представление - ибо иначе что же остается от социализма? Да еще и в чешском пивно-колбасном его варианте? По Масарику, русский царизм должен был и сам пойти, и русских людей послать на выучку к Масарику - вот уж тот научил бы - Толстого и Достоевского, Ломоносова и Менделеева, Александра III и Николая II, Столыпина и Репина. А суворовых и скобелевых надо было послать на выучку к бравому солдату Швейку и еще более бравому президенту Гахе - вот те научат, как нужно и государство строить, и за государство воевать.

Когда такая мелкая рвань, как бенеши и масарики, лягают великую империю ('и я ее лягнул - пускай ослиные копыта знает'), становится, конечно, тошно. Но здесь есть и смягчающие вину обстоятельства: представители страны-мещанки в самом глубочайшем смысле этого слова - как они могли понять огромность исторических и исторически решенных задач русского царизма? Чешский социалист мечтает о пиве и колбасе для всех. Как он может понять, что без царей и без суворовых придут татары или немцы, пиво сами выпьют, а колбасу сделают из тех же масариков? Да и не просто немцы, а немцы социалистические. Бравый солдат социализма товарищ Масарик этого понять, конечно, не может'.

Понимали ли в 1960-е годы дубчеки-млынаржи те исторические задачи, которые стояли перед Россией/СССР как персонификатором системного антикапитализма? Скорее всего, нет. Мечтали ли эти чешские социалисты о пиве и колбасе, как об этом написал Солоневич? Не знаю. Но уж точно, что 'прогрессисты' и 'клубники' хотели, чтобы русские ушли.

В конце 1980-х годов русские ушли и пришел Запад, для которого чехи и словаки - если и не славянские варвары, то все равно неровня западным людям, которые, как сказал бы Гоголь, 'почище-с'. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись. Ну а о 'человеческом лице' сегодня вряд ли кто вспоминает: ни капитализму, ни мещанобуржуазии (прогрессивному среднему европейцу) такие сантименты ни к чему.

Но, быть может, все, о чем сказано, имеет отношение только к западным славянам, но не к южным? Увы, в ХХ веке болгары и даже сербы не раз демонстрировали потребительское, порой на грани предательства (а иногда и за гранью) отношение к России и русским.

Кто-то скажет: говорить нужно только о верхушках, которые, как показали 1990-е и 'нулевые' годы, просто продались Западу. Отчасти это так. Но только отчасти. Надо признать, что зажатый между Западом и Россией, так и не создавший в эпоху Модерна собственной прочной государственности славянский мир или по крайней мере его 'модальные сегменты' - политики и интеллигенция - как правило, склонялись к Западу. А к России обращались только в тех случаях, когда 'петух клевал' - когда Запад начинал давить их или демонстративно вытирать о них ноги. Но как только русская помощь становилась ненужной, 'братья-славяне' действовали по принципу избушки на курьих ножках: повернись к лесу (русскому) задом, ко мне (Западу) передом. Показательно, что Западу славянский мир обид чаще всего не помнил. А вот России - помнил, и еще как! Проявлялось это по-разному - от плевков в лицо нашим хоккеистам во время матчей до насмешек над русским имперским прошлым.

Чехословацкие события середины 1960-х годов несут на себе отпечаток не только антикоммунистических настроений буржуазно-мещанской славянской страны, но и антирусских настроений прозападной верхушки этого народа. По-видимому, прав был Константин Леонтьев, призывавший не обольщаться идеями 'славянского единства', а смотреть трезво и на славян, и на их отношение к России и русским. И дело здесь, на мой взгляд, не только в различиях социально-экономического строя. Не имевшие в течение тысячи лет прочной государственности и неоднократно за эту тысячу лет оказывавшиеся в составе различных государств, империй, нерусские славяне испытывают инстинктивный страх перед прочной государственностью, неприязнь к ней.

Социалистическая система стала историческим экспериментом для идеи славянского объединенного мира (хотя помимо славян в нее входили немцы, венгры и румыны, но славяне вошли все). Показательно, что главным образом славяне - поляки и чехи - на протяжении всего сорокалетнего ялтинского хроноотрезка создавали больше всего проблем для СССР, России. Об этом надо хорошо помнить, планируя будущее. Как и о поведении сербов и украинцев в 1990-е и в 'нулевые' годы. Говорят, насильно мил не будешь. Да и не надо стараться быть милым. Надо блюсти свои этнокультурные, геополитические, социально-политические и экономические интересы, учась этому у англосаксов, евреев и китайцев, и отстаивать эти интересы, что, кстати, и продемонстрировал СССР в 1956 и 1968 годах. К сожалению, это отстаивание интересов не сопровождалось - в отличие от 1920-1940-х годов - наличием активной мировой идеалистической программы, которая делала Советский Союз психоисторически непобедимым даже в тех условиях, когда материально он был слабее Запада. Парадокс: мощный СССР рубежа 1960-1970-х годов, переигравший Америку экономически и сравнявшийся с ней в военной мощи, психоисторически оказался слабее и своего главного противника, и Советского Союза 1930-1940-х годов. Потому что уже не мог предложить альтернативы нового мира, начал встраиваться в мировую капсистему, потому что номенклатура уже видела себя частью мировой 'капноменклатуры' (как бы не так, держи карман шире) и мягчела по отношению к буржуинам, рассчитывая на ответную благодарность. Эх, босота. Говорил ведь Тацит: в бою проигрывает тот, кто первым опускает глаза.

Внешнеполитические победы СССР конца 1960-х - первой половины 1970-х годов были инерционными и к тому же связанными со слабостью Запада, готовившегося к своей неолиберальной перестройке. Советское ядро уже в значительной степени ослабело и внутренне начало разлагаться и отступать - Кочетов ясно увидел и четко зафиксировал это в своем романе. На вопрос 'Чего же ты хочешь?' советская либеральная номенклатура и обслуживающий ее сегмент интеллигенции могли ответить: 'Парламентаризма, конституции, проституции, то есть конвертации власти в собственность, и чтобы ни за что не отвечать'. Популярный тост брежневских времен - 'Чтобы у нас все было и чтобы нам за это ничего не было' - был реализован посредством горбачевщины и ельцинщины.

Чехословакия-68 стала чем-то вроде воспоминания о будущем социалистической системы. Впрочем, возможна и другая ассоциация: 'Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою' (Прит., 26:11). И в этом один из аспектов ее исторического значения. Только вот 'социализм с человеческим лицом' обернулся в 1990-е годы у чехов и словаков засильем западных (прежде всего немецких) ТНК и просто компаний, а у нас - бандитским капитализмом и корпорационно-криминальным государством. История ответила и Дубчеку со товарищи, и 'советскому Дубчеку' - Горбачеву.

 

Чехословакия-68: вопросы и ответы

 

С учетом сказанного выше возникает несколько вопросов.

Первый - надо ли было вводить войска? Ясно, что ввод войск был плохим вариантом, но не вводить войска было нельзя, можно было потерять Чехословакию в мировой системно-геополитической игре. Очень четко сформулировал дилемму советского руководства Юрий Андропов во время встречи с коллегами из ГДР в сентябре 1968 года: 'У нас был выбор: ввод войск, который мог запятнать нашу репутацию, или невмешательство, что означало бы разрешить Чехословакии уйти со всеми последствиями этого шага для всей Восточной Европы (курсив мой. - А.Ф.). И это был незавидный выбор'.

В августе 1968 года ввода войск избежать уже было нельзя. Но, думаю, его можно было избежать, если бы не позднее мая-июня советское руководство помогло бы критикам Дубчека, таким как Биляк и его товарищи, отстранить команду Дубчека от власти и нейтрализовать 'прогрессистов'.

С точки зрения технологии власти это представляется вполне возможным. Однако нерешительность Брежнева и его коллег, избыточно добродушное и доверчивое отношение к Дубчеку, медлительность принятия решения послесталинской номенклатурой привели к простому результату: то, что можно было решить терапевтически, с помощью горьких лекарств, пришлось решать хирургически.

Сказанное Андроповым в значительной степени отвечает на второй вопрос: каким был главный мотив ввода войск - политико-идеологическим или геополитическим? Ясно, что вторым. Об этом свидетельствует и уже цитировавшаяся фраза маршала Гречко о том, что войска будут введены даже в том случае, если это решение приведет к третьей мировой войне. Но, быть может, слова Гречко и Андропова - это всего лишь пропаганда, оправдание военной акции, главным в которой была политико-идеологическая составляющая? Нет - об этом свидетельствует братиславское коммюнике. В нем советское руководство согласилось на 'третий путь', на 'социализм с человеческим лицом' при условии, что ЧССР остается в ОВД. Вот что было главным.

Об этом прямо говорят и неангажированные западные исследователи. Вот, например, что пишет автор книги 'Операция 'Раскол' Стюарт: '<...> в каждом из этих случаев (ввод войск в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968 году. - А.Ф.) Россия стояла перед лицом не только потери империи, что имело бы достаточно серьезное значение, но и перед лицом полного подрыва ее стратегических позиций на военно-геополитической карте Европы. И в этом, больше чем в факте вторжения, состояла действительная трагедия. Именно скорее по военным, чем по политическим причинам контрреволюция в этих двух странах была обречена на подавление: потому что, когда в них поднялись восстания, они перестали быть государствами, а вместо этого превратились просто в военные фланги'.

В СССР хорошо помнили гитлеровское нападение через Румынию, Венгрию и Финляндию.

Третий вопрос: выходит, решая свои геополитические задачи, СССР прервал строительство демократической модели социализма? Ответ на этот вопрос прост: возможности строительства демократической модели социализма в мире, в котором идет противоборство двух систем - капиталистической и коммунистической, - ничтожны.

Размышляя о том, привело ли бы развитие событий в ЧССР (и Венгрии) к созданию реформированного социализма, если бы не ввод войск, Маркус Вольф считал такой вариант весьма маловероятным, поскольку он требовал двух условий. Первое - изменений в Москве, как это произошло при Горбачеве. Второе, что еще более важно, - 'строгого соблюдения невмешательства со стороны Запада, а кто был намерен всерьез занимать такую позицию'? Вольф знал, что говорил. В условиях системного геополитического противостояния попытка создать в той или иной стране 'социализм с человеческим лицом' тут же была бы использована Западом для буржуазной трансформации этого общества, причем, как показал пример Восточной Европы и РФ 1990-х годов, вовсе не в 'демократический капитализм', а в периферийный капитализм с бесчеловечным лицом. Нет сомнений, что так бы произошло и с Чехословакией без ввода войск в августе 1968 года.

Более того, демократизация политики и рыночные реформы - суть деятельности команды Дубчека - всегда рассматривались Западом как средства создания управляемого хаоса в своих интересах. Это прямо признают творцы стратегии управляемого хаоса на Западе. Так, Стивен Манн (высокостатусный дипломат; с 1976 года - спец по СССР; с 2004 года - спецпредставитель президента США по евразийским конфликтам) говорит о необходимости 'усиления эксплуатации критичности' (то есть максимального обострения напряженных и конфликтных ситуаций) и о 'создании хаоса' как инструментах обеспечения национальных интересов США. Ну а в качестве механизмов 'создания хаоса' в лагере противника, будь то соцлагерь, СССР или Россия, он прямо называет 'содействие демократии и рыночным реформам'. Именно это было использовано против СССР при Горбачеве и против ЧССР при Дубчеке. О том, что 'горбачевщина' и 'дубчековщина' - явления одного порядка, говорили многие, в том числе горбачевцы. Так, в свое время мидовец Геннадий Герасимов на вопрос, в чем разница между горбачевскими и чехословацкими реформами, ответил: 'В девятнадцати годах'. Только в 1968 году управляемый хаос удалось прекратить, а в 1987 году сил, способных это сделать и повернуть номенклатурную либерализацию в сторону общесоциальной демократизации в интересах общества в целом, не нашлось. Строй сгнил в результате комбинации внутренних причин и внешнего воздействия.

Повторю: СССР не мог не ввести войска - это было наименьшее из зол. Но и победой этот ввод мог быть только пирровой - здесь задумка Запада была беспроигрышной, а СССР к этому времени (сказался синдром карибского кризиса - кризиса, который требует переоценки и сам по себе, и с учетом того, что произошло в мире и с миром в последние десятилетия) главным образом реагировал на ситуации, а не создавал их. Так, советскому руководству вряд ли пришло бы в голову проявить инициативу во время майского кризиса во Франции и направить действия компартии и профсоюзов Франции в такое русло, чтобы был спровоцирован, например, ввод натовских танков в Париж из ФРГ (куда в разгар событий улетел де Голль). То-то была бы 'Парижская весна' и ее кровавое подавление сапогом натовского солдата! А как это можно было бы использовать в информационно-пропагандистской войне! Аморально?

А морально то, что делали западные спецслужбы в Чехословакии и то, как провоцировался ввод войск ОВД, как Запад использовал его в антисоветской пропаганде?

С точки зрения абстрактного гуманизма ввод войск ОВД в Прагу и силовое прекращение процессов демократизации общества могут быть оценены только негативно. Но тогда с позиций абстрактного гуманизма нужно рассматривать и действия противников СССР в холодной войне, нужно их оценивать по такой же - абстрактно-гуманной - шкале.

Во второй половине ХХ века США, по самой скромной оценке, более 50 раз вводили свои войска на территории других стран, подавляя левые, демократические движения и ставя у власти тиранов, палачей, в лучшем случае реакционеров (из событий 1960-х - начала 1970-х годов: агрессия против Вьетнама, ввод войск в Доминиканскую Республику в 1965 году, осуществленные с помощью ЦРУ кровавые перевороты в Греции в 1967 году и в Чили в 1973 году). А миру это представлялось как борьба за свободу и демократию. Не замеченный в симпатиях к коммунизму и СССР автор детективов и политических триллеров Джон Ле Карре устами своего героя Смайли сказал о холодной войне следующее: 'Самое вульгарное в холодной войне - это то, как мы научились заглатывать собственную пропаганду... <...> В нашей предполагаемой честности наше сострадание мы принесли в жертву великому богу безразличия. Мы защищали сильных против слабых, мы совершенствовали искусство общественной лжи. Мы делали врагов из достойных уважения реформаторов и друзей - из самых отвратительных властителей. И мы едва ли остановились, чтобы спросить себя: сколько еще мы можем защищать наше общество такими средствами, оставаясь таким обществом, которое стоит защищать'.

В послевоенный период СССР всерьез вводил войска на чужие территории трижды: в Венгрию, Чехословакию и Афганистан. Все три страны граничат с СССР, традиционно входят в зону интересов России/СССР, а что касается Венгрии и ЧССР, то они были членами соцлагеря и военно-политической Организации Варшавского договора со всеми вытекающими последствиями.

Списки нескольких десятков военных внешнеполитических акций США в послевоенном мире, причем в странах, которые вовсе не граничат с США, а находятся довольно далеко, иногда очень далеко - на других континентах, за океанами, можно посмотреть в книгах 'Почему нас ненавидят. Вечная война ради вечного мира' известного американского писателя Гора Видала и 'Почему люди ненавидят Америку?' Зиауддина Сардара и Меррил Вин Дэвис.

Я уже не говорю о варварских натовских бомбежках Югославии, Ирака, Афганистана конца 1990-х - начала 2000-х годов. Что-то не слышно по этому поводу негодующих голосов тех, кто в течение нескольких десятилетий пинает СССР за Чехословакию, - западных и местных 'правдолюбцев', а ведь число жертв в Чехословакии в августе 1968 года и, скажем, во Вьетнаме или Ираке несопоставимо. Да, конечно, каждая человеческая жизнь неповторима и ценна, и оценки различных интервенций с точки зрения потерь царапают. Но мы живем не в мире абстрактного гуманизма, а в мире конкретной геополитической хирургии, и США после ухода СССР словно задались целью наглядно продемонстрировать это всем с помощью 'предварительных (pre-emptive) войн' и 'гуманитарных интервенций'. И как на этом фоне выглядит ввод войск ОВД в Чехословакию, ввод, который к тому же провоцировался?

Да, СССР остановил процесс либерализации ЧССР. Но сегодня мы видим, что результатом процессов типа 'Пражской весны' является не социализм с гуманным лицом, а периферийный или полупериферийный капитализм - от просто негуманного до криминального. Теперь мы знаем, какую роль играет в революциях глупость и как ее используют мерзавцы, - так о революции 1848 года сказали когда-то Маркс и Энгельс. Сегодня мы знаем, как мерзавцы использовали антикоммунистические революции (1989-1991 годов) - вовсе не для того, чтобы удовлетворить демократические чаяния людей, а для того, чтобы набить кошельки, устранить геополитического и экономического конкурента и безнаказанно эксплуатировать и грабить слабых. К этому привела горбачевская перестройка, к этому привела бы 'Пражская весна'.

Да, Чехословакия как небольшая культурная почти западная страна не хлебнула со всей остротой того, что хлебнула в 1990-е годы огромная Россия, но суть процессов та же, и у нее есть ясное количественное выражение. Если в 1989 году в Восточной Европе (включая европейскую часть СССР) за чертой бедности жили 14 миллионов человек, то в 1996 году - 168 миллионов. Речь идет о полном уничтожении социалистического среднего слоя, об обеднении рабочего класса, крестьянства, о крушении социальных гарантий, росте социально-экономической поляризации и о многих других 'прелестях', которые скрывались под маской 'социализма с человеческим лицом', 'демократии' и 'рыночных реформ'.

Сегодня подавляющее число жителей Чехословакии активно протестуют против установки (аккурат к 40-летию событий 1968 года) в их стране комплексов ПРО, которые нацелены, конечно же, не на Тегеран, а на Москву. Чехи и словаки протестуют, но нынешней буржуазной власти, НАТО, США плевать на эти протесты. По праву сильного они делают то, что хотят. Это лучше ввода войск ОВД? Не введи ОВД войска, ЧССР ушла бы из соцлагеря и мы получили бы вражеские ракеты у наших границ (друзья у границ радары и ракеты не размещают) не в 2008-м, а эдак в 1978 году.

Нам есть о чем сожалеть по поводу ввода войск - и с чехословацкой, и с нашей точки зрения. Но не мы придумали тот мир, в котором живем. Однако даже в этом жестоком мире мы не бросали атомные бомбы на мирные города, не поддерживали в массовом порядке одиозных кровавых диктаторов, не были мировым жандармом. И уж тем более мы не должны позволять бросать в себя камни, в том числе и по поводу пражского августа 1968 года (в том самом августе американцы уничтожили тысячи вьетнамцев - не только партизан, но и мирных жителей) пропагандистским 'шестеркам' этого жандарма, особенно в нашем собственном доме.

 

Политический класс, 5.09.08; 14.10.08.