О бане — как нам и подобает

Доля действительно рыночных, конкурентных секторов в нашей экономике составляет, по оптимистическим оценкам, процентов пятнадцать. По пессимистическим — процентов пять. Стало быть, девять десятых национальной экономики — это сферы деятельности, в основном, а то и вполне монополистической, во всяком случае ограждённой от сколько-нибудь открытой конкуренции. О том, почему так (ежели кто до сих пор не знает), — чуть ниже, а для начала спросим о другом. Сейчас, когда государство как оглашенное накачивает в экономику ликвидность, эта ликвидность попадает в одну десятую — или в девять? Исключительно в девять. Процедура, избранная для накачки, не оставляет в этом сомнений, но так же было бы и при любой иной процедуре.

Попадут ли деньги и в конкурентные сектора? Конечно, попадут. Но не сразу. Потому что рыночная компания (и это можно считать её квалифицирующим признаком) получает основную часть своих денег с открытого рынка, а не из рук прямо или косвенно руководимых чиновниками Девяти Десятых. Значит, помощь Минфина и Банка России попадёт в рыночные компании в лучшем случае на третьей или четвёртой трансакции, то есть — при нынешнем-то темпе прохождения банковских платежей — с очень ощутимой задержкой. А это, в свою очередь, значит, что у конкурентной компании — при том что она обычно более эффективна, чем компании, встроенные в чиновничий бизнес, — риск не дождаться помощи оказывается выше, то есть у неё существенно меньше шансов уцелеть в кризисе.

Всё чаще приходится слышать, что кризис оздоровляет. Если не отвлекаться на детали (вроде той, что не все кризисы на одно лицо; и V-образный, то есть скоро проходящий кризис, гораздо благотворнее L-образного — как Великая депрессия), то это не пустое утешение, а сущая правда. Когда при кризисе гибнут слабейшие компании, то в стране растёт средняя эффективность экономической деятельности. Но если у нас, как мы видим, самые закалённые рыночные бойцы не получают своевременной господдержки — она подаётся и будет подаваться в оранжереи, где растёт непривычный к борьбе чиновничий бизнес, — то нам-то с чего же рассчитывать на благотворность начавшегося шторма? Не с чего. Наша экономика выйдет из него потрёпанной, потерявшей, аккуратно говоря, не худшие компании — и ещё менее, чем сейчас, готовой ускоренно навёрстывать упущенное.

Можно ли что-то изменить? Да. Вошли мы в кризис так, как вошли, — не переиграешь; но это же история не на месяц и даже, скорее всего, не на год. Надо принять меры, чтобы продолжить и завершить её как-то более разумно. Известно и что надо для этого сделать: усмирить коррупцию. Известно и как это сделать: изгнать коррупциогенность (бывшую взяткоёмкость) из принимаемых и уже действующих в стране законов. «Эксперт» писал об этом так часто и так подробно, что сейчас я позволю себе быть телеграфно кратким.

Опаснейшая часть российской коррупции базируется на массиве щелей в нормативных актах, допускающих усмотрение чиновника при распоряжении всевозможными активами. Системы таких щелей и позволяют слугам народа загребать (полностью или частично) приглянувшиеся им бизнесы; они дают возможность полностью исключать конкуренцию, оставляя большинство рыночных ниш в полное распоряжение своим компаниям. Заткнуть эти щели — коррупционная система не рухнет, но сделается несравнимо более уязвимой. Сейчас, скажем, предоставление городских участков под застройку исключительно своим есть результат манипулирования законными рычагами; заткнём щели — оно окажется банальной уголовщиной. Это не гарантирует разоблачения, но облегчает его. Чинуш, например, смогут сажать летучие бригады специально отобранных «неподкупных» — как в голливудских фильмах о 1930−х годах, да и вообще — климат изменится.

Важно подчеркнуть, что выискивание таких щелей в законах — уже не искусство, а ремесло. Есть толковая методика экспертизы актов на коррупциогенность, она работает уже в сорока регионах России, обучение юристов работе с ней давно поставлено на поток. Всего-то и надо: сделать такую экспертизу непременным этапом законотворчества, утвердив это федеральным законом — и быстро (например, в течение года) проверить этой методикой и исправить действующие законы. Проверкой должны открыто и гласно заниматься полчища юристов (благо их немало сейчас высвобождается), Дума должна работать без перерывов и выходных, вычищая из законов обнаруженные очаги коррупциогенности. Идея антикоррупционной экспертизы не нова — в частности, она упоминается в новом пакете антикоррупционных законов.

(В скобках замечу, что начавшееся обсуждение пакета изрядно подпортили испанский судья Гарсон и российский депутат Резник. Эти двое дискредитировали ключевую идею законопроектов: ежегодное декларирование чиновниками, судьями и т. д. доходов и собственности. Испанская вилла, обысканная судьёй, законнейшим, говорят, образом исчезла из декларации депутата, когда Резник перевёл её на свою фирму… Так всеевропейски освещённым экспериментом доказано: декларирование хотя и может быть элементом антикоррупционной системы, очевидно не годится на роль её фундамента.)

Так вот, идея экспертизы уже общепринята, но намерение сделать её строго обязательной всё последнее время встречает сознательное сопротивление (в одном из ближайших номеров мы расскажем об этом). Вполне понятно: тестовая прогонка сквозь первые варианты методики таких острых законопроектов, как об обороте алкоголя и об игорном бизнесе, показала чиновному миру, сколь опасно ему это оружие. До кризиса шансов преодолеть сопротивление, на мой взгляд, не было. Но во время кризиса должна же увеличиваться доля трезвого рассудка в инстинктивном поведении чиновничьего роя! Ведь уже совсем не до шуток: серьёзный кризис в сочетании с нынешним уровнем коррупции (в данном контексте она означает прежде всего ураганную неэффективность порабощённого чиновниками бизнеса, его нутряное отвращение к модернизации) может нанести национальной экономике слишком тяжёлые повреждения. Рой не понимает, что эти повреждения неизбежно скажутся и на нём, но отдельные-то чиновники — политики — депутаты — судьи — могут же это понять!

«Эксперт» №42 (631)/27 октября 2008

О том, кто будет платить

Первый слой ответа очевиден. Многонациональный народ Российской Федерации есть, по Конституции, единственный источник власти и, по здравому смыслу, единственный первоисточник каких бы то ни было платежей в нашей стране. Поэтому будем платить — да, собственно, уже и платим — мы с вами. Все деньги, которые Минфин и Банк России разместили в близких их сердцам госбанках или каким-то иным образом направили на борьбу с тлетворным «влиянием мирового кризиса», заплатили мы. Наши это деньги. Народные. Только эта банальность не объясняет совершенно ничего.

Потому что, с другой-то стороны, банки эти государственные, то есть тоже как бы наши. И те долларовые активы, в которые моментально перегнаны деньги, тоже некоторым образом наши. И те крупные компании, которым помогут перекредитоваться наши деньги, — тоже наши, поскольку в прямом или чуть-чуть косвенном смысле контролируются нашим государством. Стало быть (если не снижать уровня абстракции), пока что мы платим нам, то есть к нынешнему дню как бы вообще ещё никто ни за что не платит. Надо спуститься поближе к земле, чтобы понять, взаправду ли у этой игры нулевая сумма.

Возьмём лишь один аспект: гигантские внешние долги крупных компаний — прежде всего контролируемых государством. Про эти долги известно, что в них слишком велика доля краткосрочных. Эта дружно осуждаемая неправильность случается, между прочим, тогда, когда компания по некой причине набрала кредитов, которые ей стало трудно обслуживать, и она вынуждена была перейти на технологию тришкина кафтана. Отметим: трудно было в период чрезвычайно благоприятной конъюнктуры (крупняк-то в основном сырьевой), то есть при теперешних ценах станет ещё гораздо труднее. Поэтому господдержка, обещанная и отчасти уже даваемая для перекредитования, даст таким компаниям лишь временное облегчение. Долг снова потребует реструктуризации, и, скорее всего, тогда уже не миновать расставаться с заложенными активами. Разница будет в том, что до нынешней господдержки залоги лежали в заграничных банках, а теперь будут лежать в ВЭБе. То есть эти активы, большие пакеты акций крупнейших российских компаний, не отойдут к иностранцам, а будут прямо национализированы.

Вернёмся на шаг назад — к причинам, по которым крупняк полез в долги. Да, у разных компаний они разные, но, похоже, лидируют среди причин отнюдь не большие инвестиционные проекты: о том, что наши гиганты не слишком азартно вкладываются, скажем, в добычу углеводородов или в нефтепереработку, писано уже сотни раз. Огромные долги нередко следовали за приобретением активов. Взять хоть «Роснефть»: как она набрала миллиардов при поглощении остатков ЮКОСа, так с тех пор и крутится. И этот пример среди контролируемых государством компаний никак не единственный. Это ведь была политика, пусть прямо и не артикулируемая: собрать как можно большую часть базовых отраслей под тот или иной вид госуправления. Правда, имелось в виду, что огосударствление будет носить сравнительно мягкий, квазирыночный характер; теперь выясняется, что всё будет много жёстче. Так оно обычно и бывает: «позолота-то сотрётся, свиная кожа остаётся». Увеличение госпакетов там, где они были, и появление их там, где их не было, — неизбежно.

Важно ясно понимать, что эта перемена будет к худшему. Не стану пересказывать (засудят) гуляющие по рынку поразительные рассказы о том, как устроены закупки или инвестиции в государственных и квазигосударственных гигантах, где штабеля чиновников заседают в советах директоров. Укажу лишь на знаменательную свежую новость: в России впервые за 20 лет открыто месторождение нефти с добываемыми запасами более 100 млн т. И сделала это не одна из отечественных компаний «с государственным мышлением», которым созданы все мыслимые и немыслимые преференции, а британская Timan Oil & Gas, которой досталась лицензия исключительно потому, что перспективность участка была недооценена и наши не польстились.

Как только станет окончательно понятно, что склеротическая система прямого госуправления базовыми отраслями трещит, их снова начнут приватизировать. Но уже не по тем ценам, что были несколько лет назад (и по которым их тогда выкупали), а по гораздо, гораздо меньшим. И ведь вспомните: после обвала 1997–1998 гг. именно российский рынок восстанавливал котировки дольше всех. Потому что так у нас была налажена охрана собственности. После нынешнего обвала мы будем восстанавливаться ещё медленнее — потому что в ходе упрочения контроля над базовыми отраслями уронили гарантированность права собственности ещё ниже. Сегодня, говоря, что наша экономика потеряла триллион долларов капитализации, мы всё же отчасти теоретизируем. Но когда мы будем продавать наши активы на новом уровне цен, теория станет практикой. И это будет не единственной, но зато очень легко считаемой платой, которую мы — страна — отдадим за кризис и за годы, ему предшествовавшие.

Ну и в придачу — чтоб два раза не вставать — несколько слов о переносном смысле заглавного вопроса: кто будет расплачиваться за кризис политически. Эту тему публика уже начинает помаленьку обсуждать — и, на мой взгляд, сильно торопится. В ближайшее время этот вопрос останется неактуальным, поскольку не имеет официального признания сам тот факт, что расплачиваться есть за что. Когда (скажу даже аккуратнее: если) таковое признание воспоследует, следующей помехой в разрешении вопроса станут непонятки вроде хрестоматийной «дилеммы Кудрина». Твёрдого в убеждениях Алексея Леонидовича одни восхваляют за создание подушки безопасности, без которой нам бы всем труба, а другие поносят за то, что в ходе накопления его подушки в экономике приумножились дыры, на латание которых теперь никакой подушки не хватает. Подобным же образом и любого другого можно в свете кризиса как хвалить, так и бранить. И покуда арбитром таких разномыслий остаётся начальство, никакой расплаты за кризис не последует — простаками мы будем, если станем принимать за неё т. н. кадровые перестановки. Положение может измениться, если (тут не хотелось бы говорить: когда) дела пойдут столь невесело, что выявятся недовольные страты и станет ясен градус их недовольства. В этом случае разговор обретёт предметность

«Эксперт» №43 (632)/3 ноября 2008

Об умножении Думы на 0,016

Перед самым праздником Дума приняла в третьем чтении поразительный законопроект, привлекший почему-то мало внимания. Речь идёт о поправках к Бюджетному кодексу, позволяющих правительству перекидывать бюджетные расходы из статьи в статью и от одного распорядителя средств к другому без внесения изменений в закон о бюджете. Необходимость новации обосновывается так: в связи с кризисом могут возникнуть незапланированные расходы, для покрытия которых потребуется срочный манёвр бюджетными средствами. Законодатель же в нужный момент может оказаться на каникулах — вот и нужно, форс-мажору ради, обходиться в таких случаях без законодателя. Этот законопроект откровенно вредоносен сразу в трёх отношениях — и любого из них, мне кажется, должно было хватить для отклонения проекта.

Первый порок законопроекта заключается, на мой взгляд, в ошибочности его логического фундамента. Он ведь исходит из аксиомы, согласно которой кризис настигнет (настиг?) нас вне какой-либо связи с действиями российского правительства, ведущего политику совершенно безупречную. Поэтому единственное, чего для усмирения кризиса правительству не хватает, — это избавления от думской волокиты при штамповке его решений. Но тезис о собственной непогрешимости сегодня, я полагаю, не захочет вслух повторить и само правительство. А раз у правительства были ошибки в экономической политике, то приходится смиренно предположить, что они могут случиться и впредь. Так зачем же освобождать решения кабинета от обычной — право же, никак не чрезмерной — порции обсуждений в парламенте? Опасность случая, что истраченные на это обсуждение три дня (с созывом внеочередного заседания — ладно, неделя) могут оказаться роковыми для отечества, позвольте всерьёз не обсуждать. Подававшемуся как наисрочнейший плану Полсона, например, некоторая задержка в парламенте пошла только на пользу (ср. стр. 62).

Вторая беда законопроекта в том, что он прямо и откровенно коррупциогенен. Вот только что те же самые депутаты в едином порыве приняли в первом чтении президентский пакет законов о противодействии коррупции. В этом пакете говорится, помимо прочего, и о действиях, которые надо предпринимать для уменьшения сфер чиновничьих усмотрений. Говорится, на мой взгляд, слишком бегло и недостаточно акцентированно, но говорится же! Обсуждаемые поправки в БК идут в строго противоположном направлении. Они переносят в сферу негласного усмотрения чиновников, по самой скромной из известных мне оценок, треть расходов федерального бюджета. Оценка почти наверняка занижена — при том что ключевые параметры бюджета-09 (цена нефти, курс доллара и проч.) не кажутся надёжными. Считая и бюджеты других уровней, на которые обсуждаемая новация тоже распространяется, в чиновничьем усмотрении дополнительно окажутся десятки триллионов рублей. Чиновники будут распоряжаться ими без малейшей опасности публичного рассмотрения принимаемых решений. Вот до чего доводят эгоистические действия американской администрации!

Как бы ни были важны первые две претензии к законопроекту, обе они бледнеют рядом с третьей: проект подрывает сам смысл существования российского парламента. Первоначально Дума и отказалась принимать поправки к БК: бюджетная комиссия заявила, что в случае их принятия «парламент вообще становится ненужным». Комиссия была права. Смысл парламента именно в контроле государственных доходов и расходов, все прочие его функции сути более или менее дальние производные от основной — принятия и контроля бюджета страны. Думу тем не менее продавили, умерив аппетиты исполнительной власти совсем не намного: сговорились на том, что она будет изменять бюджет не вполне бесконтрольно, а после одобрения специальной комиссией парламента, состоящей из семи депутатов Думы и семи членов Совфеда. То есть Дума согласилась умножить себя всё-таки не на ноль, а на понижающий коэффициент 7/450.

Интересно, по какой технологии дважды семеро парламентариев станут одобрять решения правительства по оперативному изменению бюджета. Если они намереваются вначале совещаться с коллегами по комитетам-комиссиям-фракциям-палатам, то непонятно, ради чего городился огород: будет происходить примерно то же, что происходило в подобных случаях и прежде (только вне регламента, а потому с сильно повышенным процентом взаимонепонимания), то есть скандальная новация не даст даже искомой прибавки в оперативности. Значит, они будут одобрять решения своим умом. Но если с исполнением главной функции всего Федерального собрания РФ будут справляться семеро депутатов и семеро сенаторов, так ли нужны остальные депутаты и сенаторы? Не справится ли тот же, жестоко кадрированный, состав парламента и со всеми остальными функциями представительной власти? Велика ли разница: вотировать законопроекты, подготовленные (или подсказанные) исполнительной властью, и по всем остальным вопросам, помимо перемен бюджета, большинством из семи и ещё семи — или из четырёх с половиной, а потом полутора сотен голосов? Как-то особой разницы не видно. Ну так давайте воспользуемся случаем и серьёзно сэкономим: сократим до указанных пределов численность народных избранников.

Мне скажут, чтобы я не валял дурака: большая часть обсуждаемых поправок вводится лишь на срок до 1.01.2010 (остальные — до 1.01.2012). Я помню об этом. Но объясните мне, пожалуйста, кто заставит исполнительную власть через год отказаться от этого суперпряника? Я полагаю, куда вероятнее, что через год выяснится незавершённость кризисных процессов и, значит, острая необходимость пролонгирования действия поправок. И ещё через год. И ещё. А там все привыкнут.

И потом, я же не предлагаю корректировать Конституцию, меняя численность палат парламента. Я предлагаю отправить не вошедших в специальную комиссию — то есть в этом смысле лишних — депутатов в неоплачиваемый отпуск на время действия принятых ими поправок. При этом страна сэкономит не их зарплату — что значат эти жалкие гроши в такую пору! — страна сможет более эффективно использовать огромный человеческий ресурс. Только подумать: четыреста сорок три опытных государственно мыслящих управленца разъезжаются по России и активно включаются в управление регионами и отраслями… Да они этот ваш кризис в полгода по брёвнышкам раскатают!

«Эксперт» №44 (633)/10 ноября 2008