К. Гордеев

 

Консервативное сознание

 

Данная статья подготовлена по материалам диссертации «Политические идеи французского консерватизма первой половины XIX века» на соискание степени кандидата политических наук. В силу специфики темы исследование ограничивается хронологическими рамками XIX в. и национальными рамками Франции. Поэтому основной акцент сделан на данном этапе развития консервативной мысли.

 

Такая обширная тема, как консервативное сознание нуждается в тщательной проработке. Скрупулезно изученные и разобранные внешние стороны явления посредством методов позитивистской науки, материалистическими, рационалистическими, т.е. теми, которыми пользуется академическая наука в полной мере, не освещают полной картины явления, оставляют без внимания всю его многогранность и поливариантность. Под сознанием, как правило, имеется в виду способность идеального (психического) отражения действительности, превращения объективного содержания предмета в субъективное содержание душевной жизни человека, а также социально-психологические механизмы. Совершенно особым комплексом, сферой изучаемой нами темы представляется сознание консерватора. Сознание не только традиционалиста-контрреволюционера XIX века, но и вообще консервативное мироощущение, мировоззрение, социально-психологическое восприятие мира. Сознание как «высшая…функция мозга, заключающаяся в обобщенном, оценочном и целенаправленном отражении и конструктивно-творческом преобразовании действительности...»[1].

«Психологическая» сторона консерватизма играет немаловажную роль в консервативной рефлексии окружающего, «…глубинные традиционалистские и ностальгические тенденции, коренящиеся в психологии слоев массового населения» (Полис, № 4, 1995) порой выступают причинным, базовым фактором действия. С какой точки зрения рассматривал де Местр Французскую революцию? Именно как нечто, не поддающееся разумному объяснению - коллективное помешательство.

В отечественной историографии одним из первых определение консерватизма через категорию мышления, т.е. как тип восприятия и отражения окружающей социальной действительности дал А.Ю. Мельвиль. «Консерватизм, - писал он, - должен быть расценен как особый тип мышления и поведения…»[2]

Общественно-политический процесс имеет двойственную природу. Это, с одной стороны, эволюция, развитие и отрицание старого, творение нового. С другой стороны, он сохраняет и переносит из прошлого в настоящее и будущее все жизнеспособное и непреходящее. Это преемственность. «То поколение, которое порвет с национальным прошлым, никогда не выразит духа нации и воли нации. Ибо в духе нации и воле нации есть сила воскрешающая, а не смертоносная»[3]. Шпенглер считал, что история – это «становление и ставшее». Именно как ставшее, история и воспринимается консерваторами. Принимая существующее положение вещей, консерватизм делает ударение на необходимости сохранения традиционных правил, норм, иерархии власти, социальных институтов.

А.С. Панарин определяет консерватизм как «реставрацию классики» (Об особенностях консервативной идеологии в России // Интервью А.С. Панарина на сайте партии «Единство» www.edin.ru 2001.07.09). [Мы отдаем себе отчет в том, что политические структуры, подобные нынешней «партии власти», не имеют и отдаленного сходства с консервативной идеей, представляя из себя стопроцентный политический заказ, исполнители которого не вполне понимают сами, о чем говорят. В силу этого хорошо понятно возможное недоумение специалистов относительно использования такого источника, как официальный сайт партии «Единство». В данном случае он был использован для ссылки на мнение известного ученого.] Консерватор, считает Панарин, не фиксирует сегодняшний момент, а ищет и находит в прошлом своей страны некий классический образец общественного устройства, лучшую эпоху, «золотой век». У консерваторов всегда есть определенная идеальная эпоха, с которой они себя отождествляют и ценности которой они защищают. И эта эпоха не нынешняя, поскольку консерватор всегда смотрит в прошлое, отстаивая традиционные для данного общества нормы и ценности. И задача консерватора – искать классику в собственной традиции.

Консервативное миропонимание есть, прежде всего, ориентация на факторы, имманентные настоящему. Консервативное сознание охватывает своим взором и прошлое, и настоящее, и присутствие в настоящем всего прошлого. Как отмечают современные русские консерваторы, «Для консерватизма характерно видеть преемственность даже в революции и обнаруживать неустранимость цивилизационного наследия и его способность к регенерации в самых неблагоприятных условиях и вопреки им»[4]. Консервативное восприятие исторического времени ориентировано на органичный синтез прошлого и настоящего. И именно этот момент отличает консерватизм от либерализма. И здесь мы снова (отчасти неизбежно) сталкиваемся с традиционализмом.

Традиционализм не сводится к традиции как к таковой, это деятельность (любого рода и во всех областях), носящая разумный характер, предписанный свыше. Традиция закладывает основы всякой социальной жизни, дух преемственности, воспринимаемый, по словам Савиньи, как «молчаливо действующая внутри нас сила»[5]. Источником смысловых значений консерватизма является не история как таковая, а история, присутствующая в настоящем, воспринимаемая в конкретных воплощениях и образах. Историческую мудрость консерватор переводит в политическую реальность. Идея, которой руководствуется консерватор – это идея сохранения, а не изменения, центральная проблема для него – связь времен, взаимоотношения прошлого, настоящего и будущего. Именно в этих категориях и параметрах он рассуждает и оценивает реальность, ход исторических событий.

Консервативному сознанию свойственно воспринимать мир как целостную систему, которая живет, изменяется, стареет. Этот взгляд на вектор исторического развития – совершенно особое понимание истории, заключающееся в некой отрешенности, с которой философ наблюдает панораму жизни, именно «замогильность» в смысле «Замогильных записок» виконта Шатобриана.

Одной из главных смысловых и сюжетных линий «Записок» предстает изменение, ветшание, движение к гибели. Многочисленные исторические реминисценции, переплетаясь с реминисценциями личными, биографическими, призваны показать, что стареет, меняясь, не только человек, - стареет и весь мир, и очень многое безвозвратно в нем уходит в прошлое[6], и сколь не покушался бы человек на законы мироздания и вековые устои жизни, «он не останавливает время – это время останавливает человека»[7]. В этом  сегменте сознания неразрывно связанными являются природа и человеческая культура и история, психика и память. «Замогильные записки» изобилуют описанием картин природы, показывающие ее величие и красоту, и одновременно бренность и изменчивость всего сущего.

Консерватизм как мироотношение, мировоззрение возникает непосредственно из ощущения, что человек относится к некой непрерывной и уже до него существующей природной и общественной реальности, что он укоренен в ней. Как говорит Хайдеггер, человек есть нечто сущее. Как таковой, он принадлежит вместе с камнем, деревом, орлом к цельности бытия. Здесь «принадлежность» понимается как «внедренность» в бытие. Но отличает человека то, что он как мыслящая сущность, открытая бытию, стоит перед бытием, с бытием соотносится и ему таким же образом соответствует[8]. Эти слова Хайдеггера характеризуют консерватизм как именно онтологическое мировоззрение.

Консервативное мировоззрение – онтологично, противоположно познавательному, гносеологическому отношению к миру, для которого свойственно противопоставление сознания и мира как двух разных ипостасей: «вещи познающей и вещи протяженной»[9]. Гносеологический, субъективистско-объективистский подход наиболее ярко выразил уже Р. Декарт, стремящийся найти абсолютную точку опоры для мышления. Онтологический подход опровергает тезис о беспредпосылочности мышления, предпосылкой понимания бытия является само изначальное существование человека в мире.

Определенная картина мира коррелирует также с культурным пространством, традициями, обычаями, бытом, то есть особенностями материальной и духовной культуры. Следствием такого подхода является отрицание универсальной логики, использование консерватизмом, особенно радикальным, традиции средневекового номинализма.

Тема культурной укорененности картины мира и соответствующего типа политического действия разрабатывалась уже Э. Берком. Коллективную мудрость в образе обычаев и традиций он противопоставлял «безжизненной абстракции политических писак» - просветителей. Особое внимание при этом Берк придавал значению предрассудков, таинственной мудрости, унаследованной от предков. По Берку, чем древней предрассудок, тем больше его ценят, ибо своей древностью он доказывает свою жизненную необходимость.

Великая Французская революция сломала связь времен и традиций. Общество, возникшее из недр Революции, оказалось далеким от идеалов, рисуемых просветителями.

Известный исследователь политической истории Ж.-Ж. Шевалье в качестве одной из причин усиления консервативных настроений на конечных этапах революции называет «феномен господина Журдена». Каждая революция, говорит он, имеет своих сторонников и своих противников. Но всегда наступает такой момент, когда в дело вступают «безразличные». В начале крупных кризисов и потрясений их обычно никогда не принимают во внимание, но именно на завершающих этапах они начинают играть первостепенную роль. Мирные обыватели, уставшие от социальных потрясений и состояния неуверенности в завтрашнем дне, тяготеют к порядку, ищут успокоения в вере, в системе кажущихся незыблемых традиционных ценностей. Именно в силу этого на заключительных этапах революционных потрясений доминирующее значение приобретают идеологии консервативного толка.

Каковы главные ценности консерватизма, выкристаллизовавшиеся в течение, без малого, нескольких столетий? Базовой ценностью в сознании консерватора выступает понятие традиции. Согласно консервативному представлению, традиция сильна благодаря естественной природе вещей, и только искусственно созданные обстоятельства подрывают ее естественную силу.

Традиция не существует самостоятельно, она восстанавливается в меру устойчивого возвращения к истокам. Прошлое, традиция, постоянно меняют социокультурный контекст своего существования. По словам Бердяева, красота прошлого совсем не есть красота того настоящего, которое было в действительности триста или пятьсот лет тому назад, красота эта есть красота настоящего, которое есть сейчас, после преображения этого прошлого борьбой вечности со временем[10].

Традиция как ценность подразумевает другую ценность – преемственность. «Традицию – заявляет Люк Бенуа, последователь Р. Генона, - можно определить как передачу от человека к человеку, от общества к обществу совокупности средств, облегчающих постижение принципов миропорядка, поскольку человек как таковой не способен осознать ни смысла, ни цели своего существования…С этой точки зрения человек есть то, что он способен передать другому, и существует лишь тем, что передает, и в той мере, в какой эта передача совершается».[11]

Традиция, понятая как укорененность в культуре, имеет ряд важнейших функций в жизни социума. В первую очередь она служит аккумулятором социального опыта. Человек должен сохранить и принять традицию, чтобы его социальное поведение соответствовало как его собственным интересам, так и интересам общества. Бональд сказал: «В ряду слепых, держащихся за руки, посох нужен лишь первому». Именно таким он видел человечество - все слепцы. А бог дает первому посох традиции. Его достаточно. Мы можем идти. Но не будем терять посох и крепче возьмемся за руки»[12].

Традиция имеет божественные истоки, и обладает определенной силой принуждения по отношению к человеку. Здесь появляется понятие авторитета, «неразрывно связанное с понятием традиции» и «по мнению Гете, «при внимательном рассмотрении любой авторитет есть вид традиции»[13]. Де Местр принцип авторитета называл тем, что охраняет людей от всякого заблуждения.[14] «Отцы наши, - писал он, - бросили якорь, так будем же крепко за него держаться и не станем страшиться иллюминантов больше, чем безбожников».

Из двух названых ценностей консерватизма – традиции и авторитета – выводится следующая - патриотизм. Национальные традиции, авторитет нации и государства как единого организма, сложившегося в ходе длительного периода истории, - все это для консерватора является одной из базовых ценностей. В сознании европейской аристократии понимание патриотизма и долга, берет свои корни из эпохи средневековья, когда главной функцией дворянина была военная служба. Патриотизм, в свою очередь, неразрывно связывается с воинским героизмом и долгом.

Философии консерватизма (и особо это относится к европейскому консерватизму XIX в.), в высокой степени  присущ религиозный мистицизм, романтизм и дух героизма, пожалуй, в античном смысле слова «героизм».

Достаточно ярко такая героическая, «воинская» составляющая консервативного сознания проявляется в произведениях Ж. де Местра. Философ рассуждает о феномене войны и мистической, не поддающейся рациональному объяснению ее природе. Для Местра, «…есть нечто таинственное и необъяснимое в том…достоинстве, которое всегда люди связывали с воинской славой». Военная профессия облагораживает человека, воин верен долгу и присяге. Главные воинские ценности – стойкость, верность, честь и долг. «Посреди политических бурь они (военные – К.Г.) оказываются бесстрашными защитниками старинных принципов, самые ослепительные софизмы терпят крах перед их честностью и прямодушием». Солдат идет неразлучно с богом и религией, и миссия и образ жизни солдата сравнивается Местром с монахом. «Нигде христианство не предстанет перед вами столь величественным, столь достойным Бога и столь превосходно созданным для человека, как на войне». Солдат никогда не жалуется на опасность смерти, страдания его закаляют. В этом война схожа со страданием добродетельного человека в христианстве. Воин «благодарит генерала, посылающего его на приступ,…почему же он не станет благодарить Бога, заставляющего его страдать?»

Анализируя психологию человека на войне, Де Местр описывает «божественное неистовство», не сравнимое ни с ненавистью, ни с гневом, которое управляет человеком в бою, и он «устремляется на поле брани, не зная, чего он хочет, ни даже того, что он творит». И что изумительно для философа, человек никогда не проявляет неповиновения на поле сражения, он никогда не воспротивится в бою приказу самого жестокого тирана. «Ничто не противится и не способно воспротивится той силе, влекущей человека в бой», он «безвинный убийца, слепое орудие грозной десницы», которое слепо исполняет божественный закон. Из этого Местр делает вывод, что война божественна «сама по себе, ибо представляет собой мировой закон. Именно поэтому война плохо поддается пониманию обыденной логики. Она божественна и по своим последствиям для государств и людей, она божественна и по таинственной славе, ее окружающей, и по ее неизъяснимому притяжению, которым она к себе влечет. Приводя множество примеров из истории войн, Местр доказывает, насколько сильна мистическая сторона войны. Она проявляется и в неожиданных исходах уже предрешенных сражений, и в необъяснимой харизме и магнетизме великих полководцев.

Война, как и революция, является карой за преступления людей. Божественная сила карает человечество, когда преступления, и именно преступления особого рода, подчеркивает де Местр, превышают некий установленный предел. «Когда человеческая душа утратила свою энергию из-за изнеженности, неверия и гангренозных пороков, сопутствующим излишествам цивилизации, эта душа способна быть вновь закалена только кровью»[15]. В точно определенный момент, обусловленный деяниями людей и предписанный божественным правосудием, выступает на сцену Господь, дабы отмстить за  совершенные беззакония человечества.

Вообще, с точки зрения религиозного мистицизма эта сфера (война) закрыта для логического понимания и научного осмысления. В этой связи война объявляется той из немногих областей жизни, в которой божественная сила властвует всецело, а человек лишь выступает механизмом. И война всегда дает понять человеку, насколько он ничтожен, и насколько велика сила, по-настоящему управляющая вселенной. Можно таким образом сделать вывод, что для консерватора де Местра в условиях профанирующего и деградирующего мира, где нивелируются истинные ценности, война – своего рода последняя идеальная модель, наглядно и ярко показывающая высшие и низшие качества человеческой природы и силу власти судьбы и бога.

Исторические условия, в которых консерватизм оформился как политическая идеология, предопределили существенную особенность консервативного мировоззрения. После слома порядка жизни, складывавшегося веками, роль отверженного, отжившего свой срок мира стал играть консерватизм. Очень ярко это выразилось в литературных и исторических произведениях у Шатобриана. Будучи мыслителем-романтиком, он воспринимал угасание своего сословия как часть общего исторического процесса – умирания цивилизации, корни которой находились в средневековье. В истории французской аристократии он выделяет три периода: пора превосходства, пора привилегий, вступив в которую аристократия приходит в упадок, и пора чванства, когда она угасает.

«Замогильность» его мировоззрения стала особенностью консервативного восприятия действительности и охарактеризовала положение и роль старой французской аристократии после революции. Интуитивно, как поэт, и рационально, как историк и политик, Шатобриан сознавал, что произошедшие перемены в обществе означают закат дворянства. В отражении такого восприятия - «Замогильных записках» - автор предстает в образе настоящего дворянина, легитимиста-католика, воспринимающего себя как отрешенную от житейской суеты нового времени личность, смотрящий со стороны, «из могилы», свободный аристократ. Понимание свободы у него основывалось на принадлежности к дворянству: Шатобриан считал ее привилегией аристократии.

Смена мировоззренческих парадигм в европейской цивилизации на рубеже XVIII-XIX вв., когда всеобъемлющим и официальным стало массовое сознание, выкристаллизовавшееся из принципов философии Просвещения и либерализма, а прогресс стал восприниматься чуть ли не как «официальная идеология и цель человечества», традиция нивелировалась, а ее апологетика уже в течение эпохи воспринимается как архаичное явление. Такая ситуация привнесла в традиционалистское сознание специфику отрицания и неприятия общего вектора развития общества.

Консерватизм имеет смысл в первую очередь в соотношении с идеей прогресса, как противовес ему. Традиционалистское первоначало консерватизма выразил Н.А. Бердяев, когда писал, что «консерватизм поддерживает связь времен, не допускает окончательного разрыва в этой связи, соединяет будущее с прошлым», что он обращен к древним истокам жизни, «он связывает себя с корнями», и что «истинный консерватизм есть борьба вечности со временем, сопротивление нетленности гниению»[16]. Критикуя либеральный индивидуализм, традиционализм обратился к осмыслению коллективного действия, понимаемого как непрерывное творчество многих поколений, т.е. как история. История не как простая последовательность событий, а история сакральная, непрерывная, берущая свое начало из сферы божественного, высшего типа бытия, которое строится и «…измеряется по воле превечного геометра, умеющего распространять, ограничивать, останавливать или направлять волю, не искажая ее природы.».[17] Эдмунд Берк защищал историю от революционного пути трансформации общественных отношений, Жозеф де Местр впервые в истории политической мысли строил свою систему на основе метода исторического, противопоставив его руссоистскому методу развития «личных идей, вознесенных до уровня незыблемых принципов»[18].

История понимается в рамках консервативного мышления, прежде всего, как связующая система между поколениями, как национальная память, как источник традиции и духа. С точки зрения консерватора для человека, претерпевающего бег физического и исторического времени память обладает смыслом большим, чем сама жизнь, которая «столь бесцельна, что является всего лишь отголоском нашей памяти». Что был бы человек без памяти? – спрашивает Шатобриан. «Мы забывали бы наших друзей,…наши радости, наши деяния; гений не мог бы собрать воедино свои идеи…наше существование свелось бы к череде мгновений, уплывающих от нас без возврата; мы лишились бы прошлого»[19].

Таким образом, мы вывели примерную структуру краеугольных составляющих консервативного сознания: традиция – авторитет – героизм – религия (поскольку военная сфера, как мы показали, находится в неразрывной связи с религией властью Бога). Получается, что красной нитью через эту связку проходит именно традиция, понимаемая в самом широком смысле, и относящаяся ко всем наиболее важным сферам жизни человека. Авторитет – традиционен, героизм и религия – это тоже традиция, главный смысл истории с точки зрения консервативного сознания заключается в преемственности, т.е., опять традиции. Следовательно, базовые императивы консервативного сознания по природе своей традиционны.

Такие частные ценностные категории, как государство, армия, церковь, семья и другие, которые обычно перечисляются в ряду консервативных ценностей, вполне вписываются в вышеназванные четыре области в виде их практической экстраполяции на сферы общественной деятельности.