А.В. Богословский

 

УКРАИНСКИЙ ВОПРОС И РУССКАЯ ИСТОРИЯ

 

Русский бардак и украинский порядок

Давно стало доброй традицией русско-украинских взаимоотношений усердно «грузить» русское население вопросами украинской самоидентификации[1]. Возникает подозрение, что, не доказывая неустанно России национальную самобытность украинцев, сторонники национальной самобытности начинают ощущать шаткость своих позиций. Русское население как будто задалось целью покушаться непрерывно на национальные чувства самостийного населения. То не воспринимает борщ в качестве блюда иностранной кухни, то горилку с водкой путает. А украинские песни? Или их принимает и поет без перевода на русский язык или вообще не поет. Отношение к литературе еще хуже. На Украине власть не жалеет денег налогоплательщиков, можно сказать, от сердца отрывает на перевод Пушкина и Достоевского на украинский. Четко разделяет иностранную, русскую и украинскую литературы.

В России[2] же полный бардак. Проблема национальной принадлежности Гоголя никого не волнует. А кто в России знает, что действие пьесы Чехова «Вишневый сад» происходит под Харьковом, на Украине и поэтому должно рассматриваться как описание жизни русскоязычного населения на украинской чужбине?

Еще больше проблем с изучением украинского языка в России. Мало изучаем украинский язык, оскорбляем национальное самосознание. Казалось, это может служить признанием украинской незалежности. Немцы мало изучают французский и датский, итальянцы – сербохорватский. Да, в России много выходцев с Украины, но и в США, например, большинство потомков выходцев из европейских стран тоже ленятся учить язык дедушек и бабушек. Еще обиднее незалежным патриотам стремление к изучению русского языка в самой Украине. Хотя обижаться следует не им, а англичанам, для которых массовое изучение оксфордского варианта английского - источник многомиллиардных прибылей и хорошее трудоустройство десятков, если не сотен тысяч, лиц без определенной профессии за границей.

Дело в том, что отдельные страны невольно становятся центром притяжения для соседей. Там работа, там друзья и знакомые, там связи и там (вот где, по сути, великодержавный шовинизм кроется!) более доброжелательное отношение со стороны местного населения. Чехи, поляки, турки и ряд других народов стремятся в Германию и учат немецкий, алжирцы и сенегальцы стремятся во Францию, мексиканцы - в США. И русские, и украинцы с удовольствием учили бы английский, но Англия их не принимает. Граждане Украины могли бы в качестве второго языка учить немецкий - как словенцы. Но в Германии большинству украинцев оставляют работу, от которой и турки отказываются. Россия волей-неволей является центром притяжения для населения Украины и многих других стран. Можно хоть сто раз доказать всем, что Россия самый безжалостный оккупант Украины, что общего между нашими культурами не больше, чем между культурами Японии и туарегов в Сахаре, все равно Россия останется центром притяжения.

Единственный способ остановить влияние русской культуры на жителей Украины – вызвать резкое неприятие Украины у населения и правительства России и постараться ограничить контакты. Официально это не признается, но практически происходит на каждом шагу. То Киев своим затруднит ввоз продуктов (негоже гордому самостийцу есть русское сало), то транзитный транспорт поборами ограничат, то устроит форменный грабеж отдыхающих в Крыму (а правила грабежа установит сам украинский президент).

Родственность культур и схожесть языка, конечно, можно расценивать как угрозу культурной и национальной независимости. Но мы должны тогда закрыть глаза на ряд очевидных фактов. Например, Португалия и Испания отличаются не больше чем Россия и Украина. Но это там никого не волнует. Киргизия и Казахстан страны практически одного народа. А страх перед контактами отсутствует. Латинская Америка. Там тоже существует один язык на много государств. Но и там нет страха перед объединением. Арабские страны - Северный и Южный Йемены слились в одно государство, а объединение Египта и Сирии, напротив, не получилось. Вопросы контактов, интеграции и суверенитета рассматривались во всех случаях по-разному, но ни один народ не чувствовал эти проблемы как угрозу национальной катастрофы. Наконец, Россия и Белоруссия -  только жалкая кучка политиков и активистов отдельных партий видит в соседнем народе и его культуре угрозу своему бытию.

На Украине ситуация несколько другая. Количество противников русской культуры можно исчислять миллионами. Пусть их активная часть не превышает 10% чисто украинского населения. Но если присмотреться к так называемому умеренному центру, то количество чисто украинского населения, полагающего, что Россия и русская культура им что-то должна, возрастет до 30%. Выражается подобная точка зрения в виде расхожего мнения: восточнославянская цивилизация пошла из Киева, и хорошо бы, если бы в прошлом влияние России было слабее, тогда собственно украинская цивилизация была бы более чистой и т.д. При этом «забывают», что русская культура не результат влияния Москвы на русские земли, и в России не слишком горюют о сильном украинском влиянии на русскую жизнь. И совершенно мимо внимания местных патриотов проходит воистину мелкое обстоятельство, что Киев стал Киевом только в результате нашествия из Новгорода и привнесенных оттуда культуры и традиций, и что этот незначительный факт не рассматривается как предмет русской национальной гордости. То есть практически, сами себе в этом не признаваясь, украинские патриоты рассматривают вопрос о собственном национальном превосходстве как о необходимом условии национального самосохранения.

Странным выглядит и другая тенденция. Стремление к национальной самоидентификации сочетается с «патриотической» поддержкой явлений, направленных на разрушение собственно украинской культуры. То есть помощь католическим и униатским конфессиям, нацеленным на полонизацию Украины. В языке – нарастание влияния  волынского диалекта, чуждого большинству истинных украинцев. В национальной политике – забота о привилегированном положении крымских татар, чья культура и интересы не только чужды, но и во многом враждебны украинской культуре и интересам. Как будто в идее украинской независимости содержатся две идеи. Одна – идея признания себя в качестве реального населения с реальными традициями и проблемами, другая – стремление к разрушению собственных основ и традиций. Причем неприятие России вызвано именно стремлением что-то разрушить и переделать. Подправить язык, ввести многоконфессиональность, пересмотреть историю и т.д. Странная ситуация в стране со странным названием Украина.

Откуда есть пошла украинская земля

В подобных случаях надо действительно еще раз вспомнить историю. Но не историю Украины, а историю Украины-Руси (как у Грушевского). Слово Украина означает «окраина», а Русь – национальную принадлежность. Даже в самом названии страны и его народа местные патриоты просто опускают свою национальную принадлежность. Белорусы – понятно. Великороссы – тоже. Можно было бы понять Южнорусы, Словеноросы, Малороссы  или еще какой-нибудь иной термин, указывающий на национальную принадлежность. Но «периферийцы» – слишком!

А как полагается называть русских с точки зрения украинца? Москали! Вот так мы выходим на проблему полонизации мышления украинских патриотов. На протяжении веков мы просто стремились не думать о некоторых явлениях, чтобы не обидеть население Малороссии.

Москаль – польский термин. Его ввели поляки, чтобы обозначить свои права на земли всех восточных славян. Польша – страна, имеющая право на границы и законное население. Где сидят польские паны – там Польша. Москва – термин, обозначающий центр. Право центра на определенные территории можно оспорить. У центра, в отличие от страны, вне городских стен нет законного населения. Как, подчеркнем, сейчас - нет народа, нет права на самоопределение и государство. Русскоязычное население – не народ, а население, группа лиц с птичьими правами. И Украина – это не окраина России, а окраина Польши, польская периферия, где проживает не народ, а население. В далекие времена польского правления оно скромно именовалось «быдлом».

Вопрос о полонизации мышления украинских патриотов немножко сложнее, чем кажется. Формально все выглядит просто – чем ближе к Польше, тем сильнее патриотизм. Но на территории Белоруссии столь прямая зависимость выражена намного слабее. В самой Украине население многих областей, целые столетия находившихся под иностранным владычеством, отнюдь не воспринимает вопрос национального существованием как проблему размежевания по принципу: «вы со львовскими патриотами или с москалями-оккупантами?» Феномен легко заметить, проехав из Львова в Черновцы или в Закарпатье.

Попытка объяснить данный феномен, исходя из истории территории, подобные различия не проясняет. Попробуем решить задачу, исходя из истории населения.

Опустошения, вызванные монголо-татарским нашествием, вызвали колоссальную миграцию населения. Эта миграция имела несколько направлений. Во всех случаях население бежало под защиту лесов, болот и рек. Одна часть мигрировала на территорию современных Белоруссии и Брянской области. Впоследствии большинство из них оказалось под властью Великого Княжества Литовского. Другая часть бежала в районы Карпат и Восточного Прикарпатья. Наконец, довольно большая часть населения Галицко-Черниговского княжества бежала на территорию Польши.

Почти 200 лет территория большой части нынешней правобережной Украины представляло пустыню, а сам Киев – руины, на которых ютилась горстка случайно уцелевших жителей. Потом, еще до образования Речи Посполитой, население начало возвращаться в родные места. Именно возвращаться, а не мигрировать в случайном направлении. Например, население Киевской области еще в XIX веке выделялось более темным цветом волос и большим числом жителей с карими глазами. До татаро-монгольского нашествия на юге этой области, вдоль Змиевых валов, жили «черные клобуки», потомки тюркских племен, перешедших в подданство Киевского князя и принявших православие.

Волынь и Подол, наоборот, заселялись преимущественно выходцами из Польши. В XV веке в Польше начало отмечаться запустение отдельных сел и местечек.

Территории  нынешних Винницкой, Хмельницкой и Тернопольской областей заселялась из Польши, из районов Черновиц и современной Молдавии.

Интересно, что заселение современной Черкасской области, будущего центра сопротивления польской оккупации, шло с севера, из мест, которые никогда не знали польской власти до образования Речи Посполитой.

Население Львовской и Волынской областей, напротив, не только находилось под властью Польши еще за 200 лет до начала польской оккупации, но и имело все основания испытывать к народу и властям, приютившим их в трудную минуту, чувство глубокой признательности.

При подобном взаимовлиянии легче всего воспринимаются идеи, которые объединяют общество, не затрагивая суть его внутренних отношений. Неприязнь или чувство братской любви к народу, живущему вне границ своего государства. Ненависть к врагу-иностранцу или симпатия к союзнику. Если определенные взгляды распространяются верхушкой общества, то народное несогласие, как правило, длиться недолго. Мало кому хочется раскачивать общественное мнение, когда нет личной выгоды.

Вспомним глубокую любовь народов США и Европы к косовским албанцам или к фанатичным борцам с коммунизмом из движения Талибан.

Польша, естественно, имела свои проблемы с соседями. Частью этих проблем было стремление к экспансии на восток, на земли Княжества Литовского. Военный конфликт или мирная экспансия долгое время не были возможны из-за общей опасности с севера, со стороны Тевтонского ордена. А когда опасность была устранена, и произошло объединение, общая территория подверглась ряду переделов и всяких раз в пользу польских феодалов.

Естественно, на территории Польши бытовали постоянные представления о культурном превосходстве своей страны над восточным соседом. Без сомнения так же предполагалось, что православное население Польши имело право ощущать свое превосходство над православными соседями, подобно тому, как польские католики имели право ощущать превосходство над тевтонскими или литовскими братьями по вере.

В дальнейшем, когда Польша начала экспансию уже на русские земли, идеи культурного превосходства украинцев над русскими начали накладываться на западе Украине на уже существовавшие идеи собственного превосходства над остальным украинским населением. В конце XVI – первой половине XVII веков эти представления на какое-то время отошли на задний план в результате начала массового сопротивления украинских русских польской оккупации.

Мнимая украинская целостность

Сама эта борьба – тема чрезвычайно любопытная. Ее возникновение было вызвано тремя главными причинами. Во-первых, хронической неспособностью Польши защитить население от крымско-татарских набегов. Причем районы Львова и Ровно страдали от этих набегов намного меньше, и именно они защищались довольно эффективно. Во-вторых, насильственным обращением русско-украинского населения польского государства в католичество и введением пресловутой Унии. В-третьих, резким ухудшением правого статуса русско-украинского населения относительно всех иных групп населения польского государства. С этим аспектом политики польской знати связан и пресловутый еврейский вопрос на Украине, поскольку евреи как сословие были поставлены католическим панством намного выше православного христианства.

Центром вооруженного сопротивления стала столица казачества, город Чигирин. Но несмотря на героическое сопротивление, войскам Богдана Хмельницкого не удалось выиграть войну, пока в дело не вмешалась Россия. Для Польши начался период поражений. И если борьба не закончилось полным объединением Украины в составе России, то исключительно из-за головокружения от успехов Царского двора и самого царя Алексея Михайловича (нечего было через год после союза со Швецией воевать с ней; разгром был быстрый и страшный).

В результате Западная Украина лишилась большей части русского населения, недовольного польским господством. Сперва недовольные бежали к Хмельницкому, затем, сразу после Андрусовского перемирия, началось активное освоение той части Дикого Поля, которую теперь в Киеве и Львове называют Левобережной Украиной.

Царское правительство за несколько лет построило оборонительные сооружения (Изюмскую засечную линию) и обезопасило эти безлюдные земли от татарских набегов. Интересно, что Польша, имея по сравнению с Россией значительно больше средств, поленилась за несколько столетий построить хоть что-то напоминающее эту простую систему обороны. Там, под защитой русских пушек и мушкетов, начали возникать села и города, где оседали все недовольные поляками.

Во всевозможных разборках украинского казачества между собой и с Царским правительством жители Подола и Волыни не участвовали. В борьбе с Польшей тоже не отличились. События знаменитой «Калиевщины» протекали несколько южнее. А вот после разделов Польши в XVIII столетии начались странные явления. Население этих районов постоянно отличалось особым отношением к жизни и своему статусу. Царское правительство, собственно говоря, никогда это население за украинское не принимало. Край считался районом своеобразной смешанной культуры. Во время восстания поляков в 1830 году регион в массе своей стоял за родную польскую государственность.

Если в Белоруссии изъятие по решению царских властей земель у польских магнатов было средством привлечения нейтрального крестьянства на сторону правительства, то на западе Украины это изъятие служило скорее средством нейтрализации крестьян, выступивших на стороне поляков. Такое положение продолжалось до Февральской революции 1917 года. Официально правительство не спорило с претензиями украинских националистов считать Волынь, Подолию и земли к западу от Львова вплоть до Хельма истинно украинскими территориями, справедливо полагая, что, если украинским патриотам удастся привить украинское национальное мировоззрение местным жителям, это во многом решит проблему польского сепаратизма. Тем не менее администрация Российской Империи продолжала рассматривать эти земли как особую, ополяченную территорию.

После воссоединения так называемых западных Украины и Белоруссии в 1939 году, сталинский режим предпочел не разбираться в исторических и национальных тонкостях. Для простоты отношений с Польшей и самой Украиной регион не получил никакой автономии в рамках своей республики. Украинизация и русификация обрушились на население вместе со всеми жестокостями того времени.

В отличие от Буковины, где население насильственно румынизировали, и Закарпатья, где оно называло себя русскими – то есть «русинами», большинство жителей Львовской и Ровенской областей воспринимало местные порядки как свои, родные.

Пресловутая послевоенная «бендеровщина» действительно была борьбой за национальную независимость, но за независимость не только от Москвы, но и от Киева. А сам Бендера и его ближайшее окружение отлично сознавали, что большая часть населения за ними не пойдет, но провозглашение идей областного сепаратизма в то время было равнозначно для них самоубийству. Послевоенная Польша, разумеется, не могла поддержать восстание. Шансы боевиков на успех были иллюзорны, но, теоретически, имелось две перспективы.

Или, устав от борьбы, Сталин согласится на самостоятельность западных областей, или, после вторжения НАТО в СССР, население Галиции захватит и навяжет свою власть и традиции всей остальной Украине. Практически это выглядело бы примерно так же, как если бы русское население Прибалтики, голосовавшее в конце 80-х годов XX века за отделение от России, было бы объявлено эталоном всего русского населения, а русских в других частях России признали бы недостаточно сознательными, а их традиции недостаточно русскими. Естественно, такое прибалтиское население не считало бы себя ни эстонцами, ни латышами, но стремление переделать Россию и ее народ на свой лад у них проскальзывало бы на каждом шагу. В условиях украинской незалежности русское население, живущее в пределах украинского государства, превратилось для украинцев в балласт, мешающий им переделать и перевоспитать самих себя.

Вывод: современная Украина оказалась не в состоянии украинизировать часть своей западной окраины. Она не смогла даже сделать первый, в действительности самый необходимой шаг к украинизации – признать, что местные особенности мешают осознанию собственно украинским населением своего мировосприятия и традиций. Разные части внешне единого населения могут иметь свои направления (вектора, если хотите) культурного и политического развития. Наоборот, новая, уже не польская, а украинская окраина оказалась способна к консолидации и навязыванию своего мироощущения всей Украине. Поскольку это мироощущение является переходной стадией между полным ополячиванием Украины и ее относительно автономным существованием, подобное мироощущение не столько созидает нацию, сколько разрушает ее. Возникает ситуация культурной нестабильности. Чем это закончится? Скорее всего, потребуется еще пара десятилетий, чтобы жизнь взяла свое и начался достаточно активный процесс украинизации Волыни и Подолии.



[1] Смысл слов «Украина» и «украинцы» двойствен. Для сторонников национально-государственного единства России это русские историко-географические термины. Их смысл мало чем отличается от того, что имеют в виду, говоря о французской Аквитании, немецкой Померании, итальянской Калабрии или испанской Мурсии. Всякого рода этно-сепаратисты и их покровители, которым единство России – нож острый, используют их как термины политические; для них, в зависимости от контекста, Украина – не иначе как страна и государство, а украинцы – народ и нация (Ред.).

[2] Автор имеет в виду ту часть России, которую сейчас официально именуют Российской Федерации. Вместе с тем Редакция ЗЛ постоянно подчеркивает, что любое отождествление Российской Федерации и России, любая попытка сузить понятие Россия до Российской Федерации было бы, пользуясь словами Пушкина, «постыдным малодушием».


Реклама:
-