А. Ермаков,

кандидат ист. наук

 

 

ЭКОНОМИТЬ ИЛИ УЧИТЬСЯ?

 

Послание президента к Федеральному собранию рассматривает, в основном, экономические проблемы образования. Но, похоже, не решает и их…

 

Анализировать официальные документы – занятие неблагодарное. Во-первых, большинство высказанных там идей при осмысленном чтении подлежат как минимум двойной реконструкции (сначала из того “что сказано” с большим трудом восстанавливается то, “что имели в виду”, а уж потом можно пытаться понять, “чего же хотят этим добиться от слушателей и читателей”). Во-вторых, нужно всегда помнить, что чиновник или политик обещает, “что угодно”, а выполняет - “что может”. И, наконец, в-третьих, почти любая государственная бумага, претендующая на глобальное, всеобъемлющее освещение положения в образовании или даже в стране, чаще всего отражает профессиональные пристрастия ее автора. Одним словом, не ждите, что нефтянику станет интересно говорить с вами о культуре. Вот о культуре нефтедобычи, о ней пожалуйста.

Ежегодные Послания президента РФ Федеральному собранию, к сожалению, не являются исключением. Вот уже второй год в них предлагают к обсуждению отдельные довольно важные стороны тех или иных проблем, но сами проблемы при этом едва затрагивают. Возьмем, к примеру, образовательную часть обеих посланий. Разросшаяся за год из нескольких предложений до восьми абзацев, она устойчиво демонстрирует интерес власти лишь к двум аспектам системы образования: экономическому и правовому.

Судить можно хотя бы по прошлогоднему высказыванию: “Утвердилась государственная ложь. У нас нет другого выхода, как сокращать избыточные социальные обязательства и строго исполнять те, которые мы сохраним. Только так можно восстановить доверие народа к государству”. Эти фразы, похоже, стали основой для реформы всей государственной социальной (в том числе и образовательной) политики в 2000-2001 гг. Словосочетание “государственная ложь” чем-то особенно полюбилось министру образования В. Филиппову. Он употреблял его практически в каждом серьезном публичном выступлении. Надо думать, такое цитирование особенно способствовало восстановлению доверия народа к государству.

Но шутки в сторону. Так или иначе, государственную “социальную политику на принципах общедоступности и приемлемого качества базовых социальных благ”, обещанную нам в прошлом году, сегодня сменяют государственные усилия по созданию “условий для конкуренции между всеми государственными и негосударственными организациями, за саму возможность оказания социальных услуг”. В этом есть определенная логика. Если в прошлом году утверждалось, что “политика всеобщего государственного патернализма экономически невозможна и практически нецелесообразна”, и, следовательно, нужно сокращать государственное финансирование социальной сферы, то сегодня нам говорят уже о том, что “образование не может (некоторые либеральные публицисты тут же кричат: “И не должно!..”) ориентироваться только на бюджетное распределение ресурсов”.

Чем же будет заниматься власть? Опекать население она уже не в состоянии, да и не видит в этом смысла. Пополнять опустевший образовательный бюджет она тоже не торопится. Зато на повестку дня ставятся три проблемы: “эффективность, прозрачность и четкость”. Поговорим об этом подобнее.

Каким образом государство собирается сделать образование более “эффективным”? Считается, что эффективность школ  и вузов повысится, если “перейти от сметного финансирования организации к финансированию устанавливаемого государственного заказа”. Но ведь печальный опыт конца 80-х, когда переведенные на “госзаказ” процветающие промышленные предприятия в считанные месяцы стали “нерентабельными”, свидетельствует об обратном. Неужели никто не вспоминает, что тогда государственные руководители тоже стремились повысить эффективность госсектора, “расширяя действие экономических механизмов”?

Называется и еще один путь: формирование “независимой системы аттестации и контроля качества образования”. “Госприемка?” Но ведь это тоже оттуда, из эпохи ранней перестройки. Между прочим, тогда государство имело, по крайне мере, моральное право на жесткую проверку продукции избыточно финансируемых им предприятий. Как оно может сегодня спрашивать качественные результаты работы с тех, кому долгие годы не доставалось даже обещанного?

Теперь о “прозрачности”. Нам напомнили, что образование сегодня стало “рынком услуг” (заметим, не от хорошей жизни). Но рынок этот “плохой”, “нелегальный”, “непрозрачный”. “Директора школ используют его на свой страх и риск. Официальная “бесплатность” образования при его фактической, но скрытой платности, развращает и учеников, и преподавателей”. На мой взгляд, если государственная власть всерьез обеспокоена развратом молодежи, то ей для начала надо было бы заняться ночными каналами некоторых телекомпаний. На худой конец, предоставление платных услуг можно было бы просто вывести за пределы школ. Но это противоречит тезису о “расширении действий экономических механизмов”, поэтому нашему вниманию предлагается другой выход: “введение нормативного душевого финансирования предоставляемых образовательных услуг”.

Власть как бы “обижается” на родителей: “Ах, вы без меня учителям приплачиваете определенные суммы! Ну, тогда и от меня ваши дети будут получать тоже определенные суммы, и ни копейкой больше!” Правда, тут же следует оговорка, что “доступность образования для учащихся из малообеспеченных семей” должна повышаться “путем выделения и введения адресных социальных стипендий”. Но в это обещание трудно поверить. Хотя бы потому, что следующий президент легко сможет назвать его “государственной ложью”.

И, наконец, “четкость”. Какие же механизмы ее обеспечения предлагает нам верховная власть? “Каждый гражданин нашей страны должен точно знать, что именно он имеет право бесплатно получить от федеральной власти, что от региональной, а за что должен заплатить сам”. Лишних знаний, как говорится, не бывает. Но вот только что толку от того, что гражданин знает свои права, а “органы власти всех уровней ‑ сферы своей ответственности”, когда ни это право, ни эта ответственность не могут быть реализованы. Средств-то у местных властей (органов самоуправления) опять нет.

А что же центр. Отказавшись от “безадресного” финансирования он предпочитает “четко разграничивать сферу бесплатного образования, сделав доступ к нему справедливым и гарантированным, и платного, дав ему адекватную правовую основу”.

На практике это означает что верховная власть в России постепенно отказывается от своих исполнительных функций и превращается почти в судебную. Президент становится каким-то “суперарбитром”, который следит за тем, как бюджетные и небюджетные организации обслуживают население, и собирает с них соответствующий налог, сохраняя при этом право административного и силового вмешательства в их деятельность. Таким образом, государственная власть перемещает свои усилия из сферы производства и финансирования образовательных услуг в сферу контроля над их распределением. Выживание отдельных школ и учащихся ее уже мало интересует.

На этом можно было бы поставить точку. Но все-таки хотелось бы задать еще три вопроса. Нужна ли развитая система образования новой России? И зачем она ей нужна? Кого и зачем мы хотим учить?

Только неформальный, правдивый ответ на эти вопросы поможет составить реальную государственную образовательную программу, в которой юридические и экономические аспекты займут подобающее им место рядом с социальными, культурными и, собственно, учебными. Многие нерешаемые проблемы тогда вдруг обретут “эффективное, прозрачное и четкое” решение. Например, сразу станет ясно, кому и за что платить.

Итак, если России нужны высокообразованные научные и технические кадры (неважно, в частном секторе или на госслужбе), то она постарается облегчить доступ к образованию всем слоям и группам населения, не пытаясь выгадать копейки на разнице между финансированием детей банкиров и трактористов.

Если же нет, то экономия на образовании (да и на социальных гарантиях вообще) является оправданной. Зачем, в самом деле, тратить деньги на ненужные вещи.

Стесняться тут нечего. В русской истории многократно встречаются примеры, как того, так и другого подходов. Петр I, Александр I, Александр II, Ленин расширяли доступ народа к образованию. Николай I, Александр III, Сталин сознательно ограничивали его. Надо, впрочем, заметить, что последние, затрудняя получение общего образования, делали ставку на параллельную подготовку узких профессионалов в альтернативных, особо опекаемых правительством учебных заведениях. Так Николай I, сокращая университеты, готовил чиновников и военных. Александр III, ограничивая доступ в гимназии, расширял систему низших церковно-приходских школ. Сталин, зажимая “чистых” ученых и генералитет, многократно увеличил подготовку медиков и инженерно-технического персонала, а также младшего комсостава.

Если приглядеться, такие “приоритетные” направления образования существуют и сегодня. Поглядите, к примеру, на вузы и училища МВД. Там не идет речь о “платности”. Так, может быть, реальной государственной программой является развитие образования на базе учебных заведений ГИБДД, милиции и внутренних войск? Остается лишь пожалеть о том, что эта деталь не была отмечена в послании к Федеральному собранию. Она бы многое прояснила.