А.Н. Савельев

 

«Взвод» - русская стратегическая игра

 

Статья написана по мотивам и под впечатлением работы Карла Шмитта «Теория партизана» (1963) и статьи Сергея Переселгина «Искусство варвара против аристократизма воина» (Отечественные записки №8, 2002), а также в продолжение размышлений «Условие русских побед» (Русский дом, №8, 2001).

 

Удивительно, что не столько во власти, сколько в русском обществе нарастает ощущение необходимости и неизбежности системного сдвига в формировании оборонной доктрины страны. Советская армия, все еще цепляется за жизнь, генералы руководят заведомо недееспособными частями и рапортуют о готовности дать отпор агрессору, которого уже не существует в природе. Армия «новой России» бродит по стране как призрак контрактной системы, полностью провалившейся в Чеченской войне, но все еще оставляющий дурно пахнущее облако, сводящее с ума либеральных политиков. Они выдвигают проект совершенно недееспособной армии, которая живет с убеждением, что врагов у России нет. В то же время мир стремительно меняется, грозя старым армейским формациям мучительной гибелью от врага, против которого нечем защититься. Новые технологии в руках малочисленного контингента способны поставить на колени миллионные армии, крошечные диверсионные групп – полностью дестабилизировать мощные государства. Все технические и тактические изобретения, возникшие и примененные в ХХ веке, оказываются единственным средством нападения и обороны, подталкивающим доиндустриальные (и даже некоторые индустриальные структуры) и методы ведения войны к исчезновению.

В истории войн народы и государства применяли две основные стратегии, которые также существуют и в мире животных – выживание обеспечивается либо массовостью, либо уникальными свойствами малочисленного контингента. В столкновении однотипных стратегий все решали дополнительные качества: уровень вооружений, национальный характер (стойкость к лишениям, презрение к смерти и др.), мобильность. Русские научились у татар необходимости собирать массовое войско, готовое к быстрым перемещениям и составленное из умелых воинов, сочетавших крестьянский труд с владением оружием. Победа над Ордой была обеспечена новыми дополнительным качествами: 1) чрезвычайной устойчивостью в обороне, которая могла быть свойственна только потомственным земледельцам и отсутствовала у кочевников; 2) наличием элитной дружины, способной переломить ход решительного сражения, как это было сделано засадным полком на Куликовом поле.

Русские нашли альтернативную стратегию как нашествиям Степи с ее массами организованной кочевой конницы, так и латинству с ее рыцарским войском. Русские переиграли ордынцев выучкой воинов и организацией стойкой обороны, а латинян – стратегической обороной, массой и опять же выучкой, которая, возможно, уступала бы в поединке «один на один» крестоносцам, но оказалась более эффективной в большом сражении на Чудском озере.

В лице татаро-монголов русские встретились впервые с концепцией тотальной войны и массовым войском, народом-войском. Тут на войне не делили княжеское наследство и не мстили частным порядком, а добивались истребления высших слоев и порабощения низших, полного разгрома и полной покорности. «Федеративная» Киевская Русь погибла почти мгновенно в 1237–1239 гг. От этого поражения русские получили урок «асимметричного ответа», который постепенно вызрел и погубил Орду.

Впоследствии именно сочетание стремительной дворянской конница и бесстрашной крестьянской пехоты обусловило несколько столетий непобедимости русской армии, несмотря на частные поражения. Все это дало в руки русским Крым, Сибирь, Дальний Восток, Среднюю Азию, Кавказ с Закавказьем и позволило разгромить все нашествия из Европы и с юга (включая  и Оттоманскую Порту, всегда бывшую инструментом европейской политики в отношении России).

Главное обретение Русского государства в военной стратегии, во многом компенсировавшее отсталость вооружений в сравнении с Европой (на западе винтовка Мосина была вне конкуренции) – отказ признавать поражение и возникший после него статус-кво. Поражение могло быть признано только формально, а последующий период использовался для сосредоточения сил, необходимых для реванша – после поражения Россия сосредоточивалась, как говорил князь А. Горчаков.

Возникло и иное отношение к победе. Цена победы для русских никогда не может быть высокой – ради победы можно отдать все, потому что поражение означает почти неизбежную гибель народа (татарская война была тотальной, как потом и мировые войны). Увы, это приводило зачастую к тому, что только массовый героизм солдат мог компенсировать безжалостность генералов к «серой скотинке».

И третье приобретение – генерация выдающихся русских полководцев, которые если и не читали Сунь-Цзы, то душой чуяли стратегические законы и оперативные преимущества. Под их управлением крепостные крестьяне превращались в чудо-богатырей.

В современных условиях все эти приобретения требуют пересмотра. Если в недавней еще истории массовость русской армии всегда создавала проблему противнику, то в сегодняшних условиях поставить под ружье несколько миллионов человек – дело немыслимое не только с точки зрения общественных настроений, но и с точки зрения управления. Поставить резервиста в строй – это был минимум, дающий результаты еще в середине ХХ века. Но уже тогда это было связано с тягчайшими потерями (например, почти полностью погибшее в 1941 году Московское ополчение). Сегодняшний технический уровень военной машины делает резервиста в качестве линейного бойца совершенно бесполезным. Согласование этой массы непрофессионалов с современной техникой и кадровым составом армии потребовало бы невероятных усилий, невероятно сложной машины управления, которая заведомо не могла бы справиться со скоротечностью военных задач. Массовая армия в современных условиях России – заведомая фикция, в особенности при сравнении демографического потенциала нашей страны с демографическим потенциалом, подпирающим нас по всем южным границам. Этого не хотят признать наши генералы, погубившие столько солдат в Чеченской войне и только недавно перешедшие к системным спецоперациям.

В то же время массовость русской армии имеет не только непосредственно военное значение. Иван Ильин писал (Манифест Русского движения), что армия – «наше почетное и ответственное, вооруженное и знаменами славы осененное волевое средоточие, наша армия и наш флот: наша сила, наша надежда, основа нашего национального существования. Кость от нашей кости, кровь от нашей крови, дух от нашего духа. Мы сами ее составляем. Ее победа — наша победа, ее разложение наша гибель. Она - воплощение нашей национальной рыцарственности; ограда нашей национальной целости и независимости. Армия требует воинского качества. Она гасит в душах распущенность, лень и склонность к раздору. Она учит повиновению и ответственности. Она приковывает волю человека к воинской чести, а чувство единства и солидарности к своей воинской части. Армия невозможна без характера, патриотизма и жертвенности. Ее лозунг: “Жить для России и умереть за Россию”».

Все это выбросить как исторический хлам невозможно, не предав памяти своих предков и той России, которую они нам завещали.

Каким же образом можно сочетать традиционную массовость русской армии с неизбежной элитарностью современных вооруженных сил? Ответ однозначен – только всеобщим вооружением народа оружием самообороны и преобразованием всей системы воспитания подрастающего поколения таким образом, чтобы военная и военно-спортивная игра стали неотъемлемой частью жизни русского общества. Вместе с игрой будет освоено и военное дело. Тогда диверсионно-террористическая тактика будет на национальной территории бессильной, всюду встречая граждан, подготовленных к сопротивлению. Когда игра становится профессией, она возводится в ранг искусства. Для армии это означает возникновение на добровольных началах элитного контингента «псов войны» и профессионалов военно-технических специальностей.

Все это позволяет нации избавиться от страха реальной войны и не впасть в ступор в момент нападения врага. В привычной психологической обстановке его встретят самодостаточные группы, сыгранные и профессионально подготовленные. Таким образом спонтанная «теллурическая сила» национального сопротивления с самого начала приобретет организованный характер. Причем совершенно неуязвимый для разного рода предательских капитуляций и изменнических дипломатических игр.

Русский коллективизм – это не парад с тысячами участников. Парады делаются для генералов и обывателей. Русский коллективизм семейно-артельного типа - в узком кругу, где понимают друг друга с полуслова. Романтика масс «человеческой икры» – не для нас. Это чужая романтика, романтика толпы, которая толком может воплощаться только в бунте. Нам ближе непримиримость и спонтанность испанской герильи.

Если главной опорной единицей классической русской армии был полк, то сегодня пришло время взвода. Только взвод спецназа в состоянии реализовать идею тактического чуда, которое потрясает стратегические порядки противника. Ранее это могли вышколенные рыцарской этикой и национальной идеей солдаты вермахта, японские самураи в мундирах Империи и… русские партизаны. Собственно вооруженный народ – те же самые «партизаны», сгруппированные во взводную систему из людей, давно живущих по соседству, и чутко понимающих, где настоящий враг. Против такой системы может действовать только аналогичная. Это понял еще Наполеон, требовавший от своих генералов борьбы с партизанами партизанскими методами. Этого не понял Гитлер, санкционировав крайние зверства карателей, которые только ожесточили русское лесное братство и превратили для партизан «настоящего врага» и «абсолютного врага». Этого не поняли военные стратеги США, погубившие во Вьетнаме и свою честь и десятки тысяч своих солдат, несмотря на подавляющее техническое превосходство. Взаимно вынесенный смертный приговор оказался более существенным со стороны партизана.

Партизанское движение по смыслу своему добровольно и основано на чувстве собственной национальной гордости. А с другой стороны, партизан не может обойтись без поддерживающего его командования, обещающего оценить преступные, с точки зрения оккупанта, действия как героизм национального сопротивления. Образ жизни разбойника становится признанным и прославленным.

Партизан остается вне прав регулярных участников войны, а значит – и вне требований определенного рода лояльности по отношению к противнику. Его война тотальна и не принимает во внимание Женевских конвенций. Видимую надстройку партизанского движения можно разгромить – как этот сделали американцы в Афганистане – но невозможно победить. Они не могут быть даже военнопленными (американцы так и не решили, что же делать с заключенными моджахедами на базе Гуантамо).

Их даже невозможно отпустить домой по окончании военных действий, как требует международное право. Потому что военные действия никогда не кончатся, а если кто-то решит все же что они кончились и пленных можно освободить, то можно с уверенностью сказать, что вчерашние пленные снова станут партизанами.

Вся массированная пропаганда либеральных СМИ против права гражданина на оружие самообороны лжива от начала до конца, поскольку исходит от заинтересованных лиц – милицейского начальства, привыкшего опираться на безнаказанный произвол в отношении гражданина. Эти отбросы правоохранительной системы просто заражены психологией бандитов, которых они призваны ловить. Им подавай беззащитную нацию против вооруженных до зубов рэкетиров в погонах, действующих наравне, а то и в прямом сговоре с бандитами. Им не понять, что за оскорбление словом должна существовать угроза смертью, которая может внезапно появиться из дамской сумочки. Они не хотят заниматься сложными формами контроля, а лишь только повелевать, имея на поясе последний аргумент, недоступный добропорядочному гражданину даже в случае необходимой обороны.

Вооружение народа может создать тот потенциал добровольного призыва, в котором граждан будет привлекать воинское братство, естественный интерес к оружию, воинский дух чести, порядка и служения. Для этого нет необходимости всю жизнь торчать по казармам и гарнизонам. При массовом увлечении военной игрой боевое дежурство будет лишь элементом обычной жизни гражданина.

Насильственный призыв в принципе бесперспективен. Как и наемная армия. Первое создает бесполезные, постыдные воинские формирования, второе – истощает бюджет. Обе формы проверены на дееспособность в Чечне и оказались неспособными ничего противопоставить партизанской войне чеченских бандитов. В то же время добровольческие формирования «чудо-богатырей», построенные по ротно-взводной системе, смели бы чеченских сепаратистов в один момент. При этом война была бы просто опасной мужской игрой, для которой выделена площадка, где объявлен сезон охоты на бандитов.

Регулярная армия не может противостоять такой же регулярной армии, если та технически более совершенна. Это показали вторжения США в Югославию, Афганистан, Ирак. И Россия должна готовиться к тому, что перипетии мировой политики рано или поздно столкнут ее с технически более совершенной (или более многочисленной) армией. Противопоставить им можно только вооруженный народ, освоивший военное дело. У оккупантов не будет шансов, если они всюду встретятся с национальной гвардией, вытащившей из железных ящиков, подвалов и чуланов гранатометы и автоматы.

Эпоха массовых армий приходит к концу. Задача русской военной доктрины – начать готовиться к грядущим войнам, отказываясь от старых стереотипов в формировании военной машины государства и нации. Старая армия подлежит расформированию вплоть до устранения от командования прежней генерации высших офицеров и отправки их на покой. Стратегическую задачу – достижение победы над оккупантом или мятежником (о чем даже слова нет в действующей русской военной доктрине) – должен решать взвод спецназа и взвод национальной гвардии.