С.С. Серебряков

 

Законность и судьба национального богатства

 

Что является наиболее ярким символом нашей экономической жизни? Частные торговцы, сутками не покидающие тонары, заполонившие города и веси? Нет. Бесцеремонные засланцы щедрого юга, наводнившие под видом продавцов рынки и мелкооптовые ярмарки? Нет. Бесконечные «макдональдсы», вытеснившие прежние столовые, закусочные и кафе? Нет. Обольстительные ночные бабочки, стройными, полуобнаженными рядами выходящие на улицы и магистрали нашей «необъятной» независимо от состояния погоды для древнейшего в мире промысла? Нет. Бывшие интеллигентные люди, в целях пропитания копошащиеся в смрадных помойных емкостях? Нет. Тогда кто же?

Ну конечно же олигархи. Гусинские, Абрамовичи, Чубайсы, Потанины, Фридманы. Вот что олицетворяет нашу настоящую национальную гордость. Они - подлинное достижение «перестройки». Три, от силы пять десятков фамилий, в просторечии – семей, владеют и распоряжаются всеми богатствами современной, так сказать новой России.

По расчетам, произведенным Госкомстатом и РАН, суммарная стоимость национального богатства РФ (материальные блага и природные ресурсы) примерно равна 340–380 трлн. долларов. Как утверждает академик Львов, 85% русских владеют 7% национального богатства, а у примерно 1500 человек, это 0,00001% от всего населения, сосредоточено более половины богатств РФ.[1]

 

Возьмите все даром

 

Богатства России достались «новым русским» по наследству от папенек и маменек, которые трудились над его приумножением после дедушек и бабушек подобно трудолюбивым муравьям или пчелам? Нет. Они создавали его лично «непосильным трудом»? Нет. Они приобрели их по случаю на свои «кровные»? Ничего подобного. Богатство, оказавшееся в их руках, имеет сказочное происхождение.

Нефтяные скважины, угольные разрезы, рудники, электростанции, алюминиевые, медеплавильные, никелиевые и прочие комбинаты, машиностроительные, приборные, автомобильные и все другие заводы и фабрики достались всем им даром. Они были подарены. Отданы просто так. Взяты по мановению. Кто же был столь щедр и беспрецедентно расточителен?

Скажите: «Ельцин и его полоумная команда», и ошибетесь. Нет. Всенародно-избранный алконавт, дважды занимавший высший государственный пост по воле масс, всего лишь оформлял щедрые подарки. Решение же о превращении вышеперечисленных лиц в новоявленных Крезов или, лучше сказать, в «графов Монтекристо», пришло в голову не любимому избирателями президенту, а нашему бескорыстному народонаселению. Его, надо полагать, посетил припадок необъяснимой жалости. Ведь у этих кандидатов в миллиардеры не было ничего ни за душой, которой у них нет, ни в карманах, где посвистывал «ветер перемен».

Отчего вдруг народонаселение осенило именно таким образом, сказать трудно. Возможно, эта мысль появилась после многократного прочтения известного романа Александра Дюма, неоднократно, кстати, в России экранизировавшегося. Быть может народонаселению надоело самому числиться владельцем всех этих неисчислимых, баснословных сокровищ? Быть богатым, уверяет нас вся совестливая и потому классическая русская литература, так трудно. Впрочем, в среде известных русских литераторов богачей, знавших дело не поверхностно, а изнутри, не замечалось.

Поэтому, скорее всего, народ десять лет назад действовал под влиянием какой-то пока что неведомой науке непреодолимой силы. Решение попробовать жить в условиях полной, беспросветной нищеты пришло к нему как-то внезапно. Словно нашло какое-то озарение. Сердечный жар отказаться от всего, что ему принадлежало, и все поделить, овладевший миллионами, был таким страстным, таким неодолимым, что особых усилий и не потребовалось. Все было обделано самым лучшим, самым безобидным образом. Идея, овладев массами, приобретает качества материальной силы. Об этом и классики писали. Разумеется, иностранные.

 

Куда же все подевалось?

 

Материальная сила замечательной по простоте и бескорыстию идеи все поделить, известная главным образом по тому, как говорил с подачи Швондера Шариков, герой булгаковского романа, сосредоточилась в изобретенном «командой Чубайса» приватизационном чеке. В просторечии – ваучере. Он не раздавался всем подряд. Зачем? Чек – не гуманитарная помощь. Его продавали за символическую, всем доступную цену. Где, кто, сколько изготовил этих ваучеров – не знает никто. Да никто и не интересовался такой ерундой. Было не до того. Главное – каждому досталось по цветной бумажке. Потом неожиданно оказалось, что у некоторых, а именно у Гусинских, Березовский, Фридманов, Авенов и далее по фамилиям известных олигархов - их набралось чуть больше. Ваучеры у них имелись фурами, контейнерами, грузовыми составами, целыми ангарами. Утверждают, к примеру, что именно за фуру, набитую ваучерами, некий никому не известный дотоле грузинский еврей, чуть не мелкий экспедитор, явившись возле заводской проходной, заполучил во владение весь Уралмаш. И с выгодой им пользуется до сих пор.

Акт превращения общего имущества в частное был воистину восхитителен. Страна радовалась. Все веселились. Улицы превратились в сплошной блошиный рынок. Пиво и водка, с дефицитом и ограничениями на продажу которых было покончено раз и навсегда, лились рекой. Никто ничего не понимал и не хотел понимать. Сбывалось пушкинское: «и свобода вас встретит радостно у входа». И встретила.

Радости было много, но ее явление в миру оказалось мимолетным. За несколько месяцев процесс превращения удачливых проходимцев в уважаемых олигархов и доверчивых граждан в нищую, обездоленную, презираемую чернь завершился как нельзя благополучно. Народ добровольно, находясь в здравом уме и твердой памяти, отказался от того, от чего ему захотелось избавиться, а несколько сотен ушлых и сравнительно молодых людей присвоили себе то, чем им очень захотелось овладеть. Как не порадоваться такой необыкновенной легитимности? И жизнь после приватизации всего и вся пошла своим чередом.

Она по-своему тоже замечательна. Народонаселение, как и должно было произойти, почувствовало необыкновенное облегчение. Прежде всего, оно было избавлено от личных денежных накоплений, выраженных в рублях. Рублевые запасы, будь то банковский счет, кубышка или старый чулок, стремительно обесценились, словно по мановению. Покупательная способность тысячи рублей враз опустилась до гривенника. Кто был хотя бы чем-то, стал ничем.

Предприятия, утратив оборотные средства, как и положено, остановились. Научные учреждения, не получая заказов, стали никому не нужны, хотя появилась потребность в их помещениях. Выплата зарплаты прекратилась, а ее номинальный уровень опустился раз в пять. Офисы и склады импортных товаров вместо учреждений науки и производственных помещений росли подобно поганкам после дождя. Появилась не только многомиллионная резервная армия труда, исчезнувшая еще в начале 30-х годов прошлого века, но и резервное народонаселение, содержать которое стало непосильным бременем для экономики нового типа.

Отцы-командиры в генеральских чинах внезапно обрели любовь к коммерции и неприязнь к победам. Зато налились финансовой солидностью несколько сотен «новых русских». Наступил звездный час для государственной бюрократии. Она, наконец-то, дорвалась до власти, ничем и никем не ограниченной, занялась торговлей принадлежащими ей полномочиями, причем с размахом, невиданным в мировой истории.

Имущество целых армий и военных округов, новейшее оборудование технологически передовых предприятий, государственные резервы, золотые, алмазные и иные ценности из государственных хранилищ, патенты и иные предметы интеллектуальной собственности, принадлежащие государству, исчезали без следа, материализуясь, помимо зарубежных банковских счетов, в виде подмосковных, андалузских, флоридских и калифорнийских поместий. Ну в самом деле, что может быть надежнее и безопаснее для сохранения капитала, чем частная земельная собственность? Земля, как хорошо известно, всегда стоит на очереди после приватизации власти и производственных фондов.

Бриллиантовый туман, витавший в мозгах подавляющее большинства, рассеялся, и оно вдруг поняло, что оказалось в роли старухи у разбитого корыта из сказки Пушкина, точнее говоря – в роли Кисы Воробьянинова из «12 стульев».[2]

 

В позе буриданова осла

 

Резонно спросить: а зачем нам, стране так сказать, возвращаться к преданьям этой глубокой старины десятилетней давности? Для чего ворошить прошлое? Прошлого не вернешь. Что с возу упало, то пропало.

Но эта мудрость из разряда расхожих побасенок и поговорок. Она хороша разве что за дружеским столом. А на трезвую голову и в практической жизни руководствоваться приходится чем-то иным. Например, здравым смыслом. Что же подсказывает этот здравый смысл?

Одним он рисует жуткие картины новой «экспроприации экспроприаторов». Разнузданная толпа новых Шариковых, возглавляемая новыми Швондерами, обрушивается на нескольких абрамовичей, лишая их возможности плодиться, размножаться и обогащаться. Этим поверженным агнцам уже грезится то, что может привидеться лишь в страшном сне. Что им придется жить не на предпринимательские доходы, чьи размеры бесконечны, а всего лишь на одну зарплату. Что может быть хуже? Разве что ГУЛАГ.

И вот уже по сообщению Фонда «Общественное мнение» 49% им опрошенных против 12% в конце августа считают, что если произойдет передел крупной собственности, то он пойдет России не на пользу. Эти 12% считают, что передел собственности пойдет как раз на пользу, поскольку «газ, нефть, золото, бриллианты и прочее» станут вновь принадлежать государству, и в результате страна разбогатеет. Но у большинства свои резоны: народу все равно ничего не достанется, честного перераспределения не будет. Кроме того, передел обязательно будет сопровождаться скандалами и «кровавыми разборками». Они также считают, что от нового передела собственности дестабилизируется экономика, начнется падение акций крупных компаний. «Всякий передел ведет к спаду экономики а это в результате отрицательно скажется на всем народе».

И это народное мнение было услышано. Уже 12 сентября на пленарном заседании Госдумы проект обращения к правительству с раболепным предложением внести в Думу законопроект о пересмотре итогов приватизации, осуществленной в 1992-1999 годах, набрал всего лишь 131 голос, в то время как увеличение МРОТ с жалких 450 до столь же жалких 600 рублей в месяц тогда же было заблокировано Советом Федерации и для преодоления его «вето» думцам пришлось проводить унизительные согласования, расплачиваясь за «сенаторское» согласие суверенными правами государства, передавая их на откуп «субъектам федерации» в ущерб территориальной целостности страны.

Иного и быть не могло. О том, что «пересмотра результатов приватизации в России не будет», не раз заявляли в последние месяцы Волошин, Касьянов, Степашин, Кудрин, Путин. Даже если «нас не устраивает цена, по которой продавалось имущество». Даже если «законодательство России было несовершенным и страдало изъянами». А решения, исходящие из кремлевской власти, думское большинство, назвавшее себя «партией власти», штампует с необыкновенным усердием, даже если их смысл противоречат здравому смыслу и национальным интересам.

К примеру, принятый думским большинством Земельный кодекс. Олигархи и их услужливая клака зациклились тогда на превращении земли в товар, предвкушая новый лакомый «золотой дождь». Но выяснилось, что у столь мудрого решения есть и оборотная сторона. Оказалось, что владельцы предприятий не в состоянии принудительно выкупить до 1 января 2004 года землю, занимаемую их предприятиями, как было записано в тексте закона. Нет у дельцов от бизнеса свободных 106 миллиардов долларов на эти цели, не считая того, что требуют за выкуп земли еще и власти Москвы. И никогда таких денег не будет. Но власть не может отказаться от этой статьи доходов и вместо того, чтобы пересмотреть нелепость, ставшую правовой нормой, всего лишь оттягивает обязательные выкупные платежи на три года. Как будто за это время что-то может измениться («Интерфакс», 3.09.03).

  Названный «хитрым лисом» Е. Примаков, которому Кремль вручил должность президента Торгово-промышленной палаты РФ, предложил решить проблему неприкосновенности приватизированной собственности за счет изъятия природной ренты. С одной стороны - принять закон с «формулой гарантии неприкосновенности законно-приобретенной собственности» и запретом пересматривать право на приобретенную до 1998 года собственность, «за исключением тех случаев, когда собственник совершил уголовно-наказуемые деяния». А с другой - в законодательном порядке передать обществу «всю природную ренту», значительная часть которой «присваивается сырьевыми монополистами», поскольку процент чистой прибыли в сырьевых компаниях в среднем почти в два раза больше, чем в обрабатывающей промышленности (РИА-Новости от 22.09.03).

И в самом деле, разве есть хотя бы гран справедливости и экономической обоснованности в баснословных богатствах новоявленных сырьевых магнатов на фоне массовой бедности, о борьбе с которой говорил президент РФ в своем Послании на 2003 год? Ведь среди официальных миллиардеров нет ни одного, кто не был бы связан с нефтью, газом или, на худой конец, металлом. Тройка самых богатых «росссиян» - это глава ЮКОСа М. Ходорковский, (состояние в $8,3 млрд.), губернатор Чукотки Р. Абрамович ($7,5 млрд.) и председатель совета директоров «Альфы-Групп» М.Фридман ($6,7 млрд.).

 

Пересмотр? Итогов? Приватизации?

 

Что скрывается за термином «приватизация». Переход на протяжении 1992-2002 годов примерно 130 тысяч предприятий в частные руки. Что может означать «пересмотр итогов приватизации»? Возврат ныне частных предприятий в «общенародную собственность». В действительности и тот и другой процесс содержит прямо противоположный смысл. Дело в том, что в формуле «пересмотр итогов приватизации» каждый термин, ее составляющий, должен быть подвергнут сомнению.

Разве в России была проведена приватизация? Конечно же нет. Если считать приватизацией передачу государственной или муниципальной собственности в частную собственность, осуществляемую на основании и в соответствии с законодательным актом, то надо сказать, что хотя такая «передача» и была произведена, но такой собственности тогда в стране не было. Во всяком случае большинство из 130 тысяч приватизированных предприятий государственной собственностью не являлось. Все материальные активы, на которые была распространена так называемая приватизация, состояли на момент «приватизации» не в государственной, тем более не в муниципальной собственности, а в собственности всего народа, то есть в национальной (по терминологии советского права: общенародной) собственности. Органы государственной власти были вправе приватизировать только то, что представляло собой государственную собственность. Но они не могли приватизировать предприятия, у которых был определенный хозяин, в данном случае – народ. Скорее всего понимая сомнительность того, что решалось верховной властью, юристы Института законодательства и сравнительного правоведения, комментируя законодательство о приватизации, принятые в 1991 году, назвали приватизацией не передачу имущества из одного вида собственности в другую, а преобразование государственной собственности в собственность граждан или юридических лиц.[3]

Дело в том, что в отличие от государств, где средства производства могли находиться как в собственности государства, так и в частной собственности, в Советской России после революции 1917 года частная собственность на средства производства была аннулирована. Поэтому все предприятия, которые существовали в 1918 году, были сначала национализации, а затем обобществлению, а создававшиеся после этой даты (кроме коллективных хозяйств в земледелии) приобретали статус общенациональной собственности. Имея конкретного хозяина, в данном случае нацию в целом, такого рода имущество обладает иммунитетом от приватизации и не может быть ее объектом. Поэтому, если государственная власть на возмездной основе преобразует общенациональную собственность в частную, то она, по сути дела, совершает с имуществом в виде предприятия не акт приватизации, а  акт реквизиции. Это значит, что она изымает у общества принадлежащее ему имущество в его же интересах. Но реквизиций не было.

Процесс, названный преобразованием предприятий, происходил в 1992-2002 годах безвозмездно, стало быть нация, как собственник, не получала никакого эквивалента. Наоборот, ее материальное положение, что было выявлено статистикой, оказалось подорванным. Следовательно, под видом приватизации тогда совершались акты конфискации, что ныне действующим законом допускается производить лишь в качестве санкции за совершение преступления.[4] Само собой понятно, что считать приватизацией национального имущества его фактическую конфискацию невозможно.

Что подразумевается под итогами приватизации? По-видимому - обретения прав собственности на предприятия частными и юридическими лицами. Но такой ответ был бы удовлетворителен, если бы имело место событие приватизации. Однако мы уже выяснили, что в действительности скрывалось под видом приватизации. Значит, если не было самой приватизации, то нет и основания утверждать, что имеют место ее итоги. То, что представители власти называют итогами приватизации, на самом деле следует именовать итогами незаконной, а потому преступной конфискации, иначе говоря - результатом преступления. Разумеется, в преступлениях такого масштаба, где в качестве объектов посягательства должно фигурировать до 130 тысяч предприятий, не могут не быть соразмерными и его последствия. Они поражают воображение.

Примерно 10 миллионов преждевременно умерших и до 16 миллионов общих демографических потерь. Сокращение половины производственного потенциала страны, что привело к сокращению вдвое объемов производства. Вывоз за этот период не менее 365 млрд. долларов. Появление массовой бедности, за чертой которой оказалось до 40% жителей, и бездомности, исчисляемой 3 миллионами. Скачок качества жизни ее населения с 35 на 64 место.[5] Перечислять все невозможно, да и не нужно. Поскольку речь идет не о законной приватизации, а о противозаконной конфискации, то этим должны заниматься не одни только статистики или социологи, а прокуратура и суды в рамках уголовного дела и согласно уголовно-процессуальному праву.

Отсюда должно быть понятно, что следует понимать под пересмотром «итогов приватизации», а в действительности – под восстановлением законности, порядка и справедливости.[6] Вкратце это должно означать, что ни о какой деприватизации или огульной национализации предприятий, в отношении которых приватизация была проведена в точном соответствии с законами, не может быть и речи. Там, где нет нарушения закона, нет необходимости восстанавливать законность.

Но мы имеем дело с принципиально иной ситуацией. Под видом «экономических реформ», частью которых была «приватизация», имел место заговор, чей антигосударственный и антинациональный характер вряд ли для кого является секретом. Приватизация предприятий была всего лишь формой, покрывавшей преступления. Их последствия носили тягчайший характер.  Во всяком случае таково общественное мнение.[7] Чтобы законность восторжествовала, нет необходимости создавать новые нормы права. Они давно существуют в виде гражданского, гражданско-процессуального, уголовного и уголовно-процессуального кодексов.

Но у законов есть одно общее свойство. Чтобы безукоризненно точно работали предусмотренные ими нормы, не должны бездействовать их служители – правоприменительные и правоохранительные органы власти. Законы работают, когда работают добросовестные граждане. И проблема в том, что пока что правовые нормы не действуют или действуют крайне избирательно и неуверенно. Причина очевидна - органы власти, которые обязаны обеспечивать состояние законности в сфере имущественных отношений, не уверены в самой власти, в том, насколько принципиально, последовательно и твердо она стоит на почве законности, порядка и справедливости.

Возвращаясь к началу статьи, можно сказать, что у них для этого есть достаточно серьезные основания.

 

19.10.2003