С. В. Бирюков

 

 

Сумерки постмодерна

 

Состояние самосознания и культуры российского социума сегодня не может быть охарактеризовано как просто кризисное. Речь идет о масштабной деградации и энтропии, грозящей разрушить сами основы и смысл существования российского общества[1] как единого целого.

Проявлениями патологии российского общества являются очевидный кризис национальной идентичности, утрата чувства исторической перспективы и понижение уровня самооценки нации, за короткий срок превратившейся из "народа-мессии" в "глобального изгоя". Единое духовное пространство "континента России" оказалось разорвано, и был утрачен национальный консенсус по базовым культурным и нравственным ценностям, превратившимся из незыблемых основ жизни в предмет дискуссии. Возникшая (или сознательно организованная?) вследствие крушения коммунистической доктрины "деидеологизация" постепенно размыла сами механизмы идейной консолидации общества. Резко снизилась роль институтов, традиционно выполнявших в обществе нравственно-регулятивную и "социализирующую" функции: семьи, религии и церкви, армии, школы и др. Следствием массированной дискредитации предшествующего исторического опыта России стали колоссальный мировоззренческий разрыв между поколениями, тотальная демонизация национальной истории и разрушение механизмов передачи культурного опыта.

Итогом углубляющегося ценностного кризиса стала утрата значительной частью российского общества ценностей традиционной ("соборно-коллективистской") морали, права, образования и науки, вместо которых под ширмой "демократии и свободы" в обществе утвердились антисоциальные нигилистические установки. Многочисленные маргинальные комплексы, худо-бедно сдерживаемые "умеренно репрессивной" советской системой[2], были, подобно джинну из бутылки, выпущены на свободу пришедшими к власти радикальными демократами. В результате "сорвавшееся с цепи" "антинациональное гражданское общество" закономерно оказалось в состоянии "войны всех против всех", продемонстрировав полную неспособность выстроить более-менее цивилизованную и гуманную систему социальных отношений. В период торжества на Западе разрекламированной "cooperativness" (то есть прагматической в своей основе гражданской солидарности) в России на место "соборности" пришли доведенные до логического конца атомизация и партикуляризм.

Их проявления в российском обществе весьма многообразны. Так, по утверждениям социолога Ю.Левады, россияне[3] все меньше воспринимают себя гражданами своего государства, а само государство - как "законного" представителя своих интересов". В итоге самоутверждающийся вопреки прессингу корпоративно-коррумпированного государства[4], (посредством абсурдистской налоговой системы, финансовых манипуляций, рэкета правоохранительных органов и т.п.) "человек лукавый" все более освобождается от "государственнических рудиментов" (необходимости платить налоги, служить в армии, соблюдать законы и др.). Торжество вожделенной "демократами первой волны" privacy фактически свело рядового россиянина к сугубо "приватному" существованию, замкнутому в мире частных и семейных интересов.

Одновременно с деградацией социальной структуры произошла и архаизация российской экономики. Капитализм так и не сумел стать господствующим экономическим укладом России (исключение - лишь группа мегаполисов). Напротив, расцвели и утвердились архаические формы экономических отношений (бартер, рабовладельческая экономика в Чечне, все более архаичное и натуральное сельское хозяйство, ставшие основой выживания миллионов небольшие подсобные участки и т.п.). В результате все больше утверждается модель экономики, для которой, по справедливому замечанию, не нужны 150 миллионов человек - и все меньше "ниш" остается не только для представителей низших слоев, но и для выходцев из среднего класса.

Помимо духовной культуры, тяжелый урон понесла и сфера "обыденной жизни". Криминализация, алкоголизация, наркотизация, беспрецедентный рост бытового насилия - лишь следствия фрустрации и анемии, духовного вакуума, вызванного крушением традиционных ценностей и уклада жизни. Своего рода квинтэссенцией этого процесса (и российского постмодернизма в целом) стало показанное телеканалом ТВ-6 скандальное шоу "За стеклом", главной целью которого было подталкивание общества к отказу от последних нравственных табу и запретов, к принятию состояния постмодернистского распада как единственно возможной социальной реальности (не случайно, что само название шоу очевидно резонирует со столь любимым постмодернистами образом "мухи на стекле"). В результате подобного культурного и морального упадка не имеет прочной "почвы" в России ни одна идеология.

Российский "постиндустриализм" в итоге обернулся колоссальным откатом в архаику в области социальных отношений, экономики и культуры. И речь идет не о "третьем мире", а о самом выживании общества и государства.

Далее вполне очевидно встает вопрос об общем диагнозе ситуации. Изначально можно согласиться с утверждением о том, что все происходящее является следствием торжества в России социального Постмодерна. Его неотъемлемыми атрибутами становятся формирование экономизированного и космополитического общества, крайняя "партикуляризация" индивида, бездумные гедонизм и потребительство ("консьюмеризм"), подмена христианских начал человеколюбия и справедливости неоязыческим культом силы. Главная же болезнь постмодернистского общества (в его российском и любом ином варианте) - неспособность к созданию высших духовных ценностей, новых идей, могущих обеспечить качественный прорыв во всех сферах жизни общества (то, что в свое время Ф.Ницше пророчески определял как "нигилизм" европейской культуры).

По убеждению автора, главное средство борьбы против торжествующего постмодерна - историко-философская и цивилизационная рефлексия, способная обнаружить истинные социокультурные корни российских бед и выработать, прежде всего, социокультурные способы разрешения российских кризисов.

Приняв указанную выше точку зрения, следует задаться вопросом о том, какая методология наиболее эффективна для полноценного диагноза социокультурной ситуации в России. Очевидно, что в этой роли не может выступать идеология марксизма, ибо лежащая в ее основе идея о приоритете материально-экономического базиса над политической и культурной надстройкой снова "тычет" нас лицом в наше экономическое и социальное неблагополучие. России таким образом "подбрасывается" очередная фальшивая дилемма: обеспечьте сначала нормальный материальный достаток гражданам, а потом уже говорите об "особом русском пути и русской идее" (при этом с изрядной долей лукавства игнорируется тот факт, что без социального консенсуса по основополагающим ценностям и целям невозможны никакая политическая стабильность и материальное благополучие).

Не подходит на эту роль и антипод марксизма - современный либерализм, отдающий односторонний приоритет интересам и правам обособленного индивида перед интересами, правами и ценностями "большого общества". Подобный подход означает лишь усиление энтропии и кризиса. Решить проблему, исходя из дихотомии материально-производственного "базиса" и социокультурной надстройки невозможно, поскольку для того, чтобы общество было жизнеспособным, культура, мораль и религия должны быть заложены в "базис" через воспитание. Однако подобная "перемена точки зрения" на общество требует принципиально иной методологии, нежели марксистская.

Рассмотрим в качестве такой методологии теорию социального действия Макса Вебера, акцентирующего именно культурный и ценностный аспекты социальной жизни. Напомним вкратце, что, согласно Веберу, социальное действие (то есть действие, направленное на других индивидов, задевающее их интересы и предполагающее их определенную реакцию) бывает четырех видов:

1) целерациональное, если в основе его лежит ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве "условий" или "средств" для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели;

2) ценностно-рациональное, основанное на вере в безусловную - эстетическую, религиозную или любую другую самодавлеющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведет;

3) аффективное, и прежде всего эмоциональное, то есть обусловленное аффектами или эмоциональным состоянием индивида;

4) традиционное, то есть основанное на длительной привычке. Выстраивание развитых и устойчивых общественных отношений возможно на ценностно-рациональной основе с добавлением других типов социального действия.

"Здоровое общество", по мнению автора, нуждается в постоянном конструировании универсальных смыслов, в создании "большой национальной идеи", в которой бы отразились исторический опыт и культурное своеобразие народа. Ставка же на примитивно понятый индивидуализм, игнорирование любых стоящих над личностью целей и ценностей (и прежде всего духовных) ведет к прямому скатыванию общества в хаос и архаику (неслучайно поэтому, что вместо обещанного либеральными реформаторами процветания Россия была ввергнута в широкомасштабную деградацию).

Но как же может быть использована эта схема по отношению к России? Очевидно, что, покусившись на "русскую идею" и "русскую особость", российские либералы 90-х тем самым поставили под сомнение вообще любую "большую идею", поддерживающую жизнеспособность "большого" российского общества. Этим, на взгляд автора, и были вызваны переживаемые ныне распад и атомизация.

Главная же вина "архитекторов" российских реформ конца ХХ века - постановка явно ошибочного диагноза российских бед и несчастий. Так, в качестве причин социально-экономических проблем России либералы традиционно называли консервативно-традиционалистский характер культуры российского социума и. прежде всего, его неспособность усвоить ценности демократии, гражданского общества и рынка. Решение проблемы они видели в преодолении "двойственного" (евразийского, азиопского и т.п.) характера российской культуры с сохранением лишь ее либерально-западнической компоненты. В качестве средств для достижения этой цели ими предлагались "слом культурного кода России" (философ А. Ракитов, бывший в начале 90-х гг. советником президента Б. Ельцина), полное ее растворение в "западной цивилизации" в рамках глобализационных процессов (И. Хакамада). В этих расчетах либералов проявляется не только игнорирование культурно-цивилизационного плюрализма, но также непонимание ими России и, прежде всего, Запада. Либерального Запада, переживающего серьезный дискомфорт из-за постепенной утраты духовных оснований своей цивилизации и ее базовых институтов в рамках постмодерна и "общества массового потребления". Как писал по этому поводу знаменитый американский неоконсервативный социолог Р. Нисбет, "творцам конституций, складывавшихся на западе в начале ХIХ в., новая либеральная демократия представилась бы совершенно бесперспективной в отрыве от социального устройства, укорененного в семье, местных связях, добровольных объединениях, не говоря уже об иудео-христианской, традиционной, в широком смысле слова, морали, впитанной с молоком матери".

В действительности же, на взгляд автора, подлинная причина бед России (и до, и после "либеральных реформ") состояла в другом. Прежде всего - в неорганичном характере ее культурного наследия (сочетающего в себе элементы "патриархальной архаики", вестернизированного модернизма плюс целые "пласты" маргинального сознания), в неспособности осознать свои духовные основания, стать полноценной и органичной цивилизацией.

 

 

Русский журнал

2 марта 2004