ЭЛИТА В РАЗРЕЗЕ

 

 

Русский мыслитель Иван Ильин был убеждён: «Судьбы государств определяются качеством ведущего слоя… Такова судьба всех народов: они расплачиваются унижениями и страданиями за недостатки ведущего слоя». В посткоммунистической России он видел «основную задачу русского национального спасения и строительства…» в «выделении кверху лучших людей – людей, преданных России, национально чувствующих, государственно мыслящих, волевых…». Анализ текущей ситуации привел к достаточно пессимистическим выводам.

 

«Страной управляют отнюдь не лучшие и даже не патриотично мыслящие»

 

Александр ЦИПКО. Тему нашего заседания сформулировала история с неожиданным назначением Михаила Фрадкова премьером. Но речь не о личностях. Все мы желаем Михаилу Ефимовичу успеха на премьерском поприще. Речь сегодня должна идти о принципах, лежащих в основе формирования руководящих кадров новой, посткоммунистической России, в основе формирования элиты нашей многонациональной страны.

И действительно. Что изменилось в самой системе формирования кадров по сравнению с предыдущей коммунистической системой?

И сам тайный способ выдвижения мало кому известного чиновника на второй пост в государстве, и сам способ подбора кадров в его правительство, вообще вся эта система формирования политической элиты обнажили саму проблему критериев определения людей, которые принимают стратегические решения в России.

Для меня очевидно, что выдвижение Фрадкова на пост премьера было в десятки раз более обоснованным, чем выдвижение на этот же пост вундеркинда в коротких штанишках Кириенко. Но раньше, ещё пять лет назад, когда нам казалось, что революция продолжается, сама эта бессистемность выдвижения людей на руководящие посты в государстве не воспринималась столь болезненно.

Сейчас же, когда, казалось бы, мы вступили в эпоху так называемой послереволюционной стабилизации, возрастает потребность в рационализации, в осмыслении самой процедуры формирования «руководящих кадров».

Эту проблему особо остро чувствуют те, кто в своё время занимался кризисами социализма. Ведь все мы, и открытые, и скрытые оппозиционеры, критиковали социализм прежде всего за неэффективность кадровой политики, за то, что он ставит выше всего идеологический фактор, за то, что при выдвижении людей на руководящие должности учитывается не столько уровень их квалификации, уровень знаний, сколько «преданность партии», их происхождение и т.д.

«Закупорка вертикальной мобильности» ставилась в вину коммунистической системе. Помню, летом 1967 года идеолог грядущей Пражской весны, помощник Дубчека, философ Карел Косек в пивной на Вацлавской площади объяснял мне, корреспонденту «Комсомольской правды», смысл и суть их грядущей революции. И как выяснилось, чешская идея рационализации социализма сводилась всего лишь к двум вещам – к преодолению «системы антиотбора» и к альтернативному планированию развития экономики и страны.

Примерно в тех же словах излагали идею «социализма с человеческим лицом» и идеологи «Солидарности» в 1980 году в Польше, делая акцент прежде всего на «преодолении механизмов закупорки вертикальной мобильности», на привлечении всего интеллектуального и духовного ресурса польской нации к управлению страной.

Примерно о том же в конце 80-х говорили в СССР идеологи перестройки, связывая большие надежды с преодолением пресловутого «пятого пункта», с более активным привлечением кадрового ресурса Академии наук к управлению страной.

Я усматриваю глубочайшие противоречия между уникальной сложностью задач, стоящих сейчас перед страной, и очень случайным, поверхностным способом формирования руководящих кадров, сложившимся после распада СССР.

Я не убеждён, что качество новой элиты, которую часто называют «демократической», выше качества прежней, советской элиты. Среди советской номенклатуры было куда больше людей, преданных стране, готовых ей послужить, чем среди нынешней, демократической.

Обращает на себя внимание то, что сейчас, как и в советские времена, лояльность к действующему главе государства ставится куда выше, чем профессиональные качества личности. При Ельцине личная преданность стала даже больше цениться, чем в советские времена. Всё это свидетельствует о чрезвычайной хрупкости, неустойчивости сложившейся политической системы.

Все те, кто хотел перемен, хотел гибели коммунистической системы, исходили из того, что нация, общество в новой ситуации выдвинут новых лидеров, новую элиту, которая обязательно будет на уровне задач своего времени. Теперь же мы увидели, что не всегда и не во всех случаях нация может выдвинуть элиту, способную решить поставленные задачи.

Складывается впечатление, что все наши революции не столько увеличивают, сколько уменьшают шансы на выживание многонациональной России. Сегодня ни патриоты, ни либералы не в состоянии выдвинуть сплочённую идейную команду, способную вытянуть Россию из трясины кризиса.

С Путиным России повезло. Но нельзя не видеть, что вся наша система передачи власти из рук в руки, система «преемника» напоминает русскую рулетку.

Сейчас стала очевидной проблема, о которой мало думали в прошлом. Раньше думали, что главная проблема – дураки у власти, что спасение – в уме людей, привлекаемых к власти. Но теперь на примере реформ мы убедились, что при отсутствии преданности стране, привязанности к ней ум может принести ещё больше вреда, чем глупость.

Я не понимаю, почему патриот и государственник Путин мало привлекает к управлению своих сверстников, родственных ему по духу. Непонятно, почему вопросы культуры, печати, телевидения долгое время находились, да и до сих пор находятся в руках людей с технократическим мышлением, лишённых каких-либо сантиментов по поводу судьбы России, её ценностей, преданий старины.

 

«Бюрократия приватизировала Российское государство»

 

Оксана ГАМАН-ГОЛУТВИНА, доктор политических наук, профессор Российской академии госслужбы при президенте РФ. Принципиальная особенность постсоветской элиты – она родилась в процессе разрешения ключевого противоречия, свойственного советской номенклатуре: между неограниченным правом распоряжения неограниченными материальными ресурсами и отсутствием полноценного права собственности.

В формировании элиты в постсоветской России произошла революция более глубокая, чем в 1917 году, когда принципы формирования элиты как служилого класса остались неизменными. Советская система стала модификацией той, что была в Российской империи.

В 90-е годы номенклатура обрела полноценный статус элиты. При этом привилегии бюрократии многократно возросли, а обязанности перед государством фактически были сняты. На смену элите в формате «служилого класса» пришла элита, выстроенная в формате политико-финансовой олигархии.

Парадоксальным образом марксистский тезис об отмирании государства оказался осуществлённым в постсоветской России. Российское государство приватизировала бюрократия, которая потом с выгодой перепродала его олигархам.

В России слишком долго спрашивали «Что ты можешь сделать для страны?», поэтому сейчас большинство граждан, и в особенности те, кто принимает решения, т.е. элита, – интересуется тем, что страна может дать им.

В этом объяснение парадокса: если модернизацию 1930 – 1950-х гг. осуществили выходцы из крестьянских семей, то итогом политической деятельности правительств 90-х, собравших хорошо образованных либералов, стал системный кризис.

И не вследствие управленческой несостоятельности: просто изначально развитие не входило в число задач реформ. Лозунгом процесса была дистрибуция, распределение.

Распоряжаясь колоссальными материальными госресурсами, совпартноменклатура по сегодняшним меркам нищенствовала. Именно упомянутое противоречие побудило советский правящий класс стать могильщиком советской системы. Неудивительно, что доминирующей целевой установкой новой элиты стало стремление получить всё сразу здесь и теперь.

Исследование «Самые влиятельные люди России. Политические и экономические элиты российских регионов» дало интересный материал, дающий возможность понять, кто же правит Россией – «силовики» или «семибанкирщина».

За два первых года правления Путина удельный вес бывших военных в элитных группах вырос более чем в 2 раза и составил 25 процентов. Но тезис о засилье милитократии (силовиков) представляется неадекватным. Пришедшие во власть военные практически редко являются лоббистами ВПК, более того, бывший военный со звучной боевой биографией оказывался ставленником московской финансовой олигархии. Второе возражение – значительная часть выходцев из военной сферы продемонстрировала неэффективность в управлении.

Что касается персонального состава путинской элиты на региональном уровне, то доминирующая тенденция – в том, что под аккомпанемент тезиса о засилье милитократии региональные элиты при Путине в 6 раз быстрее пополняются выходцами из бизнеса, чем из силовых структур.

Выстроенный в формате «вертикали власти» режим Путина значительно более эффективен, нежели режим Ельцина, выстроенный в формате системы сдержек и противовесов. Но всё зависит от того, какие цели ставит перед собой власть.

Но даже в ходе президентской кампании эти цели не были объяснены, что находит отражение в негативной динамике восприятия образа Путина в сознании масс: граждане всё меньше понимают, какой курс проводит президент.

В России, несмотря на приверженность лучших умов глобальным проектам, развитие никогда не было безусловной ценностью, потому что модернизации всегда были чреваты колоссальными жертвами и для масс, и для элиты. Россия в ХХ веке реализовала самый грандиозный в истории проект, в результате которого она впервые обрела статус второй по значимости мировой величины. Но за этим неизменно должна была последовать эпоха упадка, эпоха коротких целей и коротких денег, когда утилитаризм становится идеологией и мировоззрением: истинно то, что полезно.

Вслед за эпохой титанов пришло время пигмеев.

 

«Власть бесконечно воспроизводит ожидания»

 

Ростислав ТУРОВСКИЙ, руководитель департамента региональных исследований Центра политических технологий. В региональных элитах происходят те же процессы, что и в российской элите вообще. Можно выделить ряд тенденций необратимых и ряд «полуобратимых», которые Путин пытается корректировать с разной степенью успеха. Необратимые тенденции запущены ещё при Ельцине.

Первая – внутриноменклатурная ротация. Никакого нового инкубатора политических элит, кроме старого советского, нет. Вычерпываем остатки остатков из того гигантского инкубатора. Путин и Фрадков – символы этой ротации, прихода к власти второго или третьего эшелона.

Второй необратимый момент – коммерциализация элиты, скупка мест, должностей. Как подбирают кадры? Всё банально, принцип конкретно уплаченных денег – важнейший. Важнейшее из искусств – знать куда, сколько и кому передать и что за это может быть получено. А на региональном уровне всё это открывается в вопиющей красоте.

Третий процесс, необратимый, к сожалению, и который, мягко говоря, на 49 процентов совпадает с коммерциализацией – это криминализация.

Недавно мой аналитик встречался с Анатолием Быковым, и он сказал: «Кто не сидел в тюрьме, тот не может быть политиком». Это – тоже новый стиль мышления части элит.

Идут интересные кадровые процессы. (Для примера беру Чеховский район Московской области).

Сначала лоббизм, затем – инфильтрация: глава администрации района, старый хозяйственник советской школы, назначает своим первым заместителем Недосеку, человека, достаточно молодого и которого эксперты часто связывают с криминалом. Следующий шаг – симбиоз: Недосека реально превращается в фактического руководителя района. Наконец, следующий шаг – захват власти, когда старый дедушка-хозяйственник уходит, в выборах вместо него участвует его первый заместитель.

По этим схемам проникают во власть представители и бизнеса, и криминала, что в регионах часто неразличимо.

Путин с помощью прокуратуры вернул отношения между властью и бизнесом к состоянию инфильтрации и заменил ряд инфильтрантов. Но барьеров против продолжения той же истории в сторону инфильтрации, симбиоза, захвата власти, кроме чёткой позиции главы государства и прокуратуры, нет.

А приоритеты в позиции главы государства в его отношениях с бизнесом становятся всё более очевидными, и «равноудаление» опять сменилось «неравноприближением».

Ещё один необратимый процесс – пиаризация как форма жизни властных элит. Они на выборах ведут двойную игру: одновременно запускают и реальный, и виртуальный процессы.

Реальный процесс: они прекрасно знают ограниченные, жалкие ресурсы и России, и своего региона. Виртуальный процесс – бесконечное воспроизводство революции ожиданий, бесконечное воспроизводство обещаний. От безысходности и одновременно от желания переизбраться наши элиты продолжают вешать народу лапшу на уши.

Это порочная болезнь нашей молодой демократии, тоже пока непреодолимая, более того, развивающаяся по мере развития рынка политического консалтинга и СМИ.

Из «полуобратимых» и уже «путинских» тенденций. Это попытка вернуть ситуацию от симбиоза к стадии частичной инфильтрации бизнеса и криминала во власть. И рост атомизации элиты.

То, что сейчас наблюдаем, – уже не ельцинская клановость.

В путинской России говорить о кланах – это искусственное конструирование. Моноцентризм ведёт к распаду клановости. Ростовские, скажем, кланы, где всё было интегрировано и строилось вокруг одной персоны, уже почти распались под влиянием внешних факторов – федеральных, олигархических.

Происходит атомизация мира политики. Вертикальные отношения доминируют над горизонтальными. Региональные элиты в кризисе и потеряли субъектность. Здесь стало меньше клановости и меньше семейственности и одновременно стало меньше инициативы и меньше инновационности.

При Ельцине в регионах клановость и инновационность хитрым образом сочетались, у элит было больше пространства для манёвра. Сейчас действует логика моноцентризма, и это его тупик, ибо всё начинает зависеть от гениальности вождя и от гениальности его интеллектуальной обслуги.

Это воспроизводится и в России в целом в отношении с элитами, и в регионе в отношениях губернатора с местным самоуправлением, т.е. это логика вертикальной субординации. Подавление инициативы на нижестоящих уровнях постоянно воспроизводится. Это следствие политики укрепления властной вертикали.

Что дальше? Ситуация тупиковая, потому что до сих пор действует управленческая модель, созданная советской номенклатурой, той её частью, которая выжила, которая пережила 91-й год, адаптировалась. Она выжила неплохо, но при этом сохранила некие советские, не побоюсь этого слова, представления о порядке управления и о пределах коррупции.

То, что придёт на смену остаткам советских элит, настораживает. Прагматизм, который сейчас подменяет идеологию для элит, – это уже прагматизм «чистой конкретности», и не случайно на выборах глав местного самоуправления представители «чисто конкретных» элит набирают самый высокий процент голосов. И, самое главное, у населения нет никакого иммунитета против «чисто конкретных» идеологий и никакого интереса с ними бороться: они приняты как данность провинциального существования.

Миф – что новые менеджеры приходят к власти в регионах. Никакой новой управленческой школы нет, хотя я не исключаю, что этот миф в пиаровских целях будет развиваться. Здесь нужно иметь в виду, что наиболее талантливые бизнесмены идут в чистый бизнес, а не в политику.

Позитивного отбора бизнес-элиты для участия в управлении страной и регионами не происходит. Отсюда полное отсутствие элит со стратегическим мышлением – откуда стратегии и на какой основе вообще они могут выстраиваться. Отсюда отсутствие объединяющей идеологии, т.е. пустота.

Как долго может существовать Россия, у руля которой окажется абсолютно деидеологическая элита, чьей единственной мотивацией является личный успех и корысть? По инерции может существовать достаточно долго, на остатках советской элиты. Но что будет после того, как эти остатки исчерпаются, трудно представить. Что касается новой бизнес-элиты, то пока качество цыплят, которых даёт этот инкубатор, оставляет желать лучшего. Спасать Россию она тоже не будет.

Настораживает в новой бизнес-элите, которая послезавтра будет правящей элитой, то, что у неё нет чувства социальной ответственности, которое было у ельцинских правящих элит.

Вообще Россия заинтересована в формировании сильной левой элиты, ограничивающей эгоизм «партии власти» и её коммерческих и криминальных союзников.

 

«Колониальный дух господствует в российском правящем сословии»

 

Валерий СОЛОВЕЙ, эксперт Горбачёв-фонда. Я попытался сформулировать главные качественные, субстанциональные характеристики российской элиты. Их три: экзистенциальная чуждость России и русскости, асоциальность, неактуальность (понимая под этим в широком смысле несоответствие стратегическим вызовам, стоящим перед страной).

Чаще всего эти качества сочетаются попарно, но нередко присутствуют и все три одновременно. В этом отличие отечественной элиты от нацистской Германии, где, как говорилось в анекдоте той эпохи, ум, порядочность и членство в НСДАП могли сочетаться только попарно.

Скажут: ну и что, России не первый раз в её истории не везёт с элитой, а страна, славу Богу, жива до сих пор. Действительно, об антипатриотизме, антигосударственничестве (и, признаемся честно, некомпетентности) отечественной интеллигенции написаны, начиная с «Вех», сотни томов; на сей счёт не высказался только ленивый.

Поведение боярства – тогдашних «олигархов» – в Смуте начала XVII в. было асоциальным и откровенно предательским по отношению к собственной стране. В общем, перечень можно продолжать почти что до бесконечности.

Но нынешняя ситуация принципиально отличается от всех предшествующих тотальностью разложения и отсутствием альтернатив. Среди отечественной элиты нет ни одной (подчёркиваю – ни одной!) группы, представляющей собой альтернативу поголовным «измене, трусости и обману».

А ведь в русской истории такие альтернативы появлялись всегда: если не среди верхних классов, то среди средних и низших – достаточно вспомнить нижегородское ополчение в Смуте начала XVII в. Но сейчас нет и помина такой альтернативы – ни на верхних этажах общества, ни в народе.

Оставив народ в покое, поскольку это предмет отдельного обсуждения, попытаюсь предположить, почему такое мизерабельное положение дел сложилось в элите.

Надо обратиться к анализу господствующего в ней духа, который стал таковым на рубеже 80 – 90-х годов прошлого века.

Дело не только в том, что номенклатура хотела конвертировать власть в собственность, но в не меньшей мере – в идеологическом обосновании этого предприятия. Более того, в каком-то смысле идеология здесь даже первенствовала, поскольку указывала цели и рубежи нового курса и уже во вторую очередь выступала его обоснованием.

То идеологическое течение, которому суждено было определить, обосновать вектор развития страны и стать нервом господствующего в элите духа, можно условно назвать либерализмом.

«Условно» не только потому, что доморощенный либерализм был некомпетентной и жалкой копией тогдашнего западного неолиберализма – тэтчеризма и рейганомики. Но в первую очередь потому, что либеральный стиль мышления оказался в России не чем иным, как проявлением колониализма или, если воспользоваться современным академическим жаргоном, либеральный дискурс оказался тождественен колониальному.

Понятием «колониальный дискурс» мы обязаны нашумевшей на Западе книге «Ориентализм» палестинского араба, аристократа и христианина Э. Саида.

Он убедительно показал, что общепринятый, хрестоматийный на Западе (добавлю: и в России также) образ Востока есть интеллектуальная и культурная конструкция. Её суть – приписывание Востоку негативной определённости и врождённой ущербности: пассивный, косный, ленивый, тупой, жестокий и бесчеловечный, не способный к развитию, роскошь крошечного меньшинства в сочетании с нищетой подавляющего большинства и т.д.

Для чего это надо? Чтобы через негативизацию Востока создать позитивный образ Запада, который по своим качествам якобы есть прямая противоположность Востоку. Эта операция зачастую носила бессознательный характер (человек, народы всегда нуждаются в Другом для осознания себя, причём нередко бессознательно проецируют на Другого свои негативные черты). Но её результатом в любом случае стало оправдание колониальной политики, господства Запада над Востоком.

Логика современного доморощенного либерального дискурса та же: врождённая ущербность России и Запад как образец нормы, к которой надо стремиться.

Отличие в том, что на место Востока подставляется Россия, а проделывается эта операция не извне страны, а её собственными гражданами! Фактически речь идёт о приглашении к колонизации.

Естественно, носители этой позиции выделяют себя из «туземной» массы (не согласятся же они со своей врождённой ущербностью – это противно природе человека), полагая себя своеобразными культуртрегерами «цивилизации», посланниками Запада в «варварской» России.

В колониальном дискурсе заложен парадокс: он признаёт идею эволюции, прогресса, вроде бы допускает возможность развития «дикарей», их подтягивания к цивилизации, но одновременно увековечивает разрыв на временной оси между «цивилизацией» и «дикостью».

Другими словами: как ни развивайся, Запад всё равно не догонишь.

И ещё одно очень важно: в рамках колониального дискурса осуществляется операция антропологической минимизации «туземцев», им приписывается «неполноценность», обосновывающая право представителей метрополии на их землю и ресурсы. Если «унтерменши» не могут разумно распорядиться своими богатствами, то эту прерогативу на себя должны взять представители метрополии.

Не правда ли, один к одному современная Россия?

И этот дух, за некоторыми исключениями, господствует в современном российском правящем сословии. Не потому, что сословие либерально, а потому, что колониальный дух вполне соответствует его экономическим интересам.

А исключения слишком слабы и разрозненны, чтобы выдвинуть дееспособную альтернативу.

Поэтому в максимальном упрощении проблема российской элиты выглядит очень просто: либо мы, русский народ, будем хозяевами собственной земли, либо они, но ужиться вместе на одной земле нам не дано.

 

«Мировоззрение» нашей элиты простое – нажива»

 

Михаил ДЕЛЯГИН, председатель президиума – научный руководитель Института проблем глобализации, доктор экономических наук. Сегодня сложилась система, когда силовики контролируют и крупный, и средний, и мелкий бизнес. За счёт этого создана силовая олигархия как инструмент выдаивания бизнеса на всех уровнях, но при этом экономическая повестка дня государства определяется именно бизнесом.

Силовики и государство в целом стали заложниками собственных «рабов», ибо других оформленных интересов, кроме коммерческих (в том числе и коммерческих интересов чиновников, включая силовых), нет. В этих условиях олигархия неистребима, без неё чиновник зарабатывать не сможет.

«Мировоззрение» нашей элиты простое – нажива. Но нужно ещё учесть, что нынешняя силовая элита – результат жесточайшего и в целом отрицательного отбора.

В последние полтора десятилетия, давшие силовикам максимум возможностей для самореализации, в этих структурах, помимо патриотов, которые и должны там быть, сконцентрировались ещё ограниченные и неэнергичные люди, а также те, кто осознанно хотел делать бизнес, опираясь на легитимное применение силы. Это не просто нажива как основная мотивация – это нажива на основе применения извращённых силовых методов. «Оборотни в погонах» ничего бы не смогли сделать, не имея ровно таких же оборотней во многих остальных правоохранительных структурах.

Сегодня действительность похожа на социализм. Но от него взяли худшее, добавив безответственность компрадорской буржуазии, обеспеченную силовыми структурами. Мы движемся не в сторону Нигерии, как казалось при Ельцине, а к Гаити. Там силовики играют более значимую роль.

Элита – не только те, кто принимает значимые для общества решения или участвует в принятии этих решений, но и те, кто является образцом для подражания. С управленческой точки зрения Алла Пугачёва не является элитой, с точки зрения позиционирования в обществе – является.

Смена управленческой элиты в повестку дня второго президентского срока Путина, конечно, входит. Но пока получилась не смена, а зачистка, ликвидация людей, ассоциированных с Ельциным и вовремя не успевших убедительно перебежать на сторону победителей.

Оставшиеся олигархи успели это сделать и сохранились как элита – одно это свидетельствует о фиктивности её обновления. Элита будет меняться сама, и она будет сменяться обществом, в силу своей неэффективности будет просто сметаться.

Советская элита была ближе к народу потому, что она отбиралась от народа и для народа, и в ней существовала идеология, существовало ясное понимание, что без согласия народа на такой режим правления ничего не получится.

Нынешняя элита изначально создавалась против народа, за счёт его обворовывания, за счёт борьбы с ним. Для новой элиты советское государство было врагом, и через этого врага надо было обязательно перешагнуть по пути к власти.

По-другому взять власть, не разрушив советского государства, было невозможно, т.к. демократическая элита, за некоторыми исключениями, была узкомосковская, а были ещё союзные республики, которые бы делегировали своих людей.

Люди, осуществлявшие реформы, особенно либералы, ненавидели «эту страну». Не советское государство, не коммунизм, а именно нашу страну и наших людей. Они ненавидели именно их, а не ту оболочку, против которой они формально действовали.

Региональная элита Путина отличается от региональной элиты Ельцина тем, что это силовики. Силовики – это система отношений, это особое мировоззрение, это осознание глубокой ущемлённости, это результат 15-летнего отрицательного отбора, это результат склонности к насилию.

Практика в регионах показала, что силовики могут худо-бедно решить задачу наведения первичного порядка после разгула, который был при позднем Ельцине. Но они не способны ставить задачу развития. В этом их принципиальное отличие от региональной элиты Ельцина, которая худо-бедно была на что-то способна. Путин за четыре года показал с исчерпывающей ясностью, что, несмотря на все старания, не способен переработать эти ценности в благо для всех.

Помните, что он ответил в 2001 году на вопрос, какой он видит Россию через 10 лет, когда у него наивный мальчик спросил про структуру экономики будущего? Путин сказал: «Через 10 лет мы будем счастливы». Сидящий тогда рядом со мной мужик сквозь зубы спросил: «А мы?»

 

«Элита не умеет управлять государством и обществом демократически»

 

Виталий ТРЕТЬЯКОВ, автор и ведущий телепрограммы «Что делать?». У меня крайне критическое отношение к нынешней элите, но у меня нет такого пессимизма, который здесь прозвучал. Но сначала три маленьких замечания.

Первое. Я не буду делать различий между элитой и правящим классом, владетельным классом, интеллектуальной элитой потому, что ещё надо решить, как мы сам термин определяем. Претензий на то, что они влияют на судьбу нации, достаточно много и у интеллигенции, и даже у спортсменов.

Второе. Крайне интересные выводы можно сделать, проследив характеристики нескольких элитных семей, которые прошли от революционной России через советскую до сегодняшнего дня и остались в элите. Семья Гайдаров, Михалковых, ещё есть семьи. Почему они всё время остаются в элите?

Третье. Почему советская элита была ближе к народу, чем нынешняя посткоммунистическая? Конечно, потому, что советская элита на 90% была рекрутирована из народа – это главное. И главное отличие между нынешней элитой и новыми её слоями и старой, советской, это то, что сейчас из народа в элиту, реальную, а не по самоназванию, не рекрутируются люди.

Правящий класс, который неизбежно включает в себя эту элиту, он практически тот же самый в императорской России, в СССР и сегодня. Он всякий раз обновляется за счёт свежего притока сил. Сейчас, безусловно, не из народа. Но это всё время один класс. И поэтому, я думаю, он не исчезнет, даже криминальная составляющая пока не способствует его исчезновению – уголовники туда приходят или лаборанты, класс их переваривает. Каковы главные качества этого класса?

У нас любят говорить, что наша элита непрофессиональная. Это абсолютный бред, это исключительно профессиональная элита, она умеет управлять государством, обществом; другое дело, что она абсолютно не умеет управлять государством и обществом демократически. Но так, как она управляла при царе, при советской власти, она так же умеет управлять сегодня.

Путин просто реанимировал, вынул из трясины многие старые рычаги, которые, кстати, начали вынимать ещё при Ельцине. Как только встал вопрос, что «тебя скинут и твоё окружение потеряет всё», они вернулись к этим недемократическим рычагам управления.

Итак, наша элита профессиональная, но не демократическая. Это главное. Почему не приживается демократия? Просто не умеют, нет навыка при многочисленных рассуждениях о демократичности.

Каковы главные инстинкты нашей элиты? В советское время они были несколько зажаты идеологией и этим обновлением из народа. Это, конечно, эгоистические, но властные инстинкты. Сейчас они расцвели. Но никак не общенациональные инстинкты.

Объективная основа патриотизма, в том числе и чекистской части нашей элиты: они не понимают, что такое владеть частью страны, почему кто-то ещё должен владеть. Должна быть одна сила, главная сила государства, которая может комбинироваться из разных элементов: партия, правительство, спецслужбы, армия. Но они должны контролировать всю эту гигантскую территорию, потому что это высшая ценность русской, советской и нынешней элиты – единство всей этой территории.

Когда советский министр выезжал на Запад и говорил со своим зарубежным коллегой, равным по статусу, он впадал в транс, потому что у советского под контролем были большие богатства, большая мощь и он имел всего 30 долларов суточных и не мог угостить в ресторане этого господина, который, собственно, ничем не владел, но был лучше одет и имел больше свободы. Когда этот диссонанс уже стал чрезмерным, советская элита для себя начала эту перестройку.

Но вдруг оказалось, что их автоматически легализованные богатства перешли не к ним, а к каким-то выскочкам – березовским, гусинским, абрамовичам. И на время возникла растерянность. И Путин – не представитель «заговора чекистов», просто эта растерянность в какой-то момент пропала.

Ещё один инстинкт или привычка нашей элиты – власть и собственность получаются по гроб жизни. Таких понятий, как ротация, срок, – этого нет. Получил – и до кремлёвской стены. Поэтому они никак не могут понять, как уйти в сторону.

Алчность – вроде бы не характерный, но внешне очень показательный инстинкт нашей элиты. С чем он связан? Первое, я связываю с советским комплексом – ты контролируешь всё, но сам беден. И когда коммунистическая идеология была вынута из системы власти, то это всё нужно было реализовать в захвате всего – всей власти и всей собственности.

Крайне интересный инстинкт нашей элиты, который чётко проявляется в жизни «семей», – это сохранение привилегий. Собственность без власти не легитимна. Самая надёжная гарантия – власть, а она должна в чём-то проявляться. Ты должен каждый день быть уверен, что ты находишься во власти.

Интересная тема – криминализация нашей элиты. Старая брежневская элита, начавшая перестройку для себя, оказалась способной на интеллектуальное решение, что, да, пора. Но она была абсолютно не пассионарна. Она думала, что раз она начала реформы, то автоматически заработает привычный механизм и ей всё понесут на стол, а оказалось, что в обществе есть гораздо более пассионарные группы, но это не только криминалитет, это молодые комсомольцы, это частично всякие некриминальные авантюристы. В каком-то смысле они были реальным движителем реформ, то есть передела собственности и власти, а как иначе?

 

А. ЦИПКО. Ради справедливости я вынужден выступить против излагаемого здесь вредного мифа о якобы сугубо корыстных, сугубо экономических мотивах перестройки. Практически все выступающие повторили здесь основной тезис книги Гайдара «Государство и эволюция», согласно которому перестройка затевалась «номенклатурой» с целью конвертации власти в собственность. Этот тезис ошибочен и с методологической точки зрения и тем более фактической.

Только марксисты считают, что главным и осноным мотивом человека является экономический интерес, что все политические сдвиги осуществляются во имя собственности. Куда более серьёзным мотивом для людей, тем более для политиков, является и сама власть, и стремление прославить себя, оставить свой след в истории, обратить на себя внимание.

Люди, задумавшие перестройку – Михаил Горбачёв, Александр Яковлев, Вадим Медведев, Наиль Бикенин, Георгий Шахназаров, – не были типичной номенклатурой. Сначала это был заговор группы секретарей, работников ЦК, мечтавших об облагораживании социализма, о соединении социализма с демократией, с моралью, с общечеловеческими ценностями. С самого начала, с апреля 85-го, я помогал этой группе, а потом уже, с ноября 86-го, стал одним из членов этой группы.

Мотив перестройки для Горбачёва, Яковлева – сначала желание завоевать популярность в интеллигентской среде, сделать то, что раньше никто не делал и что ожидали многие. Потом уже для Горбачёва главным стимулом было желание получить признание у лидеров ведущих стран мира.

Лидеры перестройки, как и подавляющее большинство людей, вошедших в мировую историю, руководствовались прежде всего идейными, если хотите, моральными мотивами.  Хотели довести до конца дело, начатое Хрущёвым, – окончательную десталинизацию. Горбачёвым двигал миф о возможности создания социализма с человеческим лицом.

На самом деле подавляющая часть партийной номенклатуры, подавляющая часть аппарата ЦК, Совмина не поддерживала революционные планы Горбачёва, боялась перестройки. КГ ЧП как раз и был бунтом, неудачным бунтом советской номенклатуры против Горбачёва и его команды. Другое дело, что какая-то часть номенклатуры сумела воспользоваться моментом и присвоить часть собственности.

Не надо во имя схем, вредных схем упрощать историю.

 

«Наша псевдоэлита не способна создавать что-либо полезное для России»

 

Вагиф ГУСЕЙНОВ, директор Института стратегических оценок и анализа. Предмет нашего обсуждения – некий конгломерат лиц, объединённых общими интересами и претендующих на контроль политических, финансовых и медийных ресурсов, – элита, сложившаяся в 90-е годы, в том числе «демократическая».

Действительно, в отношениях между президентом и этой группой существует антагонизм. Путина с самого начала элита считала чужим. Элита в целом любила Ельцина (хотя и фыркала по поводу его вывертов и приколов). И элита в целом достаточно сдержанно относится к Путину (именно в целом).

Российский политический фундамент до сих пор неустойчив. Государственная власть держится на надеждах, имидже Путина, манипуляции и «грубо» организованных на ТВ рейтинговых войнах в пользу пропрезидентских партий.

Достаточно ослабить президентскую власть (такие попытки по ослаблению России мы наблюдаем и внутри, и извне), и российская политическая пирамида может быть перевёрнута.

Именно поэтому президент не может или не хочет выйти за пределы демократического поля, жёстко разобраться с политиками, представляющими старую элиту.

Новая элита с трудом пробивается в реальную политику, дорога в которую закрыта, с одной стороны, прежним политическим бомондом, а с другой – представителями вертикали власти, которые не хотят уступать свои позиции.

Хотя процесс смены элиты происходит медленно, он вряд ли будет остановлен и продолжится и в течение второго срока президентства Путина.

Близость советской элиты к народу была иллюзией и создавалась благодаря общим декларированным принципам построения социалистического государства, которым, как считалось, управлял непосредственно сам народ.

 

А. ЦИПКО. Но всё же, Вагиф, согласись, что в советские времена уважения к простому человеку со стороны власти было больше, чем в нынешние демократические времена.

 

В. ГУСЕЙНОВ. Вся информационно-пропагандистская машина была нацелена на то, чтобы продемонстрировать близость руководства страны и простого труженика. За этим стояла идеологическая целесообразность. И не больше. Авторитарная система делала невозможным гражданам даже в малейшей степени повлиять на политику страны, делала разрыв между народом и элитой не менее глубоким, чем сейчас.

«Демократы», пришедшие к власти в России в 1991 году, активно боролись с руководством СССР. Разрушение советского государства они считали основной задачей, борьбой с «империей» были пронизаны все действия «демократов». Ими поддерживалось всё, что было направлено против «империи».

Пример – отношение российских демократов к армяно-азербайджанскому конфликту из-за Нагорного Карабаха. Они заняли однозначно проармянскую позицию, потому что армяне выступали против основ советского государства. Неважно, насколько претензии армян были обоснованы, а их действия законными, главное – они боролись с режимом. Не задумывались демократы и о том, к каким деструктивным последствиям приведёт поддержка требований национального самоопределения, изменения административных границ.

Посткоммунистическая элита во главе с Ельциным сформировалась именно из таких борцов с коммунизмом и империей, для которых многие государственные институты, без которых не обходится ни одно государство, были остатками тоталитарного прошлого. Отчасти такие действия объяснимы некомпетентностью людей, ставших во главе Российского государства в начале 90-х годов. Они попали в элиту случайно, минуя обычную иерархическую лестницу, которую проходят в нормально функционирующих государствах.

Но есть и другое объяснение антигосударственных действий российской элиты. Эти люди были в каком-то смысле продолжателями политики руководителей СССР. Многие действия Горбачёва, Шеварднадзе иначе как антигосударственными не назвать.

У интеллигенции в начале 90-х были популярны либеральные идеи: государство не должно вмешиваться в экономику, идеологию, культуру – рынок всё отрегулирует. Эти воззрения были, возможно, ответной реакцией на тотальный контроль государства во времена СССР. Сейчас пришло понимание: без сильных государственных институтов обществу не обойтись.

Отличительные черты российской региональной элиты: её неприспособленность к системному обновлению; случайный характер формирования, не обусловленный процедурой этапного восхождения; замкнутость и зависимость от исполнительной власти.

Структура региональной элиты при Путине практически не изменилась. В ней доминируют такие группы, как региональная исполнительная власть, первые лица финансово-промышленных групп, представители «главного города» и т.д.

Основные механизмы вхождения в элиту – избирательные процессы, сопричастность к перераспределению финансовых потоков, участие в законотворческом процессе, близость к первому лицу, а также регенерация влиятельными группами «собственных людей во власть».

Главным отличием формирования элитных групп при Путине стало вытеснение на периферию такого фактора, как контролируемые экономические ресурсы. В то же время для политиков самым значимым ресурсом вхождения в элиту является объём контролируемых властных ресурсов.

Следующий по важности фактор – степень контроля над СМИ, затем – связи во властных и бизнес-структурах.

По стандартам Запада, российская региональная элита – в «политическом средневековье», когда должность и место в элите подкрепляются узами личной преданности и наличием неформальных связей. Отсюда сверхвысоки роль и значение посредников, покровителей, материальной выгоды.

Произошло «сужение» элит, связанное с уменьшением центров принятия решений на региональном уровне, ставшее следствием выстраивания президентом властной вертикали.

В период первого президентского срока Путина наибольшие изменения произошли во взаимоотношении региональных политических элит с федеральным центром.

«Вертикаль власти» была восстановлена в три приёма.

Первый шаг сделан в избирательной кампании 2000 года, в которой региональным элитам была отведена роль «статиста», что побудило их «построиться». Региональная элита Путина более лояльна к Кремлю, чем при Ельцине. Второй шаг – введение 7 федеральных округов во главе с представителями президента и реформа Совета Федерации. Региональные элиты имели федеральный политический статус, а при Путине он низведён до «чисто регионального». Третий шаг – приведение региональных законодательных актов в соответствие с федеральными, а также введение новых политических «правил игры» в регионах. В итоге региональные элиты теперь обладают значительно меньшим административным ресурсом.

Объяснений причин популярности президента несколько. Во-первых, это эксплуатация Путиным созданного им имиджа, позволившего ему занять пустовавшую при Ельцине политическую нишу носителя национальных и, в определённой мере, авторитарных ценностей. Во-вторых, это эксплуатация «культа стабильности» как сверхценности социально-политического процесса. В-третьих, иррациональная тяга избирателя к «молодому и активному» президенту, ощущающаяся со времён «вечно больных вождей» советской эпохи. В-четвёртых, непринадлежность Путина к какой-то идеологической платформе.

Национальная идея могла бы сплотить разнородные политические силы страны. Вопрос этот для нас чрезвычайно болезненный. Пока российская элита сформулировать её не может. Она не способна разработать и долгосрочный стратегический план устойчивого развития страны, не может достигнуть консенсуса и консолидировать расколотое  гражданское общество на решение поставленных задач.

Проблема в идейной, интеллектуальной слабости элиты. Вернее даже будет назвать её псевдоэлитой. Она не способна создавать что-либо полезное для России – мы наблюдаем больше имитацию, чем реальную работу. Осуществить модернизацию России она не сможет.

Но не перевелись в России люди, готовые ей послужить. Такие в России никогда не переведутся. Иначе бы её, с учётом того, что в ней на протяжении веков творят, уже давно не существовало как государства.

 

«У нас закон заклеймён неискренностью»

 

Иосиф ДИСКИН, сопредседатель Совета по национальной стратегии, доктор экономических наук. Крупнейшая проблема советских элит состояла в концептуальном кризисе – необходимости соединить несоединимое.

С одной стороны, надо было воплощать в жизнь идеологически конструированную модель функционирования государства и хозяйственной жизни. Так действовала Российская империя, воплощая в жизнь умозрительные, идеологически вдохновлённые конструкции имперской бюрократии. В этом смысле советская власть мало отличалась.

С другой стороны, для поддержания существования системы нужно было обеспечить баланс между идеологической конструкцией и реалиями жизни. Советская номенклатура приблизительно с хрущёвских времен всё быстрее теряла понимание практической жизни, этот конфликт нарастал.

По мере нарастания этого расхождения поддержание баланса требовало всё больше усилий пропагандистского и репрессивного аппарата. Отказ от «лифта» вертикальной мобильности, вбиравшего живые силы страны, также губил её.

Именно разрыв между писаной нормой и реальностью был главной питательной средой всеохватной коррупции. Но она своими отвратительными методами всё же смыкала требования жизни с мертворождёнными законами. Одновременно этот разрыв был и питательной средой авторитаризма и тоталитаризма. Только такими средствами можно удерживать статус идеологической доктрины как руководящей линии.

В этом смысле наши радикальные либералы защищали властные позиции точно так же, как многие их предшественники. Главной задачей наших властных элит было поддержание статуса текущей идеологической доктрины.

Без устранения этого зияющего разрыва и, соответственно, без устранения элиты, его поддерживающей, ничего сделать нельзя. Это был, и отчасти ещё сохраняется, глубинный кризис, который всё время подтачивал страну. И фундаментальным условием преодоления кризиса был отказ от «идеолого-телеологической парадигмы».

О чём спорили в конце 80-х: а какую модель социализма, шведскую или польскую, мы будем выбирать? Никто даже не заикался о том, как привести законы в соответствие с конкретными реалиями хозяйственной, социальной, политической и так далее жизни. А почему ещё это было так?

Потому что, как только бы встал вопрос о приведении государственной и экономической конструкции в соответствие с требованиями жизни, теряла всякое право на лидерство вся московская элита. Она много могла рассуждать о моделях, целях, идеологии, но ничего не понимала в реальной практике.

«Архитекторы перестройки» опирались на московскую интеллигенцию. Вряд ли они могли обратиться за поддержкой к хозяйственной элите, которая сначала просто выла от отчаяния, наблюдая за решениями Москвы (за исключением небольшой группы «отморозков», которые сразу поняли что почём), а затем стала прибирать к рукам всё, что плохо лежит.

Идеологическая  элита рекрутировала тех, кто хорошо мог усваивать и редуцировать эти идеологические модели. В такой системе быстро съедали тех, кто говорил о практических проблемах. Судьба советской элиты целиком зависела от оценки наверху. Мнение населения не значило ничего. «Хороший» отчёт мог долго заменять реальное положение дел. Связи вели наверх много лучше, чем результаты.

Одно из кардинальных решений, существенно изменивших механизмы вертикальной мобильности советских элит, – решение Пленума ЦК КПСС в 1965 году о кадрах. Решили, что вместо постоянного их тасования, не дававшего укорениться, важно выдвигать местные кадры и закреплять их на местах.

Путь наверх давал уже не только орготдел, но и товарищи, работающие рядом. В этих условиях уже нельзя было «взбалтывать болото». Нужно было поддерживать тесные связи по «горизонтали». Именно тогда началось стремительное коррумпирование региональных советских элит, формирование прочных элитных группировок на местах. Нужно было обеспечить себе условия гарантированного выживания.

Сегодня ситуация во многом изменилась. Появилась какая-никакая, а выборность в регионах, необходимо было менять сам принцип взаимодействия с населением и элитами. Политическое выживание зависит не только от Москвы, а и от того, как сможешь договориться с ними.

Впервые за многие годы начал складываться другой механизм взаимодействия региональной власти с региональными элитами и с населением. Был огромный шанс на создание пусть дефектного, но демократического механизма формирования региональных элит.

Да, эти элиты менее лощёные, чем московские, в них много полубандитского элемента, но они демократические (не путать с либеральными) и глубоко укоренены в реалиях жизни. Начался поворот к механизмам развития, не связанным с воплощением идеологической модели, начал складываться другой тип развития страны. Элита становилась другой, она искала взаимодействия, договорённости с теми, кто обладает ресурсами. Да, покупка, да, административный торг, но это принципиально другой тип развития. Другое дело, что эта элита ещё не консолидирована, у неё бездна недостатков.

 

«Убеждён, что элиты в России нет»

 

Шамиль СУЛТАНОВ, депутат Госдумы РФ (фракция Родина), политолог. Я убеждён, что действительной элиты у нас нет, а соответственно, и элитарных групп, потому что даже по своей семантике элита – это «наилучшие». Что сегодня в России, которая «не знает себя», можно считать наилучшим в отношении человеческого материала? Финансовая мощь? Но даже олигархи, во всяком случае умные, не считают себя наилучшими. В российском обществе исторически деньги не критерий элитарности.

Элита – это прежде всего два главных системообразующих компонента. Именно реальная элита является хранительницей ключевых ценностей данного социума, того, что называется национальным интересом, национальной идеей, культурными паттернами, историческими моделями восприятия. Наличие элиты как ядра общества даёт возможность для системного развития. Россия обречена оставаться в нынешнем переходном периоде, не сможет развиваться, поскольку у неё нет элиты как органичного целого. И такой элиты не будет в ближайшие 10–15 лет.

Второй момент, очень важный для российского менталитета, прежде всего менталитета правящих кругов, – это проблема ответственности за судьбу социума. Именно элита в обществе отвечает за предотвращение катастроф, за нереализованные стратегии, за невыполненные планы, за тотальный обман и т.д. Элита в России начала, по сути, деградировать с 60-х годов XIX века. Ещё в 90-е годы Лев Толстой весьма красочно описал развитие этого процесса. После 1917 года 2 миллиона «интеллигентов» фактически сбежали из страны, бросив своё общество и тем самым наглядно продемонстрировав, что они не представляли российскую элиту.

Позднее, за исключением нескольких десятилетий, в стране никто не брал на себя исторической ответственности за то, что происходило: ни левые, ни правые, ни центристы. Вроде бы некие элитарные группы существовали и существуют, по крайней мере, о них так говорят, а реальной ответственности никто не несёт.

Именно этих двух компонентов – элиты как носительницы ключевых ценностей, которые характеризуют этот социум как уникальный исторический феномен, и ответственности элитарного ядра – нет. А без такой элиты развития как системного феномена быть не может. В стране есть совокупность групп влияния, властвующих групп.

Но единый правящий класс отсутствует. В своё время единственным человеком, пытавшимся поставить эту проблему, с олигархической, естественно, точки зрения, был Березовский. Однако и его персональная судьба, по сути, является ответом по поводу перспектив единого российского правящего класса.

Вероятно, главной драматической темой второго срока правления Путина станет вопрос: сможет ли он сформировать идеологически интегрированный правящий класс, который и должен стать гарантом сохранения путинской стабильности в России, не элиту, а именно правящий класс? Но здесь есть ключевая проблема. Государство и правящий класс – это кадровая система. В дореволюционной России она существовала, как позднее и в СССР. Вертикальная кадровая мобильность определялась не прихотью Политбюро, ЦК и т.д., хотя по мере деградации СССР и роста коррупции так случалось всё чаще, а нормами и правилами, которые мало кто пытался нарушить, будь то Хрущёв или Брежнев.

Созданы ли сегодня предпосылки для появления такой кадровой системы именно как системы? Можно однозначно сказать, что нет. Более того, даже попытки на концептуальном уровне решить этот вопрос тоже проваливаются. Совокупность властвующих группировок продолжает оставаться неструктурированной. Возможно, ситуация здесь гораздо хуже, чем 10 лет назад. Возьмите спецслужбы, о которых так много сейчас говорится. На сегодняшний день в них существует по крайней мере 7–8 группировок на уровне центра. В армии существует по меньшей мере 3–4 группировки. При Ельцине было гораздо меньше.

Существующая совокупность властвующих групп актуализирует всё ту же проблему – невозможность формирования такой кадровой системы даже на уровне некоей государственной концепции, на уровне некоей идеологемы. Если нельзя вербализировать по каким-то причинам национальную идею, то тем не менее армия чиновников должна получить то, что она подспудно жаждет получить от «верхов» любой идеологической ориентации.

В нынешних российских условиях рассуждать о государстве – значит вести диалог с государственными служилыми людьми. Условно говоря: «Вы получаете сегодня жалкие гроши, а мы начинаем борьбу с коррупцией. Но правила такие: будут обеспечены ваша безопасность, кадровое продвижение, старость…» Но этого пока нет.

 

«Нужен приток свежих сил с новыми идеями»

 

Андрей РЯБОВ, член научного совета Московского центра Карнеги. Есть разные подходы к интерпретации понятия «элита». О нормативных и ценностных критериях говорил Шамиль Султанов. Большинство других участников оперировали этим понятием в функциональном плане. По их мнению, элита – это люди, принимающие решения.

Именно это определение больше подходит для анализа сегодняшних российских реалий. Наши элиты явно не тянут на то, чтобы быть носителями культурно-исторических ценностей, наконец, просто выразителями общенациональных интересов. Да и чувство ответственности перед страной им тоже чуждо.

Современная российская элита формировалась по схеме трансформации служилой элиты в элиту собственников. Этот процесс предсказан Троцким в конце 30-х годов в книге, за которую он и получил удар ледорубом по голове. В ней было расписано, как будет происходить обуржуазивание советской номенклатуры и какими политическими процессами сопровождаться. Примерно так и произошло.

В конце 80-х – начале 90-х в России никакой публичной цели сформулировано не было. Это было не случайно, не потому, что партийные интеллектуалы не доработали, а потому, что подлинная цель была уже абсолютно известна. Она заключалась в интерполяции поздней советской элиты в мировую. Вот главная цель, которую, конечно, нельзя было объявить людям, которые в 90-м году выходили на улицы. Им нельзя было объявить, что они являются пешками в игре.

Возможно, партийные интеллектуалы писали что-то о кооперативах. Но люди другие, которые писали уже «Закон о кооперации», мыслили совершенно иными категориями. Для них это был уникальный момент начать процесс постепенной трансформации советской номенклатуры в мировую элиту.

Ответ на вопрос, почему в начале 90-х годов российская элита была такой антигосударственной, очевиден. Ей тогда казалось, что стоит внедрить в России демократические и рыночные институты – частную собственность, альтернативные выборы, разделение властей, независимые от государства СМИ – и она автоматически станет частью мировой элиты.

Отсюда всё вытекало: и грабительская приватизация, и козыревщина во внешней политике, и всё прочее. К середине 90-х оказалось, что новая российская элита получила и власть, и собственность. Она усвоила западные стандарты потребления. И в этом даже, может, превзошла своих учителей.

Но одновременно всё это означало, что дальнейшая интеграция в мировую элиту неизбежно потребует игры по тем правилам, которые приняты в мире, но по которым российская элита была играть не готова: конкурентность, отчётность, публичность и много-много чего другого.

Здесь напрашивается чёткая параллель с Восточной Европой. Посткоммунистические элиты этих стран неизбежно заставят играть по правилам Евросоюза, и переходные по сути элиты – трансфер-классы – вынуждены будут трансформироваться. В России такого мощного внешнего фактора воздействия нет.

Отсюда возникает проблема легитимации – через патриотизм, через утверждение об особой исторической роли России и т.п.

Современной российской элите нужен западный уровень потребления, но не характер мыслей и поведения.

Путинская и ельцинская элита в целом – это одно и то же. Одна и та же элита, но на разных стадиях формирования. В эпоху Ельцина она только добивалась власти и собственности.

Сегодня её главная цель – сохранение статус-кво. Задача эта решается ограничением конкуренции где бы то ни было: в экономике, в политике, в медиа и т.д., что сейчас и наблюдаем.

Нынешняя элита являет собой воплощённую мечту позднесоветской номенклатуры. Сохранились и привилегии, и иерархия, и безальтернативность. Но появилась фактически неограниченная возможность зарабатывать, ничем не рискуя. В брежневские времена формально это было запрещено.

Элита в обозримой перспективе не изменится. Но для неё характерны два противоречивых процесса.

За прошедшие годы так и не создано институциональных механизмов ротации этой элиты, и прежде всего политической.

В России политическая элита полностью подчинена бюрократической элите, особенно после вытеснения политических партий из центров принятия решений. Даже взять формальные критерии в виде всевозможных рейтингов наиболее влиятельных политиков: профессиональные политики всё ниже и ниже опускаются в списках, уступая дорогу высокопоставленным чиновникам.

Но, может, отсутствие устойчивых механизмов ротации – это не так уж и плохо, поскольку есть возможность изменений, а значит, и притока в элиту свежих сил с новыми идеями и подходами.

 

«Литературная газета»

21.04.04