Д.Н. Замятин
Всякая страна — будь то
национальное государство, империя или историко-культурная область — стремится
оформить свой образ. Образ является залогом долговременного, пусть не вечного,
но вполне протяженного в исторических эпохах существования. Он есть носитель экзистенции,
канал выхода за пределы обыденного, бытового, внеисторического круга вещей.
Я буду говорить поначалу о том, что
есть географический образ. Чтобы затем перейти к воссозданию главных контуров
образа страны, страны России. Географический образ вбирает в себя наиболее
важные, яркие, запоминающиеся знаки, символы и представления о пространстве.
Входят в него и стереотипы, которые, по сути, являются истершимися в
употреблении, предельно упростившимися символами — «медяками» образного обмена
и коммуникации. Географический образ сжимает до предела информацию о стране, но
не только. Такой страновой образ неотделим от эмоций, связанных с восприятием и
воображением страны. Синтез информации и эмоций, эмоционально насыщенное метазнание
— это географический образ.
Образ страны — не только сжатие,
выжимка, переработка, концентрация эмоций и информации; это своего рода
расширяющийся и самоорганизующийся гипертекст. В самом деле, начиная строить,
например, образ Франции и цепляясь первоначально за расхожие символы и стереотипы
этой страны — Париж, мода, д’Артаньян, вино, Прованс и так далее — мы вдруг обнаруживаем,
что Париж «зацепляет» Монмартр, д’Артаньян — Гасконь, вино — Шампань, и нет
этому образному разливу конца. Короче, надо пытаться при этом структурировать
сам образ, лепить его, как пластилиновый, придавать ему нужные очертания,
стремиться к его привлекательной конфигурации. Образ страны — тот же автомобиль
элитного класса, в котором его дизайн является едва ли не решающим мотивом
выбора при покупке.
Образ страны начинает активно
формироваться, строиться, вырисовываться там, где возникают сплоченные
территориальные общности — отдельные люди и социальные группы, осознающие себя
живущими неслучайно именно в этом месте и в этой стране. Образ страны — это
один из важных способов собственной самоидентификации. Но эта рождающаяся
пространственная идентичность «завязана» на других людей, членов соседних
территориальных общностей, ибо представить себя в одиночку «страной»
невозможно. Однако, если люди и социальные группы вокруг себя «не видят» страны
и себя в стране, то строить такой образ тоже, конечно, сложно.
Всякая страна имеет свою историю,
культуру, природные особенности, отраженные в исторических документах,
ландшафтных зарисовках, романах, письмах героев различных эпох… Все это
составляет ее образный потенциал, который в совокупности можно назвать «интерьером»
странового образа. Но сам по себе символьный потенциал страны зачастую избыточен
и расплывчат. Практическая деятельность в сфере культуры, политики и экономики
требует большей четкости, упрощенности, действенности. И здесь вступает в свои
права «экстерьер» образа.
Внешняя и внутренняя политика,
культурный и социально-экономический менеджмент, муниципальное управление и
туризм, реклама и PR — все эти виды деятельности нуждаются в своих — четких и
понятных образах страны и ее отдельных регионов, городов и местностей. Но тут
на уже существующий заведомо интерьер образа, его «background» накладываются
цели и задачи практики. Есть и внешние контексты: международная обстановка,
цели внешней политики страны, экономическая ситуация, финансовое положение
регионов и тому подобное. Вот тогда и происходит целенаправленное
конструирование образов страны — именно образов, во множественном числе. Хотя
уже интерьер образа предполагает его множественность, неоднозначность, но лишь
его экстерьер «обязывает» производить, строить, разрабатывать множество
частных, специализированных образов страны — под конкретных заказчиков. Но эти
заказчики не всесильны, их пожелания по характеру, структуре, очертаниям образа
важны, но не решающи. Даже здесь и сейчас сконструированный и спроектированный
образ страны опирается на не всегда осознаваемые — и заказчиком, и разработчиком
— фундаментальные образы-архетипы, которые во многом определяют мегатренды
культурного, политического и экономического развития страны.
Противопоставление хаоса и космоса
не ново, со времен Древней Греции эта оппозиция стала обычной в описаниях
образного мира разных народов и стран. Россия в этом смысле не исключение,
однако российский «хаос и космос» по-своему уникальны. И дело здесь не только в
гигантских размерах пространств нашей страны и, действительно, удивительной
беспорядочности и безалаберности российской жизни для стороннего
наблюдателя.
В случае России невозможно
разорвать хаос и космос, это единый образ, как китайские Инь и Ян. Россия почти
всегда представляла собой многоцветье, мозаику разнообразных природных и
культурных ландшафтов, весьма далёких друг от друга народов. Ландшафты
формировались как бы стихийно, исподволь, в ходе общения и взаимодействия
народов оседлых и земледельческих, леса и степи, земли и воды. При взгляде из
космоса территория современной России представляет собой чересполосицу зеленых,
желтых, белых, черных пятен; видимая беспорядочность этих пятен поражает даже
при сравнении с территориями больших стран — таких, как Китай, Индия, США или
Бразилия.
Российский космос возникает из
хаоса и вновь утопает в нем. Все великие события российской истории, связанные
с распадом и возрождением страны, революциями, нашествиями иноземных
завоевателей — будь-то события Смутного времени, нашествие Наполеона или Октябрьский
переворот — связаны с поражающим каждого единодушием, распространяющимся очень
быстро, с почти космической скоростью по огромным пространствам России. Тут уж,
воистину, нужно говорить о какой-то душе России — в стиле Бердяева — или о душе
российских пространств. Характерно, что такое российское единодушие, быстро
возникающее, столь же быстро исчезает и растворяется, тонет в российском
безграничье, беспределье, а лучше — используя постсоветский неологизм — в
беспределе (о нем будет еще речь отдельно).
Российский хаос-и-космос
обеспечивает неслыханную живучесть российским народам, отдельным людям и
группам людей. Каждая перестройка, перетряска, реформация, модернизация,
ускорение — эти слова можно множить — дают шанс многим людям обрести какой-то
новый для них мир, уцепиться за нехитрые материальные блага, повысить свой социальный
статус или заняться, наконец, своим любимым делом. Однако при этом очень часто
выяснялось, что много людей выскакивали неожиданно — и для себя даже — на арену
истории, где нет места слишком личным и порой мелким амбициям. Отсюда
поражающее воображение обилие ничтожеств в российских событиях. Эти ничтожества
возникают почти везде — и в столицах, и в провинции, и в маленьких городках, и
в центре России, и где-то на ее окраинах. Всяческие усилия проникнуть во
внутренний мир таких двигателей истории и географии России, как правило, почти
бесплодны, тут трудно найти закономерности. С другой стороны, знаковые и
символические события в России часто становятся таковыми лишь в силу их связи с
людьми, казалось бы, не очень значительными, по правде говоря, — от Сусанина до
Керенского и Горбачева.
Хаос-и-космос обещают всегда
резкие переходы от мира к войне, от любви к ненависти, с небес на землю, из
дома в дорогу и так далее. В чем тут дело? Российские пространства принципиально
не закрыты, они открыты постоянно «нараспашку»: в смысле географическом, историческом,
культурном, сакральном. Россия стала Россией именно тогда, когда она обрела,
говоря современным, посттернеровским языком, качество фронтирности. Русский
человек, как было многажды отмечено, с широкой душой, он душевен, склонен к
говорливости, но и к внезапной угрюмости, мягок и восприимчив к чужим
культурам, однако крепко держится за свои вековые устои. Но это не всё: наша
страна всегда требует «остранения» — она страна только в том случае, если
охвачена волей к ментальной экспансии, душевной борьбе-объятии с другой страной
или культурой. Не будем здесь разбирать вопрос об оригинальности или
вторичности российской цивилизации, не в этом дело. Россия, пожалуй, чемпион по
воле к чужим культурам; главное — это воля к власти над чужими или чужеродными
культурами. Дайте нам эту, весьма чужую культуру, и она будет исключительно
наша — вот крайность чисто российская.
Хаотизация любого космоса, с целью
его последующего восстановления и развития, но уже с вновь приобретенными
качествами, приспособлениями хаотического свойства есть коренная сущность
России. Она не задумается об уникальности английского национального характера
или американских технологий по-настоящему — всё это вне России. Поэтому
американец или китаец в России — он наш американец, наш китаец со всеми
вытекающими хаотическими последствиями. Но, надо сказать, такой подход приносил
нашей стране немало пользы и в прошлом, и в настоящем. Несмотря на титанические
усилия Петра Первого, Российская империя в её классическом образе — продукт
тяжелого, неуклюжего, но последовательного немецкого ума Екатерины Второй. Но
кто скажет, что она немка, кто бросит в неё первым камень? Это наша немка, это
наша империя.
Всякий ли хаос космичен?
Первобытный хаос древних космогоний и религиозных откровений пытается устроить,
упорядочить сам себя, в нем, конечно, есть неистребимое желание неизвестной
гармонии. В случае России хаос изначально оказался связан «по рукам и ногам»
обещаниями как бы уже заранее известной гармонии. Беда была в том (а может, и
счастье), что хаос российский был принципиально не космогоничным, а — введем
неологизм — геогоничным; он коренился в тех самых пространствах России, которые
были и Страданием, и Искуплением, и Спасением. Отсюда: российский космос есть
те же пространства России, но вывернутые «наизнанку» — исподней стороной Бытия.
www.apn.ru 09.07.2004
Печатается с незначительными изменениями
[1] От редакции АПН. Давно стали
банальностью разговоры о том, что в России «нет общества»; все чаще приходится
слышать, а подчас и самим говорить, что в России «нет государства»; но иногда
возникает совсем у[1]ж страшное
подозрение, которое и высказать осмысленным образом почти невозможно: в России
«нет страны». Точнее, страна есть, но нет канонических форм ее репрезентации —
как внутренней, так и внешней. В процессе самоописания нам ощутимо не хватает
образного материала и позитивных символических клише, необходимых любой стране.
Отсюда ощущение, что это огромное пространство остается символически
неосвоенным, бесхозным пространством; что на географическом теле России зияют
черные дыры, которые мы не можем ни назвать, ни представить. К счастью, для
того, чтобы установить порядок в этой сфере коллективного воображения, нет
нужды апеллировать к «власть имущим» как внешним центрам силы — здесь возможно
самим производить символическую власть. Одна из задач сегодняшней
интеллектуальной элиты — достроить тот географический образ, посредством
которого Россия будет воспроизводить себя в землях и людях. Первым вкладом АПН
в выполнение этой миссии станет цикл статей Д.Н. Замятина, одного из
«отцов-основателей» новейшей российской гуманитарной географии.