С. Митрофанов
В мире произошло не так много демократических революций, чтобы потерять им счет. Однако масштабно и на государственном уровне вспоминается всего одна — Великая французская. В России слишком быстро предпочли позабыть, что всего лишь 13 лет назад, в августе 1991-го, в Москве произошли события, ставшие не менее важной вехой в дальнейшем политическом развитии мира и Европы
Эта мысль неизбежно приходит в головы многим наблюдателям.
Ибо перечень великих социальных революций, находящих отражение в
государственных идеологиях, существенно сократился. Великая английская
буржуазная революция XVII в. уже слишком далеко отстоит от современников, к
тому же диктатура военной хунты настолько утомила англичан, что после смерти
Кромвеля они вернули монархическую традицию, которая существует по сей день.
Напротив, Великая Октябрьская революция 1917 г., несмотря
на весь свой впечатляющий масштаб и ярко выраженный социальный характер, в
памяти граждан России затушевывается злобой дня. Элите никак не удается вписать
ее в лихорадочный поиск идентичности. Тем более не удается совместить с
анахронизмами празднований императорского дома.
Что касается эпохального августовского переворота 1991 г.,
приведшего к геополитическим преобразованиям, не менее масштабным, чем те, что
вызваны событиями в Париже в XVIII в., то он как революция почему-то не
воспринимается. Для низов это досадный эпизод, приведший к потере сбережений,
верхи же, наоборот, стараются выхолостить его содержание, предать забвению либо
адаптировать под задачи текущего момента. Парадов в августе не бывает — возможно
лишь, «демократические силы», как обычно, устроят банкет для своих.
В мире вообще осталась только одна демократическая
революция, ставшая витриной современного государства, — Великая французская. И
когда Владимир Путин посылает Жаку Шираку приличествующие случаю поздравления
по поводу национального праздника, почти не остается сомнений, что и для него
историческое значение «14 июля» куда как понятней, чем значение собственного «августа».
При желании можно найти немало аналогий между французской и
последней русской революцией. И там и там правящий режим «устал» — ведь на
самом деле в России реформы начала КПСС, так же как и во Франции они начались
еще при короле Людовике XVI. Во всяком случае, при нем Лувр — резиденция
французских монархов — специальным декретом был преобразован в Музей науки и
искусств.
Народные волнения, часто сопровождаемые анархическими
проявлениями, — что во Франции, что в России, — в какой-то степени явились
следствием уже начавшегося процесса политических преобразований. 14 июля 1789
г. гарнизону Бастилии показалось, что весь Париж идет на них. Точно так же, как
вошедшим в Москву танковым колоннам 19 августа 1991 г. почудилось, что весь
народ против. Революция вершилась прежде всего в умах и ощущениях, а ощущение
было таково, что происходит тектонический сдвиг социальных пластов.
По свидетельству историков, у демократических властей
Франции тоже явно не хватало политической воли удержать разгулявшуюся толпу,
которая была движима скорее анархическими побуждениями, чем идеями революции.
Винные склады были разграблены, толпа реквизирует имущество всех тех, кого
считает противниками общественного блага. Придание движению политического направления
«Вперед, на Бастилию!» было, видимо, способом преодоления наступающей
катастрофы. Депутаты направляют толпу на главную политическую тюрьму Франции, в
которой к тому времени почти не осталось заключенных. Точно так же пришедшие к
власти демократы России позволили социальной стихии демонтировать с помощью
крана железного Феликса и отбить куски от постаментов наиболее одиозных
деятелей революции 1917 г. Людская стихия, выплеснувшаяся в эти дни на улицы
Москвы, позже ушла в песок, предоставив возможность продолжать реформы
уполномоченным бюрократам.
Как писал историк И. Тэн,
«Бастилия была взята не приступом, она сдалась еще до атаки, заручившись обещанием, что никому не будет сделано никакого зла. У гарнизона, обладавшего всеми средствами защиты, просто не хватило мужества стрелять по живым людям; с другой стороны, он был сильно напуган видом этой огромной толпы. Осаждающих было всего 800—900 человек, но площадь Бастилии и все прилегающие улицы были переполнены любопытными…».
Если вдуматься, ту же картину мы наблюдали при защите
Белого дома: к двенадцати ночи основная масса защитников разъезжалась по домам
на метро.
Позже родилась версия, что народ голыми руками разобрал
Бастилию до основания. В действительности же сделать этого он никак не мог — завалившиеся
башни попросту бы раздавили осаждавших. Единственно, что предприняла толпа 14
июля, — выбила стекла, снесла ворота с петель, вопреки договоренности убила
коменданта. Бастилию разбирали потом в течение года, а подряд на снос получил
предприниматель (по-нашему олигарх) Пьер Франсуа Палуа (Pierre-Fracois Palloy).
Из камней тюрьмы он построил мост Конкорд и несколько особняков, в том числе и
собственный дом в Со (Sceaux), а также наладил изготовление макетов Бастилии,
которые продавал как сувениры.
Революция 1991 г. не только осуществила масштабную ротацию
политического класса России, но и впервые за много веков изменила его качество.
Впервые он почувствовал вкус к самостоятельности, выйдя из тени «первых лиц» —
царей и генсеков, а самоуправление стало реальной формой организации
политического процесса. Издержки: революция вывела на арену российской истории
титанические фигуры олигархов, которые стали претендовать на теневое управление
государством. 1991 г. необратимо изменил геополитическую карту мира, переформатировав
военные блоки и международные организации. А вот реформы начала третьего тысячелетия
дали обратный ход маятнику — к архетипам более привычного для России абсолютизма.
Французская революция до основания сотрясла политические
устои многих государств мира. Увы, сегодня эта фраза превратилась в клише, как,
впрочем, уже не раз случалось с бесспорными историческими констатациями. Как в
конце концов произошло и с самим праздником, учрежденным по случаю взятия
Бастилии. Эволюционировав в праздник государственности праволиберальной
Франции, этот день сегодня и по форме почти ничем не напоминает о революции,
вызвавшей шок правящих классов в конце XVIII в., когда Екатерина II рвала
дипломатические отношения с Республикой. Наоборот, представители сегодняшних
политических элит Европы, как и нувориши из России, собираются на каникулы в
Париже, чтобы с необычайной помпой отметить… что? Во всяком случае, не то, что
два века назад парижане, возбужденные решением короля разогнать Учредительное
собрание, отправились освобождать политических заключенных. Может быть, успехи
глобализации, разрастание НАТО, поражение коммунистической доктрины?
Что ж удивляться тогда, что наряду с полагающимися по
случаю праздника фейерверками и оркестрами, традиционным ночным балом пожарных,
ожесточенной перестрелкой молодежи петардами в последнее время выпячивается
военная и номенклатурная составляющие торжеств?
Президент в сопровождении конного эскорта Республиканской
гвардии приветствует войска; члены правительства и VIP-персоны располагаются на
почетных зарезервированных местах; в небе, как привязанный, висит вертолет
службы безопасности. Всех остальных с центральных авеню полиция теснит в
улочки. И еще более удивительно, что 14 июля по Парижу обычно идут… танки, хотя
при чем тут танки? И выписывают кренделя асы французских и британских ВВС, а
довершают милитаристский абсурд кинематографические КП военных, развернутые
прямо на исторических площадях Парижа. В них боевые офицеры последних войн, в
которых принимал участие западный альянс, демонстрируют мирным парижанам некие
загадочные «планы операции».
Конечно, все это одни «понты». Танки, по нашим меркам,
легкие, не гусеничные — они не причиняют вреда мостовым, и НАТО тут не запугивает,
скорее, ласково дает понять о своем присутствии. Присутствие британцев в тех
или иных элементах парада объясняется тем, что впервые в истории праздник 14
июля органично соединился с темой 100-летия Антанты и 60-летием высадки союзных
войск в Нормандии, отчего все стало немного напоминать фильм «Спасти рядового
Райана».
Наоборот, широкое участие конных гвардейцев, в число
которых, также впервые в истории этих торжеств, вошел и британский драгунский
полк королевы Елизаветы II, выстраивало мизансцену, имеющую отношение, скорее,
к блеску империи Наполеона, чем к революционному хаосу 1789—1794 гг.
Обо всем этом можно сегодня и забыть, ибо главная мысль
торжеств не столько переучет демократических достижений Запада, сколько
«сердечный союз» двух доминирующих на континенте стран праволиберальной формы
правления — Англии и Франции.
В последнее время революцию 1991 г. отмечают более чем скромно. Уйдя в отпуск в августе 2001 г., на десятилетие августовских событий, Владимир Путин задал тон ритуалу. За ним потянулись в отпуска и остальные вельможи российского государства. Таким образом, в августе происходят только те мероприятия, которые почти не требуют денег и присутствия высокого начальства: встречи участников событий, возложения венков, шествия и митинги.
Рок-концерт на Васильевском спуске отменен из-за угрозы
разрушения исторических зданий. Единственное официальное мероприятие — подъем
государственного флага 22 августа. В 2002 г. оно было испорчено трауром —
катастрофой вертолета Ми-26, в результате чего флаг подняли только до половины.
В 2003 г., согласно опросу ВЦИОМ, только 10% опрошенных согласились считать,
что в августе 1991 г. произошли значимые события.
Правые и социал-демократические силы обычно отмечают август
по отдельности, давая своим мероприятиям название «Победа демократических сил».
Можно ожидать, что в 2004 г. демократические силы, прежде всего осколки
«Яблока» и СПС, лишенные возможности представительства в государственных
структурах, несколько оживят свою работу на улицах, оборачивая символику
августа против «партии победившего Путина».
ПЖ 18.08.2004