А.Н. Савельев

 

Убийство большевистского романтизма

 

1 декабря 1934 г. в Ленинграде, в Смольном член ВКП(б) Леонид Николаев выстрелом из револьвера убил Сергея Кирова, члена Политбюро ЦК ВКП(б).

 

Убийство «любимца партии» Сергея Мироновича Кирова (настоящая фамилия Костриков) отделено от нас 70-летней историей, но продолжает волновать исследователей и любопытных граждан именно потому, что отмечает очередной поворот в судьбе нашей страны. В этом повороте можно углядеть множество деталей, учащих зорко видеть подспудные течения во власти и ждать от нее самых неожиданных шагов. Можно быть уверенным, что убийство любого видного политического деятеля не будет оценено властью как бытовое, а непременно превратится в повод для  решения каких-то своих внутренних проблем.

Так и убийство Кирова, изобилующие таинственными совпадениями и недомолвками, показывает нам излом в родной истории – переход сталинизма от политических методов борьбы с внутрипартийной оппозицией к прямому уничтожению своих недавних соратников и решительному утверждению политического единства государства. За этим убийством видят то коварные планы самого Сталина, то провокацию Троцкого, то антисталинский заговор. Что наверняка, так это обстановка крайней напряженности, взорвавшаяся после убийства Кирова и превратившая страну на многие годы в военный лагерь, отчаянно воевавший против малейших (и зачастую мнимых) признаков внутреннего врага, а потом – с фашистским вторжением.

 

Судьба Кирова как бы готовила его к тому, чтобы стать знаковой фигурой в политических «раскладах» того времени и превратиться в «мученика», поминаемого во всех большевистских святцах. Это был новый образ жертвы, лучащейся жизнью, чуждый всякому аскетизму – политик нового типа, в образе которого не было никаких признаков изнурения подпольем и тюрьмами, через которые Киров прошел неоднократно, начиная с участия в бунтах 1905 года. Из большевистского лидера среднего звена Киров после Гражданской войны быстро превратился в видного партийного лидера за счет своей «кавказской» биографии и тесной связи с северокавказскими и закавказскими парторганизациями. В 1926 г.  Киров стал первым секретарем Ленинградского губкома (обкома) и горкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). В 1930 Киров - член Политбюро, а в 1934-м – секретарь Политбюро, член Оргбюро ЦК ВКП(б), член Президиума ЦИК СССР.

Этой карьерой Киров во многом обязан Сталину и своему образу, олицетворявшему «большевистскую мечту»: кто был ничем, тот станет всем. Киров не только жил в московской квартире и сочинской даче Сталина, но и ходил с вождем партии в баню, чего другие близкие партийные товарищи никогда не удостаивались. Но, превратившись в «любимца партии», Киров перестал быть для Сталина удобной фигурой. У молодого лидера появилась самостоятельная позиция и перспектива в будущем возглавить партию после Сталина или вместо него.

В начале 1935 года планировался перевод Кирова в Москву. Готовилась большая чистка ленинградской парторганизации от зиновьевцев. Киров тормозил их аресты, не жаждал крови оппонентов и сам ничего не боялся – как сильный и непуганый зверь. Киров как бы создавал альтернативный образ вождя в противовес сталинской склонности к администрированию и тиранической форме властвования. Киров, напротив, был скорее партийным популистом - простым в общении и доступным для простых людей.

Судя по повадкам большевиков, выработанным в годы гражданской войны и красного террора, убить своего близкого соратника, исходя из политической целесообразности, ничего не стоило. Тем более что для Сталина Киров мог быть очень опасным конкурентом. На XVII партсъезде в январе 1934 г. тайные выборы членов ЦК дали неожиданный результат – четверть делегатов (292 из 1225) проголосовала против Сталина. Против Кирова было подано всего 6 голосов.

В своих воспоминаниях Хрущёв считал доказанным, что убийство Кирова было подготовлено руководителем ОГПУ Ягодой, действовавшим по секретному поручению Сталина. Исполнение этого поручения дорого обошлось и самому Ягоде, которого на процессе "правотроцкистского блока" в марте 1938 года вынудили признаться в организации убийства Кирова. Ягода, будто бы по указанию лидеров "правотроцкистского центра" Бухарина и Рыкова, не препятствовал теракту. В 1953 году на Западе вышла книга "Тайная история сталинских преступлений", где беглый работник НКВД А.Орлов утверждал, что убийца Николаев был отобран Ягодой, а потом настроен соответствующим образом штатным провокатором.

Хрущев всегда помнил свой страх перед Сталиным и готов был любой факт истолковывать против запугавшего его тирана. Верить домыслам Хрущева было бы опрометчивым – сам он был причастен к преступлениям сталинизма, но ни в чем так и не покаялся. Признания Ягоды тоже немногого стоят, поскольку были оглашены в целях расправы над политическими соперниками Сталина, а сам Ягода мог быть подвергнут воздействию любой степени мучительности или оказаться перед выбором между немедленной смертью и лжесвидетельством. Версия Орлова также шита белыми нитками, поскольку в ней прослеживается явный политический заказ и стремление преуспеть на литературном поприще, получив на сенсации солидный гонорар.

Мы можем сказать только одно – это убийство оказалось необходимым для компартии. Чтобы сохраниться, нужно было убить большевизм. Убийство Кирова стало ритуальной жертвой истории.

 

Убийство Кирова мистическим образом связывает между собой двух антиподов – убийцу и убитого. Леонид Николаев был прямой противоположностью Кирову. Это был чрезвычайно хилый и малорослый человек, мрачный, раздражительный и упрямый. Его жена симпатичная латышка Мильда Драуле соблазнилась на брак с Николаевым только в связи с его переездом в Питер к родне, где в трудном 1925 году вероятность выжить была выше, чем в провинциальной Луге. Став помощницей Кирова, Мильда не возражала против романа с любвеобильным обкомовским начальником. Эта связь была общеизвестной и не скрылась от Николаева.

К семейным проблемам у будущего убийцы добавились служебные. В апреле 1934 его исключают из партии за мелкий проступок, и он теряет работу в Институте истории партии. Добившись восстановления в партии, Николаев месяцами обивает пороги начальства ради восстановления в должности. Главным организатором всех бед он считает любовника своей жены и начинает вынашивать план убийства. При всей своей нервозности, Николаев проявил завидное упорство в достижении цели.

Первая попытка убийства 15 октября 1934 года оказалась неудачной. Николаев был схвачен охраной Кирова и отправлен в отделение милиции как подозрительная личность с заряженным револьвером в кармане. Но Николаева отпускают, поскольку у него есть разрешение на револьвер, а также партбилет. 14 ноября Николаеву не удалось совершить замышленное и подойти к Кирову на Московском вокзале. В третий раз Николаев ждал встречи с Кировым 1 декабря 1934 года в Таврическом дворце, где должно было пройти собрание партийного актива Ленинградской организации ВКП(б) Киров случайно оказался в Смольном, где Николаев хотел получить пригласительный билет на собрание партактива. Случайная встреча решила дело. Приотставшая охрана подоспела поздно – Киров лежал на полу с простреленным затылком.

Сталин был в Ленинграде уже на следующий день и сам прямо в Смольном допросил Николаева. Но разговора не получилось вследствие смутного состояния Николаева. Вероятно, именно в этот момент Сталин понял, что может использовать убийство для разгрома зиновьевцев, доставивших ему столько хлопот в 1926 году, когда вся ленинградская организация партии состояла из сплошь из его противников. Через несколько дней у Николаева появились «соучастники».

Интригу в эту историю добавила гибель охранника Кирова, которого доставляли на допрос к Сталину на грузовике. На обратном пути охранник слетел с облучка и расшибся о фонарный столб насмерть. Впоследствии Хрущев назвал это убийством сообщника. Но в сталинской версии эта смерть могла быть истолкована прямо обратным способом: тайные организаторы убийства Кирова просто прятали концы в воду.

29 декабря 1934 года сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Ульриха вынесла всем 14 подсудимым приговор - высшую меру наказания. Когда же он был оглашен, Николаев воскликнул: «Обманули!» Ему обещали за доносы сохранить жизнь. Через час приговор был приведен в исполнение. А через несколько месяцев была расстреляна и вся семья Николаева, его жена и теща.

Всесильный Сталин и ничтожный Николаев сошлись в тот исторический момент, когда бытовому убийству из ревности нужно было придать значимость поворотного события, за которым стане и народу предписывалось другое бытие  – не построение штаба мировой революции, а создание вотчины для советской бюрократии. Этот дом предстояло очистить от интернационализма.

 

Самое важное в этой истории состоит в том, что страна поверила, что кругом действуют «враги народа», готовые к индивидуальному террору. А как было не поверить, если во главе партии стояли люди, прославленные своей жестокостью, привыкшие к запаху крови в гражданскую войну? Страна не довоевала и без стеснения продолжила без разбора добивать истинных и мнимых врагов - уже за одно только расхождение в мнениях. Впрочем, сталинские репрессии во многом упредили сплочение его тайных и явных противников – внутрипартийная борьба могла в любой момент разгореться с новой силой и создать в партии противостоящие группировки, которые не постеснялись бы взяться за оружие. Поэтому приходится признать, что без сталинских репрессий мы не смогли бы выиграть войну с фашизмом. Просто потому, что большевики-интернационалисты в борьбе со сталинистами не пожалели бы страны даже перед лицом внешней угрозы. Они бы продолжили уповать на пожар мировой революции. Сталин, прагматически связавший свою личную судьбу с советской Россией, использовал случайное убийство Кирова для того, чтобы окончательно закрепить победу советской бюрократии над большевистским романтизмом. В конечном итоге этот выбор, несмотря на все издержки сталинизма, предопределил победу в Великой Отечественной войне.

 

Политическими становятся такие убийства, которые позволяют правящей группировке разорвать устоявшийся ход событий. Не всегда это получается, но в том, каким убийствам власти пытаются придать политический характер без труда прослеживаются их истинные цели. Если политическими убийствами считаются убийства шоумэна Листьева, правозащитницы Старовойтовой и даже смерть «затравленного» Собчака, а убийства певца Талькова и генерала Рохлина к таковым не относятся, мы можем ждать от власти только радикализации либеральной политики  - иного бытия большевистского романтизма.

Особенность современной политической ситуации – заведомо политический характер беспрерывной серии терактов, заказчики которых прямо демонстрируют намерение разрушить Россию до основания. Тем самым они пробуждают и ответную реакцию: возникает стихийное сопротивление и восстановление национального самосознания, а либеральная бюрократия понимает все беспочвенность своих надежд на место в глобальной элите. Вопрос лишь в том, успеет ли мировоззренческая трансформация общества и власти опередить процессы разрушения? Быть может нам не стоит ждать очередного теракта или убийства, чтобы отказаться от тупикового курса строительства «новой России» в рамках глобалистского сценария и перейти к реализации национального проекта, к восстановлению России исторической?