В. Аверьянов
Дух России не федеративен
Выражения «Эрэфия», «федералы» вызывают у большинства наших
соотечественников подсознательное раздражение и отчасти комические ассоциации.
Все чувствуют, что речь идет о некоей ублюдочной государственности, некоем
шатком компромиссе между ушедшей в прошлое империей и анархией, которая время
от времени повсеместно захлестывает нашу жизнь.
Федерализм в России – одно из самых грандиозных
исторических недоразумений. Федерализм всегда и всюду был связан с большой
скученностью населения, когда между землями начиналось жесткое трение, либо с
явной нуждой малых земель, штатов, кантонов к консолидации перед внешней
угрозой. У нас все было ровным счетом наоборот: в своей империи русские,
вдохновляемые обилием пространств, смогли стать цементирующим, скрепляющим
этносом, заселяющим скважины между племенами. Это волевое движение
государствообразующего этноса я бы назвал эманацией центра, эманацией
имперского централизма. Федерализм же был у нас искусственно сконструирован по
требованиям окраинных «национал-независимцев» (по выражению Сталина) на базе
ослабления вертикальных связей в бывшей империи, фактически на базе
дифференциации и разложения империи в ходе гражданской войны. Вообще этнический
федерализм редко формируется естественным путем и как правило, если это
реальный, а не фиктивный федерализм, весьма недолговечен.
Допускают большую ошибку те, кто видит в интернационализме
нечто вроде реинкарнации старого имперского принципа. В царской России роль
медиатора между разными народами играла не интернациональная, а
супранациональная идея. Это был супранациональный порядок: союз этнических
общин и племен под эгидой русской державы, а никакой не интернационализм.
Последний придумали марксисты и советская империя, по существу унитарная, строилась
не благодаря, а вопреки ему. Именно интернационалистические предрассудки и
погубили СССР, а территориальная система, построенная по федеративному
принципу, значительно облегчила развал государства.
Суть интернационализма – скорейшее смешение человечества,
создание новой расы общечеловеков. Одним из механизмов формирования такой расы
и является этнический федерализм, явление в истории не частое и очень опасное
для того государства, которое допускает находиться в себе подобной мине
замедленного действия. Признавая достижения и сильные стороны СССР, нужно
учиться четко отличать их от его минусов и слабостей. Парадокс советского устройства
состоял в том, что, отказавшись от «мировой революции» и значительно отступив в
деле формирования общечеловеческой расы (успокоившись на полуфиктивном
«многонациональном советском народе»), по форме своей оно все еще как будто
стремилось к этим оставленным целям.
Антропологически Россия пережила свою тысячелетнюю историю
благодаря, конечно же, другой ориентации в этнических взаимоотношениях:
«единообразию в различии» (Александр Башмаков). Это был вектор обрусения
племен, вступающих в союз с русскими, но не интернационализации самого русского
ядра. В этом смысле России всегда был свойствен определенный умеренный
государственный национализм, проводимый в мягких и гибких формах, в тесном
взаимопроникновении националистической установки с принципами терпимости и
своеобразного русского этнического либерализма (дарование царем прав и послаблений
для приобретаемых племен и областей).
Уважение народов друг к другу предполагает определенную
дистанцию Каждый этнос – это немного вещь-в-себе. Когда дистанция сокращается,
соседи становятся все приблизительно на одно лицо – это как ни странно вовсе не
способствует примирению национальностей, но обостряет конфликты.
Интернационализм и показная «дружба народов», возможная только под большим
прессом сверху, исказила традиционный для России идеал мирного сожительства
народов – подданных царя. Несмотря на провозглашенный межплеменной и межрасовый
мир, эта порочная идеология не обеспечивала большой стабильности государства.
Как показал исторический опыт, локальные национализмы при таком порядке лишь
тихо тлеют и дожидаются очередного часа икс, когда ослабеет центр и можно будет
вырвать у него очередную порцию льгот.
Федерализм и интернационализм – это как раз те главные
минусы советской системы, которые нужно было бы отбросить. Однако Ельцин взял
из советского прошлого именно федерализм и остатки интернационализма,
выраженные в лукавой формуле «дорогие россияне».
Федерализм как один из механизмов олигархического
управления
На чем основывается подозрение, что многонациональное
население в массе своей будет сопротивляться внедрению унитарного государства?
Как и постоянные запугивания обывателей обострением межнациональных конфликтов
(скажем, по поводу введения в школах преподавания православной культуры и
других подобных безобидных и душеполезных вещей), это подозрение представляется
мне беспочвенным.
Во-первых, унитаризм восторжествует не в одночасье, а
поэтапно, так что к нему смогут привыкать постепенно. Во-вторых, даже в
наиболее националистически настроенных регионах существует огромный разрыв
между местной интеллигенцией (носительницей идей сепаратизма либо автономии) и
массой населения, в которой таких носителей, как правило, ничтожно мало.
Поэтому исходя из демократических механизмов установления унитарного
государства власть вряд ли столкнется с серьезными проблемами. Но даже если
кому-то удастся мобилизовать население на отрицательное голосование на
референдуме, то в конце концов в данном регионе может быть установлена
переходная компромиссная форма. Входить в унитарную систему этот регион будет
просто медленнее. Великобритания строит свои отношения с Северной Ирландией на
особых началах. Так же строились отношения между Российской империей и
Финляндией. Исключения не опровергают унитаризма, но лишь подтверждают его.
Обосновывая реформу в регионах, Владислав Сурков в своем
недавнем выступлении заметил: "Западным политикам нужно знать, что Россия
является единственной Федерацией в мире, субъекты которой могут иметь статус
национальных республик. Думаю, в Вашингтоне понимали бы нас лучше, если бы в
состав США входили бы, например, Афро-американская Республика или
Испано-Еврейский Автономный Округ. Наша страна уникальна и требует
соответствующей системы управления».
Однако, дело не только в специфическом положении России, но
и в специфической роли самого российского федерализма, который по существу стал
одной из составляющих шизогонизирующей «системы» 90-х годов, «системы» Смутного
времени. Олигархизм, выразившийся в «семибанкирщине», то есть плотной опеке
крупного капитала над верховной властью, коррупция, представляющая собой не
столько продажность чиновников, сколько их системное сращение с криминалитетом,
наконец, этнический федерализм, чреватый сепаратизмом и продиктовавший всей
стране принцип прямого избрания глав регионов – детали одной системы, хорошо
слаженные между собой.
Те, кто выступают за сохранение федерализма, на деле еще
надеются на спасение олигархического и местно-бандитского режима в России. Дело
не в том, зачем России нужен унитаризм (то есть совпадает ли эгоистический
интерес Путина с объективными интересами народа), а дело в том, что федерализм
наш «очень уж гадок», неорганичен для нас и неприемлем для стратегического
развития России.
Участники записи передачи «Что делать?» В.Третьякова на
тему «Россия: федеративная или унитарная» [http://www.nigru.ru/docs/5/471.html],
среди которых был и автор этих строк, несмотря на разницу взглядов, сошлись во
мнении, что федерализм полезен только там, где он необходим, а унитарные
принципы нужны везде, где только они возможны.
Долгожданный консервативный переход: от Ульянова-Ленина к
Ильину
У многих вызвало недоумение отсутствие прямой логической связи между Бесланом и реформой («переворотом») Путина. Одна из главных ошибок нашего экспертного сообщества – предположение о какой-то спонтанности, стихийности террора. Между тем террор – это технология давления и устрашения. Сам по себе как фактическое действие он не может решить никаких задач. Он служит средством для давления в каких-то закрытых для общества вопросах. Конечно же, Путин решает своим «переворотом» задачи иного уровня чем тактическая борьба за безопасность российских граждан. Путину необходимо сформировать иной правящий слой. Старый правящий слой его в принципе не удовлетворяет. Объявить прямую войну этому старому слою власть не могла и до сих пор не может, поэтому она вела подготовку к медленной ротации элиты, в результате которой со временем можно будет перейти и к репрессивной фазе, то есть объявить о критериях отбора лучших и устранения вредоносных (из числа де факто существующей элиты).
В верховной власти есть своя мистика, многим непонятная, особенно нашим либералам. Эта мистика,
может быть, сводится к тому, что носитель верховной власти отождествляет себя
со страной. Сохранение страны и сохранение власти над страной становится трудно
различимым делом. Ведь носитель суверенитета, его личностное воплощение,
который предполагает завтра отказаться от продления своей воли, по существу
«сдает» и самое страну в другие руки. Это своего рода бегство с корабля, а
значит и незаинтересованность в дальнейшем движении тем же курсом, даже вообще
в выживании этого корабля как целого. Если же возобладает принцип суверенности
власти – то сохранение режима личной власти означает и сохранение корабля, и
стратегическое прочерчивание целостного курса в будущее.
Движение Путина к новому органицизму [http://www.apn.ru/?chapter_name=
advert&data_id=178&do=view_single], напоминающему учение И.Ильина о
России как живом организме, подводит своеобразную черту под XX веком, веком
искушения интернациональной идеей. Интернационализм по сути спровоцировал
расчленение живого организма нашей традиции-цивилизации. По всей видимости, XX
век, век В. Ленина и его взрывоопасного наследия, для России действительно
закончился.