И.Л. Андреев

 

Россия: что впереди?

 

Попытки выстраивать стратегию развития России исключительно на фундаменте осмысления мирового опыта и собственной истории во многом заведомо ущербны. Более продуктивно рассмотрение нынешней ситуации и сценариев ее развития с позиций виртуального Будущего, которое незримо присутствует в нашей жизни и все энергичнее «тянет на себя» неоднозначные тенденции современности.

 

Виртуальное зазеркалье Истории

 

Когда предельно обострившаяся глобальная ситуация заставляет срочно отвечать на все новые вызовы вырвавшейся из под контроля динамичной среды при отсутствии адекватных для этого средств, люди начинают лихорадочно копаться в историческом прошлом. Такой подход был оправдан, пока колесо Истории вращалось настолько медленно, что дед, беря на руки новорожденного внука, мог с высокой степенью вероятности предсказать его жизненный путь, беря за эталон свой. Но, как афористично заметил Энгельс, «кипит котел у чародейки Истории, чем дальше, тем быстрее идет дело». Сейчас давление внутри этого котла (планеты Земля и расположившегося на ней всемирного социума) грозит не просто сорвать с него крышку, но и разнести его в клочья. Человечество оказалось перед дилеммой гибели популяции Homo Sapiens либо коренного переустройства отношения к природе и самому себе.

Мы оказались на рубеже кардинально различных метацивилизаций. Одна обречена, хотя сильна и опасна в своей агрессивной агонии. Другая только рождается в муках, усугубляемых отказом первой уступить ей место под солнцем. Между ними — разлом, бездна, пропасть, которую нельзя преодолеть в два прыжка. И вместе с тем, их связывает единая пуповина Истории. Прошлое обжигает нам пятки, обрушивая на наши бедовые головы нарастающий ком катастрофных проблем. Справиться с ними известными методами у нас не хватает ни времени, ни сил, ни средств. Ситуация требует мировоззренческого осмысления. Ее не разрешить ни с помощью таланта военачальника, ни с прагматизмом топ-менеджера, ни проповедями и обращением к Всевышнему в любой из его ипостасей. Зов Будущего и размышления о нем затрагивают глубинные, корневые, фундаментальные проблемы выработки новой парадигмы бытия, сознания и деятельности. Целостное рассмотрение их под силу только философии. Маркс, заглядывая в будущее, писал, что ее задача не объяснение мира, а его преобразование. Сегодня она выглядит скромнее и величественнее одновременно: не создание нового мира (столь вольный перевод Маркса напоминает претензию на Божественный промысел), а поиск и разработка концепции движения к Будущему, предпосылки которого, пока невидимые большинству окружающих, уже вызрели в недрах предшествующей Истории.

Первыми светскими попытками системного построения моделей общества благоденствия после размышлений Платона и Аристотеля были доктрины социалистов-утопистов. Путь в будущее, предсказанный Марксом, настолько опередил свое время, что к состоявшимся опытам его практической реализации вполне можно отнести бессмертный афоризм всенародно известного лингвиста наших дней: «хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Характерно, что уже после смерти соратника Энгельс существенно уточнил ходульные представления об их теории исторического процесса, в частности, отказался от призывов к вооруженному восстанию и гражданской войне, считая их формой национального геноцида. Но услышан не был. Это — один из тех случаев, когда популярность марксизма пошла во вред ему. Что же касается предчувствия научно-технической революции, то опирающаяся на овеществленную силу знания и всемирную кооперацию интеллектуальных сил, она была для Маркса и Энгельса светом в конце туннеля социальных антагонизмов и источником исторического оптимизма. Они ждали, призывали ее, в отличие от многих наших современников, которые, едва соприкоснувшись с ее дыханием, содрогнулись от опасения не справиться с нею.

Именно страх перед неведомым и необъятным будущим стал причиной всемирного социального стресса. Человек так разогнал колесницу Истории, что, даже выбиваясь из последних сил, не видит возможности удержаться в ней. Отсюда – разные варианты бегства от Будущего либо попытки спрятаться от него, подобно ребенку, закрывающему глаза от испуга. Отсюда — всплески смиренного фатализма, иллюзорного мистицизма, мрачного оккультизма, романтической эзотерики. Отсюда – подчас неосознанная тяга к прошлому: историческим исследованиям, сагам, мемуарам, генеалогиям, старинным обрядам и праздникам, музеям, реликвиям, антиквариату, к археологии и «туризму в неолит», словом, к разнообразным приметам того времени, когда многие житейские ситуации были под контролем, и жизнь целых поколений выглядит предсказуемой. Отсюда – апокалипсические мотивы расплодившихся околорелигиозных, псевдонаучных, откровенно террористических и изуверских сект, обещающих избранным и достойным эксклюзивное блаженство в вечной райской жизни. За красивыми словами о тонких энергиях и гармоничном сближении с космическими силами как единственном средстве спасения обычно скрыты коммерческие и престижные интересы организаторов таких психологических пирамид, либо тривиальное стремление зомбированных послушников надежно абонировать место в последнем вагоне последнего поезда, отправляющегося в вожделенное Будущее. Нетрудно разглядеть в подтексте таких надежд на чудо эгоистическую психологию подбора экипажа ковчега по VIP-принципу: «спасайся, кто заслужил!». Впрочем, доверчивых адептов ожидает судьба «коммерческой» карьеры деревянного Буратино, оказавшегося на вожделенном поле чудес в стране дураков. Гениальная пародия графа Алексея Толстого в жанре итальянской сказки задолго до ваучеризации и приватизации рельефно выявила реальный финансовый подтекст банковских манипуляций и пирамид, связь их с криминалитетом, а также пагубность предпочтения сиюминутных развлечений получению знаний. В такой ситуации скрупулезное выяснение столь любезных российскому менталитету вопросов «кто виноват?» и «что делать?» представляется психологической игрой в словесные бирюльки. Ключевая проблема эпохи: «как быть?», а не «где деньги?», ибо судьба самих денег и рынка, частной собственности и государственной власти, либеральной экономики и парламентской демократии, взявших немереную власть над людьми, далеко не однозначна.

Итак, прошлое уже состоялось. Более того, процесс пополнения его тем, что мгновение назад было настоящим, непрерывен. Потому оно в значительной степени уже известно. Следовательно, его можно сколько угодно уточнять, ворошить, пересматривать, перекраивать, комбинировать в надежде найти виновных и нереализованные из-за них, безусловно, благоприятные возможности. Забота об этом стала почвой неуклюжих идеологических спекуляций и стимулом зарождения альтернативной истории. Что было бы, если бы… Все эти подходы, может быть, кроме последнего, принципиально не применимы к Будущему, которое отодвигается по мере приближения к нему, как видимая линия горизонта. Де-юре его еще нет, хотя де-факто оно уже присутствует в настоящем. И не просто незримо существует в сумбурных процессах нашей жизни, но и неодолимо тянет на себя тенденции ее спонтанной эволюции либо целенаправленно программируемого развития. Оно существует, но пока виртуально, перцептивно не воспринимаемо, как потенция, которая может себя по-разному реализовать: продуктивно или контрпродуктивно, созидательно или катастрофно. Все зависит от того, какие тенденции становления поддержит либо затормозит своими действиями человечество, насколько адекватно оно сможет распознать его проблески и расшифровать с помощью науки знаки, адресованные нам. Ибо от самих людей, сумевших расшифровать неявные посылы из Будущего, зависит, насколько успешно они помогут им, выражаясь словами Гегеля, «пробить скорлупу наличного бытия».

Наш опыт показал, сколь бесперспективно латать обветшалый тришкин кафтан исчерпавшей эволюционный ресурс индустриальной цивилизации и составлявших ее основу промышленных монстров, за контроль над которыми расшибают лбы отечественные олигархи. И здесь мы оказались, как пел Юрий Визбор, «впереди планеты всей». Но в этом, внешне грустном явлении заложен глубокий прогрессивный смысл. Это — вызов Истории. Пора конструировать и создавать совершенно новое лекало, кроить и шить для России костюм завтрашний, отвечающий функциональным потребностям и интеллектуальной моде, все более энергично стучащейся в двери информационной эры.

Главное не стать при этом наивными жертвами тотального и коварного нейролингвистического программирования со стороны доморощенных социальных оракулов и ангажированных политических кулинаров, заботливо приготовивших для народа ваучерно-приватизационный суп из топора. В нынешней ситуации приходится опасаться «свиты» вездесущих потомков тех бойких портняжек, которые столь профессионально и вдохновенно «одевали» голого короля, подтверждая старинный афоризм насчет того, кто кого «делает».

Иными словами, мир круто меняется на наших глазах, а мы в упор не хотим видеть этого. Если желающего судьба милостиво ведет за собой, то ленивого и тупо упирающегося она жестоко тащит сквозь колдобины и тернии бытия, но отнюдь не к звездам, а скорее всего к неотвратимой погибели. Этого ли мы хотим? И если нет, то как нам быть?

 

Последний день индустриальной Помпеи

 

Можно ли изучать то, чего еще нет и, судя по всему, никогда не было? Нынешние реалии раздражают приученное к черно-белой четкости обыденному сознание конфликтностью разнонаправленных процессов, явлений, прогнозов, мировоззрений и этических императивов. Вспоминаются слова из записанной мудрым египтянином на папирусе «Беседы разочарованного со своей душой», которые несут на себе отблеск иероглифического лаконизма и технологического контекста той далекой эпохи: «И Земля поворотилась, как гончарный круг…». «Последний день Помпеи» был для Карла Брюллова не только художественной ретроспекцией гибели античного общества, но и эмоционально острым предчувствием грядущего крушения техногенного образа жизни, цинично стремившегося сделать Природу своей безропотной служанкой. Смута в делах и умах не миновала ключевых принципов классической европейской культуры. Бесстрастно-однозначная логика аристотелевских силлогизмов, напоминающих парадные построения победоносных фаланг Александра Македонского, все более отчетливо выявляет свою житейскую односторонность, уступая центральное место в парадигме познания и интеллектуальной ориентации вариативной «антилогике» нелинейных процессов, где неожиданные случайности нередко оказываются закономернее ожидаемой необходимости. Взаимопереход противоположностей смотрится частным случаем многомерных, плохо предсказуемых состояний, сценарии развертывания либо свертывания которых не могут быть надежно просчитаны на базе каузального детерминизма. Контрадикторные оппозиции (отношения типа «белое – небелое», «черное – нечерное», «черное — серое» и «серое – белое») заметно теснят контрарные. Диалектика обретает черты триалектики. Впрочем, эта тенденция прослеживается в известных вариациях «среднего термина» у Аристотеля и Гегеля. Первый осмысливал рубеж неолитической революции в греко-персидском варианте, второй – поступь революции индустриальной в Европе. Эти технологические скачки и социальные повороты связывала прямолинейная парадигма каузальности и рационализма, которая в значительной мере обесцветила личностно-эмоциональную составляющую западной ветви исторического процесса с той поры, когда она в киплингианском духе самоопределилась и дистанцировалать относительно локальных цивилизаций Востока.

На закате второго тысячелетия засверкали всполохи мировоззренческой сумятицы, но лишь на его финише начался переворот в представлениях человечества о себе, своем месте в мире и представленности природы и общества, биологической эволюции и социальной истории, прошлого и предпосылок Будущего в самом человеке: его мозге и генетике, телесной и психической организации. И ближе всего к внешне антидиалектической триалектике информационного менталитета оказалась «Наука Логики» Гегеля с самой туманной из его философских теорем – законом отрицания отрицания. Однобоко задранное коромысло известного афоризма Гераклита Эфесского вдруг стало на глазах выравниваться. Вырванная из авторского контекста первая часть ключевой фразы его диалектики «все течет, все изменяется» обрела изначальную авторскую законченность: «но, изменяясь, остается прежним»! Подлинная, глубинная, триадичная диалектика вместо формальной, усеченной, верхушечной! Скованные хирургическими принципами декартовского анализа «до дней последних донца», ученые не могли подняться дальше имплантационного синтеза бытия. Многие зациклились на вещественно-корпускулярной природе сущего, относя энергетически-волновую его ипостась к внутриатомным взаимодействиям. Но постепенно науки стали отлипать от действительности и парить над ней в облаках виртуалистики, отрываясь от человека. Из 1000 зарегистрированных международным сообществом научных дисциплин лишь 200 относятся к гуманитарным, зато более 500 к естественным и инженерным. Правда, множится гибридные отрасли знания типа кибернетики, системологии, синергетики, информатики, интернетики, биомедицинской этики, биополитики и т.д. Их уже более 300.

Сегодня человечество шагнуло в информационную эпоху, и его прежний взгляд на мир и на себя в нем претерпевает коррекцию, превосходящую по масштабам и последствиям прежние интеллектуальные революции. Фантомная тоска по недавнему восприятию окружающей действительности, привычному и удобному, как разношенная обувь, не может заслонить выхода на авансцену познания и жизнедеятельности психологии виртуальных реальностей, логики нелинейных процессов, философии нестабильных состояний, триалектики контрадикторных противоположностей, сальтации понятийного аппарата и фрактальных суждений, кластерных подходов, гибридных построений и «композитных» научных дисциплин.

Когда Президент В.В. Путин, отмечая возрастающее значение и дефицит социального предвидения, а также жгучую потребность в управленческих кадрах нового поколения, взывает к ближайшим соратникам с призывом быть смелее в разработке политической стратегии и амбициознее в экономическом планировании, это напоминает глас вопиющего в пустыне. Почему? Ведь не дураки же его окружают. И дело здесь не столько в умственном потенциале, сколько в интеллектуальной ориентации сознания и мышления. Вспоминается старая французская поговорка: «даже самая прекрасная девушка Парижа не может дать больше того, что она имеет». Другой пассаж из этой серии – плакат в салуне дикого Запада, призывающий в тапера не стрелять, ибо он «играет, как умеет». Людям с жестко сложившейся психологией технотронного типа и не имеющим представления об ее принципиальной неадекватности современной эпохе, столь же сложно решать задачи информационной экономики, как топ-жокею пытаться выиграть у Ральфа Шумахера ралли Формулы – 1.

Назрело переосмысление принципов техногенной мыследеятельности. Многие ее парадигмы, подходы, формулы, которые сегодня кажутся вечными, бесспорными, освященными авторитетами, завтра станут фрагментами информационно-компьютерных, нанотехнологических, геномных и иных систем грядущего представления человечества о мире и самом себе.

 

«Невидимая рука» рынка и «виртуальная голова» экономики знания

 

К сожалению, из поля зрения властной элиты за пределами разговорного жанра выпала научно-образующая доминанта современного хозяйствования. На смену «невидимой руке» рынка на всех парах спешит «виртуальная голова» информационной экономики знания. Основой устойчивого развития становятся национальный интеллект и поддерживающая его политическая воля. В нынешней ситуации отношение к науке как к досадной обузе бюджета означает риск потерять ее и обречь наполненную талантливыми людьми Россию на роль интеллектуально-сырьевого придатка транснаучных корпораций Запада.

Наше маргинальное время резко обнажило рифы денежно-меркантильного и коммерческо-рыночного восприятия мира, отношения к природе и жизни человека. Оно подвергается резкому осуждению со стороны антиглобалистов с их лозунгом «Единство не рынков и банков, а человечества и природы!». Недавняя безоглядно проатлантическая ориентация принесла России больше вреда, чем пользы. Запад тянет от нас сырьевые ресурсы и интеллектуальные наработки, блокируя продукцию индустрии. Такое сотрудничество напоминает «эквивалентный» обмен с дикарями стеклянных бус на золотой песок и самородки. Роль золота играет серое вещество в головах наших ученых и специалистов; аналог блестящих побрякушек – «гуманитарные» продукты и лекарства с истекающим сроком годности, а также кредиты МВФ, которые большей частью уже вернулись на прежнее место в западных банках, обретя новых хозяев, хотя расплачиваться за них предстоит не только нам, но, возможно, и нашим внукам. На ум приходит пророчество, казалось бы, безнадежно устаревшего Маркса: капитал цинично срывает с древа науки наиболее удавшиеся плоды, великодушно оставляя львиную долю расходов по их выращиванию, селекцию и риски, с ними связанные, самому ученому. Как в воду глядел! Этому способствует фактическая правовая незащищенность интеллектуальной собственности и деятельности в России. Так, идеология «Открытого общества» напоминает призыв убрать запоры и распахнуть двери складов и арсеналов, домов и квартир в то время, когда по городу разгуливают мародеры. От этого немногим отличаются гранты других фондов и программ.

Наша наука — нищенка, впадающая в голодный обморок, сидя на мешке с золотом. Кто сможет его развязать? Родное государство или иноземные «благодетели»? Парадоксально, но факт: престиж российского ученого в век информатизации низок, как никогда раньше. Еще один психологический нонсенс из серии «умом Россию не понять!» А чего стоит ставшая крылатой фраза В.С.Черномырдина: «что я вам завлаб какой-нибудь?»! Между прочим, среди «завлабов каких-нибудь» выросло большинство нобелевских лауреатов! Обидно, что расставание с наукой происходит спокойно, без паники и особого сожаления. Это похоже на бред! Истерзанный не стыкующимися потоками информации мозг бунтует. Будто попал в штормовое море. И под ногами — резко кренящаяся палуба. Но это — не величественный «Титаник», столкнувшийся в романтическом тумане перестройки с айсбергами рыночной экономики, а чудовищно нелепый «корабль дураков»! Почище того, что создан больным воображением гениального Босха! В нашей гремучей смеси экономической безалаберщины и политических амбиций воистину чувствуешь себя его невольным пассажиром, который пока не видит не только заманчиво мерцающих огней портовых маяков, но даже редких чаек — предвестников близости хоть какого-то берега, хоть какой-то определенности.

Почему отечественная наука, интеллектуально осеменяющая весь мир, оказалась лишней в «рыночной» России? Потому что «цивилизованный» рынок, устроенный нам гайдарами и чубайсами, напоминает нравы дикого Запада с «мерседесами» вместо лихих мустангов, гранатометами, сменившими кольт, со «стрелками», «крышами», «разборками», «замочками». Потому что он формировался международными валютно-финансовыми пулами и их пронырливыми сателлитами под эгидой МВФ и Всемирного Банка. Своего они добивались, надо отдать им должное, упорно и умело. Разрыв информационного пространства СССР сократил экспорт наукоемкой продукции в 10 раз. Если в начале 90-х годов доля России в мировом объеме заявок на изобретения составляла 16,2%, а выданных патентов 33,4%, то к концу десятилетия доля первых снизилась в 6,6 раза (2,9%), а вторых – почти в 13 раз (2,6%). Нас нет на рынках высоких технологий передовых стран. И в своей стране мы, словно иностранцы. Наш внутренний инновационный рынок составляет 40 млн. долл. — мизер на фоне мирового, равного 60 млрд.! И, тем не менее, российская наука жива. Россия реально способна бороться за приоритет в 12-17 макро-технологиях из тех 50, что определяют стратегический потенциал развитых стран. Достижения только институтов РАН в прорывных направлениях могут обеспечить стране как минимум 120-150 млрд. долл. в год.

Между тем мир вступает в стадию повышенных рисков (техногенных, генетических, военных, криминально-террористических, экологических, демографических, психологических). Их своевременное прогнозирование и эффективное предотвращение невозможны без науки как средства мониторинга человеческого благополучия. К тому же набирает силу мощная волна интеграционных процессов, глобальных и региональных. Рынок товаров уступает место конкуренции не столько капиталов, сколько идей и технологий. Вперед бурно выходит интеллектуальная собственность. В ее структуре фундаментальные исследования и прорывные стратегии, создающие принципиально новые устройства и продукты, постепенно теснят прежние технологии, улучшающие свойства или внешний вид изделий, уже вошедших в сферу хозяйства и быта. «Производство» наукой идей, концепций и технологий по сравнению с индустрией более компактно, требует меньше материалов и энергии, стартовых затрат. К тому же нередко они обладают эффективностью, исчисляемой порядковыми величинами. В странах золотого миллиарда наукоемкие ноу-хау обеспечивают 90% прироста ВВП, в России – только 5%, в 13 раз меньше, чем 10 лет назад. Известен случай, когда венчурная фирма, созданная в США профессором-эмигрантом, получила годовую прибыль в 4.500%! Доходы, не сравнимые ни с индустриальным конвейером, ни с торговлей товарами и услугами, ни с виртуальными банковскими манипуляциями, ни даже с преступностью! Характерно, что местный Починок предоставил фирме налоговые каникулы, и вскоре капитал ее основателя достиг 1,6 млрд. долл. Тогда платежи в казну пошли по полной программе!

Опыт лишенной природных ресурсов Японии и удачно вписавшихся в первую фазу информационной революции молодых драконов Юго-Восточной Азии подтвердил эту тенденцию. Республика Корея тратит на НИОКР до 20% ВВП. Рисковый капитал, вложенный в импортные лицензии, стал трамплином технологических прорывов. Чем же, помимо сопротивления глобального валютно-финансового капитала, вызваны биржевые трудности и политические эксцессы, прокатившиеся по Юго-Восточной Азии? — Лианы новаций не имели здесь мощной корневой системы — фундаментальной науки. Дефицитом того, что пока у нас в избытке! Правительство Японии просмотрело эту опасность, а потому при обнаружении первых симптомов снижения темпов экономического роста и конкурентоспособности товаров сразу ушло в отставку.

Отчего же у российской науки не заладилось с экономикой? Из какой табакерки выскочил фантом бездумной веры в справедливость «невидимой руки» рынка и всесилие монетарных методов, когда ведущая мировая валюта рискует деградировать почти до уровня конфетных фантиков? Бескрылая стратегия догоняющего развития и внедрение принципов капитализма эпохи паровой машины в стране с мощным интеллектуальным потенциалом делает любую науку, кроме психологии массового внушения и саморекламы, заведомо лишней. Более того — помехой блиц-обогащению доморощенных олигархов, когда деньги делаются из денег, а вернее, из воздуха, минуя производство. И не в реальной экономике, а на ее руинах. Ученого, рискнувшего внедрить ноу-хау в производство, облагают налогом, как владельца пивного ларька. Но у первого нет, и не может быть той житейской изворотливости, которая свойственна второму. В 1999 году бюджетный комитет Государственной думы предложил отменить льготы по НДС на бюджетные исследования и научные фонды. Не бросающуюся в глаза интеллектуальную деятельность, требующую колоссального напряжения и недюжинных способностей, закон ставит на одну доску со знанием таблицы умножения, достаточным челнокам и коробейникам.

Даже в странах Тропической Африки фирмы, связанные с наукой, на 15 лет освобождаются от налогов. Предприятия, использующие ноу-хау, вправе претендовать на дотирование государством до 65% сметы проекта плюс льготные кредиты. Кандидатам наук, защитившимся в России, платят зарплату, эквивалентную 300 долл. в месяц. В Академии наук Ганы 107 учреждений и открываются новые. А у нас начальство тихо покушается на закрытие «ради экономии» компактного и эффективного Института человека РАН, созданного в 1992 году по инициативе академиков И.Т. Фролова и Н.П. Лаверова.

Дело в том, что нашей науке присущи три исторически сложившихся недостатка. Во-первых, короста кастовости, замкнутости на самою себя, благодаря чему конечным продуктом исследований чаще всего выступают печатные издания и результаты лабораторных опытов. Во-вторых, гуманитарии считаются учеными второго сорта, хотя в век экспансии информатики именно социальные технологии становятся средством прорыва новаций на рынок и главное — в сознание людей. Наконец, нашей науке, в силу традиционной связи с государством и военно-промышленным комплексом, свойственна оторванность от СМИ и структур, планирующих финансовые потоки. Отсюда – ее неповоротливость, медлительность, дезориентированность в бурном море мирового бизнеса, где конфиденциальность ноу-хау «испаряется» в период от 2 до 6 лет за счет параллельных разработок и интенсивного экономического шпионажа. В столь непростой ситуации именно Институт человека призван сыграть роль системного интегратора ветвящегося дерева научных направлений с позиций «человеческого измерения» программ и проектов, ими исследуемых. Только знание, создаваемое человеком для человека о человеке, может открыть нам свою, российскую, дверь в лоно глобальной информационно-креативной цивилизации. Лишь приоритетно финансируемой и законодательно обеспеченной режимом наибольшего благоприятствования отечественной науке под силу реализация наиболее благоприятных для России глобальных тенденций в жестко конкурентной среде многополярного мира.

 

«Возвращение» каменного века?

 

На заре человечества кремниевый топор стал ключевым средством выживания наших палеолитических предков, предвестником интеллекта, культуры, цивилизации. Сегодня крохотный кремниевый чип совсем в духе гегелевского закона отрицания отрицания ознаменовал своего рода «возврат» на новой технологической основе к давно погребенному под пластами Истории каменному веку. При этом он вызвал сразу две революции в образе жизни и культуры, затронувшие не только информационно-компьютерную сферу, но и изменение условий жизнеобеспечения и общения, удобств и комфорта. Как и почему это произошло?

Первобытное присваивающее хозяйство было нацелено на элементарное выживание в условиях полустадного и полуживотного образа жизни. Земледелие и скотоводство, ремесло и торговля сыграли роль экономического фундамента цивилизаций Древнего Востока, Античности и Средневековья. Символическими фигурами эпохи, открытой неолитической революцией в орудиях труда и средствах производства, формах культуры и управления, стали подневольные и эксплуатируемые народы, племена, общины, кланы, роды, артели, цехи, люди. Они использовали специальные инструменты и транспортные средства, орудия и оружие, силу человека, воды, ветра, биологию воспроизводства окультуренных растений и домашних животных. Раба называли «говорящим орудием», а крепостного «быдлом». Их уделом был тяжелый монотонный физический труд, связанный с концентрацией внимания на его предмете и пространственной характеристике бытия, преимущественной загрузкой правого, психомоторного полушария головного мозга. Вместе с тем бурно развивалась механика и химия, расширялся круг источников энергии, появились зачатки новых социальных и управленческих технологий, как производственно-хозяйственного (включая сферу отношений древневосточной, античной и феодальной собственности), так и властно регулирующего типа (государственно-правовые институты типа восточной деспотии и военной демократии, полиса и империи, клиентелы и абсолютизма).

Еще более масштабно преобразило мир изобретение паровой, механической, а затем и электрической машины. Инструмент, выступавший как своего рода продолжение рук мастера, стал ее рабочим органом, а работник – живым придатком. Француз Ламетри симптоматично назвал свою книгу «Человек – машина». В чреве нового типа жизнедеятельности и эксплуатации – порождения машинной индустрии – зрели отношения социального контракта и конкуренции. Труд из средства элементарного биологического выживания по мере возрастания роли интереса как фактора экономической эффективности превращался в работу с законодательной регламентацией длительности последней, права на ее выбор, оплату и отдых. Фокус сознания и ментальности отныне был ориентированным «на результат» и его временные параметры, а психологическим фундаментом работы стало словесно-речевое левое полушарие головного мозга, абстрагирующее в удобном для инженерных и технических расчетов ракурсе предметы и связи окружающего мира. Сознание индустриального человека напоминает лодку с креном на левый борт. Для его психологического статуса характерны бизнес-доминанта или ориентация на максимально достойное выживание, а также их маргинальный синтез.

Компьютер вновь переворачивает ситуацию и статус индивида, хотя поначалу его называют машиной, правда, электронно-вычислительной. Человек в результате такого рода инверсии опять становится эпицентром хозяйственной деятельности и всех остальных сфер жизни социума. На смену механическому ритму бездушного конвейера, пронизывающему даже людей, пространственно отдаленных от него, находящихся в кабинетах и офисах, в научных лабораториях и на театральных подмостках, в дверь будущего общества все более решительно стучится творческая деятельность, связанная с извлечением и применением информации, хранимой и преобразуемой в электронных системах, имитирующих некоторые стандартные, стереотипные, «механические» функции головного мозга. На заре кибернетики машина в качестве партнера человека в его отношениях с природой и другими людьми отходит на второй план. Карл Штейнбух дал своей книге знаковое название «Человек и автомат». Но компьютер лишен того, что является функцией правого полушария. Его потенциал креативности лимитирован отсутствием творческого вдохновения, высоких эмоций и вершинных чувств. Это обуславливает связь компьютерной эпохи с бурным всплеском экстравагантных искусств и литературных экзерсисов, экзотических массовых зрелищ и развлечений, экстремальных видов спорта и иных форм загрузки правого мозга. Антропологическое смысл этих тенденций ясен. Ведь каждый из нас – не только гражданин своей страны, но и представитель биологической популяции Homo Sapiens.

К тому же тотально-молниеносная экспансия Интернета и тем более его будущих аналогов, приводя к своего рода сжатию времени и аннигиляции пространства как барьеров информационного общения, открывает перспективу избирательных контактов любого индивида с любым из современников. Такая ситуация напоминает возможность вербального общения каждого с каждым в изначальных структурах социального бытия, что позволяет ставить вопрос о превращении человечества на фундаменте творческой деятельности и информационной психологии в некое подобие «планетарного племени».

С выходом информатики на авансцену человеческого бытия интеллектуальная собственность, авторское право, творческий потенциал человека все заметнее теснят прежде определяющее значение недвижимости, индустриальных средств производства, земли и ее недр, источников минерального сырья и энергоресурсов. Поэтому недооценка интеллектуальной деятельности и ее идеальных (виртуальных) продуктов тесно связана с инерцией применения к ней по аналогии вещного римского права и имущественных норм кодекса Наполеона.

Но далеко не все понимают, что созидательной силой Истории все более явно выступают не только экономика, доставшаяся нам от индустриального конвейера, но и психология творческого осмысления мира. Не столько неизвестно каким путем полученные деньги, сколько продуктивные идеи, рожденные игрой воображения в море информации. Не безалаберная и бездарная растрата отечественных недр, но развитие национального интеллекта. Не материальное богатство и престижное сверхпотребление, а идеальное знание как адекватное отражение действительности в виртуальных образах, создаваемых и преобразуемых творческим сознанием человека с помощью информационно-компьютерных устройств, а также соотнесение стандартов образа жизни с ресурсами природы и интересами других людей.

В сравнении с веществом и энергией интеллект обладает рядом удивительных свойств и преимуществ. Его использование и применение основанных на нем технологий ноу-хау не означает уменьшения и растраты исходного научного «сырья». Популярный пример из западной литературы — антитеза «знания и время». Профессор на лекции передает студентам знания, а одному из них вручает свои часы. При этом он продолжает пользоваться собственными знаниями, чего нельзя сказать об отсутствующих у него часах. Интеллект неисчерпаем, как сама природа и удивительный в своей универсальности и уникальности человеческий мозг. Идеи и информация сами по себе ничего не весят. Для них не нужны вагоны, контейнеры, трубопроводы, портовые краны, грузчики. Более того, лучшие из них не изнашиваются, становятся «вечными». Технические устройства новейших поколений весьма компактны по сравнению с индустриальными аналогами, если таковые вообще имеются. Однако, эти факторы в нашей экономической теории и практике хозяйственного планирования выступают как вторичные и второстепенные.

 

Интеллект и капитал

 

Безоглядно прозападная ориентация принесла нам гораздо больше вреда, чем пользы. На откуп золотому миллиарду отданы не только наш сырьевой, энергетический, но и интеллектуальный потенциал. Кому выгодно держать Россию на подхвате как поставщика сырья, энергоносителей и продукции экологически вредных производств, а также объемного рынка сбыта излишков товаров и того, к чему свои граждане уже утратили интерес? Это грозит ее превращению в придаток Запада. Последний тянет у нас минеральные ресурсы и научные разработки, игнорируя продукцию индустрии по причине небрежного исполнения и дурного оформления, а главное — из конкурентных и стратегических соображений. Это ведет к разрыву нашей экономической системы. Представьте себе дом с первым и третьим этажами без второго!

Однако эра информатизации переставляет привычные экономические и психологические акценты. Уметь в эпоху бурного пересмотра технологических и гуманитарных приоритетов важнее, нежели просто иметь. В изменившейся экономической ситуации провозглашенное Марксом первоначальное накопление капитала как финансовый источник генезиса капитализма эпохи паровой машины (электричество было открыто в 1873 году, через два года после Парижской Коммуны) уступило место перманентному кредитованию научно-информационной деятельности и финансовому авансированию ее результатов. Прежний рынок товаров оттесняется в сферу быта и комфорта гораздо более масштабным и динамичным рынком кредитов и электронной торговли, невзрачным, а то и вообще невидимым со стороны.

Стиль жизни классического капитализма был ориентирован на передачу потомкам богатства или вещественного наследства предком (в Швейцарии я встречал частные банки, а в Голландии мельницы, которыми с ХVI века владеет одна и та же семья). Он изживает себя, в связи со стремительностью перемен как в сфере производства, так и в области финансов, особенно после того, как деньги лишились своего золотого эквивалента, а теперь стремительно обретают электронный облик и все реже непосредственно переходят из рук в руки. Обычной становится рискованная и динамичная «жизнь взаймы». Больше всех преуспели в этом США, сумевшие придать доллару (как англичане своему языку), по сути дела, всемирный статус. Правда, с появлением евро ситуация меняется, а США, по мнению ряда теоретиков, ожидает геополитическая катастрофа, сравнимая по масштабам с развалом СССР.

В сфере создания новых видов продукции, особенно, идеально-концептуальной, непосредственного производителя заметно потеснил инвестор. В этой роли обычно выступает банк, который в сравнении с эпохой раннего капитализма интегрировал прежде раздельные функции менялы, ростовщика и рантье. Приобретя в результате такой трансформации невиданную финансовую мощь, банк из первоначально посреднического учреждения, операционально обслуживающего процесс производства материальных благ, превратился в его заказчика, регулировщика и совладельца. Он взял на себя функцию идеального программирования и материального обеспечения будущего продукта, начиная от изучения спроса на него и инициирования конструкторского замысла до рекомендуемых форм бытового потребления и массированной агрессивной рекламы. Прежний «слуга двух господ» – промышленника и рантье, питавших товарное производство, банк стал господином обоих своих прежних хозяев, сумев вознести узко корпоративные амбиции и экономические интересы выше нужд и проблем материального и духовного обеспечения человеческого бытия.

Новая роль банков отразилась в архитектуре. В средневековой Европе городской пейзаж формировали башни и стены рыцарских замков. Позже их сменили узорчатые шпили изящных готических соборов и трубы крупных мануфактур, фабрик и заводов. Теперь облик сколь-нибудь крупного города немыслим без замысловатых небоскребов – офисов мировых банков. Их тонированные и бронированные стекла не позволяют заглянуть вовнутрь, но дают возможность видеть все, что происходит снаружи. Они симптоматично отсекают виртуальное Зазеркалье финансовой мощи и причуд новых властелинов мира от жизненных интересов и потребностей населения планеты.

Словом, мир вступает в информационную цивилизацию. Причем, первыми ее плодами сумел воспользоваться, как и следовало ожидать, капитал и бизнес, по звериному чуткие ко всякого рода сулящим прибыль новациям. На этом фоне все более явственно прорисовывается принимающее планетарный характер противоречие между гуманитарно-технологическим Интеллектом и валютно-финансовым Кредитом, между зарывшимся в недрах своих идеальных концепций и конструкций Ученым и ревностно следящим за его успехами Банкиром, между витающим в облаках трудно уловимой интуиции Творцом и скрупулезно посчитывающим растущие доходы Продавцом, между равновесно-эгалитарными принципами всеобщей Демократии и всепроницающей конкурентной логикой вездесущего Рынка, между почитающим права и свободы другого человека Гражданином и ставшим азартно-жестоким участником безудержной гонки за вечно манящей экспонентой увеличения своего богатства Бизнесменом, между Менеджером и стремящимся возвыситься над ним Бюрократом, потенциальным, а зачастую и реальным коррупционером. Между основой общественного порядка и безопасности личности — Законом и стремящимся его обойти, нарушить, взломать злостным, жестко организованным и научно технически оснащенным Криминалом.

 

Перегнать, не догоняя!

 

Одно из ключевых условий выхода России на арену информационной цивилизации — психологическая интеграция различных слоев населения в русле совместного стремления к этой цели, чтобы каждый мог увидеть в ее достижении свой конкретный интерес. Иными словами, нам нужна современная, отвечающая динамичным реалиям грядущей эпохи (важно мыслить и действовать на опережение текущих событий!) общенациональная идея, вписывающаяся в глобальные процессы современного мира.

На эту роль мало пригодны апеллирующие к прошлому тени монархизма, идеалы православия (его придерживается отнюдь не подавляющая часть населения поликонфессиональной России), даже концепция евразийства (в силу отличия от «настоящих» Европы и Азии даже в русле противопоставления евро-американскому фактору всемирного политического расклада), ни тем более иллюзии «второго Запада» (нельзя дважды войти в одну и ту же реку Истории), ни близкое язычеству славянофильство (в «чистое» славянство давно интегрировались тюркский и финно-угорский этносы)[1]. Названные концепции имеют свои аргументы, сторонников и несут в себе часть реального здравого смысла. Но только – подчеркиваю – часть, а потому представляются недостаточными и односторонними, обращенными в прошлое.

К слову, не мы одни такие умные. Наш главный идеологический и стратегический спарринг-партнер ищет новый образ, обращаясь к аналогиям с Римской империей в зените ее мощи и славы. Императоры Нерон, Тиберий и римский наместник в Иудее Понтий Пилат героизируются в устах теоретиков внешней политики США. Место враждебной варварской периферии в рамках неоримско-имперской версии руководства миром в стиле Pax Amerikana занимает пресловутая «ось зла» (куда может угодить любая ставшая неугодной страна), арабский терроризм и на будущее единая исламо-китайская опасность.

Действительно ли национальной идеей России является мечта о волшебном превращении в Запад? Или она способна избрать другой путь и ей в таком случае нужен иной формат международного сотрудничества? Почвенники уповают на славянские традиции соборности и благородство доморощенного капиталиста. Он заведомо должен быть (хотя неясно, почему?) лучше, добрее, понятливее иноземного. Лозунги национальной самобытности украшают знамена движений, исповедующих либо эксплуатирующих приоритет соборной идеи. Западники призывают идти «в Европу». Неужели теперь, спустя три столетия после реформ Петра, России вновь предстоит «рубить окно» на Запад? Как и чем? Промышленным превосходством? Коленопреклоненной мольбой о помощи и жалостливым взыванием к милости? Или высокоточным ракетно-ядерным «топором»? Разве горькое похмелье после эйфории горбачевской перестройки, переросшей в гайдаровские квазизападные реформы и напоминающие сказку о скатерти-самобранке ваучеризацию, МММ и ГКО, не развеяли сладких иллюзий о том, что «заграница нам поможет», если мы будем ее послушными до дебильной наивности учениками?

Вечная наша дилемма: куда и за чем идти, до боли напоминающая рефрен народных сказок: пойди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что! Или рефлексивные размышления фольклорных персонажей у развилки дорог: направо – налево – прямо? Куда ни пойдешь по чужой указке – все лихо. Поневоле приходится искать собственный путь к вожделенной цели. Не западный и не восточный, а свой, вписанный в реалии ситуации и общие закономерности Истории! Тем более, что в силу ментальности, выработанной веками в специфических природных и исторических условиях, прямые заимствования из иностранных новаций оказываются малоэффективными, а сидеть на коварной «игле» заморских технологий, игнорируя собственные, не только хлопотно и разорительно, но и в стратегическим плане весьма небезопасно для обороноспособности и самостоятельного развития страны.

За чем наши постперестроечные политики бросились, расшибая в непомерном усердии лбы, в ноги еще совсем недавно «загнивающему и угнетающему народы мира империализму»? Чего они ждали от Запада? Импортной национальной идеи и волшебного рецепта выхода на мировую арену в качестве великой державы, сменившей флаг и геоэкономические приоритеты? Или бытового синонима капитализма — вожделенной валюты? Первого Запад дать не мог: мы не такие, как они, а те — иные, чем мы. Они для нас вовсе не искренние друзья, а себе на уме конкуренты и вдобавок геополитические чужеспинники. Деньги нам «великолепная семерка» если и предоставляет, то дозировано, со скрипом, по старой криминальной формуле: «за вход — доллар (фунт, евро), за выход – два». Причем, валюта проходит обычно мимо государства и народа по старинному фольклорному маршруту: «по усам текло, да в рот не попало», доставаясь темным дельцам, криминалу и нечистоплотным политикам. Недаром, канцлер Эрхард даже фатально дисциплинированных немцев вынужден был избавить от соблазнов воровства, запросив субсидии по плану Маршалла не деньгами, а техникой и сырьем.

Верно, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Стоило странам, пунктуально следовавшим инструкциям предприимчивого МВФ, выйти из-под контроля и провозгласить собственную экономическую политику, как прогремели санкции: крушение бразильского крузейро, мексиканского песо, ловко инспирированные валютные бунты на биржах Южной Кореи и Гонконга, искусное подогревание политического кризиса в Индонезии. Были попытки нажать на Чили, Малайзию, ЮАР, Нигерию, ряд малых стран. Известен случай, когда Мишель Камдессю покинул одну из африканских столиц, увозя с собой лишь благодарность за предложение помощи. Принять ее президент счел делом, слишком рискованным для слабой национальной экономики. Характерно, что жестокий финансовый кризис 2002 года в Аргентине «случайно» вспыхнул вскоре после того, как министр финансов Доминго Кавалло, автор нашумевшего «аргентинского экономического чуда» на базе тотальной долларизации по рецептам МВФ, призвал к паритету на национальном рынке доллара и евро.

Какая ждет нас при зацикленности на Запад историческая перспектива? — Информационно-технологическая зависимость типа постиндустриального колониализма. В стратегическом резерве остались разве что изрядно пощипанный ВПК и выходящий за его пределы интеллектуальный да технологический потенциал. Мы у последней черты. Отступать уже некуда. Позади — яма Истории. Запад как предельно развитая капиталистическая система, а вовсе не по злому умыслу — совокупный эгоист, изворотливый эксплуататор, сам себя неизбежно загоняющий в исторический тупик. Ему предстоит немало пережить, подстраиваясь к вызванным им самим процессам тотальной информатизации. Это может привести к кризису, сопоставимому с распадом СССР[2]. Поэтому я не думаю, что для нас свет клином сошелся на догоняющем развитии стран золотого миллиарда. Если уж играть с ними в геоэкономические пятнашки, то в режиме: кто кого и как сумеет перегнать, а не в использовании ресурсов аутсайдера для увеличения его отставания от лидера!

Патриотизм не сводится ни к назойливому муссированию на все лады особого предназначения страдалицы России и ее мессианской роли в мире, ни к варианту всенародного плача Ярославны или интеллигентскому хлюпанью по поводу ушедшего славного прошлого. Он в осмысленном и глубоко продуманном действии. Он в аккуратном пересмотре недостаточно продуманных внешнеполитических и внешнеэкономических ориентиров, который мы, ученые, граждане и избиратели, вправе инициировать. Он в понимании неодолимых законов и психологии информационного общества и в упорном стремлении максимально использовать их в интересах России. Он – в ее ориентация на пострыночное и постпарламентское общество с опорой на духовные ценности и позитивные черты национального характера при учете реалий современного мира. Патриотизм сегодня — не оглядывание назад, а научно-осознанное проектирование будущего[3]. И вместо «погони» в течение 15 лет за аутсайдером ЕС – Португалией, что иллюзорно, как хрущевские гонки за Америкой и кукурузой, стоит обратиться к античной философии, российской литературе и народной мудрости: не можешь догнать – перегоняй!

Вспомните 25-вековой давности парадоксальную апорию грека Зенона, который вошел в интеллектуальную историю человечества благодаря наивно-детскому утверждению, что быстроногий Ахилл не сможет догнать черепаху. «Сказка – ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок», — писал Пушкин, надоумив простоватого Балду пустить зайчонка, явно уступавшего в скорости чертенку, по «индивидуальному» и, соответственно, укороченному маршруту к цели. Полтора века спустя, стал популярный слоган из талантливого фильма: «нормальные герои всегда идут в обход!». Казалось бы, к чему эти философско-литературные ассоциации, когда речь идет о серьезной реальной проблеме, затрагивающей не только интересы, образ жизни, но и самою жизнь наших сограждан? – К тому, что упорно навязываемая нам стратегия догоняющего развития в условиях острой экономической и политической конкуренции мирового масштаба, заведомо обречена на неуспех и добровольную консервацию отставания. Взятые сегодня за основу вчерашние ориентиры могут завтра привести... только в позавчера. Зачем же, рискуя сорваться под колеса, пытаться, следуя призывам наших горе – реформаторов, вскочить на подножку последнего вагона, коли разогнавшийся поезд западной цивилизации мчится в исторический тупик, если не в социальную пропасть?

 

Третий Рим или третий мир?

 

Издавна наши предки мечтали видеть Русь во главе Истории, пророча ей величие Третьего Рима. Сейчас, когда старая метафора кажется злой насмешкой над реальным положением вещей, она, возможно, как никогда ранее, близка к осуществлению. Сегодня Россия может первой в мире взять ориентир сразу на постиндустриальную, пострыночную информационную систему хозяйствования как принципиально новую парадигму адекватного отношения к природе на фундаменте отечественного интеллекта и современной национальной идеи.

Новая геополитическая ситуация диктует выбор приоритетов в стратегии развития. Оно теряет эффективность в изолированной от остального мира «пустоте». Но если внутри самой хозяйственной системы ключевые проблемы и противоречия не могут быть разрешены, значит, надо выйти за ее пределы. В математике есть великая теорема Геделя о принципиальной неполноте замкнутых систем. Но в какую сторону «разомкнуть» нашу систему? Куда идти России? На кого ориентироваться? Кто в мире и где ждет нас как равноправного геоэкономического партнера и желанного геополитического союзника? И как избавиться от буквально вросших (или: вбитых!) в сознание предрассудков, что все лучшее, что есть в этой жизни, появляется на благословенном Западе, а его цивилизационное «приданное» — рынок и парламент — единственно возможные формы и гаранты благополучного социального устройства?

Касательно индустрии подобные иллюзии уже изживают себя. Информатизация стала ее реальной альтернативой. В экономической, экологической, социальной сферах. К тому же строить (даже на развалинах) легче, чем модернизировать пока еще успешно функционирующее и приносящее прибыль производство, в которое сделаны немалые вложения. Но сейчас вовсе не обязательно предварительно все крушить и рушить «до основанья, а затем». Достаточно создать не вместо, а рядом (благо, места для этого надо совсем немного) с прежними формами индустриального способа производства (не на их «костях») новый компактный и природосберегающий информационный уклад хозяйствования и управленческой деятельности, где функцию механической «руки рынка» заменит творческая «виртуальная голова», генерирующая и материализующая знания. Постепенно набирая силу, креативные венчурные структуры и инвестиционно-хозяйственные холдинги ускорят кризис изношенных промышленных монстров. На ум приходит аналогия с появлением миниатюрных млекопитающих среди гигантских динозавров. Первые плавно вытеснили из эволюционного процесса тех, чей ресурс адаптации к переменам оказался в критической ситуации исчерпанным. Как у индустрии и порожденных ею социальных институтов!

Россия, как ни парадоксально это звучит сегодня, имеет потенциальные преимущества перед индустриально развитыми странами. Нынешние пробуксовки взявших фантастический старт Японии и молодых тигров Юго-Восточной Азии объяснимы: они опирались на импортные технологии, не имея собственной фундаментальной науки. У России она еще есть. Недаром, транснациональные концерны, сокращая штаты у себя дома, именно у нас создают и расширяют научно-производственные лаборатории по разработке новых программных, технологических, фармацевтических и прочих интеллектуальных продуктов. Когда В.Путин говорит о конкурентоспособности как ядре национальной идеи, это касается не только факторов экономических, политических, силовых, но также интеллектуальных, эмоциональных, психологических компонентов общественного сознания и созидания.

Думаю, ахиллесова пята России — пренебрежение социальными технологиями. Каждая вещь имеет две ипостаси: будучи продуктом природы, одухотворенным сознанием, она выступает в роли ориентира и инициатора человеческой деятельности, а значит, зависит от вкусов, традиций, привычек, моды. Встает проблема выбора и интеллектуально-эмоционального, а не пассивно-потребительского отношения к новациям, будь то товар или услуга (включая интеллектуальную продукцию и деятельность), тем более если они только что появились на рынке либо иных площадках социальной арены. Здесь психология отчетливо выступает компонентом экономики. Почему мировой опыт нас ничему не учит? Я понимаю, обидно быть попугаями Истории. Но в осмыслении ее уроков, право, нет ничего зазорного.

Экономика меняющегося на наших глазах мира становится все более информативной, наукоемкой и пронизанной психологией. Это предполагает усиление интегративных процессов. Русские к этому готовы в силу присущих им этнопсихологических качеств. Таких, как доброта, открытость, терпимость к чужому без отказа от своего, склонность к их синтезу в процессе адаптации, решительность, честность, национальная гордость и простота. Плюс недобитый в результате социальных экспериментов горе — реформаторов над собственным народом коллективистский компонент нашей психологии, массовое осуждение воровства и казнокрадства. Национальная психология становится стержневым компонентом хозяйственной деятельности и социального поведения, грядущей трансформации систем управления и экономики, сложившихся в эпоху индустриального производства. В отличие от культа прагматизма и индивидуального успеха, составляющих доминанту западной науки, русским ученым в гораздо большей степени присущи интеллектуализм (творческая игра ума опьяняет, как наркотик, говаривал Г.В. Плеханов), коллективизм (стремление работать в команде творчески, а не на подхвате и не на хозяина), духовность (характерно, что это слово адекватно не переводится с русского!) и гуманизм. При этом интеллектуальный уровень русских в целом выше общекультурного. Многим из нас больше по душе по-крестьянски неспешная исполнительская дисциплина, организация дел на глазок, надежда на авось получится и небось пронесет, нечеткая координация взаимодействий, весьма условное понимание личной ответственности за общий результат[4].

Не могу согласиться с тем, что России фатально уготована роль вселенской великомученицы или подопытного кролика мировой Истории. Ныне в охваченном информационным бумом мире зреют тенденции, оседлав которые Россия может выйти из кризиса, минуя многие зигзаги и беды, неизбежные для слишком специализированной на конкурентно-рыночных отношениях вестерн-цивилизации. Надо суметь во время адекватно распознать и использовать открывающиеся возможности. Не станет ли это плодотворной национальной идеей прорыва на путь истинно российского развития России?

Помочь нам некому, кроме самих себя. Благо, есть универсальные психологические парадигмы, которые могут настроить на активный поиск (инициировать поисковую активность). Среди них — эффект самореализующейся веры и мудрая притча о находчивом бароне Мюнхгаузене. Смекалкой он больше напоминает мне русского мужика, нежели немецкого аристократа. В ситуации, когда на помощь извне нечего было рассчитывать, он самого себя вытащил за волосы из почти засосавшей его трясины. Как молвил наш любимый классик: «Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам — урок!».

Естественно, драматический процесс обновления России нуждается в защите от внешних помех и негативных воздействий, лимит отторжения которых не безграничен. Грубым имперским замашкам[5] наиболее экономически и политически агрессивных стран Запада нужно противопоставить партнерство, сотрудничество и союзничество с незападным большинством мира, охватывающим 5/6 его населения. Это не предполагает изолированности от Запада, успехи которого в области революции комфорта неоспоримы и имеют общечеловеческое значение. Другое дело: пресечь навязанные им формы паразитической эксплуатации сырьевых и людских ресурсов России.

Словом, стратегия обустройства России в мировом экономическом пространстве останется однобокой и неустойчивой, не будет соответствовать ее национальным интересами и приоритетам при игнорировании программ и проектов, скоординированных с государствами третьего мира и со странами СНГ. Их успешная реализация, помимо улучшения социально-экономической ситуации в России и у ее партнеров в третьем мире, повысит наш рейтинг в глазах западных элит и населения стран СНГ. Пока же наивно-доверчивая Россия часто ошибалась геоэкономической дверью. И нередко рвалась туда, где ее, если и пустят, то лишь затем, чтобы еще раз обобрать и унизить.

Давайте чутко прислушаемся к тихим шагам Будущего, подчас еле различимыми в сутолоке нашей нынешней жизни и устремимся ему навстречу, а заодно постучим в те двери незападного мира, за которыми нас знают, уважают и пока еще ждут. Может быть, от этого зависит не только превращение обнищавшей России в мощного экономического медведя Евразии, но и статус «третьего Рима», означающий долгожданный поворот в мировом балансе геополитических сил, а значит, и в судьбах запутавшегося в созданных им самим проблемах человечества?

 

Сокращенная версия статьи опубликована в ж. «Вестник РАН», 2003 г., т. 37, № 4, стр. 320-329

Андреев И.Л. Россия: что впереди?//«Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.10522, 10.07.2003



[1] Автор перечисляет в одном ряду категории, которые ни в коем случае не могут быть признаны однопорядковыми. Такое перечисление ошибочно. Проблема, по-видимому, состоит в том, что автор не замечает в России русской консервативной идеологии, русского национализма. Вместе с тем с данным замечанием относительно монархизма, православия, евразийства, славянофильства можно было отчасти согласиться лишь в том случае, если бы они действительно «апеллировали к прошлому» и носили исключительно ретроградный, антинациональный, антирусский характер, что, однако, им вовсе не свойственно (здесь и далее прим. Ред ЗЛ).

[2] Привычно применяемый термин «распад СССР» предполагает, что процесс, им описываемый, носил и продолжает носить исключительно «объективный» характер, что вряд ли соответствует истине. Как уже неоднократно отмечалось в «Золотом льве», в данном случае имело место разложение государственной власти и расчленение единого государства вследствие заговора переродившейся партийно-бюрократическо-хозяйственной номенклатуры, созданной КПСС по кланово-этническому принципу в духе презрения и ненависти ко всему русскому, чему способствовало созданное руководством КПСС административно-территориальное разделение России.

[3] Проектирование будущего может обернуться крахом, если игнорировать, не учитывать и не опираться на прошлое. Русские коммунисты, захватившие власть в стране, потерпели поражение не в последнюю очередь именно из-за этого. Вот почему следует не противопоставлять будущее прошлому, а творчески соединять их в единое целое.

[4] В данном пассаже редакция «Золотого льва» позволила себе некоторую правку: она заменила термин россияне на русские и гуманизм на человеколюбие. Несмотря на очевидную лексическую синонимичность, в этих терминах есть известное смысловое различие.

[5] Нет ничего плохого в «имперских замашках», даже если они грубы. Однако внешнеполитическая деятельность США, о чем в данном случае идет речь, не является империалистической и даже имперской. Она носит характер циничной интервенции и агрессии в целях достижения мирового господства, что отчасти напоминает политику Карфагена, паразитарная природа которого, в сущности, мало чем отличается от природы североамериканских Штатов.


Реклама:
-