В.И. Меркулов

кандидат исторических наук

 

 

Была ли «древнерусская народность»?

 

В канун Второй мировой войны обострилось идеологическое противостояние сталинского и гитлеровского режимов, которое было весьма заметно, несмотря на показные внешнеполитические маневры обоих государств. Европа готовилась к великой битве, которой было суждено перевернуть всё тогдашнее устройство мира. После заключения Версальского договора многим стало ясно, что грядёт новая война, и с каждым годом предчувствие становилось всё сильнее.

Выступая с докладом на XVII съезде ВКП(б) 26 января 1934 года, И.В. Сталин красноречиво высказал свою позицию:

 

«[Некоторые] думают, что войну должна организовать «высшая раса», скажем германская «раса», против «низшей расы», прежде всего – против славян… Известно, что старый Рим точно так же смотрел на предков нынешних германцев и французов, как смотрят теперь представители «высшей расы» на славянские племена. Известно, что старый Рим третировал их «низшей расой», «варварами», призванными быть в вечном подчинении «высшей расе», «великому Риму»… А что из этого вышло? Вышло то, что не-римляне, т.е. все «варвары», объединились против  общего врага и с громом опрокинули Рим. Спрашивается: где гарантия, что претензии представителей нынешней «высшей расы» не приведут к тем же плачевным результатам? Не вернее ли будет предположить обратное?».[1]

 

В пламенной речи Сталина прозвучала главная идеологическая задача, которая встала перед советским обществом, готовившемся к кровопролитной борьбе с Германией. Коммунистические политики принялись формировать «великую общность – советский народ», а учёные должны были обосновать её историческое право на существование. Наука вновь оказалась идеологическим инструментом в руках политиков.

Возможно, с точки зрения сталинского руководства такой подход и был оправдан, иначе Советы просто не смогли бы победить гитлеровский Рейх, укреплённый мощным военным потенциалом и расовыми исследованиями. Но корректировка политических положений в этом ключе наносила серьёзный ущерб науке. Профессор А.Г. Кузьмин справедливо отмечал, что именно тогда возобновился спор столетней давности, кто «лучше»: славяне или германцы? Такая постановка вопроса придавала сугубо научным проблемам древней истории политический оттенок.[2]

Главной политической задачей предвоенных лет было исторически противопоставить «славян» (как наиболее боеспособные кадры красной армии) «германцам». Весь показной «антинорманизм» тогдашней науки также был направлен на то, чтобы достичь этой цели.[3] Помимо этого, советская пропаганда стремилась исторически обосновать «братство» советских народов, и, в первую очередь, русских, украинцев и белорусов, чтобы укрепить боеспособность воинских частей на фронтах Великой Отечественной. Ради этого партийные идеологи обратились к начальной истории Руси, пытаясь сплотить советских людей на основе общего происхождения от «древнерусской народности». Благо почва для этого была – убеждение в том, что «все мы славяне».

Но задача не сводилась к тому, чтобы просто сгладить непростые межнациональные отношения между «основными» советскими народами. Важно было объединить «национальности» в мощную силу (по примеру тех противников Рима, о которых говорил Сталин) и создать новую «общность», вооружённую историческим мифом о том, что она всегда существовала. К древним славянам обратились потому, что они представлялись первой разноплеменной «общностью» в состряпанной истории СССР «с древнейших времён».

В своё время Ленин высоко оценил работу Сталина по «национальному вопросу». «Чудесный грузин» был главным специалистом среди большевиков по этой теме, и поэтому совсем не случайно занимал пост наркома по делам национальностей.

 

«Нация, – писал Сталин, – есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры… Только наличие всех признаков, взятых вместе, даёт нам нацию».[4]

 

Признак общего происхождения был исключён как таковой, и именно этот факт адаптировал сталинское определение под советскую реальность.

Однако не трудно заметить, что за «национальным вопросом» в постановке Сталина скрывался, прежде всего, русский вопрос. Хотя бы потому, что «советский народ» стал «общностью» только на базе русского языка, русской культуры, русской территории и экономического фактора русского народа.

В советской науке происхождение русского народа считалось результатом смешения разных народностей, что вполне вписывалось  в интернациональную доктрину правящего режима. Наиболее одиозный историк 30-х годов М.Н. Покровский, например, совершенно безосновательно утверждал, что в жилах великорусов течёт восемьдесят процентов финно-угорской крови.[5] Н.С. Державин писал, что русский народ составили восточнославянские племена в целом.[6] Вся гигантская машина сталинской пропаганды была направлена на то, чтобы представить русский народ максимально «интернациональным». Активно проповедовалась мысль о том, что «в чистом виде русской нации не существует! – ведь в каждом русском столько всего намешано!..». Разумеется, начать надо было с истоков.

Так вопрос о происхождении Руси, русского народа в советской историографии был поставлен как «вопрос о формировании древнерусской народности», под которой понимали восточнославянскую общность.[7] То есть получалось, что сегодняшние русские и русские, жившие в средневековье, – это разные народы. Прямая преемственность от древней Руси к России в советской науке не признавалась. Известный учёный В.В. Мавродин с сожалением писал, что «зачастую термин «русский народ» употребляется для обозначения и русских времён Олега и Игоря, и русских наших дней».[8] Такая постановка проблемы и сейчас многим кажется незыблемой и сугубо научной, несмотря на все свои недостатки и противоречия.

Мавродин полагал, что «древнерусская народность» появилась в результате сложных общественно-экономических процессов, которые привели к образованию Древнерусского государства и «объединению восточнославянских племён в общность».[9] Но она будто бы распалась под влиянием исторических событий – монголо-татарского нашествия и последующего захвата земель Киевской Руси Литвой, Польшей, Орденом и Золотой Ордой – и дала начало русскому, украинскому и белорусскому народам.[10] Далее, следуя такой логике рассуждений, получалось, что «древнерусская народность» к XIV-XV вв. дала начало «русской народности», эволюционировавшей ко второй половине XIX в. до «русской нации».

Несостоятельность этой концепции заключается в том, что в ней не учитывался один из главных критериев исторического развития – этнический фактор. В советской науке, в целом, считалось, что «древнерусская народность» – это только языковая и территориальная общность восточных славян. Фактически между «древнерусской народностью» и восточным славянством ставился знак равенства. Но по сей день не ясно, как вообще произошли «славяне», ведь они не составляли ни антропологической, ни родовой общности, да и сейчас они слишком различны. Из этого следует, что разные «славяне» имеют разное этническое происхождение, хотя и говорят на языке одной группы (это вопрос отдельный). Так путаница, присущая славяноведению, распространялась на изучение «древнерусской народности».

Вопрос можно поставить следующим образом. Если понимать под «древнерусской народностью» просто «культурную общность», разноплеменную группу, находившуюся в культурном ареале Древней Руси, то данное понятие представляется полностью абстрактным. Таким же отвлечённым от действительности, как названия «советский народ» или «россияне», которые подходят для общей характеристики народонаселения одного культурного круга (советского или российского) или близкого к нему. Но если понимать под «древнерусской народностью» предков современных русских (а предки могут быть только биологическими, которые и обеспечивают родовую преемственность), то рассматривать проблему следует совсем иначе, нежели это делали советские историки. Только при этом выводы тоже получатся совсем другие.

Игнорирование истории этнического развития, характерное для советской научной школы, препятствовало объективному исследованию. Именно поэтому с лёгкостью утверждали, что народ (биологическая общность!) мог возникнуть под влиянием «экономических процессов» (но кто же эти «процессы» создавал, если не тот самый народ?). В основе любого народа лежит доминирующий биологический (расовый) тип, формирующий его идентичность и определяющий национальное и культурное своеобразие. Но советские учёные не видели в истории преемственного развития конкретной биологической группы, создающей собственную духовную и материальную культуру и общественную организацию, и зачастую вовлекающую в свою культурную орбиту другие народы. Поэтому им было присуще принципиальное непонимание проблемы начала Руси и русского народа.

Предлагаемая схема развития от «древнерусской народности» к «русской нации» была схемой развития языка, от древнерусского к современному русскому. Но проблема соотношения расы и языка чрезвычайно сложна, и жёсткой взаимосвязи между ними нет.  В истории известно немало случаев, когда менялся и язык, и даже территория проживания народа, но сохранялась доминирующая в нём расовая составляющая. Дело в том, что язык, при всей его гибкости и изменчивости, всегда присущ в своём культурном аспекте конкретному народу, а не расе. Не существует расового языка, но народы, говорящие на разных языках, могут включать в себя один расовый тип. Не случайно одно из ранних значений слова «язык» – народ. Но народ и раса не совпадают, хотя в народе и преобладает тот или иной расовый тип.

Можно предположить, что «расовый» язык существовал в глубокой древности, когда все индоевропейцы были носителями «первичного» расового типа. На этом этапе этнического развития народов не могло существовать. Была только единая раса, разделённая на рода, выстроенные в иерархию по знатности. Но позднее «первичные» европеоиды после региональных смешений дали начало нескольким «вторичным» расам (среди них, например, средиземноморская, динарская и другие). Изначальная раса разделилась на народы, причём критерием различий между ними и стал тот процент «первичной» расы, который сохранился в составе того или иного народа. К примеру, европейцы-испанцы отличаются от европейцев-шведов тем, что в этих народах в разном процентном соотношении представлен изначальный расовый тип. Причём шведы его сохранили в существенной степени, а у испанцев уже преобладает «вторичный», средиземноморский тип. Языковые различия между народами стали возникать ещё позже, чем расовые. Разумеется, мы представили сложнейший процесс, который неравномерно развивался на протяжении тысячелетий.

Язык Древней Руси, конечно, отличался от современного русского языка. (Язык вообще постоянно изменяется и развивается). Но этот факт не даёт права утверждать, что на древнерусском языке говорили люди «другого» русского народа. Было бы неверно утверждать, что раз на древнерусском языке разговаривала «древнерусская народность» и этот язык изменился, то изменились и его носители, став другим народом. Антропология прямо свидетельствует об обратном.

В сегодняшней центральной и северо-западной России распространён тот же расово-антропологический тип, что представлен в русских средневековых захоронениях и известен по более ранним погребениям. Но советские учёные, фиксируя определённые антропологические наблюдения, не могли их правильно интерпретировать, будучи зажатыми в тисках марксисткой методологии.

С древности в России был в значительной степени распространён «первичный» расовый тип, характерный для всей северной Европы. Он преобладает также в Швеции, Норвегии и на берегах Северного моря, как видно по карте польского учёного Я. Чекановского. Современное русское население наиболее изолированных мест северо-западной России также идентично по антропометрическим показателям населению с южного побережья Балтики, откуда пришли варяги – основатели древнерусской государственности.[11] По географическому расположению этот «первичный» тип в науке принято именовать атланто-балтийским или северным. Сегодня его ареал не ограничивается регионом «прародины» и, благодаря многочисленным миграциям, его носители представлены на всей территории Европы и России, но в значительно меньшем процентном соотношении с другими расовыми типами. Знаменитый немецкий исследователь Ганс Гюнтер справедливо отмечал, что «северный» элемент в той или иной мере присутствует у всех европейских народов. «Данная раса является важным элементом антропологического состава норвежцев, шведов, шотландцев, исландцев, датчан, русских, белорусов, прибалтийских народов, частично встречается в популяциях  северных районов Франции, Германии и у финнов».[12] Гюнтер указывал на то, что в русской Прибалтике северный расовый тип преобладает, а в остальной России его доля доходит до 35-40 процентов.[13] Наибольшую концентрацию можно отметить в районе Смоленск – Псков – Новгород – Архангельск – Тверь.

Во времена Великого переселения народов и в последующие средние века антропологический тип русов, отмеченный по захоронениям, также был преимущественно северным типом. И сегодня он сохраняется, обеспечивая прямую историческую и этническую преемственность между древними русами и современным русским народом. Измышления о «древнерусской народности» не находят здесь своего научного подтверждения.

Но была ли советская постановка вопроса ошибкой, не оправдавшей себя концепцией? Разумеется, нет. «Древнерусская народность» должна была стать одной из фундаментальных основ советского исторического мифа. Коммунистическая историография под влиянием пропаганды игнорировала идентичность русского народа, которому политически отводилась роль всесоюзного донора. Конечно, при этом не могло быть и речи о позитивном исследовании проблемы начала Руси. Некоторые достойные историки, внесшие действительный вклад в науку, оказались несостоятельными в этом вопросе. Учёные не только не могли по объективным причинам самостоятельно работать, оказываясь под чудовищным давлением идеологического отдела КПСС, но и сами зачастую были ревностными членами партии.

Теперь же пришло время иначе взглянуть на проблему происхождения русского народа. Германия больше не угрожает нам агрессией, и тёплые встречи между президентом В. Путиным и канцлером Г. Шрёдером указывают на то, что эта страна, как и прежде, стала главным стратегическим союзником России в Европе. Не существует больше и мировой коммунистической системы. Возобладали другие политические реалии, и поэтому больше нет повода (если это вообще когда-либо допустимо) искажать историю. Так нужно ли дальше тиражировать выдумку о «древнерусской народности»?