Р. Армеев

 

Почему наш солдат победил солдата немецкого

 

Кто они, эти рядовые? В Указе Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года сказано: “Мобилизации подлежат военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 год включительно”. Те, кто моложе, были на действительной службе, кто старше — ждали свой черед. Рабочие от станков, крестьяне от трав и цветов (сенокос был в разгаре), интеллигенция, студенты, служащие… В основном мужчины в возрасте от 23 до 36 лет — крепкие сыны народа. Через день или два они стали солдатами.

Давний спор: кто в войне одерживает победу — полководцы или солдаты?.. И полководцы, и солдаты — это народ и его возможности, его явные и скрытые до времени силы, его душевные качества, его История, его Святыни. Значит, побеждает не кто-то в отдельности, побеждает — народ. “Речь идет не столько о разгроме государства с центром в Москве, — говорилось в гитлеровском плане “Ост”. — Дело заключается, скорее всего, в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их”.

Разгромить народ?.. А что, собственно, составители этого плана о нем знали? Всего через неделю после нападения на СССР нацистская газета “Фолькишер беобахтер”, сравнивая западную и восточную кампании, не то с удивлением, не то с раздражением писала: “Русский солдат превосходит нашего противника на Западе своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм заставляют его держаться до тех пор, пока он не убит в окопе или не падает мертвым в рукопашной схватке”.

Спустя многие годы после окончания войны на 152-м километре Минского шоссе плотник местного совхоза, обтесывая березовый кряж, нашел в дереве потемневший от времени винтовочный патрон. В нем оказалась узкая полоска бумаги, на которой сохранились спешные, неровные буквы:

 

“Нас было 12 послано на Минское шоссе преградить путь противнику, особенно танкам. И мы стойко держались. И вот нас осталось трое — Коля, Володя и я — Александр. Но враги без пощады лезут. И вот еще пал один, Володя из Москвы. Но танки все лезут. Уже на дороге горят 19 машин. Но нас двое. Но мы будем стоять, пока хватит духа, но не пропустим до подхода своих. И вот я один остался, раненный в голову и руку. Танки прибавили счет. Уже 23 машины. Возможно, я умру. Но может, кто найдет когда-нибудь записку и вспомнит… Из Фрунзе, русский. Родителей нет. До свидания, дорогие друзья. Ваш Александр Виноградов. 22/2 — 1942 г.”.

 

Удалось установить, что это были солдаты 5-й стрелковой роты 612-го стрелкового полка.

Умудренный опытом Сталинграда, фельдмаршал Паулюс принялся изучать советский народ и его армию. “Я вот уже в плену прочитал эту книгу, — сказал он, протягивая одному из наших офицеров немецкое издание “Как закалялась сталь”, — и подумал: если бы там, — он неопределенно указал рукой в сторону, — отчетливо представляли себе, что в Красной Армии есть много Корчагиных, в наши расчеты были бы внесены существенные изменения”.

…“Мы будем стоять, пока хватит духа”, — написал боец. “Духа” им хватило. Что же это за “материя”?

Наши солдаты были из первого советского поколения. Еще мальчишками почувствовали они, а потом и впитали необыкновенный — горячий, окрыляющий — дух Магнитки, Комсомольска, Днепрогэса. Через страны, через границы докатывался до них вольнолюбивый дух сражающейся Испании. Челюскинцы и папанинцы, Стаханов и Чкалов, Николай Островский и Марина Осипенко — люди непреклонного духа были их современниками. “Над нашей сельской школой, — рассказывал мне солдат-ветеран, — шефствовали известные спортсмены братья Знаменские. Недопрыгнешь в длину один сантиметр, ни за что не засчитают норму ГТО. Прыгай еще, борись с этим сантиметром, пока снова не приедут шефы. Ну а кто же из нас не мечтал о значке с таким взрослым названием “Готов к труду и обороне!”

Даже этот сантиметр воспитывал в будущем солдате характер.

Бесполезно отрицать: людей окрыляла и вера в светлое будущее страны. В карманах многих солдатских шинелей лежали партбилеты. Армейские парторганизации, несмотря на огромные потери, выросли за время войны в пять раз, флотские — в три раза. 6 381 000 человек стали в годы войны кандидатами и членами партии. Около 1 миллиона 300 тысяч заявлений воинов с просьбой принять их в партию не успели рассмотреть. Те, кто писал эти заявления, пали смертью храбрых. Повторим: у коммунистов тогда существовала лишь одна привилегия — первыми подняться в атаку.

На фоне этих цифр нельзя не сказать и о другом: редко у какого бойца на фронте не было с собой крестика или иконки, которыми потихоньку снабдили сыновей и мужей их матери и жены, отправляя на войну. Тысячелетняя православная Россия не могла враз отречься от своей веры, несмотря на кажущиеся успехи атеизма.

Война в первую очередь учила воевать. Запомнились слова старого пехотинца:

 

“Мы, воспитанные патриотами, смело шли на фронт, чтобы отдать свои жизни за Родину. Но оказалось, что умереть-то нетрудно. Труднее и нужнее остаться живым. Живые приносят победу”.

 

Фронтовому искусству учились и солдаты, и генералы. Солдатские университеты: день — за месяц, месяц — за год, а кто год провоевал — профессор. Василий Иванович Чуйков говорил защитникам Сталинграда: безрассудная храбрость равносильна предательству. То есть если глупо рискуешь, себя не бережешь, то получаешь порцию свинца и, выбыв по своей инициативе из строя, тем самым предаешь товарищей.

Творчески дрались сталинградцы. Оказалось, что на передовой нужна хорошая крестьянская хватка, дотошный ум мастерового. Шесть автоматчиков и пулеметчик матрос Плаксин превратили одну из котельных в настоящую крепость, отбивали атаку за атакой. Они собрали автоматы, направили их стволы в проломы стен, к каждому автомату прикрепили кусок водопроводной трубы, через трубу продели проволоку, один конец ее привязали к спусковому крючку, а другой взял в руки дежурный автоматчик. Таким же образом Плаксин справился в трех амбразурах с тремя станковыми пулеметами. У фрицев было полное впечатление, что в котельной засела рота.

Знаменитый в войну снайпер Василий Зайцев, уничтоживший более трехсот фашистов и основавший свою снайперскую школу, из которой выходили меткие, невидимые врагу “зайчата”, победил хитростью, мастерством и выдержкой руководителя школы немецких снайперов майора Конингса. Его специально вызвали из Берлина в Сталинград, чтобы “убрать” вездесущего и неуловимого Зайцева. Опыт искусного сталинградца, бывшего тихоокеанского моряка, изучали на всех фронтах. О его успехах доложили Верховному Главнокомандующему. Зайцева вызвали в Кремль, вручили Звезду Героя.

И все же главным испытанием красноармейцу был бой. Испытывались его солдатское умение, качества его личности, ну и конечно, судьба. Немецкий военный теоретик Вернер Цихт писал в книге “Итоги Второй мировой войны”:

 

“Солдат является частью точного механизма, который служит для выполнения определенной функции в определенном месте и подчиняется нажатию центрального рычага”.

 

За всю историю войны не было случая, чтобы немецкий солдат при гибели офицера взял на себя командование взводом или тем более ротой. А в нашей армии это явление обычное.

Тяжелые бои превращали солдат, прошедших буквально сквозь огонь, в мастеров военного дела. Только в одной 22-й армии Калининского фронта с начала войны до сентября 1942 года 1730 солдат и сержантов выдвинулись на офицерские должности. А к 1943 году таких “выдвиженцев” в нашей армии было несколько десятков тысяч. К концу войны более 120 бывших солдат и сержантов командовали полками. Множество бывших рядовых стали офицерами различных штабов. На эту “солдатскую карьеру” без всякой ревности смотрели кадровые офицеры. Нигде не получишь таких прочных знаний и навыков, как в “академии фронта”.

Оказалось, что война — это нечеловечески тяжкая работа. Кто теперь сосчитает, сколько вырыл солдат за неполную военную пятилетку разных окопов, траншей, землянок, могил — и все своей немудреной лопатой? Кто сосчитает, сколько разного рода укреплений — земляных, деревянных, бетонных, железобетонных — возведено руками солдата! Кто сосчитает, сколько тяжестей перенес на своем горбу солдат, дойдя пешком до Берлина, сколько “сменных норм” выполнил, вытаскивая на руках из весенней и осенней грязи неподъемно тяжелые орудия?

Вот что еще делала война — раскрывала в солдате все его человеческие возможности, обнаруживала такие силы, о которых “владелец” зачастую и не подозревал.

Яркий тому пример — резкое снижение на фронте простудных заболеваний, несмотря на более чем достаточное количество сквозняков, ледяных дождей, ночевок в снегу, сырых сапог… Медики объясняют это подключением особых резервных сил организма, которое происходит в экстремальных условиях. А бывают ли условия экстремальнее, чем на войне?.. Открывались не только физические резервы, и душевные — тоже. Но это уже, думаю, не из области медицины.

“Что у него за душой?” — спрашиваем мы, когда хотим представить суть интересующего нас человека. Суть — это его душевные силы, душевные резервы. Война черпала и черпала из этих резервов не переставая, а они все не убывали, пополнялись. Из каких же родников? Их, к счастью, было немало. Один из глубинных, не оскудевающих — история Отечества.

В апреле 1942-го, в труднейшие дни блокады, сражающийся Ленинград отметил 700-летие победы Александра Невского на льду Чудского озера — статьи в газетах, выступления по радио, специальный вечер, беседы в частях. Смысл торжества не скрывался: коль 700 лет назад били немецких ливонских рыцарей на чудском льду, то и теперь разобьем гитлеровцев — на ладожском льду и на невском. Вспоминали в поучение молодежи и о возрасте полководца: 22 года ему было. А Невским он стал двумя годами раньше, когда разбил шведов на Неве. Двадцатилетним все по плечу!.. Повсюду на сборных пунктах военкоматов, а то и в блиндажах на передовой висели лозунги с крылатыми, проверенными в веках словами Александра Невского: “Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет”. Лозунги, плакаты, газеты цитировали изречения выдающихся людей прошлого, начиная с глубокой древности, пожалуй, со Святослава: “Не посрамим земли Русской. Ляжем костьми, ибо мертвые сраму не имут”. Издательства выпускали карманными форматами и большим тиражом биографии Суворова, Кутузова, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, адмиралов Нахимова, Ушакова, Сенявина… У каждого народа нашей страны есть свой героический эпос. Богатыри всех веков, сильные и добрые, справедливые и честные, пришли к нам на помощь.

Вот держу в руках коллекционное теперь издание — крошечную книжечку из библиотеки “Огонька” 1941 года, № 48. Подписана в печать 29 августа — Л.Н. Толстой, “Война и мир” (третья часть четвертого тома). Открываю начало: “…дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой…”.

Из глубин истории всплывали имена почти полузабытые. На фронтах с уважением говорили о замечательном поступке в дни Крымской кампании 1853 — 1856 годов рядового Никифора Дворника. На пути пехотинцев, бросившихся в атаку, оказался глубокий ров. Никифор, опираясь ногами на два небольших выступа, встал над глубоким провалом, нагнул спину. Образовался живой мост. Сорок человек пробежало по нему. Огромных усилий стоило рядовому не сорваться вниз. Последний солдат, перебежав по его спине, подал ему руку и помог вылезти из рва. Успех атаки был обеспечен…

Славные деяния предков удивительным образом добавляли бойцу сил. Время словно спрессовывалось, ушедшее возвращалось, и протягивались через века ободряющие дружеские руки.

Мучительно разгадывая, но так и не разгадав “тайны” русского характера, высокопоставленные фашисты забывали, что разгадывать надо уже не только русский, но и советский характер. Русские, украинцы, узбек, абхазец, татарин — всего горстка солдат двенадцати национальностей два месяца успешно обороняла Дом Павлова в Сталинграде. 7 ноября они собрались в подвале, чтобы… отметить 25-ю годовщину Октября. Гвардии сержант Яков Павлов зачитал приветствие командира дивизии генерала Родимцева, а потом произнес торжественную речь.

 

“Я видел, — вспоминал он, — как закоптелые, обросшие солдатские лица осветились радостными улыбками, и в подвале полуразрушенного дома загремело “ура”. Это дружное “ура”, видимо, испугало немцев. Им почудилось, что начинается атака. Тишина была нарушена треском пулеметов... грохотом рвущихся мин и снарядов”.

 

Потом говорили о родных местах — это и был праздник. “Вспомнил и я свою родную деревушку, наши синие леса, лазоревые озера, голубые от цветущего льна поля, вспомнил старушку мать”, — писал Павлов, родом новгородский.

Родина, родной дом, мать, семья — такие вечные понятия, все самое дорогое на свете. И невозможное возможно, когда живет этим солдат, когда встает, всемогущий, на защиту своих святынь.

 

“Мама, ты знаешь, — писал домой одессит пулеметчик Владимир Пахмурный, — я в семнадцать лет ушел защищать Родину. В восемнадцать научился стоять насмерть. В девятнадцать гнал сукиных сынов вон с нашей земли. Сейчас мне двадцать, и я иду мстить беспощадно, неумолимо мстить. Я стал настоящим солдатом! Это я пишу тебе перед боем. Это мое обещание тебе, мама”.

 

А вот еще письмо, и хоть о другом, да о том же — о тех родниках, которые питали стойкость солдата. Письмо бойца Николая Ковалева своей любимой — Жене Болдыревой:

 

“А если бы ты знала, какая великая сила любовь в бою! Ты идешь в бой и знаешь, что впереди красочная творческая жизнь. Тебе весело сегодня. В эти страшные часы, потому что каждое завтра приближает тебя к радостной встрече с любимой. Как ни тяжело тебе, тебя согревает огонь твоего чувства… И может быть, это сентиментально, но так было: я положил рядом с партийным билетом твою фотографию…”.

 

Какие уж тут сантименты, если весь гигантский фронт, от Баренцева моря до Черного, распевал в минуты передышки знаменитую “Землянку”: “Мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви”. И каждый вкладывал в эти слова свое, личное.

Когда послушаешь сегодня ветеранов, побываешь на их встречах, обязательно услышишь, как вспоминают они — и вспоминают с каким-то благоговением — фронтовое товарищество. Его рождение, его законы уходят в глубь российских веков. “Сам погибай, а товарища выручай”, — наставлял Суворов солдат. Боевой устав РККА сформулировал суворовский завет чуть пространнее:

 

“Каждый боец должен стремиться к взаимной выручке и во всех случаях помогать товарищу огнем, штыком, гранатой, лопатой и личным содействием”.

 

Вот чем сильны мы издавна, вот что словно окрыляет солдата, а став массовым, делает нашу армию непобедимой, вот о чем с такой охотой и даже немного сожалением — почему, мол, и в мирное время не так? — вспоминают ветераны. “Мы нашу дружбу берегли, как пехотинцы берегут метр окровавленной земли, когда его в боях берут”.

Война высветила нравственные качества нашего солдата. Есть множество примеров того, как ярко, полно и порой неожиданно они проявлялись. Об одном таком случае рассказал политрук роты 109-й Ленинградской дивизии Владимир Михайлович Лапко. Снял он тогда с нашего минного поля фашиста с перебитыми ногами — в штабе дивизии “язык” был очень нужен — и притащил в лощину, где собралось уже много наших раненых. Ждали, когда санитары со своими санями-волокушами доберутся до роты. Лишь после полудня пробились туда санитары. “И тогда, — вспоминал политрук, — я спросил бойцов (приказывать в ту минуту не позволяла совесть), я спросил: “Товарищи, кого отправим первым?” Ко мне подполз боец, имени его не знаю, помню только, что с нашего Кировского завода он. Боец, с трудом шевеля губами, сказал: “Отправляйте “языка”, политрук. Его ждут в штабе…” Какую волю, какое мужество надо было иметь, чтобы сказать эти слова!”

Вы заметили, в рассказе политрука встретилось слово “совесть”? Немецкий солдат воспитывался по-другому. Гитлер прямо говорил: “Я освобождаю человека от унижающей химеры, которая называется “совесть”. Совесть, как и образование, калечит человека. У меня то преимущество, что меня не удерживают никакие соображения теоретического или морального порядка”.

На войне нельзя было постоянно жить одной войной — требовалось, как говорили, “подзарядить аккумуляторы”. “Нынче у нас передышка, завтра вернемся к боям. Что же твой голос не слышно, друг наш, походный баян?” На передовую приезжали артисты, кинопередвижки, лекторы, шли на фронт посылки и письма — со словами самыми теплыми, самими нужными, с самодельными частушками: “Милый мой, милый мой, на войну возьми с собой. Ты там будешь воевать, а я — патроны подавать”. Расхватывали в окопах газеты с главами из “Василия Теркина”, весь фронт читал “Фронт” Корнейчука. Солдаты из 12-й Гвардейской стрелковой дивизии рассказывали, как нашли где-то в Белоруссии переводную книжку немецкого историка Клаузевица “1812 год” и с огромным интересом изучали уроки давней кампании. И еще — слушали оперу Чайковского “Пиковая дама”: какой-то отпускник привез из дома набор пластинок и патефон. До самого Берлина раздавались на передовой оперные арии. С патефонными иголками, правда, было туго, но соседи-артиллеристы навострились затачивать старые, конечно, в обмен на оперу, на вечерок.

Все человеческие чувства на фронте были как бы обнажены. “Жизнь не бывает так хороша, как перед боем, — писал в тыл боец Ковалев. — Внезапно узнаешь, что небо чертовски голубое, что лес прекрасен, задумчивый и тихий, хочется жить”.

Это страстное желание жить, эта вера в жизнь — счастливую, полнокровную, яркую — провела миллионы наших солдат через самые трудные бои, через самую тяжкую фронтовую работу — к Победе. Дни и годы тяжелейших испытаний раскрыли в солдате все его громадные ресурсы, а значит, и беспредельные ресурсы народа, который победить нельзя... Наши солдаты показали тогда, ЧТО человек может.

Послушаем еще одного солдата. Вячеслав Павлович Семин — человек с интересной подробностью в биографии: он земляк маршала Г. К. Жукова. Георгий Константинович командовал 1-м Белорусским фронтом, а Вячеслав Павлович — фронт тот же — таскал на себе 24-килограммовую радиостанцию.

— Вызывает нас в конце мая, это уже в 45-м, командир полка, — вспоминает Семин, — предупреждает: пришить чистые подворотнички, побриться. В 15.00 нас на плацу выстроили, человек тридцать. Появился генерал со “свитой”. Стоим в одну шеренгу, все рослые, у каждого — такое условие — не менее трех наград. Тут же и объявили нам — едем на Парад Победы.

Вот тогда в Москве, на Центральном аэродроме, где репетиция парада состоялась, увидел я впервые за всю войну своего земляка Георгия Константиновича Жукова. В тот день, 24 июня, нас в пять утра подняли. Несмотря на ранний час, люди уже стояли на тротуарах, окна везде открыты. Пасмурно было, но тепло. И вот — парад. Не забыть, как Жуков на белом коне из ворот Спасской башни выехал, оркестр “Славься!” грянул, дружное “ура” раздалось. И сейчас смотрю кинохронику — мороз по коже. Я шел недалеко от Мавзолея, в седьмом ряду, третьим справа. И не передать сейчас словами, что чувствовал… А на обратном пути подбегали к нам женщины, ветки березы, цветы дарили, поздравляли и плакали…

После войны земляки — солдат и маршал часто встречались, подружились. Как там Петр I когда-то сказал: “Солдат есть имя общее, знаменитое: солдатом называется первейший генерал и последний рядовой”. Вячеслав Павлович был свидетелем того, как долго и трудно создавалась широко известная книга “Воспоминания и размышления”. В самом начале ее есть строчка: “Советскому солдату посвящаю” и подпись — Жуков. В самом конце — небольшой абзац:

 

“Я посвятил свою книгу советскому солдату, — писал маршал. — Его кровью и потом добыта победа над сильным врагом. Он умел прямо смотреть в глаза смертельной опасности, проявил высшую воинскую доблесть и героизм. Нет границ величию его подвига во имя Родины. Советский солдат заслужил памятник на века от благодарного человечества”.

 

И еще наш солдат верил, что Вторая мировая война будет последней. Эта вера помогла ему выстоять и добыть Победу.

 

Постскриптум.

Сегодня появилась как у нас, так и за границей тьма охотников пересмотреть итоги Второй мировой (а по-нашему — Великой Отечественной) войны, умалить величие подвига советского солдата. Хорошо ответил им недавно скончавшийся писатель-фронтовик Владимир Богомолов:

 

“Когда пишешь или даже упоминаешь о цене победы, о десятках миллионов погибших, ни на секунду не следует забывать, что все они утратили свои жизни не по желанию, не по пьянке, не в криминальных разборках или при разделе собственности и не в смертельных схватках за амдоллары и драгметаллы, — они утратили свои жизни, защищая Отечество, и называть их “пушечным мясом”, “овечьим стадом”, “быдлом” или “сталинскими зомби” непотребно, кощунственно”. И добавлял: “С Отечественной войной — величайшей трагедией в истории России — необходимо всегда быть только на “вы”.

 

РФС № 3 2005


Реклама:
-