Ю. Солозобов

 

На улице пятого года

 

Новый 2005 год, как и ровно сто лет назад, начался с нетерпеливого ожидания русской революции. Газеты полны передовицами о юбиляре “попе Гапоне”, "новые левые" пишут о передовом опыте “Кровавого воскресенья”. В воздухе разлито предчувствие новой жалованной конституции, а там рукой подать до появления смелых независимых проектов. Так или иначе, но революционное нетерпение нарастает само. Или, может быть, извне умело подогревается — это уже никому не важно. Главное, что закипающая жизнь, как и в начале прошлого века, постоянно опережает самые дерзкие мечты.

Однако высокое Начальство все еще дремлет и даже не подозревает, что оно существует временно. Лишь до тех пор, пока в обществе действует обоюдное желание быть с этим Начальством заодно. Мы видим в светской власти всего лишь общую силу, которая является результатом желания жить вместе. Ужасающий опыт всех русских революций, при котором социальные скрепы мигом разрывались, негативным образом доказал эту общественную теорему. Когда желание быть вместе съеживается, власть сразу исчезает — и только нелепые персоны остаются на высыхающем пятне легитимности. Недаром лучшая книжка о событиях 1905-1906 года была написан Василием Розановым и метко называлась Когда начальство ушло”…

Российским властям, в отличие от Архимеда, даже в голову не приходит поискать точку опоры “внизу” общества. Хотя понятно, что в пространстве катастрофы можно опираться лишь на прочный фундамент, однако само слово фундаменталист было и остается в России почти ругательным. Со времен большой Смуты начала XVII века российские “верхи” не пользовались услугами русских “низов” для дела спасения Государства. Они предпочитали строить сие обширное здание без фундамента — прямо на песке.

Современные историки считают, что русская революция, закончившаяся если не окончательной победой безбожия, то установлением атеистического строя в отдельно взятой стране, начиналась в 1905 году как революция религиозного обновления. Теперь это может показаться парадоксом, но идейная гегемония в русском освободительном движении принадлежала в тот период Струве и ряду бывших “идеалистов”, превратившихся со временем в православных философов. Историческая память подсказывает, что в начале прошлого века в России был уже харизматический левый лидер, способный выразить насущные требования трудящихся. Им оказался Георгий Александрович Гапон, инициатор создания “Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга”, сумевшего вывести в январе 1905 г. на петербургские улицы свыше 100 тыс. человек.

Философ Борис Межуев, размышляя над долгосрочными общественными последствиями 1905 года, в рецензии на книгу Модеста Колерова задал очень своевременные вопросы. Могла ли русская революция стать русской религиозной реформацией? Почему после смерти Гапона у христианской демократии в России не нашлось нового популярного, вождя? Почему русские религиозные философы так скоро были оттеснены на обочину политического процесса? Это далеко не праздные вопросы. Они особенно важны для общественной дискуссии сегодня, когда Россия опять начинает сползать в бездну.

Однако бездействие христианской демократии воспроизводится в российской истории с пугающим постоянством. Эта пассивность была бы вполне объяснима в советское время. Но и с началом перестройки христианские демократы, просуществовав несколько лет, почти полностью исчезли с политической сцены, Можно назвать целый ряд объективных причин этой неудачи: отсутствие в России христианско-демократической традиции, социальной базы и поддержки со стороны Русской Православной Церкви. Так почему же сегодня, когда Церковь получила весомые возможности участвовать в политической жизни страны, в стране так и не появилось “эффективных политиков”, использующие религиозный фактор?

Наверно потому, что российские политические хождения в религию страдали теми же болезнями, что и поиски русской интеллигенции XIX века. В том “пятом году” Николай Бердяев уже писал об ужасной пропасти или о болезненном разрыве между тем, что происходило на “верхах” и внизу, в широких слоях русской интеллигенции и в народных массах. По его точному определению, они “жили в разных веках, на разных планетах”. Западникам и славянофилам XIX века казалось, что стоит найти удачную модель развития общества, как российская действительность волшебно преобразится и люди понесут с базара Евангелие и Псалтырь, а не похождения Глупышкина.

Христианские демократы конца XX века столь же искренне предполагали, что едва стоит внести в политику христианские ценности, как тут же борьба за власть станет по-рыцарски благородной и разом исчезнут многие социальные пороки. В результате этого христианская демократия в России прошла после "кухонной" стадии свой недолгий "публичный" этап, и, похоже, снова надолго ушла на кухню, лишившись систем массовой коммуникации с обществом. Но жизнь постепенно берет свое, и вот в политику уже вступили потомки наших перестроечных христианских демократов. Есть ли политические перспективы у этих “кухаркиных детей”?

Будущее христианской демократии в России, на взгляд экспертов, отчасти связано с долгожданным и знаковым событием в области массовых коммуникаций — в стране появился первый полностью православный телеканал. И в связи с этим возникает вопрос о степени воцерковленности граждан России, следует, говоря языком социологии, хотя бы определить размер ядра христианских демократов. Если говорить о верующих, которые были сто лет назад, в начале ХХ века, то многие из них постоянно ходили в храмы, регулярно исповедовались и причащались. Сегодня подход к верующим даже у приходских священников очень снисходителен. Если человек причащается хотя бы раз или два в год (во время Великого и Рождественского постов) и посещает храм хотя бы раз в месяц, то и это уже хорошо. И таких людей, по социологическим опросам, набирается не больше 5%. А тех, кто по выходным постоянно приходит на службу в церковь — и того меньше, всего 1-2%

Другое дело, что в России число людей, считающих себя религиозными, постоянно идет на увеличение. В 1999 году по данным ВЦИОМа было 60% верующих. Если судить по опросу фирмы “РОМИР”, то верующими в 2000 году себя считали 80% респондентов. Сегодня уже 82% респондентов заявили, что религия играет в их жизни важную роль, причем 28% опрошенных сказали, что религия для них "очень важна". Говоря словами автора программы Русский взгляд” Ивана Демидова, у нас в церковь ходят 10%, а еще 60% держат дома иконы. И демидовская телепрограмма как раз предназначена для тех “оглашенных”, кто ищет объяснение действительности в рамках православия. Вот тут уместно будет вспомнить слова святого Игнатия Богоносца о том, что “семья — это малая Церковь”. И ценность семьи, находится на первом месте во всех социологических выборках, и в молодежной (78%) в том числе. В глубине души русский человек остается религиозным — хотя бы по отношению к семье.

Как же заполнить этот колоссальный разрыв между воцерковленностью и религиозностью? Не секрет, что в современном массовом обществе путь к умам и сердцам потенциально религиозных граждан лежит, в том числе, через средства массовой коммуникации. Недаром, что сам Патриарх Московский и Всея Руси Алексий Второй в конце прошлого года заявил, что в России нужно создать общенациональную православную газету, телеканал и радиостанцию, которые бы отражали христианский взгляд на мировые проблемы. На днях министр культуры и массовых коммуникаций России Александр Соколов назвал вполне реальным создание общероссийского православного канала.

Между тем присутствие Церкви в средствах массовой информации — это весьма существенный, но сложный вопрос. Современные средства массовой информации были порождены той секулярной культурой, которая начала складываться еще в эпоху Просвещения. СМИ с их "медийным дискурсом" представляют особое социальное явление, очень далекое от традиционной культуры, одним из источников которой являлась Религия. Поэтому для Церкви, которая свидетельствует о Евангельской истине, особенно важно состояться в медиа-среде как серьезная общественная сила.

В современной ситуации для Церкви просто необходимо занять заметную и соответствующую своим масштабам нишу в СМИ. Если будет найден язык, на котором можно говорить как с “оглашенными” и далекими от Церкви людьми, так и с людьми близкими к Церкви — вот тогда РПЦ будет играть совсем иную роль в средствах массовой информации. Церковь сможет присутствовать в СМИ как очень важный и нужный сегодня нравственный голос. Тогда РПЦ престанет быть этнографическим заповедником для умирающего народа или одним из источников скандалов для желтой прессы.

Это совсем не означает, что сегодня Церковь должна быть приводным ремнем Администрации президента: профилактировать контрреволюцию или занимать активную политическую позицию. Скорее, она должна занимать активную социальную позицию. Полагаю, что обсуждение социальных практик и общественных проектов Церкви, реализуемых (в том числе, христианскими демократами!) в современном обществе, представляет тему отдельного серьезного разговора.

 

www.apn.ru


Реклама:
-