В.
Варава
Главные
вопросы
русской
философии
Создать
русскую
национальную
метафизику
на основе
Традиции -
вот над чем
нужно трудиться
сегодня всем
думающим,
страдающим и
любящим
Россию. Ибо
самый
сильный
недуг, поразивший
нас сегодня, -
отсутствие
метафизического
смысла
существования,
при отсутствии
коего
человек -
пустой звук...
Каждая нация
имеет свою и только
свою
философию,
которая
является
главным добытчиком
Мудрости.
Если
философия
задушена, то
больна вся
нация.
Прорваться к
русской философии,
к ее задачам,
положенным
ей Небом, к ее
своеобразию,
значит дать
нам надежду
на подлинное
Бытие в мире.
Создать русскую
национальную
метафизику
на основе
коренных
идей,
ценностей и
смыслов,
лежащих в
глубине
отечественной
Традиции
вот над чем
нужно
трудиться сегодня
мозгу нации,
да и просто
всем думающим,
страдающим и
любящим
Россию. Ибо
самый
сильный
недуг,
поразивший
нас сегодня,
отсутствие
метафизического
смысла существования,
при наличии
которого
человек есть
человек, а
при отсутствии
коего
пустой звук.
***
Человек
всегда в
центре
русской
философии. В
этом ее
отличие и от
западной
рефлексии, и
от
восточного
умозрения.
Если на
Западе философия
занята
преимущественно
познавательными
способностями
и
возможностями
разума (здесь
познание
санкционирует
само бытие: cogito ergo
sum), то на
Востоке
человек
поглощен
безликим
абсолютом и
не
представляет
интереса для
самого себя.
Соловьевская
антиномия
бесчеловечного
Бога Востока
и безбожного
человека
Запада преодолевается
в русской
философии.
Отечественное
любомудрие
воспринимает
человека во
всей его
бытийной
полноте. Не
только разум,
не только душа,
не только тело
или какие-то
иные
усеченные
антропологические
образы
влекут
русскую
философию, но
та истина
твари,
полная и
горестная,
которая
открывается
на недосягаемой
глубине
человеческого
сердца. Тайна
бытия это
тайна сердца:
в нем время и
вечность
встречаются
и разрывают
его, делая
существование
невозможным
и навечно
трагичным.
Жуть быть
человеком,
говорит православный
святой
сербский
богослов XX века
преподобный
Иустин.
Чтобы
вместить в
свою душу
бесконечный
трагизм
живого
существа и
показать
выход, единственно
возможный
светлый,
истинный выход
из этой
бытийной
жути, нужен
был совершенно
особый человек,
И Россия
такого
человека
произвела: это
Достоевский,
задавший
навечно все
пути национальных
философских
исканий. Из
Достоевского
вышло все
значительное
в области
культуры в
России. И он,
поставив
самые радикальные
вопросы о
Боге и
человеке,
перешагнул
национальные
границы
русской
культуры и вышел
на абсолютный
человеческий
уровень. Всечеловек
Достоевского
не
общечеловек
Цивилизации.
Достоевский
сделал
последние
выводы из
человеческого
существования.
И отныне все
остальные
культуры
выстраиваются
в иерархию по
мере
постижения русских
вопросов
Достоевского.
Человек,
будучи
средоточием
духовно-интеллектуальных
исканий
русской
мысли, предстает
в качестве
глубочайшей
бытийной загадки
и проблемы.
Проблемность
бытия сохраняется
на всем
историческом
пространстве
русской
жизни, вне
зависимости
от всех
внешних
достижений
цивилизации.
Философски
осмысленный,
человек
открывается,
прежде всего,
как конечное
существо. С этим
связано
глубокое
чувство
трагизма, которое
имеет
специфическую
для России
переработку.
Если
трагедия
человеческого
существования
в западной
философии
рассматривается
в рамках
экзистенциальной
традиции, то
в отечественной
по-иному
переживают
несчастье
жизни.
Для
Запада
человек уже
не трагедия;
его бытие
рассматривается
как чистый
абсурд случайного
возникновения
жизни во
вселенной.
Дарвинизм
здесь
победил
окончательно;
животный
взгляд на
человека
возобладал и
породил
специфическую
форму
самоуничтожения
через бесконечный
гедонизм
жизни.
В России к
жизни и
смерти
относятся
глубже и
серьезнее. Русская
культура
породила
уникальную
философскую
форму метафизику
смерти.
Уникальна
она потому,
что
проникнута
исключительно
сотериологическими
мотивами, то
есть идеями
спасения и
преображения
человека.
Задетое
смертью
бытие
вызывает в России
мощный поток
философского
словомыслия
и
словодействия.
Смерть как
чудовищный
уничтожитель
жизни,
смысла,
любви, бытия
как такового
находит
радикальный сотериологический
капкан в
русской
традиции.
Поэтому
русская
философия
оформилась
как
христианская
философия (А. Карташов),
ибо духовное
ядро
христианского
вероучения,
его центр и
смысл
искоренение
смерти
(смертью
смерть
поправ).
Практически
все искания
отечественных
любомудров
восходят в
конечном
счете к
главному к преодолению
смерти. И
речь идет не
только о символических
и
психологических
формах; русская
философская
традиция
предлагает реальное
(то есть
онтологическое
и космологическое)
преодоление.
Такое
восприятие смерти
бесконечно
разнится с
тем отношением,
которое
обнаруживается
в западной
танатологии.
Пожалуй, танатология
и есть новая
религия
Европы и Америки,
религия
сверхгуманизма,
главная забота
которой
продержать
смертное
тело в здоровье
и
безопасности
как можно
дольше. Окончательно
восторжествовала
на Западе та
форма жизни,
которую О.
Шпенглер в
начале XX века называл
лягушачьей
перспективой.
Стремление
к
восстановлению
целостности
порушенного
смертью
бытия,
неистовая захваченность
этой целью
создает
особую духовную
атмосферу
русской
философии метафизику
всеединства.
Только
уязвленное
смертью
сердце и
пораженный
этим фактом
ум
становятся
обоюдно восприимчивыми
к болезни
бытия, зорче
видят
надтреснутость
мира. Отсюда
этическая заостренность
на добре и
зле, поиске
высшего
смысла жизни,
стремление к
подлинности бытия.
Наличное
природно-эмпирическое
и гражданско-правовое
состояние
никогда не было
высшей идеей
для русского
ума. Созерцание
горнего мира
абсолютной
правды порождает
эсхатологическую
тревогу по
отношению к
жизни и
взыскует
преображения,
духовно-нравственного
и
космического.
Этим и занята
русская
мысль, с этим
связаны ее и
наивысшие
достижения, и
самые
горькие
поражения.
Возможность
преображения
смертного
человеческого
естества
порождает, с
одной стороны,
исихастскую
традицию
умного делания,
с другой космизм,
который по
мере
секуляризации
русской
культуры
превращается
в технократический
утопизм и
социальный
коммунизм.
Достоевский,
вобрав в себя
весь
тематический
космос
русской
культуры,
заложил литературоцентрическую
традицию
выражения философских
идей. Жалость
к падшей
твари и,
одновременно,
ее высокое
достоинство
как образа
самого Бога
вот тот
антиномический
контекст, в
котором
рядополагаются
онтология,
этика и антропология.
Это дает
пафос
свободы; в
России можно
свободно
философствовать.
Для этого
необходима
особая
языковая
свобода мышления,
не
привязывающая
его к угрюмой
и мертвящей
дисциплине
мыслить схоластически
(то есть
исключительно
логически и
терминологически).
Живой дух
слова и его
живая плоть
умирают в
термине. И
нетрактатный
тип философии
точно
выражает
пафос
русской
мысли. Слово,
взятое
художественно,
способно
полнее проявить
живые смыслы
бытия.
Понимаемое как
Логос, оно
обладает
антиэнтропийными
и смысложизненными
характеристиками
одновременно.
Имяславие,
как
фронтальное
постижение
Бытия через
Слово,
обозначает
еще один
важный сюжет
русской
философии метафизику
слова.
Уже
Ломоносов
понимал
глубокие
философские
возможности
русского
слова. В
Российской
грамматике
он называл
язык
российский
повелителем
многих
языков и
указывал на то,
что он велик
перед всеми в
Европе.
Ломоносов
открыл нам
глубоко
филологическое
свойство
русской
натуры
чувствовать
вживую, интуитивно,
до всякой
логики (до
всеобщей грамотности),
благолепную
суть Слова,
благоговение
перед
которым
порождает
величайшую
культуру.
Великие
творцы
русской
культуры
всегда глубочайше
ощущали святость
слова,
прикосновение
к коему, со
страхом и
трепетом,
требует
духовной
чистоты и
нравственной
мудрости.
Остальное,
как известно,
прилагается.
Корни
русского
Богомыслия
здесь; здесь
же тайна русского
Боговерия и
Богоотрицания.
Мир
странен и
совершенно
не
естественен.
Он чудо и
тайна, он то,
что внушает
благоговение
и удивление,
то, что
приводит к
высшему в
человеке к
боязни Бытия
(в
ветхозаветной
традиции
страху и трепету
перед Богом).
Неотмирность
мира
чувство, делающее
русскую
жизнь
религиозной
от самых
первооснов,
религиозной
по сути.
Отсюда драматизм
взаимоотношений
культуры и
веры,
остающийся
навсегда
неразрешимым.
Здесь человек
больше чем
человек. Он
звучит не гордо
и не подло;
человек
звучит
страшно. Бог и
дьявол, Добро
и зло, Восток
и Запад
сошлись в
смертной битве
в душе
русского
человека.
И сама
Россия, как
сакральное
вместилище духоносного
смысла
человеческого
бытия, предстает
в качестве
едва ли не
самой притягательной
и
завораживающей
темой русской
мысли.
Гоголь,
пожалуй, один
из самых выразительнейших
писателей
наших, зачавший
эту традицию
полагать
выше всего
Россию,
видеть ее
всегда одну
как высший
интерес и
заботу. В
своей
Учебной
книге
словесности
для русского
юношества
Гоголь,
назидая молодое
поколение
относительно
того, что
такое слово и
как его
художественно
постичь, забирает
высшие
патриотические
ноты. Россия
для истинных
людей (не
только
русских этнически)
великая
загадка
Бытия; всякий
глубокий
человек
очарован
Россией, ее
страданием и
болью, ее
огромностью
и красотой,
ее печалью и
величием.
Историософия
единственно
адекватный
способ
постижения
нелогичности
и невозможности
России. Метафизика
России
поэтому
полнозвучный
аккорд той
философской
симфонии,
которая
раскрывает
национальное
своеобразие
отечественной
культуры.
Воронеж
Правая-ру
28
февраля 2005 г.