Журнал «Золотой Лев» - издание русской консервативной мысли (www.olmer1.newmail.ru)

 

С. Земляной

кандидат философских наук

 

 

Ленинский концепт

 

Загадочные слова Владимира Ленина в его статье «О кооперации» по поводу того, что «мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм», подвергались самым причудливым толкованиям. За кадром обсуждений оставалось самое простое: Ленин после 1921 г. перестал обожествлять социализм, попробовал взглянуть земными глазами прежде всего на его экономические возможности. И пришел к крамольному для многих предположению, «не следует ли один из несоциалистических элементов, именно государственный капитализм, расценивать выше, чем социализм» (доклад на IV конгрессе Коминтерна 13 ноября 1922 г.).

 

Советскими историками данный вопрос был безнадежно запутан. Их позиция сводилась примерно к следующему. Дескать, разрабатывая новую экономическую политику, Ленин считал необходимым частный капитал направить в русло «государственного капитализма», который он рассматривал как возможную переходную меру к социализму и как средство ускорения развития производительных сил страны. В качестве форм практического использования госкапитализма Ленин-де предлагал концессии, аренду частными предпринимателями мелких фабрик, заводов, промыслов, буржуазную кооперацию и др. Поскольку иностранные капиталисты не хотели идти на концессии, рассчитывая на непрочность советской власти, а восстановление хозяйства нашей страны пошло гораздо быстрее, чем можно было предполагать в 1921 г., применение госкапитализма в Советской России было ограничено, и он якобы не сыграл серьезной роли в экономике переходного периода. Данная позиция, которая и сегодня имеет своих фанатичных поборников, восходит к работам Сталина 20-х гг. и грубо искажает картину экономической жизни страны.

Еще до Октября Ленин в статье «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» поставил вопрос о государственном капитализме как наиболее многообещающем пути преодоления экономического кризиса в России. При этом Ленин, равно как и Бухарин, уловил и зафиксировал организационную мутацию капитализма, обусловленную и подстегнутую мировой войной, – мутацию, которую они подвели под категорию государственно-монополистического капитализма. Зачарованный его производственной мощью, Ленин объявил ГМК непосредственным преддверием социализма: «Социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа». Между двумя этими экономическими укладами, согласно Ленину, нет никаких средостений: «Тут середины нет».

После Октябрьского переворота упование Ленина на госкапитализм как чудодейственное средство антикризисного менеджмента было усилено необходимостью что-то делать с конфискованными советской властью банками и предприятиями. В июне 1918 г. под фактическим контролем правительственных органов находилось 500 предприятий, в основном тяжелой и пищевой промышленности. Но никто из экспроприаторов толком не знал, как ими управлять. Вот тогда в большевистских верхах речь и зашла о внедрении в новой России таких форм организации экономической деятельности, как тресты, синдикаты, картели. Так, в первые месяцы существования советской власти Совнарком вел – неудачные – переговоры с предпринимателями об организации смешанного, частно-государственного треста машиностроительной и металлургической промышленности. В выступлении на объединенном заседании представителей ВЦСПС, ЦК Союза металлистов и ВСНХ 11 апреля 1918 г. преисполненный революционного нетерпения Ленин уже «настаивал на полной национализации всех трестированных предприятий с тем, чтобы группа капиталистов, выдвинувшая проект, оказалась на службе государства».

Ленин и его соратники считали оптимальной моделью государственного капитализма военную экономику Германии. Многочисленные свидетельства этого разбросаны по его произведениям 1917–1918 гг. Вот лишь одно из них: «Что такое государственный капитализм при советской власти? В настоящее время осуществлять государственный капитализм – значит: проводить в жизнь тот учет и контроль, который капиталистические классы проводили в жизнь. Мы имеем образец государственного капитализма в Германии. Мы знаем, что она оказалась выше нас. Но если вы подумаете хоть сколько-нибудь над тем, что бы значило в России, Советской России, обеспечение основ такого государственного капитализма, то всякий не сошедший с ума человек и не забивший себе голову обрывками книжных истин должен был бы сказать, что государственный капитализм для нас спасение».

Другими словами, обаяние военно-промышленного комплекса Германии и созданной в ней системы продовольственного снабжения оказалось непреоборимым для Ленина. И не только для него. Германским опытом 1914–1918 гг. воспользовалась не только Советская Россия в 20–30-е гг., но и нацистская Германия в 40-е. Крайне показательно в этом плане мемуарное свидетельство Альберта Шпеера, который после смерти Тодта в 1942 г. стал отвечать за немецкую военную экономику: «Я приступил к претворению в жизнь концепции «освобождения промышленности от чрезмерной опеки государства. При этом я опирался на разработанную мной схему. Однако я не придумал ничего нового. Истинным создателем этой концепции был Вальтер Ратенау. Этот чрезвычайно одаренный выходец из еврейской семьи в годы Первой мировой войны осуществил перевод экономики Германии на военные рельсы». Схема Ратенау–Шпеера обеспечила удвоение производства при сохранении старого оборудования и прежней оплаты труда. «Мы учредили «главные комитеты», ведавшие производством основных видов вооружения, и «главные объединения», отвечавшие за поставки комплектующих изделий, – писал Шпеер. – Тринадцать главных комитетов являлись как бы вертикальными звеньями этой системы, а такое же число главных объединений служило им опорой». Только слепой не узнает в «главных комитетах» Шпеера советские главки, введенные уже при Ленине, а в «главных объединениях» – советские тресты. Это и есть госкапитализм в действии.

Против идеи госкапитализма в социалистической редакции резко выступил Николай Бухарин. Он доказывал его абсолютную неприменимость в условиях Советской России. «Государственный капитализм при пролетарской диктатуре – это бессмыслица, сапоги всмятку. Ибо государственный капитализм предполагает диктатуру финансового капитала, это есть передача производства диктаторски организованному империалистическому государству. Точно таким же вздором является государственный капитализм без капиталистов. «Некапиталистический капитализм» – ведь это верх путаницы, до которой можно дойти». Бухарин докапывался до первоистока расхождений с Лениным: «Действительные разногласия идут по линии водораздела между государственным капитализмом и социалистическим государством-коммуной». «Организаторы трестов не смогут и не сумеют построить социализм. Он может быть построен только классовым творчеством самого пролетариата, его массовыми усилиями при техническом содействии интеллигенции», – писал один из лидеров «левых» Н. Осинский (Валериан Оболенский).

Однако в годы гражданской войны, вплоть до 1921 г. и введения нэпа, большевики, по нужде отодвинув на время тему трестовского госкапитализма, заимствовали из германского примера, по существу, только сырьевую диктатуру и продовольственные карточки, а также милитаризацию труда, назвав это «военным коммунизмом». Такая гремучая смесь приобрела товарный вид во второй программе большевистской партии, принятой на ее VIII съезде (1918 г.). Это совершенно удивительный документ, в котором реалистические констатации неразрывно сплетены с утопическими надеждами на организационные чудеса и опасными иллюзиями. Так, правомерное подчеркивание ведущей роли в мировой экономике «могучих монополистических союзов капиталистов – синдикатов, картелей, трестов» сочетается в программе с построенным на зыбучем песке прогнозом о «неизбежном крахе капитализма и переходе к высшему типу общественного хозяйства». Наряду с установками, производными от латентной госкапиталистической доминанты экономической политики советской власти («максимальное объединение всей хозяйственной деятельности страны по одному общегосударственному плану», «наибольшая централизация производства», «рациональное и экономное использование всех материальных ресурсов»), Ленин под давлением «левых коммунистов» и «рабочей оппозиции» инкорпорировал в программу РКП(б) синдикалистские требования, несовместимые с этими установками («организационный аппарат обобществленной промышленности должен опираться в первую голову на профессиональные союзы»). Совершенно утопическим является и экспонированный в программе проект «государства-коммуны», ячейками коего являются «производственно-потребительские коммуны», учиняющие «прямой (без денег и рынка) продуктообмен между городом и деревней».

 

* * *

 

С 1921 г. Ленин не мыслил себе модернизации Советской России иначе, чем через тотальную реорганизацию ее экономики на началах государственного капитализма с отказом от «варварских методов борьбы» с хозяйственной отсталостью страны и широким использованием цивилизующей роли рынка. В выступлении на IV Конгрессе Коминтерна Ленин презентовал обескураженному коммунистическому движению эту парадоксальную концепцию: «Было бы лучше, если бы мы раньше пришли к государственному капитализму, а уже затем – к социализму». В своей трактовке нэпа Ленин непререкаемой логикой вещей вынужден был перейти от скромного замысла замены продразверстки продналогом к допущению «свободы торговли», то есть рынка с его законами и инструментами. Стратегическая мысль председателя Совнаркома заключалась в следующем: преодолеть капитализм в России и в мире возможно лишь одним путем – путем максимального развития его потенций при усилении роли государственного регулирования в экономике.

 

* * *

 

Николай Бухарин, переболев «левизной», лучше всех из политических наследников Ленина понял идею нэпа. Он выступил как против теории Преображенского об эксплуатации промышленностью «досоциалистических укладов», так и против тезиса Сталина о «дани», которую должны платить крестьяне в интересах индустриализации. Бухарин в духе позднего Ленина ставил проблему экономического соревнования укладов и постепенной элиминации внеэкономического принуждения: «Чем дальше, тем больше мы будем пользоваться в экономической борьбе не уздой административного нажима, а нашей растущей хозяйственной мощью. Одно дело подойти к частному купцу и закрыть судебным порядком его лавку; другое дело – если вы его вытесните в хозяйственной борьбе». В контексте тезиса о многоукладности экономики Советской России и необходимости налаживания рыночных отношений между укладами Бухарин рассматривал и ключевой вопрос о накоплении: «У нас еще до сих пор сохранились известные остатки военно-коммунистических отношений, которые мешают нашему дальнейшему росту. В связи с этим стоит тот факт, что зажиточная верхушка крестьянства и середняк, который стремится тоже стать зажиточным, боятся сейчас накоплять». Но Бухарин, по существу, говорит не о деревне, а об экономике в целом, об экономическом росте и его предпосылках, о накоплении и инвестиционном цикле в производстве.

Крупнейшим теоретическим достижением Бухарина был тезис об «универсальном значении нэпа», о его мировой релевантности, выдвинутый и обоснованный в его докладе на VI Конгрессе Коминтерна в 1928 г. Бухарин доказывал, что «известное сохранение рыночных отношений будет необходимо во всех других странах. Но ведь рыночные отношения – это самый существенный момент в политике нэпа. Если рыночные отношения налицо, у нас есть «новая экономическая политика». Другой вопрос, как долго будет длиться этот период, как долго нужно будет преодолевать эти рыночные отношения. Этапы этого пути и длительность соответствующего периода в разных странах будут различны».

Бухарин выдвинул новаторскую идею о национальных типах социализма. После общего подтверждения того, что существуют «различные варианты капитализма», Бухарин пошел дальше, заявив: «Различные формы, варианты капитализма мы имеем во французском, североамериканском и германском хозяйстве. После пролетарской революции социализм в Германии будет по своей форме стоять гораздо выше, чем существующий на целое десятилетие дольше социализм в СССР».

 

* * *

 

После смерти Ленина проблема государственного капитализма стала центральной в борьбе Сталина с «левой» и «правой» оппозициями. В ходе этой борьбы их представителями (Троцкий, Преображенский и другие) были выдвинуты интереснейшие идеи относительно госкапитализма в Советском Союзе, которые волею судеб остались невостребованными. Не имея возможности более подробно обсуждать этот сюжет, поставлю лишь один вопрос: когда, собственно, Сталин отказался от нэпа? Факты таковы, что Сталин объявил об отказе СССР от нэпа только в 1936 г. То есть в год принятия Конституции СССР, где в статье 4 черным по белому было написано: «Экономическую основу СССР составляет социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на орудия и средства производства, утвердившаяся в результате ликвидации капиталистической системы хозяйства». Очевидно, однако, что проведение нэпа без использования товарно-денежных инструментов рынка и его агентов, так называемых «нэпманов», которые были уничтожены вместе с так называемыми кулаками, с «буржуазной» интеллигенцией, было попросту невозможно, немыслимо. Для чего Сталину была нужна политическая крыша нэпа в период, когда он с 1928 г. проводил совсем другую политику? Попробую ответить без обиняков: для сокрытия государственно-капиталистического характера Советского государства.

 

ЦИТАТА

 

Пока в Германии революция еще медлит «разродиться», наша задача – учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание еще больше, чем Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства

Владимир ЛЕНИН

 

Политический журнал

14.03.05


Реклама:
-