Журнал «Золотой Лев» № 61-62 - издание русской консервативной мысли

 

А. Уткин

 

АМЕРИКАНСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА[1]

 

ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ЛЮБОЙ СТРАНЫ СОСТОИТ ИЗ ДВУХ ЭЛЕМЕНТОВ — ОРГАНИЧЕСКИ ВЗРАЩЁННОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ОРГАНИЗМА (ОСНОВАННОГО НА «ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ» ХАРАКТЕРЕ) И СОНМА ЗАИМСТВОВАНИЙ ИЗ ВНЕШНЕГО МИРА. АМЕРИКАНЦЫ ЗАИМСТВОВАЛИ УЖЕ САМИМ ФАКТОМ ПРИВНЕСЕНИЯ ИММИГРАНТАМИ ОПЫТА СВОИХ СТРАН. НО ПРИНЕСЛИ ПЛОДЫ И ТРИ ВЕКА ОБОСОБЛЕННОГО РАЗВИТИЯ.

 

Характер страны

 

Разнообразие и особенность Америки не должны ставить в тупик. Четыре элемента исторически определяют идентичность нации прежде всего: раса, этническая принадлежность, культура (язык и религия в первую очередь) и идеология. Все четыре элемента сохраняют стабильность в условиях постепенного длительного развития и определённой обособленности национального развития. Исходя из определяющего характера указанных элементов, следует твёрдо сказать, что Америка в течение первого столетия своего независимого существования справедливо воспринималась как продолжение Британии. И современные исследователи подчеркивают, что «Америка была основана поселенцами семнадцатого и восемнадцатого веков, почти все из которых прибыли с Британских островов. Их ценности, институты и культура заложили основание Америки последующих столетий.

Они первоначально определили идентичность Америки в терминах расы, этничности, культуры и, что ещё более важно, религии.

В восемнадцатом веке они добавили Америке идеологическое измерение»[2] Эта культура первых поселенцев держалась в течение всех последующих веков. Была бы Америка похожей на сегодняшнюю, если бы её основали не английские протестанты, а французские, испанские или португальские католики? Вовсе нет. Тогда на месте современной Америки были бы Квебек, Мексика или Бразилия.

Но произошло противоположное. В четырёх сосредоточиях колониального развития — в Новой Англии, долине реки Делавэр, заливе Чезапик и гряде Апалаччских гор — культурными основаниями были заимствования из Британских островов. Исследователи отмечают, что в первые столетия заселения будущих Соединённых Штатов «почти всё было фундаментально английским: формы собственности и воспитания, система образования, управления, базовые положения права и правовых процедур, видов развлечения и характера использования свободного времени и бесчисленных других аспектов колониальной жизни»[3] Отсюда непреложный факт: «Основу американской идентичности создали первые поселенцы, ими была заложена основа. Затем эту культуру восприняли поколения иммигрантов, породивших в своём политическом опыте американское кредо. В сердцевине этой культуры находятся английский язык, этика протестантизма, приверженность к самоуправлению.

Между 1820 и 1924 годами в Соединённые Штаты въехали 34 млн. европейцев. Первое поколение было частично ассимилировано, зато второе и третье — самым определённым образом. Около ста лет тому назад И. Зангал написал свою знаменитую пьесу «Плавильный тигель», и аллегория вошла во все учебники. Мир плавящихся в едином котле национальностей стал популярным символом Америки. К периоду Второй мировой войны произошла решительная ассимиляция в американское общество значительного числа представителей Восточной и Южной Европы. Собственно этничность, казалось, перестала быть определяющим элементом национальной идентичности. Период сознательного сокращения иммиграции продолжался между 1920 и 1965 годами. Англосаксонская культура и сопутствующее ей кредо либеральных свобод сумели пережить эти испытания. До 1960-х годов от иммигрантов ожидалось «расстаться с основными чертами своего прежнего наследия и полностью ассимилироваться в существующие культурные нормы, представляющие собой англо-конформистскую модель»[4]

 

Особые черты

 

Американская идентичность обнаружила особые черты. Не имея в своём укороченном историческом прошлом феодальных и иных предрассудков, американское общество с самого начала своего формирования приобрело специфические признаки. Самую краткую характеристику Америки даёт, пожалуй, Сеймур Мартин Липсет: «Наиболее религиозная, оптимистичная, патриотичная, ориентированная на защиту прав и наиболее индивидуалистичная страна в мире».

Алексис де Токвиль сказал ещё в начале XIX века, что американский характер — это нечто новое, «неизвестное старым аристократическим обществам».

И если даже каждая нация уникальна по-своему, то американская нация особенно уникальна. Во-первых, высокий жизненный уровень. Заметим, что даже в колониальной Америке, уже в 1740-х годах уровень жизни на душу населения был самым высоким в мире* /* Barone M . A Place Like No Other (« U . S . News and World Report », June 26, 2004 , p. 39)./ . Америка и сегодня пропускает впереди себя по этому показателю только Люксембург и Норвегию, имея 35 тыс. долл. на душу населения в год. В 18,3% американских семей имеется три и больше автомобиля.

Сегодня Соединённые Штаты представляют собой третью по численности нацию мира, производящую треть мировых товаров и услуг, стоящую во главе материального и иного прогресса.

Во-вторых, особое положение закона и тех, кто помогает его отправлению. В Америке всегда было много адвокатов; сегодня их 3,11 на тысячу населения, тогда как во всех других развитых странах в среднем значительно меньше одного на тысячу.

В-третьих, индивидуализм. Любимой максимой Бенджамина Франклина было: «Бог помогает тем, кто помогает себе сам». (Пятнадцатый ребёнок в семье, Франклин, напомним, к 42 годам создал такое состояние, которое позволило ему удалиться от дел.) Филосфию индивидуализма он успешно распространял и пропагандировал в Европе. Ральф Уолдо Эмерсон в эссе 1841 года воспел обычай «полагаться на самого себя». Его сподвижник Генри Торо прямо-таки требовал отделиться от общества для создания и упрочения цельности собственного характера. Индивидуализм воспет Уолтом Уитменом и бесчисленным хором менее талантливых его американских певцов.

Америка стала продолжательницей общеевропейских традиций между Гражданской и Первой мировой войнами (1865–1914 гг.). Но в этот период ей удалось ассимилировать три вторгшихся новых компонента — ирландский, германский и скандинавский. Столь сильно беспокоившая Бенджамина Франклина германская община в Пенсильвании оказалась ассимилированной. Соединённые Штаты сквозь столетия пронесли институты тюдоровской Британии начала XVII и XVIII века, включающие в себя: концепцию фундаментального права, ограничивающего систему управления; смешение функций исполнительной, законодательной и судебной властей и разделение власти между отдельными институтами; относительное всевластие носителя исполнительной власти; двухпалатный парламент; ответственность законодателей перед местными избирателями; система законодательных комитетов; опора скорее на милицию, чем на постоянную армию. В Британии всё это в значительной мере изменилось, но в Соединённых Штатах своеобразным способом законсервировалось[5].

В-четвертых, религиозность. На ней остановимся особо.

 

Американская религиозность

 

Не спрашивайте, где находятся в воскресное утро американцы. Они стоят, сидят (или даже полулежат и танцуют) в одной из бесчисленных церквей 50 штатов. В США верующими себя провозглашают 94% населения. Это втрое больше, чем в породившей основную массу американцев Европе. Не ищите на купюрах других стран кредо типа «Мы верим в бога». Такое откровение есть только на долларе.

Наиболее краткую характеристику Америки даёт, пожалуй, американский историк Сеймур Мартин Липсет: «Наиболее религиозная». Америку справедливо называли «дитём Реформации». Она была основана как общество протестантов, и на протяжении двух столетий в сердцевине созидания американской культуры были протестанты.

В своём наставлении «Информация для тех, кто решил переехать в Америку» Бенджамин Франклин в 1782 году писал: «Атеизм здесь неизвестен; неверие — редкость, и оно окружает себя тайной; каждый может жить здесь до преклонных лет и не встретить ни атеиста, ни неверующего». Европейский наблюдатель Ф. Шафф в XIX столетии писал, что в Америке «каждое явление имеет протестантское основание»[6]. Религия всегда играла огромную роль в стране. Религиозное «великое пробуждение» 1740-х годов сыграло исключительную роль в подготовке американской революции.

В течение 70 лет после войны за независимость Америка стала ещё более строго религиозной страной. Религиозное «возрождение» 1801 года дало невиданный старт методистской и баптистской сектам, лишённым внутренней иерархии, и своего рода «духовному республиканизму». Баптисты, методисты, Ученики св. веры Христовой довольно быстро обогнали по численности даже старые церкви и секты. (При этом именно американские миссионеры заложили основание американской внешней политики).

У конгрегационалистов, которые в 1745 году имели больше священников, чем какая-либо другая конфессия в стране, к 1845 году их было уже в 10 раз меньше, чем у методистов. В ходе дальнейшей конфессиональной эволюции (второе религиозное возрождение) евангелисты, как пишет йельский историк Гарри Стаут, «стали продолжением национализма на религиозных основаниях». И в речах таких государственных деятелей, как президент Линкольн, мы слышим призывы к Богу ради поддержки Союза штатов.

Следующее религиозное возрождение пришлось на ХХ век, являясь одной из основ прогрессивных реформ Т. Рузвельта, В. Вильсона, Ф. Рузвельта. Сторонники гражданских прав вовсю цитировали Библию. При президенте Эйзенхауэре слова: «В Бога мы верим» стали официальным лозунгом Соединённых Штатов.

В Капитолии была открыта молельная комната. В официальных клятвенных текстах начало «По воле Божьей» стало обязательным.

В Америке сегодня в 6 раз больше (пропорционально) верующих, чем, скажем, во Франции. Если же определить Бога как некий «универсальный дух», то в Соединённых Штатах верующими оказываются 94% всего населения — цифра просто невероятная для современного мира. Атеистами или агностиками здесь открыто называет себя лишь один процент населения[7]. И это, напомним, в стране, где церковь решительно отделена от государства и первая поправка к Конституции звучит так: «Конгресс не имеет права принимать законы, поощряющие исправление религии».

В целом, как формулирует У. Миллер, религия в Америке определяет едва ли не всё. «Либеральный протестантизм и политический либерализм, демократическая религия и демократическая форма правления, американская система ценностей и христианская вера проникли друг в друга и оказывают огромное воздействие друг на друга»[8]. Особенностью этого общенационального явления стала массовая убеждённость в возможности очевидного для всех выделения и противопоставления добра и зла. В том числе и в формировании национального характера. Ничего подобного нет ни в одной другой стране мира.

Преобладающие ныне в США неоконсерваторы консолидируются в общей вере в то, что Америка выше других в моральной сфере и ближе других к Богу. А как иначе послать фермера из Айдахо или Небраски освобождать мир от саддамов хусейнов?

Ещё Честертон называл Америку «нацией с душой церкви». Современные американцы говорят это без тени сомнения или иронии.

Они косо смотрят, скажем, на Англию с её официальным англиканством; Америка полагает, что вместила в себя все оттенки иудеохристианства. Библия для американца гораздо более значима, чем Писание на других континентах, она не только источник моральных ценностей, но источник энергичной самореализации.

И своего рода «окно в мир». Американцы абсолютно серьёзно верят, что могут реализовать свободу, равенство и демократию повсеместно, даже в таких отдалённых во всех смыслах странах, как Афганистан.

Можно ли посягнуть на столь поразительную веру? Библейские корни американизма делают всякую критику этой страны своего рода святотатством. Даже внешне лишённые библейского вида документы американской истории — начиная с вышедшей в эпоху Просвещения Декларации американской независимости — являют уверенный в себе американизм с его дидактической обращённостью ко всему миру. А уж творения более ранних «отцов-основателей», таких как Уинтроп («Америка — это город на холме»), звучат чистым провозглашением американизма, ведущего через Джефферсона и Адамса к Линкольну, Трумэну, Рейгану. Эта форма современного радикального республиканизма, этот вид американизма, который американцы без колебаний называют «богом данным», кажется им более чем естественным. Президент Джордж Буш-мл. многократно утверждал, что американские принципы «даны Богом». Это не риторическое украшение, президент верит в это.

И не прав тот, кто думает, что современная Америка вызрела из секулярных просвещенческих взглядов Томаса Джефферсона. Джордж Буш верит в то, что говорит.

В начале XXI века 39% американцев назвали себя «возродившимися христианами». Это большинство баптистов, примерно треть методистов и более четверти лютеран и пресвитериан в стране[9].. Важно отметить, что основной рост идёт в рядах тех, кого следовало бы отнести к консервативным христианам, — евангелических протестантов, которые определяют себя как «заново рождённые (newlyborn) христиане», мормонов (рост за десятилетие на 19,3%), консервативных евангелических Христианских Церквей, церквей Христа (рост на 18,5%), южных баптистов (17% роста)[10].

Характерным признаком является формирование так называемой «Христианской коалиции» преподобного Пэта Робертсона, объединившей 1,7 млн. человек.

Более 2 млн. вошли в «Фокус на семье», в Ассоциацию американской семьи, в «Женщины, беспокоящиеся об Америке» (крупнейшая женская организация в стране с 600 тыс. членов).

В новой трансформации Америки, где 94% населения объявили себя верующими, протестантизм и евангелизм занимают самые выдающиеся места. Евангелисты особенно активны среди быстрее всех растущей группы населения — испано-язычных католиков. Так протестантский мир пытается изменить католический испанидад. Студенты-евангелисты занимают видные места среди элиты, учащейся в наиболее престижных университетах. Скажем, в Гарвардском университете между 1996 и 2000 годами число евангелистов удвоилось — с 500 до 1000 человек.

В 7 тысячах магазинов религиозной книги продаются 3 млн. книг. 130 издательств специализируются на религиозной литературе (17 млн. книг продаётся в год). В стране как грибы растут радио- и телестанции — 1300 религиозных радиостанций и 163 телевизионные станции. Созданы широкие сети магазинов религиозной направленности, построены 600 мегацерквей вместительностью до 20 тысяч человек. Такие организации, как «Христианская коалиция», устремились в американскую политику, чрезвычайно влияя на выборы всех уровней. Напомним, что в 2000 году Джордж Буш получил голоса 84% белых евангелических протестантов — это не менее 40% всех, кто за него голосовал. Евангелисты стали основной силой Республиканской партии.

На вопрос, кто является наиболее существенным, с его точки зрения, политическим философом, нынешний президент США ответил: «Христос, потому что он изменил моё сердце»[11].

Через 10 дней после прихода к власти Буш-младший выдвинул программу федеральной поддержки участия религиозных групп в общественной деятельности, включая центр религиозной поддержки при Белом доме.

Это явление вызывает оторопь даже среди самых близких союзников Америки в Западной Европе, где французы гордятся своей культурой, англичане считают себя «прирождёнными лидерами», а немцы вообще не верят, что их можно превзойти. Не будем говорить об остальном мире. Это противоречие между «секулярной верой» Америки в себя и полупрезрительной усмешкой Западной Европы, удивлённо поднятыми бровями всего остального мира возникло примерно столетие назад. И этот феномен оказался устойчивым по настоящую пору. Более того, в последние годы явление приобрело невиданную прежде остроту.

Творец всего сущего — непременный персонаж речей Джорджа Буша. Нет числа его прокламациям, что «Бог на нашей стороне», «Бог с нами», «мы с Богом не можем потерпеть поражение» и т.п. Не слишком ли лёгкое обращение? Не слишком ли обжитым богом стал скромный техасский Кроуфорд? Вспомним, что посреди поразительной битвы — Гражданской войны — полтораста лет назад Абрахам Линкольн рискнул только однажды помянуть Господа. «В глубине своей души я скромно надеюсь, что, приложив праведные усилия, мы сможем оказаться на стороне Бога». Величайший из американских президентов лишь скромно надеялся.

 

Эрозия единства

 

В конце ХХ века началась подлинная эрозия американского единства. Это выразилось в растущем этническом обособлении.

В формировании особых этноцентрических интересов, которые стали выставлять расовую, этническую и другие «поднациональные» идентичности над общей национальной идентичностью; в ослаблении (или отсутствии) факторов, которые прежде обеспечивали ассимиляцию.

Важнейшим фактором стало доминирование среди новой волны иммигрантов представителей одного неанглийского языка — испанского, что всерьёз поставило вопрос о билингвизме в американской жизни; денационализация важных элементов американской элиты, вызвавшая разрыв между её национальными и патриотическими ценностями. К началу нынешнего века давлению начал подвергаться господствовавший до того английский язык.

Множество организаций, помогающих иммигрантам, вовсе не ставят перед собой цели введения их в общенациональный мэйнстрим. Сохранение уникальной групповой идентичности не выдвигается как самая существенная задача. Практически одно лишь федеральное правительство Соединённых Штатов осталось организацией, которая могла бы поставить перед собой задачу сохранения единого языка, общей культуры. Но оно в отличие от начала ХХ века такой задачи перед собой не ставит. И, как справедливо судит Дж. Миллер, «культ групповых прав являет собой самую большую угрозу американизации иммигрантов»[12].

В прежние времена роль ассимиляторов брали на себя общественные школы, именно они приобщали массу будущих американцев к культуре и языку их новой страны. Ныне же — за 1990-е годы пропорция учащихся, идентифицирующих себя как «американцы», упала на 50%, — доля американцев определённого иностранного происхождения сократилась на 30%; зато доля тех, кто отождествляет себя с некой иной страной (или национальностью), увеличилась на 52%[13].

Выражаясь словами С. Хантингтона, «общество, которое столь высоко ценит этническое и расовое разнообразие, даёт своим иммигрантам мощный стимул поддерживать и утверждать идентичность своих предков»[14].

Важнейшим фактом последних десятилетий является то, что доля иммигрантов, пожелавших получить американское гражданство, сократилась драматическим образом, а доля тех, кто наряду с американским гражданством сохранил и гражданство другой страны, поразительно возросла. Это так называемые «трансмигранты» или «транснационалы». Большинство из них исходит из стран Латинской Америки. «Статуя Свободы означает своего рода конечный пункт для иммигрантов из Европы. Но это вовсе не конечный пункт для латиноамериканцев»[15].

Наплыв иммигрантов нового типа привёл к тому, что уровень натурализации опустился в США с 63,6% в 1970 году до 37,4% в 2000 году. Исследователи П. Шак и Р. Смит с большим основанием утверждают, что «получение социальной помощи, а не гражданство — вот что влечёт новых иммигрантов»[16].

Встаёт ли в данном случае речь о лояльности и патриотизме? «Те, кто отрицает значимость американского гражданства, равным образом отрицают привязанность к культурному и политическому сообществу, именуемому Америкой»[17].

Альтернативой ассимиляции стало закрепление внутри Соединённых Штатов той культуры и социальных институтов, которые иммигранты привезли с собой.

Процесс исключительно интенсивной иммиграции испано-язычных привёл к тому, что в начале XXI века вызрела перспектива превращения Соединённых Штатов в англо-испанское общество. Тому помогли мультикультурализм, раскол среди американской элиты, политика правительства в отношении билингвизма и воспитания на двух языках, громкие аффирмативные акции.

Итак, оценим ситуацию, характеризуемую приобретением Соединёнными Штатами нового лица.

Во-первых, резко возросло число иммигрантов. Во-вторых, латиноамериканцы решительно заняли первое место в новом иммиграционном потоке (27,6% всех иммигрантов только из Мексики; следующие далее китайцы составляют всего 4,9%). Притом, что мексиканцы — это лишь чуть более половины латиноамериканского нашествия на США, они увеличились за период 2000 — 2002 годов на 10% и превзошли афроамериканцев. В-третьих, рождаемость среди латиноамериканцев многократно выше, чем у других этнических групп: 3 человека на сотню среди испаноязычных против 1,8 человека у неиспаноязычных и против 2,1% у афроамериканцев. Испаноязычные первенствуют в незаконном переходе границы между Мексикой и США. Две трети мексиканцев, прибывших в США после 1975 года, являются незаконными иммигрантами. Мексиканцы составляли 58% незаконных иммигрантов в 1990 году и 69% в 2000 году. Ныне мексиканская иммиграция составляет 400 тыс. человек в год. К 2030 году она увеличится до 515 тыс[18].

Характерна географическая концентрация испаноязычного населения. Так, две трети мексиканских иммигрантов живут на западе США, почти половина из них — в одном штате, Калифорнии. 46% населения Лос-Анджелеса — испаноязычные (из них 64% — выходцы из Мексики). К 2010 году испаноязычные составят 60% населения этого мегаполиса. В 2002 году 71,9% учащихся здесь были из испаноговорящих семей.

Впервые в городе испаноязычные новорождённые превысили численность остальных родившихся. По умеренным прогнозам, к 2040 году испаноязычные составят не менее 25% населения США[19].

Министр образования США Р. Райли предсказал, что к 2050 году более четверти населения Соединённых Штатов будет говорить по-испански. Всё это позволяет исследователю М. Крикоряну определить испаноязычный приход в США как «не имеющий прецедентов в американской истории»[20].

Внутри США создаётся этнический и социально-политический блок, который, говоря попросту, необратимо меняет характер Соединённых Штатов, поворачивает развитие американской истории. Рождается ли здесь американский Квебек? Заметим, что в отличие от Южной Калифорнии Квебек очень далёк от Франции, и сотни тысяч французов не направляются ежегодно в Монреаль. «История учит, что в случае посягательства жителей одной страны на чужую территорию, стремления обрести особенные права, возникает серьёзный потенциал конфликта»[21].

В начале XXI века более 26 млн. американцев говорили дома по-испански (рост на 65% по сравнению с 1990 годом). Абсолютное большинство испаноязычных желает, чтобы их дети говорили по-испански.

 

Изменение органики

 

Во-первых, ощущает давление исконно присущий американцу индивидуализм, то краеугольное, что звучит как «полагаться прежде всего на себя». Американское friend всегда значило меньше, чем всё более распространённое сегодня amigo.

Англосаксы в Майами удивительным образом походят на кубинцев, задающих тон в общественной и социальной жизни города. Об американцах на юге можно было сказать всё, кроме того, что они сибариты. Теперь понятие сиеста входит в жизнь Техаса и Аризоны.

Во-вторых, стремительно теряется безупречное — безумно ценящее время — отношение американского мэйнстрима к жизненному расписанию. Южное manana стало входить в жизнь англосаксов, не смевших прежде отложить на завтра то, что можно сделать сегодня. В своей «Культуре нарциссизма» Кристофер Лэш показал, что американцы, всё более проявляя эгоистические черты, видят во времени не шанс что-то сделать, а возможность enjoy the time. Особенно это касается 70 млн. «бэбибумеров», детей всплеска рождаемости 1960-х годов.

В-третьих, заметному давлению подверглась доминирующая религия, американский протестантизм. В своё время католики и иудеи были первыми, кто ощутил дискомфорт преобладания реформизма, но в XXI веке протестантам противостоят католики не только из прежних очагов иммиграции — Германии, Польши, Ирландии, Италии, но и из Мексики, Кубы, Центральной Америки, Пуэрто-Рико. Очень важный факт: в 2000 году численность протестантов (некогда, безусловно, преобладавших) в стране уменьшилась до 60%. Очень существенное обстоятельство.

На национальном уровне возник вопрос, следует ли в школах читать Библию? В 1962 году Верховный суд впервые запретил обязательные строго регламентированные молитвы в школах. Государству запретили спонсировать там чтение Священного писания. Из официальной клятвы изъяли слова «по воле Божьей»: в июне 2002 году трое судей из Девятого апелляционного округа Сан-Франциско пришли к выводу, что эти слова представляют собой «слова поддержки религии» и являют собой «поддержку религиозной веры монотеизма». Сторонники этого решения вышли на улицы с лозунгами, указывающими на то, что Соединённые Штаты являются секулярной страной, что Первая поправка к конституции запрещает со стороны правительства как материальную, так и риторическую поддержку религии.

В-четвертых, негласное подчинение британо-американской культуре стало угасать. Выросла ожесточённость противников американского мэйнстрима. Г. Круз пишет: «Америка — это нация, которая лжёт самой себе относительно того, кем и чем она является.

Это нация меньшинств, которая управляется таким меньшинством, которое думает и действует так, как если бы в стране преобладали белые англосаксонские протестанты»[22].

Идея не новая, но тон новый. В 1994 году 19 ведущим американским историкам и политологам был задан вопрос, доминирует ли общенациональная идентичность в США над всеми другими идентичностями. Исследователей попросили определить уровень американской интеграции между 1930 и 1990 годами, используя шкалу оценок, где 1 представляла собой высший балл, а 5 — низший. 1930 год получил 1,71 балла; 1950-й — 1,46; 1970-й — 2,65; 1990-й — 2,65.

Получается, что пиком американской цельности были 1950 год и последующее десятилетие, символом которого были известные слова президента Кеннеди: «Спрашивай не о том, что твоя страна может сделать для тебя, а о том, что ты можешь сделать для своей страны». В дальнейшем общность американского общества подверглась сомнениям, в результате которых усилилась его социальная и культурная фрагментация.

В-пятых, университетское образование потеряло прежнюю национальную цельность. Между 1900 и 1940 годами содержание американских учебников по своей идейной направленности колебалось в схеме «нейтрализм — патриотизм — национализм — шовинизм» между патриотизмом и национализмом. Начиная с 1960 года «большинство учебников колебалось между нейтрализмом и патриотизмом». Исчезли патриотические военные истории, «дававшие детям политические идеалы»[23]

Исследование 22 учебников последних десятилетий ХХ века показало, что только несколько текстов из многих сотен «несли патриотический заряд». В большинстве учебников абсолютно не упоминаются прежние традиционные герои — Патрик Генри, Дэниэль Бун, Поль Ривер. Общий вывод: «Морализм и национализм более не в моде»[24].

В Стэндфордском университете обязательный прежде курс истории западной цивилизации был замён курсом, фиксирующим изучение меньшинств, народов «третьего мира», истории женщин. Последовало изменение курсов в Беркли, Университете Южной Калифорнии, Университете Миннесоты и других.

В конце ХХ века историк Артур Шлесинджер-мл. пришёл к выводу, что «студенты, которые оканчивают 78% американских колледжей и университетов, не обращаются к истории западной цивилизации вовсе. Целый ряд высших учебных заведений — среди них Дартмут, Висконсин, Маунт Холиок — требуют завершения курсов по третьему миру или этническим исследованиям, но не по западной цивилизации»[25].

Результат движения в этом направлении обобщила С. Стоцки: «Исчезновение американской культуры в целом»[26].

А Н. Глейзер в 1997 году провозгласил «полную победу мультикультурализма в общественных школах Америки»[27].

В начале ХХ века ни один из 50 лучших университетов Соединённых Штатов не требовал обязательного прохождения курса американской истории, что сняло вопрос об изучении общих основ американского общества. Только четверть студентов элитарных университетов смогла идентифицировать источник слов «правительство народа, для народа, посредством народа». Хантингтон приходит к горькому выводу: «Люди, теряющие общую память, становятся чем-то меньшим, чем нация»[28].

В-шестых, получил шанс мультикультурализм, заменяющий собой прежний «плавильный тигель», ставший символом многовековой англосаксонской идентичности Соединённых Штатов. Разумеется, мультикультурализм вызрел не сразу. Угрозу перерождения в США начали ощущать ещё в начале ХХ века, когда явственно ослаб главный — европейский — ингредиент «плавильного котла», что стало сказываться на самоидентификации прежде единой американской нации. Президент Теодор Рузвельт, подчиняясь растущему давлению, вынужден был поддержать идеи Лиги сокращения иммиграции. В дальнейшем он первым среди американских глав исполнительной власти выступил за радикальную реформу иммиграционных законов в сторону их запретительности: слишком много не-англосаксов прибывает в Америку, «ухудшая» сложившуюся в стране этническую основу, грозя расколом общества, вплоть до социальной дезинтеграции. То были отдалённые раскаты грозы.

В последние десятилетия ХХ века в ряды мультикультуралистов вступили видные интеллектуалы, представители академической общины, профессура американских университетов. Их целью стало отменить приоритет английского языка в системе образования, «трансформировать школы в аутентичные культурные центры», делающие акцент на «культуре субнациональных групп»[29].

Один из лидеров мультикультуралистского направления, Дж. Бенкс, поставил задачей мультикультурного воспитания «реформирование школ и других образовательных учреждений таким образом, чтобы учащиеся из различных расовых и социально-классовых групп могли ощутить образовательное равенство»[30].

Всё это происходило одновременно с нападками на «возможность и релевантность» единой истории.

И множество других изменений. Скажем, бережливость всегда была достоинством пуритан. Сегодня долг на кредитных карточках составляет в США на душу населения 985 долларов в год. Крепкая семья уступила место фантастическому уровню разводов — 6,2 развода на тысячу человек в год (по сравнению с 3,4 развода в Канаде, 3,1 — в Японии, 1,4 — в Испании, 1,0 — в Италии). Опрятность пуританских городов вошла в пословицы, а ныне на душу населения в США приходится 1637 фунтов мусора в год (в Германии — 823 фунта, во Франции — 572 фунта, в Италии — 548 фунтов).

Указанные факторы ослабили единую идентичность американской нации. Но настоящая опасность обозначилась в начале XXI века, когда совершенно отчётливо в Америке проявилось противостояние христианства и ислама. Предвестником грозы стал опрос 2000 года среди американских мусульман — 32% из них полагали, что общество не питает уважения к их религии, а 45% населения США увидело в исламе угрозу.

 

Угрозы политической системе

 

Падение Востока поглотило те внешние силы, необходимость бороться с которыми предотвращали внутренние процессы раскола в американском обществе. Стало ясно, что преобладание идеологии мультикультурализма ослабило объединяющую сущность канонов американского единства и общих идеологических основ.

Особенное этническое развитие Америки за последние годы поставило перед ней вопрос, который стоит не у всех мировых наций: как определить своё «мы», свою этническую принадлежность? Есть ли у Соединённых Штатов свой «корневой» этнически-исторический ствол или Америка — это мультикультурная мозаика с трудом совмещаемых этнических величин?

Напомним, что ни одно общество не является вечным. Сегодня Соединённые Штаты — это невероятная мозаика народов, всё меньше напоминающая общество, отделившееся в 1776 году от Британии. То общество было преобладающе белым, в нём господствовали британский элемент и протестантизм, общая культура, совместная борьба за независимость и совместные конституционные основы. В далеком 1917 году Т. Рузвельт буквально заклинал: «Мы должны иметь один флаг. Мы должны иметь один язык. Это должен быть язык Декларации независимости, прощального послания Вашингтона, речи Линкольна при Геттисберге».

Ныне американцев в 100 раз больше, чем при основании государства; Америка — многорасовая и многонациональная страна. В ней 69% белого населения, 12% испаноязычного населения, 12% — афроамериканского, 4% — азиатского, 3% иного.

В США 63% — протестанты; 23% — католики; 8% представляют другие религии. Деятельность многих групп населения непосредственно направлена против национального единства страны.

Впервые в своей истории Соединённые Штаты могут лишиться «главенствующего стержня» — англосаксонской культуры и стать страной многокультурного многоцветья с ослабленной притягательностью прежних базовых политических институтов.

Под воздействием событий и явлений, посягнувших на цельность американского общества, стала изменяться традиционная американская идентичность. На пике своего военного и экономического могущества Америка встала перед угрозой внутреннего перерождения, когда ясно: побеждает не прежнее стремление заставить активнее работать американский плавильный тигель, а новое для Америки убеждение, что усилия по американизации не нужны, что многоцветье обещает больше, нежели национальная сплочённость и единая культурная идентичность. Уже сейчас многие на Западе полагают, что самым большим сюрпризом станет, если США 2025 года будут в общих своих параметрах напоминать сегодняшние Соединённые Штаты.

Часть американского истэблишмента увидела опасность. Специалисты по американской культуре разделяют эти страхи. Уже в 1983 году социолог М. Яновиц пришёл к выводу, что «испаноязычное население создаёт в эволюции американского общества такую бифуркацию, что социально-политическая структура Соединённых Штатов приближается к состоянию национального раскола. Близость Мексики к США и сила мексиканских культурных основ ведут к тому, что «естественная история» мексиканских иммигрантов вступит в противоречие с эволюцией других иммигрантских групп.

Для Юго-Запада наступит этап культурного и социального ирредентизма, широкой мексиканизации, ставящей под вопрос единство страны»[31].

Д. Кеннеди говорит, что «если испаноязычные выберут этот путь, они могут сохранять свою культурную особенность бесконечно. И они смогут сделать то, о чём другие культурные группы не смели и мечтать: они смогут бросить вызов существующей культурной, законотворческой, коммерческой и образовательной системе с целью реализации фундаментальных перемен не только в языковой области, но и в основных общественных институтах»[32].

Р. Каплан отмечает, что «история медленно и верно уже вершится — происходит воссоединение Штата «Одинокой звезды» (Техаса) с северо-восточной Мексикой»[33].

Влиятельный теоретик М. Уолцер заметил, что «у Америки нет единой национальной судьбы»[34].

Социолог Д. Ронг: «Никто не выступает за «американизацию» новых иммигрантов, как это было в старые дни этноцентризма»[35].

П. Бьюкенен жалуется, что «никто не собирается остановить вторжение в Соединённые Штаты, рискуя увидеть радикальное изменение характера страны, превращение её в две нации с двумя языками и культурами — как израильтяне и палестинцы на Западном Берегу»[36].

Известный американский политолог С. Хантингтон пишет: «Вторжение (ежегодно) более чем миллиона мексиканцев является угрозой безопасности американского общества… Это угроза нашей культурной цельности, нашей национальной идентичности и потенциально нашему будущему как страны»[37].

Ныне 72% американцев хотели бы сократить поток иммигрантов, а 89% предпочли бы объявить английский язык официальным языком Соединённых Штатов. Хантингтон предупреждает: «Если ассимиляция не удастся, Соединённые Штаты окажутся разделённой страной, создающей все возможности для внутренней борьбы и последующего разъединения»[38].

Может ли нация держаться только на стержне политической идеологии? 11 сентября 2001 года окончательно показало, что нет. По меньшей мере на этот счёт появились весомые сомнения.

На глазах у всех развалились страны, основным объединительным стержнем которых была идеология. Скажем, огромный Китай с увядающей идеологической основой всё больше опирается на традиционный ханьский национализм.

 

Перекрестье

 

В начале XXI века Америка как бы встала на развилке пяти дорог, выбирая между различными типами идентичности.

1. Соединённые Штаты — «универсальная нация», основанная на ценностях, близких всему человечеству, на принципах, понятных всем народам. Многие из «отцов-основателей» именно так смотрели на создаваемую ими страну: Америка — это мировой авангард, опробывающий социальные и материальные схемы, чтобы затем передать их менее счастливой части человечества. В Америке собрались наиболее энергичные представители всех государств планеты, она отстаивает общечеловеческие ценности.

Если Америка принадлежит к первому типу и её идентичность являет собой универсальные принципы свободы и демократии, тогда не следует подчёркивать узкую «американскость», Соединённые Штаты — это лаборатория всего мира. Целью американской внешней политики должно быть глобальное распространение принципов свободного волеизъявления и свободного рынка.

2. Соединённые Штаты — западная нация, идентичность которой определяется европейскими корнями, наследием европейских институтов и истории начиная от самоуправления англов и саксов в тёмных германских лесах. Если Америка относится ко второму типу — она являет собой одну из западных стран; европейское культурное наследство являет собой основу её «геополитически-генетического» кода, а её принципы и идентификационные корни принадлежат не всему миру, а Западу. Если США прежде всего лидер западных стран, то основополагающим принципом Вашингтона должно быть укрепление западной солидарности всеми возможными способами. США обязаны в этом случае, безусловно, считаться с европейскими политическими, экономическими и демографическими интересами. Тогда цель Америки — сохранение прежде всего Североатлантического союза и обращение к остальному миру от лица своего североатлантического региона, своей западной цивилизации.

3. Америка — уникальная нация, исключительная по своей истории и особенностям, созданная в особых, неповторимых, неимитируемых условиях североамериканской изоляции и реализации на практике блестящих идей европейского Просвещения. Сторонники этой точки зрения утверждают, что Америку, собственно, породили три — но всеобщих — начала: англосаксонское понимание свободы; европейская Реформация и ciecle de lumiere, век Просвещения. Вольнолюбивые бритты принесли идею парламента, народовластия. Протестантское происхождение сделало Америку не похожей ни на одну другую протестантской нацией. Блестящая плеяда вокруг Джефферсона и Мэдисона на практике реализовала то, о чём мечтали Локк и Монтескье. Америка — это прежде всего «фрагмент Просвещения», своего рода воплощение идей Джона Локка[39].

4. Америка — это то, во что её превращает масса наиболее влиятельных и активных на данный момент поселенцев-иммигрантов. Когда-то на побережье открытого континента Северной Америки устремлялись голландцы и шведы, им на смену твёрдо пришли французы и англичане; затем вздыбился поток ирландцев, немцев, итальянцев. За ними последовали жители Восточной Европы. При таком определении идентичности особое внимание падает на тот поток, который главенствует в данном историческом периоде. В этом случае на начало XXI века следует выделить определяющие элементы подобной уникальности, которые на настоящий момент видятся в массовой миграции в США испаноязычного населения. Исходя из такого понимания идентификации Соединённые Штаты должны решительно повернуться к Латинской Америке, завязать на себя всё Западное полушарие, превращая его в резервуар американского влияния и мощи.

5. Американская нация — это сообщество людей с очень своеобразными общими идентификационными основаниями, по существу, минимальными; эта нация, чей хрупкий общий базис — краткая Декларация независимости, Конституция и общая законодательная база. И ничего (фактически) более. Как писал в своё время самый проницательный исследователь Америки — де Токвиль: «В Америке все родились равными, и поэтому её жителям не нужно бороться за это»[40].

Равными — значит невыделяющимися и неопределяющими. В этом случае Соединённые Штаты обязаны будут отказаться от поисков «родственных» цивилизационных отношений, дать собственное неповторимо-особенное определение того, «что есть Америка» и не пытаться искать общие корни с другими регионами. Тогда логично предположить, что конфликты за пределами Соединённых Штатов не имеют непосредственного отношения к собственным интересам американского народа, и правительству США не стоит столь пристально всматриваться в базово чуждый внешний мир. Следует сконцентрироваться на внутриамериканских улучшениях, действовать посредством примера, а не навязывания своей воли и институтов — что в принципе невозможно — таким далёким и таким отличным от США странам, как Филиппины, Вьетнам, Ирак.

 

Главная тема № 4/2005