Журнал «Золотой Лев» № 69-70 - издание русской консервативной
мысли
(www.zlev.ru)
С. Медведев
профессор ГУ-ВШЭ
Структурные
противоречия Великороссии[1]
Наступивший политический сезон будет определяться четырьмя
структурными противоречиями.
Первое противоречие - социально-экономическое. Это противоречие между формами государственного капитализма,
укрепившимися в последние два года, и идеологией либеральных социальных реформ,
унаследованных от 1990-х гг. и от первых лет президентства Путина. Эти реформы
ориентированы на англо-саксонские образцы: стимулирование роста доходов населения
и перекладывание основной социальной нагрузки на бюджеты нижнего уровня, а
также на бизнес и гражданское общество. Но англо-саксонская модель несовместима
с мощными перераспределительными насосами, которые заработали в экономике в
последнее время при поддержке бюрократии и силовиков. В специфической модели
российского госкапитализма выигрывают узкие круги - сервильные олигархи,
силовики и коррумпированная бюрократия, а проигрывает абсолютное большинство,
включая малый и средний бизнес, альтернативные зоны роста и регионы.
Это несоответствие экономической модели социальным реформам
привело к метаниям власти в минувшем году - от неумелой и в итоге проваленной
либеральной монетизации льгот в январе до 'левого поворота', недавно
объявленного президентом. Эти две лыжи власти разъезжаются все дальше, но
невозможно все время сидеть в "шпагате". Итогом, скорее всего, станет
зачистка либерального сегмента правительства и окончательный отказ от
либеральных иллюзий до самых выборов-2008 - вплоть до отказа от скорого членства
в ВТО.
Россия при Путине, таким образом, совершит полный
круговорот моделей социально-экономического развития: от провозглашенной
поначалу "авторитарной модернизации" (Южная Корея времен Пака Чон Хи)
к нынешней модели "бюрократического капитализма" (коррумпированная,
ресурсно-ориентированная модель типа Индонезии времен Сухарто) - и придет к латиноамериканским
моделям патерналистско-популистского госкапитализма в духе Хуана Перона. Не
случайно Андрей Илларионов упомянул недавно опасность для России "венесуэльской
болезни". В Венесуэле есть и своя социальная "подушка
безопасности" в виде нефти, и свой госкапитализм с пятилетними планами, и
свой президент-популист, прижавший нефтяных олигархов. Отличие и опасность
российского варианта в том, что у Путина нет харизмы Уго Чавеса, его
способности обуздать и возглавить национализм и его желания противостоять
Западу. Популистские игры власти при отсутствии харизматического национального
лидера могут привести к тому, что национализм выйдет из-под контроля.
В том же, что касается моделей, Россия при Путине прошла по
основным парадигмам третьего мира - от догоняющей модернизации до стагнации, -
но ни на шаг не приблизилась к моделям первого мира. Модернизационный потенциал
у нас сейчас меньше, чем в середине 1990-х или начале 2000-х гг.
Второе противоречие - управленческое. Это противоречие между растущей сложностью, синхронностью
и масштабом проблем и уменьшающейся эффективностью властных решений и
государственного управления в целом. Список проблем растет: здесь и кризис
ожиданий в обществе, и физический износ инфраструктуры, и растущая зависимость
бюджета и государственной политики в целом от мировых цен на нефть, и конечно,
чеченский терроризм и проблема Северного Кавказа. По каждому из этих параметров
можно ожидать кризисов в течение этого политического сезона (в том числе
терактов как в Чечне, так и в центре России), и с той же степенью уверенности
можно предсказывать неспособность власти предотвращать эти кризисы, справляться
с ними и извлекать уроки.
Только что мы отмечали годовщину Беслана и приуроченной к
нему политической реформы. По прошествии года впечатляет даже не столько провал
силовых структур (он был вполне предсказуем) и кризисного менеджмента, сколько
неспособность власти извлекать уроки и корректировать политику - т.е. обучаться
и адаптироваться. Расследование было симулировано, выводы не сделаны, виновные
не наказаны, деструктивные процессы на Северном Кавказе усугубились. Та же
принципиальная необучаемость власти характерна для основных кризисных зон современной
российской политики - именно поэтому за "Курском" следует АС-28, за
Дубровкой - Беслан, за российским провалом на выборах в Украине - такой же
провал в Абхазии.
В условиях централизации принимаемых решений и отсутствия
политической ответственности за их принятие и исполнение, закрытости
информационных каналов и отсутствия двусторонней связи эффективность решений
падает. Это становится особенно очевидно в условиях кризисов: "вертикаль
власти" беспомощна, неинформирована, необучаема, неадаптивна и не может
опереться ни на альтернативные механизмы выработки решений, ни на общественную
поддержку. Масштаб и характер проблем, стоящих перед Россией в нынешнем сезоне
и в ближайшие годы, от терроризма до нефти, требует гибких,
горизонтально-сетевых решений. А у нас основные каналы информации,
дискуссионные площадки и институты гражданского общества огосударствлены, т.е.
фактически умерщвлены и потеряны для сетевого кризис-менеджмента.
Отдельного упоминания заслуживает
"проблема-2008", которая будет определять динамику политической жизни
уже на дальних подступах, за два с половиной года до "времени Ч".
Рутинная, по сути, операция вырастает до размеров всеобъемлющего политического
кризиса, трагедии общенационального масштаба, чреватой пересмотром конституционного
строя и итогов приватизации. Власть сама загнала себя в угол, спровоцировав
кризис, который она неспособна разрешить без больших потерь для общества именно
из-за того, что были разрушены демократические институты и альтернативы. Иными
словами, политический режим генерирует кризисы, но одновременно не способен
отвечать на них.
Третье противоречие - идеологическое. Это противоречие между внешней средой, подверженной
"революционной заразе", и идеологией контрреволюции, насаждаемой
внутри России.
В том, что касается ситуации вовне, прежде всего в СНГ,
дело далеко не только в "оранжевых революциях", которые уже
значительно выдохлись и начинают "пожирать своих детей", как
происходит сейчас в Украине. Проблема в кризисе "неопатримониалистских",
в терминах Ш. Айзенштадта (или, говоря по-русски, "неовотчинных"),
режимов, при которых семьи и кланы постсоветских элит распоряжались своими
странами на манер феодальных вотчин. Поначалу консолидировав власть в своих
государствах после революций и нестабильности начала 1990-х гг., эти режимы
подошли к естественным пределам своего жизненного цикла - и по возрастным
(старение или кончина прежних лидеров), и по социальным (расширение недовольных
групп населения и оформление контрэлит), и по экономическим причинам
(экономический рост 2000-х гг. в СНГ лишь обострил элитные и социальные
противоречия).
На этом фоне ослабла роль и привлекательность России на
постсоветском пространстве - как в силу объективных, так и субъективных
(топорное вмешательство в ближнем зарубежье) причин. Одновременно возросла роль
Запада в СНГ (приблизились границы НАТО и ЕС, активизировались
неправительственные организации) и стал проявляться известный еще по революциям
"третьей волны" демонстрационный эффект (революция в Сербии).
Неовотчинные режимы стали рушиться один за другим - Грузия, Украина,
Киргизстан, отдельной строкой - Аджария и Абхазия, на очереди, видимо,
Азербайджан и Белоруссия и в более отдаленной перспективе - Казахстан и
Армения. Следует особо подчеркнуть, что "цветные революции" (или их
возможность) объясняются прежде всего внутренними причинами - кризисом
неовотчинной власти на постсоветском пространстве - и лишь во вторую очередь
внешними силами. Иными словами, в новом политическом сезоне ближайшее
геополитическое окружение России будет переживать либо революцию, либо
революционную ситуацию.
В России, напротив, режим принимает превентивные меры,
выстраивая идеологию контрреволюции, мобилизации и, подспудно, противостояния с
Западом. В "установочных" статьях и интервью ключевых политических
акторов Россия рисуется в виде осажденной крепости, которая борется за
национальное выживание, противостоя извечным геополитическим планам Запада по
расчленению страны. Западу инкриминируются поддержка чеченских террористов, планирование
и спонсирование антироссийских "оранжевых революций", финансирование
российских неправительственных организаций, ведущих подрывную деятельность, и
т.п. На государственных телеканалах проводится идея, что и революция 1917 года
была проведена Западом для ослабления России как растущей мировой державы.
Запущена пропагандистская кампания, призванная убедить россиян отказаться от
отпуска за рубежом и отдыхать в России. Под шум кампании по ликвидации отсрочек
от призыва и различных патриотических акций хоронится идея военной реформы и
перехода на профессиональную армию и укрепляется мобилизационная идеология комплектования
и содержания большой призывной армии традиционного типа, призванной выполнять
задачи территориальной обороны. Новая мобилизационно-патриотическая идеология
выстраивается под выборы 2008 года в надежде "перехватить"
националистический запрос значительной части электората и дисциплинировать
элиты. Она воспроизводит мировоззрение доминирующей "силовой"
части элиты и отвечает ее материальным интересам - в том числе перераспределяет
бюджетные потоки и привлекательные объекты бизнеса в пользу "силовиков".
"Постсоветская эпоха" закончилась. Единого
"постсоветского пространства", по сути, больше не существует. В новом
политическом сезоне будет продолжаться оформление распада СНГ на
"оранжевый блок" (Украина, Грузия, Молдова, к которым тяготеет авторитарный
пока Азербайджан) и "контрреволюционную коалицию", в которой к России
примыкают Белоруссия, Узбекистан, Таджикистан и Казахстан. Проблема в том, что
"российский блок" является вынужденным и ситуационным, направленным
исключительно на сохранение исчерпавших себя режимов. Структурный кризис
постсоветских режимов и возрастающая роль Запада в СНГ приведут к тому, что от
России будут отпадать все новые части постсоветского пространства и будет расти
напряженность в отношениях с Западом.
Но, пожалуй, главная опасность этой дихотомии революции и
контрреволюции заключается в том, что за ней скрывается четвертое
противоречие российской власти: противоречие в сфере идентичности. Это
традиционное для России противоречие между националистическим запросом значительной
части населения и западничеством элиты.
В условиях нарастания угрозы терроризма, инспирируемой
властью ксенофобии и растущей неэффективности государственного управления
националистический запрос возрастает от выборов к выборам, преодолевая границы управляемой
политической маргиналии (ЛДПР) и захватывая все новые электоральные плацдармы
(см. успех "Родины" у среднего класса). Его все сложнее удерживать в
рамках "просвещенного", государственнического национализма ("державность"),
и он все чаще выливается в неприглядные формы этнического национализма, вплоть
до фашизма и расизма.
Элита же, по сути, ориентирована на западные образцы и
модели потребления, и критерием успеха для нее является ее (элиты, но не
обязательно России) интеграция в западное сообщество. Пусть даже эта интеграция
принимает ритуальные формы - от пресловутых каникул в Куршевеле и на Сардинии и
"бутиков Армани" из "секретного доклада" Суркова до
"особых отношений" президента Путина с некоторыми европейскими
лидерами и места за столом "большой восьмерки". Помимо этого, в
условиях глобализации российской экономики, экономические интересы элиты
неизбежно связаны с Западом - хотя бы роли операторов ресурсного экспорта из
полуавторитарного "нефтяного государства". Институализация
этнического национализма в форме мобилизационного антизападного режима никоим
образом не входит в ее планы.
Это противоречие усугубится в новом политическом сезоне.
Элита будет использовать национализм для социального и политического
проектирования в преддверии электорального цикла 2007-2008 гг., а также в
качестве "страшилки" для Запада, но при этом будет бояться русского
национализма в качестве самостоятельной политической силы и пытаться удержать
его под контролем. Проблема в том, что с каждым месяцем это становится все
сложнее, особенно в свете угрозы чеченского терроризма.
Подводя итог, следует еще раз подчеркнуть, что эти четыре
противоречия являются системными. Они
заложены в самой структуре власти и не могут быть разрешены в рамках нынешнего
правящего режима, нацеленного на самосохранение любой ценой в 2007-2008 гг. Режим
действует не по принципу разрешения противоречий (хотя бы и взрывным способом,
подобно перманентному "кризисному управлению" времен Ельцина), а по
принципу маскировки противоречий при помощи высоких цен на нефть и послушного
ТВ. Власть в России является не политической (ибо политика - это
институализация кризиса), а семиотической, симулятивной, подобно советской
власти времен зрелого застоя.
Как и во времена позднего Брежнева, в новом политическом
сезоне будет продолжаться активная делегитимация власти, прежде всего на
неформальном уровне. Осознавая это, власть будет лихорадочно создавать все
новые "форумы", "палаты", "советы" и молодежные
движения под патронажем Кремля, но эти суррогатные формы общественной жизни
будут лишь усиливать ощущение "потемкинской деревни" и еще сильнее
подрывать натурализацию и легитимацию режима.
Высокие цены на нефть, симуляция стабильности, гражданская
апатия и делегитимация власти: в совокупности с антизападной риторикой все это
напоминает конец 1970-х - начало 1980-х. Продолжая аналогию,
"управляемые" выборы 2007-2008 гг. можно будет сравнить с чехардой
генсеков в 1982-1984 гг. - череда ритуальных политических актов, предпринятых с
целью продления жизни режима.
Эта аналогия опасна. К 1985 году центробежные процессы и
делегитимация режима зашли настолько далеко, что, пытаясь преодолеть эти
тенденции, реформы Горбачева их лишь ускорили, и это в итоге привело к распаду
СССР. Если история повторится, то в 2007-2008 гг. мы сохраним режим, но
потеряем страну.
Рж