Ужасно хочется добрый кусок Стабилизационного фонда

Журнал «Золотой Лев» № 71-72 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

Е. Тихомирова, Е. Самедова

Ужасно хочется добрый кусок Стабилизационного фонда

Финансовый резерв Минфин формирует с 2001 года. Первоначально предполагалось, что он пойдет на выплату внешнего долга, по которому Россия должна была начать расплачиваться с 2003 года. Но совершенно неожиданно для всех нефть подорожала настолько, что этот резерв стал расти с гораздо более молниеносной быстротой, чем планировалось вначале. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Война уничтожила ряд мировых источников нефтедобычи, и Россия со своим сырьем, пусть даже и не таким дорогим, оказалась на пике удачи. Согласно экономическим словарям, стабилизационный фонд – это целевой бюджетный фонд, предназначенный для покрытия дефицита бюджета. Но, как известно, в последние годы такого дефицита не существует. Объем поступлений от экспортных пошлин на нефть в России настолько велик, что вызывает явную зависть у Запада. Вопрос, как распорядиться неожиданными волшебными доходами, мучает умы экономистов, политиков, производственников. Рецептов выдается масса. Так, по закону средства Стабфонда могут временно размещаться в долговые обязательства других государств по выбору правительства. То есть может быть выгодно давать в долг под хорошие проценты иностранным государствам. Покрытие текущих и капитальных расходов бюджета – тоже выгодная статья употребления этих денег.

Как известно, создавая Стабфонд, российские власти во многом опирались на опыт Норвегии, которая, как и Россия, является нефтедобывающей страной и также получает сверхдоходы от экспорта сырья. Разница лишь в том, что эта маленькая северная страна весьма удачно размещает нефтедоллары в иностранные ценные бумаги, зарабатывая таким образом ежегодно 20 млрд. долл. Вопрос в том, почему Россией перенимается не этот опыт, а, по всей видимости, опыт Нигерии или Венесуэлы. Там давно никто не верит в то, что нефтедолларовый фонд является некоей экономической «подушкой безопасности» для страны. Скорее, это не более чем средство обогащения чиновников.

Если бы средства Стабфонда размещались в зарубежных ценных бумагах, выигрыш составил бы примерно 1% по сравнению с тем, что мы имеем. Так считает главный экономист инвестиционного банка «Объединенная финансовая группа» (UFG) Ярослав Лисоволик: «Сейчас, как известно, средства фонда хранятся просто в рублях на счете Минфина в банке. С одной стороны, кто-то может сказать, что разница в 1% несущественна, однако если взять эту величину по отношению к общему гигантскому объему средств, получатся упущенные сотни миллионов долларов». Если быть точными, то 1% от текущего объема Стабфонда (1 трлн. 236,5 млрд. руб. – по данным Минфина на 1 декабря 2005 года), – это 12 млрд. 360 млн. руб., иными словами – 429,2 млн. долл. Правда, по закону нельзя допускать, чтобы так называемый «базовый» объем Стабфонда был ниже 500 млрд. руб. (22,3% от Стабфонда-2006). Получается, что даже если исключить эту сумму из расчетов, потери выйдут как раз такими, что их хватит, например, чтобы полностью заменить новой почти любую из российских отраслей, исключая, конечно, сырьевые.

«Имело бы смысл управлять этими активами должным образом, – добавляет Ярослав Лисоволик. – При этом надо еще сказать спасибо, что за этот год ничего катастрофического не случилось с рублем – если бы он начал резко ослабевать, это крайне негативным образом отразилось бы на Стабфонде. Как известно, золотое правило управления активами заключается в одном слове, и слово это – диверсификация. Значит, надо размещать эти активы в различные инструменты таким образом, чтобы снизить общий риск и одновременно с этим повысить доходность. Потери от инфляции, по грубым подсчетам, те самые 10–11%, то есть свыше 100 миллиардов рублей». То есть опять вопрос: почему же российские денежные власти так неосмотрительны.

«Минфин должен был бы обращать внимание правительства на то, что деньги Стабфонда со времени его создания лежат без движения и погибают, – подчеркивает научный руководитель Института проблем глобализации Михаил Делягин. – У нас в следующем году в результате инфляции в Стабфонде будет обесценено примерно столько же денег, сколько заложено на национальные проекты».

Михаил Делягин обвиняет в этом коррупцию и «безумные силовые структуры»: «Политика российского Стабфонда – это не норвежская политика. Не американская. И даже не саудовская. Это нигерийская политика. Наши власти работают ради красивой статистики. И в конечном итоге – ради благополучия российских внешних кредиторов».

Действительно, в прошлом году Россия заплатила досрочно Международному валютному фонду (МВФ) 18,5 млрд. долл., несмотря на то что требований о необходимости досрочных погашений МВФ не выдвигал. В 2005 году российское правительство совершило еще один финансовый подвиг, расставшись с 15 млрд. долл. в пользу Парижского клуба, что выдавало явные политические интересы относительно выборов в Германии. Как выяснилось, это оказалось лишним. По планам Минфина, будущий год принесет Парижскому клубу еще 12 млрд. долл. досрочно. Экономисты министерства аргументируют подобные шаги тем, что казна и непосредственно Стабфонд от этого не очень пострадают, поскольку их еще большие доходы в будущем году очевидны уже сейчас. Кроме того, досрочная выплата внешнего долга, по уверениям Алексея Кудрина, даст существенную экономию на процентах.

Копилка скудеет от распрей

Одна из причин, по которой не предпринимаются попытки вложить средства Стабфонда в зарубежные активы, по мнению экспертов – разногласия между Центральным банком и Министерством финансов. Конечно, наши экономисты поговаривают о том, чтобы в будущем избавиться от излишней консервативности и заставить удачный конъюнктурный поворот работать на страну. Однако для многих остается странным, почему властные интересы пока так мешают мыслить по-государственному.

«Действительно, очень странно, что до сих пор соглашение между ЦБ РФ и Минфином не подписано, – замечает Ярослав Лисоволик. – Из интервью первого зампреда ЦБ Улюкаева, которое он дал относительно недавно, вроде бы следует, что это соглашение должно быть заключено до окончания этого года. И задержки, видимо, связаны с какими-то техническими разногласиями между ЦБ и Минфином». Эксперт предполагает, что, возможно, частично эти разногласия касаются курсовой политики.

«Стабфонд рассматривался сначала как заначка на черный день, а когда стало ясно, что черного дня в обозримом будущем не будет, он превратился в инструмент стерилизации денежной массы для борьбы с инфляцией, – говорит Михаил Делягин. – Но с инфляцией он бороться не может, ведь ее вызывают немонетарные факторы – не то, что слишком много денег, а то, что госмонополии позволяют себе произвол. В определенный момент было решено пустить излишние средства на сокращение внешнего долга. В итоге внешним кредиторам было досрочно выплачено вдвое больше денег, чем было бы достаточно для того, чтобы все 15,8% населения, которые имеют доходы ниже прожиточного минимума, были обеспечены доходами на уровне прожиточного минимума. Складывается ощущение, что Минфину совершенно не интересно, что происходит в стране». По мнению Делягина, проблема еще и в том, что заморозка колоссальных средств в Стабфонде полностью обессмысливает уплату налогов. «Нефтяные компании платят деньги, которые Российское государство инвестирует в конкурентов российских производителей. Такова идеология Стабфонда».

Минфин держит оборону

Замминистра экономического развития и торговли Андрей Шаронов назвал Стабфонд «главным фактором спасения России» и одновременно «деньгами, принесенными ветром»: «Наш Стабилизационный фонд в отличие от китайского формируется всего за счет двух налогов, которые платит очень богатый, но очень узкий сектор экономики: это налог на добычу полезных ископаемых и экспортная пошлина. Так что эти деньги изымаются не из всей экономики, как некоторые заявляют, а из очень узкого ее сектора. Это действительно деньги, принесенные ветром. Проблема не в том, что мы не возвращаем эти деньги в экономику. Проблема в том, что в нашей экономике нет товаров и услуг на эти деньги, поскольку прирост Стабфонда связан не с произведенной на внутреннем рынке прибавленной стоимостью, а с фантастической конъюнктурой на мировых рынках».

И Минфин доблестно держит оборону по защите средств неожиданной «копилки-ловушки». Категорически запрещая тратить их на что-либо и при этом давая этой крупной рублевой массе таять на глазах от инфляции и бездействия, федеральное казначейство фактически расписывается в том, что попросту не знает, как сохранить фонд более разумными способами. Получается, что специалистов, готовых к грамотному управлению удачным, но неожиданным доходом, в стране нет. Глава Минфина Алексей Кудрин называет Стабфонд «главной ловушкой» не обеспеченных российской экономикой денег. То есть один из самых успешных в истории России министров финансов не верит, что вкладывать в российскую экономику может быть выгодно.

Интересно, что в анналах Минфина существует такой документ, как «Кодекс лучшей практики в сфере управления региональными и муниципальными финансами». По нему, в частности, предполагается, что министерство должно перейти «на новый качественный уровень управления региональными и муниципальными финансами». Более того, этот уровень управления – «одно из важнейших условий эффективной работы» управления «по улучшению социального положения населения, повышению качества социальной инфраструктуры и инвестиционной привлекательности территорий». Своей задачей Минфин называет «обеспечение устойчивости финансового положения субъекта Российской Федерации (муниципального образования) и минимизации финансовых рисков». Однако, по сути, эти риски лишь увеличиваются, поскольку в работе госслужащих мало что меняется. Как, впрочем, и в структуре российского бизнеса. Количество малых предприятий в стране последние несколько лет практически не меняется. При этом крупный бизнес только растет в своих масштабах, и превалирует процесс холдингования (происходящий, как правило, путем недружественных поглощений).

Нюанс в том, что крупному бизнесу проще получить заемные средства и заручиться поддержкой государства. «У малых и средних предприятий зачастую доступ к кредитным ресурсам ограничен по причине отсутствия у них ликвидного залога, – поясняет глава Ассоциации региональных банков «Россия» Александр Мурычев. – И тут важно, чтобы именно государство приняло участие в субсидировании процентных ставок». Процентные ставки по кредитам так велики, что они по-прежнему не под силу для малого и среднего бизнеса, особенно в регионах. И это несмотря на активную популяризацию поддержки предпринимателей. Для Запада этот российский феномен – самая большая загадка. Получается, из-за недоступности заемных средств малый бизнес развиваться не может. А уж на его открытие и вовсе невозможно получить кредит. В этом признался член правления Внешторгбанка, ответственный за кредитование малого бизнеса, Сергей Сучков: «Мы пока больше ориентируемся на выдачу кредитов под развитие бизнеса, а не на его начало. Мы тоже должны страховать себя от рисков». На его взгляд, очень мешают многие формальности в законодательстве: «МЭРТ не всегда может договориться с налоговой, а Центробанк с Минфином».

Альтернатива пока лишь в зародыше

На Западе у бизнеса есть альтернативные источники кредитования. Помимо банков, предприниматель может рассчитывать на заемные средства небанковских организаций, пояснил в интервью заместитель председателя комитета Госдумы РФ по кредитным организациям и финансовым рынкам Анатолий Аксаков. Деятельность кредитных кооперативов и других небанковских организаций в странах с грамотным подходом к управлению денежными потоками помогает не только увеличивать процент малых предприятий в ВВП, но и обеспечивает прозрачность этих потоков. Предприниматели, заботясь о положительной кредитной истории и активно занимая, выводят «на свет» всю свою деятельность. В результате для финансово-кредитных организаций бизнесмен становится менее рисковым, «прозрачным» заемщиком. «В России же, к сожалению, пока далеко до цивилизованного рынка финансовых услуг. Потому и их ассортимент не так велик», – сетует депутат.

Мировая практика демонстрирует массу примеров, когда государство могло бы, если хочет, стимулировать экономику, заметил президент фонда «Центр развития» Сергей Алексашенко: «Вот, например, летом этого года президент США Буш, которого все ругают за некомпетентность, подписал билль об энергосбережении размером в 2 тысячи страниц. Таким образом, государством предпринята попытка остановить быстрое подорожание энергоносителей. Этот закон перечисляет комплекс конкретных мер, которые предусматривают стимулирование массированного энергосбережения. Так, тем, кто покупает легковую машину с гибридным двигателем (предусматривающим потребление бензина и электричества), выдается субсидия в размере 2 тысяч долларов. Если же гражданин приобретает джип с таким же гибридным двигателем, то это уже 3 тысячи долларов. Одновременно с этим американское государство тратит 2 миллиарда долларов в год на финансирование разработок в области водородной энергетики». То есть вполне возможно динамично сменить тактику в целях более эффективного управления экономикой. «Российский Минфин тоже вполне может помочь развитию экономики, но не хочет, потому что не считает это своей задачей», – подчеркивает Сергей Алексашенко.

В России все же появились фонды поддержки предпринимательства и кредитные кооперативы. Правда, пока в зачаточном состоянии. «Это очень интересный, быстро растущий сегмент рынка, – комментирует директор Российского микрофинансового центра Михаил Мамута. – Причем микрофинансирование родилось одновременно и в банковской, и в небанковской сфере. Их сосуществование оправдывается тем, что банкам выдавать совсем уже мелкие кредиты экономически невыгодно. Мелкие организации более мобильны. Они могут выдавать небольшие кредиты на условиях самоокупаемости. Поскольку такие мелкие организации обычно бывают некоммерческими, это полностью соответствует их целям и миссии – не извлечение прибыли, а обслуживание определенной группы клиентов. Нельзя не учитывать, что открывать банковский филиал или дополнительный офис в населенном пункте с числом жителей в три тысячи человек невыгодно. Но оставлять этих людей без доступа к кредитным ресурсам тоже неправильно». Сегодня, по словам Михаила Мамуты, в России насчитывается больше 800 микрокредитных организаций: более 500 – кредитные кооперативы, а более 300 – фонды поддержки предпринимательства. По объему предложений эти организации оперируют кредитным портфелем порядка 300 млн. долл. И все же этого для такой огромной страны явно недостаточно.

Банковская статистика при этом грешит дефицитом информации. По разрозненным данным, на рынке микрокредитования банки сегодня размещают около 700–800 млн. долл. (с ограничением кредитования 10 тыс. долл. на заемщика). В совокупности это получается чуть более миллиарда. При том, что одномоментный спрос в таких кредитах оценивается примерно в 6–8 млрд. долл. Получается, спрос удовлетворен не более чем на 17–18%.

Вывод прост. Есть множество инструментов преференциального воздействия на экономику – субсидирование процентных ставок, предоставление гарантий по кредитам, предоставление государственных гарантий для экспорта продукции, налоговые льготы, бюджетные субсидии. «Проблема в том, что Алексей Кудрин убедил президента РФ, что является всего лишь российским казначеем и не больше, – говорит «НГ» Сергей Алексашенко. – Если внимательно посмотреть на то, что министр финансов делает и говорит, то можно убедиться: в этом и состоит его позиция. Претензий к нему по бюджету нет – и слава богу. Он отвечает только за «кассу». Минфин, судя по всему, не считает своей задачей поддерживать экономику так, чтобы банковская сфера и бизнес помогали друг другу развиваться».

По словам Сергея Алексашенко, рецепт более грамотного управления экономикой и финансами прост: министр финансов не должен быть примитивным казначеем и обязан смотреть на финансовую систему страны несколько шире, чем на бюджет: «Экономика России гораздо больше, чем федеральный бюджет. При том, что и в нем есть множество проблем, с которыми министр финансов не справляется. И особенно прискорбно, что сам федеральный казначей, отвечая на вопрос, почему средства федерального бюджета исчезают в неизвестных направлениях при их распределении, открыто признает: «Так воруют же!»

«НГ» 20.12.05