Журнал «Золотой Лев» № 71-72 - издание русской консервативной
мысли
К
новой военной организации государства[1]
В. Шурыгин
Нация падает с
небес
Мы должны чётко понимать, какую армию мы сегодня передаём
следующему поколению, то есть в какую армию они пойдут, с какой армией свяжут
свою судьбу. И нужно констатировать, что мы передаём им со стыдом ту армию,
которая находится в положении практически 17-го года. Потому что тот кризис,
который как бы начался в 91-м году, на сегодняшний день принял такие масштабы,
что мы практически имеем во многом бутафорскую армию. Если бы не «ядерный
зонтик», то фактически полноценной армией её было бы назвать очень сложно.
За 10 лет из Вооружённых сил уволились 580 тыс. офицеров.
Казалось бы, они должны увольняться по возрасту, но 430 тыс. из них — досрочно,
это люди, которые могли бы служить. Уходят профессионалы — это первое, что
нужно констатировать.
Что, например, происходит в Военно-воздушных силах? За 10
лет из 1700 лётчиков, которых выпустили наши училища, 500 ни разу не поднялись
в небо, ни разу не взлетели! А до уровня лётчиков 1-го класса смогли
подготовить только 200 человек. Надо понимать, что мы становимся нацией,
которая фактически «падает с небес», то есть мы лишаемся возможности и умения
летать. Число людей, способных поднимать летательный аппарат в воздух, во всей
огромной России сократилось до 50 тыс. человек. То есть всего 50 тыс. человек
владеют навыками пилота — и гражданского, и военного. А в Соединённых Штатах
людей, умеющих поднимать самолёты в воздух, — 400 тысяч. Можете сравнить…
Вторая проблема. Люди уходят из армии, потому что
обстановка, сложившаяся в Вооружённых силах, во многом является аварийной, что
ли. Призывная система сегодня не работает, потому что государство не может
толком сформулировать ни национальную идею, ради которой молодые люди должны
идти в армию и рисковать своей жизнью, ни свои приоритеты — то есть что они
должны защищать и за кого бороться.
Поэтому армия всё больше становится «рабоче-крестьянской».
То есть забирают тех, кто не может откупиться. Призыв превратился в страшную
каторгу, от которой любой ценой стараются избавиться.
Не могу не сказать и о техническом состоянии армии. То, что
мы сегодня имеем, — это практически вооружение, которое осталось от Советской
армии. С 1995 года ни одного нового, подчеркну, нового боевого самолёта, кроме
единственного бомбардировщика, в армию поставлено не было: либо после ремонтов,
либо модернизировались те, что есть.
Казалось бы, за последние пять лет у нас всё изменилось, мы
пошли в лучшую сторону, но Вооружённые силы получили всего 15 новых танков
(обещают в этом году ещё 90), два вертолёта Ми-28 и аж целых шесть спутников.
Наш Военно-морской флот сократился. Сейчас мы имеем всего
35 кораблей, которые способны выходить в океан и как бы отстаивать где-то в
чём-то наши национальные интересы. Те, о которых, например, так много говорят
наши «партнёры» по НАТО.
Поэтому вопрос «Что мы оставляем нашей смене?» — очень
грустный. А поскольку кризис системный, то сама система мер, которые надо
предпринять, должна быть во многом аварийной. У нас нет времени на раскачку.
Если нынешняя ситуация не будет изменена в течение пяти лет, то Вооружённые
силы нам фактически придётся строить с нуля. И здесь, безусловно, нужно
проводить как минимум три реформы.
Первой из них, на мой взгляд, всё-таки должна быть не
организационная, а кадровая реформа. Прежде всего мы должны изменить принцип
комплектования Вооружённых сил. Вместо существующей системы по призыву, когда
забирают всех подряд, мы должны сделать армию добровольно-контрактной. Служба в
Вооружённых силах должна стать обязательной первой ступенькой государственной
службы и государственной карьеры. То есть, если молодой человек хочет связать
своё будущее с той или иной формой государственной службы, он должен отслужить
в армии. А срок службы вполне можно сократить до одного года. И при этом
молодой человек может идти в институт и учиться, ради бога. Но если он потом
решил делать государственную карьеру, поступать на госслужбу, он должен пойти в
военкомат и сказать: возьмите меня на год в армию, я согласен послужить своему
Отечеству.
И второй момент. У нас должна быть армия профессионалов.
Тот, кто хочет служить дальше, может остаться и стать, как это называется
сейчас, контрактником.
Должна произойти, безусловно, мощнейшая кадровая реформа.
Сегодняшняя ситуация, когда армия фактически оказалась в руках кланов (и
последние семь-восемь лет мы видим, как один клан «зачищает» другой), —
нетерпима. В этом случае надо в корне изменить систему прохождения службы
офицерами. И одним из основных приоритетов должно стать повышение роли
офицерского собрания. В мирное время, когда нет военной угрозы, такие вопросы,
как перемещение офицера по службе, учёба в академии, должны решаться только с
санкции офицерского собрания. Оно явилось бы тем демократическим институтом в
армии, который способен бороться и с кумовством, и со всеми прочими негативными
явлениями. Ведь офицерский коллектив в основе своей даже сегодня, в нынешних
тяжелейших условиях, является всё-таки здоровым ядром. И люди в своём кругу
намного лучше знают друг друга и способны давать более объективную оценку, чем
очень многие начальники.
Второй этап — это, конечно, организационная реформа. И
здесь необходимо проводить очень резкие изменения.
Структура, которая сложилась в наших Вооружённых силах за
60 лет после Великой Отечественной войны, при всех, скажем так, её нюансах во
многом отвечает вероятным угрозам, с которыми мы можем столкнуться. Но она,
безусловно, требует модернизации.
Но, думается, в данный момент нет смысла создавать новое
командование и новые структуры. Опять же, нужно искать людей, которыми их
комплектовать, разрушать установленную систему связей, проводить очередной
большой реформаторский замес, из которого может получиться то, что у нас очень
часто получалось за последние годы. Нужно просто оптимизировать существующую
структуру под те угрозы, с которыми наше государство может столкнуться в
ближайшие, допустим, 10–15 лет.
В этом случае, безусловно, необходимо создать командование
специальными операциями в составе Сухопутных войск, которое сейчас отсутствует
и которое способно решать задачи быстрого реагирования. В состав Вооружённых
сил мы вполне можем ввести Космические войска. Можно совершенно спокойно оставить
существующую структуру управления ядерным комплексом, потому что, насколько я
представляю, всё-таки руководство им находится сейчас в одних руках. Этим
занимается одно управление, и выводить его в состав специального командования,
стягивать в один кулак авиацию, флот и Сухопутные войска нет смысла. Потому что
возникает дичайшая кадровая проблема: как готовить одновременно командиров
подводных лодок, полков РВСМ и лётчиков тех же самых Ту-160? На какой базе? Как
организовывать прохождение службы офицерам? То есть это скорее породит
организационный коллапс, нежели даст положительный результат.
Необходимо модернизировать существующие округа в
оперативной группировке по направлениям. Таких группировок может быть три —
западная, южная, дальневосточная.
Это позволит оптимизировать и структуру управления, сделать её более прямой.
Кроме того, необходимо создать национальную гвардию или
некое объединение под руководством Совета безопасности, которое должно
заниматься устранением и блокированием угроз, возникающих на территории нашего
государства. Мы считаем, что Вооружённые силы не должны (и это конституционно
закреплено) привлекаться для решения задач на территории своей страны.
Это и дискредитирует армию в глазах общественности, и
порождает огромное количество проблем. Военнослужащий не может выполнять задачу
уничтожения противника одновременно с полицейскими функциями. И вот в этом
случае необходима национальная гвардия, куда надо влить существующие структуры
Внутренних войск, способные решать такие задача в «горячих точках», — как МВД,
так и ФСБ и МЧС.
И последнее. Точнее, это должно быть первым — техническое
состояние армии. При сегодняшних темпах перевооружения только для того, чтобы
заменить танки, которые стоят железным ломом в наших автопарках, потребуется 107
лет, чтобы просто заменить выходящие из строя самолёты — 100 лет. И для
полноценной замены хотя бы, скажем, существующей группировки РВСМ при нынешних
темпах постановки на вооружение понадобится 26 лет. Эта ситуация должна быть
изменена, мы обязаны перейти к более интенсивному техническому перевооружению
(как правильно сказал генерал Дворкин, основные силы должны всё-таки тратиться
на самые важные, современные, интеллектуальные виды вооружений). Если мы не
переломим сегодняшнюю ситуацию, то самым страшным сценарием 2030 года будет
сообщение в московской газете, выходящей на английском языке, о том, что
очередной американский конвой (или, не знаю, какой-то международной
гуманитарный конвой) был обстрелян московскими повстанцами в районе Кольцевой
дороги. Это действительно страшный сценарий, но я не могу сказать, что он
абсолютно невозможен.
Теперь, что касается численности армии. В (…) Но я всё-таки
буду исходить из тех приоритетов и обсчётов, с которыми мы имеем дело на
ближайшие пять-семь лет. Мы пока не можем иметь армию численностью 900 тыс. — 1
млн. 100 тыс. человек. Потому что только обслуживание техники, которая есть, и
необходимость нормального порога для проведения реформ требуют именно нынешней
численности армии.
Владимир Зиновьевич Дворкин, говоря о контрактной армии,
сказал, что в случае любого вооружённого конфликта у нас в запасе есть
достаточно большой призывной контингент. А если промоделировать ситуацию
вперёд, на то время, когда поколения, прошедшие через призыв, перейдут в
пенсионный возраст? Если в этом случае служба будет только по контракту, то где
взять достаточное количество подготовленных резервистов через 15 лет?
О финансировании армии. Оно, безусловно, не должно быть
меньше 3,5–4% ВВП, потому что с ныне существующим бюджетом мы живём как
агонизирующий больной: вроде что-то вкалывают, а динамики нет. Вот нам сказали,
что военный бюджет увеличивается на 30%, и тихо помалкивают, что 15% уже съела
инфляция, а 15% ещё съедят цены на вооружение, которые сейчас закладываются. И
если посмотреть структуру бюджета будущего года, то фактически это мёртвый
бюджет.
Он ничего не даёт Вооружённым силам реального и
кардинального.
Безусловно, необходим гражданский контроль за проведением
реформы в армии, потому что нет ничего хуже, когда ведомство, которое
необходимо реформировать, реформирует само себя. Это известная аксиома.
А. Бородай
Кошмар патриота
Армия — само это понятие для всякой государствообразующей
нации неразрывно связанно с общей исторической памятью. Памятью, в которой
слились гордость и скорбь. Наша армия начинается с полулегендарных ратников
вещего Олега, готовящихся «отмстить неразумным хазарам», и продолжается в
богатырях, задавленных победившими при Калке монголами. Мы не забыли об ударе
засадного полка на Куликовом поле и о монахах-воинах, защитивших Лавру в пору
великой Смуты. Помним о лихих подвигах крохотной дружины Ермака и о казаках
Хмельницкого, вырезавших отборные польские хоругви, о пороховой гари Полтавской
битвы и позоре Прутского похода, о потоках крови, окативших стены Измаила, и о
сотрясавшей Западную Европу поступи суворовских гренадёров, о стойкости
гвардейцев и ополченцев на Бородинском поле, о маршевых ротах и казачьих
сотнях, сокрушавших обветшалые остовы среднеазиатских царств, о кровавом
кошмаре штурмов Плевны и о бесстрашии моряков «Варяга», об окопных буднях
Первой мировой. Особая страница нашего военного прошлого — Гражданская война:
нам дорог и лихой порыв рвущейся к Варшаве оборванной, вшивой и полуголодной
будённовской конницы, и угрюмый, жертвенный героизм корниловцев и дроздовцев.
Самая страшная и близкая память, конечно, о Второй мировой — мы до сих пор не
можем похоронить всех её павших, не знаем даже примерного их числа. Да и как их
счесть, ведь для России Вторая мировая стала продолжением Гражданской войны
(почти полтора миллиона наших соотечественников сражались «не на той стороне»).
Итак, армия для современного русского патриота («в хорошем
смысле этого слова») — это в значительной степени гештальт, частью которого
является исторический миф.
Но что произойдёт, если попытаться взглянуть на нашу армию
и другие силовые структуры не через призму героического прошлого?
У меня лично все эти структуры вызывают устойчивую
ассоциацию со старой коровьей лепёшкой, почти слившейся с почвой, которую уже
по большей части покинули всякие питающиеся полезными соками жучки-паучки.
Дело в том, что стремительное разложение наших силовых
структур началось вовсе не при «дедушке» Ельцине и даже не в горбачёвскую
перестроечную эру. Началось оно значительно раньше, когда армия перестала лить
чужую и свою кровь во имя Отечества и превратилась из инструмента реальной
политики в инструмент взаимного сдерживания. Когда наши спецслужбы (вдумайтесь
в само значение этого термина: «спецслужбы» — те, кто действует по своим особым
меркам, кому закон не писан) стали перерождаться в правоохранительные органы.
Очевидное предназначение армии — воевать. Но если войны
нет, что армии остаётся делать? Ждать и готовиться. А большой войны уже
давненько не было. Были только разнообразные «выполнения интернационального
долга» и «славная контртеррористическая операция», в ходе которой больше
приходится воевать с правозащитниками, журналистами и прокуратурой, чем с
боевиками. Вот и получается, что огромное большинство современных
профессиональных воинов тянут служебную лямку без всякой надежды и, как
правило, без желания по-настоящему попробовать себя в избранном деле.
Много ли существует профессиональных менеджеров, которые
всю жизнь провели за партами бизнес-школ, постоянно играя в деловые игры, но ни
разу не поучаствовав в реальном проекте? А профессиональных футболистов, всю
жизнь бегавших за мячиком по полю, но ни разу ни вышедших ни на один, даже
самый любительский матч? А профессиональных военных и борцов с терроризмом, ни
разу в жизни не воевавших, не принявших участия ни в одной настоящей операции,
— вон их сколько шляется... И попробуй, отправь кого-нибудь из них в чеченскую
командировку… У девяти десятых сразу же находятся сверхважные причины остаться
дома: геморрой, радикулит, беременная жена, немощные родители и т.д.
Причём, служить все эти «товарищи офицеры и прапорщики»
вполне готовы. Готовы, несмотря на набившее оскомину «отсутствие достойной
оплаты, социальных благ и гарантий». Служить готовы (поскольку на гражданке
никому не нужны), а воевать (выполнять прямые профессиональные обязанности) —
нет. Парадокс, да-а?
Если честно, никакого парадокса нет. Просто из наших
силовых структур почти полностью ушли те, кого принято называть элитой. Ведь
элита, настоящая конечно, — это лучшие люди социума. Лучшие — это не
обязательно самые умные, сильные, ловкие и т.д. Прежде всего это те, кто готов
пожертвовать своими интересами, а если придётся, и собственной «шкурой» ради
надиндивидуальных ценностей, этот самый социум скрепляющих.
Этих лучших из лучших социум (сложный, живой организм)
естественным образом концентрирует в точках максимального напряжения жизненных
сил. Элита, «люди длинной воли», как любил говорить Гумилёв, сосредоточиваются
на решении важнейших для нации задач, оставляя периферию обывателям.
Очевидно, всю предыдущую тысячу лет защита отечества от
вооруженного агрессора, конкурентная борьба на поле брани с другими державами
были приоритетными задачами русского общества. Тогда армия и была местом сбора
элиты.
Мужчина, не имевший отношения к военному делу, заслуженно
считался не совсем полноценным. А военные были не узкими профессионалами, а
активными участниками политической, экономической и даже духовной жизни
общества.
В начале XX века, когда военные ещё не полностью утратили
ощущение принадлежности к элите, стоило начаться войне — и офицеры самых лучших
гвардейских полков массово переводились в действующую армию, только бы успеть
поучаствовать. А после окончания боевых действий могли легко поменять основное
занятие. Как, например, «чёрный барон» Врангель. В промежутке между
Русско-японской и Первой мировой в армии не служил, заколачивал деньгу
инженером. Не интересно ему было служить в армии в мирное время. А началась
война — тут же вернулся в строй.
Но времена изменились. И сейчас армия и спецслужбы,
идеологически и организационно свёрстанные под нужды третьей мировой войны
(которая нашим стратегам почему-то чудилась как укрупнённое продолжение Второй
мировой), не имеют другой перспективы, кроме участия в локальных конфликтах.
Естественно, они стремительно маргинализируются.
Ещё на излёте советской эпохи кроме немногочисленных
энтузиастов, одержимых тем самым гештальтом, в военные училища шли самые тупые
и меркантильные. Те кто, не мог рассчитывать на хорошую гражданскую карьеру или
кому нужны были «быстрые» деньги.
Судите сами. Учиться не пять лет, как в гражданском вузе, а
четыре, зарплата не 90 рублей, как у инженера или м. н. с., а все 200 или даже
250. И главное, работать не надо ни руками, ни головой — только подчиняйся
старшим и командуй младшими. Если всё будешь делать «правильно», станешь
генералом или уйдёшь на пенсию относительно молодым. Примерно таков был ход
мыслей тысяч мелких обывателей, претендовавших на офицерские вакансии в период
«развитого социализма». Сейчас эти люди — старшие и высшие офицеры нашей армии
и спецслужб. И их очень много. И они продолжают плодиться, выдумывая друг для
друга всё новые должности и занятия. И уже не звучит явной гиперболой
утверждение, что в нашей армии больше полковников, чем рядовых.
А третья мировая война уже давно в разгаре. Только её
сражения ведут не танковые армады и флоты, а специалисты по информационным
технологиям и террористические группы. Настоящая элита, а не сидящее на груде
ржавых железок быдло.
Все вышесказанное, конечно, не означает, что в армии и
спецслужбах не осталось настоящих офицеров — героев, рыцарей долга и просто
хороших русских мужиков. Вопреки законам исторической логики их среди
профессиональных силовиков уцелело не так уж мало. Возмужать и найти друг друга
им помогли афганская кампания и обе чеченских войны — крайние, стрессовые
состояния ускоряют поляризацию человеческих натур. Те, у кого была гнильца,
становятся окончательными ублюдками, а люди, изначально достойные, становятся
лучше, чем были.
Однако они всё же исключения из правила. И практически
никто из этих настоящих (без кавычек) офицеров никогда не станет генералом. Они
были и будут оставаться для большинства сослуживцев «белыми воронами»,
«придурками» и «маньяками», а «заслуженные» кадровики и начфины всегда будут
обходить их в званиях и по количеству боевых наград.
И как бы мы ни возмущались таким положением дел, изменить
его мы не в силах. Потому что оно естественно. Соответствует законам
общественного развития. Пока общество, народ под давлением обстоятельств не
осознает развитие армии и прочих силовых структур как первичную, жизненно
важную потребность, талантливые и порядочные люди в массе своей военной службы
будут избегать, находя другие, более эффективные и интересные способы
самореализации.
Некорректные вопросы
Так, может, совсем не нужна нам армия? Или нужна, но
«маленькая и очень профессиональная» (не армия, а мечта либерала) — фактически
силы для проведения полицейских и локальных контрпартизанских операций,
батальон почётного караула, плюс РВСН как сила стратегического сдерживания. А
освободившиеся трудовые резервы от генералов до прапорщиков — на стройки
капитализма, глядишь, и вытеснят таджикско-молдавских гастарбайтеров.
На первый взгляд, с рациональной точки зрения, всё так и
должно быть.
Но возникает несколько неприятных вопросов. Например,
такой: могут ли наши силовые структуры сами путём реформирования сократить
излишнюю численность? Более чем десятилетняя практика затянувшейся военной
реформы (захватывающей и спецслужбы) даёт веские основания в этом усомнится.
Обычно в ходе очередных сокращений и реорганизаций из
силовых структур исчезают самые необходимые и боеспособные их сегменты, тогда
как количество штабных «бумажных душонок» неуклонно увеличивается.
Хотя надо отдать должное нашему нынешнему армейскому
руководству, которому за последние годы удалось сократить генералитет на целых
15–20%, пусть и не до пристойных размеров. А вот о руководителях спецслужб
этого не скажешь.
Если мы приходим к выводу, что силовики реформироваться не
способны, придётся придумывать радикальные меры. Например, рядом с постепенно
ветшающими, не подлежащими реставрации структурами можно выстраивать новые —
альтернативные. И это, возможно, единственный реальный выход.
Но возникает и следующий неприятный вопрос. А если большая
война? Не сейчас, не завтра, но послезавтра? Способны будут наши «маленькие, но
эффективные» силовые структуры, и прежде всего армия, защитить нас и нашу
огромную, притягательную своими природными ресурсами территорию от
полномасштабной агрессии?
Есть подозрение, что могут оказаться не способны. Стоит
вспомнить, что к 1941 году мы имели не маленькую, а даже очень большую, хорошо
вооружённую и в значительной степени профессиональную армию (всеобщая воинская
повинность была введена только в 1939 году). И немцы эту армию за первый же год
войны размолотили в пыль. А войну выиграли взявшие оружие в руки гражданские
русские мужики — народ.
Думается, вооружённый народ может ещё нам пригодиться. Но
это, в свою очередь, не значит, что нам нужно сохранять нынешний принцип
всеобщей воинской повинности. Особенно в сегодняшнем нечеловеческом и
бессмысленном виде, когда масса деклассированных молодых людей насильственными
методами обрекается на двухлетнее существование, очень напоминающее обычное
тюремное заключение.
Ни для кого не секрет, что сейчас срочники в среднем тратят
на обучение владению оружием значительно меньше десятой части посвящённого
службе времени. И главная задача офицеров состоит не в том, чтобы подготовить
солдат к войне, а в том, чтобы загонять их за день так, что вечером они упадут
в койку без сил. А если и выполняют срочники какие-то полезные функции (не
считая хрестоматийной покраски заборов и выравнивания бордюров), то функции это
в основном технические — уборка казарм, караулы, обслуживание техники и т.д.
И попадая на реальную войну, например чеченскую, такие
солдаты в основном могут только героически погибнуть за отечество. Те, кто
выживает, часто превращаются в хороших, злых бойцов.
Если приоритетом становится обучение граждан владению оружием
и подготовка резервистов, которые в случае необходимости могут выступить на
защиту страны, то никакая двухлетняя служба в Вооружённых силах не нужна.
Боевики в горах готовят своих новобранцев за два-три месяца. И нам, при
минимально интенсивном обучении вряд ли понадобится больше полугода, чтобы
привить резервисту дисциплину и навыки владения оружием.
Но о таком резервисте государство не должно забывать,
выпустив его за порог казармы. Каждые три-четыре года он должен проходить
дообучение и переподготовку длительностью в несколько месяцев.
Очевидно, что для эффективного функционирования такой
системы необходимо, чтобы само звание резервиста несло отпечаток общественного
престижа. А для этого резервист должен быть носителем значительных,
обеспеченных государством привилегий (не льгот, позволяющих где-то за что-то не
платить, а именно привилегий).
Такая система, когда компактная армия профессионалов имеет
за своей спиной реальный резерв в виде вооружённого и обученного владению
оружием народа представляется значительно более устойчивой и потенциально
боеспособной, чем существующая ныне.
Реформирование спецслужб, и прежде всего ФСБ,
представляется вопросом, если не более болезненным, то значительно более
сложным. Но несколько констатаций можно себе позволить.
Во-первых: нынешние спецслужбы крайне неэффективны из-за
гипертрофированного центрального аппарата, занятого чудовищным по своему объёму
и ненужности документооборотом. Эта проблема напрямую связана с «кризисом
чекистской идентификации». Спецслужбы, вместо того чтобы любыми доступными
средствами защищать национальные интересы страны, ощущают себя
правоохранительными органами и пытаются соотносить свои действия с законом.
Во-вторых: ведомства, чьей основной задачей является борьба
с терроризмом, не имеют в своём распоряжении необходимой военной силы. Отряды
спецназа ФСБ слишком немногочисленны для проведения серьёзных операций, а
взаимодействие со смежниками — армией, ВВ МВД и т.д. — не всегда эффективно и
часто приводит к провалу операций.
В третьих: непонятно, почему офицеры, стоящие на передовой
борьбы с терроризмом (спецназовцы, опера и т.д.), имеют одинаковый статус с
тыловиками, хозяйственниками, финансистами и кадровиками. Не пора ли вспомнить
опыт старой Российской армии, в которой кроме строевых офицеров были и военные
чиновники. Статус последних был весьма высоким, но всё же отличал кабинетного
работника от человека, регулярно рискующего своей жизнью.
М. Леонтьев
Воинскую
повинность заменить на гражданскую привилегию
«Сплошь и рядом люди, безусловно,
порядочные
в отношениях с другими людьми, делаются
нравственно невменяемы во взаимоотношениях
со своей страной»
Елена Чудинова
Какая армия нужна России? Можно согласиться с тем, что
армия — это последнее, что у нас осталось; при этом она тяжело больна. Реформы
в принципе призваны армию вылечить. При этом создаётся впечатление, что нет
критерия здоровья. В реформе нет чёткой логики, потому что нет сверхзадачи.
Генералы на ощупь двигаются куда-то в правильном направлении, но при этом ни у
«реформаторов», ни у общества в целом нет понимания, что мы хотим иметь в
итоге.
Кстати, по поводу проблемы патриотизма. Проводились
социологические исследования по целому ряду европейских стран, результаты
которых опубликованы. На вопрос «Готовы ли вы в случае войны пойти в армию и
умереть за Родину?» в России положительно ответили 64%. Средний показатель по
развитым европейским странам — 20–25%. Там такой заголовок в заметке об этом
исследовании: что третью мировую войну выиграет Россия…
Нет проблемы с патриотизмом в России. Есть проблема с его
реализацией. И вопрос организации службы армейской и вообще службы государству
в широком смысле — это вопрос его реализации. Речь не идёт о структуре, составе
вооружённых сил, о вопросах сугубо профессиональных, которыми должны заниматься
специалисты. Речь идёт о мировоззренческих, идеологических вопросах, к которым,
безусловно, относится в первую очередь принцип комплектования вооружённых сил.
Берусь утверждать, что подавляющее большинство уклоняющихся от армии, во всяком
случае, те, о ком нам имеет смысл говорить, делают это не потому, что боятся
трудностей, даже не потому, что боятся погибнуть в «горячей точке», а потому,
что понимают: они попадут в агрессивную, чуждую им среду, которая попытается их
бессмысленно уничтожить.
Дело даже не в дедовщине. Дедовщина в том или ином виде
есть в любой армии, но даже в Советской армии она была качественно иной, чем
сейчас. Российская армия в силу известных обстоятельств деградировала по
отношению к Советской. Принцип отрицательного отбора доведён до предела. В
армию сегодня попадают за редкими исключениями только те, у кого не хватает
материальных или физических возможностей от неё уклониться. Призыв питается отбросами.
Плюс к тому величайшее достижение демократии — это призыв людей, имеющих судимости.
И эта категория людей, собственно, и формирует армию как организм. Она же естественно
формирует и офицеров. Если к этому прибавить внешние факторы — скотское
отношение к армии вообще и к офицерству в частности со стороны государства, —
можно представить себе, что офицеры у нас выполняют роль санитаров в заштатном
сумасшедшем доме.
Поэтому мне кажется, что в основе реформы должно быть
изменение принципов комплектования армии. Принцип формирования армии по найму
омерзителен с нравственной точки зрения, а для России просто технически
неприемлем. Для страны с таким набором проблем и с таким уровнем социального
неравенства попытка создать армию по наёмному принципу, когда «элита»
откупается от службы, нанимая неимущих, включая даже иностранцев, чтобы умирать
за неё в локальных конфликтах, — такая армия поднимет эту «элиту» на штыки,
если сможет, а если не сможет, то, значит, ни с какими задачами справиться она
не способна.
Идея в том, чтобы повинность заменить на привилегию. Есть
сомнения в том, нужен ли всеобщий призыв. Есть сомнения с точки зрения
необходимой численности. В качестве модели можно сформулировать такое, казалось
бы, алармистское предложение: призывать в армию только студентов высших учебных
заведений, естественно, на более короткий срок. Студента любого, даже не
элитного вуза можно обучить всему в пять раз быстрее, чем нынешний контингент.
При этом понятно, что части постоянной готовности должны
быть профессиональными. И нестуденты получат право поступить в армию по
контракту по очень жёсткому конкурсу.
При этом естественно, что призывные «студенческие»
становятся резервистами, призываемыми на переподготовку, и они же в
значительной степени источник пополнения этих самых частей постоянной
готовности. Таким образом, в призывной армии создаётся гомогенная социальная
среда, в которой в принципе невозможны вещи, возможные сейчас, создаётся база
для формирования другого офицерского корпуса.
Далее, любая государственная служба должна быть сопряжена
со службой в армии. Мы живём, слава богу, в свободной стране. У нас государство
не является единственным работодателем. И даже самым соблазнительным. Но если
человек хочет служить государству, то прежде всего он обязан выполнить перед
отечеством свой солдатский долг. Иначе говоря, этот гражданский долг
распространяется не на всех, а только на тех людей, которые сами считают себя
полноценными гражданами.
В идеале речь идёт о формировании в России служилого
сословия, связанного заранее определёнными обязательствами и ограничениями.
Человек должен понимать, что на госслужбе он никогда не станет богатым. Задача
государства — создать для госслужащего достойные условия жизни, чтобы он не
думал, как ему перебиться, как обеспечить семью. Должны быть приемлемое
содержание, приемлемая пенсия, гарантированное образование для детей и т.п.
Основной смысл такой реформы, чтобы госслужба сама по себе и служба воинская
были привилегией. И служба воинская, в широком смысле, то есть не только в
Вооружённых силах, должна быть сцементирована с государевой службой вообще. Это
путь к созданию новой государственной элиты со своим кодексом чести,
принципами, традициями, со своей корпоративностью в какой-то степени.
Самое бессмысленное, что я слышал по этому поводу, это
ссылки на так называемые цивилизованные страны, где сложилась другая практика.
А Германия, например, исключительно по социально-этическим причинам решила
сохранить призыв. Та же американская армия сейчас столкнулась с неразрешимыми
проблемами, когда выяснилось, что наёмная армия определённые задачи в принципе
выполнять не может. Например, наёмная армия, набранная из социальных
аутсайдеров, не может поддерживать боеспособность в затяжном конфликте в
недружественной окружающей среде, и т.д.
Ещё раз подчеркну, речь идёт не о каких-то технических
деталях, речь идёт о принципе замены повинности на привилегию. Абсолютно
убеждён в том, что воинская повинность в современных условиях — это бред. Жить
с воинской повинностью нельзя.
С. Гавриленков
Рабоче-крестьянская
армия капитализм защищать не будет
Обсуждая армейскую реформу, прежде всего мы должны иметь в
виду, что рабоче-крестьянская Красная армия капитализм защищать не будет. И
второе, о чём я хочу напомнить.
У Вересаева есть очень точное замечание. Он говорил, что
русский солдат — хороший солдат, он может умирать и он будет умирать, но,
господа, дайте же за что умирать.
Е. Чудинова заявляет, что процветёт наша империя тогда,
когда диссертации по творчеству Достоевского станут защищать люди в погонах. Я
отношусь именно к этому слою, к той среде, которая, служа в Советской армии,
защищала диссертации, в том числе и по Достоевскому.
Но думаю, что если бы диссертацию по Достоевскому даже
тогда рискнул бы защищать некий комбат, то состояние его умственного здоровья
скорее всего проверили бы.
Поскольку я человек изнутри, я совершенно обоснованно
скажу, что отчаиваться по части состояния армии и офицерства не стоит. Но при
этом нужно абсолютно осознавать, что военный человек для гражданской
«образованной» публики всегда будет глупым. В силу того, что они никогда друг
друга не поймут.
Потому что военный человек, настоящий профессионал,
прошедший две академии и покомандовавший серьёзными формированиями, мыслит
образами, не применимыми в гражданской жизни. И всё то, что мы знаем в смысле
вышедших оттуда терминов: «атака», «защита», «оборона», — это вульгаризация тех
терминов, которые в военном деле обозначают что-то совсем другое. Это моё
абсолютно точное убеждение после 20 лет службы, после общения с очень хорошими,
серьёзными, самыми разными людьми. Армия — это другая система пластического
мышления. Поэтому никогда интеллигенция не поймёт военных, а военные никогда не
поймут интеллигенцию.
Военное противоборство хоть и напоминает игру в шахматы, но
это не игра в шахматы. Потому что на войне убивают. Поэтому решительно выступаю
против главного тезиса Елены Чудиновой о том, что армия — это сословие. Военные
— это не сословие, это корпорация. В силу того, что, в моём понимании, у
всякого сословия есть некая экономическая составляющая. Какие сословия были у
нас? Крестьяне, дворяне, мещане, купцы, духовенство. У них у всех была своя
специфическая экономика выживания. У военных своей специфической экономики не было.
Дворянское сословие в принципе существовало только для того, чтобы в любой
момент встать и умереть. Насколько я помню, сословия были отменены в результате
Февральской революции. Я считаю, что это было очень большое достижение. Надо
признать, что сословий вообще-то уже нигде нет.
Современная постановка вопроса, так как проблема эта стоит
перед обществом, тотальна. Во всех смыслах этого слова. И в отношении общества
и в отношении его военной организации. Мы говорим обо всём обществе, обо всём
народе, обо всей нации. В нашем нынешнем обществе провозглашены равные права,
равная ответственность, равные возможности.
Но если общество не будет осознавать, что оно ответственно
за эту страну, нашу страну, то никогда мы никого не заставим быть сословием и
вообще что-нибудь осмысленно защищать.
Есть ещё одна пограничная сословная форма — это казаки. У
них была своя экономика, но тем не менее смыслом их существования была охрана
рубежей. Это некое специфическое наше образование, которое сейчас государство
пытается возродить.
Надо признать, что сегодня у нас существует муляж страны.
Государственные границы прочерчены условно. Китайцы на картах рисуют одно, мы
представляем себе другое. У нас есть муляж государства, в котором всё вроде
правильно, всё есть — и институты, и инструменты, но опять-таки непонятно, кто
за что отвечает. Значит, это не есть настоящее, подлинное. Подлинность — это
когда все договорились и все признают. А если есть сомнение, то пока сомнение
не снято, объект будет оставаться муляжом.
Муляжом является и российская армия. Наше офицерство
сегодня выживает сдачей в аренду личного состава. Не торговлей оружием, как
утверждают некоторые, а торговлей солдатами. Зародилось это ещё в советское
время, но тогда командир, отправляя солдат работать на цементный завод, взамен
получал цемент для ремонта армейских боксов, то есть заработанный солдатами
цемент командир получал не для себя. Сейчас — для себя.
Понятно, что новую армию надо строить с учётом анализа
возможных угроз. В качестве потенциально возможных угроз для России сегодня
называют США, до какой-то степени Европу и Китай. Но у нас есть такая неприятная
штучка, как второй тип угроз. Это сетевая угроза исламского проекта. Должен
заметить, что иерархическими средствами иерархической системы с сетевыми
угрозами бороться бесполезно. Хоть полицией, хоть внутренними войсками, хоть
чем. При этом если сетевой угрозе противостоит иерархически организованная
структура — структура такая бессильна.
На подвергшийся нападению объект она придёт через четыре
часа. В Нальчике, правда, ребята пришли рекордно — через два часа. И всё равно
пришли уже к шапочному разбору — когда всё бабахнуло и сгорело. Так будет
всегда. К чему я всё это подвожу? В России сегодня сложилась или сформирована
неправильная военная организация общества. Исходя из реальных угроз нам,
безусловно, нужно иметь армию, которая будет играть роль скорее устрашения.
Кроме того, нам необходимо иметь ополчение, которое будет организовано по
такому же сетевому принципу, как и угроза, которая у нас имеется. Ополчение —
это не что иное, как подготовленный и организованный резерв. Резерв не просто
сидящих по домам и записанных в военкомате. Это должна быть организованная
команда, знающая старшего и по первому свистку вылетающая на улицу. А иногда и
без свистка. Кстати, единственный милиционер в Беслане, который хоть и не
находился на службе, но имел при себе оружие, тут же снёс первого бандита. К
сожалению, не знаю, что с ним потом случилось…
Ополчение нужно для того, чтобы встретить угрозу на
возможно низшем уровне и по возможности быстро. И это крайне важно именно в том
тезисе, что всё общество должно отвечать за свою страну. Не надо сразу
вооружать всех поголовно. Не надо это делать впопыхах. С нуля начинаем
строительство новых вооружённых сил — точно так же должно создаваться и ополчение.
Но это не ДОСААФ. Это принципиально новая организация. Здесь надо много думать.
Убеждён, что в армию призываться должны все. За исключением
клинических типов. И юноши, и девушки. Они должны проходить военную подготовку.
Кратко, в течение максимум шести месяцев. В учебных центрах, в которых нет
необходимости сохранять соответствующее соотношение старослужащих и
новобранцев. Почему нужно призывать всех — и парней, и девчат? Чтобы они хоть
где-то имели возможность познакомиться. При очевидной стратификации социума,
когда социум расползается уже просто по разным местам жительства, нужно создать
возможность социальной мобильности. Ущербность нынешнего переменного состава
армии во многом следствие именно отсутствия социальной мобильности. У нас было
две отдушины в советское время, через которые абсолютно простые пацаны могли
чего-то достичь, куда-то пробиться. Это были спорт и армия. С помощью спорта и
армейской службы ребята поднимались из низов.
Но перед тем, как говорить о предметно-организационных
вопросах предстоящих реформ, мы должны сами для себя ответить на три вопроса.
Зачем мы в этом мире?
Кто мы в этом мире?
Какими должны быть наши действия, чтобы отстоять своё место
в этом мире?
Б. Подопригора
Не может быть
воинства, лучшего, чем общество
«Все русские — в
душе — военные»…
Это проницательная строка из иностранного письма Ивану
Тургеневу. Оставим в покое адмирала Шишкова и лейтенанта флота
Римского-Корсакова, генерал-майора Пржевальского и штабс-капитана Зощенко. С
коричневых картонок в семейных альбомах почти на каждого из нас смотрят люди в
погонах и с ромбиками на петлицах. «Цифры — 14, 41 — перевернула эпоха с
плеча», «и отплясывают рьяно два безусых капитана — два танкиста из Баглана —
на заплатанной броне» совсем не киношной 9-й роты…
Не стираясь с жёсткого диска памяти. Восходя из безвременья
новой кавказской войны…
Не умеешь зарабатывать — служи Отечеству?
Сколько бы во след Игорю Талькову мы ни мечтали вернуться с
этой войны, лицо Общества, его слёзы и смех определяют люди служивые, сиречь
военные. И отношение к ним — это вопрос выживаемости государства. Страна, которая
не сохранит наиболее беззаветную часть своих сограждан, не защитит себя ни в
Чечне, ни на любом по удалённости Востоке-Западе. Проест и пропьёт себя без
остатка. И Россией называться не будет. Кто и как ни относился бы к отдельно
взятому военкому, генералу или прапорщику.
Других у страны нет. Как нет и быть не может воинства,
лучшего, чем общество, которому оно служит. Если оно выражает интересы всех, а
не космополитичной тусовки, делящей сограждан на вхожих в неё и ею презираемых.
Сама армия недопустимо долго молчит, оправдывая своё
молчание почти толстовским непротивлением лжи и улюлюканьям.
Есть запрещённое уставом обсуждение приказов, и есть право
на голос. Будь он трижды некондиционен для ТВ или даже сорван в метель, им
природой наделён каждый. Возьмите наугад 10 газет.
Внимание к служивому вы найдёте лишь после очередной аварии
или взрыва артсклада — с программируемым «Чё делается-то? Кому нужна такая
армия? Не нанять ли варягов?» Последний вопрос задаётся тем чаще, чем
разительнее контраст между бомжующим офицером и телохранителем шоу-звезды, у
которого, оказывается, масса неутолённых инстинктов. Заведите речь о
финансировании.
У дослушавшего она вызовет привкус кислого яблока: «Опять
вы об этом? А Чечня? А дедовщина? А генеральские дачи?» Или вам посочувствуют:
не умеете зарабатывать — служите Отечеству.
На что министр Иванов раз в месяц познакомит с планами
призыва в 2008 году. Или с введением новых сапог-берцев — вроде бы даже
раньше... Но и при «русскоговорящем» — слава богу! — министре у армии должно
быть своё публичное лицо. Русская православная церковь нашла митрополита
Кирилла. От лица армии в основном говорят другие. Речь не о покушении на
словесный офшор без «налога» на последствия. О зашоренности самого общества,
судящего об армии с позиции от неё откосившего. Потому и смотрит оно на
служивого глазами, если не санитара из «Скворцова-Степанова», то заливщика
солода со «Степана Разина». И жалованье ему выписывает в зависимости от «риска
засохнуть». Командир атомной подлодки получает в десять раз меньше пивовара и в
сотни — обладателя «золотых фишек». Чтобы хватило на военторговские пельмени,
доступность которых для него таки восторжествовала. Под микроскопом тех, чья
«жизнь удалась», он остаётся не просто вечно молодым «комсомольским» романтиком
или непуганым «курским» лапотником. Самим фактом своего существования он
покушается на нарицательную «Рублёвку.Live» и даже возмущает покой
«куршавелей». Видите, там, икнув, кивнули и «все порядочные европейцы».
Сравнительная статистика — она скорее от лукавого, чем от
политологии. Но российский военный бюджет в 2005 году составил $20,4 млрд., что
сопоставимо с ежегодным оборотом столичных казино. Американский — $447,2
миллиарда. То есть в 22 раза больше.
Неужели именно во столько раз потребности нашей безопасности
скромнее американских? При том, что площадь США (9629 тыс. кв. км) почти в два
раза меньше нашей (17075 тыс.), а протяжённость границ — в четыре раза (15 тыс.
км против 60 тыс.). Не подтверждает ли абсурдность увязки долларов с
километрами ещё больший идиотизм упования на неизбывный отечественный авось?
Тот, что исторически неоднократно оборачивался миллионными потерями. Если бы
только в целковых да километрах!
Мастера культуры,
парламентаризма, монетаризма и прочая!
Не слышится ли «доколь?» в последнем бое склянок на
ракетоносцах «Комсомолец» или «Курск»? Не заставляете ли играть в русскую
рулетку тех, кто по умолчанию считает себя и вашим защитником?
На чеченских блокпостах, в приземляющихся доселе
вертолётах, в корпусах атомоходов, деформируемых вашими сытыми животами?
Четырнадцать лет назад избавившиеся от тоталитаризма народные артисты в такую
же рифму пожелали и дальше гореть бэтээру «у села Кукуева». Принюхайтесь. Не
пахнет ли жареным?
Правда — сапоги всмятку? Пусть гражданское общество развивается
так, как мы того достойны. А военное строительство идёт по своим законам.
Только, чур, без политизации армии. Но ведь не армия ищет себя в политике.
Политики ставят на «хаки-фишку», по-видимому растеряв все бело-сине-красные.
Внутри страны зреет политическая сила, стравливающая людей в погонах с теми,
кто без них — такой вот диалог внутри общества. Только уважение к Матери не
позволяет сравнить партию солдатских матерей с любителями пива, идейными
трезвенниками и иначе озабоченными гражданами всех ориентаций. После слияния
Республиканской партии России (30 тыс.) с Единой народной партией солдатских
матерей (20 тыс.). в сумме достаточных для регистрации в Минюсте.
«Всереспубликанская» — по аналогии с США — забота о семейных ценностях плюс
лозунги «материнского» действия:
— «Долой дедовщину!» — Кому ж она, подлая, нравится? Но и
сама армия готовится не к парадам, а к драке. Не бывает у бойцовой собаки
повадок болонки. Если вчерашний сосунок, сегодня надев форму, не научится
давать сдачи, то завтра он не защитит ни себя, ни жену. Воспроизведя на свет
такое же розоватое потомство, жмущееся к материнской юбке. Нужна ли тут
экстраполяция на международную обстановку, «хулиганскую» с появления сего
словосочетания?
При одинаково «таёжном прокуроре» на улице «разбитых
фонарей» и в геополитических пробках на неоновых авеню. Защитники же Отечества
поступают не из инкубатора, а с той самой социально-жутковатой «улицы». И
худо-бедно освещённая казарма для многих на всю жизнь остаётся не самым
злопамятным местом;
— «Даёшь контрактную службу!» — Берём, если приложишь к ней
по тыще баксов. Причём не выборочно — слева — «упитанные», справа — «с
недовесом», — а по всей розе ветров государевой службы. Но и тогда — смотри не
только выше, но и вглубь. Например, на сомнения тех же американцев, овеянных
«бурями пустынь» и подтопленных стихиями «катрин» и поэтому задумывающихся о
достаточности бонуса при ежечасных щелчках по носу;
— «Оставьте Чечню в покое!» — Служивому ли об этом? Или
политику, чей приказ выполняет армия? Повторим отряхающимся от лунной пыли: она
набрана из «задолжавших» всему обществу, а не военкоматчикам разной степени
щепетильности. Свою задачу — в понимании устава караульной службы — армия
выполнила: сдала прокурору пойманного с фугасом мерзавца, поставила часового у
спасённого моста. Кто считает, что сделал бы это лучше, тогда лелеял свой
гражданский пафос вдали от Аргунского ущелья. Особенно когда «процесс уже пошёл»,
а Борис Николаич с Михал Сергеичем никак, понимаешь, не находили консенсуса.
Правда и то, что армия, которой наплевать, сколько раз её в Чечню вводят, а
потом выводят, стране не нужна;
— «Ищите деньги на генеральских дачах!» — Генералы
взрастают не только в Академии Генштаба. Тем более что и Духовная академия не
гарантирует канонизации своих выпускников — некоторые из них и на свечках
делают гешефт. Кратно больше «генералов» и «капитанов» «служат в университетах»
нашей рыночной экономики. За счёт которой, что ни говори, построишь куда
больше. Дач в том числе. Министерство же обороны куда «прозрачнее» иных стеклянных
высоток, хотя и находится в «историческом центре» народной молвы. Может,
отменить лампасы, и тогда заметнее станут те, кто «от Кардена»? Опять мы —
невпопад!
…Сколько бы ни говорили, что патриотизм — это «нежность к
треснувшей кафелинке на метро «Ботанический сад», но он ещё и в надёжности
автомата Калашникова...
Г. Трофимчук
Миф
о дедовщине
Отдельные представители общественности продолжают добивать
российскую армию пресловутой «дедовщиной». К местным активистам подключились и
европейские наблюдатели — в частности, английский парламентарий Аткинсон,
который целенаправленно «мониторит» эту тему для докладов в ПАСЕ. Странно, что
заинтересованная сторона в лице Минобороны до сих пор не может найти
эффективную систему контраргументов.
Российская армия, Министерство обороны — структура, которая
по определению должна быть боевой и наступательной. К сожалению, эти качества
проявляются только в тех случаях, когда дело касается военно-технических или
военно-исторических вопросов. Чуть только ведомству навязывают противостояние
более изощрённое — в частности, в области информационной войны и политической
пропаганды, — запал гаснет. Министерские генералы, военная пресса начинают
отступать, зарываться в землю, по сути, идя на поводу у тех, кто пытается дискредитировать
Российскую армию по конкретным темам.
К таким темам относится в первую очередь так называемая
дедовщина. Допустим, не дело армии отвечать на дешёвые выпады по этому поводу,
поскольку у неё масса других, более серьёзных и неотложных задач (примерно так
же, как «не дело» РПЦ, по её собственным словам, бороться с тоталитарными
сектами). Допустим также, что генералам не совсем удобно противодействовать
подобным вещам, находясь в рамках собственного ведомства, так как эта условность
естественным образом сужает пропагандистские возможности, не позволяя отвечать
оппонентам напрямую. Это можно понять. Хуже другое: общественное мнение по
поводу имиджа армии продолжает обвально ухудшаться. И теперь всё, что исходит
от имени главной силовой структуры страны (например, недавнее разъяснение о
порядке призыва студентов на военную службу), приходится внедрять в общество с
громадными, почти запредельными усилиями, в том числе и финансовыми. Армию бьют
по рукам уже по любому поводу, ссылаясь на её «закрытость» и коварные
намерения.
Я не претендую на роль защитника армии (в конце концов, у
меня и у неё тут просто несопоставимые возможности). Но я — бывший сержант
медицинской службы, находился в линейных частях, не раз спасал своих товарищей
от смерти, и, думаю, это позволяет мне судить о «дедовщине» с гораздо большими
основаниями, чем «активисткам-правозащитницам».
Итак, почему «правозащитниками» облюбована именно тема
«дедовщины», хотя, казалось бы, можно было остановиться на чём-то другом: на
устаревшей технике, например, на некачественном питании и т.п.? Думаю, они
посчитали, что этого убойного козыря вполне хватит для дискредитации армии. Что
военное руководство погрязнет в бесконечных публичных разборах «неуставных
взаимоотношений». Включите в любой день любой из телеканалов: тут «убежали
матросы», там «побили солдат», здесь кто-то «не выдержал издевательств и
застрелился».
И вот армия уже занята только тем, что отвечает и судится,
судится и отвечает. Создаются совместные с «правозащитниками» комиссии, пишутся
тонны каких-то бумаг. Неутомимые активисты уже давно и прочно внедрились и в
призывной процесс (вряд ли с целью пополнения армейских рядов). Можно ли
придумать другую, такую же универсальную и в то же время такую простую схему,
которая так эффективно тормозила бы деятельность армии и отвлекала бы её от
выполнения прямых задач по защите страны? Это — информационная война, тут само
не заживёт, не срастётся. И если вы не отвечаете на удары, не делаете ответные
ходы, то вас уничтожают. Без баллистических ракет.
А кто у нас раскручивает тему «дедовщины»? Те самые «голуби»,
которые, находясь у власти более 10 лет, довели армию до катастрофического
состояния. И разве не их политика в немалой степени привела к появлению
огромного числа наркоманов, извращенцев, которые теперь в силу возраста
попадают в казармы?
И наш огромный военный департамент является заложником
сложившейся ситуации, частью того государственного механизма, который
продолжает действовать в режиме «демократии», оставаясь как бы преемником тех,
кто недавно рулил страной. То есть высшее армейское руководство несёт на своём горбу
груз чужих грехов, отвечая за последствия тех «реформ», в которых не виновато.
Армейское начальство, как ему кажется, давно нашло
«универсальную формулу» для блокирования нападок на своё ведомство, повторяя
одну и ту же фразу: «Армия является срезом современного российского общества и
поэтому ей присущи все его черты, в том числе и негативные». Но это заклинание
не работает. В нём только половина правды, которая не даёт армии никакого алиби
и не снимает с неё ответственности за то, что происходит за её бетонным
забором. Вопрос на самом деле в том, кто же сформировал в России общество,
которое вагонами поставляет в армию именно этот человеческий материал. Такая
постановка проблемы, пожалуй, выбила бы карты из рук тех, кто атакует армию. Но
она, возможно, «не желает втягиваться в дискуссию». Хотя, если разобраться, её
уже давным-давно туда втянули, помимо её желания или нежелания! И каждый божий
день во всех СМИ её «мочат» и «мочат» на предмет пресловутой «дедовщины». Не
найдут военачальники нестандартных и эффективных вариантов ответа — армию
добьют окончательно.
Между тем ситуация, когда «ветераны» демонстрируют своё
превосходство над «новичками», свойственна любому человеческому коллективу, не
является специфической армейской болезнью.
Вспомните свою школьную жизнь, когда в начале учебного года
к вам в класс приводили нового, робкого ученика. Вспомните фильм «Алёшкина
любовь», когда над молодым героем Леонида Быкова издевалась вся бригада.
Включите, в конце концов, телевизор и посмотрите популярное реалити-шоу
«Дом-2». Каждую неделю туда приводят, как в армию, свежее пополнение.
Понаблюдайте, какие «задания» устраивают для вновь прибывших те, кто кантуется
на этом телепроекте уже больше года. Например, трёх молодых людей заставили
влезть под перевёрнутую лодку и ползти с ней на карачках до назначенного
«ветеранами» места. При этом старожилы, пользуясь тем, что ребята ничего вокруг
себя не видели, кидали им под ноги всякую гадость, чтобы было труднее ползти. В
том числе и навоз.
Правда, забавно?
Случись подобное «посвящение» в армии, его бы объявили
уголовным преступлением, а тут квалифицируют как «шоу».
Конечно, армия пытается как-то по-своему отвечать
оппонентам — вот и канал «Звезда» появился. Но всё это не достигает цели и не
достигнет, так как на ведомственную военную пропаганду общество никак не
реагирует (или очень небольшим, незначительным процентом). Люди воспринимают
только то, что, на их взгляд, не ангажировано. Поэтому «правозащитники» и побеждают,
они хорошо учитывают психологию человека. Кроме того, в Минобороны нет никого,
кто бы имел полномочия действовать с нужной степенью оперативности. Военных
губят инстанции, бесконечные согласования и непонятная осторожность.
Российские правозащитники на протяжении многих лет с пеной
на губах выступают за профессиональную армию, чтобы и у нас в этом смысле было
«как во всех цивилизованных странах». Прекрасно. Но посмотрим, для примера,
стиль внутренних взаимоотношений в армии США, красочно и без стеснений
показанный во множестве американских кинокартин. Вот цитаты из одного такого
фильма: «А ну-ка, выдави ему мозги!»; «Шевелись, недоносок!»; «Взвод дебилов,
как на подбор!»; «Мерзавцы! Вы у меня все будете грузовик вылизывать!»;
«Получи, урод поганый!» и так далее. Судя по всему, американцы не считают
подобное чем-то из ряда вон выходящим. Это как бы составная часть реальной
службы, и там против этого никто не протестует. Почему бы нашим
«правозащитникам» не начать в первую очередь борьбу с дедовщиной американской,
а уже только потом — с российской? А то после таких киносеансов кажется, что
наша армия — просто одна из самых интеллигентных на Земле. Даже в своём
сегодняшнем состоянии.
Естественно, в наших войсках далеко не всё гладко. И
настоящих преступников из армейских рядов надо судить жестоко — как, например,
и провинившихся милиционеров. Представители любой силовой структуры, независимо
от званий и должностей, должны наказываться гораздо более сурово, чем обычные
граждане. Но при этом нельзя забывать, что это всё-таки армия, а не тепличное
хозяйство. Именно благодаря её жёстким условиям молодой человек и превращается
в настоящего мужчину — мысль не новая, но справедливая. Спросите любого бывшего
срочника (лет через десять после службы, когда у него в голове уже всё
улеглось), жалеет ли он о том, что ему пришлось послужить? Девяносто процентов
ответят, что не жалеют…
С «дедовщиной» сегодня происходит то же, о чём недавно
говорил армейцам Путин. У армии, по сути, продолжают «сбивать с головы
фуражку», а она — утирается, потеет от волнения, соглашается, создаёт
«совместные комиссии по фактам неуставных взаимоотношений» и… молчит. А
молчание для нашего народа — знак согласия. И народ уже почти в полном составе
готов согласиться с не в меру разговорчивыми армейскими оппонентами.
Главная тема
№ 8, ноябрь 2005 г.