Журнал «Золотой Лев» № 73-74- издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

О. Матвейчев

 

К новой миссии России

 

Одним из самых вредных заблуждений, которое разделяют и элита и широкие слои общественности в России, является то, что "Россия отличается от Запада тем, что она более субъективна, человечна, душевна, эмоциональна, идеалистична, романтична… Вот Запад, тот да, рационален, механистичен, научен, прагматичен, насквозь материален. А Россия…. Эх… Россия… Если надо разум, расчет, науку, технику, машину, то это на Запад, а если песню, душу, человечность — то это в Россию".

Это мнение было целиком и полностью оформлено в конце XIX — начале XX в. плеядой русских философов и историков, включая Хомякова, Аксаковых, Вл. Соловьева, Ключевского, Бердяева, Франка, Булгакова и других.

Эти мыслители, начиная с "Философических писем" П. Чаадаева, задались вопросом: "А для чего вообще Россия существует в мире? Зачем Бог ее создал? В чем ее призвание? В чем, как говорят сейчас, ее миссия?". Естественно, искали они "самобытность", сравнивая нашу страну с другими (и, прежде всего, с Европой). А поскольку все названные товарищи были европейски образованы, знали по нескольку языков, учились у немецких профессоров и проч., то и сопоставляли они Россию с Западом с помощью той терминологии, которую в этих университетах усвоили. И сравнивали, естественно, в том отношении, в каком сама Европа себя с кем–либо сравнивала.

Например, есть в европейской философии противоположности субъективного и объективного, разума и эмоций, знания и веры. Сама Европа предписывает себя ориентацию на объективное познание с помощью разума. Русские "искатели самобытности" тут же объявляют, что оставшиеся бесхозными вера, субъективность и эмоции — принадлежат России. Причем, они принадлежат давно, и они лучше, чем знание, разум и объективность. Вот и весь фокус. Никто из них даже и не задумался над тем, что прилагают к России европейский метр, вместо того, чтобы, наоборот, попытаться Европу измерить российским аршином. А для этого, нужно породить сам "аршин", то есть собственную систему категорий, выросшую из осмысления собственного бытия. А это и есть работа настоящих философов, которой наши "философы" как раз и пренебрегли. Гораздо легче взять уже готовое какое-нибудь западное учение и по принципу "баба Яга против" объявить своим все, что сам Запад оставил на столе недоеденным. Но теперь уже объедки объявляются настоящим блюдом, а все западная пища — напротив — помоями. Короче, все с противоположным знаком! Вы, дескать, говорите, что эмоции — это пена на поверхности океана познания, а мы, русские, говорим, что эмоции — это океан, на котором знания — это пена! Кто прав — неизвестно, скорее всего, "истина посередине", скорее всего, "правы и те, и те", и "надо друг друга дополнять". Но зато, как минимум, выглядит все очень внушительно. Дескать, вот есть западная философия — у нее одна точка зрения, а вот есть русская — у нее другая. Они, как минимум, "равновелики", они "дополняют друг друга", "видят две стороны одной истины". Ай, Моська, знать она сильна!

Как-то несколько лет назад, в одном гуманитарном журнале, мне попалась статья "величайшего современного африканского философа". Имя его я даже не потрудился запомнить (кажется, Сенгор), почему, будет ясно ниже. В предисловии говорилось, что философ этот представляет из себя "голос Африки", которая раньше была "угнетаема колониализмом". А теперь, дескать, благодаря таким людям, как этот, "все стали понимать, что Африка — целый континент, континент со своей культурой", что она самобытна, что "самобытность надо беречь", что это "иной мир", "альтернативный Западу", и проч., за эти вот взгляды африканцы безумно любят своего первого великого философа. Что же я увидел в статье? Естественно, пассажи типа, "в отличие от белых негры не рациональны, а эмоциональны",… "они не такие объективные, как белые, но зато они очень субъективны, что тоже очень важно". В неграх, в отличие от белых, "развита интуиция"… Если "белые материальны, прагматичны, то африканец очень духовен, его мир полон духов…", что "белые и негры друг друга дополняют". И прочее. Такое ощущение, что я читал книгу Бердяева "Русская идея". Только замени "негров" на "русских" и все. Абыдно, слушай, да?! Так, что же, негр от русского не отличается? Отличается. Мы все знаем это абсолютно точно. Но дело как раз в том, что самобытность, как России, так и Африки, исчезает именно потому, что эти сенгоры и бердяевы, все эти "славянофилы" и "негрофилы" вместо того, чтобы действительно выражать самобытность самобытно, используют чуждую этим самобытностям европейскую категориальную сетку, в которой для всех не-европейцев заготовлено общее прокрустово ложе. Для европейца, действительно, все русские, негры, турки и прочие — на одно лицо (эмоциональны, с большой душой, неразумны и проч.). А то, что именно так же выходит и у славянофилов с негрофилами — говорит только об одном: сами они типичные европейцы, которые решили противопоставить себя Западу внутри западно-европейского мышления и с его же помощью.

Но чему ты себя противопоставляешь — от того ты и зависишь, ты несамостоятелен, ты не есть без этого противопоставления, отбери у тебя язык, на котором ты противоречишь, и ты вообще останешься нем, перестанешь существовать.

Поэтому, вопреки возникшей в постсоветском духовном пространстве ностальгической моде на "русские идеи", вопреки восторженным экстазам по поводу "великой русской философии" и ее духовности, вопреки трепетному придыханию, с которым произносятся имена Бердяева, Лосского, Булгакова и проч., нужно твердо сказать: тот приступ русского мышления, тот урок был в целом неудачен, он был неадекватен русскому[1] бытию, он не возвеличил, а маргинализировал и "африканизировал" Россию, он добился прямо противоположных результатов, чем те, которых пытался достичь (вместо выражения самобытности — ее затемнил и извратил, вместо обоснования самостоятельности — делал зависимым от противопоставления Западу), что все достижения этого урока чисто отрицательные (мы теперь знаем, как не надо мыслить), что все популярные в интеллектуальных кругах идеи, имеющие корни в так называемой "русской философии", должны быть подвергнуты ревизии.

 

***

 

Одной из таких идей, стержневой идеей, является идея о чуждости материалистическому Западу всей гуманитарной проблематики.

Когда говорят, что "Запад объективен, а не субъективен", то забывают или не знают, что слово субъект было создано Декартом и теории субъективности прорабатывались затем Спинозой, Лейбницем, Кантом, Фихте, Шеллингом, Гегелем, Ницше. И все это представляет единую традицию, в том числе и Ницше, не смотря, а скорее даже благодаря переворачиванию и радикализации проблематики Декарта.

Когда говорят, что "Запад рационален, а не эмоционален", то забывают или не знают, что все "психологии" и "теории души" были проработаны уже у Аристотеля. Что теория аффектов была проработана у Спинозы, теория эмоций в английской философии, что все "новаторство" Фрейда, Юнга и весь расцвет психологической проблематики в XX веке — это прежде всего западное явление!

Когда ищут "призвание России и русскую идею" тоже в конце концов, забывают или не знают, что концепция "призвания" была рождена в протестантской теологии Лютера, конститутивной для Запада, если верить Веберу, а слово "идея" искусственное слово — выдуманное Платоном, одним из отцов-основателей всего западно-европейского мира. Об этом надлежит вспоминать всякий раз, когда кто-то ругает Запад за его "материализм", а Россию называет "идеократической цивилизацией". Да, слово "материя" тоже западное, но это не отменяет того, что а идеализм — это вообще сущность Запада.

Когда Запад ругают за антигуманизм, то забывают или не знают, что слово было создано в древнем Риме, возродилось в эпоху Возрождения и с тех пор неустанно наполнялось новыми смыслами, вплоть до марксистской и экзистенциалистской интерпретации гуманизма.

Господство Запада (и Америки, как квинтэссенции Запада) над планетой имеет исключительно духовные, гуманитарные основания.

Все разговоры о том, что Запад господствует благодаря экономической мощи, что соблазняет всех иных потребительской изобильной материальной жизнью основаны на желании польстить себе и не соответствуют историческим фактам. Вплоть до XVIII века Восток в целом был богаче Запада. Именно здесь по преданию находился библейский рай, именно здесь правили могущественные цари, фараоны и императоры. Именно восточный дворец был синонимом роскоши и разврата, именно восточный рынок был синонимом "рыночной экономики", именно здесь пролегали великие шелковые и иные торговые пути. Как греки были нищими в сравнении с Персией, так и позже Европа крестовых походов была нищей в сравнении с Османской империей, Индией, Китаем.

Мнение о том, что величие Запада основано на военной силе так же легко опровергается историческими данными. Восток был зачастую сильнее Запада и Запад не захватывался и не разорялся Востоком только потому, что в нем видели дикую нищую пустыню, в отличие от обильного и солнечного Востока. Во всяком случае, войны велись постоянно и с переменным успехом, о каком-то постоянном превосходстве, раз и навсегда захваченной инициативе говорить не приходится. И так вплоть до XVI–XVII века, века колонизации.

А вот о духовном лидерстве Запада, как раз можно говорить с момента его рождения, в Греции, и с "возрождения" в Европе. Именно дух обеспечил Греции победу над Персией. Именно греческих дух вел Александра Македонского и через него был распространен на всю "ойкумену". Именно греческая ученость была образцом для римлян. Именно наследниками эллинистического мира и Рима видела себя Византия. Именно от греков набирались мудрости и арабы, через которых потом Европа заново познакомилась со своими же истоками после Крестовых походов.

Именно на основе возрождения прежней Греко-римской философии стали возможны научные открытия Нового времени, успехи в технике, научно- техническая революция, вслед за ней военное и экономическое господство над всем миром, продолжающиеся и по сей день.

Всякий, кто говорит о "бездуховности Запада", извращает дело с точностью до наоборот, и так будет всегда заблуждаться насчет своих возможностей, будет не в состоянии будет не поставить проблему Запада и России, ни решить ее.

То, что Запад всегда заботился в первую очередь о духе, показывает нам со всей очевидностью, например, различная судьба Червонной и Великой Руси. А. Невский, как известно, предпочел мир с Востоком и войну с Западом, а Даниил Галицкий, соблазнившись королевской короной и помощью в борьбе с татарами со стороны Папы, выбрал союз с Западом. Вместо помощи в Галицию пришли католические миссионеры, иезуиты, тевтонцы, ксендзы и проч. начавшие не с захвата материальных ценностей, а с уничтожения православного духа. А духовный слом, в свою очередь, привел и к потере политического суверенитета и к невиданной экономической эксплуатации. Всякому епископу или боярину, переходившему в католичество, сулились дворянские привилегии и экономические блага — имения. Запад отдавал материальное, чтобы получить себе душу. Наоборот, Орда, подобно дикарям, соблазнялась бисером. Ей не было дела до православной церкви, истории, культуры, языка русских и даже до политической власти. Важны были материальные подношения и внешняя лояльность. Восток, наоборот, за материальное готов был закрывать глаза на духовное. Если на Руси 300 лет взращивался "комплекс превосходства" по отношению к угнетателям-чуркам, то в Галиции все это время жили с ощущением того, что тут находится окраина (Украина) Европы. От того-то мы потом восстановили и политический суверенитет, и экономическую мощь, и на несколько столетий вперед поставили себя как величайшее государство мира, несколько раз били объединенные силы всей Европы, идущей на нас, а русские, ставшие так называемыми "украинцами", остались со сломленной душой, чужими среди своих, своими среди чужих и до сих пор они являются янычарами Запада, воюющими против своих же братьев. Вот как выгодны инвестиции в дух, которые сделал Ватикан! Уже более, чем полтысячи лет нет Орды, а незаметное иго для малороссов все еще длится. Не внешнее, а внутреннее насилие оказалось страшнее.

На Россию иго подействовало как вавилонское пленение на Израиль, она вышла из него верной традициям, закаленной, мобилизованной, с четким ощущением своей самости, так, что Иван Грозный на предложение "давай жить как Европе" от А. Курбского ответил: "Россия не есть Европа, Россия есть Израиль!". Это означало признание гораздо более высокого статуса: мы, подобно Израилю — есть избранный народ, а не какая-то там окраина Европы! Долгое время нашей миссией было несение единственного истинного православного христианства. Но не политический суверенитет нуждается в "обоснованиях, идеологии и миссии", а миссия только и способна дать суверенитет! Во всех войнах с Европой, которые начинала всегда она, и в которых мы всегда побеждали, мы бились не за суверенитет, а за спасение души, и за страну, которая удерживает мир от падения в ад (даже в последнюю войну это было так, так как существование СССР было светом надежды всему "трудовому человечеству").

Однако, как бы не были велики наши военные победы, суверенитет, который держится силой оружия, — недостаточен и является только предпосылкой подлинного духовного суверенитета. Гарантированно суверенен только тот народ, чей суверенитет никто не только не может, но и не хочет колебать. А это возможно только тогда, когда народ обладает ценностью в глазах других народов, когда он уникален, незаменим и неповторим, когда он несет миссию нужную всем другим народам. Нам говорят, что "Россия строит демократию". Зачем? Чтобы быть еще одним 125-м демократическим государством?

В мире есть одно государство, которое не просто недемократично, а руководимо человеком с абсолютной властью. Но его никто не причисляет к "оси зла". Это государство не обладает экономикой, не обладает природными ресурсами, не имеет армии, не имеет атомной бомбы, но, его никто не хочет завоевывать. Более того, когда умирает его глава, лидеры всех стран приезжают на похороны. Речь о Ватикане. Суверенитет его держится только на том, что это центр католичества, мировой религии. Точно так же Вашингтон является "Ватиканом демократической религии" и он решает, что является демократией, а что ересью, и всякий, кто принял этот дискурс, кто принял эти правила игры уже не суверенен, он может быть сколь угодно демократичным, но если Вашингтону что-то не понравится, то еретик будет вынужден "идти в Каноссу".

Когда-то "Меккой и Ватиканом мирового коммунизма" была Москва, и мы решали, кто коммунист, а кто ренегат и ревизионист. Сейчас мы играем по чужим правилам, и значит — мы не суверены. Суверенитет — это духовный суверенитет. Такой суверенитет лучше всякой армии, атомной бомбы и экономики. Все разговоры, что атомное оружие есть гарантия суверенитета, ничего не стоят.

Если в стране правит элита, хранящая деньги на Западе, то она никогда и не подумает воспользоваться оружием для удара по Западу, где лежат ее деньги, в целях сохранения суверенитета. А значит, если элита духовно в другом месте и духовно порабощена, любое оружие в ее руках — бесполезно, его все равно что нет. В конечном итоге, всякий суверенитет — духовный. Никогда ни одна страна не исчезнет, если в мире все не будут представлять мира без этой страны, если не только она сама, но и весь мир заинтересован в том, чтобы она была, потому что она несет духовный свет миру.

Очень примечательно, что каждый раз после военной победы над Западом Россия как бы расслаблялась, запутывалась и проигрывала духовную борьбу, что оборачивалось неисчислимыми бедами для нее.

Так, Петр Великий, хоть и победил шведов, которые главенствовали над всей Европой, сам признавал духовное лидерство Европы. Он понизил, упразднил патриаршество, поразил в правах Православную церковь, которая была сердцем и организатором борьбы с игом, вела миссионеров на восток и расширяла пределы России, которая дала миссию Московскому царству, явившись организатором ополчения против вдвое превосходивших силы России панской Польши, которая поставила на престол самих Романовых.. за это многие славянофилы ненавидят Петра и повторяют вслед за современниками, что он Антихрист.

Однако нельзя видеть в Петре просто жалкого подражателя Западу, какого-нибудь саакашвили или ющенку тех времен. Если для последних счастье быть последними в Европе, то проект Петра состоял в том, чтобы стать в Европе первым. Россия и Санкт-Петербург должны были не просто победить Запад, а стать центром западного мира и центром Европы вообще! Подобно тому, как Патриарх Никон в порыве реализации идеи "России-Израиля" всерьез создавал под Москвой Палестину (Иорданом, Голгофой, Сионом, Вифлеемом, новым Иерусалимом, Назаретом и проч.) Петр Великий хотел создать в России новую столицу, которая была бы большей Европой, чем Европа. Речь шла о том, чтобы победить Запад его же оружием, духом, идеями, Просвещением. Именно поэтому Петр начинает перекачку мозгов, переписывается с главным философом того времени Лейбницем, делает ставку на флот, как основу тогдашнего могущества. Не случайно Татищев потом подсказал Страленбергу (благодаря которому мы до сих пор делим части света так, а не иначе), что граница Европы и Азии проходит по Уралу: Санкт-Петербург оказывается как раз центром, столицей Европы!

О духовном лидерстве России мечтает Ломоносов, который говорит о "собственных Платонах и быстрых разумом Невтонах"…. Даже дворянство было освобождено Екатериной от службы только для того, чтобы в обществе появился огромный слой людей, каждодневной обязанностью которого будет производство духовных ценностей (искусства, философии, науки…). Не получилось… Проект Петра утонул в подражательстве и низкопоклонстве перед Европой. Возникло как бы две России. Одна, народная, все еще была православной. Другая, Россия дворянская была европейской. Постепенно она даже перешла на другой язык. У нас могли быть лучшие в мире балерины, но не мы создали балет, у нас могли быть отличные художники, но не мы создали живопись. Да что там виды искусств, мы не создали даже стилей! У нас могли быть шедевры романтизма и классицизма, но не мы создали романтизм или классицизм, как стили. Россия не породила ни одного философа уровня Платона и не одного ученого уровня Ньютона, вопреки пророчествам Ломоносова. Наверное, это и невозможно: было вообще. Грубо говоря: ты можешь проигрывать в футбол, ты можешь всех выигрывать в футбол, но в обоих случаях ты играешь в футбол, и все это раскручивает Англию, которая футбол породила. И так во всем.

Все победы России, прежде всего военные победы, делались народом на основе прежней православной миссии, воевали за спасение души, а не за свободу! Ушаков уже канонизирован, Суворов обязательно будет канонизирован на ближайшем Соборе. Кутузов приказывал обносить иконой Божьей Матери войска перед любой битвой. Поход Наполеона привел нашу про-европейскую элиту в смятение: она не могла понять, как Европа может вообще напасть на нас, и эта элита была лишена воли к сопротивлению. И опять дело решил православный народ. После победы над объединенной Европой (а у Наполеона служили все) никто не задался вопросом: как это вообще было возможно? Каким духом? Наоборот, стали учиться у побежденных, наоборот, с новой силой захлестнули страну волны западомании: декабристы, Герцен, разночинцы, либеральная и социалистическая интеллигенция…

Даже когда императоры опомнились от просвещенческого масонского дурмана (что было в моде и порядке вещей при дворе Елизаветы, Екатерины, Павла, Александра) и стали уделять внимание "православию и народности", вспомнили про священный Царьград, когда часть элиты России (православные святители, религиозные публицисты, консервативно настроенные писатели, философы-славянофилы) начали робкие попытки поиска собственных духовных оснований, это было сделано, как показано в самом начале очерка, уже в западных формах и терминах, то есть заведомо бесперспективно. Все это уже заранее на Западе, а значит и нашими западниками, было маркировано и заклеймено как реакция, средневековое мракобесие.

Запад всегда знал, что язык, логос, не такая безобидная вещь, как кажется. Когда, в эпоху Просвещения, на основе определения сущности человека как свободы, сложилась новая концепция истории, тогда либерализм изначально получил в этой концепции привилегированное место. Либерал — тот, кто всегда и во всем исходит из сущности человека. А она, свобода, свободная сущность требует освобождения от традиционных оков, от всего старого и преднайденного. Естественно, это не могло привести ни к чему, кроме как к эскалации свободы. Каждый следующий объявлял себя более свободным и прогрессивным, чем предыдущий, а каждый предыдущий с точки зрения нового, объявлялся реакционным и консервативным.

Когда либералы "загнали клячу истории" насмерть, что выразилось в перманентном смертоубийстве миллионов людей, сопровождавших первые буржуазные революций в Европе, они потеряли популярность у народа и симпатии вернулись к тем, кто называл себя консерваторами. Но консерватизм означал всего лишь, что изменения должны совершаться медленно, с общего согласия, не за счет разрушения старого, а за счет плавной эволюции и т.п. Принципиально же сама схема истории и взгляд на сущность человека не претерпели изменений. Консерваторы согласились с тем местом, которое им определили либералы, правда, теперь это место оценивалось не как однозначно негативное, но как нужное и имеющее свою функцию. Легко увидеть, что приоритет в этой схеме все равно остается за либералами. Именно они, быстро ли, медленно ли творят историю. Именно они являются источником социальных инноваций, которые потом уже, в свою очередь, позже консерваторы консервируют, сохраняют. Вот уже 200 лет считается нормальным, когда в молодости человек является либералом и революционером, а к старости — консерватором. Подлинная трагедия консерватизма состоит в том, что он согласился с этой, по сути дела, либеральной моделью. Консерватизм согласился с тем, что свобода признается "самой существенной сущностью человека", согласился с тем, что история есть прогресс свободы и эмансипации, согласился с тем, что вперед историю движут всевозможные революционеры, со своим скромным местом тормоза или якоря в движущемся механизме истории. А что? Тормоз не менее важен, чем газ….

Но не пришла ли пора переосмыслить эту концепцию трехсотлетней давности? Не пришла ли пора иначе взглянуть на сущность человека, на движение истории? Не пришла ли пора консерватизму отказаться от своего имени, от своей клички, данной врагами-либералами, и породить себе имя из себя самого в соответствии со своей настоящей сущностью, которая вовсе не состоит в том, чтобы стремиться "оставить все, как есть" и "сохранять старое и традиционное"?

В "Лекциях по философии истории" Гегель говорит, что есть большая разница между тем, знают ли люди о том, что они свободны или нет.

Прогресс свободы — это теперь объявленная суть истории, но история движется быстрее, когда сами люди, творящие историю, знают о том, что они свободны и сознательно и необходимо делают то, что раньше было лишь случайностью. Свобода теперь проявляется как необходимость, как то, без чего нельзя обойтись, как то, что сознательно хотят и волят, а не то, что бывало лишь от случая к случаю. С этого момента, когда появляется либерализм как умонастроение и сознательная политика, история приобретает совершенно другой ход. Разрывы истории становятся правилом, все только и стремятся их совершить и углубить.

Эта "перманентная революция" "загоняет клячу истории", потому что смена новаций и их производство интеллектуальной элитой идет быстрее, чем народы успевают уследить. Опоздавшие опаздывают навсегда, превращаются в тормоз, а революционеры вынуждены прибегать к массовому информированию о происходящем (Просвещению), либо насилию, подтягивающему идущих не в ногу, либо уничтожающим их. Соответственно, большинство не справляется с темпом культурной элиты, либо не хочет умирать, они выдают сознательное сопротивление, ре-акцию, а потому так и называются реакционерами или контр-революционерами.

Естественно, что авангардом авангарда является молодежь, поскольку это единственная страта в обществе, которую ничего не держит в прошлом, которой действительно нечего терять. Молодежь энергична, склонна к экспериментам, в том числе и над собой. Но в то же время молодежь легко обманывается, ей легко внушить нечто старое под видом нового, просто потому, что она не отличает нового от "хорошо забытого старого". Старики, часто оказываются прогрессивнее молодых, потому что настаивают на действительно новом, в отличие от юного поколения, которое бунтует против отцов, поднимая на щит ценности дедов, сами не зная того.

Но, с другой стороны, и этот механизм разумен, так как новое, которому следовали отцы, может оказаться так же не освобождающим, тупиковым вариантом. В этом случае, дети, следующие ценностям дедов, оказываются "реставраторами будущего", то есть они переносятся в точку выбора, на тот перекресток, где был совершен неверный выбор и делают новый выбор, реализуют нереализованную возможность истории, которая осталась "под паром", про запас. Вот в таких танцах, два шага вперед, один назад и движется история, конкретные решения которой определяются текущим соотношением сил между либералами и консерваторами.

Идейная борьба разворачивалась между "консерваторами" (феодальные порядки, церковь, национальное государство, деревня, семья, ступенчатая избирательная система и проч.) и "либералами" (наука и техника, промышленность, город, свобода слова, институты гражданского общества, равные избирательные права всем видам меньшинств, предпринимательство без границ). Мы можем вспомнить либеральные периоды буржуазных революций и периоды реставраций. Так, после кровавейшей французской революции мировая мысль обогатилась творениями первых сознательных консерваторов Э. Берка и Ж. Де Местра. Колебания от консерватизма к либерализму были таковы, что было непонятно, приживется ли вообще концепция истории как "прогресса свободы".

В XIX веке либерализм победил окончательно, и стало всем ясно, что уход всяких церквей, вечных ценностей, деревенского сознания, сословий с их предрассудками и проч. это вопрос времени.

 

***

 

Но!!! Начиная с середины XIX века, классический либерализм и сам начинает переживать кризис. Да, конечно, молодежь и интеллигенция стремились быть "прогрессивными" и "современными" в плане политических свобод и разного рода эмансипаций, но гораздо моднее и современнее было быть… социалистом или коммунистом. Весь мир видел успехи капитализма, весь мир видел успехи науки и промышленности, весь мир понимал, что прогресс неумолим и весь мир стал понимать, что и этот капитализм так же уйдет, как ушел мир, который был до капитализма. Тот, кто первым покажет, что это будет за мир, кто нарисует призрак будущего, кто заполнит вакантное место могильщика капитализма, тот обречен на великую любовь всех прогрессивных людей.

И Маркс прекрасно составил свой "Манифест". Он спекулировал на том, что только что видели все вокруг — как буржуазия расправилась с феодализмом. И он показывал, что абсолютно та же судьба ждет буржуазию. Пролетариат не придумывает ничего нового, он просто продолжает дело, начатое буржуазией, и уже скоро без нее. То, что пролетариат берет у буржуазии пример во всем, сквозит в каждой строчке "Манифеста".

Интеллигенция, писатели, поэты, журналисты живописали ужасы рабочей жизни, все крупные писатели поднялись тогда на живописаниях "Униженных и оскорбленных" Это был рецепт успеха у публики, что у нас, что в Европе, что в Америке. Не проходило и десятилетия, чтобы в Европе не вспыхнула очередная революция или коммуна. XX век просто взорвал ситуацию, передовой класс выходил на арену. Миром заправляли разные Интернационалы, Коминтерны и профсоюзы. Революция случилась в России, не потому что это было "самое слабое звено капитализма", как утверждал Ленин, а потому что Россия была самой консервативной и тем самым самой провинциальной с точки зрения либерализма страной. Эффект провинциализма знаком каждому. Если вы приедете в провинциальный город, то увидите, что местные модницы одеваются моднее (но безвкуснее), чем столичные дамы. Вкус - критичен, а мода догматична. Услышав, что в Европе в моде Маркс, наша интеллигенция, не имеющая философского вкуса, чтобы не отстать от моды, сделала из марксизма икону. Тем, самым из провинции она превратилась в авангард мирового прогресса, стала "святее Папы Римского". Вообще 1910–20-е годы — для всего мира это власть левого прогрессистского бурного, ревущего, отмороженного, как сказали бы сейчас, поколения. Регтайм, революция, секс, кокаин, Маркс, стихи, кино, живопись, кабаре, — вот он "Серебряный век", что в Париже, что в Москве, что в Берлине, что в Нью-Орлеане.

В мире царствует модерн и авангард, пишутся "Манифесты" и рождаются "измы", но самыми авангардными были русские авангардисты, которые дорвались до практики (никогда консерватизм не может законсервировать ситуацию навсегда, чем дольше он ее держит, тем сильнее прорыв). Либералы расшатали трон, но не успели воспользоваться плодами своей победы, для массы они уже стали консерваторами и контрреволюционерами, революция должна быть перманентной. Та же волна грозила Европе, но революция напугала Европу.

Сначала Первая мировая с ее обострением национализма (а, значит, консерватизма) чуть приглушила тему, но не надолго. Революция в России, путчи в Европе, в странах Восточной Европы, в Китае…, подъем борьбы с колониализмом. Имя Маркса на всех прогрессивных флагах. Джин выпущен из бутылки.

Торжество социализма либералам удается сдерживать лишь противопоставляя коммунизму не собственные неконкурентоспособные либеральные идеи, а идеи тех, с кем недавно боролись, идеи консерваторов. Это идеи Бога, расы, государства, семьи, собственности. Идеи почвы…

Кто живет не по законам государства, а как в доисторические времена - по законам племени. И ставит свое племя выше всех других, уничтожая свободу и государство, и весь быт других народов. Угадайте с трех раз, как его зовут? Да именно они черные с длинными носами стоят за левыми движениями (Маркс- еврей), именно они за сексуальную распущенность (Фрейд — еврей), именно они заменили инженерную науку математическими фикциями (Эйнштейн — еврей). Они правят мировыми деньгами и мировой экономикой, они главные эксплуататоры (Ротшильд — еврей). А сколько их в искусстве, особенно в этом авангардном, развратном, не имеющем отношения к жизни? Сколько их в политике, а мы видим как евреи, взяв власть, устраивают геноцид народа на примере России? Сколько их в мировой прессе, чтобы туманить мозги народам?

Так вопрошали новые фюреры. В то же время либералы рассчитывали: консерваторы должны только очистить народные головы от красной заразы, а уж потом наш старый добрый либерализм возьмет свой реванш. И буржуазия повсеместно поддерживала фашистов против коммунистов. Либералы не смели показывать головы, они полностью отдали борьбу с прогрессом и глобализацией (то есть коммунизмом) на откуп традиционным консерваторам. В Англии вместо партий XIX века — консерваторов и либералов, возникли две партии, соответствующие новым реалиям — консерваторы и лейбористы (социалисты). В Германии и Италии консерватизм как реакция на глобализацию и коммунизм выплеснулся в фашизм, такая же волна стала подниматься и в США. Лидер американских правых Хью Ланг, который должен был победить Рузвельта по опросам, был таинственно убит. Но Рузвельт и его советник Кейнс, стали тем ни менее воплощать его программу. Их экономическая политика мало чем отличалась от национал-социалистической. Никакого рынка. Планы и диктат для предприятий, регулирование цен, огромные бюджетные расходы, общественные работы в военной форме за бесплатную еду для миллионов. Все это надо напомнить, так как сказки о вечно сытом и благополучном, защищающем права человека Западе, который уже триста лет, дескать, идет по магистральной дороге цивилизаций, внедрены в головы российской элиты очень прочно.

Консервативная и фашистская, антилиберальная волна породила много мыслителей, которые претендовали на то, чтобы быть ее выразителями. Как ни странно, в основном они были гегельянцами. Джентиле в фашистской Италии, Кронер, Боймлер, Крик, Йенш, К. Шмитт в Германии. Как могло такое случиться? Ведь Гегель приветствовал Наполеона как "воплощение мирового духа", и, вопреки всем сказкам о том, что он в старости, дескать, продался консервативной прусской монархии, до конца жизни оставался либералом (даже навещал специально наполеоновского генерала, чтобы пожать ему руку).

Все дело в том, что на самом деле философия Гегеля прекрасно помогает совместить либеральное мировоззрение на историю и ценности консерватизма. Бог свободен, значит — истинный либерал должен верить в Бога. Государство возникло как свобода одного, развивалось далее как свобода некоторых (Греция, Рим) и пришло к тому, что служит защите прав и свободы всех. Значит, истинный либерал должен быть государственником. Собственность есть проявление свободной воли и власти человека как свободного существа над вещью природы, собственность делает свободным. Значит, истинный либерал должен быть за собственность, против всяких коммунизмов. И так далее. Это не софистика, это последовательный либерализм, но в отличие от другого последовательного либерализма — коммунизма, он ведет не в дурную бесконечность постоянных подростковых эмансипаций, уничтожений всего старого, предшествующего, не в гонку за модой и любым новым, а понимает, что вся предшествующая история тоже происходит из свободы! Коль мы либералы, то мы должны понимать, что ничему в истории неоткуда взяться кроме как от свободы, а значит воевать с историей — это воевать со свободой, воевать с собой.

Россия впала в депрессию раньше, чем все остальные страны. Эта депрессия должны была неминуемо наступить везде, где к власти стало приходить "отмороженное поколение", "загоняющее клячу истории", левацкое поколение. Россия вступила в этот период раньше других, но она же и раньше стала из него выходить. Причем, методами, которые неминуемо должны были быть антилевацкими.

Троцкий, признанный мировой вождь "поколения бурных 20-х", недаром назвал свою книгу о Сталине "Преданная революция" Он видел в Сталине реставратора царской России, национального провинциала, а значит империалиста, в прошлом семинариста, а значит скрытого клерикала. Чем для Сталина были репрессии 1930-х? Уничтожением "старой гвардии", уничтожением всех, кто ходил в кожаных куртках и, нанюхавшись кокаина, стрелял из маузера контру без суда и следствия. Кстати, Сталин восстановил суды и следствия, и даже сделал их показательными, в отличие от революционных времен, когда "в расход" пускали всех буржуев, попов и кулаков, только за внешний вид. В 1930-х была восстановлено элементарное следствие и делопроизводство, террор, в сравнении с революционным, уменьшился примерно в 100 раз. Это явно консервативная и реакционная политика.

В то же время в СССР воплотились в жизнь самые светлые мечты либералов — всеобщее избирательное право, равенство полов, отсутствие препятствий для социальной мобильности (любой независимо от сословия и происхождения мог стать "всем"), отсутствие давления на образование и жизнь феодальных институтов типа Церкви. В короткое время 80 миллионов безграмотных крестьян было обучено грамоте, это ли не триумф Просвещения? Московское метро и высотки описывали как чудеса света, великие стройки по тем временам, самые современные, вызывали ощущение сбывшегося фантастического будущего. Рост промышленного производства по своим темпам до сих пор не превзойден ни одной страной мира. Это к вопросу о "неэффективности экономики социализма" — тезису, который успешно внедрен в мозги большинства на Земле и, прежде всего, в стране, где эта эффективность была продемонстрирована. После войны восхищались японскими чудом, сейчас китайским, но всех чудеснее было первое чудо — русское[2] (с которого японцы и китайцы, кстати, все и срисовали). Такие темпы — явно левацкое и прогрессистское явление. Недаром критик Сталина Волкогонов считал, что, уничтожив Троцкого, Сталин полностью воплотил все его мечты. Итак, Сталин одновременно — и левак, и реакционер, и либерал….

Может, это историческое недоразумение, но для мировой элиты, во всяком случае, все, что происходило в СССР, было продолжением левого сценария. И интеллигенция винила свои правительства за то, что оно испугались и развернули историю обратно, в консерватизм и фашизм. Надо было, по мнению "прогрессивной общественности", как СССР, не боясь трудностей и жертв, идти вперед!

В 1930-е годы весь капиталистический мир впадает в депрессию. Выстраиваются огромные очереди безработных, стреляются банкиры, свирепствует туберкулез… А в это время приезжающие из СССР в США туристы смотрят на капиталистический мир свысока: "Какой-то дооктябрьский Елец аль Конотоп!", "Одноэтажная Америка".

Наоборот, те, кто побывал в России или хорошо был знаком с тем, что там происходило, рассказывали удивительные вещи. Г. Уэллс, и Б Шоу, Р. Ролан, и А. Барбюс, Л Арагон, и Т Драйзер, Э Хемингуэй и Л Фейхтвангер, Р.Тагор и Д Неру — все эти самые модные, самые "продвинутые" деятели тогдашней элиты побывали в СССР и написали эссе и книги полные непомерного восхищения, иногда открытого, иногда скрываемого.

Если с середины XIX века либерализм был в кризисе, так сказать теоретически, то есть коммунизм и социализм были просто модными идеями, с позиций которых интеллигенция обличала все и вся, то с 30-ых годов ситуация резко изменилась. Коммунизм, как казалось, на практике доказывал свое огромное превосходство. Идеал обрел плоть. Различные страны сотрясали забастовки на тему "Хотим как в Советах!". Интеллигенция бредила всем русским, недаром НКВД так легко вербовал самые высшие чины и самых лучших ученых — на идейной почве! История с "кембриджской четверкой" была бы невозможна без коммунистической пропитки передовой западной интеллигенции.

Ситуация усугубилась после победы СССР над Германией. С точки зрения "мировой прогрессивной общественности", во Второй Мировой войне столкнулись две силы: одна воплощала все модное и прогрессивное, что тогда было, а именно, коммунизм, вторая — все самое реакционное, антиглобалистское, националистическое до расизма, феодальное и отсталое — фашизм. Настал момент истины для всех, кто так и не решил, с кем ему быть. Соответственно, победа в этой войне СССР означала принципиальное торжество прогресса, свободы, науки, техники, равенства людей, скорую смерть сословий, эксплуатации, колониализма, мракобесия и проч. Когда СССР победил (а победил именно СССР, тогда в этом не сомневались), "всему прогрессивному человечеству" стало понятно, на чьей стороне правда истории, на чьей стороне будущее. Дальнейшие успехи Сталина только подтверждали это мнение. Европа восстанавливается при помощи США и огромных вливаний (план Маршалла). Медленно. У нас уже во всю снижают цены, а Англия на несколько лет позже СССР отменила карточки! Кто–то еще говорит про "экономическую неэффективность социализма"? Человек, имеющий телевизор, считается в послевоенной Европе богачом. Везде огромные очереди, мусор, нищета, гиперинфляция, дорогое образование и медицина. (Это всего лишь полвека назад). А в СССР в это время и атомная бомба, и первый в мире атомоход, и первая в мире атомная станция, а чуть позже первый синхрофазотрон, и первый спутник, а потом и первый человек в космосе… Успехи СССР шокировали истеблишмент и вызывали восхищение у интеллигенции, "людей труда" и в развивающемся мире…

 

***

 

По сути дела, интерпретация Хайдеггером итогов войны, сделанная им в узком кругу в 1945 г. была "гласом в пустыне". Его единственного нисколько не обманул тот факт, что идеология в СССР называется коммунизмом. Он, как старый почвенник, ни на минуту никогда не мог считать никакой коммунизм реальностью, а, следовательно, и движущей силой победы. Если СССР победил, то это говорит только об одном: он был более изначален, более почвенен, более укоренен в сущности истории. Через русскую мистику, Византию, к Греции ведет нить русского:

 

"Субстанциальная сущность духа в теологически — философской спекуляции христианской церкви была продумана в [догмате] триединства Бога; для западной римской церкви основополагающим стал труд Августина "De trinitate"; в восточной церкви осуществилось другое развитие; так, в России, в русском (Russentum) получило распространение учение о священной Софии. Оно и сегодня все еще живет в русской мистике, принимая такие формы, которые нам трудно себе даже представить. Действие духа как всепроникающей силы просветления и мудрости (Софии) "магично". Сущность магического столь же темна, как и сущность пневматического… Поэтому отнюдь не будет преувеличением, если я скажу: то, что сегодня недальновидно и недостаточно продуманно рассматривают только как нечто "политическое", даже грубо — политическое и называют русским коммунизмом, пришло из духовного мира, о котором мы почти ничего не знаем, не говоря уже о том, что мы забываем подумать, в каком смысле даже грубый материализм, внешняя сторона коммунизма, есть не нечто материальное, но спиритуальное; мы не думаем о том, что он — некий духовный мир, и понять его, как и принять решение о его истинности или неистинности, можно только в духе и исходя из духа".

 

В самом деле, как можно не увидеть очевидное, что "материализм" с его ставкой на потребности, на эгоизм, с его отрицанием любого духовного порыва никак не может быть основанием для духа воинственности и победы? Как может материалист идти на смерть? То же самое касается и трудовых подвигов. Нормативы на заводах у нас были общие с мировыми нормативами, они не были ни завышены, ни занижены, они были рассчитаны по рациональной системе организации труда, по системе Тейлора и были завезены в 30-ые годы американскими инженерами. Но люди умудрялись выдавать по 10 — 15 — 150 норм в сутки! В старину про это говорили "Бог помогает", да и свидетели сравнивали энтузиазм "стахановского" труда с исступлением молитвы, в котором человек оказывается в другом измерении, где время течет медленнее и вмещает больше.

В подобное же состояние входит и идеализируемый православием воин-монах, каковыми являются многие русские святые. Этот так же необъяснимо с точки зрения "сознания", как движения каратиста, находящего в состоянии медитации во время боя, и, таким образом, из-за полной включенности в происходящее, он может более чем автоматически реагировать на мельчайшие изменения ситуации. Некоторые ошибочно считают, что автоматизм возникает от долгих тренировок, но на самом деле, ситуация каждый раз непредсказуема и нова, и автоматизм как автоматизм всегда бы "не попадал", мешал. Здесь мы имеем дело с совершенно другим подходом.

Все разговоры о рабском труде при социализме — противоречивы. Публицисты убили много времени и бумаги, чтобы доказать, что свободный капиталистический труд эффективнее рабского социалистического. А потом столько же времени и бумаги тратится на то, чтобы доказать, что успехи сталинского СССР основаны на рабском труде. Требовать, чтобы две мысли были согласны там, где нет ни одной, было бы с нашей стороны по отношению к этим господам чрезмерным.

Наши деды рассказывают о "духе мая 45-ого" как совершенно неповторимом феномене: энтузиазм, взаимопомощь, непривязанность к вещам (какая может быть привязанность к тому, в бренности чего за время войны пришлось убедиться, все десять раз приобретя и потеряв?). Казалось, что каждый стремится ежечасно совершать "подвиг", то есть превосхождение себя, собственной лени, усталости, потребностей, для этого используется любой повод, нужда или страдание ближнего, выдвигаемые руководством трудные задачи и проч. Воспроизведение победы над собой, над обстоятельствами, над внешним и внутренним врагом каждый момент жизни. Главное — стяжать и удержать дух победы. Внезапно открылось, что дух победы — это дух радости, а не напряжения. Внезапно открылось, что это дух благородства и прощения, а не дух мести (кстати, поэтому забылись и простились все репрессии, тяжесть коллективизации, индустриализации, как справедливо отмечали многие, народ абсолютно любил власть).

Сталин, единственный из руководства, как показали дальнейшие события, трезво оценивал ситуацию. Он довольно смело взялся за критику марксизма и материализма, с одной стороны, и начал оказывать всемерную поддержку Православию, с другой стороны. Троцкий перевернулся бы в гробу, узнав, что Сталин всерьез разрабатывал и осуществлял проект по задариванию православных патриархов с тем, чтобы они на Вселенском соборе, который должен был бы пройти в Москве, передали титул "Вселенского патриарха" от Константинопольского Патриарха — Московскому.

Самое главное — это новации в сфере экономики. Если экономика при капитализме — это наука выживания в условиях рынка (макроэкономика), то экономическая наука при социализме — это, по сути, наука управления корпорацией (микроэкономика). Сталин хотел превратить страну в корпорацию, где все граждане были бы акционерами, а правительство — менеджментом (партию предполагалось полностью устранить от власти).

Согласно аксиомам капитализма цель корпорации — это благо акционеров. Так и здесь, в сформулированном Сталиным "основном экономическом законе социализма", целью являлось "удовлетворение постоянно растущих материальных и культурных потребностей…на базе высшей техники". Или как бы сказали сейчас: "на базе хай–тек"! Понятно, почему в тяжелое время Сталин находил возможным тратить на образование до 15 процентов бюджета. Предполагалось, что мы станем ведущей хай-тек державой. Страна-корпорация работает, инвестирует прибыль в производство передовых средств производства, в первую очередь, то есть создает капитал, капитализируется, и только оставшееся потребляет (принцип, по которому живет каждый капиталист).

"Дивиденды акционеров" будут выдаваться не в денежной форме, а путем снижения платы за жилье, бесплатного обучения, бесплатной медицины, снижения цен на основные, а потом и вообще на все продукты, и, наконец, через снижение рабочего дня!!! Рабочий день должен был быть сокращен до 4 часов, чтобы не было безработицы, а свободное время — главное богатство человека (на Западе оно доступно только капиталисту, но у нас капиталистами в перспективе должны были стать все) — шло бы на научное, творческое, культурное и спортивное развитие нации.

Этим планам Сталина не суждено было сбыться, планы отстранения партии от власти и борьба вокруг трона, обострившаяся из-за понимания, что в скором времени кто-то должен стать наследником, привели к возне, инспирированию заговоров, "делу врачей", "борьбе с космополитизмом", в конечном итоге, возможно, сам Сталин также пал жертвой одной из интриг.

Были ли сталинские реформы правоконсервативными? Да. Были ли они ультралевыми — прогрессистскими? Безусловно. Были ли они капиталистическими? Очевидно. Были ли они социалистическими? Без всякого сомнения. Но что это, однако, все значит? Это значит, что понятия традиционной политологической и политэкономической науки промахиваются мимо цели, они не могут постичь феномен, а это значит, что традиционная наука должен быть подвергнута серьезнейшей ревизии, должна быть изменена в своих основаниях.

После смерти Сталина перед советской элитой встало несколько важнейших задач, для решения которых требовалось известное мужество и видение исторической перспективы.

1) Необходимо было удержать и укрепить роль мирового авангарда, а для этого противопоставить консервативной геополитике Запада привлекательную во всем мире идеологию. Конечно, хорошо, когда Черчилль говорит о "вечных интересах Британии", этим можно даже покорить сердца британцев, но не африканских негров, не китайских крестьян, не латиноамериканских гаучо и даже не рафинированных европейцев. На геополитике империи не строятся. Поэтому нам не подходит Черчилль и его логика "вечных интересов" (в отличие от Сталина, который принял, по его же словам, Россию с сохой, а оставил с атомной Бомбой, сам Черчилль принял Великобританию империей, а оставил мелким заштатным "демократическим государством"). Геополитика — путь к проигрышу, какие еще нужны примеры? Либерализм обращался к каждому человеку с идеей свободы, коммунизм обращался к каждому в мире с идеей свободы и справедливости. Это идеология коммунизма еще работала, но как "нельзя обманывать всех все время", так нельзя и говорить "истину" всем все время. Требовалась кардинальная реформа марксизма, это было ясно уже Сталину. Эта задача для философов. Для этого должна была быть допущена, как минимум, свобода философских дискуссий с привлечением зарубежного и, прежде всего, отечественного опыта мысли. В отличие от производства, где 99 процентов продукции должно соответствовать стандарту, и лишь — 1 процент отводится на брак, в творческой лаборатории, лишь 1 процент отводится под возможную великую идею, все остальное — руда. Мы победили в войне: надо было ответить, каким духом? И главное, каким духом возможны будущие победы, какая эпоха нас ждет?

2) Аналогичная задача для политологов, обществоведов и пропагандистов. Старые формы и методы пропаганды, действовавшие на безграмотное крестьянство и рабочий класс, уже явно отживали свое. На смену шло поколение грамотных людей, шел мощный средний класс. Так, например, возможно нужно было отказаться от понятия и от института партии, как принадлежащего старой науке и практике. Такие мысли были у Сталина еще до войны, существуют даже избирательные бюллетени для выборов на альтернативной основе. От них пришлось отказаться, так как партийная верхушка запугала Сталина потерей контроля. Уже в войну стало очевидно, что партия является пятым колесом в телеге, и она полностью была выключена из системы принятия решений. Институт традиционных комиссаров и политинформаторов также себя изжил, из-за чего его и отменили. Революционная агитация, реклама и пропаганда должны были быть заменены мягким пиаром, да и сама идеология должна была стать более глубокой, многомерной, изощренной, подходящей возросшим требованиям масс, которые уже перестали быть массами в строгом смысле слова.

3) Своя задача стояла и перед экономистами. Выше уже было сказано о том, что категории политэкономии в рамках старой парадигмы не понимают общество, которое возникло и вырвалось на передовые позиции в мире в СССР. Не понимать — не значит быть в недоумении и молчании, не понимать — гораздо чаще это значит подвергаться иллюзии полного понимания, на самом деле коряво и внешне перетолковывать происходящие в чуждых и неподходящих внешних терминах новое общество, не правое, не левое, не либеральное, не социалистическое, не консервативное нужно было осмыслить, категоризировать в новых понятиях, сознательно теперь уже использовать эти понятия как в политической практике, так и в экономическом хозяйственном менеджменте. Возможно, надо было отказаться от понятия стоимости и прибыли в денежных формах, отказаться от налогов всех видов, как категорий и институтов старой политэкономии, и вспомнить о категории "свободного времени" как мерила истинного богатства и мн. др. Намеки на это так же были в последних работах и действиях Сталина.

4) Перед гуманитарной интеллигенцией стояла задача творческая: нужен был новый стиль, новый образ жизни, новая поэзия, живопись, новая архитектура, новый театр, новое кино, новая музыка, новый промышленный и др. дизайн. Все это должно было и могло стать модным во всем мире. Сейчас это трудно себе представить, но в 50-х годах США вовсе не были законодателями мод в массовой культуре. Да, работал Голливуд, но советские картины были конкурентоспособны, был интерес к советской и русской литературе, поэзии, искусству, вообще всему русскому и советскому. Что касается музыки, то на мировом рынке звучали все языки и мелодии (и русская популярная музыка — особенно часто), никому в голову не приходило, что язык популярной музыки должен быть английским. До "Битлз", и в этом их заслуга и феномен, рынок шоу–бизнеса был ничей! Он, и вообще рынок массовой культуры, должен быть был захвачен. С новыми инструментами, мелодиями, ритмами. Нам трудно себе представить, что могло быть как–то иначе, чем было, но реально раскрутке поддается все на свете. Китайцы, а их миллиард, до сих пор предпочитают русские мелодии и русский язык в песнях — английскому. Кстати, китайский многомиллиардный рынок поп- музыки русские могут захватить и сейчас.

Одним словом, СССР должен был быть локомотивом истории, он должен был творить историю не по каким-то уже известным рецептам, а сам, поскольку все, что он делает, делалось бы впервые! Он должен был действовать, а все остальные идти в фарватере, подражать или реагировать. Этот вопрос о вредном подражательстве в науке уже поставил Капица в письмах к Сталину. Сталин его услышал, и реформы в науке действительно создали мощнейший, мирового уровня, технический задел. Впервые не мы, а нам стали подражать в атомной энергетике, в авиации, в космосе, в математике, в отдельных отраслях физики… Но то же самое должно было произойти в гуманитарных науках и искусстве!

Надо констатировать, что со всеми означенными задачами наша гуманитарная элита не справилась и даже не осознала как таковые. В нашей гуманитарной среде распространено вреднейшее убеждение, что "Запад механистичен, бездуховен, бесчеловечен…" и проч. На самом деле, главное оружие Запада — гуманитарное, мы выиграли гонку в технике, но проиграли в конце XX века в гуманитарных технологиях, мы проиграли гуманитарную войну. И проиграли ее именно потому, что не осознали вышеописанные проблемы и не решили их. Это, однако, не является только вопросом истории, задачи никуда не делись, их невозможно обойти, их, в любом случае, предстоит решать, если, конечно, Россия собирается быть.

То, что сделал Хрущев было прямо противоположным во всех отношениях. Самое главное — это его установка на борьбу с прошлым, со Сталиным и всем, что с ним связано, а не озабоченность будущим, Хрущев был реакционером в худшем смысле этого слова.

Хрущев был малообразованный, в отличие от Сталина, человек, сформировавшийся как политический деятель в Донбассе, где всегда были сильны троцкистские настроения. Он был откровенным материалистом, и реально заблуждался насчет роли материализма в победе и вообще в идеологии. Хрущев откровенно презирал дух, Церковь, философию, гуманитарную проблематику и все, что с ней связано. Поэтому он даже не ставил задачу быть в духовном авангарде мира, он поставил задачу "перегнать Америку по молоку и мясу". Сама постановка Америки как образца и ориентира, сама ставка на материальные потребности, на потребление, на "живот" была заранее проигрышна и, главное, резко снижала, профанировала "дух победы". В СССР тогда были десятки миллионов людей, которые готовы были в "сотню солнц мартенами воспламенять Сибирь" (Маяковский), лететь к звездам, освобождать человечество, а им было предложено повышать яйценоскость, надои и удои. Сам отказ от принципа опережающего развития средств производства и переориентация на "товары потребления", означал ставку на проедание капитала, а не на капитализацию. Такая политика всегда может быть только временной или ведущей к краху. Что касается гуманитарной сферы, она была без боя сдана врагу. Именно при Хрущеве в Москву зачастили всевозможные кумиры зарубежной эстрады, оркестры, театры и певцы, которые в итоге создали уверенность в элитах (это выражали появившиеся тогда стиляги), что "модное и западное — это одно и то же". На базе этой ценности потом сдетонируют основные информационные бомбы холодной войны.

В международной политике сделал то, за что ему были должны поставить памятник все мировые антикоммунисты и реакционные круги. Своим стучанием ботинком по трибуне ООН и криками "Мы вас похороним!". Хрущев сделал то, что не могла сделать вся антисоветская пропаганда — он заставил бояться СССР. Другим "успехом" в международной политике была ссора с Китаем, который смотрел СССР в рот в течение полувека и который готов был идти в фарватере наших реформ, что сразу же обеспечило бы господство над большей частью Земного шара. Китай ушел в объятия Америке. По сути, он стал производственным цехом США, тогда как сама Америка сосредоточилась на производстве нематериальных активов (долларов, музыки, программного обеспечения, образа жизни, фильмов, брендов, безопасности, хай-тека). А ведь Китай мог быть нашим цехом, освобождающим нас для роста в хай-тек и хай-хьюм. Хрущев, подписал бестолковую декларацию с Японией, пообещав ей Курильские острова после заключения мирного договора. С тех пор у нас нет договора и нормальных отношений с третьей экономикой мира. Тут еще много можно привести примеров, тот же бестолковый "Карибский кризис", показавший психологическую слабость Хрущева.

Вернемся к политике внутренней. Вместо того чтобы как сказано выше, вообще отказаться от принципа партийности или хотя бы снизить роль партии, Хрущев ее поднимает на запредельную высоту. Он заявляет совершенную неправду, а именно, что война была выиграна под руководством партии.

Самой большой акцией по поднятию роли КПСС стал XX съезд и доклад о культе личности. Доклад дал старт многочисленным фальсификациям истории относительно репрессий, масштабы которых завышались в сотни раз, и не только, старт уничтожению части драгоценных архивов, а главное, он поднял забытую и ушедшую в прошлое тему.

Даже крестьяне, больше всех пострадавшие от коллективизации, и то, повоевав бок о бок с "городскими" и увидев, как коммунисты первыми шли в атаку и умирали (была выбито треть состава партии за время войны), и то все простили властям.

Май 45-го объединил страну, перевернул страницу истории, но Хрущев, не боясь известной поговорки, решил "помянуть старое". Результат — смятение в элите, чувство, что "победа оплевана", что нет ничего святого, чувство, что тебя предали. Те, кто вчера был героем, сегодня были вынуждены прятать глаза, в обществе главными эмоциями стали не оптимизм и радость, а недоверие и смущение.

Дело не в том, что людям было стыдно за себя, сами-то были не в чем ни виноваты. Просто еще вчера всем казалось, что мы знаем куда идем, все хвалили Сталина, плакали на похоронах, громко защищали какую-то точку зрения, а сегодня… раз, и все оказалось не так, или просто сомнительно, и ты выглядишь дураком перед своими близкими, перед подчиненными… Как же так? Что же делать? Куда идти? Вопросы остались без ответа. Поколение победителей стало прятаться и стесняться, раз почувствовав себя преданным, человек теряет доверие.

По мысли Хрущева, разговор о репрессиях должен был улучшить взаимопонимание между властью и народом, на самом деле, он вбил огромный клин: "Неизвестно, что завтра опять выкинет власть, сегодня разоблачили, завтра обратно воскурят фимиам, молчи, не высовывайся — за умного сойдешь" — вот что стало итогом. Съезд имел и международный резонанс: например, число членов французской коммунистической партии сократилось в 10 раз, от СССР отвернулся Китай, который не считал Сталина виноватым и проч. Авторитет СССР стал серьезно падать.

Хрущевский период окрестили "оттепелью", но на самом деле, именно при Хрущеве возник волюнтаристский стиль управления. Не вникая в систему принятия решения при Сталине и не будучи допущен к ней, Хрущев воображал, что генеральный секретарь — царь и бог, который ни с кем не считается. На самом деле при Сталине были и острые разногласия, и кулуарная борьба, и партийные дискуссии, и совещания со специалистами. Не всегда победителем в различных вопросах выходил Сталин. Иногда вопреки Сталину побеждала точка зрения какой-то группировки в руководстве, и Сталин нехотя подчинялся.

И наоборот, Хрущев принимал решения в соответствии с минутным капризом. Понравилась ему в Америке кукуруза и стоячие кафе, он туже приказал всю страну уставить кафетериями и засеять кукурузой. В сельском хозяйстве некомпетентность и волюнтаризм проявились особо рельефно. Вместо того, чтобы идти по пути интенсивного земледелия, решили экстенсивно распахивать целину. Ну, ладно распахали, но ведь в степи ветры, нужны особые сорта хлеба, ирригация, борьба с эрозией, ничего не было предусмотрено. В итоге, целина обошлась себе дороже. Отдельный удар был нанесен по личным крестьянским хозяйствам: пришлось, как во времена раскулачивания, вырезать всю "лишнюю" скотину.

Казалось бы, Хрущев, как "либерал" в сравнении со Сталиным должен был попустительствовать всякой творческой интеллигенции. И если бы он так сделал, в его активе появился бы хоть один плюс, но феномен Хрущева в том, что он был либералом там, где не надо, а там где надо, был тупым тираном. Именно он устроил на выставке в Манеже разнос Э.Неизвестному и всем авангардистам-формалистам, которые, понимаешь ли, творят непонятное народу искусство…. Как явный троцкист, "шариков", с его "Академией не кончал, в семи комнатах не жил" и "Что тут думать? Взять все и поделить", Хрущев снижает бюджетные траты на образование до 3-х процентов. При Сталине профессоры и инженеры считались элитой общества, получали большие квартиры с несколькими комнатами под мастерские и библиотеки, имели приличную зарплату… Хрущев уравнял всех, чтобы пролетариат не завидовал. В то же самое время именно "либеральный" Хрущев впервые со времен Ленина и Троцкого силой подавил волнения в Новочеркасске. Если после войны все жили с ощущением себя "хозяина в собственной стране", было чувство полной нераздельности народа и власти, то после Новочеркасска (во время расстрела рабочих погибли даже дети), появилась трещина между властью и народом и она с тех пор все более разрасталась.

Наконец, Хрущев передал власть в стране номенклатуре. При Сталине в промышленности процветало "проектное командование". Надо создавать атомное оружие? Под эту задачу, за которую отвечает конкретный человек, формируются структуры, собираются команды, коллективы, выделяются средства, производственные мощности. Проект закончен, ответственному слава и почет, а люди и мощности переводятся на другой проект. При Хрущеве аккордная система была разрушена, а создана функциональная система министерств и ведомств, в которой никто ни за что конкретно не отвечал, но отвечал за отдельные, свои, участки работы по специальности в разных проектах. Отсюда возникали конфликты интересов, что и для кого делать в первую очередь. Коль скоро все завязано на все, это требовало координации, и Хрущев создает Совнархозы, в которые по территориальному признаку входило все руководство региона. Если раньше внутри министерств и ведомств формировалась своя этика, свой дух, даже соперничество с другими (что необходимо, так как каждый играет свою роль, например, судьи должны культивировать в себе судебную этику, прокуроры — прокурорскую, адвокаты — адвокатскую и в процессе суда — состязаться, биться за честь мундира, от чего выигрывает в итоге правосудие), то теперь все друг с другом были в сговоре, все были знакомы, все решалось в кулуарах.

От Хрущева и пошли всевозможные территориальные кланы: ставропольский, ленинградский, свердловский. Права территорий, особенно национальных республик, были увеличены, начались возвращения "наказанных народов". В руководстве стали состязаться не проекты, не результаты, а территории. Когда Хрущев передавал Крым Украине, к которой он никакого исторического и хозяйственного отношения не имел, это был подарок украинскому клану за помощь в захвате власти.

С Хрущева в народе пошли слухи и утвердилось мнения, что "правды нет, что начальники все друг за друга, что воевать с ними бесполезно". Если человек сталинской закалки все еще по привычке ходил "качать права" спорить, называть хамоватого бюрократа "врагом народа", то "человек оттепели" смирено стоял в очереди и проглатывал любую обиду от серого человека в шляпе с портфелем. Именно во времена Хрущева был создан бюрократический язык власти, разительно отличавшийся от сталинского стиля, когда даже в документах высших органов страны стояли простонародные, а иногда почти нецензурные слова.

Даже такое благое дело, как расселение коммуналок в отдельные квартиры было проведено бестолково. Люди должны жить отдельно, но попутно было уничтожено то, что называется местным самоуправлением, которое было в коммуналках и которое наследовало крестьянскому общинному уникальному быту. Жилищная реформа могла быть проведена так, чтобы не рубить под корень дух взаимовыручки, социальную ответственность (например, через создание кондоминиумов). Потом мы удивляемся, почему вдруг люди стали мочиться в подъездах, рисовать на стенах и плеваться в лифтах. Потому что это стало не их делом, а делом коммунальных служб.

Кто–то возразит: но ведь при Хрущеве стала лучше жизнь, да и вообще, именно при нем были запуски спутников в космос, хорошие темпы экономического роста. На это нужно ответить, что 30-е годы были годами после гражданской войны и разрухи, и временем подготовки к новой войне (то, что война будет, было ясно еще в 29 году, и смешны все разговоры, что "Сталин был не готов"). Жесткие темпы коллективизации и индустриализации объяснялись и оправдывались только грядущей войной. Интересно, кто построил танки и самолеты, кто обучил грамоте крестьян, которые смогли на этой технике потом воевать? И, наконец, послевоенные годы опять были восстановлением хозяйства.

Время Хрущева было мирным, сравнения тут некорректны. Но самое важное, что маховик успехов был запущен до него. Маховик, как известно, разгоняется медленно, но инерция его так велика, что потом даже специально его не остановить. Сверхдержава, созданная Сталиным, развивалась по инерции и совершала успехи еще вплоть до середины 70-х годов, только после этого пошел "обратный отсчет", мы стали терять позиции и окончательно вернулись к границам времен после Первой мировой (которая была Россией проиграна) к началу XXI века. В последние 20 лет вообще ничего не построено, все только проедалось и разворовывалось, и у нас еще что–то есть. Инерции того маховика хватило на практически на 50 лет, сейчас плоды тех трудовых и боевых подвигов полностью уничтожены и проедены, мы вернулись почти на 80 лет назад.

Между тем, все поголовно политики говорят, что целью их программ является "улучшение жизни народа". Это значит, время Хрущева до сих пор не кончилось. Есть лишь расхождения в методах достижения цели, в профессионализме и моральной чистоте. На самом деле, подобно тому, как для индивидуума целью жизни не должно быть накапливание ковров-люстр-квартир-дач-машин и проч., так и для народа в целом смыслом существования может быть только историческое свершение!

Я сразу предупреждаю, что не являюсь сталинистом в общепринятом смысле слова. Считаю, что Сталин был идеальным правителем, наиболее полно воплотившем дух своего времени, и именно поэтому — победившим. Но возвращение Сталина, его методов работы сейчас было бы так же нелепо, как и попытка поставить любого современного лидера на место Сталина в 1930–50-е годы. И то и другое кончились бы катастрофой для России.

 

***

 

Что вообще должен доказать этот пространный очерк, говорящий и о тот и о сем, отвлекающийся на различные примеры и ставящий попутно различные проблемы в разных областях?

Это хотелось бы сформулировать в нескольких кратких тезисах:

1. Россия, безусловно, является неординарной страной мира. Как минимум, она самая большая по территории и природным запасам, что не случайность, легко не дается и просто так, абы у кого не получилось. Она имеет неоспоримые заслуги перед человечеством: (выход в космос, мирный атом и прочее, прочее). Она совершила ряд выдающихся побед, причем зачастую над силами всей Европы, то есть над превосходящим противником.

2. Все это невозможно без неких духовных оснований. Еще раз повторю, военная победа, например, может быть основана только на превосходстве в духе, а не сама по себе. Равно как и другие победы.

3. Тем ни менее, эти духовные основания до сих пор не эксплицированы, и не ясны ни нам самим, ни всему человечеству. Всякий раз мы прикрывались взятыми напрокат у Европы и Запада миссиями (то коммунизмом, то консерватизмом, то либерализмом и просвещением). Все попытки эксплицировать самобытные основания были неудачными как, например, в "русской философии" или "советском марксизме" и проч. Всякий раз мы после военных побед проигрывали "холодные" войны.

4. Запад всегда на протяжении всей истории демонстрировал как раз гуманитарное лидерство, благодаря чему и стал тем, чем он является. Сейчас в истории, пожалуй, единственный момент, когда Запад утратил и лидерство, и миссию, и не в состоянии предложить ничего не себе ни другим в духовном плане. Но этот пробел можем заполнить мы, на основании решения задачи собственной идентификации, идентификации самобытной, не компаративистикой, феноменологической и в то же время общечеловеческой, имеющей значение, не только для нас, но для всех. Мы должны перехватить эстафету духовного лидерства! Мы имеем на это право! И мы обязаны это сделать, хотя бы для собственного выживания.

 

АПН

3.02.06



[1] А авторской версии - «российскому»  прим. ред. ЗЛ).

[2] В авторской терминологии «советское» (прим. ред. ЗЛ).


Реклама:
-