Журнал «Золотой Лев» № 77-78 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А. Пискунов

аудитор Счётной палаты РФ

 

Оборонное наследство. Дар или бремя?

 

Огромный кит оборонного сектора приливом рыночной стихии выброшен на мелководье либеральных реформ, где он беспомощно ворочается уже полтора десятилетия. Сила его стала его слабостью. Что с ним делать? Предоставить злодейке-судьбе? Или подтолкнуть к спасительной воде, чтобы, расправив плавники, он вдохнул полной грудью и отправился в большое плавание?.. И можно ли волшебным способом превратить его в конкурентоспособного и резвого дельфина?

Из всех рукотворных национальных ценностей оборонно-промышленный комплекс является, пожалуй, крупнейшим достоянием России. За все годы советской власти никуда больше не вкладывалось столько ресурсов, знаний, здоровья, даже жизней людей, сколько в ОПК (который раньше называли ВПК). Он выковывал непробиваемый ракетно-ядерный щит Родины. Он разрабатывал авангардные технологии, двигая страну по пути научно-технического прогресса. Да и теперь всё, чем мы богаты по части ноу-хау, это в основном советское наследство — продукция знаменитой “девятки” (девяти оборонных министерств). На их потребностях фокусировалась не только развитая отраслевая, но и мощнейшая академическая наука. Фундаментальные поисковые исследования носили заточенно-конкретный характер, благодаря чему осуществлялись великие проекты. Созданное в ОПК ракетное и ядерное оружие да и задел в части обычных вооружений позволяют современной России жить и позиционироваться и на политической арене, и на рынке оружия.

Что же в настоящее время представляет собой оборонный сектор — предмет национальной гордости для одних и чудовищный монстр для других?

Надо признать, что ОПК, этот кладезь концентрированного потенциала знаний, технологий, умения, бесценного опыта талантливых конструкторов, инженеров и рабочих, для нынешней России чрезмерен. “Оборонка” строилась под другие задачи, под другие принципы, под другую страну. Стремление сохранить ее в прежнем, хоть и бальзамированном виде может привести к тому, что мы похороним всё. Как говорили древние римляне: утратишь большее, если не сохранишь меньшее. Консервация ситуации — губительна.

Понятно, что характер и масштабы ОПК определяются целями и задачами военного строительства. Разговоры о реформе Вооруженных сил велись с середины 90-х годов. И вот, наконец, руководство страны приняло принципиальные решения по задачам и перспективному облику армии и флота. Появилась ясность относительно мер военного строительства на ближайшее десятилетие. Военная реформа должна быть тесно увязана с реформой ОПК, а новая государственная программа вооружения — стать зеркалом планируемых преобразований.

Важно знать, куда мы идем, но не менее важно понимать, откуда мы пришли, каковы сегодняшнее реальное состояние и возможности “оборонки”? Новые правовые и экономические условия, неопределенность до последнего времени целей и задач военного строительства поставили предприятия на грань выживания. В отличие от СССР все предназначенные для ОПК ресурсы шли только через заказчика в лице Минобороны России, тогда как прежде основная часть средств направлялась непосредственно оборонным министерствам. Последние, поддерживая отраслевые НИИ, создавали перспективные технологии, обеспечивая задел на будущее и возможность развития.

Этот канал в 90-е годы был практически перекрыт. Плюс резко, на порядок, упали сами объемы ассигнований. Министерство обороны в такой ситуации вынужденно избрало в качестве приоритета содержание людей в погонах. Традиционная пропорция расходов 70 процентов на 30 процентов в пользу развития Вооруженных сил опрокинулась, а доля оснащения упала до 20 процентов.

Промышленность должна была выживать. В лучшем положении оказались экспортно-ориентированные предприятия. Они постепенно увеличили вывоз продукции военного назначения с 1,4 млрд до 5 с лишним млрд рублей и на соизмеримую сумму — по продукции двойного назначения. В результате ОПК стал развиваться не столько под цели и задачи строительства собственных Вооруженных сил, сколько под модернизацию Народной армии Китая и других государств, куда поставлялось российское вооружение.

Предприятиям с урезанным гособоронзаказом (ГОЗ), по которому государство не платило даже за уже выполненные работы, ничего другого не оставалось, кроме как обратиться к дельцам, предложившим в 90-х схему кредитования “оборонки” под ответственность Минобороны. Кредиты давали под десятки и сотни процентов, за которые, естественно, промышленность рассчитаться не могла. Был изобретен механизм “прямых” и “обратных” взаимозачетов. Таким образом, предприятия грабились дважды: когда их вынуждали брать кредиты и когда они платили посредникам дисконт до 50 процентов заемных средств. Многие сделали на этом капитал, в том числе и политический. А “оборонка” разбогатела долгами.

В 2000 году государство погасило видимую часть долгового айсберга перед Министерством обороны (почти 32 млрд руб.), закрыв так называемую признанную государством кредиторскую задолженность. Но уже к прошлому году долги предприятий ОПК превысили 50 млрд рублей...

За последние годы объем гособоронзаказа увеличен втрое, и сегодня половина продукции и услуг закупается государством в интересах обороны. Казалось бы, “оборонка” должна вздохнуть полной грудью и выдать адекватный прирост военного производства. Однако ничего подобного не произошло. Счетная палата исследовала эти проблемы. Вопросов много. Остановлюсь на главных. Первое. Позволяет ли теперешнее состояние оборонного сектора обеспечивать военно-технологическую безопасность страны? Я бы ответил с осторожностью: то, что было разработано вчера, ОПК пока производит. Но с большим напряжением. Слишком много предприятий банкротится, в том числе искусственно. В России не зарегистрировано ни одного процесса санации, ни одного процесса финансового оздоровления оборонного предприятия. В тяжелом состоянии находится боеприпасная отрасль, и восстановление ее возможностей проблематично. Мы уже не способны изготовлять ряд порохов, некоторые изделия специальной химии и сложных боеприпасов. Уходят люди, ветшает оборудование, теряются технологии.

Пассивность государства особенно нетерпима в тех случаях, когда корпоративные имущественные отношения начинают диктовать военно-техническую политику отрасли. Возникают риски, что потребности Вооруженных сил все больше будут отступать перед интересами мощных финансово-промышленных групп с сильным лоббистским потенциалом.

Второе. Отсутствие конкурентоспособных инструментов формирования и реализации программ и проектов. Вот пример. Если у вас есть гибкое автоматизированное производство, то вы можете выпустить “мерседес”, а если располагаете только зубилом и молотком — соберете телегу, не больше. У нас низок уровень проектного мышления и программного управления. Это выражается в разорванности ответственности за управление жизненным циклом изделия, а этот принцип в мире сегодня является определяющим. За научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР) отвечают одни люди, за подготовку производства — другие, за испытательную базу — третьи, за закупки — четвертые, за модернизацию, ремонт, утилизацию — пятые, шестые и т. д. А ведь стоимость утилизации подлодки следует просчитывать еще на стадии НИОКР. Система коллективной безответственности, когда каждый пытается решить задачу на узком участке, выливается в сумасшедший ведомственный и внутриведомственный сепаратизм. И как следствие — в катастрофический рост цен на продукцию военного назначения и низкую эффективность использования ограниченных государственных ресурсов.

До конца непонятны полномочия генеральных конструкторов, имевших очень большой вес и влияние в Советском Союзе. Сегодня в кооперацию входят предприятия с разными формами собственности, не соподчиненные друг с другом. Их руководителей не вызовешь в военный отдел ЦК, чтобы спросить за качество или срыв сроков. Но какие-то механизмы согласования должны действовать. Тут слово за законодательной и исполнительной властью, Советом безопасности РФ, Комиссией Правительства по военно-промышленным вопросам.

Третье. Неотрегулированность отношений между заказчиками и подрядчиками. До сих пор в ряде отраслей подрядчик сам себе заказывает исследования и разработки. Минобороны не полностью контролирует даже то, что делается для него. Надо формировать независимую систему контрактации закупок военной продукции и услуг военного назначения. С культурой контрактного мышления дело тоже обстоит крайне неважно. Контрактное право как отрасль отсутствует, вследствие чего не развита нормативная база. Известно, что США как государство стоит на двух опорах: Федеральная резервная система держит доллар, а Федеральная контрактная система обеспечивает проведение государственной технической и региональной политики.

Первой ласточкой в создании независимой системы контрактации стало формирование Федеральной службы по оборонному заказу (Рособоронзаказ). К сожалению, она осуществляет лишь надзор с позиции одного ведомства — Минобороны, которому и подотчетна, хотя в гособоронзаказе участвуют все силовики, а почти половина заказов приходится на продукцию, не имеющую военного назначения. Смысл в том, чтобы “разорвать” союз заказчика и подрядчика на момент контрактации и затем обеспечить скрупулезный учет: какие контракты заключены, на какую сумму, какие изменения в них внесены, каковы результаты? Пока же можно ежегодно рапортовать руководству страны о выполнении ГОЗа, реализуя не тот вариант, что утвержден в начале года, а результат “зачисток” после внесения нескольких тысяч коррективов. А через 5 лет обнаружится, что стратегические цели Государственной программы вооружения не достигнуты, средства затрачены даром, время упущено.

Четвертое. Реструктуризация ОПК. В течение уже многих лет в Правительстве ведутся дебаты о том, какие интегрированные структуры лучше — вертикальные или горизонтальные.

Можно сделать самый хороший проект, экспериментально подтвердить его реализацию, но когда вы начнете прописывать все потребности — от руды до элементной базы, выясняется, что одно предприятие искусственно обанкрочено, другое приватизировано, и никто уже ничего не производит. А возобновление производства выльется в такую копеечку, что заданный образец вооружения станет золотым. Все согласны, что надо оптимизировать отрасль путем быстрейшего создания военно-промышленных холдингов. Но пока процесс идет очень медленно и не всегда национальные интересы превалируют над корпоративными или личными.

Пятое. Утечка интеллектуального продукта. Ядро “экономики знаний”, о которой мы мечтаем, сосредоточено в оборонном комплексе. Каждая четвертая экспортная поставка продукции двойного назначения маркирована грифом “информация”. Она уходит в огромном листаже (не будем забывать, что немало ее перелетает в любую точку земного шара вследствие простого щелчка компьютерной “мышки”). За это платят, но сколько и кому? Нет ли здесь ущерба для страны? Конечно, есть. У нас далеко не все, что создано, может быть запатентовано. В правовом отношении технологии крайне сложно защищать. Весомая доля информации уплывает “за бугор” радикально недооцененной.

Еще один тревожный момент. Российская академия наук в год оформляет порядка 40—50 патентов. Выборочные проверки показали, что под авторством граждан других государств — США, Израиля, Украины — только за два года зарегистрировано и вывезено из Российской Федерации около 2000 патентов двойного назначения: от прямоточных авиадвигателей до подшипников ракетных двигателей. Сегодня технология ракетных двигателей “Энергомаша” уже продана Соединенным Штатам для их “Атласов”.

Происходит это не от хорошей жизни. Утечка плодов интеллектуальной деятельности за очень маленькие деньги обусловлена, в частности, и безразличием государства к финансированию патентования. Ведь не каждый ученый найдет 5,5 тыс. долларов для оформления патента. Это толкает людей на принятие предложений “спонсоров” с Запада или Востока. И в списке авторов первой стоит отнюдь не фамилия российского ученого. Это не исключает последующих серьезных исков производителям отечественной продукции.

Нигде в мире наука сама непосредственно не занимается продвижением своих разработок в материальное производство. Это не ее печаль. Государство должно создать условия для трансферта научных результатов в производство. Например, при посредстве небольших венчурных фирм, освобождаемых, допустим, на 5 лет от налогов и к концу этого срока вполне себя окупающих. В Минторге США, к слову, целых три департамента отвечают за изучение в мировом разрезе и продвижение инновационной продукции. В Украине принят соответствующий закон, а у нас пока ведутся дискуссии.

Под рассуждения об “экономике знаний” пышным цветом распустилась “экономика углеводородов”. И лишь когда в доходах бюджета начнет доминировать интеллектуальная составляющая, мы вернем себе право называться высокоразвитой страной. Другого базиса для развития инновационного бизнеса, нежели ОПК, в стране нет.

Там сосредоточена современная инфраструктура — стенды, испытательные комплексы, полигоны, наконец, сами кадры. Мобилизация этого ресурса представляется очень содержательной задачей для Правительства. Возможно, появится шанс и остановить “отток мозгов” за рубеж. Я не считаю этот “отток” безобидным явлением. В США есть биологический центр, где за исключением вахтера все говорят по-русски, так как ядро составляют выпускники биофака МГУ. А биотехнологии, по оценке тех же американцев, стоят на первом месте в качестве возможных угроз массового поражения.

Достаточно остр вопрос стимулирования труда ученых. Выделение грантов — хороший принцип. Плохо только, что часто гранты достаются одним и тем же лицам, которые ничего не выдают на-гора. Есть другой путь — поддержка личностей, как в свое время было с Капицей и другими. Может, лучше тратить десятки миллионов долларов не на покупку звезд футбола, а на приглашение в Россию выдающихся ученых мира. Глядишь, несколько новых научных школ сформируется, да и поток наших аспирантов за рубеж поиссякнет.

Шестое. Финансирование. Да, денег в оборонный сектор поступает больше, возможностей прибавилось. Как никогда, надо отслеживать каждый рубль. Законодательство и нормативная база должны точно прописывать статьи расходов и суммы. У министров и других распорядителей средств есть право маневра ими в течение года. Но мы должны четко видеть, на что они выделялись и куда, в конце концов, потрачены. Везде в мире определяющим принципом бюджетирования финансирования является адресность. Пентагон ежегодно представляет в Конгресс США стопку документов высотой более двух метров.

У нас — обратная тенденция. Несмотря на замечания Счетной палаты, Минобороны, ключевых комитетов Совета Федерации и Госдумы, комиссии по закрытым статьям бюджета, Минфин продолжает “схлопывание” расходов на оборону. Сейчас свыше 35 процентов их адресно не расписаны, находясь в так называемых “мешках”, причем именно в тех сферах, которые вызывают максимум вопросов у Счетной палаты и прокуратуры, где больше всего нарушений по закупкам военной продукции и услуг.

Новые предложения Минфина в Бюджетный кодекс предусматривают дальнейшее заглубление бюджетной классификации, то есть ситуация станет все менее наблюдаемой и управляемой как со стороны самих министерств, так и со стороны Счетной палаты и руководства страны. Это и есть одна из основных причин неэффективного расходования бюджетных ресурсов.

Деньги, которые должны в течение года равномерно направляться предприятиям, не направляются. Инфляция их съедает, Минобороны и ОПК несут убытки. Выплеск средств, как правило, происходит только во второй половине декабря. Отсюда растут ноги у кредиторской задолженности, деформированной ценовой политики и банкротства предприятий… Счетная палата из года в год отмечает, что путь Минфина ущербен для страны, он ведет к разбазариванию бюджетных средств и формированию коррупциогенной среды.

Трудно дать количественную денежную оценку стоимости оборонно-промышленного комплекса. Есть разные методики, споры о покупательной способности рубля в разные годы. Но можно оттолкнуться от сопоставимой восстановительной стоимости. Допустим, что у нас ОПК нет и нам надо его построить сегодня. Так вот, только в части науки потребуется от 10 до 30 трлн долларов! То есть второй раз создать этот феномен в России невозможно. Значит, мы должны очень рачительно, очень внимательно, очень бережно отнестись к наследству, переданному нам отцами и дедами. Если мы его разбазарим, прощения нам не будет. Да и на мечте об “экономике знаний” придется поставить жирный крест. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

 

Рфс №4/2006