Александр ЕЛИСЕЕВ

В разное время разные страны и народы сталкиваются с необходимостью модернизации - политической, экономической, технической и т.д. Эту необходимость нельзя игнорировать, прячась за абстрактный консерватизм, возводящий в абсолют постепенность, а то и просто неподвижность. И если "природа не терпит скачков", то социальная сфера - среда совершенно специфическая - скачков прямо-таки жаждет. Разум человека, лежащий в основе этой сферы, есть сила в высшей степени активная. Отдельные личности и группы личностей постоянно и стремительно развиваются и данное развитие, рано или поздно, перерастает структурные (институциональные, юридические и т.п.) рамки, обуславливая необходимость их расширения. К тому же, мир развивается неравномерно - одни страны и цивилизации обгоняют другие, что требует от отстающих революционного рывка, взятия темпов, адекватных (хотя бы) темпам конкурентов.

Вышеприведенные утверждения аксиоматичны, однако приходится признать, что современное русское национальное движение, претендующее на власть, пока не способно понять даже такие аксиомы. Националисты зачастую упорно не желают ориентироваться на нечто новое. Как на православно-патриотическом фланге, так и среди “левых” националистов доминирует установка против модернизации и в русском движении, порожденная особым социально-психологическим типом, не склонным к каким-либо значимым изменениям.

Многие националисты погрязли в бесплодной архаике, стремясь воспроизвести безвозвратно ушедшее прошлое, что попросту невозможно. Печально видеть как серьезные, эрудированные мыслители тешат себя различными иллюзиями, желая возродить либо Россию образца 1913 года, либо Московскую Русь, либо языческую Славию. Некоторые вообще покидают национальную почву, ориентируясь на германское или итальянское фашистское прошлое или же отстаивают абстрактный национализм, уделяющий основное внимание критике нынешних космополитических извращений. Ратуя за национальное освобождение подобные националисты не в состоянии вразумительно ответить на вопрос - что же будет после его победы. Позитивная программа сводится к сумме крикливых лозунгов, призывов к величию России.

Нежелание серьезных нововведений, давно ставшая "доминантой" поведения национал-патриотов, великолепно гармонирует (если только тут можно говорить о какой-то гармонии) с тем состоянием, которое характеризует национальное "движение". Оно сегодня состоит из мелких, интеллектуально и организационно пассивных, сект, не способных к любой результативной деятельности.

Нынешний националист чаще всего ничего не хочет менять ни в судьбе страны, ни в судьбе своей организации. Поэтому его вполне удовлетворяет "партийное" ничегонеделание - ходьба строем, произнесение пламенных речей, истеричная ругань инородцев в малотиражных изданиях. Естественно, такое "движение" не может привлечь достаточное количество людей, стремящихся к живой и творческой конкретике.

Отрицательное отношение националистов к модернизации особенно заметно, когда они начинают рассуждать об отечественной истории. Так весьма показательна почти всеобщая нелюбовь к Петру I, уходящая своими корнями в славянофильскую архаику. Большинство национал-патриотов идеализирует Московскую Русь, закрывая глаза на то, что она в конце 17 в. находилась в состоянии острейшего структурного кризиса. В то время как Европа активно развивала собственную промышленность, предоставлявшую серьезнейшие материальные ресурсы для западных армий, Русь была вынуждена довольствоваться несколькими десятками мануфактур. Основу русской армии составляло стрелецкое войско, утерявшее свою боеспособность и заботящееся, по большему счету, только о семьях и огородах.

Кроме того, сама система управления Русским государством не была продумана с точки зрения функциональной целесообразности. Функции управления распределялись между ведомствами крайне хаотично, без учета необходимости строгого разграничения сфер управления. Так, военное дело находилось в ведении множества ведомств (приказов), а финансовое было разбросано по всем приказам, каждому из которых вменялось в обязанность самому изыскивать средства на собственное содержание. Приказ тайных дел одновременно ведал и секретными сношениями царя, и его перепиской, и соколиной охотой, и изготовлением грамот.

Вряд ли можно говорить о высочайшей духовности Московской Руси, которой так любят гордиться "почвенники". Раскол Русской церкви, произошедший во второй половине 17 в. и раскидавший нашу нацию по двум, враждующим конфессиям, свидетельствует о том, что указанный структурный кризис имел серьезнейшее духовное измерение.

Совершенно очевидно, Руси был необходим мощнейший модернизационный рывок - революционный по своей сути. Без него страна превратилась бы во второразрядную "державу", обреченную плестись в хвосте у западных гигантов. Именно такой рывок и сделал Петр Великий. Значение петровской модернизации невозможно переоценить -"революционер на троне" создал мощную промышленность, построил флот, перевел армию на регулярную основу, открыл талантливым представителям социальных низов доступ в аристократическую элиту, реорганизовал ведомственную структуру путем четкого разграничения функций управления. Эти меры позволили России выйти к Балтийскому и Черному морям, играть активную роль в европейской политике. Что же касается засилья европейских авантюристов, присущего отдельным периодам истории, то оно является следствием последующей политики.

Петр Великий спас Россию, совершив настоящую консервативную революцию, не ликвидировавшую русскую традиционную цивилизацию (в неприкосновенности остались все догматы православия, самодержавие, сословность, община и т.д.), но переместившую ее на новый управленческий и технико-экономический уровень. Совершая эту революцию, Петр не допускал слепого копирования западного опыта, многие его нововведения отличаются весомой самобытностью.

Вот, интереснейшая характеристика Правительствующего Сената, данная дореволюционным русским монархистом М.В.Юзефовичем: "Петр учредил Сенат, этот превосходнейший орган нашего соборного начала, совмещавший в себе все функции Верховной власти: законодательную, исполнительную, судебную и контрольную, в председательстве самого царя, с решающим голосом, и служивший, в лице лучших людей страны, действительной связью народного разума с волей единоличного вождя, где он находил совет и помощь и мог проверять как действия исполнительной власти, так и самого себя. В этом органе выражалась мудрейшая формула соборного правового порядка."

По сути, нелюбовь многих современных русских националистов к Петру I основывается не столько на их антизападничестве, сколько на гипертрофированном консерватизме, бесплодном архаизме, желании избежать каких-либо значимых ускорений социально-политического и экономического развития. Петр слишком велик для нынешних патриотов, не готовых к активной и результативной деятельности. Они не могут простить ему несоответствия своим псевдо-консервативным стереотипам, согласно которым идеалом государственного строительства является постепенность, отсутствие скачков.

В большинстве своем русские правые склонны представлять весь советский период как одну громадную черную дыру, пожирающую наши национальные энергии. Бесспорно, настоящий русский националист просто обязан отрицать беспочвенную, космополитическую утопию коммунизма. Бесспорно и то, что он не может оправдывать красный террор, зверства большевиков. Но сводить к этому восемьдесят лет нашей истории равнозначно самой откровенной русофобии. Ведь если согласиться с таким подходом, то придется признать, что русские все это время покорно осуществляли замыслы различных интернациональных клик, будучи неспособны хоть как то повлиять на ситуацию.

На самом же деле русская нация отнюдь не была пассивной толпой. Она во многом переварила большевизм (особенно интенсивно этот процесс проходил при Сталине). В 20-40-е годы в правящую элиту попало очень много честных русских людей, настоящих патриотов, понимающих под социалистическим строительством превращение России в мощную индустриальную державу, основанную на принципах, отличных от западных (вождизм и т.д.). Они то и сделали из нашей страны ядерную, космическую сверхдержаву.

Правые в начале века не смогли нащупать пульс Истории, что и предопределило их сокрушительное поражение. Неудачный роман с Историей пережили и российские либералы, пытавшиеся модернизировать Россию при помощи чуждого ей парламентаризма. Великие исторические задачи, стоящие перед нашей страной, пришлось решать большевикам - по-якобински решительно и жестоко.

Кстати сказать, модернизационный экстремизм большевиков не идет ни в какое сравнение с жестокостью английской буржуазной элиты, которая осуществила индустриализацию своей страны путем тотального раскрестьянивания. В Новое время все английские крестьяне были согнаны с земли, превратившись либо в пролетариев, работающих по 18 часов в сутки, либо в люмпенов-бродяг.

Вообще современным русским присуще мазохистское стремление считать себя самым несчастным народом, который понес жертвы, невиданные в истории. Подобное самоуничижение нации (некогда считавшей себя Третьим Римом) полностью противоречит реальным историческим фактам. Можно привести примеры наций, пострадавших гораздо сильнее. Так, Германия потеряла в ходе Реформации 2/3 своего населения. Однако немцы никогда не опускались до такого бабьего нытья, которым сегодня заняты многие наши патриоты.

Тут (опять-таки!) наблюдается потрясающая по своему безволию социальная пассивность. Боязнь активности, значимых перемен органически совпадает с осознанием себя в качестве пассивной жертвы, не действующей, но страдающей. В самом деле, отказ от покорения мира, изменения его в соответствии со своими желаниями и представлениями, превращает человека в пассивный объект, воспринимающий все внешнее как нечто сверхмогущественное, способное воздействовать на него по собственному произволу.

Для того, чтобы избавиться от комплекса жертвы националистам необходимо признать всю неоднозначность советской модернизации, наличие в ней светлых и героических сторон. Без этого немыслимо рождение патриотического, модернизационного оптимизма, который должен основываться на гордости за свою нацию и ее историю.

В свое время на складывание антимодернизационных стереотипов огромное влияние оказала критика Октябрьской революции. Многим русским патриотам настолько понравилось жалеть Россию, пострадавшую от большевистского террора (действительно имевшего место), что они отождествили любую революционность с леворадикальным экстремизмом. Мазохистский вечный плач о "погубленной" стране вызвал эффект неприятия каких-либо резких изменений.

А между тем революции бывают разными и большевизм представляет собой лишь один из вариантов революционности, причем не самый радикальный. Воистину, торжество христианства, ислама, буддизма имело более радикальные последствия, чем победа коммунистов. Грандиозный духовный переворот в сознании языческих наций, инициированный этими религиями, полностью изменил лицо всей ойкумены, породил новые человеческие типы, владеющие универсальным, вселенским (но не космополитическим) мировоззрением.

Революция многолика - она может быть религиозной и атеистической, правой и левой, национальной и космополитической. Она может нести как благо, так и вред, способствовать как "прогрессу", так и "регрессу". Но в любом случае она приводит к значимым изменениям, без которых невозможно любое ("хорошее" или "плохое") существование. Постепенные преобразования, осуществляемые в рамках определенной системы результативны лишь до того момента, пока эта система не отживает свое, не умирает. А она умирает обязательно, ибо весь наш плотно-вещественный мир основан на смерти чего-то одного и рождении чего-то другого. Такова природа, а социум ускоряет эти процессы "катастрофически", в силу своей разумности и активности. Если "неразумные" виды могут изменяться "эволюционно", то разумные развиваются крайне скачкообразно, предельно сокращая время изменения и также предельно наращивая их интенсивность.

Безусловно, нельзя представлять революцию постоянным фактом существования, но и нельзя игнорировать того, что она - его "узловой" момент.

Естественно, для националиста всегда предпочтительней революция справа, консервативная революция, являющая державной, имперской версий модернизации. Однако, к революции национал-патриоты не готовы. И дело здесь в мировоззренческой предрасположенности к гиперконсерватизму - сама эта предрасположенность представляет собой религиозную, вернее - квазирелигиозную позицию. Она вытекает из бессознательного (а порой и сознательного) обожествления посюстороннего мира. Нашему материальному миру здесь придается характер чего-то абсолютного, а Абсолют, как известно, не подвержен изменению. Убегая от революции ультраконсерватор-ретроград падает на колени перед эмпирией, воспринимая все попытки ее изменения как некое сатанинское действо, желание победить Божество. Показательно, что очень многие ретрограды кичатся своей религиозностью. На практике же оказывается, что в действительности налицо всего лишь версия самого обычного материализма.

В то же время религия (по крайней мере христианство и ислам) убеждает в том, что мир преходящ, что он, в конечном итоге, обречен на гибель. А если так, то, с точки зрения религии, абсолютностью не может обладать ни одна из конкретно-исторических форм - эмпирическое бытие постоянно изменятся и задача человека в том, чтобы соответствовать изменениям, подчинять их, быть земным творцом, уподобляясь в этом Творцу небесному.

Сегодня необходимо сокрушить идол ультраконсерватизма, иначе Россия исчезнет, раствориться в океане динамично развивающейся западной цивилизации.

В сущности, успех отечественного западничества объясняется тем, что Запад предлагает России движение - пусть и ценой отказа от себя. Так уж устроены люди. Им необходимо развитие, и если в определенной стране отсутствуют элиты, предлагающие его самобытную, национальную версию, то население пойдет по пути, указанному посторонними, чужими элитами.

Освободить Россию от западного влияния, возвысить ее, можно лишь в случае создания модели оптимальной модернизации России. Совершенно очевидно, что приемлемой (для русского националиста) формой модернизации должна стать национальная консервативная революция. Задача такой революции - утвердить правые, самобытные, традиционные принципы на абсолютно новом уровне. Следует взять такие метасоциальные реалии, как сильная единоличная власть, аристократизм, сословность и придать им принципиально новые качества.

Речь не идет о создании "религиозных" культов, обожествляющих людей. Культ здесь понимается как апелляция к величию определенной личности и признание целесообразности ее грандиозных свершений. Такой культ не препятствует выделению и анализу ошибок, совершенных этой личностью.

Национализм немыслим без ориентации на жесткую иерархию. Отказываясь от такой ориентации он теряет отличие от либерализма и коммунизма, утверждающих господство серой обывательщины, торгашества или люмпенского плебейства. "Демократизм" либералов и коммунистов ведет к стиранию иерархических перегородок, социальному Смешению, усреднению, что облегчает (если не обуславливает) смешение наций и рас.

От степени интенсивности интеллектуального моделирования Русского Будущего и только от него зависит, станет ли Россия вновь великой страной или исчезнет в водовороте западных модернизационных проектов. И уже сегодня необходимо создать образ (пока только образ!) будущей Великой России, возглавляемой вождем-интеллектуалом и воином, опирающимся на орденскую аристократию, максимально открытую для всех талантливых людей. России, завоевавшей технологическое первенство, активно эксплуатирующей космос и Мировой океан, создавшей искусственный интеллект. России, подарившей себе и миру абсолютно новые виды искусства и литературы. России, ставшей мировым лидером.

Полностью разделяя пафос статьи, направленной против косности национал-патриотов, мы вынуждены отметить, что петровские реформы крайне опасно называть “консервативной революцией” и вообще каким-либо образом заниматься историческими “реабилитациями”. Из Петра принципиально невозможно вылепить образ национального героя. На его примере, напротив, видно, что Россию нельзя ломать через колено – слишком тяжки последствия.

Даже если в какой-либо другой стране при модернизации гибло больше людей, чем у нас, это не оправдывает реформаторов, от действий которых обезлюживаются русские пространства. Революция состоит не в том, чтобы залить кровью соотечественников все видимое пространство, а в том, чтобы изничтожить его закоренелых врагов, а всех вменяемых превратить в друзей.

Большого ума, чтобы добиваться повиновения, тиранически изводя правых и виноватых, не требуется. Русская консервативная революция должна быть совершена с умом, которого не было ни у Петра, ни у Сталина. Нам дорога каждая капля русской крови. Ее в России не так уж много осталось (особенно в сравнении, например, с китайцами).

Революция революции рознь. Особенно в современных условиях, когда для революции вовсе не нужно водить полки из конца в конец страны и терзать своих недругов на дыбе. Русская консервативная революция должна найти те точки применения насилия, которые при минимуме жертв дадут максимальный эффект. “Чубайсам” вовсе не надо висеть на дыбе. Для них достаточно будет перу лет колонии общего режима и пожизненного поражения в правах. И не стоит всякого мелкого чиновника превращать в “чубайса”. Отпетых мерзавцев, требующих наказания, на всю страну, может быть, несколько сотен наберется.

Наконец, консервативная революция не может быть антинациональной. А на примере Петра и Сталина мы видим как дважды два, что их действия вовсе не предполагали ни создания русской нации, ни подавления русофобии. Оба этих персонажа были государственниками настолько, насколько они были диктаторами. Брать их в пример русским националистам негоже.