Одна из первых книг главного редактора газеты “Дуэль” Ю.И. Мухина “Катынский детектив” была посвящена “Катынскому делу”. Напомню, речь идёт о таинственной истории времён начала войны. В 1943 г. ведомство Геббельса объявило о том, что немецкие солдаты обнаружили захоронение 10 тыс. польских офицеров, якобы “расстрелянных Советами в 1940-м г”.

Массированная пропагандистская кампания, развязанная в начале перестройки, привела к тому, что значительная часть нашего “населения” как-то смирилась с мыслью, что, может быть, так и было. Дескать, “многих тогда расстреляли, могли расстрелять и поляков”. А сейчас эту проблему стараются не поднимать, лишь наиболее мерзкие из журналистов упоминают изредка о Катыни, как о “преступлении Берии и Сталина”.

Но всё-таки к этой истории надо обращаться всё время, нельзя об этой провокации забывать.

Ситуация была такова: в 1939 г., после вторжения немцев в Польшу, Красная Армия вступила в восточные районы Польши. Эти территории, населённые белорусами, литовцами, евреями и украинцами, были возвращены СССР (Белоруссии и Украине) и Литве (тогда государству).

На этой территории остались сотни тысяч польских военнослужащих. Пробыв некоторое время в лагерях для интернированных, они в основном были выпущены и жили впоследствии в нашей стране, многие воевали потом во Вторую мировую войну, вернулись в Польшу, а некоторые живут и до сих пор в России

Небольшая часть офицеров была арестована и осуждена. Дело в том, что в 20-х годах на территориях Западной Белоруссии и Западной Украины, захваченных Польшей в ходе советско-польской войны, шла партизанская война, подавленная польскими властями с чрезвычайной жестокостью. Совершившие “контрреволюционные преступления” против партизан, подпольщиков и коммунистов, в основном польские жандармы и другие сотрудники “служб безопасности”, в 1939-1941 гг. разыскивались и осуждались. Несколько сотен или даже тысяч были расстреляны. Суды проводились главным образом в Минске и Харькове – тогдашних столицах БССР и УССР. Кое-кто был отправлен на Север и в Сибирь.

Так вот суть проблемы. Около 10 тыс. польских офицеров, проведя около полугода в лагерях в Калининской и Калужской областях, были весной 1940 г. “переданы в распоряжение УНКВД по Смоленской области” и вроде бы бесследно исчезли. Они и были “найдены” зимой 1943 г. немцами в Катыни, на территории довоенного пионерского лагеря под Смоленском.

Версия Геббельса, а затем и “россиянских демократов” была проста и доступна: отпустив на волю сотни тысяч польских военных, Сталин и Берия отобрали 10 тыс. из них, погрузили в эшелоны и, провезя их через пол-европейской России, расстреляли на окраине Смоленска. Для этого закупили в Германии немецкое оружие, патроны и даже немецкий бумажный шпагат, чтобы связывать руки.

Доказательств этой версии нет никаких. Нельзя же считать таковыми филькины грамоты, сочинённые горбачёвцами. Можно было бы несколько модифицировать термин – “фалькины грамоты”, так как “документы” по Катыни подбирал некто Фалин, подручный Яковлева и Горбачёва в аппарате ЦК. Стоит ли упоминать, что этот Фалин в 1992 г., ввиду тяжёлой болезни, требующей трудной операции обязательно на Западе, переехал на постоянное жительство – куда бы вы думали? Под Мюнхен. И живёт там припеваючи и посейчас, в собственном маленьком домике. Немецкий воздух сотворил чудеса – операция не понадобилась. Интересно, сколько стоит домик под Мюнхеном?

Собственно, любой человек, даже получив самые общие сведения и немного подумав, легко догадается, что из “демократической” версии торчат даже не белые нитки, а жирные белые черви. В самом деле, почему 100 тыс. отпустили, а 10 тыс. расстреляли? И зачем тащить их для этого из Осташкова под Смоленск? Что, в Калининской области лесов мало? И каков был критерий отбора?

Ведь стоит просто сообщить, что погибли только те польские офицеры, которые оказались на оккупированной территории, а остальные выжили. Даже высшие чины полиции и жандармерии, строившие дороги под Мурманском. Любому непредвзятому человеку станет ясно, что вся эта версия про “преступление Советов” – не просто брехня, а брехня, хорошо оплаченная марками.

Тем не менее история с 10 тыс. непонятна.

Ну с теми-то, захороненными под Минском и Харьковом, всё ясно. Справедливо или несправедливо, они были осуждены судом строго в соответствии с тогдашними законами, и казнены хотя и жестоко, но вполне официально, никто из этого секрета не делал. А по жертвам Катыни никаких приговоров нет. А без суда никого тогда не расстреливали, это и демократы начали сейчас признавать.

Поэтому некоторые из наших более мелких демократов-антисоветчиков, чувствуя недоброкачественность геббельсовской версии, начали сочинять подробности, “объясняющие” эти несуразности. Так, они придумали, что эти 10 тыс. были младшими офицерами полиции, погранслужбы, службы безопасности, жандармерии, и поэтому были признаны “опасными”.

Но демократов подводит одна деталь, подмеченная Мухиным. Его наблюдение по праву должно обессмертить его имя, даже если всё остальное канет в Лету. Он заметил, что “сразу всем одинаково врать просто технически невозможно”.

Дело в том, что поляки эту более мелкую брехню российских демократов не поддержали. Они сообщили, что погибшие были обычными армейскими офицерами – пехотинцами, артиллеристами, связистами – так оно, видимо, и было в действительности. У них там, в Польше, такая подробность хорошо служит целям антирусской пропаганды. Там, в общем-то, многие помнят о “подвигах” довоенной “безпеки” (службы безопасности), и могли бы посчитать расстрел полицейских чем-то вроде мести, но расстрел армейских офицеров – это уже чистейшей воды убийство.

То, что для поляков упрощает картину мира, для нас окончательно запутывает. Ради чего Сталин и Политбюро пошли на преступление против советских законов, если действительно решили поляков расстрелять? Чем им не понравились польские связисты? Если же их не расстреляли, то почему их не отпускали из лагерей вплоть до осени 1941 г.? И почему они были собраны под Смоленском, а не оставлены под Осташковом?

В книге Мухина этот момент мне не понравился из-за слабости аргументов. Он принял на веру наши официальные объяснения времён войны, что все эти офицеры были собраны под Смоленск “строить дороги по приговору Особого совещания”, а это мне не кажется убедительным.

К другой версии меня привели несколько малоизвестных фактов и соображений.

Как-то мне в руки попала книжечка одного нашего старейшего писателя, писавшего на охотничьи темы. Не буду сильно уклоняться в сторону, но замечу – не раз и не два я обнаруживал, что охотники – люди наблюдательные, и пишут порой о таких вещах, о которых ни у кого больше не прочтёшь. К сожалению, книжка эта у меня пропала.

Этот писатель, будучи молодым железнодорожным инженером, откуда-то с Западного фронта, во время развала армии зимой 1917-1918 г., возвращался домой, в Москву. Ехал он интересно – раздобыл санки и лошадку. Представьте себе полноту чувств молодого человека, едущего по России в одиночку, в то время и в том месте!

Так вот, в районе Смоленска ему пришлось делать крюк. Там взбунтовались и захватили власть части Польского корпуса, сформированные в тех краях ещё царским командованием. В ходе Мировой войны, надо сказать, все державы начали формировать “национальные” части, из них у нас печально известны лишь Чехословацкий корпус и Дикая дивизия. Но было их больше.

Фактически поляки захватили власть на довольно большой территории. Съехавшиеся со всех сторон красногвардейцы (помню колоритное описание - “ехали они на тройках и с гармошками”) вытеснили поляков на запад, или, возможно, они сами ушли. Позднее из этих частей выросла польская армия. Вроде бы командовал корпусом сам Пилсудский.

Этот период (до февраля 1918 г.) не очень-то описывается в литературе, впрочем, на карте “Атласа офицера” чуть южнее Смоленска, вокруг Рославля, район мятежа помечен крошечным синим заштрихованным овалом, с краткой пояснительной надписью. Реально же этот район был больше, а мятеж не был антисоветским, – просто поляки поняли, что подвернулся удачный случай завоевать независимость и воспользовались им.

Второе наблюдение касается вообще периода подготовки ко Второй мировой войне. Не секрет, что у нас к ней готовились, исходя из опыта Первой мировой, так же, как сейчас во многом исходят из опыта Великой Отечественной. Тогдашнее руководство страны и армии было отделено от Первой мировой всего 20 годами. Только представьте себе - для нас это как бы события конца 70-х годов – всего ничего.

Поэтому многие решения руководства были продиктованы имевшимся у него жизненным опытом, хотя на словах все говорили, что война будет другой. В частности, согласно западным представлениям, Россия считается зачинщицей Первой мировой войны, так как из великих держав первая объявила в 1914 г. мобилизацию. Россия же была вынуждена это сделать: дело в том, что по тогдашним представлениям тот, кто первый мобилизует массовую армию, получит значительное преимущество. Но в то время, когда все европейские страны могли провести мобилизацию за 10-20 дней, Россия могла выставить равноценную армию лишь более чем через 30 дней. Подробнее тогдашняя ситуация описывается в мемуарах того времени, особенно у Игнатьева, Бонч-Бруевича, и, по-моему, Крылова.

Эта давняя история, очевидно, сильно влияла на настроение и поведение Советского руководства перед войной. Оно явно боялось второй раз за столетие представить русских “агрессорами”.

Но сходство было не только психологическим. Как известно, Генеральный Штаб существует во многом для того, чтобы составлять планы начала войны во всех мыслимых и немыслимых ситуациях, со всеми возможными и невозможными противниками. Некоторые планы, самые важные, часто обновляются. План начала войны с Германией (он назывался, по-моему, “План развёртывания армии”) готовился маршалом Шапошниковым, бывшим полковником ещё императорского Генерального Штаба. Жуков, правда, в декабре 1940 г. переделывал этот план, но в своей основе он остался прежним – не мог он в короткое время его переделать существенно. Так вот, этот план в основных чертах копировал старый генштабовский план 1914 г.

Я думаю, приведённых примеров достаточно, чтобы понять, что в преддверии большой войны с Германией все наработки царской администрации изучались Советским руководством со жгучим интересом.

Напомню тем, кто забыл, и сообщу тем, кто не знал, что войны с Германией наше правительство ждало, начиная с прихода Гитлера к власти. В 1936 г., 21 октября, Советское правительство прямо объявило о вступлении в вооружённую борьбу против Италии и Германии и послало в Испанию регулярные подразделения Красной Армии. Не советников, как иногда думают, а войска, вплоть до танковых бригад. В 1937 г. мы начали воевать и с Японией, и даже бомбили в 1938 г. собственно японскую территорию. Хасан и Халхин-Гол – лишь эпизоды той малой войны.

А начиная с сентября 1939 г. большой войны ждали каждый день (см. свидетельство Молотова). Ждали и боялись, особенно – с весны 1940 г., до наступления немцев против Франции. Слишком велика была вероятность, что Гитлер решит сначала разделаться всё-таки с нами – ведь Англия и Франция, несмотря на объявление войны, немцев не беспокоили.

Любые другие истории (что Сталин не верил в войну) можно смело выкинуть на помойку. Вообще-то я считаю, что факт утайки исторической речи Сталина в Кремле 5 мая 1941 г., в которой он сообщает о близкой войне с Германией – вот это настоящее преступление составителей школьных учебников по истории советского периода. Патриоты несколько увлеклись оплёвыванием Кредеровско-Соросовского учебника по истории, а надо, на мой взгляд, ещё кое-кого не забыть.

Так вот, в свете вышеизложенного становится совершенно очевидно, что идея использования тысяч уже готовых офицеров (а у нас-то и своих офицеров катастрофически не хватало) не могла не привлечь внимания. Поэтому я думаю, что к весне 1940 г. было принято решение готовиться к развёртыванию Польского национального корпуса или даже армии.

Где? Ну понятно где – там же, где и в Первую мировую, под Смоленском. По плану начала войны немцев полагалось остановить ещё в Белоруссии, и Смоленская область как раз подходила для развёртывания армии, задачей которой должно быть наступление по кратчайшему направлению на запад, в Польшу. Никто, ни генералы, ни Политбюро не ждали, что война развернётся совсем не так, как в 1914 г.

В 1941 г., в июле, после тяжёлых поражений на границе, линия фронта несколько стабилизировалась у границ собственно России. Немцев удалось остановить, и, как считало руководство, надолго. Сейчас этот месяц называется “Смоленским сражением”, которое завершилось трагически – прорвав фланги, немцы окружили всю Смоленскую область.

Никто этого не ждал. Напомню, что Смоленская область – единственная, где в руки немцев попали не только архивы НКВД, но и “святая святых” – партийные архивы. Их не смогли вывезти и не решились уничтожить. После войны эти архивы попали к американцам, и сейчас они засекречены. Нам они их, естественно, возвращать не собираются.

Это показывает, что поляков физически не смогли эвакуировать. В материалах Нюрнбергского процесса эта история излагается – там давал показания советский офицер, комендант лагеря для поляков. Он описывал, как пытался получить железнодорожные составы в Смоленске и как у него ничего не вышло. Какие уж там были составы… Вот это и было ошибкой Советского руководства, в которой признавался Сталин – конечно, надо было их отводить в более глубокий тыл.

Так что когда наши юристы и историки смогут непредвзято изучить этот вопрос, я думаю, они найдут следы пребывания польских офицеров в 1940-1941 гг. в учебных лагерях под Смоленском. Где эти лагеря – известно. Советское правительство в 40-х годах этого не скрывало. Единственно, в чём оно лукавило – это в цели содержания поляков в этих лагерях.

Почему поляков не видели на строительстве дорог? А они не дороги там строили, хотя их лагеря были легендированы как исправительно-трудовые лагеря Гулага особого назначения №№ 1, 2 и 3. Но это не были лагеря, это видно из того, что в могилах оказались вместе и младшие, и старшие, и даже высшие офицеры. Так в местах заключения не делается, те, кто у нас сидел (и дожили до конца войны), были рассортированы. Это могло быть только в том случае, если в лагерях была создана армейская структура. Поэтому и большой охраны-то не было, ведь это были учебные лагеря, а не концентрационные.

Почему занимался польскими офицерами НКВД? А вспомните, кто занимался подготовкой танковых и других специальных частей для чеченской оппозиции в 1994 г.? ФСБ, Степашин лично. Так полагается в таких ситуациях.

А организацией специальных национальных частей у нас всегда ведал НКВД – были и “красные финны” в 20-40-е годы, были и испанские части, прославившиеся во время войны, и другие. Сейчас это уже не секрет. Да так во всём мире всегда делается!

А почему наше руководство лукавило? Мухин предполагает, что оно не хотело признаться, что заставляло офицеров работать на строительстве (это нарушение права войны). Я думаю, всё проще.

Ведь подготовка польских национальных частей в то время была серьёзнейшим нарушением духа и буквы Пакта о ненападении. А у нас не было принято признаваться в нарушении международных договоров, хотя бы и с Гитлером.

Именно поэтому наше правительство и не призналось потом в действительном предназначении польских офицеров под Смоленском. О подготовке к войне у нас говорили практически не скрываясь, но в нарушениях договоров никогда не признавались ни тогда, ни потом.

Поэтому и странно выглядят часто приводимые записи о разговорах каких-то польских представителей с Берией и Меркуловым летом 40-го года о необходимости привлечения этих 10 000 офицеров в формируемые на территории СССР польские части. Сам разговор, если поверить версии Геббельса, совершенно абсурден: одних польских офицеров только что расстреляли, а с другими – такими же – встречаются высшие чины службы безопасности, один из которых член Политбюро, и обсуждают вопросы государственной важности.

Ну что должны были отвечать Берия и Меркулов этим полякам? Что они опоздали со своими идеями, что польская национальная армия уже формируется? Да это же прямое нарушение мира с Германией. Вот поэтому этим полякам и говорились странные слова, что никто не знает, где эти 10 000 офицеров.

Ещё надо иметь в виду, что в 1943 г., когда стало известно о захоронениях польских офицеров, то Советское руководство не могло знать в точности, в чём там было дело. Ведь это могли быть офицеры, переданные Германии в 1939 г. – может быть, некоторые из них могли оказаться и в Катыни.

* * *

В своей книге Мухин подходил близко к такой версии, но отказался от неё, сославшись на какое-то исследование, проведённое среди польских пленных. Якобы они не хотели воевать против немцев и были антирусски настроены. Конечно, история т.н. “польской армии Андерса”, которая отказалась идти на фронт в России и просидела всю войну на Ближнем Востоке, эти выводы подтверждает, но я, тем не менее, не считаю их значимыми. Во-первых, то исследование могло быть тенденциозным, могло базироваться только на взглядах лишь нескольких человек, а во-вторых, у нас почему-то бытует одно распространённое заблуждение. Считается, что отправка на войну – что-то вроде путёвки в Артек, достаётся только самым достойным.

В 1941 г. поляки не смогли ни уехать, ни уйти из лагерей вместе с охраной, кроме нескольких евреев, а может быть, и не захотели. Куда пойдёшь по чужой стране, да когда кругом война? Они дождались немцев. Может быть подумали, что пробил их час, как у тех солдат Пилсудского, и они займутся, после короткого плена у “культурных немцев”, восстановлением государственности Польши? Не будем им за это пенять. Слишком многие русские сделали насчёт “культурных немцев” ту же ошибку.

А вот у тех были основания расстрелять поляков. Польскую интеллигенцию немцы старались уничтожать, так как считали польский народ пригодным для онемечивания, может быть, и резонно. К Западу у поляков всегда более тёплое отношение, чем к Востоку, несмотря на горький опыт. Но опять-таки нам нечем хвастаться – наш народ в этом отношении ничуть не лучше.

Так что уж немцам-то польская национальная армия была не нужна, особенно польский офицерский корпус. Владея всю войну Польшей, немцы не создали польских частей, хотя многие поляки были в немецкую армию привлечены. А мы-то создавали, и не раз, а как раз с 40-го года в составе Красной Армии были и национальные части прибалтов. Они, как хорошо известно, нам дали в 41-м шороху!

Я думаю, что скоро Катынское дело будет всё-таки расследовано. Конечно, стороны (Россия, Германия, Польша) остались заинтересованными, но не так сильно, как 40 или даже 10 лет назад. Сейчас нам ни Гитлер, ни Берия – не сват и не брат. Кто окажется виноват по итогам нормального следствия и суда, тот и будет виноват.

Но не скрою свою позицию. Дело в том, что для меня ситуация ясна – расстреляли немцы. Им эти поляки были не нужны, а нам нужны (я даже моральные соображения оставляю в стороне).

Утверждать обратное могут только те, кто считает Сталина слабоумным импульсивным дурачком, который то безвредных поляков расстреливает, то неплохо содержит, не обременяя принудработами, даже пленных эсэсовцев. Но эти сторонники версии Геббельса – польские и российские – не смогли и никогда не смогут построить хоть сколько-нибудь логичную и связную картину происходившего.

Более того, все, кто непосредственно касался этого дела, хорошо знают, что произошло в действительности, что бы они ни говорили и ни писали публично. Я приватно спрашивал одно причастное лицо (к сожалению, по причинам личного характера не могу сказать, кого именно), так оно прямо сказало, что выводы по Катынскому делу 90-х годов – политического характера, а не юридического.

Так что Катынское дело надо почаще вспоминать, даже с теми скудными возможностями, что есть у патриотической русской прессы.

Когда я говорю о меньшей заинтересованности, то имею в виду, что Западом задача выполнена – Польша от нас оторвана, из-за чего и городилось Катынское дело. Но это только по мнению Запада. Парадокс истории состоит в том, что Польша никогда не войдёт в Западную Европу, как бы этого ни хотели и поляки, и западноевропейцы. Тем более это не светит нам, и всё это по простой причине – у всех – Западной Европы, Польши, России - разные типы экономики: всегда были разными и будут разными всегда.