Журнал «Золотой Лев» № 79-80- издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

В.В. Гущин

 

Россия: политика «нового антропологического типа»

«Гомодрилы административные» и «путикантропы партийные» в идеологических происках.

 

Ещё в начале 20-х годов минувшего столетия, выдворенный из Советской России величайший мыслитель и провидец Николай Бердяев в книге «Новое средневековье. Размышления о судьбе России и Европы» с тревогой писал, что после падения советского режима, в чём автор ни чуточки не сомневался, к власти в нашей стране начнут пробиваться люди абсолютно маргинальные, не принадлежащие ни к одному из социальных классов или слоёв, представляющие собой, по сути дела, совершенно «новый антропологический тип».

Вот как Бердяев описывал характерные признаки этого «типа»:

 

«В русской революции уже появился молодой человек во френче, гладко выбритый, очень энергичный, дельный, одержимый волей к власти и проталкивающийся в первые ряды жизни, в большинстве случаев наглый и беззастенчивый… Он заявляет себя хозяином жизни, строителем будущей России. Старые большевики, русские интеллигенты-революционеры боятся этого нового типа, предчувствуя в нём гибель коммунистической идеи, но они должны с ним считаться. Чека тоже держится этими молодыми людьми. Это новый русский буржуа, господин жизни, но это не социальный класс. Это, прежде всего, новый антропологический тип. Если эти «новые русские» буржуа победят, они окончательно загубят душу России, при них она станет вульгарно буржуазной страной, настоящим мещанским царством, каким прежде никогда не была…».

 

Цитата, конечно, длинновата, но уж очень точна. Из неё как из песни слово не выкинуть. Скорее даже наоборот, возникает желание дополнить её ещё одним высказыванием, позволяющим идентифицировать «нового антропологического типа», описанного Бердяевым, с его нынешней рыночно-демократической разновидностью. В данном случае я имею ввиду констатацию, почерпнутую из тезисов заместителя главы кремлёвской администрации Владислава Суркова, с которыми он недавно выступил перед членами путинского политического Фан-клуба — партийным активом «Единой России».

 

«Одно из самых важных достижений 90-х годов, состоит в том, — отметил Сурков, — что даже в этот достаточно зоологический период нашего развития («нашего», полагаю, в смысле «нового антропологического типа» — В.Г.) к ведущим позициям пробились по настоящему активные, стойкие, целеустремлённые и сильные люди, материал для формирования нового ведущего слоя нации».

 

Всё, лимит цитат исчерпан. Круг замкнулся. Связь зоологических времён восстановлена. Портрет и автопортрет «сильных, стойких, активных» и «энергичных, дельных, одержимых волей к власти» слились один в один. Что в фас, что в профиль. Сам факт появления в России рвущегося во власть и в политику «нового антропологического типа», на мой взгляд, не только очевиден, но и закономерен. Генетические пороки, претендующего сегодня на лидирующую роль в обществе и в стране этого «типа», — назовём условно его разновидности в традициях антропологической классификации «гомодрилами административными» и «путикантропами партийными», — связаны с тем, что более семидесяти лет Россия находилась в «ложном положении», в тисках двойной морали. Идеальные условия для кладки «роковых яиц», из которых сегодня вылупляются антропологические монстры.

С одной стороны, людям в их основной массе, сулили «светлое коммунистическое будущее», построение «царства свободы и социальной справедливости», ради чего приходилось самоотверженно трудиться, а с другой, жизнь узкого властвующего круга обустраивалась вполне по-буржуазному. Но украдкой, скрывая благополучие и удовольствие от посторонних глаз за зелёными заборами, в благоустроенных спецдомах, спецмагазинах, спецателье, спецдачах, спецсанаториях, спецбольницах, спецбуфетах. Естественно, что тайная тяга к удовольствиям вырвавшись на волю в «зоологический период развития России» не могла не вызвать к жизни именно вульгарно буржуазные интересы и мещанские пристрастья. В этом смысле Николай Бердяев предсказал всё абсолютно точно.

Однако прежде, чем нынешний буржуазно-мещанский «новый антропологический тип» получил возможность во всеуслышание и всеувидение заявить о себе и своих интересах, как это сделал в своём выступлении В.Сурков, должны были пройти три семилетних селекционных цикла. Первый с 1985 по 1991 год, когда разрушались идейно-политические и морально-психологические основы того общества, в котором мы жили, называя «развитым социализмом». Во время второго, с 1991 по 1998, ознаменованный «августовским дефолтом», не менее ожесточённым атакам подверглась командно-административная, планово-централизованная система экономики и управления. В ходе этих двух селекционных циклов активно использовался разрушительный «кадрово-антропологический потенциал» прежде всего «гомодрилов административных», уютно обустроившихся на должностных постах в исполнительных органах власти.

С приходом в Кремль В.Путина наступил третий цикл, вызвавший к жизни «партийных путикантропов». Для решения созидательных задач время ещё не настало, для этого не было в наличии ни материального, ни кадрового ресурса. Из двух бульдозеров, как известно, подъёмного крана не соорудишь. Даже плохенького. Поэтому на данном этапе приходилось решать сложнейшую имитационную задачу: выжидать и создавать впечатление, что в стране хоть ещё далеко не всё гладко и сладко, но движение к лучшему наметилось. Во всяком случае, президент В.Путин обо всём знает, всё правильно понимает. Более того, исподволь готовит переход к четвёртому селекционному циклу, когда страна должна оказаться в руках действительно эффективных, конкурентноспособных управленцев и российская власть наконец-то начнёт соответствовать своему функциональному предназначению. С целью их консолидации была создана «Единая Россия» — партия «путикантропов».

В первой части имитационный проект удался на славу. У Президента — высочайший рейтинг, а вот во второй — полнейший провал. У сподвижников, даже ближайших, ни авторитета, ни признания. А до смены «президентского караула» осталось всего ничего. Мирится с этим в Кремле, естественно, не хотят. По сути дела, этими соображениями, надо полагать, и было продиктовано решение одного из ключевых кремлёвских чиновников Владислава Суркова выступить перед «путикантропами» на политическом «новоантропологическом междусобойчике».

Заявка была на презентацию новой программы политических действий, но на поверку вышло только то, что и могло получиться. Вульгарно буржуазная прокламация, ориентированная на материальный достаток независимо от интереса к делу, на карьерный рост, невзирая на действительный профессиональный авторитет, на публично-тусовочную популярность, пренебрегая подлинным общественным признанием.

Во главу угла поставлена незыблемость собственного пребывания во власти, если не на 70-лет как у КПСС, то хотя бы лет на 10-15, как у шведских социал-демократов или японских либералов, подчинение демократии «суверенным» интересам «новоантропологического ведущего слоя нации». В связи с этим идеалы свободы и справедливости оказались в зависимости от задач обеспечения так называемой «стабильности», которую в народе, как справедливо отмечает коллега С.Кургенян, удачно назвали «стабилизец».

Вот, пожалуй, и все идеологические премудрости, замусоленные до блеска от неумеренного, а главное бессмысленного употребления. Для того, чтобы эффективно управлять страной, чтобы обеспечивать ей ускоренное развитие и конкурентоспособность не вульгарно-мещанский «стабилизец», не «доминирование» приспособленческой идеологии нужны, а умелое владение стратегией социально-экономического и общественно-политического развития. Но в тезисах Суркова об этом, по сути дела, речи нет.

Недавно кто-то из моих коллег поинтересовался, какую, на мой взгляд, роль в российской политике играет Владислав Сурков. «Полагаю, креативного директора кремлёвско-политического цирка, — ответил я, — В его задачу, как представляется, входит придумывание и проведение политических аттракционов, способных если не заменить, то хоть как-то отвлечь внимание от реальных проблем российского политического процесса. В некоторых случаях ему это неплохо удаётся». Сказано было совсем незадолго до выступления Суркова перед «единоросами», ставшего как раз одним из таких политических аттракционов. Причём хочу специально обратить внимание: о том, что речь пойдёт именно об аттракционе, Сурков заявил по сути дела в первой же фразе — «Говорить буду лишь о том, что было раньше, и о том, что будет с нами в будущем, но не о текущем моменте».

Такая постановка вопроса человеком, судя по тезисам, читавшим Н.Бердяева, И.Ильина и И.Бродского, выглядит более чем странной. Все трое, правда, каждый по-своему, не раз говорили, что обращение к прошлому, а тем более вторжение в будущее, имеют смысл только в ответ на запрос дня сегодняшнего. Иначе и то и другое используется, чтобы создать впечатление, будто речь идёт о важном, хотя на самом деле, практически лишь о том, как бы навести сурковскую тень на кремлёвский плетень, то есть подменить реальное и очевидное видимостью и слышимостью. Поэтому, и в полемику с Сурковым, на мой взгляд, вступать нет смысла.

Для полемики нужно условиться хотя бы об одинаковом понимании терминов, иначе каждый будет думать о своём и говорить по-своему. Вот я и решил на тему, заданную В.Сурков, говорить по-своему. Тем более, что наличие невнятных, а ещё хуже ложных ответов на реально стоящие в политической повестке дня вопросы, не умоляет, а, наоборот, усиливает стремление к поиску ответов вразумительных. Короче, псевдоконцептуальным тезисам Владислава Суркова я амбициозно решил противопоставить собственные. А уже затем сами читатели пусть судят, кто ближе к правде и к жизни.

Сначала, как и В.Сурков, чуть о прошлом, но в современном контексте. Почему потерял своё могущество Советский Союз? Думаете, по причине утраты военной мощи, принадлежащих ему прежде стратегических преимуществ? Да ничего подобного. С ним считались, более того, уважали, не потому, что он обладал смертоносным ракетно-ядерным оружием огромной разрушительной силы. Оно до сих пор хранится в наших ракетных закромах. Но никто теперь этих ракет не боится. СССР был силён, поскольку был носителем не смертельных ядерных боеголовок, а альтернативной политической идеи. Он посягал на то, чтобы представлять собой отличную от капиталистической модель мирового развития. И, надо отдать нашей Родине[1] должное, немало в этом деле преуспел, на что, кстати, в своём выступлении ни преминул сослаться В.Сурков. И ещё неизвестно, как бы историческое состязание за мировое лидерство закончилось, если бы не дал о себе знать генетический порок коммунистической идеи. Её доктринальный, оторванный от объективных обстоятельств жизни характер, посягательство на то, что от человеческой воли вообще не зависит.

Применительно к партийно-политической сфере, на чём сосредоточено основное внимание сурковских тезисов, эта аналогия должна восприниматься так: сила партии состоит не в её численности, даже не в обладании властью — этим располагает сегодня и «Единая Россия», а в наличии у неё альтернативной идеи. А если её нет — в добросовестном служении той, которая реально себя оправдала. Альтернативные идеи как таковые сами по себе на свет не появляются. Они всегда служат отражением, а то и воплощением сформировавшихся, в крайнем случае формирующихся в стране общественно-политических и социально-экономических интересов[2]. Выдумать идею нельзя. Искусственно сконструировать партию — тоже. Это непосильная задача даже для самого изощрённого политического ума, каким, возможно, и обладает Владислав Сурков.

Чтобы не имитировать заинтересованность, а действительно разобраться в том, что происходит с идеологией и практикой партийного строительства непосредственно в России, необходимо иметь в виду не только внутренние, но и общемировые процессы, которые происходят в этой сфере. Одна из таких объективных закономерностей состоит в том, что процесс формирования общественно-политических и социально-экономических интересов стремится к поляризации, в результате сужается и сфера их альтернативной реализации. Естественным образом сокращается и политическое пространство, на котором могли бы зарождаться и действовать партии.

В итоге на смену политическому плюрализму приходит объективно обусловленная тяга к авторитаризму, то есть сосредоточению реального политического влияния, одной, максимум двух партий, не слишком отличающихся друг от друга в подходе к ключевым аспектам развития страны. Это не вопрос чьей-то злой воли, а объективный вызов времени, если хотите — историческая потребность.

После поражения коммунистической идеи[3] в глобальном состязании за выбор магистрального пути исторического прогресса возникла ситуация, когда хрестоматийно знаменитые диалектические витки исторической спирали вдруг обернулись лентой Мёбиуса: с чего ни начни, тем же самым и закончишь — собственность, капитализация, производство, товар, рынок, прибыль. Это обстоятельство радикальным образом изменило политический ареал существования партий. Если идея на всех одна, то и судьба одна. Бороться теперь приходится не за право реализовать собственную концепцию развития, а всего лишь за право внести свой вклад в повышение эффективности уже утвердившейся модели.

Соответствующим образом изменился и характер власти, принципы её кадрового комплектования. Функциональное предназначение власти упростилось: открылась возможность решать управленческие задачи без оглядки на интересы второго, третьего, четвёртого, тем более пятого порядка. С одной стороны, это привело к рационализации системы управления, с другой — отсекло власть от общества.

Политика становится всё менее идеологизированной, власть — всё менее политизированной, по сути дела беспартийной. Наглядный тому пример — российское правительство. В результате власть, переставая быть идейно-политическим органом принятия государственных решений, трансформируется в технический аппарат управления, в сферу сервисного обслуживания практически не зависящую от перемен, происходящих в общественном сознании и политическом поведении людей[4].

Это, однако, не значит, что исчезает сам состязательный характер политического процесса, что на политической арене, как это случилось у нас с «Единой Россией», остаётся лишь игрок, представляющий власть. Вовсе нет. Изменяются правила состязания, возрастают требования к профессиональной квалификации игроков, значительно увеличивается мера ответственности за управленческие неудачи, промахи, ошибки. Накал соревнования за обладание властью не только не угас, он стал ещё жарче, вот только с дворовых игровых площадок, где преобладал идейно-политический азарт, борьба переместилась на управленческо-менеджерский подиум. Здесь уже приходится демонстрировать высочайшее профессиональное мастерство.

Понятно, что участников таких состязаний не может быть много. Два, максимум три. Третий, как правило, всегда играющий на противоречиях между первыми двумя. Именно по такой схеме формировалась партийно-политическая система Англии, США, Франции, Германии. Причём ведущие партии чётко «вписываются» в объективную логику рыночных отношений.

Одна из партий воплощает в себе интересы бизнеса и предпринимательства и, как правило, исповедует консервативно-либеральную идеологию, другая, соперничающая с первой, олицетворяет интересы наёмных работников, государственных служащих, прежде всего занятых в сфере образования, здравоохранения, культуры. Эта партия обычно придерживается социально-демократической ориентации. Третья в случае возникновения политических неясностей обеспечивает необходимый баланс сил и интересов. Её концептуальные установки весьма подвижны.

В России, к сожалению, партийно-политическая система всё ещё пребывает в состоянии организационного и функционального становления.

Во-первых, ей приходится формироваться в условиях политического пространства, на протяжении семидесяти с лишним лет находившегося под властью тоталитарного режима[5]. Прямо скажем, не очень подходящий плацдарм для формирования политической многопартийности. Поменять убеждения и идеологические ориентиры легко. Сложно изменить способ мышления, глубоко укоренившийся в общественном сознании. Это обстоятельство серьёзным образом влияет на процесс партийного строительства. Не случайно наш постперестроечный златоуст Виктор Черномырдин, возглавлявший одно время «Наш дом — Россия», как-то посетовал: «Что ни начинаем строить, а всё равно получается КПСС».

Во-вторых, каждая из партий, претендующих на более или менее серьёзное политическое влияние, продолжает искать способ самоидентификации не в функциональной, а в альтернативной идейно-политической сфере, акцентируя свои усилия на различиях, а не на том, что сближает её с другими партиями.

В политическом сознании новоиспеченных партийцев, благодаря усилиям таких советчиков как В.Сурков, преобладает стереотип, что политическую живучесть партии обеспечивает её доминирующая идейная самостоятельность. Хотя на самом деле спрос на такую самостоятельность, как о том свидетельствует практика, давно упал. А вот на профессиональное управленческое мастерство, наоборот, вырос. Универсальный закон спроса и предложения распространяется не только на товарно-денежные, но и на партийно-политические отношения. Но в России претенденты на партийно-политическое лидерство упорно не желают этого замечать.

Причём эта тенденция характерна не только для межпартийных отношений, как, к примеру, это происходит с «Яблоком» и СПС, но и для внутрипартийных, что красноречиво продемонстрировал раскол в КПРФ. Демонстративное единство в России — вещь нестойкая, чреватая неизбежным политическим раздраем. Как правило, идейный эгоизм, кондовый вождизм обязательно берут верх и над здравым смыслом, и над соображениями политической целесообразности. Ситуация сложившаяся в начале 2006 года в партии «Родина» конкретное тому подтверждение.

У «Единой России» не должно возникать уверенности, что её нынешнее политическое благополучие продержится долго. Электоральные победы партии не подкрепляются реальным политическим влиянием. Партией власти «Единую Россию» называют явно незаслуженно. Практически никакого влияния на управление страной она не оказывает[6]. Да и для президента она не столько опора, сколько обуза. Ни ответственности за положение дел в стране не несёт, ни помощи В.Путину не оказывает. Типичная имитационная партия имитационного периода.

Не оправдала себя российская партийно-политическая система не только на федеральном уровне, но и на периферии. СПС, «Яблоко», ЛДПР, вместе взятые, за годы своего существования сумели привести в областные законодательные собрания всего одного депутата. «Народная партия», кичащаяся своей близостью к российской глубинке, неоднократно пыталась пробиться в областные законодательные собрания и всякий раз с треском проваливалась.

К объединению поначалу соперничавших «Отечества» и «Единства» в «Единую Россию» тоже подтолкнула не взаимная политическая любовь, а спекулятивный политический расчёт. С его помощью удалось объединить не столько избирателей, сколько наличный административный ресурс, сыгравший в прошедших в декабре 2003 году выборах в Государственную Думу решающую роль. В списки «Единой России» было включено более тридцати губернаторов, из которых в результате завоеванной победы ни один не поменял губернаторское кресло на депутатское. Зато выборы прошли по хорошо отлаженной административной схеме. Но это вовсе не значит, что на предстоящих в 2007 году выборах в Думу «Единая Россия», если всё будет по-честному, сможет преодолеть установленный для прохождения в парламент семипроцентный барьер.

Острее других тотальный кризис партийно-политической системы переживает КПРФ. Общие проблемы системного общеполитического кризиса наложились ещё и на кризис партийного лидерства. Любым партиям, переживающим трудные времена, вообще свойственно видеть причину неудач в собственных лидерах. Но у коммунистов переоценки роли личности в политике и истории протекают особенно болезненно. Так уж повелось, что именно в облике лидера воплощается и идейное могущество партии, и её организационное единство.

Геннадий Зюганов до тех пор, пока ему удавалось скрывать, что он боится самой возможности завоевания власти, справлялся с ролью партийного вождя. Но как только стало появляться всё больше свидетельств, что Зюганов лишь имитирует борьбу за власть, а не ведёт её, его политический авторитет в глазах партийных масс резко упал. Это обстоятельство совершенно естественным образом привело к постановке вопроса о необходимости смены лидера.

Однако, как мне представляется, судьба КПРФ, как, впрочем, и других партий, включая СПС, «Яблоко» и «Родину», будет зависеть вовсе не от того, как они решат кадровые и организационные вопросы. Гораздо важнее, насколько глубоко и точно они осознают смысл нынешней исторической ситуации, радикальным образом повлиявшей на процесс партийного строительства. Сколько бы ни продолжались межпартийные и внутрипартийные «разборки», рано или поздно всем партиям придётся приспосабливаться под объективные потребности времени и общими усилиями начать формировать партийно-политическую систему не по идеологическому, а по функциональному признаку. Так, как это происходило в Великобритании, США, Франции, Германии, в других западных странах, которые у нас[7] принято называть цивилизованными.

Мысль о том, что в России вместо партийного многообразия должна в конечном счёте сложиться классическая двухпартийная система, витает в нашем обществе[8] давно. Но одно ясно: прежде чем такое партийное «секвестирование» произойдёт, нужно выработать общую точку зрения на ситуацию в стране, не разделяя людей на тех, кто прав, и тех, кто виноват.

Во-первых, необходимо прийти к единому мнению, что никакие реформы, никакие рыночные принципы, никакие соображения политической целесообразности, предписания классической демократии и либерализма не требовали разрушения единого государства. Ответственность за случившееся сегодня в равной мере лежит и на либерал-реформаторах, и на коммуно-патриотах, и на правых, и на левых, и на центристах, и на националистах. Ещё неизвестно, что больше сближает позиции — осознание общих утрат или общих приобретений. Какой смысл сегодня делить вину между теми, кто инициировал процесс распада[9] Советского Союза, и теми, кто не сумел его отстоять.

И те, и другие должны осознать, что распад страны[10] отразился не только на географических картах. Он рубанул по живому, по душам людей, по их судьбам, по сознанию и подсознанию. Мы лишились ощущения гражданской принадлежности пусть к не слишком богатой, пусть не к счастливой, безалаберной, но великой стране. Безродная идеология «новых русских» буржуа, что лучше жить в крошечной, но благополучной Бельгии или Дании, чем маяться на бескрайних просторах России, вдохновила немногих.

Ощущение масштаба, размаха — не прихоть, не каприз. Это состояние души русских людей, материализация их представлений о Земле обетованной. Без возвращения им этого ощущения никакие реформы в России на лад не пойдут. На уровне личности каждого отдельного человека всякий вправе сделать любой выбор, где ему жить и как. Но там, где дело касается судеб миллионов людей, где речь идёт о стране, о политике государства, никто не вправе поступать только по собственному разумению, руководствуясь только собственными интересами, тем более навязывать их кому бы то ни было.

Во-вторых, необходимо согласиться, что иного пути, кроме развития рыночных отношений, для России нет. Это не значит, что мы раз и навсегда согласились с той рыночной моделью, которая была избрана для внедрения в нашей стране. Когда в России запускали рыночные механизмы, рассуждали просто: превратим всех русских[11] в собственников, приватизируем и акционируем государственные предприятия, создадим средний класс, который станет опорой демократии и либерализма[12].

Не получилось. Да и не могло получиться. Не собственность создаёт благополучие, не форма владения ею сама по себе определяет эффективность производства и экономики в целом. В основе процветания, богатства страны и благополучия людей лежит труд, его полновесная оплата, уважительное отношение к нему.

Да и средний класс, во всяком случае, такова мировая практика, складывается не из собственников как таковых, а из наёмных рабочих и служащих, из представителей творческой и научной интеллигенции, получающих за свой труд плату, вполне достаточную, чтобы им было что терять, кроме своих цепей. Но российские реформы обесценили человеческий труд, лишили его созидательных функций, превратили в насмешку, хотя бы размерами его минимальной оплаты, которую иначе как издевательской не назовешь.

На рынке, где труд самый дешёвый, бросовый товар, реальных стимулов для развития производства и производительных сил не бывает. Здесь будут процветать махинации, аферы, обман, мошенничество, спекуляция, подлоги, коррупция, подкуп, шантаж, рэкет, вымогательство и так далее до бесконечности.

В-третьих, несмотря на существующие идейно-политические разногласия, не должно быть двух мнений на тот счёт, что не может успешно развиваться страна, благоденствовать народ, если власть не исполняет главной своей нравственной функции и духовного предназначения. Власть не должна быть олицетворением присущих людям недостатков, порочных наклонностей. Она не должна стимулировать недостойные человека качества, тем более строить на их поощрении собственную политику. Власть, осознающая своё предназначение, должна быть не олицетворением, а развоплощением всего стыдного, недостойного, тем более позорного, если это даже коренится в натуре человека.

Уверен, число вопросов и проблем, которые неизбежно встают перед российскими политическими деятелями, размышляющими над тем, как им жить дальше, как строить свои отношения с людьми и государством, далеко выходит за пределы перечисленных. Смысл не в количестве вопросов и проблем, а в понимании, в общем-то, простой мысли: у нынешней партийно-политической системы, в основе которой лежит принцип собственной идеологической особенности, будущего нет. Если российским партиям не удастся приспособиться к изменившимся историческим реалиям, может случиться, что будущее, в свою очередь, вполне обойдётся без партий. В конце концов, все демократические конституции гласят: не партии являются суверенным носителем верховной власти, а народ.

Это, пожалуй, всё, что я счёл необходимым сказать по поводу затронутой В.Сурковым темы идейных аспектов управления страной и подходов к партийному строительству. Но осталось ещё несколько мыслей, которые хотелось бы высказать не в контексте заданных В.Сурковым мотивов, а сверх этого, в интересах прояснения самой сути складывающейся в России политической ситуации. Без этого я бы счёл свои рассуждения неполными, оборванными на ораторском вдохе.

Как я уже сказал, для носителей властных полномочий функционально не столь важно, насколько они «подкованы» идеологически. Решающее значение имеет совершенно иная категория, а именно — умение ориентироваться в стратегических аспектах развития. Применительно к задачам реформирования управленческой модели России, на мой взгляд, таких аспектов три.

ПЕРВЫЙ. Отсутствие органической связи принимаемых управленческих решении с объективным содержанием социально-экономических и общественно-политических процессов.

Любое управленческое решение, независимо от уровня, на котором оно принимается, является решением прогностическим. Это предполагает, что люди, принимающие или не принимающие решение, должны давать себе отчёт в его неизбежных последствиях. В нынешней управленческой практике контроль за уровнем профессионализма и эффективности принимаемых или не принимаемых решений, к сожалению, отсутствует. Несоответствие управленческих мотивационных «посылов» результатам их практической реализации свидетельствуют о полной рассогласованности процесса принимаемых решений с объективным содержанием социально-экономического и общественно-политического развития России.

Ежегодные отчёты об исполнении бюджета этого катастрофического управленческого изъяна не компенсируют. Итоги бюджета выводят на подведение финансового баланса, а не на анализ эффективности управленческих решений. Без запуска механизмов обязательного контроля за результативностью и обоснованностью самих решений, эффективную управленческую модель, в которой сегодня так нуждается Россия, не создать.

ВТОРОЙ. Неадекватный подход к управленческим возможностям демократии.

Основной дефект функционирующей в России управленческой системы состоит в том, что она ориентирована на принципиально отслужившую свой срок демократическую модель. Суть демократии состоит в обеспечении альтернативного выбора решений, прежде всего на магистральных направлениях социально-экономического и общественно-политического развития. Возникшие на демократической основе управленческие модели, в силу своего посреднического характера, являются крайне громоздкими, затратными, бюрократическо-коррупционными. Они рассчитаны на обеспечение процедур принятия решений, но не на их эффективное исполнение. В конечном итоге посредник, начинает работать только на себя. Не важно о чём идёт речь. О политике или о бизнесе. Сокрушительная победа рыночных, товарно-денежных отношений, по сути дела поставила демократическую управленческую модель, на грань упразднения.

Здесь я бы хотел, к случаю, обратить внимание В.Суркова, что российский парламентаризм всё-таки гораздо моложе, скажем, английского[13], раз этак в девять, если верить мемориальной доске на здании британского парламента. Да и успел он доброго сделать за эти столетия, гораздо больше нашего, что естественно. «Массовые демократии», связанные с использованием достоинств и преимуществ всеобщего избирательного права, тоже не так молоды, как представляется В.Суркову. Но дело в конечном итоге не в возрасте — демократия была дана человечеству вовсе не на все времена. Она добросовестно отслужила людям несколько столетий, обеспечив право на принятие решений победившему большинству. Постдемократическая эпоха ориентирована на предоставление такого права не тем, кого больше, а тем, кто знает и обеспечивает верный и кратчайший путь к достижению цели.

Демократические управленческие модели исчерпали свой созидательный потенциал, функциональное предназначение и управленческий ресурс. Кто не успел воспользоваться преимуществами демократии до наступления эпохи глобализации, коренным образом изменившей объективную логику международного и национального развития, тот отстал навсегда. Если идея исчерпала себя по сути, — в управленческом смысле магистральное направление глобального развития избранно, — то отпала необходимость и в её, — этой идеи, — функциональном обеспечении. Многие негативные проблемы реформирования России объясняются именно тем, что идеология его осуществления основана на использовании отживших свой век демократических механизмов управления[14]. Прежде всего, на уровне представительных органов власти.

ТРЕТИЙ. Новая управленческая модель в России должна быть построена не на демократическом обеспечении интересов, а на диалектическом балансе взаимных страхов.

В конечном итоге любые управленческие модели решают вопросы обеспечения интересов сторон, задействованных в социально-экономических и общественно-политических процессах. Решающее преимущество получает при этом та из сторон, которая овладевает инструментом осуществления власти. Важнейший функциональный инструмент власти — манипуляция фактором страха, который, как говорили древние, рождает богов и питает власть. В одних случаях, — при деспотических, диктаторских, авторитарных режимах, — страх народа перед властью, в других, — при демократических формах правления, — власти перед народом (выберут — не выберут). В обоих случаях уровень страха зависит от потенциальных возможностей его поддержания.

В постдемократическую эру, наступившую с окончательным утверждением рыночных товарно-денежных отношений, страх уже нельзя обеспечивать в одностороннем порядке, как это происходило при авторитарных формах правления в пользу суверена, а при демократических — в интересах граждан. Объективно сложилась ситуация, когда стабильность в обществе может быть обеспечена не за счёт односторонней реализации потенциала страха, а за счёт обеспечения его диалектического баланса.

Власть и народ по определению являются конфликтными сторонами любой формы правления. В связи с чем, политический процесс протекает в двух ипостасях — борьбы за власть и борьбы с властью. Предшествующий исторический опыт содействовал прежде всего совершенствованию механизмов борьбы за власть. Формы борьбы с властью реализовывались за счёт бунтов, восстаний, революций. С этим можно было мириться до тех пор, пока вспышки социального протеста оставались эпизодическими и ограниченным по своим масштабам.

В эпоху нарастающей глобализации социально-экономических и общественно-политических процессов, по сути дела ведущих к формированию планетарной империи, социальный протест не может оставаться неуправляемым. Он должен быть интегрирован в управленческие механизмы, чтобы на любые проявления протеста можно было чутко реагировать, а при необходимости и управлять ими. Процессы формирования в России Гражданского общества, включая создание Общественной Палаты, должны служить достижению именно этой цели[15].

Для этого необходимо, чтобы власть, подчиняясь инстинкту политического самосохранения, взяла на себя инициативу организационной консолидации нарастающего социального протеста, видя в нём неотъемлемый компонент конфронтационной управленческой модели. Другого пути эффективного развития общества в постдемократическую эпоху нет.

Вот на какие размышления совершенно неожиданно навели меня сурковские «антрополитические» и «антропартийные» тезисы. Я лично за это Владиславу Юрьевичу Суркову крайне признателен. «Не пренебрегайте элементарной арифметикой, упражняйтесь в счёте, — призывал своих высоколобых коллег-академиков Михайло Ломоносов, — это мысли в порядок приводит».

 

 

© 2006 СМИ «ИНТЕЛЛИГЕНТ». 12.04.06